Онлайн чтение книги Эрнани Hernani
ПРИМЕЧАНИЯ. Александр Молок, Сельма Брахман

Девяносто третий год

«Девяносто третий год» — одно из самых значительных произведений Виктора Гюго. Этот роман представляет собой широкое художественное полотно, на котором яркими красками изображены события и деятели, участники и противники великого революционного переворота конца XVIII века, ликвидировавшего прогнившие феодальные порядки во Франции и открывшего новую главу в ее истории, а отчасти и в истории других стран. «Она недаром называется великой, — писал В. И. Ленин о первой французской буржуазной революции. — Для своего класса, для которого она работала, для буржуазии, она сделала так много, что весь XIX век, тот век, который дал цивилизацию и культуру всему человечеству, прошел под знаком французской революции»[523]В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 38, с. 367..

Многие выдающиеся мастера слова — в том числе Анатоль Франс, Ромен Роллан, Чарльз Диккенс — изобразили в своих произведениях грандиозную историческую драму 1789–1794 годов. Но, быть может, никому из них не удалось дать такую широкую картину эпохи, такое потрясающее по своей силе изображение событий, какое привлекает читателей в романе Гюго. Объясняется это прежде всего тем, что Гюго был современником и очевидцем четырех революций ( 1830, 1848, 1870 и 1871 гг. ), что он являлся активным участником борьбы за утверждение республиканского строя во Франции. А борьба эта развернулась в 70-х годах, как раз тогда, когда создавался роман «Девяносто третий год».

Замысел романа появился у Гюго в начале 1863 года. «Я задумал большое произведение, — писал он тогда. — Я колеблюсь перед громадностью задачи, которая в то же время меня привлекает… Это 93-й год».

Находясь в эмиграции, Гюго внимательно следил за тем, что происходило во Франции. Он тщательно изучал документы и литературу по истории Франции эпохи революции 1789–1794 годов. Писатель проделал огромную подготовительную работу; сохранилось множество папок с историческими материалами ( заметками, выписками из документов, копиями ), которые Гюго собирал и изучал, подготовляя роман об этой эпохе. Сведения о ней он черпал преимущественно из трудов буржуазно-демократического направления: из книги Луи Блана «Французская революция», из «Истории Робеспьера» Эрнеста Амеля, из трудов Мишле и других прогрессивных историков. Однако ему осталась, по-видимому, неизвестна книга Бужара о Марате, появившаяся в 1866 году.

Гюго начал писать роман 16 декабря 1872 года и закончил его 9 июня 1873 года. Роман был издан в 1874 году.

Выход в свет этого произведения совпал с обострением политической обстановки во Франции, вызванным происками крайних реакционеров, стремившихся восстановить монархический строй и привести к власти династию Бурбонов, которую поддерживали крупные помещики, высшее католическое духовенство, реакционное офицерство и верхушка буржуазии.

Гюго принял активное участие в борьбе прогрессивных сил против планов монархической реставрации. Он боролся против них и в своих речах в Национальном собрании, и в своих литературных произведениях. Роман о 1793 годе — самом трудном и вместе с тем самом славном годе французской революции — всем своим содержанием, всей своей направленностью служил делу защиты республиканского строя, делу борьбы против приверженцев новой реставрации. Реакционная критика сразу же почувствовала это и потому так враждебно встретила роман Гюго. «В „Девяносто третьем годе“, — с неприкрытым негодованием писал в газете „Ла Пресс“ от 1 марта 1874 года критик Лескюр, — чувствуется дыхание революционного демона, которым теперь вдохновляется поэт; видно, как над романом реет знамя социальных требований… не белое или трехцветное, а красное знамя».

Лескюр был, разумеется, неправ, изображая Гюго сторонником красного знамени — знамени пролетарской революции, знамени Парижской коммуны. Известно, что писатель не понял великих освободительных задач и целей Коммуны. Но известно и то, что Гюго сурово осуждал дикие жестокости версальской военщины, ее кровавую расправу с трудящимися Парижа, что он энергично боролся за амнистию коммунарам.

