Онлайн чтение книги Серые Рыцари Grey Knights
14. ФАРФАЛЛЕН

Мир Фарфаллен постепенно умирал. Когда-то он был миром-парком — одним из немногих в семействе планет, сохраненным в девственной чистоте. Он был вознаграждением и местом отдыха аристократов Шлейфа. Уединение в мире-парке прельщало самых амбициозных правителей и удачливых торговцев, имевших заслуги перед Империумом.

Во времена процветания Шлейфа, когда массовое паломничество давало возможность извлекать выгоду из благочестия, на Фарфаллене образовалось удивительное смешение пышных девственных лесов и тщательно ухоженных ландшафтных парков. На опушке густых тропических лесов прятались беломраморные виллы. Над бескрайними просторами лазурного моря высились башни величественных замков. Небесные яхты бороздили облака, а на обширных равнинах процветала охота на завезенных с других планет крупных хищников.

Экклезиархия, приложившая немало усилий для процветания Шлейфа, обладала на Фарфаллене огромным поместьем. Там был построен Замок Памяти. В нем, для грядущих поколений, собиралось и накапливалось духовное наследие церкви. Администратум владел десятой частью мира-парка, так что его высшие чиновники тоже могли отдыхать на Фарфаллене в свое удовольствие.

Мир со стабильной экосистемой, умеренным и предсказуемым климатом, почти без местных хищников, да еще под защитой Адептус Терра на фоне общей мрачности Империума казался островком рая. Но все это было в прошлом.

Большая часть Фарфаллена заросла в отсутствие надлежащего ухода. Ландшафтные парки исчезли, уступив место колючим диким кустарникам. Корни деревьев разрушили мраморные виллы. Вслед за уменьшением числа паломников иссяк и приток средств. На Фарфаллене осталась только горстка благородных семейств, стареющих в своих отрезанных от остального мира и постепенно ветшающих замках. Завезенные хищники, численность которых больше не регулировалась охотниками, расплодились, и джунгли стали небезопасными.

Но хуже того — без зова, без приглашения на Фарфаллен пробрались дикари и заселили самые отдаленные уголки лесов. Многие столетия их присутствия никто не замечал, и стремительно сокращавшееся население мира-парка долгое время оставалось в неведении.

Но по Галактике прокатился зов Гаргатулота, и сотни тысяч дикарей внезапно хлынули из леса, выполняя свою часть работы для Повелителя Перемен.

Серые Рыцари потеряли два «Громовых ястреба» на Софано Секундосе, потому Аларик взял с собой столько воинов, сколько помещалось в одной оставшейся машине. Выбор пал на его собственное отделение и отделение Генхайна. Внизу их могли ожидать неприятные сюрпризы, и Аларик верил, что Генхайн лучше других отреагирует на неожиданность.

По мере снижения Аларик наблюдал поверхность Фарфаллена из окна «Громового ястреба». Наступил поздний вечер, пышный лесной ковер стал темно-зеленым. Кудрявые заросли напоминали густую шерсть какого-то исполинского зверя. В таких чащах дикие племена могли долго и успешно скрываться от цивилизации. Немудрено, что вдали от имперского глаза они легко стали добычей Хаоса.

Лес быстро уносился назад под днищем «Грозового ястреба», и вот на горизонте вырос Замок Памяти. Это было массивное прямоугольное сооружение, высеченное в склоне скалы, возвышавшейся над лесными кронами. Резной фронтон украшали героические фигуры из прошлого Экклезиархии; мелкие создания Хаоса сидели у них под ногами. Мертвыми глазами смотрели высокие стрельчатые окна.

«Громовой ястреб» спустился еще ниже и облетел вокруг цели. Аларик заметил следы беспорядков на Фарфаллене. Огни горящих на земле костров освещали камни. Закопченные пятна отмечали места, где раньше висели знамена. На краях крыши появились выбоины от камней и огненных снарядов примитивных катапульт, стрелявших по защитникам замка. Над крышей замка деревья на скале были изломаны и сбиты. Дикари явно карабкались вверх в надежде спуститься на крышу, но были перебиты и сброшены наземь. Несколько разбитых безжизненных тел еще висело, застряв в трещинах скалы немым свидетельством первых мгновений атаки. Замок Памяти, самый значительный бастион Империума, оставшийся на Фарфаллене, был в осаде.

