Глава четвертая. Знак

Онлайн чтение книги Опочтарение Going postal
Глава четвертая. Знак

Темные клерки и мертвые почтмейстеры – Вервольф в Страже – Чудесная булавка – Господин фон Липвиг читает слова, которых нет – Цирюльник Хьюго удивлен – Господин Паркер покупает финтифлюшки – Инструктаж по невинной лжи – Принцесса в башне – «Человек жив, пока не забыто его имя»

– Будет Тебе, Господин Вон Липвиг, Насилие До Добра Не Доведет, – прогремел Помпа. Он покачивался на своих огромных ногах, а Мокриц бился в его хватке.

Грош и Стэнли спрятались в дальний угол гардероба. Очередное целебное варево Гроша выкипало и убегало на пол, оставляя на половицах лиловые пятна.

– Все это были несчастные случаи, господин фон Липвиг! Сплошные несчастные случаи! – захлебывался Грош. – На четвертый раз Стража все здесь облазила! Они сказали, что это несчастные случаи!

– Ну конечно ! – закричал Мокриц. – Четыре раза за пять недель? Для вас это что, обычное дело?! О боги, и вот он я, уже готовенький! Я ведь, считай, покойник, да? Только что еще не в гробу. Каков Витинари! Знает человек, как сэкономить на веревке! Да мне же крышка!

– Вам сейчас не помешало бы выпить чайку из висмута и серы, сэр, – дрожащим голосом предложил Грош. – Я как раз поставил чайник…

– Чаек меня не успокоит!

Мокриц взял себя в руки – по крайней мере, решил вести себя так, как будто взял, и театрально сделал глубокий вдох.

– Ладно, ладно, господин Помпа, можешь меня отпустить.

Голем убрал руки. Мокриц выпрямился во весь рост.

– Итак, господин Грош?

– Похоже, вы все-таки настоящий, – ответил старик. – Были бы из темных клерков, вряд ли бы так расказначеились. Мы-то думали, вы из особых людей его сиятельства, – Грош завозился с чайником. – Не обижайтесь, просто жизни в вас побольше, чем в простом конторщике.

– Темных клерков? – переспросил Мокриц и тут же сообразил: – А-а-а, это такие коренастые ребятки в черных костюмах и котелках?

– Они самые. Некоторые учатся в Гильдии Убийц. Они, если захотят, такого могут натворить…

– Ты же только что назвал их конторщиками.

– Ага, но я же не уточнил, в какой конторе, хи-хи. – Грош увидел лицо Мокрица и закашлялся. – Извиняюсь, просто пошутил, ничего такого не имел в виду. Мы думаем, наш последний почтмейстер, господин Хубльбери, был как раз темным клерком. Ничего удивительного, с такой-то фамилией. Так вот, он всюду совал свой нос.

– Интересно, зачем же? – спросил Мокриц.

– Ну, первым у нас был господин Тихабль, славный был человек – свалился с пятого этажа прямо на мраморный пол в главном холле – и шлеп, вот прямо шлеп головой вниз. Так все… забрызгал, сэр.

Мокриц взглянул на Стэнли, которого начинало трясти.

– Потом был господин Бакенбард. Он свалился с черной лестницы и свернул себе шею. Извиняюсь, сэр, сейчас сорок три минуты двенадцатого, – Грош подошел к двери и открыл ее. В комнату вошел Пис-Пис, и Грош закрыл за ним дверь. – В три часа ночи было дело. Пять пролетов падал. Переломал себе все, что можно, сэр.

– Он что же, ходил по темноте без свечки?

– Про свечку не знаю, сэр. Про лестницу знаю. Лампы на всех лестницах горят всю ночь. Стэнли зажигает их каждый вечер, а у него все минута в минуту, как у Пис-Писа.

– Часто пользуетесь черной лестницей? – спросил Мокриц.

– Совсем не пользуемся, сэр, только когда лампы зажигаем. Там же письма повсюду. Но так сказано в Уставе, сэр.

– А что следующий? – хрипловато поинтересовался Мокриц. – Очередное трагическое падение?