Заслуга Гюго состоит в том, что в своем романе, проникнутом духом свободолюбия и гуманности, он стремился показать величие революционного переворота конца XVIII века, бесстрашие и героизм французского революционного народа, стойко защищавшего свою родину и от контрреволюционных мятежников, и от иностранных интервентов. Прославляя мужество французских революционеров конца XVIII века, их патриотическую преданность, Гюго клеймил изменников родины — дворян-эмигрантов, которые ради восстановления своих былых привилегий предавали свою страну ее злейшим врагам. Патриотический пафос, которым проникнут «Девяносто третий год», оказался не по нутру версальским реакционерам, пошедшим на прямой сговор с германскими милитаристами для совместной борьбы против парижских коммунаров, доблестных защитников свободы и независимости Франции.

Писатель резко клеймит контрреволюционных мятежников, как врагов прогресса, как изменников родине. Какими ничтожными и ограниченными людьми выглядят действующие в романе эмигранты — граф дю Буабертло, шевалье де Ла Вьевиль. Они твердо убеждены в том, что революция произошла из-за пустяков, что через месяц они вступят в Париж победителями, что восстановление феодально-абсолютистского строя «спасет» Францию. Однако даже они вынуждены признать, что «принцы не хотят драться» и что без активной поддержки со стороны Англии и других монархических держав французские монархисты ничего не добьются. Вождь монархистов маркиз де Лантенак ( под этим именем выведен один из руководителей вандейского мятежа граф де Пюизэ, мемуары которого использованы в романе ) изображен как тип явно отрицательный. Это — законченный представитель «старого режима», злобный и фанатичный враг революционного народа, идущий на прямое предательство национальных интересов Франции ради спасения социальных привилегий дворянской аристократии. Сознавая, что одних вандейцев недостаточно для борьбы с революцией, Лантенак призывает в свою страну английских интервентов, готов отдать им часть французского побережья. Именно за это больше всего и осуждает его Гюго. Описывая гибель английского корабля «Клеймор», шедшего к берегам Франции, чтобы высадить там Лантенака, писатель отмечает, что, хотя «Клеймор» погиб так же мужественно, как и французский республиканский корабль «Мститель» ( он пошел ко дну в битве с английской эскадрой 1 июня 1794 года ), слава не выпала на его долю. «Нельзя быть героем, сражаясь против своей отчизны», — справедливо замечает Гюго.

Один из самых волнующих образов романа — это образ Симурдэна. Симурдэн — комиссар отряда Говэна, бывший священник, в прошлом воспитатель молодого аристократа. Этот аскетически суровый и непреклонный революционер списан с натуры. Среди деятелей французской революции были и такие люди, вышедшие из рядов низшего духовенства. Достаточно вспомнить священника Жака Ру, одного из наиболее ярких представителей группы «бешеных», мужественно защищавших интересы городской бедноты, рабочего класса; достаточно вспомнить монаха Дюкенуа, одного из «последних якобинцев», заколовшего себя кинжалом после того, как судьи восторжествовавшей контрреволюции вынесли ему смертный приговор. Симурдэн убежден в необходимости беспощадной расправы с врагами революции. Чувство гражданского долга, сознание своей ответственности перед народом заставляют Симурдэна гильотинировать того, кого он любит, как родного сына. Но, выполнив свой долг, Симурдэн оказался не в силах пережить смерть Говэна и в момент его казни покончил с собой. Образ стойкого комиссара Конвента, разумеется, проигрывает от этого, оказывается менее цельным.

Для Гюго и его идеалистического мышления этот эпизод, которым заканчивается роман, весьма характерен. В этом трагическом эпизоде отчетливо обнаруживается противоречивость взглядов Гюго на революционный террор. Писатель оправдывает его лишь как временное, преходящее явление, допустимое лишь в обстановке ожесточенной гражданской войны. В дальнейшем, полагает Гюго, допустимы одни только методы милосердия.

Глубоко реалистичен образ матроса Гальмало — темного, невежественного, суеверного крестьянина, слепо верящего в бога и короля. Именно такова была основная масса вандейцев, которых дворянам и священникам так легко удалось поднять против Республики.