— Замок ответил на наш запрос, — доложил пилот «Громового ястреба» из команды Ордо Маллеус. Если экипаж Маллеус на «Рубиконе» и оплакивал гибель двух других пилотов на Софано Секундосе, они никак это не показывали. — Мы можем приземлиться на крыше.

— Так и сделай, — сказал Аларик.

Обработанные Маллеус экипажи были странным племенем. Каждый из них проходил психоустановку по подавлению эмоций. Аларику было известно, что кое-кто имел сердечные детонаторы, которые должны были активироваться под воздействием ужаса или эйфории. В случае успешного воздействия сил Хаоса прибор мог уничтожить людей раньше, чем они навредят. Члены экипажа не многим отличались от сервиторов. Они были лишены возможности развиться в полноценную человеческую личность.

Во имя священной, праведной борьбы с силами Хаоса сами борцы уничтожали и коверкали жизни миллионов людей. Аларик впервые подумал, что это — само по себе — уже победа Врага.

«Громовой ястреб» пролетел над вершиной скалы, над крышей замка и, продолжая снижаться, сделал новый разворот перед посадкой. Аларик успел рассмотреть рубежи осады. Дикари вырыли окопы вокруг замка, и кучи земли указывали те места, где они наверняка копали туннели, надеясь отыскать проход внутрь под фундаментом. В замке обязательно должно быть множество подземелий и погребов, так что у осаждающих есть все шансы добиться успеха.

Позади линии окопов горели огромные костры; вокруг них плясали всклокоченные разрисованные фигуры. Аларику показалось, что он заметил среди них мутантов и проблески колдовского огня, но в этот момент «Громовой ястреб» окончательно снизился.

Дикари не представляли опасности для «Громового ястреба». Из оружия у них имелись только катапульты и луки. «Громовой ястреб» выпустил шасси и коснулся крыши Замка Памяти, оставив на каменном склоне черные отметины от пламени двигателей.

Задний борт опустился, и внутрь ворвался запах древних камней и горящего дерева. Отделения Аларика и Генхайна спрыгнули на выщербленные мраморные плиты крыши.

С наблюдательного пункта на передней стене замка к ним подбежал пожилой дьякон с бочкообразной грудью и лицом, испещренным шрамами. На дьяконе развевалась прокопченная и порванная одежда экклезиарха; в руке он держал изрядно помятый карабин. Молодые послушники и архивисты, застывшие на стенах, глядели на Серых Рыцарей широко раскрытыми глазами, не в силах скрыть благоговения.

Один лишь дьякон хотя бы отдаленно напоминал способного сражаться воина. Дни Замка Памяти были сочтены.

— Благословенный Трон! — звучным басом закричал дьякон, подбегая к высадившимся космодесантникам.— Как долго мы молились о спасении! Мы уже стали сомневаться, что подкрепление когда-нибудь прибудет. И вот, в ответ на наши мольбы, к нам прибыли космодесантники! Истинно, Император услышал наши молитвы!

— Мы не подкрепление,— твердо заявил Аларик. — Кто здесь главный?

У дьякона опустились плечи. Если он и лелеял надежду на то, что Замок выстоит, слова Аларика ее уничтожили. Но слуги Императора не должны оплакивать потери, и дьякон постарался скрыть разочарование.

— Я главный на крыше, — ответил он.

— А внизу?

Дьякон вздохнул:

— Никто не взял на себя командование обороной. Мы не солдаты. Я когда-то воевал, но я не способен возглавить защиту. После смерти духовника Архелгаста старший по рангу среди нас — главный архивист Серевик. Но он только ученый.

— Хорошо. Я должен увидеть его, и как можно скорее.

— Я пошлю одного послушника, чтобы он показал дорогу вниз. Но… брат… Если бы хоть один из вас мог остаться… Только один воин. Подумайте, что может быть здесь утрачено, подумайте, что может с нами сотворить Враг! Один космодесантник в бою стоит сотни обычных солдат, это всем известно.