– О нет, сэр. Нам сказали, у господина Игнавии – это его так звали – было что-то с сердцем. Нашли его на пятом этаже, мертвее некуда, с такой физиономией, будто привидение увидел. Сказали, помер по естественным причинам. Мда, а Стража к тому времени уже все здесь облазила, уж будьте спокойны. Сказали, он был совсем один, и на нем, мол, никаких следов не нашли. Странно, что вы про это не слыхали, сэр. В газетах ведь писали.

В камере смертников как-то не до новостей, подумал Мокриц.

– Неужели? – удивился он вслух. – И откуда же им знать, что он был один?

Грош нагнулся к нему поближе и заговорщически понизил голос:

– Так ведь известное дело: в Страже верфольф служит, а уж он-то может учуять, даже какого цвета на тебе одежда.

– Вервольф, – тупо повторил Мокриц.

– Ну да. А перед этим…

– Вервольф.

– Так я и сказал, сэр, – кивнул Грош.

–  Вервольф , чтоб его.

– Все мы в этом мире разные, сэр. В общем…

– Вервольф, – Мокриц стряхнул с себя оцепенение. – И об этом не предупреждают приезжих?

– Как же вы себе это представляете, сэр? – беззлобно спросил Грош. – Повесить у ворот табличку: «Добро пожаловать в Анк-Морпорк, у нас есть вервольф»? В Страже полно и гномов, и троллей, есть голем – вольный голем, не при тебе будь сказано, господин Помпа, – пара лепреконов, зомби… и даже Шноббс.

– Шноббс? Что такое шноббс?

– Капрал Шнобби Шноббс, сэр. Вы еще не знакомы? Уверяют , что у него есть официальная расписка в том, что он человек, но вот скажите мне, разве человеку нужны такие расписки? По счастью, он такой только один, так что размножаться не может. В общем, у нас тут всех по чайной ложке, сэр. Все очень толерантно. А вы что же, вервольфов не любите?

Они узнают тебя по запаху, подумал Мокриц. Они умны, как люди, и могут выследить тебя лучше любого волка. Они могут идти по позавчерашнему следу, даже если ты попытаешься замаскировать свой запах – особенно если попытаешься. Перехитрить их, конечно, можно, но только если знать, что у тебя на хвосте именно вервольф. Немудрено, что они меня поймали. Это должно быть запрещено законом!

– Недолюбливаю, – сказал он вслух и снова бросил беглый взгляд на Стэнли. Было полезно понаблюдать за ним во время рассказов Гроша. Сейчас, например, юноша так сильно закатывал глаза, что были видны практически только белки.

– А что насчет господина Хубльбери? – спросил Мокриц. – Говоришь, он проводил расследование для Витинари? Что с ним стало?

Стэнли трясся, как осиновый лист на ветру.

– Вам же выдали связку ключей, да? – спросил Грош дрожащим от простодушия голосом.

– Разумеется.

– Готов поспорить, одного ключа там недостает, – сказал Грош. – Стража конфисковала. Он был единственный. Некоторые двери лучше держать закрытыми, сэр. Что сделано – то сделано, былого не вернуть. Господин Хубльбери скончался от производственных травм, так нам сказали. Он был один. И не нужно вам туда ходить, сэр. Иногда что-то ломается так сильно, что лучше просто уйти.

– Не могу, – ответил Мокриц. – Я же главный почтмейстер . Это – моя территория. И я буду решать, куда мне ходить, а куда нет, младший почтальон Грош.

Стэнли зажмурился.

– Конечно-конечно, – согласился Грош, разговаривая с ним, как с маленьким. – Но туда вам ходить не нужно, сэр.

–  Его голову размазало по стене!  – сорвался Стэнли.

– Ну вот, теперь вы его расстроили, – сказал Грош и подскочил к юноше. – Ну-ну, сынок, все будет хорошо, сейчас только принесу тебе твои пилюли…

– Стэнли, какая булавка, поступавшая в розничную продажу, была самой дорогой в истории? – быстро спросил Мокриц.

Словно кто-то щелкнул переключателем. Выражение мучительной тоски вмиг сменилось на лице Стэнли выражением научной сосредоточенности.