Особого упоминания заслуживает фигура нищего и бродяги Тельмарша. Тельмарш весьма невысокого мнения о «старом режиме», представителем которого является Лантенак; этот нищий крестьянин, живущий в землянке и питающийся каштанами, помнит, что до революции простых людей вешали ни за что ни про что; несмотря на это, он осуждает казнь короля, хотя и затрудняется сказать, почему этого не следовало делать. Он признает, что антагонизм между бедными и богатыми является источником всех происходящих на земле переворотов, но заявляет, что не может разобраться, где настоящая правда, и фаталистически замечает: «Я в это не вмешиваюсь. События они и есть события… Знаю только, что, раз есть долг, — надо его уплатить. Вот и все». Зная, что за выдачу Лантенака обещано огромное денежное вознаграждение, этот умирающий с голоду нищий спасает маркиза, укрывая его в своей землянке. «Мы ведь теперь с вами братья, ваша светлость, — говорит он. — Я прошу кусок хлеба, вы просите жизни. Оба мы теперь нищие».

Впрочем, суровая правда классовой борьбы вскоре разбивает иллюзии Тельмарша: он был убежден, что делает доброе дело, спасая человека, которого травили как хищного зверя, и вот оказывается, что по приказу этого человека расстреливают пленных, убивают женщин. С ужасом убеждается Тельмарш, что он совершил ошибку, укрыв Лантенака от республиканских властей.

Большой творческой удачей Гюго в романе «Девяносто третий год» следует признать мастерское описание жизни Парижа в период якобинской диктатуры, основанное на изучении разнообразных исторических источников. В этих главах романа, заполненных множеством интересных фактов и деталей, живо чувствуются биение пульса революции, патриотический подъем народных масс, энергия революционного правительства якобинцев. Несмотря па огромные экономические трудности, несмотря на контрреволюционные заговоры и мятежи в провинции, несмотря на обостренное положение на фронтах, «Париж Сен-Жюста», как называет Гюго столицу Франции 1793 года, не падал духом. «Лавиной шли добровольцы, предлагавшие родине свою жизнь. Каждая улица выставляла батальон. Проплывали знамена округов, на каждом был начертан свой девиз».

Никто из историков, писателей, мемуаристов, писавших о французской революции, не дал такого яркого изображения Конвента, какое мы находим в романе «Девяносто третий год». Прекрасное знание исторического материала позволило Гюго дать меткие, хотя и предельно сжатые, характеристики наиболее видных деятелей Конвента как из партии монтаньяров, так и из партии жирондистов. Разумеется, не все эти характеристики исторически верны: некоторые из них ( особенно это относится к характеристике левых якобинцев ) явно тенденциозны и несправедливы.

Знаменитая сцена беседы Робеспьера, Дантона и Марата в кабачке на Павлиньей улице свидетельствует о том, как тщательно изучал Гюго детали событий ( даже мельчайшие ), а также характеры этих виднейших деятелей революции. Впрочем, не всех трех. Если Робеспьер и Дантон обрисованы в общем исторически верно, то этого никак нельзя сказать о Марате. Даже описание наружности Друга Народа, как любовно называли Марата простые люди Парижа, выдает неприязненное отношение к нему Гюго, типичное почти для всех буржуазных деятелей. Это описание искажает действительный физический облик Марата, каким мы знаем его из воспоминаний объективно настроенных современников.

Нельзя согласиться и с общей характеристикой, которую дает Гюго членам Конвента: «Когорта героев, стадо трусов». Этой характеристике противоречит та высокая оценка исторического значения Конвента, которую здесь же дал сам писатель: «Воинский стан человечества… атакуемый всеми темными силами, сторожевой огонь осажденной армии идей, неоглядный бивуак умов, раскинувшийся на краю бездны».

Подводя итог деятельности Конвента, Гюго перечисляет проведенные им демократические преобразования, подчеркивает проявленную им кипучую энергию ( 11 210 декретов! ). При этом он явно переоценивает результаты деятельности Конвента, не замечает антипролетарской направленности многих его декретов ( как, например, закона о всеобщем максимуме цен, устанавливавшего и предельные ставки заработной платы ), приписывает Конвенту издание декрета о праве на труд, что не соответствует исторической правде, утверждает, что Конвент провозгласил «все высшие принципы». Переоценка парламентаризма и буржуазно-демократических свобод, свойственная вообще Гюго, отчетливо чувствуется в этом прославлении Конвента.