— Выстоит Фарфаллен или падет — ему придется сделать это в одиночестве, дьякон. Когда мы вступим в битву с врагами, мне понадобятся все боевые братья. Старайтесь держаться своими силами, а мои десантники не будут умирать здесь за вас.

По лицу дьякона было видно, что он не согласен, но он сдержался. Дьякон не создан лидером, но, кроме него, здесь больше никого не было. Теперь все надежды остаться в живых рухнули; ему предстоит столкнуться со смертью лицом к лицу. Единственная битва, которую он может выиграть,— это борьба с отчаянием.

Замок Памяти углублялся в толщу скалы и представлял собой плотное скопление высоких часовен и коридоров, которые, казалось, были прорублены без всякого плана и без цели. Кипы фолиантов и свитков громоздились в каждой комнате и нише, и даже некоторые коридоры были завалены бумагами. Если замок и строился по какому-нибудь проекту, он был явно не приспособлен под библиотеку. Аларик на ходу поднял толстую книгу. Обложка гласила, что внутри содержатся записи о поступлении церковной десятины с одной из второстепенных часовен Вулканис Ультора. Последний приход был зарегистрирован триста лет назад.

Все помещения пропахли сгнившей бумагой. Послушник, которому дьякон поручил проводить гостей, — долговязый парень с запавшими глазами, с древним лазружьем, которым он явно не умел пользоваться надлежащим образом,— вел Серых Рыцарей все ниже и ниже, пока из-за стен не послышалось завывание собравшихся снаружи дикарей. Послушник ужасно боялся Серых Рыцарей. Лишь немногие из граждан Империума видели космодесантников, не говоря уж о том, чтобы к ним приближаться. Возможно, они казались парню сном, навеянным ужасами блокады.

— Как же все это систематизируется? — спросил Генхайн, повторяя мысли Аларика.

— Ну… сэр, на самом деле никак, — ответил послушник. — Архивисты держат все сведения в порядке, но только в своих головах. Они ничего не записывают. Слово Императора — в сердцах и умах его подданных, а не на бумаге, где еретики могут исказить его к собственной выгоде.

Аларик мысленно вздохнул. Подобно всем имперским организациям, Экклезиархия управлялась с неимоверно огромным штатом сотнями разных способов. Каждый проповедник и духовник поступал по-своему. Несмотря на ревностный консерватизм синодов на Терре и Офелии VII, различные интерпретации догм делали разные ветви Имперского культа совершенно непохожими друг на друга.

Традиции Замка Памяти определялись скорее былым процветанием Шлейфа, чем волей Императора. Старшие архивисты защищали свое положение в мире-парке, делая вид, что только им одним известна вся хранимая информация.

В средних уровнях замка располагались кабинеты архивистов. Большая их часть опустела, поскольку штат сотрудников сильно поредел. Открытые кельи послушников стояли вдоль другой стены коридора. В одной из них Аларик заметил двух тощих, совершенно измотанных парней. В другой келье на жесткой кровати лежало прикрытое простыней тело с изрядно потрепанным томиком «Гимнов Императору» на груди.

— Главный архивист Серевик, — едва слышно сказал долговязый послушник, указав на резную дверь из твердого дерева.

Проводник отступил в сторону. Аларик открыл дверь, и навстречу ему вырвалось густое облако ладана. Послушник с трудом подавил кашель, а Аларик вошел внутрь.

Усиленные системы организма позволяли Аларику не обращать внимания на густой дым и сумрачное освещение. Представшее перед ним зрелище было удручающим. Серевик, пожилой неприметный человек с наружностью ученого, склонился над пюпитром, сосредоточенно изучая огромный иллюстрированный фолиант. Было ясно, что архивист давно не покидал своей комнаты.

Серевик поднял взгляд на вошедших, явно собираясь сделать выговор послушнику, посмевшему нарушить его работу. Увидев Аларика, заполнившего своим телом весь дверной проем, архивист изумленно распахнул водянистые глаза и чуть не выпал из кресла. Он вскочил и отшатнулся к противоположной стене, роняя по пути стопки книг и свитки.

— Кто?.. Сохрани нас, Трон!

Аларик шагнул в комнату. Окинув взглядом помещение, он заметил в углу неубранную постель и разбросанные повсюду свитки и книги.