– В розничную? Если не считать булавок, выпущенных специально для торговых выставок и галерей, включая Великую Булавку 1899 года выпуска, тогда, полагаю, это будет «Петушок» номер три, экстра, с широкой головкой, выпущена для производства кружев знаменитым булавочных дел мастером Джозайей Нытиком. Вытянуты вручную, с миниатюрным петушком, выгравированным на фирменной серебряной головке. Считается, что до его смерти таких булавок было выпущено меньше сотни, сэр. Согласно Булавочному Каталогу Хуберта Богомола цена за одну штуку колеблется от пятидесяти до шестидесяти пяти долларов, в зависимости от состояния. Булавка номер три, экстра, с широкой головкой стала бы украшением коллекции любого уважающего себя булавочника.

– Просто… я тут нашел на дороге, – сказал Мокриц и извлек из-за лацкана одну из своих утренних покупок. – Шел по Рыночной улице, смотрю – лежит, прямо между двух булыжников на мостовой. Мне показалось, выглядит довольно необычно. Для булавки.

Стэнли оттолкнул причитающего Гроша и с трепетом взял булавку из рук Мокрица. В другой руке словно по волшебству у него оказалось увеличительное стекло. Люди в комнате затаили дыхание, пока булавка подвергалась тщательному обследованию. Потом Стэнли посмотрел на Мокрица с восхищением.

– Вы знали ? – сказал он. – И это просто валялось на дороге ? Я думал, вы ничего не смыслите в булавках!

– Ну, не совсем. Так, баловался мальчишкой, – сказал Мокриц и горько махнул рукой, как бы сознаваясь в собственной глупости, потому что не сделал из школьной забавы увлечения длиной в жизнь. – По мелочи… пара старых медных «Империалов», случайная диковинка, вроде неразломанной пары или двухконечной булавки, дешевый пробный пакетик булавок ассорти…

Хвала богам, подумал он, за искусство скорочтения .

– Там никогда не попадается ничего путного, – ответил Стэнли и вновь заговорил тоном ученого: – Хотя большинство булавочников действительно начинают с привлекательных сувенирных булавок, за которыми следует содержимое бабушкиных булавочных подушечек – ха-ха, – секрет поистине достойной коллекции кроется вовсе не в том, чтобы оставить большую сумму денег на прилавке ближайшего булавочного склада, вовсе нет. При большом бюджете любой дилетант может стать «булавочным королем», но для настоящего булавочника самое большое удовольствие доставляет процесс поиска: булавочные ярмарки, домашние распродажи и, быть может, даже случайный отблеск в канаве, который на поверку окажется «Дубльшвом» в прекрасном состоянии или целехоньким двухконечником. Как совершенно верно сказано: «Мальчик шел-шел, булавочку нашел, и теперь у него есть булавка».

Мокриц чуть не зааплодировал. Стэнли слово в слово процитировал введение к монографии Джея Волосатика Олсбери. А самое главное, в лице Стэнли Мокриц только что приобрел верного друга. Вернее будет сказать, – поправила его темная сторона, – Стэнли считал себя его другом.

Юноша, в котором булавочная радость возобладала над паникой, поднес новоприобретенное сокровище к свету.

– Красота! – прошептал он, и все кошмары вылетели у него из головы. – Блестит, как новенькая! У меня для нее найдется особое местечко в моем альбоме для булавок, сэр!

– Даже не сомневаюсь.

Его голову размазало по стене…

Где-то здесь была закрытая дверь, а у Мокрица не было от нее ключа. Четверо его предшественников преставились в этом самом здании. И бежать было некуда . Должность главного почтмейстера присуждалась пожизненно – со всеми вытекающими. Вот почему Витинари упек его сюда. Ему нужен был человек, который не сможет отказаться и которым в то же время легко пожертвовать. Ничего страшного, если Мокриц фон Липвиг погибнет. Он уже мертв.

А еще он пытался не думать о господине Помпе.

Сколько еще големов зарабатывали себе свободу служением обществу? Был ли господин Пила, выбравшийся из ямы с опилками, где провел последние сто лет? Господин Лопата? Или господин Топор?