Следует заметить, что революционная решительность Конвента 1793–1794 годов и якобинской диктатуры в целом подчеркивается и в трудах классиков марксизма. «…чтобы быть конвентом, — писал в 1917 году В. И. Ленин, — для этого надо сметь, уметь, иметь силу наносить беспощадные удары контрреволюции, а не соглашаться с нею. Для этого надо, чтобы власть была в руках самого передового, самого решительного, самого революционного для данной эпохи класса»[524]В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 34, с. 37.. Но одновременно классики марксизма отмечали и классовую ограниченность французской революции, которая, освободив народ от цепей феодализма, надела на него новые цепи — цепи капитализма.

Буржуазная по своему объективному содержанию, по своим историческим задачам, французская революция конца XVIII века была демократической по своим движущим силам. Роль народных масс в событиях этой революции, в ее развитии по восходящей линии была чрезвычайно велика; «…буржуа на этот раз, как и всегда, были слишком трусливы, чтобы отстаивать свои собственные интересы, — указывает Энгельс ( в письме к Каутскому от 20 февраля 1889 года ), — …начиная с Бастилии, плебс должен был выполнять за них всю работу… без его вмешательства 14 июля, с 5–6 октября до 10 августа. 2 сентября и т. д. ancien regime[525]Старый порядок ( франц. ). неизменно одерживал бы победу над буржуазией, коалиция в союзе с двором подавила бы революцию… таким образом, только эти плебеи и совершили революцию»[526]К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, издание второе, т. 37, с. 126..

Решающая роль народных масс и тесная связь с ними органов якобинской диктатуры хорошо показаны в романе Гюго. «Народ следил за Конвентом через свое открытое окно — трибуны для публики, но когда это окно оказывалось слишком узким, он распахивал дверь и в зал вливалась улица». Заседания Конвента беспрестанно прерывались появлением депутаций от народа с приветствиями, петициями, дарами. Описывая эти сцены, Гюго подчеркивает, что обычно они носили дружелюбный характер, происходили в обстановке братания. «Впрочем, не всегда обходилось так мирно, и Анрио в таких случаях приказывал ставить у входа в Тюильрийский дворец жаровни, на которых накаливали пушечные ядра». Так было, заметим, только один раз — 2 июня 1793 года, когда сорок тысяч вооруженных жителей народных кварталов окружили здание Конвента, навели на него пушки, потребовали и добились декрета об исключении и аресте двадцати двух депутатов-жирондистов и двух министров, принадлежавших к той же партии.

Все симпатии автора романа «Девяносто третий год» принадлежат простым людям Франции вроде сержанта Радуба, крестьянина по происхождению, беззаветно храброго бойца республиканской армии, человека, наделенного огромной человечностью и душевным благородством. Таких Радубов было много во французских революционных войсках, победоносно отражавших натиск вражеских армий и удары контрреволюционных мятежников. Однако Гюго не вскрывает социально-экономических причин ( полная ликвидация феодализма, переход к свободной крестьянской собственности на землю и т. д. ), обеспечивших эти блестящие победы, которые потрясли всю Европу.

Придавая такое большое значение роли народных масс, а также руководящих исторических деятелей, Гюго видел, однако, в революции действие стихийных сил, не зависящих от воли людей. «Революция, — утверждает он, — есть дело Неведомого… Революция… форма той имманентной силы, которая теснит нас со всех сторон и которую мы зовем Необходимостью… То, чему положено свершиться, — свершится, то, что должно разразиться, — разразится». Эта чисто фаталистическая концепция исторического процесса весьма характерна для Гюго как писателя буржуазно-демократического направления. Но фатализм сочетается у Гюго с оптимизмом, с глубокой верой в прогресс человечества. «Над революциями, — заявляет он, — как звездное небо над грозами, сияют Истина и Справедливость».

Идеалистическое мировоззрение Гюго и его политическая позиция как буржуазного демократа, далекого от социалистической идеологии рабочего класса, чуждого ей, определили слабые стороны этого романа, обусловили имеющиеся в нем принципиальные недостатки.

И все же «Девяносто третий год» представляет собой выдающееся, монументальное произведение, наиболее сильное среди произведений мировой художественной литературы, посвященной бурному революционному перевороту конца XVIII века.

Эрнани

Романтическая драма «Эрнани» была написана в августе-сентябре 1829 года, как бы в ответ на запрещение цензурой предыдущей драмы Виктора Гюго «Марион Делорм». 25 февраля 1830 года «Эрнани» появился на сцене театра «Комеди Франсез». В том же году драма была издана в сценическом варианте, а в первоначальной авторской редакции — в 1836 году.