— Архивист Серевик?

— Главный… Главный архивист. Мачас Лаваньян Серевик.

— Отлично. Я действующий брат-капитан Серых Рыцарей Аларик на службе Инквизиции Императора.

— Инквизиция? Мы… мы чтим Императора и верно служим ему. Нет необходимости…

Аларик поднял руку:

— Мы здесь не для того, чтобы вас судить. На Шлейф надвинулась тьма, и для борьбы с ней необходимо получить кое-какую информацию.

Серевик попытался справиться со своим испугом, но его голос все еще дрожал.

— Я… слышал ночью, как они поют, даже здесь. Они говорят, что пришел их Принц…

— И они правы. Он возрождается где-то в пределах Шлейфа, и, если мы собираемся с ним сражаться, надо выяснить, где именно. Потрясения, подобные здешним, охватили все миры Шлейфа. У нас очень мало времени.

— Остальные архивисты мертвы. Здесь так много всего утрачено…

— Это не могло быть потеряно, — отрезал Аларик. — Тысячеликий Принц возродится там, где находится захоронение святого Эвиссера.

Архивист долго молчал.

— Такого захоронения не существует, — сказал он наконец.

Аларик подошел ближе и навис над Серевиком:

— Для возвращения Принцу необходимо тело Эвиссера. Он выбрал Шлейф только по этой причине.

— Брат-капитан, нет такого захоронения. И нет святого. Падение Шлейфа только подтвердит этот факт. Мы были обречены много лет назад.

Серевик кусал губы, пытаясь собраться с мыслями. Настал момент, к которому он всегда готовился, и это было для него важнее всего, важнее обороны замка.

— Что здесь происходит? — спросил Аларик.

— Брат-капитан, Имперская Инквизиция не может нас спасти. Церковь Императора должна собрать собственный совет.

— Ну, ладно. — Аларик повернулся к ожидавшему у двери Генхайну: — Сожги здесь все.

Серевик ахнул:

— Сжечь?! Но эти книги священны… Это наше…

— Замок Памяти скоро падет. Все знания попадут в руки Врага. Если Замок не принадлежит Императору, значит, он может стать оружием врагов.

— Но это невозможно! Немыслимо! Это… святотатство! Священные слова должны остаться! Их уничтожение хуже ереси!

— Раньше я считал, — спокойно заговорил Аларик, — что архивисты здесь только пытаются упрочить свое положение. Но это ведь не единственная причина, по которой вы держите все знания в памяти. Правда, Серевик?

Брат Ондурин уже снял с плеча огнемет. На его форсунке заплясал голубой огонек.

— Вы назначены сюда, чтобы охранять знания. Вы здесь, потому что Экклезиархии известно что-то о Шлейфе, о святом Эвиссере и о Гаргатулоте, и эти знания должны остаться в тайне. Но мы предлагаем все это уничтожить, так что, когда дикари разорвут вас на куски, они не найдут никаких секретов. И почему не сжечь все сразу? Мы только оказываем вам помощь. Почему ты хочешь все сохранить?

Голос Серевика прерывался рыданиями:

— Потому что… я еще жив!..

Аларик поднял руку. Ондурин опустил дуло огнемета и приготовился пустить струю пламени на сложенные в соседней келье книги.

— Экклезиархии стоило подобрать более сильного духом человека для хранения секретов. Рассказывай все, что нам нужно. Иначе все здесь сгорит, а ты будешь на это смотреть.

По щеке Серевика скатилась крупная слеза.

— Я не могу вам рассказать. Благословенный Трон, они взяли меня сюда совсем ребенком. Я еще ничего не знал, но мне уже втолковывали, что выдать тайну — это смертный грех. — Серевик поднял голову, пошевелил дрожащими губами. — Но… я могу вам показать.

Келканнис Эвиссер был незначительным человеком. Молодым адептом его направили в крошечный офис Администратума на Солшене XIX, вскоре после того, как эта планета была открыта и признана пригодной для развития сельского хозяйства. Эвиссер был всего лишь именем в реестре — так же как и миллиарды других мужчин и женщин, не способных добиться чего-то большего.