А когда этот бедняга обнаружил ключ к закрытой двери или нашел подходящую отмычку и вот-вот собирался отпереть замок, не стоял ли за ним некто по имени, предположим, господин Кувалда – о да, точно,  – который и занес свой кулак для неожиданного сокрушительного удара?

С ним никого не было? Но големы и не были «кем-то», они были… инструментами. Вполне подходит под определение производственной травмы.

Его голову размазало по стене…

Я докопаюсь до правды. Другого выбора нет, иначе меня ждет та же участь. Все хотят меня обмануть. Но здесь я чемпион по развешиванию лапши .

– А? – переспросил он, сообразив, что что-то упустил.

– Говорю, можно я схожу и пополню свою коллекцию, почтмейстер? – спросил Стэнли.

– Что? А. Да. Конечно. Да. И отполируй ее там хорошенько.

Юноша вприпрыжку – в самую настоящую припрыжку – бросился на свою половину, и Мокриц поймал на себе недобрый взгляд Гроша.

– Вы молодец, господин фон Липвиг, – сказал он. – Молодец.

– Благодарю, господин Грош.

– Прекрасное у вас зрение, – не унимался старик.

– На нее просто солнце попало…

– Да нет, я к тому, что увидеть булыжники на Рыночной улице – это надо умудриться, она же вся кирпичом вымощена.

Мокриц ответил на его непроницаемый взгляд еще более непроницаемым.

– Кирпичи, булыжники – не все ли равно?

– И то верно. Какая разница? – согласился Грош.

– А теперь, – сказал Мокриц, испытывая сильную потребность выйти на воздух, – мне нужно кое-что сделать. Я бы хотел, чтобы ты пошел со мной, господин Грош. У вас здесь найдется лом? Принеси его, пожалуйста. И ты мне тоже понадобишься, господин Помпа.

Вервольфы и големы, подумал он, големы и вервольфы. Деваться некуда. Почему бы не отнестись к этому серьезно.

Я покажу им знак.


– Есть у меня одна привычка, – говорил Мокриц, пока они петляли по городским улицам. – Связана она со знаками.

– Со знаками, сэр? – спросил Грош, стараясь держаться поближе к стенам.

– Именно, младший почтальон Грош, со знаками, – подтвердил Мокриц, обратив внимание на то, как коробит старика слово «младший». – Особенно когда на этих знаках не хватает букв. Вижу такой знак – и сразу читаю, что складывается из выпавших букв.

– И как же вы это делаете, сэр, когда букв-то нету? – спросил Грош.

А, так вот почему ты до сих пор просиживаешь штаны в этих обшарпанных стенах, день-деньской заваривая чаи из камешков да корешков, подумал Мокриц. А вслух сказал:

– Это талант. И я, конечно, могу ошибаться, но… ага, здесь налево…

Они вышли на шумную улицу и встали прямо напротив здания. Все как Мокриц и рассчитывал.

– Вуаля, – провозгласил он, а затем вспомнил, к кому обращается, и добавил: – В смысле, полюбуйся.

– Это парикмахерская, – неуверенно сказал Грош. – Дамская.

– А ты тертый калач, Толливер, все-то подмечаешь, – сказал Мокриц. – А на окне большими сине-зелеными буквами написано какое название…?

– «ХdЮГО», – ответил Грош. – И что из этого?

– Именно, «ХЬЮГО», – сказал Мокриц. – Только мягкий знак смотрит в другую сторону, потому что… не стесняйся, рассуждай вместе со мной…

– Э… – Грош в отчаянье вылупился на буквы, умоляя их открыть ему свой смысл.

– Почти угадал, – сказал Мокриц. – Мягкий знак развернут в другую сторону, потому что во вдохновенном лозунге, украшающем наш несравненный Почтамт, нет и никогда не было мягкого знака, зато была буква «Р», господин Грош, – он подождал, пока до него дойдет. – Эти огромные железные буквы были украдены с нашего фасада. С лицевой части здания, я имею в виду. Это из-за них у нас там «мак ночи», господин Грош.

Потребовалось время, чтобы озарение наконец снизошло на Гроша, но когда это свершилось, Мокриц оказался готов.