В напряженной атмосфере кануна июльской революции постановка «Эрнани» явилась политической демонстрацией, и это предопределило шумный успех пьесы. В предисловии к «Эрнани» Гюго открыто объявил свой романтизм «либерализмом в литературе», а в самой драме изобразил отверженного официальным обществом человека трагическим героем и соперником короля.

Постановка «Эрнани» на сцене театра, освященного вековой традицией классицизма, была воспринята современниками как дерзкий вызов общественному мнению в литературных вопросах. Она сыграла важную роль в литературно-театральной борьбе тех лет, вылившись в решительное столкновение двух направлений в искусстве: реакционного в ту пору классицизма и демократического романтизма. Как и в «Марион Делорм» ( июнь 1829 г. ), Гюго стремился применить в «Эрнани» новаторские принципы романтического театра, провозглашенные им еще в предисловии к драме «Кромвель» ( 1827 ). Выбор сюжета не из античной истории или мифологии, а из средневекового прошлого, с выведением на сцене крупных исторических личностей, стремление передать «колорит места и времени» ( то есть национальное своеобразие, политическую и социальную обстановку эпохи, черты ее быта и нравов ), совмещение в пьесе трагического и комического, нарушение обязательных для классицизма «единств места и времени», а главное, изображение в отрицательном свете высших сословий и выдвижение на первый план демократического героя — все эти принципиальные новшества характерны не только для «Эрнани», но и для драматургии Гюго в целом,

«Эрнани» — драма историческая только по именам некоторых действующих лиц и по историческим событиям, служащим фоном для вымышленного сюжета. По существу же это, как было и с «Марион Делорм», — произведение политически злободневное. Правда, обличение монархического произвола ограничивается здесь первыми тремя актами и исчезает в последних двух; безнравственный и деспотичный король превращается вдруг в умного и справедливого императора, и герой примиряется с ним; наконец, гонимый отщепенец Эрнани оказывается грандом Испании. Политически компромиссный характер драмы явился отражением монархических иллюзий молодого Гюго, который накануне июльской революции возлагал большие надежды на смену династии во Франции. Нечеткость идейной позиции автора определила и некоторые художественные особенности пьесы. Уже Бальзак сурово осудил в ней сюжетные натяжки, неправдоподобие иных ситуаций, а также непоследовательность характера главного героя, вся «непримиримость» которого «рушится при первом дуновении милости» со стороны короля. Но современники увидели в «Эрнани» прежде всего прославление бунта — бунта личности против общественной несправедливости; они были ошеломлены новаторством формы, свободой стиха, живописностью, страстным гуманизмом первой романтической драмы Гюго, поставленной на сцене.

Действие «Эрнани» происходит в Испании начала XVI века, в период, названный Марксом «эпохой образования великих монархий, которые повсюду воздвиглись на развалинах враждовавших между собой феодальных классов: аристократии и городов»[527]К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, издание второе, т. 10, с. 431.. В пьесе изображен испанский король Карл I ( впоследствии, в качестве германского императора, именовавшийся Карлом V ), правление которого ( 1516–1556 ) знаменовало собою окончательное торжество испанского абсолютизма. Карл I ликвидировал феодальные вольности, жестоко подавил восстания городов ( комунерос ), расширил колониальные владения Испании в Старом и Новом свете.

Как сын австрийского эрцгерцога, Карл, после смерти деда своего, германского императора Максимилиана, притязал на императорский престол и добился его в 1519 году, путем подкупа князей-избирателей. Став властителем огромной, могущественной и богатой державы, в пределах которой «никогда не заходило солнце», он строил фантастические планы всемирной дворянской монархии, истощил казну завоевательными походами, подавлял все освободительные движения в Европе. В силу исторических условий испанский абсолютизм не сделался, как у других европейских народов, центром государственного и национального объединения всей страны. Держава Карла V скоро распалась, и со второй половины XVI века в Испании начался глубокий экономический и политический кризис, приведший к победе феодально-католической реакции. Тяжело переживая крушение своих планов мирового господства, Карл V в 1556 году отрекся от престола и умер в монастыре.