Уже к концу жизни Эвиссера случилось так, что Солшен XIX оказался на пути зеленокожих грабителей. Это была одна из тысяч вооруженных банд орков, которые занимались мародерством на окраинах Империума. Их периодические жестокие набеги на разбросанные имперские поселения были такой же частью жизни граждан, как молитва, работа и смирение.

После того как они покинули Солшен XIX, там не осталось ничего. Одни дымящиеся развалины.

И Келканнис Эвиссер.

О таких случаях — когда после жестоких нападений выживал только один человек на планете — по всему Империуму слагались легенды. Одни считали уцелевших злодеями, которым досталась вся удача за счет окружающих; другие — счастливчиками, которых защитило милосердие Императора. Для Администратума выживший одиночка был всего-навсего еще одним адептом, которого надо пристроить до тех пор, пока не будет восстановлен разрушенный мир на Солшене XIX.

Но Келканнису Эвиссеру не суждено было вновь стать винтиком гигантской машины Администратума.

В том, что зеленокожие вырезали всех его коллег, он увидел волю Императора. Теперь ему стало ясно, что даже орки в какой-то мере были инструментами в руке Императора. По его мнению, они были посланы, чтобы продемонстрировать Эвиссеру бесконечное милосердие и силу Императора, ослепительный жар его ярости и безграничность веры в предназначение человечества господствовать среди звезд.

Келканнис же остался в живых, поскольку был ничтожнейшим из смертных, как и миллиарды остальных людей, составляющих Его паству. Своим долгом Келканнис считал показать всем, что внимание Императора в равной степени обращено и к низшим, и к высокопоставленным гражданам Империума.

Его считали безумцем. Он отказывался признавать их правоту. Те, кого посылали урезонить его, прислушивались и тоже начинали верить, что не только слепая удача избавила Эвиссера от жестокости зеленокожих. Даже то обстоятельство, что Администратум не смог вновь превратить его в деталь огромной машины, делало Эвиссера особенным. Даже безликая, безграничная бюрократия Империума не смогла сокрушить его дух.

Он был не просто проповедником, на которого снизошла милость Императора. Он воплощал в себе надежду — надежду на то, что самые скромные мужчины и женщины способны играть значительную роль в планах Императора, охватывающих все человечество. Надежду на то, что каждая душа что-то значит для Империума.

А гражданам Империума больше всего недоставало как раз этой надежды. Все миры приглашали к себе Эвиссера. И когда он появлялся, правители и Арбитpec были не в состоянии разогнать толпы почитателей Келканниса. Прошло немного времени, и кое-кто стал поговаривать о его святости.

А потом стали происходить чудеса. Один из портовых ульев Трепитоса охватила жестокая чума. Эвиссер отправился в самое сердце карантинной зоны и оставался там на протяжении шести месяцев. Он облегчал последние часы жизни тысячам людей, приносил им утешение и веру, что они умирают по воле Императора. Это само по себе было чудом: несмотря на многие часы, проведенные у ложа умирающих, болезнь не тронула Эвиссера.

Восстание рабов-мутантов на Магнос Омикроне грозило анархией этому миру-кузнице. Эвиссер чудесным образом прошел под обстрелом и поговорил с предводителями мятежников. Не имея никаких других средств, кроме чистоты слов Императора, внушенных ему свыше, Эвиссер уговорил повстанцев сложить оружие и вернуться под тяжелую руку Империума.

Где бы ему ни приходилось странствовать, вслед за его кораблем шли в варп все попутные суда: в кильватере Эвиссера варп оставался спокойным и безмятежным. Ни один из кораблей, следовавших за Келканнисом, не был потерян в безумии варп-штормов. Благодаря поездкам Эвиссера для помощи отчаявшимся и обездоленным людям Шлейф был впервые отмечен безопасным сообщением между системами.

Эвиссер приносил милость Императора умирающим, чья смерть в другом случае казалась бы бессмысленной. Повсюду, куда бы он ни приходил, возрастали вера и усердие людей. Жители Шлейфа обожали Эвиссера и вскоре стали шумно его восхвалять. В годовщину чуда на Трепитосе они устраивали в его честь фестивали и парады. Ему посвящались построенные часовни.