– Нет-нет-нет, – сказал он, вцепившись рванувшемуся было с места старику в засаленный воротничок, чем чуть не сшиб Гроша с ног. – Мы решим эту проблему другим путем.

– Да это ж собственность Почтамта! Это ж хуже воровства! Это ж государственная измена! – вопил Грош.

– Совершенно верно, – согласился Мокриц. – Господин Помпа, сделай одолжение, подержи пока нашего друга, вот так, а я пойду и… со всем разберусь.

Мокриц сдал беснующегося младшего почтальона на руки голему и отряхнулся. Он выглядел немного помятым, но решил, что и так сойдет.

– А вы что собираетесь делать? – спросил Грош.

Мокриц улыбнулся ему своей лучезарной улыбкой.

– То, в чем мне нет равных, господин Грош. Общаться с людьми.

Он пересек улицу и открыл дверь в парикмахерскую. Звякнул колокольчик.

Зал внутри был разделен на множество кабинок, а в воздухе витал сладкий, липкий и даже какой-то розовый запах. Прямо у входа стояла конторка, на которой лежал толстый журнал. Вокруг везде были цветы, и девушка за конторкой бросила на Мокрица надменный взгляд, который еще влетит ее работодателю в копеечку.

Она ждала, пока Мокриц что-нибудь скажет.

Тот принял строгий вид, нагнулся к ней и произнес голосом, который по всем приметам был шепотом, но отчего-то слышался и на изрядном расстоянии:

– Могу ли я видеть господина Хьюго? По очень важному делу.

– По какому именно?

– Это… деликатный вопрос… – сказал Мокриц. Он заметил, как разворачиваются в их сторону причесанные макушки. – Но можешь ему передать, что у меня хорошие новости.

– Если они хорошие, то…

– Передай ему, что я надеюсь уговорить лорда Витинари не доводить дело до суда. Скорее всего, – сказал Мокриц, понижая голос ровно настолько, чтобы возбудить любопытство окружающих, но не так, чтобы остаться неуслышанным.

Девушка в ужасе уставилась на него.

– Надеешься? Ой… – Она схватилась за узорную переговорную трубу, но Мокриц мягко забрал ее у девушки из рук, непринужденно насвистел в нее мотивчик, приложил раструб к уху и ослепительно улыбнулся.

– Спасибо, – сказал он. И неважно , за что. Улыбайся, говори правильные слова с правильной интонацией, и всегда, всегда излучай уверенность, как солнце – свет.

У него в ухе раздался голос, слабый, как писк паучка, застрявшего в спичечном коробке.

– Цыцыць вуб набнаб?

– Хьюго? – сказал Мокриц. – Спасибо, что уделил мне минутку. Это Мокриц, Мокриц фон Липвиг. Главный почтмейстер, – он взглянул на переговорную трубу. Она исчезала в потолке. – Мы так признательны тебе за помощь, Хьюго. Я насчет пропавших букв. Числом пять штук.

– Скрик? Шабадабавик? Крич вит батараф!

– С собой у меня этого нет, Хьюго, но если угодно, можешь выглянуть из окна, там стоит мой личный помощник, господин Помпа. Прямо через дорогу.

А еще в нем восемь футов роста и в руке огромный лом, добавил Мокриц мысленно. Он подмигнул барышне за конторкой, которая наблюдала за ним с каким-то благоговением. Никогда нельзя давать заржаветь навыкам общения.

Через потолок он услышал приглушенный поток ругани. Пройдя переговорную трубу, она превратилась в:

– Вабз нибиббл!

– Согласен, – сказал Мокриц. – Я, пожалуй, поднимусь, и мы обсудим все лично.


Десять минут спустя Мокриц осторожно перешел дорогу и улыбнулся своим подчиненным.

– Господин Помпа, будь другом, иди вон туда и выдери оттуда наши буквы, – сказал он. – Постарайся ничего не поломать. Господин Хьюго охотно пошел нам навстречу. А ты, Толливер, ты же давно здесь живешь, верно? Знаешь, где тут можно нанять рабочих с веревками, верхолазов или как это называется? Хотелось бы, чтобы к полудню буквы вернулись на положенное место. Это можно устроить?