Стихотворения

В настоящий том включены избранные стихотворения из основных поэтических сборников Виктора Гюго. Сборники представлены в хронологической последовательности. Внутри сборников сохранено авторское расположение отдельных стихотворений. В случае, когда стихотворение датировано в рукописи, авторская дата воспроизводится; Виктор Гюго нередко включал во вновь издаваемые сборники стихи двадцати и даже тридцатилетней давности.

ОДЫ И БАЛЛАДЫ

В этот первый сборник поэзии Гюго вошли стихотворения, написанные им в 1817–1828 годах. Сборник издавался начиная с 1822 года несколько раз в разном составе: «Оды и другие стихотворения» ( 1822 ), «Новые оды» ( 1824 ), «Оды и баллады» ( 1826 ) н дополненное издание под тем же заглавием ( 1828 ). Присоединение к одам живописных романтических баллад было первым серьезным шагом молодого поэта на пути поэтического новаторства. Он расширяет тематику стихотворений, обращается к запретным для классицизма историческим периодам ( «Охота бургграфа» ), к образам народной фантазии ( «Фея», «Сильф» ), к живой природе. Он ломает традиционный александрийский стих, вводит вольные размеры, виртуозные ритмы и рифмы, обогащает поэтический словарь за счет разговорной речи; условная торжественность классической оды уступает место разнообразным краскам и звукам реального мира.

ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ

Сборник был впервые опубликован в январе 1829 года. Создавая живописные картины Востока, поэт не просто следовал романтическому принципу «местного колорита»; его стихотворения отмечены серьезным интересом к жизни народа, стремлением проникнуть в их национальное и культурное своеобразие. Гюго изучал по подстрочным переводам особенности стиха и образную систему арабских и персидских поэтов, восхищался испанскими народными романсами, малайской любовной песенкой. В качестве приложения к «Восточным мотивам» Гюго выписывает особенно поразившие его фрагменты восточной поэзии, называя их «горстью драгоценных камней, наугад выхваченных из великих россыпей Востока». Значительная часть стихотворений «Восточных мотивов» посвящена греческой освободительной войне против турецкого ига ( 1821–1829 ) и ее героям-патриотам, изображенным с горячим сочувствием.

ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ

Сборник, в который вошли стихотворения 1828–1831 годов, вышел в свет, в напряженной политической атмосфере, 1 декабря 1831 года. Начиная с июльской революции 1830 года в Париже не прекращались народные волнения: разгром в феврале 1831 года одной из церквей и дворца парижского архиепископа, политические волнения в апреле — июле, возобновившиеся 16 сентября при известии о подавлении польского восстания; стачка и вооруженное восстание лионских ткачей в конце ноября — вот та обстановка, в которой создавалась поэзия В. Гюго начала 30-х годов. Активное отношение к событиям общественной жизни побудило его прибавить «к своей лире медную струну» — включить в уже приготовленный к печати стихотворный сборник политическую лирику, которую Гюго предполагал издать отдельной книгой.

ПЕСНИ СУМЕРЕК

Сборник опубликован в октябре 1835 года. Социально-обличительные стихотворения соседствуют в нем со светлой лирикой, рисующей гармонические образы природы и искусства.

ЛУЧИ И ТЕНИ

Сборник «Лучи и тени», объединяющий стихи главным образом 1839–1840 годов, вышел в свет в мае 1840 года. Гюго отходит здесь от общественной тематики предыдущих лет, вместо нее появляются философские размышления, воспоминания детства, мотивы умиротворенности и покоя. «Тени» — социальное зло — противопоставляются «лучам» — гармонической природе и светлым сторонам человеческой натуры ( «Как в дремлющих прудах…» ), — в которых поэт черпает веру в общественный прогресс и счастливое будущее. В этот сборник Гюго помещает свой поэтический манифест — «Призвание поэта», где искусство рассматривается как «путеводная звезда» человечества, а поэт — как «апостол истины».

ВОЗМЕЗДИЕ

«Возмездие» — цикл политической лирики Гюго, созданный в изгнании, на острове Джерси в 1852–1853 годах и направленный против реакционного режима Второй империи; эта книга подчинена единому стройному плану и может рассматриваться как поэма. «Возмездие» было впервые опубликовано в Брюсселе ( цензурный вариант с купюрами ) и одновременно в Женеве и Нью-Йорке ( полный текст ). Оба издания относятся ко второй половине ноября 1853 года. Во Францию «Возмездие» ввозилось нелегально. Только после падения Наполеона III и возвращения Виктора Гюго во Францию смогла быть осуществлена публикация поэмы на родине ее автора ( Париж, 20 октября 1870 г. ).

СОЗЕРЦАНИЯ

В сборник «Созерцания» вошли стихотворения и лирические поэмы, созданные Гюго на протяжении двадцатилетия ( 1830–1850 гг. ). Сборник был опубликован в 1856 году в двух книгах: «Тогда» и «Теперь». В стихотворениях «Созерцаний» поэтический гений Гюго достиг своего наивысшего расцвета. Тематика сборника необычайно разнообразна: тут и философские раздумья о судьбах человечества и всего мироздания, и картины социальной несправедливости, и личные драмы поэта, и тревожные мысли о родине, и образы природы, которая уже не столь идиллична, как в ранних стихах Гюго, а полна скрытого напряжения и борьбы. Но наряду с этим в сборнике имеется много светлых стихотворений, воспевающих юность и любовь. Вера поэта в человека и в жизнь всегда побеждает.

ПЕСНИ УЛИЦ И ЛЕСОВ

Сборник опубликован в 1865 году и разделен на две книги: «Юность» и «Мудрость». В первой книге собраны преимущественно стихотворения легкой, шутливой интонации; во второй — более углубленная любовная лирика и стихотворения на гражданские темы. Поэт, но его словам, как бы «сравнивает начало пути с его концом, свежий гомон утра — с мирной тишиной вечера, ранние иллюзии — с поздним опытом жизни». Стихи этого сборника с безыскусной простотой раскрывают поэзию реальной жизни простого человека: здесь рисуются незатейливые развлечения парижского пригорода, сельские празднества, ликующие картины весенней природы, образы крестьянина, гризетки, юноши студента. Гюго следует демократической традиции песенной лирики Беранже, но вместе с тем не свободен от влияния идиллической поэзии античности — творчества Феокрита и Вергилия, причем нередко мифологические образы иронически переосмысляются.

ГРОЗНЫЙ ГОД

Этот сборник состоит из стихотворений, отразивших события франко-прусской войны и Парижской коммуны. Большая часть их создавалась в течение «грозного» 1870/71 г. в виде своеобразного поэтического дневника — как непосредственный отклик на события дня. Книга вышла в свет в 1872 году. Она разделена на части соответственно месяцам года. Располагая стихи внутри книги, Гюго следовал требованиям ее поэтической структуры и не считался с фактической датой написания того или иного стихотворения.

ИСКУССТВО БЫТЬ ДЕДОМ

В эту книгу вошли стихотворения, главным образом связанные с личной жизнью поэта Сборник был опубликован в 1877 году и посвящен внукам Виктора Гюго, Жоржу и Жанне.

ЧЕТЫРЕ ВИХРЯ ДУХА

Эта книга стихотворений вышла в свет в 1882 году, но почти все включенные в нее произведения написаны в период изгнания и по мотивам и гневной обличительной интонации примыкают к «Возмездию» и другим образцам гражданской поэзии Гюго 1850–1870 годов. Книга состоит из четырех циклов стихотворений, которые поэт назвал сатирическими, лирическими, драматическими и эпическими. В «Четыре вихря духа» включена поэма «Революция», которая не могла быть опубликована в момент ее написания ( 1857 ) по цензурным соображениям.

ЛЕГЕНДА ВЕКОВ

Так озаглавлен грандиозный лирико-эпический цикл Виктора Гюго, состоящий из трех серий ( опубликованы последовательно в 1859, 1877 и 1883 гг. ). Во многих десятках поэм и стихотворений «Легенды веков» перед читателем проходит, облеченная в романтические образы, расцвеченные всеми красками буйной фантазии Гюго, история человечества, понятая как борьба народов против кровавых деспотов, против зла и несправедливости. В финале перед духовным взором поэта встает видение светлого будущего.

ВСЕ СТРУНЫ ЛИРЫ

Сборник составлялся Виктором Гюго в последние годы его жизни и объединяет стихотворения разных периодов творчества поэта. Вышел в свет уже после смерти Виктора Гюго ( первые две серии — в 1888 г., третья серия — в 1893 г. ).

ПОСЛЕДНИЙ СНОП

Эта книга не составлялась самим поэтом; она была издана в 1902 году к столетию со дня рождения Виктора Гюго.