Вскоре никто уже не сомневался в его святости. Разве мог не быть святым человек, по воле Императора облеченный милостью и способностью творить чудеса? Ставший живым воплощением Его господства над человечеством? И люди стали поминать святого Эвиссера в ежедневных молитвах.

Келканнис Эвиссер, при жизни ставший святым, творил чудеса, носившие его имя. Не одно десятилетие он провел в странствиях и посетил чуть ли не все миры Шлейфа. Куда бы он ни приходил, повсюду в его честь возводились часовни и храмы. И Замок Памяти был выстроен на том месте, где он впервые высадился на Фарфаллене. Говорят, что как только он ступил с трапа своего челнока, на всей планете распустились цветы. Эвиссер благословил темные башни Вулканис Ультора и подземные геотермические кузницы Магнос Омикрона, поля Виктрикс Соноры, полные рыбы океаны Солшена XIX и все звезды, сиявшие над Шлейфом.

Благодаря святому Эвиссеру захолустный район космоса превратился в густонаселенную и процветающую систему миров. Паломники приходили и приносили с собой богатства. В благодарность святому Эвиссеру именитые граждане ставили монументы. Они забыли заветы Экклезиархии о сдержанности и скромности и возводили в честь святого Эвиссера храмы с золотыми куполами, украшенные драгоценными камнями статуи, музеи с бесчисленными произведениями искусства.

Святой был рожден на Шлейфе с целью показать, что Император смотрит на каждого — бедного и богатого, могущественного и ничтожного. На тех, кто помогает Его церкви, и тех, кто прозябает в трущобах ульев и кузниц.

И пока живет Шлейф Эвиссера, сам Эвиссер не может умереть.

Аларик в сердцах захлопнул книгу. Серевик проводил капитана Серых Рыцарей в запертый подвал под замком. Там, на полу, в кажущемся беспорядке были разбросаны книги и свитки. Но Серевик точно знал, что написано в каждом из них. Он выбрал для Аларика только самые важные — истинную и подтвержденную фактами историю святого Эвиссера.

И когда мифы и панегирики были отброшены, исторических фактов оказалось совсем немного. Все, что нашел Аларик, это краткая схема жизни святого. Никаких деталей. Ни описания семьи Эвиссера, ни его сподвижников, ни даже указания на его внешность. Конечно, невозможно было написать полную историю Империума: события далекого прошлого всегда излагались в интерпретации рассказчиков, если они вообще сохранялись. Но здесь было что-то другое. Почему тогда замок Памяти требовал от своих архивистов хранить тайну святого Эвиссера?

Аларик был почти один в сумрачном помещении. Испуганный послушник, назначенный для помощи в поисках книг, ждал у двери. Хоть замок и подвергся осаде, традиции помощи одного слуги Императора другому свято сохранялись. Генхайн и брат Ондурин, все еще с огнеметом наготове, ждали за дверью. Воины отделений Аларика и Генхайна образовали защитный кордон вокруг зала. Аларик был уверен, что слышал, как под полом скребутся дикари, копающие туннель. Через некоторое время они наверняка ворвутся внутрь замка.

— Правосудор Генхайн, — позвал Аларик. Генхайн вошел, оставив Ондурина снаружи. — Что ты об этом думаешь?

Генхайн подошел к столу, за которым сидел Аларик, и взглянул на исписанные страницы. Это были выдержки из поверхностной истории Шлейфа. Серевик утверждал, что описание святого Эвиссера и несколько документов, подтверждающих некоторые из его чудес, и есть основная часть той информации, которую Экклезиархия сохраняет в секрете.

— Не так уж и много, — заметил Генхайн, проглядев содержимое страниц.

— Но это все, что у нас имеется.

— Возможно, в этом и есть суть.

Аларик ненадолго задумался. Что ему было известно? Жил человек по имени Эвиссер, утверждавший, что черпает вдохновение в словах Императора, и он был провозглашен святым. Вот и все.

Конечно, в этом и есть суть.

Аларик вскочил, схватил со стола книгу и кинулся из зала, помедлив только рядом с послушником, дрожавшим возле двери:

— Где Серевик?

Парень боязливо показал рукой. Аларик бросился в указанном направлении и вышел в длинную низкую галерею. Все ее стены и потолок были закрыты вырванными из книг страницами, пришпиленными к деревянным панелям либо наклеенными прямо на камни. Это было похоже на старое лоскутное одеяло.

Серевик стоял в центре и смотрел на тысячи слов — как будто в окно на пейзажи Фарфаллена в пору его процветания.

— Святого Эвиссера никогда не было, — прямо заявил Аларик, швырнув книгу к ногам Серевика. — Экклезиархия никогда не провозглашала его вознесение. Он был объявлен святым людьми, и Экклезиархия смирилась с этим, — но он был простым смертным.

Из главного архивиста словно выпустили воздух. Теперь Серевик уже не казался таким представительным, как прежде. Он печально покачал головой:

— От этого человека произошло столько хорошего. Хранить этот секрет было позором. — Он посмотрел на Аларика, и Серый Рыцарь подумал, что Серевик вот-вот заплачет. — Вы можете себе представить, какой вред был бы нанесен Шлейфу в случае разоблачения Эвиссера кардиналами? Возникли бы ужасные раздоры. Ненависть обратилась бы не на врагов, а на верных слуг Императора.

— Но он творил чудеса, — сказал Аларик. — Эвиссер выковал могучий Шлейф из захолустного района космоса. Он должен был стать первым кандидатом на канонизацию. Что могло ей помешать? Что обнаружили кардиналы?

— Тогда стало слишком поздно, — продолжал Серевик. Знание слишком долго хранилось в его голове, словно в запечатанной бутылке. Теперь он должен был совершить грех разоблачения и выплеснуть всю информацию. — Эвиссер был святым для всех людей уже несколько десятилетий. Священный Синод рассмотрел вопрос о причислении его к лику святых. И принял решение, что слишком поздно что-то менять. Люди обращались к Эвиссеру в молитвах. Нельзя искоренить такую веру, особенно если она превращает Шлейф в единое целое.

Аларик понимал, что Гаргатулот не просто выбрал Шлейф. Весьма вероятно, что Тысячеликий Принц сам его и создал.

— Итак, кардиналы были вынуждены позволить поклонение Эвиссеру — до тех пор, пока Шлейф не пришел в упадок, а сам Эвиссер не оказался забыт. Но почему он так и не стал святым? — спросил капитан. — Что они отыскали в его жизни?

Серевик с трудом подавил рыдания. Снаружи через стены донеслись песнопения дикарей, готовых начать очередную атаку.

— Все это…— почти шепотом произнес Серевик, — все сгорит…

Аларик схватил его за горло и поднял вдоль стены галереи, пока голова архивиста не стукнулась в потолок. Стоило капитану захотеть, и рука в латной рукавице сломала бы шею Серевику.

Тот заставил себя посмотреть Аларику в глаза:

— Его… его родной мир. На нем лежало пятно. Если бы… кардиналы проигнорировали этот факт, а потом он обнаружился, могли бы возникнуть еще более ужасные распри… Эвиссер — предатель, священная война, еще одна эпидемия неверия…

Аларик отпустил Серевика, и тот бесформенной кучей рухнул на пол.

— Вас выдало то, что все это не было записано, — сказал Аларик, пнув ногой книгу в сторону Серевика. — Ни родного мира, ни места захоронения. Ни канонизации. И все из-за того, что Экклезиархии было известно пятно на биографии Эвиссера. Им могли овладеть темные силы. И кардиналы были правы. Но решили, что лучше позволить ему пустить корни в Имперских мирах, чем признать свое бессилие справиться с новым проповедником. Где он родился? Где был похоронен?

Серевик захныкал.

— Говори! Или все сейчас сгорит, и ты сгоришь вместе с книгами.

Серевик закрыл голову руками. Он был сломлен. Со времен послушничества его учили хранить священную тайну Шлейфа, помнить и оберегать ее во имя Императора. Теперь ему ничего не осталось. Совсем ничего. И даже зная, что, независимо от его слов, книги все равно сгорят, архивист сдался.

— Он родился на Софано Секундосе, — прошептал Серевик. — А похоронили его на Вулканис Ульторе.