– Это дорого обойдется, – заметил Грош, восхищенно глядя на Мокрица. Мокриц вытащил из кармана кошелек и потряс им, звеня монетами.

– Ста долларов должно хватить за глаза, – сказал он. – Господин Хьюго очень, очень хотел загладить свою вину. По его словам, он купил эти буквы много лет назад в каком-то кабаке и рад заплатить за то, чтобы они вернулись на законное место. Поразительно, как доброжелательны бывают люди, если найти к ним верный подход.

На той стороне улицы раздался лязг. Удалить «Х», по-видимому, господину Помпе не составило особого труда.

Будь вежлив и зови на помощь здоровяка с ломом, подумал Мокриц. Может, все выйдет не так уж и плохо.


Блеклый солнечный свет падал прямо на водруженную наверх букву «О». Собралась внушительная толпа. Жители Анк-Морпорка всегда уделяли повышенное внимание людям на крышах – вдруг повезет и удастся увидеть интересное самоубийство. Когда последнюю букву приколотили на положенное место, послышались оживленные восклицания – ради приличия.

Четыре трупа, подумал Мокриц, глядя на крышу. Интересно, будет ли Стража меня допрашивать. Знают ли обо мне в Страже? Или считают меня мертвым? Хочу ли я разговаривать с полицией? Нет! Черта с два! Единственный способ выпутаться из этой передряги – мчаться вперед и не оглядываться назад. Ох, Витинари, чтоб ему пусто было. Но еще можно выйти победителем.

Можно заработать.

Был он государственным служащим или не был, в конце концов? А государство берет с людей деньги. Для того оно и существует.

Он же умел находить подход к людям. Он умел убедить любого, что медь – это слегка потускневшее золото, что стекло – это бриллиант, что завтра будут наливать дармовое пиво.

Он их всех обведет вокруг пальца! Он не будет пытаться сбежать , еще не время! Если голем может купить себе свободу, то и он сможет! Он засучит рукава, будет хлопотать, создавать видимость занятости и направлять все счета прямо Витинари, ведь это государственная служба . Разве патриций сможет возразить?

И если он, Мокриц фон Липвиг, не сумеет нагреть на этом руку, и даже обе, а если повезет, то и другие части тела, то значит, он этого и не заслуживает! А потом, когда все будет идти как по маслу, а деньги – течь рекой… тогда придет пора задуматься об игре по-крупному. За большие деньги можно заручиться поддержкой многих людей с кувалдами.

Рабочие вскарабкались обратно на плоскую крышу. По толпе прокатились редкие одобрительные возгласы тех, кто счел, что развлечение вышло неплохим даже несмотря на то, что никто не свалился.

– Что скажешь, господин Грош?

– Загляденье, сэр, загляденье, – отозвался Грош, когда толпа рассосалась, и они двинулись обратно к Почтамту.

– Значит, все в порядке?

К изумлению Мокрица, Грош похлопал его по руке.

– Не знаю, почему его сиятельство выбрал именно вас, сэр, понятия не имею, – прошептал он. – У вас благие намерения, я же вижу. Но послушайте моего совета, сэр, и уносите отсюда ноги подобру-поздорову.

Мокриц посмотрел в сторону входа. Там стоял господин Помпа. Просто стоял, свесив руки. Угольки в его глазах тускло тлели.

– Не могу, – ответил Мокриц.

– Очень мило с вашей стороны, сэр, но нечего здесь делать человеку, у которого вся жизнь впереди, – сказал Грош. – Стэнли дай его булавки, и ему везде будет хорошо, но вы-то, вы можете далеко пойти.

– На самом деле нет, – ответил Мокриц. – Честное слово. Мое место здесь, господин Грош.

– Да помогут вам боги за такие слова, сэр, помогут вам боги, – сказал Грош. Слезы покатились по его лицу. – Когда-то мы были героями, – сказал он. – Нас обожали . Все нас ценили. Все нас знали. Раньше это было великое место. Раньше мы были почтальонами .

– Эй, господин!

Мокриц обернулся. К нему навстречу бежали трое человек, и Мокриц усилием воли подавил порыв дать деру, особенно когда один из них воскликнул:


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Глава четвертая. Знак

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть