Онлайн чтение книги Корпорация «Бессмертие» Immortality Inc.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Уже после того Томас Блейн иногда раздумывал над тем, как ему пришлось умереть, и чувствовал, что это могло бы произойти более интересным образом. Почему не могла к нему прийти смерть в момент сражения с тайфуном, или в схватке с тигром, или при покорении отшлифованного всеми ветрами горного склона? Отчего смерть его была такой заурядной, обычной, ничем не примечательной?

Но именно такого рода смерть, как он понимал, и была суждена ему в соответствии с его натурой. Несомненно, он должен был окончить существование именно таким, быстрым, обычным, безболезненным и неопрятным способом, каким он и погиб. К тому вела вся его жизнь: неясный намек в детские годы, явное обещание во время учебы в колледже и неумолимая определенность в возрасте тридцати двух лет.

И все же, даже будучи совершенно ординарной, смерть остается самым интересным событием в жизни. И Блейн думал о ней с неослабевающим напряжением. Он должен был знать все о тех минутах, о тех последних драгоценных секундах, когда его собственная смерть поджидала его, затаившись на ночном шоссе в Нью-Джерси. Не было ли какого-то предупреждающего знака, намека? Что он успел или не успел сделать? О чем он думал?

Это были решающие секунды. Каким же именно образом он погиб?

Он ехал по пустынному прямому шоссе, фары бросали далеко вперед снопы света, ночная тьма безостановочно отступала перед мчащимся автомобилем. Спидометр показывал семьдесят пять миль в час. Далеко впереди он заметил отсвет фар, навстречу шла машина, первая за многие часы пути.

Блейн возвращался в Нью-Йорк после недельного отпуска, проведенного в домике на берегу залива Чезапик Бей. Он удил рыбу, плавал, дремал на солнце, растянувшись на грубо отструганных досках причала. Как-то он отправился на своем шлюпе в Оксфорд и весь вечер танцевал в яхт-клубе. Он познакомился с какой-то глупой бойкой девицей в голубом платье, и она сказала, что он выглядит совсем как покоритель Южных морей, такой же загорелый и высокий, и в рубашке-хаки. На следующий день он вернулся обратно в свой домик, лежал на досках причала и, дремля, мечтал, как он загрузит шлюп консервами и отправится на Таити. О, Раиатеа, и горы Муреа, и Свежий попутный ветер…

Но между ним и Таити простирались континент и океан, а также другие препятствия. Мысль была хороша для дремы на солнышке, но явно не для того, чтобы привести ее исполнение в жизнь. Теперь он возвращался в Нью-Йорк, к своей работе младшего конструктора яхт в известной старой фирме «Матисон и Петерс».

Фары встречной машины приближались. Блейн сбросил скорость до шестидесяти миль в час.

Хотя должность и носила громкое название, на самом деле все выглядело куда более прозаично. Старый Том Матисон сам справлялся с типовыми проектами крейсерских яхт. Его брат Ральф, по прозвищу Маг, завоевал международную известность своими гоночными яхтами и необыкновенной скоростью исполнения заказов. Что оставалось для младшего конструктора?

Блейн чертил планы палубного оборудования и занимался деловой перепиской, рекламой и прочим. Это была ответственная работа, и нельзя сказать, что она не приносила удовлетворения. Но он хотел конструировать яхты.

Он понимал, что должен действовать самостоятельно. Но заказчиков было мало, а конструкторов яхт очень много. Как он говорил Лауре, это все равно что чертить арбалеты и катапульты. Работа интересная, творческая, но кто все это купит?

— Но ты мог бы все-таки найти сбыт для своих яхт, — сказала она с неприятной прямотой. — Почему же ты не пытаешься?

Он улыбнулся, немного по-детски, очаровательно улыбнулся: — Действовать — это не мой удел. Я специализируюсь на раздумье и легком сожалении.

— То есть, ты — лентяй?

— Вовсе нет. Это все равно, что сказать, будто ястреб плохой скакун, а у лошади слабая способность летать. Нельзя сравнивать разные виды. Я просто не принадлежу к типу «деловых» людей. Я планирую, мечтаю, воображаю только ради мысли самой, а не ее воплощения в вещь.

— Я просто ненавижу такие разговоры, — сказала она со вздохом.

Конечно, он несколько преувеличивал. Но во многом был прав. У него имелась приятная работа, достаточно высокое жалованье, солидное положение. У него была квартира в Гринвич Виллидж, стереопроигрыватель, машина, маленький домик на берегу Чезапик Бей, отличный шлюп и благосклонность Лауры и нескольких других девушек. Возможно, как заметила Лаура, используя избитое выражение, он попал в водоворот в течении жизни… Ну и что же? Мягко вращающийся водоворот позволяет еще лучше рассмотреть, что лежит вокруг.

Встречная машина была уже совсем близко. Блейн заметил, с некоторым изумлением, что он увеличил скорость до восьмидесяти миль.

Он опустил акселератор. Его автомобиль резко дернулся, завилял, его начало заносить в сторону приближающихся фар.

Покрышка? Неисправность в управлении? Он изо всех сил повернул руль. Тот не поворачивался. Колеса автомобиля ударились о низенький разделительный бортик между северной и южной полосами, и машина подпрыгнула. Руль начал поворачиваться свободно, а мотор завыл, как потерянная душа.

Встречная машина попыталась свернуть, но было уже поздно. Сейчас они столкнутся почти лоб в лоб.

Да, подумал Блейн. Я один из них. Из тех глупых баранов, о которых пишут в газетах, что их автомобиль потерял управление, и в аварии при этом погибло много невинных людей. О, Боже! Современные механизмы, со временные шоссе и высокие скорости, а рефлексы все те же, человеческие…

Внезапно, совершенно необъяснимым образом, руль снова заработал, давая Блейну отсрочку в долю секунды. Блейн не тронул руля. Когда фары встречной машины ударили в ветровое стекло, сожаление в нем вдруг сменилось возбуждением. На мгновение он возблагодарил надвигающийся удар, он желал его, он хотел этой боли, хруста костей и смерти.

Потом машины встретились. Возбуждение исчезло столь же быстро, как и появилось. Блейн почувствовал глубочайшую тоску по всему, что он не успел сделать. По водам, где он не плавал, по фильмам, которые еще не успел посмотреть, по книгам, еще не прочитанным, по девушкам, им не тронутым. Его бросило вперед. Руль вырвало из рук. Колонка управления прошла сквозь грудную клетку Блейна и сокрушила позвоночник, голова его врезалась в толстое, не дающее осколков, стекло.

В этот момент он понял, что умирает. Мгновение спустя он был мертв — быстро и ординарно, без боли.

Он проснулся в белой постели, в белой комнате.

— Он уже живой, — сказал кто-то. Блейн открыл глаза. Рядом стояли два человека в белом. Похоже, это были врачи. Один пожилой, бородатый, небольшого роста. Второй был далеко не красавец, с красным лицом, лет пятидесяти на вид.

— Как вас зовут? — приказал пожилой мужчина.

— Томас Блейн.

— Возраст?

— Тридцать два. Но…

— Семейное положение?

— Холост. Что…

— Видите? — сказал пожилой, поворачиваясь к краснолицему коллеге. — В полном сознании, совершенно.

— Никогда бы не поверил, — сказал краснолицый.

— Естественно. Травмирование при смерти преувеличивалось, слишком преувеличивалось, как это будет показано в моей будущей книге…

— Гммм. Но депрессия при перерождении…

— Чепуха, — уверенно заявил пожилой. — Блейн, вы хорошо себя чувствуете?

— Да. Но я хотел бы знать…

— Видите? — с триумфом сказал пожилой врач. — Снова жив и в здравом рассудке. Теперь вы подпишете отчет?

— Думаю, у меня не остается другого выбора, — сказал краснолицый. И оба врача ушли.

Блейн смотрел им вслед, не понимая, о чем это они говорили. К кровати подошла добродушная, полная сестра милосердия.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Отлично, — сказал Блейн — Но я хотел бы знать…

— Простите, — сказала сестра, — пока что вам нельзя задавать вопросы. Так велел доктор. Вот, лучше выпейте, это вас подбодрит… Вот молодец! Не беспокойтесь, все будет в порядке.

Она вышла. Слова ободрения напугали его. Что она имела в виду, когда говорила это: «Все будет в порядке»? Значит, что-то было не в порядке? Что, что же это было? Что он здесь делает, что произошло?

Вернулся бородатый врач, с ним пришла молодая женщина.

— С ним все в порядке, доктор? — спросила она.

— В полном рассудке, — сказал пожилой врач. — Отличное соединение, я бы сказал.

— Тогда я могу начинать беседу?

— Конечно. Хотя я не могу отвечать за его поведение. Травма смерти, пусть даже ее значение и преувеличивалось, все еще способна…

— Да, спасибо. — Девушка подошла к Блейну и нагнулась над ним. Очень привлекательная девушка, отметил про себя Блейн. Черты лица тонко вырезанные, кожа свежая, словно слегка светящаяся. Ее блестящие каштановые волосы были туго стянуты назад за миниатюрные уши, и от нее исходил едва уловимый аромат духов. Она могла бы быть даже красивой, если бы ее не портила неподвижность лица и напряженная собранность всего стройного тела. Трудно было представить ее смеющейся или плачущей. Невозможно было представить ее в постели. Что-то фанатичное ощущалось в ней, что-то напоминающее беззаветного борца, но, как догадывался Блейн, посвящена эта борьба была ей самой.

— Здравствуйте, мистер Блейн, — сказала она. — Меня зовут Мэри Тори.

— Привет, — жизнерадостно сказал Блейн.

— Мистер Блейн, — сказала она, — как вы думаете, где вы находитесь?

— По-моему, это больница. Я думаю… Он замолчал. Он только сейчас заметил в ее руке маленький микрофон.

— Да-да, так что же вы думаете? Она сделала быстрое движение рукой. Какие-то люди ввезли и установили вокруг кровати некие аппараты.

— Продолжайте — Мэри Тори снова обратилась к Блейну. — Расскажите нам, что вы думаете?

— Ко всем чертям, — сказал Блейн мрачно, наблюдая, как возятся у аппарата вошедшие. — Что это такое? Что здесь происходит?

— Мы пытаемся помочь вам, — сказала Мари Тори. — Разве это не в ваших интересах?

Блейн кивнул. Хотя бы улыбнулась, подумал он. Неужели с ним что-то случилось?

— Вы помните аварию? — спросила она.

— Какую аварию?

— В которую вы попали.

Блейн содрогнулся, когда внезапно к нему вернулась память… о бешеной пляске фар, воющем двигателе, ударе…

— Да. Сломался руль. Мне пробило грудь. Потом я ударился головой.

— Взгляните на вашу грудь, — тихо сказала она. Блейн посмотрел. На груди, под пижамой, не было даже следов шрама.

— Невозможно! — вскрикнул он. Его собственный голос звучал как-то нереально, словно издалека. Он сознавал присутствие людей рядом с кроватью, склонившихся над своими аппаратами, но они напоминали ему тени, плоские, лишенные материальности. Их тонкие голоса звучали, как жужжание мухи между оконными рамами.

— Прекрасная первая реакция.

— Да, действительно превосходно.

Мэри Тори сказала:

— Вы невредимы.

Блейн посмотрел на свое здоровое тело и вспомнил аварию.

— Я не могу в это поверить! — крикнул он.

— Отлично идет.

— Прекрасная комбинация недоверия и веры. Мэри Тори сказала:

— Тише, пожалуйста. Продолжайте, мистер Блейн.

— Я помню, как меня сплющило, и как я… умер.

— Что там, снял?

— Да. Черт возьми, великолепно получается!

— Совершенно спонтанная сцена.

— Замечательно! Они будут в диком восторге!

Она сказала:

— Немного потише, пожалуйста. Мистер Блейн, вы помните, как умирали?

— Да, да, я умер!

— Лицо, его лицо!

— Это нелепое выражение усиливает достоверность.

— Будем надеяться, что и Рейли так решит.

Она сказала:

— Пожалуйста, мистер Блейн, посмотрите внимательно на себя. Вот зеркало. Посмотрите на свое лицо.

Блейн взглянул и затрясся, как будто в лихорадке. Он тронул стекло зеркала, потом провел дрожащими пальцами по лицу.

— Это не мое лицо! Куда делось мое лицо? Куда вы дели мое тело и мое лицо?

Это был кошмар, и он никак не мог проснуться. Плоские люди-тени окружали его, голоса их жужжали, как мухи в окне, они возились с бутафорскими аппаратами, они были полны смутной угрозы, в то же время странно равнодушные, почти не замечающие его. Мэри Тори еще ниже склонилась над ним, и с красных губ ее маленького рта на красивом пустом лице сорвались нежные слова кошмара:

— Ваше прежнее тело погибло, мистер Блейн, погибло в автомобильной катастрофе. Вы помните, как оно умирало. Но нам удалось спасти наиболее ценную вашу часть. Мы спасли ваше сознание, мистер Блейн, и дали вам новое тело.

Блейн открыл рот, чтобы закричать, и молча закрыл его.

— Это невозможно, — тихо сказал он. И все гудели, гудели мухи-голоса:

— Успокаивается.

— Конечно, я так и предполагал.

— Я ждал, что он немного дольше побуйствует.

— Напрасно. Он начинает сомневаться, и это подчеркивает его дилемму.

— Возможно, но только в чисто сценических понятиях. Но взгляни на вещи реалистически. Бедняга только что обнаружил, что погиб в автомобильной аварии и возродился в новом теле. И что же он говорит? Он говорит: «Это невозможно». Проклятье, это не реакция!

— Нет, реакция! Ты проецируешь!

— Ну, пожалуйста, же! — сказала Мэри Тори. — Продолжайте, мистер Блейн.

Блейн, глубоко увязший в кошмаре, едва ли обращал внимание на жужжащие голоса. Он спросил:

— Я на самом деле умер?

Она кивнула.

— И я действительно снова родился на свет, в новом теле?

Она снова кивнула, ожидая продолжения. Блейн посмотрел на нее и на людей-тени, занятых своими картонными аппаратами. Зачем они его мучают? Почему они не могли найти какого-нибудь другого мерзавца? Трупы не подлежат допросам. Смерть — вот древнейшая из человеческих привилегий, дарованная как рабу, так и царю. Смерть — это утешение человека и его право. Но, видимо, это право отменили, и теперь даже после смерти вам не уйти от ответственности. Они ждали, пока он заговорит.

Может быть, подумал Блейн, безумие еще сохранило свои наследственные привилегии? Он мог бы с легкостью переступить грань и проверить на опыте.

Но безумие даруется не каждому. Самоконтроль вернулся к Блейну. Он посмотрел на Мэри Тори.

— Трудно, — медленно начал он, — описать, что я испытываю. Я погиб, и в то же время я говорю об этом с вами сейчас. Наверное, ни один человек до конца не верит в свою смерть. Глубоко внутри он считает себя бессмертным. Смерть, кажется, ждет всех остальных, но только не его. Все равно как…

— Давай на этом закруглимся. Он принялся рассуждать.

— Я думаю, ты прав, — сказала Мэри Тори. — Большое спасибо, мистер Блейн.

Техники, теперь вполне материальные и живые, начали сворачивать аппаратуру. Ощущение неясной угрозы исчезло.

— Подождите… — сказал Блейн.

— Не волнуйтесь, — успокаивала она. — Остальные ваши реакции мы снимем позднее. Нам нужна была только спонтанная часть… пока.

— А. неплохо вышло, а?

— Ммм! Мечта коллекционера!

— Подождите! — вскричал Блейн. — Я не понимаю! Где я? Что произошло? Как…

— Я все объясню завтра, — сказала Мэри Тори. — Мне очень жаль, но сейчас я должна спешить, чтобы отредактировать все это для мистера Рейли.

Техники и аппараты исчезли. Мэри Тори ободряюще улыбнулась Блейну и тоже поспешила вслед за ними. Блейн чувствовал, что, как это ни смешно, но он готов заплакать. Он быстро заморгал, когда вошла пожилая добродушная сестра.

— Вот выпейте, — сказала она. — Это поможет вам заснуть. Вот так, до дна, как послушный мальчик. Теперь ложитесь поудобней, у вас будет трудный день, тут и умерли, и снова народились, и все такое прочее.

Две крупные слезы скатились по щекам Блейна.

— Бог мой, — сказала сестра. — Вот что снимать нужно было. Это самые настоящие непроизвольные слезы, какие я только видела. Много чего мне приходилось повидать в этой палате, поверьте, и я могла бы этим умникам с камерами кое-что порассказать о настоящих чувствах, если бы захотела. Они думают, что знают все о секретах человеческого сердца.

— Где я? — слабо спросил Блейн. — Где это все?

— Скажем так, что вы в будущем, — ответила сестра.

— О-о, — сказал Блейн, и тут он заснул.

Много часов спустя он проснулся, успокоенный и отдохнувший. Он увидел белую кровать и белую комнату и все вспомнил.

Он погиб в автокатастрофе и снова возродился к жизни в будущем. Был тут еще доктор, который считал, будто травму смерти преувеличивают, и другие люди, записывавшие его непроизвольные реакции и назвавшие его мечтой коллекционера, и красивенькая девушка с прискорбным отсутствием живости в чертах.

Блейн зевнул и потянулся. Погиб. Погиб в тридцать два года. Как жалко, подумал он, что его молодая жизнь была прервана в самом расцвете. Хороший был парень, этот Блейн, подавал надежды.

Собственное легкомыслие раздражало Блейна. Нет, не так должен он реагировать. Он попытался вернуть ощущение шока, который, как ему казалось, он должен испытывать.

Вчера, строго сказал он себе, я был обыкновенным конструктором яхт и ехал домой из Мэриленда. Сегодня я — человек, возродившийся в будущем. В будущем! Возродившийся!

Бесполезно, слова не производили впечатления. Он уже успел свыкнуться с идеей. Человек привыкает ко всему, подумал он, даже к факту собственной смерти.

Особенно к своей смерти. Наверное, вы могли бы рубить человеку голову три раза в день на протяжении двадцати лет, и то он привык бы к этому и плакал бы как ребенок, если бы вы перестали… Дальше он мысль развивать не стал. Он вспомнил Лауру. Будет ли она плакать о нем? Может, она напьется с горя? Или она просто почувствует себя подавленной, узнав новость, и примет пилюлю транквилизатора? А Джейн и Мириам? Наверное, не узнают. Несколько месяцев спустя они мимолетом удивятся, отчего он больше не заходит.

Хватит. Все это в прошлом. Теперь же он в будущем. Но все, что он успел увидеть в этом будущем, так это всего лишь белая кровать, белая палата, врачи и сестра, люди с записывающей аппаратурой и симпатичная девушка. Пока что особого контраста с его родной эпохой не замечалось.

Он вспомнил статьи в журналах и рассказы, которые читал. Сегодня, возможно, уже полностью освоена атомная энергия, и за свет не нужно платить. Возможно, уже имеются подводные фермы, всеобщий мир, международный контроль за рождаемостью, свободная любовь, полная десегрегация, вылечены все болезни, осуществлены межпланетные путешествия, и создано плановое общество, в котором человек глубоко дышит воздухом свободы.

Вот как должно было бы быть, подумал Блейн. Но существовали менее приятные варианты. Возможно, олигарх с железным лицом держит весь мир в стальном кулаке, а небольшое подпольное движение сражается за свободу. Или маленькие, студенистые инопланетяне, существа с неземными именами, могли поработить человечество. Возможно, новая ужасная болезнь неумолимо шагает с континента на континент, или, может быть, вся цивилизация была сметена с лика Земли термоядерной войной, и теперь люди снова создают технологию, в то время как банды отщепенцев скитаются по радиоактивным территориям. Миллион других в равной степени жутких вещей тоже вполне мог случиться.

Однако, думал Блейн, человечество всегда выказывало историческую способность избегать крайностей — хаос предсказывался всегда, так же, как и утопия, но ни то, ни другое не наступало.

Соответственно, Блейн ожидал, что в этом будущем возможны многие значительные улучшения, по сравнению с прошлым, но он имел в виду, что возможны и обратные процессы: старые проблемы исчезли, но их место заняли какие-то новые.

— В общем, — сказал Блейн сам себе, — это будущее будет подобно всякому другому будущему, по сравнению с его прошлым. Получается неопределенно, но ведь я не предсказатель и не провидец.

Размышления его прервала Мэри Тори, неожиданно вошедшая в палату.

— Доброе утро, — сказала она. — Как вы себя чувствуете?

— Как совершенно новый человек, — сказал Блейн искренне.

— Отлично. Подпишитесь вот здесь, пожалуйста, — она протянула ручку и лист бумаги с машинописным текстом.

— Вы чертовски быстро работаете, — сказал Блейн. — Что это такое?

— Прочитайте, — сказала она. — Этот документ освобождает нас от юридической ответственности за спасение вашей жизни.

— Вы спасли мне жизнь?

— Конечно. Как же еще вы могли сюда попасть?

— Действительно, я об этом не подумал, — признался Блейн.

— Мы спасли вас. Закон запрещает спасение жизни без предварительного письменного согласия потенциальной жертвы. Но у адвокатов корпорации РЕКС не было возможности заранее получить ваше согласие. Поэтому мы должны оправдать себя сейчас.

— Что это за корпорация?

— Неужели вас никто до сих пор не проинструктировал? — раздраженно спросила она. — Вы находитесь внутри штаб-квартиры РЕКСа. Сейчас наша компания так же известна, как «Флаер-Фиесс» в ваше время,

— А что это такое?

— Не было? А Форд уже был?

— Ага, ясно, Форд. Значит, компания РЕКС так же известна, как и Форд в мое время. Чем она занимается?

— Она производит энергетические установки РЕКС, — объяснила она, — которые используются в космических кораблях, перевоплощающих машинах и потусторонницах, и тому подобном. Именно с помощью энергетической установки РЕКС вас вытащили из машины в последующую за смертью секунду и перенесли в будущее.

— Путешествие во времени, — сказал Блейн — Но каким же образом?

— Это будет трудно объяснить, — сказала она. — У вас не хватит научной подготовки. Но я попытаюсь. Вы ведь знаете, что время и пространство — это одно и то же, в принципе, стороны, аспекты друг друга.

— Разве?

— Да. Так же, как масса и энергия. В ваше время ученые знали, что масса и энергия взаимосвязаны. Они уже знали о делении и синтезе материи в недрах звезд. Но они не умели непосредственно воспроизводить этот процесс, что приводило к значительному перерасходу энергии, пока они не получили соответствующие знания и необходимые устройства, чтобы делить атомы и синтезировать их.

— Я это знаю, — сказал Блейн — А как путешествуют во времени?

— Тут произошло примерно то же самое. Долгое время было известно, что пространство и время — аспекты одного явления. Мы знали, что время или пространство могут быть раздроблены до составляющих единиц и при наличии соответствующей энергии трансформированы в иное состояние. Мы могли вычислить искажение времени в окрестностях сверхновой звезды, и мы могли наблюдать исчезновение звезды Вульф-Раис, когда ее режим искривления времени ускорился. Но многое еще предстояло выяснить. И нужен был источник энергии более мощный, чем для инициирования реакции синтеза новых ядер. Когда мы все это получили, мы приобрели возможность взаимозаменять единицы пространства и времени, то есть, так сказать, расстояния в пространстве на расстояния во времени, и наоборот. Мы могли бы, например, путешествовать на расстояние ста лет вместо дистанции в сто парсеков.

— В общем, я начинаю что-то понимать, — сказал Блейн. — Не могли бы вы повторить еще раз, но только помедленнее?

— Потом, потом, — сказала она. — Подпишите вот здесь, пожалуйста.

Документ гласил, что Томас Блейн согласен не предъявлять юридических претензий компании РЕКС за спасение без предварительного согласия его жизни в 1958 году и последующую переноску его жизни в Хранилище в году 2110. Блейн расписался.

— А теперь, — сказал он, — я хотел бы знать… Он замолчал. В палату вошел мальчик-подросток с большим свернутым плакатом.

— Простите, мисс Тори, — сказал он, — художественный отдел просит сообщить, устроит ли это вас?

Он развернул плакат. На нем был изображен автомобиль в момент столкновения. Гигантская стилизованная рука тянулась к нему с неба и выдергивала водителя из пылающей машины. Заголовок возвещал: ЭТО СДЕЛАЛ РЕКС!!!

— Неплохо, — сказала Мэри Тори, задумчиво нахмурившись. — Скажи, пусть усилят красные оттенки.

В палату входили новые люди. Блейна это начало раздражать.

— В чем дело? — спросил он.

— Потом, потом, — сказала Мэри Тори. — О, миссис Ванесс! Как вам нравится плакат?

В палату набилось уже человек двенадцать, и входили новые. Они сгрудились вокруг Мэри Тори и плаката, совершенно игнорируя Блейна. Один мужчина, занятый важным разговором с седоволосой женщиной, даже присел на край его кровати. Терпение Блейна лопнуло.

— Прекратите! — крикнул он. — Вы что, все с ума сошли? Не можете вести себя по-человечески? Убирайтесь ко всем чертям и оставьте меня в покое!

— Боже, — сказала со вздохом Мэри Тори и смежила веки. — Этого следовало ожидать. Эд, объясни ему.

Осанистый, с влажным от испарины лбом мужчина подошел к Блейну.

— Мистер Блейн, — сказал он серьезным тоном, — разве не мы спасли вам жизнь?

— Думаю, что вы, — мрачно ответил Блейн.

— Мы могли бы этого и не делать, как вы понимаете. И это потребовало больших затрат времени, денег и труда. Но мы вас спасли. Взамен нам требуется гласность, реклама.

— Реклама?

— Да, ведь вы были спасены с помощью Энергетической системы РЕКС.

Блейн кивнул, теперь он начал понимать, почему его перенос в будущее был так по-деловому встречен окружающими. На это были затрачены деньги, время и труд, его спасение было уже, несомненно, рассмотрено во всех мыслимых отношениях, и теперь они хотели извлечь из него пользу.

— Я понимаю, — сказал Блейн. — Вы спасли меня для того, чтобы использовать как стержень рекламной кампании.

— Ну почему именно так? — грустно сказал Эд. — Ваша жизнь была в опасности. Наша продукция нуждалась в рекламной кампании, а кампания нуждалась в искре, в первоначальном толчке. Мы удовлетворили нужды обеих сторон, к взаимной выгоде — и вашей, и корпорации РЕКС. Возможно, наши мотивы не отличаются чистым альтруизмом, но разве вы предпочли бы остаться мертвым?

Блейн покачал головой.

— Конечно, нет, — согласился Эд. — Ваша жизнь много для вас значит. Лучше жить сегодня, чем быть мертвым вчера, правильно? Тогда почему бы не оказать нам небольшую помощь, чисто из благодарности?

— Я готов, — сказал Блейн. — Но я за вами не поспеваю.

— Понимаю, — сказал Эд, — и сочувствую вам. Но вы знаете законы рекламы — время это все, мистер Блейн. Сегодня вы сенсация, завтра вами уже никто не интересуется. Мы должны использовать факт вашего спасения именно сейчас, на горячем, так сказать. Иначе он станет для нас бесполезен.

— Я крайне признателен вам за спасение моей жизни, — сказал Блейн. — Даже если и не из чистого альтруизма. Я буду рад помочь вам.

— Благодарю, мистер Блейн, — сказал Эд. — И пожалуйста, потерпите пока с вопросами. Вы все узнаете по ходу действия. Мисс Тори, начинайте.

— Спасибо, Эд, — сказала Мари Тори. — Внимание, все. Мы получили предварительное добро от мистера Рейли, поэтому продолжим действия по плану. Билли, ты готовишь выпуск для утренних газет. Что-нибудь вроде: «ЧЕЛОВЕК ИЗ ПРОШЛОГО».

— Это уже было.

— Ну и что же? Сойдет еще раз?

— Думаю, что сойдет. Значит, человек из 1988 года, выхваченный…

— Простите, — сказал Блейн — из 1958 года.

— Значит, выхваченный из горящего автомобиля — в 1958 — мгновение спустя после смерти и пересаженный в тело-носитель. Небольшой абзац о тело-носителе. Потом мы сообщаем, это Энергетическая система РЕКС совершила этот перенос… на расстояние в сто пятьдесят два года. Мы расскажем, сколько эргов энергии мы сожгли, или что там мы сожгли? Я сверюсь с инженером относительно терминов. Сойдет?

— Не забудьте отметить, что ни одна другая энергосистема на такое не способна, — сказал Джо. — И не забудьте о новой системе калибрации, которая сделала возможным перенос.

— Все это не поместят.

— На всякий случай, вдруг пойдет, — сказала Мэри Тори. — Теперь вы, миссис Ванесс. Нам нужен очерк — ощущения Блейна в момент, когда его вытащила из прошлого система РЕКС. Больше эмоций. Первые впечатления о поразительном мире будущего. Примерно пять тысяч слов.

Седоволосая миссис Ванесс кивнула.

— Я могу поговорить с ним сейчас?

— Нет времени, — сказала Мэри Тори. — Сочините сами. Ужас, испуг, он поражен, удивлен, озадачен. Все так переменилось за эти годы. Развитие науки. Он хочет побывать на Марсе. Новые моды ему не нравятся. Ему кажется, что люди в прошлом жили счастливее, меньше техники и больше досуга. Блейн согласится. Ведь вы согласитесь, Блейн?

Блейн молча кивнул.

— Отлично. Вчера мы записали его спонтанную реакцию. Майк, вы с ребятами сделайте пятнадцатиминутную катушку, пусть желающие смогут приобрести запись в любом сенсории. И пусть это на самом деле будет мечта коллекционера. Но в начале — краткое, солидное техническое описание, каким образом РЕКС совершил перенос.

— Вас понял, — сказал Майк.

— Хорошо. Мистер Брайс, вы отвечаете за несколько солило-программ. Блейн будет рассказывать о впечатлениях, как он себя чувствует, сравнит наше время и родной век. Не забудьте упомянуть систему РЕКС.

— Но я ничего еще не знаю о вашем времени! — запротестовал Блейн.

— Потом узнаете, — сказала ему Мэри Тори. — Так, ладно. Для начала, думаю, хватит. Все по местам. Я иду докладывать мистеру Рейли.

Когда все остальные начали покидать комнату, она повернулась к Блейну.

— Может, вам покажется, что с вами обошлись довольно гнусно, но дело есть дело, в любом веке. Завтра вы станете знаменитостью и, возможно, состоятельным человеком. В таком случае, вам нет причин жаловаться.

Она ушла. Блейн смотрел ей вслед. Стройная и самоуверенная. Интересно, подумал он, какое наказание в этом веке следует за пощечину женщине?

Сестра внесла на подносе завтрак. Пришел бородатый пожилой врач, осмотрел Блейна, нашел его в прекрасной форме. Нет и следа перерождающей депрессии, заявил он, и травма смерти явно была преувеличена. Блейн спокойно может покинуть кровать.

Вернулась сестра, она принесла одежду: голубую рубашку, свободные коричневые брюхи и мягкие серые туфли луковицеобразной формы. Вполне скромный костюм, заверила она его.

Блейн с аппетитом позавтракал. Но прежде чем одеться, он осмотрел свое новое тело в большом зеркале в ванной. Раньше у него не было случая как следует его оценить.

Прежнее тело Блейна отличалось стройностью и ростом выше среднего. У него были прямые черные волосы и добродушное, чуть мальчишеское лицо. К тридцати двум годам он уже привык к своему быстрому ловкому телу. С благосклонностью принимал он некоторые недостатки его сложения, периодические недомогания и даже перевел их в ранг добродетелей, уникальных особенностей личности, помещавшейся в нем. Ограничение возможностей его тела куда больше, чем его возможности, выражало, как ему казалось, его сущность.

Он любил свое тело. И при знакомстве с новым испытал потрясение.

Ростом оно было ниже среднего, с мощными мышцами, выпуклой грудью, широкими плечами. Ноги были немного коротковаты для геркулесовского торса, от чего все тело казалось немного не сбалансированным. Ладони у него были большие и мозолистые. Блейн сжал кулак и с уважением посмотрел на него. Таким кулаком можно свалить быка, подумал он, если еще можно встретиться здесь с быком.

Лицо у него смелое, угловатое, с выдающейся челюстью, широкими скулами и прямым римским носом. Волосы завивались светлыми локонами. Глаза были голубыми, со стальным оттенком. Это было в чем-то даже красивое, слегка грубое лицо.

— Не нравится мне, — с чувством сказал Блейн. — Это мне не нравится. И я ненавижу блондинов с вьющимися волосами.

Новое тело обладало значительной физической силой, но он всегда презирал чистую силу. Тело казалось неуклюжим, тяжелым на подъем. Такого рода люди всегда натыкаются на стулья, наступают на носки соседям, слишком сильно сжимают руки при пожатии, говорят слишком громко и обильно потеют. Одежда на них всегда сидит мешком. Придется заниматься постоянными упражнениями и даже сесть на диету — прежний владелец явно любил поесть.

— Сила — это хорошо, — сказал себе Блейн, — если есть к чему ее применить. Иначе это просто крылья у страуса.

Если тело еще куда ни шло, то лицо совсем не нравилось Блейну. Блейн никогда не любил лица такого типа: с грубо вырезанными чертами, сильные, суровые. Такие лица хороши для армейских сержантов и первопроходцев в джунглях. Но не для человека, привыкшего наслаждаться культурным обществом. Им недоступна тонкость выражений. Все нюансы, игра линий и черт будет потеряна. Такое лицо способно лишь хмуриться или ухмыляться, на нем отражались лишь простые сильные эмоции.

Для пробы он попытался жизнерадостно улыбнуться, как в былые дни. В результате получилась ухмылка сатира.

— Жулики, — с горечью сказал Блейн. Было ясно, что качества его настоящего тела и сознания не соответствуют друг другу. Сотрудничество между ними казалось невозможным. Конечно, его личность могла бы перестроить это тело, но, с другой стороны, это тело тоже могло кое-что потребовать от личности, в него помещенной.

— Посмотрим, — сказал Блейн своему впечатляющему телу, — посмотрим, кто хозяин.

На левом плече имелся длинный рваный шрам. Странно, подумал Блейн, где же оно могло получить такую страшную рану? Потом его обеспокоил вопрос — куда девался старый владелец тела? Вдруг он притаился где-то в уголке мозга и ждет удобного момента, чтобы захватить власть над телом?

Гадать не имело смысла. Со временем, возможно, он найдет ответ на вопрос. Он в последний раз взглянул на себя в зеркало.

То, что он видел, ему не нравилось. И, как он опасался, никогда не понравится.

— Ну что ж, — сказал он наконец. — Придется брать, что дают. Живому — как хочется, а мертвому — как мажется.

В данный момент прибавить ему было нечего. Блейн отвернулся и начал одеваться. Ближе к вечеру в палату вошла Мэри Тори.

— Все, — сказала она без предисловий.

— Все?

— Все кончено, завершено, позади! — Она бросила на Блейна полный горечи взгляд и принялась мерить шагами комнату. — Вся наша рекламная кампания закончилась.

Блейн уставился на нее. Новость была очень интересная, но еще интереснее было видеть следы эмоций на лице мисс Тори. До сих пор она так строго себя контролировала, была так чертовски деловита. И вдруг на щеках ее появился румянец, а маленькие губы были сжаты в горькой улыбке.

— Я два года убила на эту идею, — сказала она ему. — Компания истратила Бог знает сколько миллионов, чтобы доставить вас сюда. Все было уже приведено в действие, и тут проклятый старикашка велит трубить отбой.

Она красивая, подумал Блейн, но собственная красота не приносит ей радости. Это только деловое качество, вроде представительности или умения пить не пьянея, она им пользуется, когда нужно. Слишком много рук тянулось к Мэри Тори, думал он, и она не приняла ни одной. И когда жадные руки продолжали тянуться, она узнала презрение, потом холодность и, наконец, ненависть к себе самой.

Все это немного фантастично, решил он, но на этом мы остановимся, пока не обнаружится диагноз поточнее.

— Проклятый тупой старикашка, — бормотала Мэри Тори.

— Какой старикашка?

— Рейли, наш блестящий президент.

— Он решил не проводить кампанию?

— Да, он требует полностью ее заглушить. Боже, это уже слишком! Два года!

— Но почему? — спросил Блейн. Мэра Тори устало покачала головой.

— Две причины, обе глупейшие. Во-первых, законы. Я сказала ему, что вы подписали документ, и все теперь в руках наших юристов, но он боится. Уже почти подошло время для пересадки, и он не хочет неприятностей с правительством. Можете себе представить? Напуганный старикашка управляет РЕКСом? Во-вторых, он опять советовался со своим дедушкой-маразматиком, и дедушке идея не понравилась. И ей пришел конец. После двух лет подготовки)

— Простите, — сказал Блейн, — вы ведь сказали «ПЕРЕСАДКА»?

— Да. Рейли намерен попробовать. Лично я думаю, что на его месте умнее было бы умереть и на том поставить точку.

Такое утверждение могло быть вызвано только горечью, но горечи в голосе Мари Тори не чувствовалось. Она словно отмечала повседневный факт.

— Вы думаете, что ему следует умереть, вместо того чтобы попробовать пересадку?

— Именно так. Да, я забыла, вас не ознакомили… Если бы он принял решение немного раньше. Этот выживший из ума дедушка, со своими «но»…

— А почему Рейли не мог раньше спросить дедушку? — поинтересовался Блейн.

— Он спрашивал, но дедушка не отвечал.

— Понимаю. А сколько ему лет?

— Дедушке Рейли? Когда он умер, ему было восемьдесят один.

— Что?

— Да. Он умер примерно шестьдесят лет назад. Отец Рейли тоже умер, но он не вступает в беседы, а жаль, у него была деловая хватка. Что вы так на меня смотрите, Блейн? Ах, я опять забыла, вы ведь не знаете… Все очень просто.

Секунду она стояла в раздумье. Потом решительно кивнула, круто повернулась и пошла к двери.

— Куда вы? — спросил Блейн.

— Скажу Рейли все, что я о нем думаю! Он не мог так поступить! Он обещал! Внезапно к ней вернулась прежняя сдержанность.

— Что касается вас, Блейн, то, думаю, нужда в вас отпала. У вас есть жизнь и тело, чтобы жить. Думаю, вы можете уйти в любой момент.

— Спасибо, — сказал Блейн, когда она вышла из комнаты.

Одетый в те же коричневые штаны и голубую рубашку, Блейн покинул лазарет и пошел вдоль длинного коридора, пока не оказался у дверей. Возле дверей стоял охранник в форме.

— Простите, — обратился к нему Блейн, — эта дверь ведет наружу?

— Что?

— Эта дверь ведет наружу из здания корпорации РЕКС?

— Ну да, конечно. Наружу, на улицу.

— Благодарю.

Блейн колебался. Все-таки они могли дать обещанные инструкции. Он хотел расспросить охранника о новом Нью-Йорке и о новых местных обычаях и правилах, что стоит посмотреть и чего стоит опасаться. Но охранник, судя по всему, никогда не слышал о ЧЕЛОВЕКЕ ИЗ ПРОШЛОГО, и смотрел на Блейна выпученными глазами.

Идея нырнуть в жизнь Нью-Йорка 2110 года таким вот образом — без денег, знаний и друзей, без работы и жилья, и в новом непривычном теле — эта идея была Блей — ну не по душе. Но он ничего не мог поделать. Гордость кое-что значит, все же. Лучше рискнуть испробовать собственные силы, чем просить помощи у твердокаменной мисс Тори или кого-либо еще из персонала РЕКСа.

— Нужен ли пропуск, чтобы выйти наружу? — с надеждой спросил он охранника.

— Нет. С пропуском только входят. — Охранник подозрительно нахмурился. — Послушайте, что это с вами?

— Ничего, — сказал Блейн. Он открыл дверь, все еще не веря, что позволят просто так уйти. Но почему бы и нет? Он находился в мире, где люди разговаривали с умершими дедушками, где существовали космические корабли и потусторонницы, где человека выдергивали из прошлого ради рекламной кампании, а потом легко сбрасывали со счетов.

Дверь затворилась. За спиной его возвышалась громадная серая масса РЕКС БИЛДИНГ. Перед ним простирался Нью-Йорк.

На первый взгляд город напоминал Багдад в воображении сюрреалиста. Он увидел какие-то приземистые дворцы из белой и голубой плитки, и стройные красные минареты, и неправильной формы здания с уступчатыми китайскими крышами, и купола в виде луковиц, увенчанные шпилями. Словно на город обрушилась эпидемия увлечения восточной архитектурой. Блейн едва мог поверить, что находится в Нью-Йорке. Бомбей, возможно, или Москва, или Лос-Анджелес, но только не Нью-Йорк. С облегчением заметил он, наконец, простые и четкие очертания знакомых глазу небоскребов. Они казались одинокими хранителями памяти о Нью-Йорке, каким его знал он.

По улицам двигались миниатюрные экипажи. Мотоциклы и мотороллеры размерами не больше прежнего «парше», грузовики размером с «бьюик» и не больше. Наверное, подумал он, таким образом город борется с перенаселенностью и загрязнением воздуха. Если так, то вряд ли этот способ помог.

Основное движение происходило в небе. Винтовые и реактивные аппараты, аэробусы, одноместные скоростные авиетки, таксигеликоптеры и летающие автобусы с надписями «Воздухопорт, 11-й уровень» или «Экспресс-Монтаук». Блестящие точки обозначали вертикальные и горизонтальные коридоры, по которым происходило движение, совершались повороты, подъемы, спускай остановки. Вспышки красного, зеленого, желтого и голубого света, казалось, регулировали движение. Здесь наверняка были свои правила, но неопытному глазу Блейна все представлялось сплошной путаницей.

В пятидесяти футах над его головой находился еще один пешеходный уровень с магазинами. Как туда добираются люди? И вообще, как человеку удается сохранить ясность ума в недрах этой шумной, переполненной, пестрой машины? Плотность толп изумляла. Ему казалось, что он утонул в море человеческих тел. Сколько же народу живет в этом суперсити? Пятнадцать миллионов? Двадцать? По сравнению с этим городом Нью-Йорк 1958 года казался сущей деревней.

Ему нужно было остановиться, чтобы привести в порядок свои впечатления. Но тротуар был заполнен прохожими до предела, и его начали толкать, ругаясь при этом, стоило ему лишь замедлить шаг. Нигде не было видно ни парков, ни скамеек.

Он заметил людей, стоявших в какой-то очереди, и тоже встал за последним человеком. Не спеша, очередь продвигалась вперед. Блейн передвигался вместе с ней, в голове его глухо стучало, он пытался отдышаться.

Через несколько секунд он уже полностью овладел собой и с несколько большим уважением подумал о своем новом сильном теле. Наверное, человеку из прошлого требуется именно такая солидная оболочка, если он хочет сохранять хладнокровие, сталкиваясь с миром будущего. Флегматичная нервная система имеет свои преимущества. Очередь в молчании продвигалась вперед. Блейн обратил внимание, что стоявшие в ней мужчины и женщины были все бедно одеты, неопрятны, у всех вид был угрюмо-отчаянный.

Может быть, это очередь за бесплатной едой? Он тронул плечо стоявшего впереди мужчины.

— Извините, — сказал он, — за чем это очередь?

Человек повернул голову и уставился на Блейна воспаленными красными глазами.

— За местами в кабинах для самоубийц, — сказал он, указывая подбородком в головную часть очереди.

Блейн поблагодарил мужчину и быстро покинул очередь. Что за зловещее начало для его первого самостоятельного дня в мире будущего! Кабины для самоубийц! Нет, по своей воле он ни в одну не войдет, в этом он был уверен. До этого просто не может дойти.

Но что это за мир, где существуют такие кабины? Бесплатные, к тому же… судя по характеру клиентов… Ему следует быть осторожней с бесплатными дарами этого мира.

Блейн продолжал двигаться по тротуару, разглядывая здания, постепенно привыкая к пестрому, лихорадочно возбужденному, грохочущему, переполненному городу. Он подошел к огромному зданию, похожему на готический замок. С верхнего ряда зубцов свешивались вымпелы, на самой высокой башне горел зеленый сигнал, видимый совершенно ясно в свете клонящегося к вечеру дня.

Здание казалось важным сооружением. Блейн некоторое время рассматривал его, потом заметил прислонившегося к стене мужчину, зажигавшего тонкую сигару. Казалось, он был единственным человеком в Нью-Йорке, который никуда не мчался. Блейн подошел к нему.

— Простите, сэр, — сказал он. — Вы не знаете, что это за здание?

— Это, — сказал мужчина, — здание штаб-квартиры корпорации «МИР ИНОЙ».

Он был высокого роста, с вытянутым, мрачным и обветренным лицом. Глаза прищуренные, взгляд прямой. Одежда сидела на нем мешковато, указывая, что владелец ее больше привык к грубым джинсам, чем к модным брюкам. Он похож, подумал Блейн, на уроженца западных штатов.

— Впечатляет, — сказал Блейн, рассматривая готический замок.

— Безвкусица, — сказал мужчина. — А вы, понимаю, нездешний. Блейн кивнул.

— Я тоже. Но скажу вам честно, я был уверен, что на Земле и на всех планетах всякий знает, что это за здание. Откуда вы приехали, если не секрет?

— Совсем не секрет, — сказал Блейн. Стоит ли, подумал он, объявить себя человеком из прошлого? Нет, вряд ли будет разумно выдавать себя всякому первому встречному. Он может крикнуть полицию. Лучше сказать, что он откуда-то издалека.

— Видите ли, — сказал Блейн — Я из… Бразилии.

— Бразилии?

Да. Верхний бассейн Амазонки. Мои родители переехали туда, когда я был еще ребенком. Каучуковые плантации. Папа недавно умер, и я решил, что нужно посмотреть Нью-Йорк.

— Я слышал, что в тех местах жизнь все еще довольно суровая.

Блейн кивнул, радуясь, что ему не стали задавать дополнительных вопросов. Видимо, его история не была столь уж редкой для этого времени. Во всяком случае, он нашел себе «дом».

— Сам я, — сказал мужчина, — сам я из Мексикан Хэт, в Аризоне. Зовут меня Орк, Карл Орк. Блейн, говорите? Рад познакомиться с вами, Блейн. Знаете ли, я тоже приехал взглянуть на этот Нью-Йорк, поглядеть, чем это они всегда так хвастаются. Тут, конечно, довольно интересно, только народ слишком шумный и суетливый. Не подумайте, что у нас там все сплошь увальни и деревенщина, совсем наоборот. Но здесь человек носится по улицам, как кошка с привязанной к хвосту консервной банкой.

— Я очень хорошо вас понимаю, — сказал Блейн. Несколько минут они обсуждали нервные, безумные, вредные для здоровья привычки и манеры жителей Нью-Йорка, сравнивая их при этом со спокойной, здоровой сельской жизнью в Мексикан Хэт и верхнем бассейне Амазонки.

— Послушай, Блейн, — сказал Орк. — Хорошо, что я тебя встретил. Как ты насчет того, чтобы промочить горло?

— Отлично — сказал Блейн.

С помощью такого человека, как Орк, он мог бы найти выход из своего нынешнего затруднительного положения. Возможно, удастся найти работу в Мексикан Хэт. Чтобы оправдать слабое знание современности, он может сослаться на дикую Бразилию и частичную амнезию.

Потом он вспомнил, что у него нет денег. Он начал сочинять вслух историю о якобы забытом в гостинице бумажнике. Но Орк прервал его на полуслове.

— Слушай, Блейн — сказал он, концентрируя на Блейне взгляд прищуренных голубых глаз. — Я тебе вот что скажу. С такой историей здесь никого не проведешь. Но я так думаю, что кое-что понимаю в характере людей. Не скажу, что слишком часто ошибался. И хотя я не очень богатый человек, но почему бы нам не выпить за мой счет?

— Ну что вы! — сказал Блейн. — Я не могу…

— Ни слова больше, — решительно сказал Орк. — Завтра платишь ты, если будешь настаивать. Но сейчас отправимся на исследование внутренней ночной жизни этого шумливого городишки.

Блейн решил, что таким образом сможет узнать о будущем не меньше, чем любым другим способом. То, как люди развлекаются, может сказать очень многое об их жизни. Игры и места для потребления крепких напитков — человек здесь выказывает сущность своего отношения к окружению и своего отношения к вопросам жизни и смерти, предназначения и свободы выбора. Можно ли отыскать лучший символ Древнего Рима, чем цирк? Весь американский запад кристаллизуется в игрищах родео. В Испании процветала коррида, в Норвегии — прыжки с трамплина. Какой же вид спорта, какой способ развлечения и приятного времяпрепровождения подобным образом определит дух Нью-Йорка 2110 года? Скоро он это узнает. И конечно же, воспринять все это на собственном опыте — это куда лучше, чем рыться в пыльных томах библиотеки, и в бесконечное число раз более занимательно.

— Наверное, заглянем в Марсианский квартал? — предложил Орк.

— Следую за вами, — сказал Блейн, радуясь, что ему удалось соединить удовольствие и жестокую необходимость.

Орк повел его через лабиринт улиц, уровней, сквозь подземные переходы и надземные виадуки. Они шли пешком, садились в лифт, потом в подземку, потом в коптер-такси. Сложность переплетающихся улиц и уровней не производила впечатления на жилистого фермера.

— В Фениксе все то же самое, — сказал он, — хотя и в значительно меньшем масштабе.

Они зашли в ресторанчик под вывеской «Красный Марс» и рекламой подлинной южно-марсианской кухни. Блейн вынужден был признаться, что никогда еще не пробовал марсианской пищи, Орку уже приходилось отведать ее несколько раз в Фениксе.

— На вкус она приятная, — сказал Орк, — но только сыт от нее не будешь. Мы потом поужинаем как следует.

Меню было напечатано полностью по-марсиански, и перевод на английский отсутствовал. Блейн решил рискнуть и заказал комбинацию «номер один», что сделал и Орк. Им подали странного вида смесь из накрошенных овощей и кусочков мяса. Блейн попробовал и едва не выронил от удивления вилку.

— Да ведь это же китайская еда!

— Естественно, — сказал Орк — Китайцы первыми высадились на Марсе, кажется, в девяносто седьмом году. И все, что они там на Марсе едят, это будет марсианская еда. Правильно?

— Думаю, что правильно, — сказал Блейн.

— Кроме того, все приготовлено из настоящих, выращенных на Марсе овощей и мутировавших трав и специй. Так в рекламе говорится, во всяком случае.

Блейн не знал, испытывает ли он разочарование или облегчение. С аппетитом съел он «Кио-Архер», вкусом сильно напоминавший салат из креветок, и Тррдксат, он же рулет с яйцами.

— Отчего у них такие непонятные названия? — спросил Блейн, заказывая на десерт один Тггшрт.

— Парень, ты совсем отстал от жизни! — захохотал Орк. — Эти марсианские китайцы, они пошли до конца. Они расшифровали марсианские наскальные надписи и прочее, и начали говорить по-марсиански, но с сильным кантонским акцентом, как я подозреваю. Но указать на ошибку им никто уже не мог. Они говорят теперь по-марсиански и одеваются по-марсиански, думают, как марсиане. Если ты назовешь теперь одного из них китайцем, он даст тебе в глаз. Потому что он теперь марсианин, понял, парень!

Принесли Тггшрт, оказалось, что это миндальное печенье.

Орк расплатился. Когда они вышли на улицу, Блейн спросил:

— Здесь, наверное, много марсианских прачечных?

— Еще сколько! По всей стране их полным-полно.

— Я так и думал, — сказал Блейн и молча отдал должное марсианским китайцам и их твердости в сохранении традиций.

Они поймали каптер-такси, доставивший их в Зелен-клуб. Приятели Орка из Феникса настойчиво советовали ему не упустить возможности побывать в этом заведении. Этот небольшой, но дорогой и всемирно известный клуб был в числе мест, обязательных для посещения каждым уважающим себя туристом в Нью-Йорке. Потому что в Зелен-клубе, и только в нем, можно было увидеть растительное развлекательное шоу.

Им достались места на маленьком балконе, довольно близко от центра зала, который ограждала стеклянная стена. Три уровня столиков опоясывали середину зала, залитую лучами слепящих прожекторов. За стеклянной стеной находилось нечто вроде миниатюрных джунглей — несколько квадратных ярдов буйной растительности, выращенной на питательных растворах. Искусственный бриз шевелил листья плотно усаженных растений самых разнообразных размеров, форм и оттенков.

Но таких растений Блейн в жизни не видел, вернее, не видел, чтобы растения вели себя подобным образом. Они росли с фантастической быстротой, возникая из крохотных семян и корешков, превращаясь в буйные кусты и могучие стволы, в приземистые папоротники, чудовищных размеров цветы, влажные зеленые наросты грибка и шипастые лианы, они росли, росли и стремительно завершали свой жизненный цикл, и усыхали, давая жизнь новым растениям. Но ни один вид, казалось, не был в состоянии воспроизвести самого себя. То и дело возникали мутации. Изменившиеся, приспосабливающиеся к жестокой окружающей среде, мутанты возникали из родительских семян и перезревших плодов. Они вели битву за пространство для корней внизу, за свободное пространство вверху, пробиваясь к лучам искусственного солнца. Неудачники быстро перестраивали себя на паразитическое существование, душили деревья, к которым им удавалось приклеиться, и обнаруживали, что новое поколение паразитов липнет к ним самим. Иногда, во взрыве творческого честолюбия, какому-то растению удавалось добиться своего, победить всех конкурентов, преодолеть все препятствия, покорить все и вся. Но новые виды уже прорастали на его теле, тянули вниз и дрались за право возрасти на поверженном трупе. Время от времени на джунгли нападала эпидемия, вызванная какой-нибудь плесенью, тоже растением по своей сути, и вся зелень исчезала в крещендо борьбы за существование. Но потом одно-два отважных растения снова пускали корни в пленку плесени, и борьба начиналась снова.

Растения изменяли себя, становились то больше, то меньше, превосходили самих себя в этой борьбе. Но каким бы ни было их желание победить, как бы ни были они изворотливы — им ничто не могло помочь. Ни один вид не мог одержать окончательную победу, и все попытки вели к гибели.

Блейна это зрелище обеспокоило. Неужели эта фаталистическая аллегория жизни могла служить характерной особенностью 2110 года? Он повернулся к Орку.

— Подумать только, — сказал Орк, — что эти нью-йоркские лаборатории способны сотворить с быстро растущими мутантами. Все это просто ярмарочный балаган, конечно. Они повышают скорость роста, усиливают ситуацию на выживание, плюс немного радиации, и победить должно самое сильное растение. Я слышал, что эти растения расходуют потенциал роста за каких-то двадцать часов, и после этого нужно менять команду.

— Значит, вот чем все кончается, — сказал Блейн, глядя на корчащиеся в муках, но не теряющие оптимизма джунгли. — Их заменяют.

— Конечно, — сказал вежливо Орк, уходя от возможности философских осложнений. — С такими ценами они могут себе позволить. Но это всего лишь балаган. Давай я лучше расскажу о пескорастениях, которые мы выращиваем в Аризоне.

Блейн потягивал виски, наблюдал, как растут, умирают, возобновляют себя джунгли.

— В самом пылающем сердце пустыни, — говорил Орк — В самом, точно. Нам удалось, наконец, адаптировать фруктовые деревья и овощи к условиям пустыни без повышения нормы снабжения водой и при таких затратах, что теперь можем конкурировать с плодородными зонами. Могу сказать тебе, парень, что через пятьдесят лет само понятие плодородности сильно изменится. Вот на Марсе, например…

Они покинули Зелен-клуб и отправились в направлении Таймс-сквера, исследуя на пути бары. Орк уже выказывал некоторую неясность зрения, но голос его не дрожал, когда он рассказывал об утраченном марсианском секрете выращивания на голом песке. Когда-нибудь, заверял он Блейна, мы узнаем, как удавалось марсианам выращивать пескорастения без добавок удобрений и благо-фиксаторов.

Блейн успел столько выпить, что прежнее тело уже дважды оказалось бы в бессознательном состоянии, но мощное новое тело, казалось, обладает неисчерпаемой емкостью в отношении виски. Это была приятная перемена — хорошо, если твое тело умеет пить. Конечно, поспешил добавить про себя Блейн, это не оправдывает многочисленных неудобств нового тела.

Они пересекли пеструю, суматошную Таймс-сквер и вошли в бар на 44-й стрит. Когда им подали заказанные напитки, какой-то человечек маленького роста, с хитроватым взглядом и в плаще подошел к ним.

— Привет, парни, — сказал он с опаской в голосе.

— Чего тебе? — спросил Орк.

— Парни не желают ли немного поразвлечься?

— Может быть, и желают, — сказал Орк добродушно. — Но они сами могут о себе позаботиться, большое спасибо. Маленький человечек нервно улыбнулся.

— Вы не найдете того, что я вам предлагаю.

— Выкладывай, дружок, — сказал Орк. — Что именно ты предлагаешь?

— Понимаете, парни, это… Стоп! Легавые!

Два полисмена в голубой форме вошли в бар, посмотрели по сторонам и вышли.

— Все в порядке, — сказал Блейн. — Так что там у тебя?

— Зовите меня Джо, — сказал маленький человечек с заискивающей улыбкой. — Я ведущий в Трансплант-игре, друзья. Самая лучшая игра и наивысшее удовольствие, какое только вы можете найти в этом городе!

— Какой такой чертов Трансплант? — спросил Блейн. Орк и Джо уставились на него. Джо сказал:

— Эге-ге, друг, скажу тебе без обиды, ты, видно, прямо с фермы, да еще в какой-нибудь дыре. Ты никогда не слышал о Транспланте? Нет, чтобы мне провалиться на этом месте!

— Ладно, допустим, я именно оттуда, — сказал Блейн, приближая свирепое, грубо очерченное квадратное лицо к лицу Джо. — Что такое Трансплант?

— Не кричите так! — прошептал Джо, отшатнувшись — Успокойтесь, я все объясню. Трансплант — это новая игра с переключениями, понял, друг? Ты устал от жизни? Все уже испытал на своей шкуре? Погоди с выводами, пока не попробуешь Трансплант. Понимаешь, парень, люди знающие говорят, что просто так заниматься сексом уже не модно. Нет, пойми меня правильно, все это еще сойдет для цветочков, пчелок и прочих грубиянов. Это все еще приводит их простые звериные сердца в трепет, и кто скажет, что это не их право? В смысле продолжения рода старая приманка мамы-природы еще работает. Но за настоящим удовольствием утонченные люди идут в Трансплант.

Трансплант — демократическая игра, парень. Она дает тебе возможность совершить наибольшее число переключений в кого-то еще и почувствовать, что этот другой чувствует на девяносто девять процентов. Это поучительно, так сказать, и ничего подобного обыкновенный секс дать не может. Ты хотел бы побывать в шкуре хитрого латано? Обратись в Трансплант, парень. Тебе интересно узнать, что чувствует настоящий садист? Настраивайся на волну вместе с Трансплантом. И не только это, не только. Например, всю ли жизнь проводить в теле мужчины? Ты уже доказал свое, к чему лишние усилия? Почему бы не побывать некоторое время женщиной? С помощью Транспланта ты сможешь войти в самую гущу потрясающе сочной жизни одной из наших специально отобранных девочек.

— Вояризм, извращение, — сказал Блейн.

— Знаю, знаю я эти ученые слова, — сказал Джо — все это неправда. Тут никакого подглядывания. Пользуясь Трансплантом, ты действительно там, в самом этом теле, двигаешь восхитительными мускулами, испытываешь все ощущения. Тебе никогда не хотелось побыть тигром, а, фермер, и погоняться за тигриной леди в сезон спаривания? У нас имеется тигр, парень, и тигриная леди тоже. Ты никогда не задавал себе вопрос, какое удовольствие находят люди во флягиляции, фетишизме, некрофилии и так далее? Обратитесь за помощью к Транспланту. Наш каталог тел читается как энциклопедия. С Трансплантом вы не прогадаете, друзья, и цены у нас исключительно…

— Убирайся — сказал Блейн.

— Как ты сказал, друг?

Громадная ручища Блейна ухватила Джо за лацканы плаща. Он поднял маленького толкача в воздух на уровень глаз и мрачно взглянул на него.

— Забирай свои извращения и выметайся отсюда, — сказал ему Блейн. — Типы вроде тебя торговали всяким старьем со времен Вавилона, а парни вроде меня ничего никогда не покупали. Убирайся отсюда, пока я не свернул тебе шею… для того, чтобы испытать садизм.

Он отпустил торговца. Джо поправил плащ и нервно улыбнулся.

— Не нужно обижаться, друг, я ухожу. Сегодня ты не в настроении, ничего. Трансплант всегда к твоим услугам, фермер. К чему махать руками?

Блейн было двинулся к нему, но его удержал Орк. Маленький толкач вылетел в дверь.

— Не стоит связываться, — сказал Орк — Еще наживешь неприятности с полицией. Этот мир — старая сточная канава, друг. Выпей.

Блейн опрокинул свой стакан с виски, внутренне он весь еще кипел. Трансплант! Если это было характерным развлечением для 2110 года, то он в нем участвовать не будет. Орк был прав, это не мир, а сточная канава. Даже у виски появился странный привкус.

Он схватился за стойку бара, пытаясь сохранить равновесие. У виски был очень странный привкус. Что с ним происходит? Кажется, у него начала кружиться голова. Рука Орка легла ему на плечи.

— Ничего, ничего, мой друг немного перебрал. Я, наверное, отнесу его в отель, — говорил он.

Но Орк ведь не знал, где его отель. Да и вообще он ни в каком отеле не останавливался. Орк, этот чертов говорливый, честноглазый Орк что-то подсыпал ему в стакан, пока он разговаривал с Джо.

Чтобы обчистить его? Но он же знал, что у Блейна нет денег. Зачем же тогда?

Он попытался стряхнуть руку Орка с плеча. Но тот держал Блейна словно клещами.

— Не волнуйся, — приговаривал Орк — Я позабочусь о тебе, кореш.

Комната бара лениво вращалась вокруг Блейна. Он вдруг осознал, что скоро многое узнает о мире 2110 года методом непосредственного восприятия. Слишком много, как подозревал он. Возможно, лучше всего было бы сходить в тихую библиотеку.

Комната бара завращалась быстрее. Блейн потерял сознание.

Он пришел в себя в маленькой, плохо освещенной комнатушке без мебели, без окон и дверей, лишь с одним вентиляционным отверстием в потолке. Пол и стены были обиты мягким материалом, но обивку уже давно не мыли. От нее воняло.

Блейн сел, и словно две раскаленные иглы прошили ему глаза. Он снова упал на пол.

— Расслабься, — сказал чей-то голос. — После этих капелек нужно немного обождать.

Он был не один в комнате с обивкой. В углу сидел мужчина и смотрел на него. На какое-то мгновение ему показалось, что голова его сейчас взорвется. Потом, когда иглы впились еще глубже, он испугался, что голова все-таки не выдержит.

— Что это? — спросил он.

— Конечная остановка, — весело сказал мужчина. — Тебя упаковали так же, как и меня. Упаковали, значит, и доставили в лучшем виде. Теперь им остается только уложить тебя в коробочку и повесить этикетку.

Блейн не понимал, что говорит мужчина. Он был в неподходящем настроении, чтобы пытаться расшифровать сленг 2110 года. Обхватив ладонями голову, он сказал:

— У меня не было денег. Зачем они это сделали?

— Брось ты, — сказал мужчина. — Зачем они сделали? Им нужно твое тело, понял?

— Мое тело?

— Оно самое. Для носителя.

Тело-носитель, подумал Блейн, такое же, в котором он сам сейчас находится. Ну, конечно, естественно. Это очевидно, если только призадуматься. В этом веке требуется запас тел-носителей для разнообразных целей. Но каким образом раздобыть тело-носитель? На деревьях они не растут, и из земли их не выкопаешь. Большинство людей не пойдет по доброй воле на продажу собственных тел, жизнь так бессмысленна при их отсутствии. Каким же образом пополнять, запас?

Очень просто. Находишь ротозея, подсыпаешь ему наркотик в стакан, прячешь его в укромном месте, отделяешь сознание и получаешь его тело.

Получалась интересная логическая цепочка, но Блейн был не в состоянии продолжать ее. Его голова, судя по всему, решила наконец взорваться.

Немного позже похмелье поутихло. Блейн сел и обнаружил перед собой бумажную тарелку с бутербродом и чашку какого-то темного напитка.

— Ешь, не опасайся, — сказал ему мужчина. — Они о нас хорошо заботятся. Я слышал, что на черном рынке сейчас за тело дают четыре тысячи долларов.

— На черном рынке?

— Парень, да что с тобой? Проснись! Ты что, не знаешь, что имеется черный рынок, тел, точно такой же, как и открытый?

Блейн отпил из чашки темной жидкости, оказалось, что это кофе. Мужчина представился, звали его Рей Мелхилл, по профессии — механик-контролер с космолета «Бремен». Он был примерно одного возраста с Блейном, ладный, рыжеволосый, с курносым лицом и немного выступающими передними зубами. Даже в настоящем своем положении он не терял своего рода веселой уверенности человека, который знает — всегда что-то подвернется. У него была очень белая, покрытая веснушками кожа, не считая красного пятна на шее — результат старого лучевого ожога.

— Глупая голова, — сказал Мелхилл, — но мы три месяца сидели на астероидной транзитной линии, и я захотел повеселиться. И все было бы отлично, если бы я держался с парнями, но мы как-то разделились. Вот и оказался в какой-то собачьей конуре с подозрительном девчонкой. Она добавила мне капель в стакан, и я очутился здесь.

Мелхилл откинулся назад, сцепив руки на затылке.

— И это случилось именно со мной! Кто как не я всегда говорил парням — держите ухо востро! Держитесь в куче, говорил я им! Ты знаешь, то, что я помру, не так уж меня расстраивает. Жалко, что эти паразиты загонят мое тело какому-то старому жирному маразматику, чтобы он еще поползал по земле лет пятьдесят. Вот что меня добивает, так это мысль об этом жирном старикашке в моем теле. О Боже!

Блейн мрачно кивнул.

— Такова моя печальная повесть, — сказал Мелхилл, снова приободрившись. — А что с тобой произошло?

— Моя повесть довольно длинная, — сказал Блейн, — и местами немного неправдоподобная. Рассказать?

— Конечно. Времени хватит, я надеюсь.

— Отлично. Начинается она в 1958 году. Подожди, не перебивай. Я вел машину…

Закончив рассказ, Блейн откинулся на обивку стены и глубоко вздохнул.

— Ты мне веришь? — спросил он.

— Почему бы и нет? О путешествиях во времени уже давно говорят. Только они запрещены законом и очень много стоят. А ребята из РЕКСа ничем не погнушаются.

— И девицы тоже, — сказал Блейн, а Мелхилл усмехнулся.

Оба помолчали минутку, как старые приятели. Блейн спросил:

— Значит, они используют нас для тел-носителей?

— Такое дело.

— Когда?

— Когда пожалует клиент. Я тут уже неделю примерно. Любого из нас могут взять в любую секунду. А может, мы просидим еще неделю или две.

— И они просто сотрут нам сознание?

Мелхилл кивнул.

— Но ведь это убийство!

— Конечно, убийство, — согласился Мелхилл. — Но пока мы еще живы. Может быть, «голубые рубашки» нагрянут с облавой.

— Сомневаюсь.

— Я тоже. У тебя есть потусторонняя страховка? Может быть, хоть ты уцелеешь после смерти.

— Я атеист, — сказал Блейн — Я в эти штуки не верю.

— Я тоже атеист, но только жизнь после смерти — это реальный факт.

— Брось, — кисло сказал Блейн.

— Говорю тебе! Научный факт!

Блейн уставился на молодого космонавта.

— Рей, — сказал он, — как насчет того, чтобы проинструктировать меня. Расскажи вкратце обо всем, что случилось после 1958-го.

— Это трудный вопрос, — сказал Мелхилл, — и я парень не слишком начитанный.

— Дай мне хотя бы представление. Что это за жизнь после смерти? Перевоплощение и телоношение? Что тут у вас происходит?

Мелхилл прислонился к стене и глубоко вздохнул:

— Ладно, попробуем. 1958-й. Примерно в 1960-м уже послали корабль на Луну и высадились на Марсе лет на десять позднее. Потом была скоротечная война с русскими за пояс астероидов — только там, в космосе. Или это мы с китайцами воевали?

— Неважно, — сказал Блейн. — Ты про перевоплощение и потусторонний мир расскажи.

— Я попробую тебе рассказать, как нам все рассказывали в училище. Я проходил курс «Обзор психического выживания», но это было уже давно. Ну-ка, посмотрим. — Мелхилл нахмурился, сосредоточиваясь. — Цитирую: «С самых древних времен человек ощущал присутствие особого мира духов, невидимого глазу, и он подозревал, что сам присоединяется к этому миру после смерти тела». Но о раннем периоде ты все, наверное, сам знаешь. Древний Египет, китайцы, алхимики и так далее. Я сразу перейду к Райну. Он жил в твое время. Он исследовал психические феномены. Ты слышал о нем?

— Конечно, — сказал Блейн. — А что он открыл?

— Ничего, собственно, не открыл, но он заварил кашу. После него работой занялся Кралск, в Вильне, и ему удалось немного продвинуться вперед. Это было в 1987 году, когда «Пираты» впервые заняли мировое первенство. Примерно в 2000 году появился Вон Ледднер. Он обрисовал в общих чертах теорию послежизни, но доказательств у него не было. И вот тут мы приходим к профессору Майклу Ваннингу.

Ни кто иной как профессор Ваннинг поставил это дело на прочную основу. Он доказал, что люди не умирают после смерти. Он вступил с ними в контакт, разговаривал с ними, записывал их голоса, и так далее. Представил стопроцентное научное доказательство жизни после смерти. Тут, конечно, начались споры, дебаты, вступила церковь. Многие не соглашались. Заголовки в газетах. Известный профессор Джеймс Арчер Флинн из Гарварда взялся доказать, что все это просто блеф. Они с Ваннингом спорили несколько лет.

— Ваннинг к этому времени уже состарился и решил сменить обстановку. Он запечатал документы в сейфе, устроил еще несколько тайников, разбросал в разных местах кодовые слова и пообещал вернуться, как обещал Гудини, но не вернулся. Потом…

— Прости, — прервал его Блейн — но если существует жизнь после смерти, то почему Гудини не вернулся?

— Не все сразу, пожалуйста, я объясню. Словом, Ваннинг покончил жизнь самоубийством, оставив длинное письмо с речью о бессмертии человеческого духа и неуклонном прогрессе человечества. Его потом часто перепечатывали в хрестоматиях. Позже обнаружили, кстати, что написано оно призраком, но это уже другая история. Так, где я остановился?

— Он покончил самоубийством.

— Да. И будь я проклят, если он не вступил потом в контакт с профессором Флинном и не рассказал ему, как найти кодовые слова и прочие тайники. Это добило все дело. Жизнь после смерти стала фактом.

Мелхилл встал, потянулся и снова сел.

— Институт Ваннинга — продолжал он, — призывал всех не проявлять поспешности. Но напрасно. Последовавшие пятнадцать лет известны как Безумные Годы.

Мелхилл усмехнулся и облизнул пересохшие губы.

— Эх, если бы я жил в то времечко! Казалось, каждый решил, что может делать все, что угодно. «Будь ты дьявол или Бог, — пелось в популярной тогда песенке — в небе ждет тебя пирог». И каждому доставался кусочек пирога, праведному и грешному, плохому или хорошему. Убийца переселяется в послежизнь точно так же, как и архиепископ. Так возрадуйтесь жизни, друзья, наслаждайтесь плотью, пока она жива, духовности вам хватит и после смерти. Да-а, и они действительно не теряли времени. Анархия, понимаешь. Появилась новая религия, называлась она «Осуществление». Они утверждали, что человек обязан перед самим собой испытать все, пока он находится в телесной оболочке, хорошее и плохое, честное и наоборот, потому что в послежизни ему придется только вспоминать, чем они занимались на Земле. Так живите, говорили они, живите, пока вы пребываете в этом мире, а то в послежизни окажетесь в бедняках. Удовлетворяйте всякое желание, исполняйте всякую прихоть, исследуйте самые темные свои глубины. Жизнь на всю катушку, смерть на полный ход. Это было сумасшествие. Некоторые фанатики объединились в клубы пыток и составляли целые энциклопедии мучений, коллекционировали пытки, как домохозяйка собирает рецепты. На каждом заседании такого клуба один из членов добровольно вызывался стать очередной жертвой, они убивали его самым извращенным и жестоким способом, какой только могли придумать. Они стремились испытать все удовольствия и все мучения. Предполагаю, им это удалось.

Мелхилл вытер вспотевший лоб и уже более спокойным тоном сказал:

— Я немного интересовался этим временем, Безумными Годами.

— Я заметил, — сказал Блейн.

— Это по-своему интересная вещь. Но потом неожиданно пришел конец. Институт Ваннинга все это время проводил эксперименты. Примерно в 2050-м, когда Безумные Годы были в самом расцвете, они объявили, что мир иной существует, сомнений нет, но не для всех.

Блейн сморгнул, но ничего не сказал.

— Это был удар. Ваннинговский институт заявил, что имеются доказательства того, что только один человек из миллиона попадает в послежизнь. Все остальные, миллионы жизней, исчезают, просто гаснут, как спички. Пуфф! И все. Никакого иного мира, вообще ничего.

— Почему? — спросил Блейн.

— Понимаешь, Том, я сам не все до конца понимаю, — сказал ему Мелхилл. — Если бы ты спросил что-нибудь о регуляции подачи топлива, я бы тебе действительно объяснил бы. Но психика — это не моя область. Поэтому постарайся не терять ход мыслей, пока я буду вспоминать.

Он энергично потер лоб.

— Значит, после смерти выживает, или не выживает, именно сознание. Люди тысячелетиями спорили о том, что такое сознание, как оно связано с телом и так далее. Мы еще не на все вопросы получили ответы, но уже имеются некоторые рабочие определения. В наши дни сознание рассматривается как высокоорганизованная энергетическая сеть, которая генерируется самим телом, определяется телом и сама может оказывать влияние на тело. Уловил?

— Думаю, что да. Продолжай.

— Таким образом, сознание и тело взаимодействуют друг с другом. Но сознание может существовать и отдельно. Многие ученые считают, что такова следующая ступень эволюции. Через миллионы лет, говорят они, нам уже не понадобится тело, разве что для короткого инкубационного периода. Я лично не уверен, что эта чертова толпа проживет еще миллион лет. Черта с два она этого заслуживает.

— В этом я с тобой согласен, — сказал Блейн. — Но давай вернемся к послежизни.

— У нас имеется, значит, эта высокоорганизованная энергетическая паутина. Когда умирает тело, эта паутина отправляется в непосредственное существование, подобно вылетающей из кокона бабочке. Смерть — это просто процесс, освобождающий сознание от тела. Но этого не происходит из-за смертьевой травмы. Некоторые ученые считают, что травма смерти — это природный механизм, извлекающий сознание из тела, но только работает он очень мощно и все портит. Смерть — это сильный психический шок, в большинстве случаев энергетическая сеть рвется, путается, ломается ее структура. Она уже не в состоянии восстановить себя, она растворяется, и теперь человек уже полностью мертв.

— Так вот почему Гудини не вернулся назад? — спросил Блейн.

— Да, и большинство других тоже, Варко. Многие люди как следует поработали головами, и на этом Безумные Годы завершились. Институт Ваннинга продолжал работу. Они изучали йогу и прочие вещи подобного же рода, но на научной основе. Понимаешь, у некоторых из этих восточных религий мысль была правильная. Укреплять сознание. Это и нужно было ученым: способ усилить энергетическую паутину так, чтобы она пережила момент смерти.

— И они нашли его?

— Еще бы! Примерно в это же время они переменяли название на корпорацию «МИР ИНОЙ».

Блейн кивнул.

— Я сегодня проходил мимо их здания. Эй, погоди! Ты сказал, что они нашли способ укреплять сознание? Тогда никто больше не умирает? Все отправляются в послежизнь?

Мелхилл ядовито ухмыльнулся.

— Ну, ты и скажешь, Том! Ты думаешь, они делятся секретом бесплатно? Держи карман шире. Это сложный электрохимический процесс, парень, и они берут за него гонорар. И очень солидный гонорар.

— Значит, на небо переселяются только богачи, — сказал Блейн.

— А ты что думал? Что они пустят туда всех одной командой?

— Понятно, понятно, — сказал Блейн — Но есть ведь и другие способы, другие системы укрепления сознания? йога или дзен-буддизм?

— Они тоже годятся, — сказал Мелхилл. — Существует, по крайней мере, дюжина опробованных и разрешенных правительством домашних курсов психовыживания. Все дело в том, что уходит самое малое двадцать лет упорного труда, чтобы добиться результатов. Это не для простого человека. Нет уж, без машин тебе в послежизнь не пробраться.

— А машинами располагает только «МИР ИНОЙ»?

— Есть еще две организации, «АКАДЕМИЯ ПОСЛЕЖИЗНИ» и «НЕБЕСА, ЛТД.», но цены примерно те же самые. Правительство начало работу над проектом послежизненной страховки, но нам это уже не поможет.

— Это точно, — сказал Блейн. Мечта, на мгновение, сияла перед его глазами ослепительная, как молния: освободиться от всех смертных страхов, получить твердую уверенность в существовании после смерти, в том, что процесс твоего развития и самовоплощения личности не прекратится со смертью тела, пока не достигнет собственных пределов, не стесняемый рамками хрупкого футляра из плоти, которым наградила тебя наследственность и случай.

Но этой мечте не суждено было сбыться. Желанию его сознания расти был положен предел. Будущее оставалось за порогом сегодняшнего дня.

— А что такое перевоплощение в тела-носители? — спросил он.

— Ты мог бы догадаться, — сказал Мелхилл. — Они пересаживают твое сознание в тело-носитель. Трансплант-операторы с удовольствием объяснят тебе, что переключение сознания — дело простое. Трансплант — это временное перемещение сознания, и оно не подразумевает разрушение старого хозяина тела. Носитель же дается насовсем. Сначала стирают сознание хозяина. Потом наступает опасный момент, когда сознание — перевоплощенец пытается войти в тело-носитель. Иногда, видишь ли, сознание оказывается не в состоянии войти в носитель и разрушается. Послежизненная обработка не всегда срабатывает в условиях перевоплощения. И тогда — пуфф! — песенка спета.

Блейн кивнул, понимая теперь, почему Мэри Тори желала Рейли спокойно умереть. Ее совет был в его же интересах.

— А зачем человеку с послежизненной страховкой прибегать к перевоплощению? — спросил он.

— Потому что некоторые пожилые люди боятся умирать, — сказал Мелхилл — Они боятся иного мира, всего этого призрачного антуража. Они желают оставаться здесь, на Земле, где понимают что к чему. Поэтому они покупают тело-носитель на открытом рынке, если им удается найти подходящее. Если нет, они покупают его на черном рынке. Одно из наших тел, парень.

— Значит, на открытом рынке люди продают тела добровольно?

Мелхилл кивнул.

— Но кто же согласится продать тело?

— Какой-нибудь очень бедный человек, ясное дело. По закону он должен получать компенсацию в виде послежизненной страховки. Но фактически ему приходится брать то, что дадут.

— Нужно быть просто не в своем уме!

— Ты так думаешь? — спросил Мелхилл. — Сейчас, как и всегда, в мире полно необученных, больных, умирающих от голода людей. А если он хочет купить хлеб для своих детей? Единственное, что он может продать, — это тело. В твое время у них даже этого не было.

— Возможно, — сказал Блейн. — Но как бы плохо ни пришлось, я бы никогда не продал свое тело.

Мелхилл от всей души захохотал.

— Силен, парень! Том, да ведь они заберут его бесплатно!

Блейн не знал, что ему ответить.

Время внутри камеры с обитыми стенами тянулось медленно. Блейну и Мелхиллу приносили газеты и журналы. Их хорошо кормили, подавая еду в бумажной посуде. За ними неусыпно наблюдали, чтобы они не причинили вред своим дорогостоящим телам.

Их держали вместе, чтобы не было скучно. Люди в одиночных камерах иногда сходили с ума, а безумие наносило непоправимый вред столь ценным мозговым клеткам, как было установлено. Им даже разрешали совершать упражнения, и под строгим наблюдением, чтобы сохранять тела в хорошей физической форме.

Блейн в эти дни почувствовал, что очень привязался к своему мощному коренастому телу, с которым он так скоро расстанется. Это отличное тело, решил он, таким телом можно гордиться. Конечно, оно не отличается грацией, но не стоит преувеличивать значение грации. В противовес этому недостатку, как подозревал он, это тело не было подвержено сенной лихорадке, от чего страдало его прежнее тело, и зубы у него были очень крепкие. В целом, с таким телом нелегко было разлучаться.

Однажды, когда они только что поели, часть обивки отошла в сторону. В комнату заглянул, охраняемый стальной решеткой, Карл Орк.

— Здорово, — сказал Орк. Он был все такой же высокий и жилистый, и одежда на нем сидела слишком свободно. — Как поживает мой бразильский корешок?

— Подонок ты, — сказал Блейн, всем своим существом ощущая, что не может, к сожалению, выразиться более сильно.

— Брейк[1] Брейк — спорт. термин (бокс.) — прекращение ближнего боя., — сказал Орк. — Как тут у вас с едой? Хватает?

— Убирайся на свою подонскую ферму в подонской Аризоне!

— А у меня и вправду есть одна, — сказал Орк. — Я думаю пожить там до старости и заняться выращиванием пескорастений. Уверен, что знаю об Аризоне побольше коренных аризонцев. Но ранчо стоит денег, и послежизненная страховка стоит денег. И каждый добывает их как может.

— И стервятники добывают пищу как могут, — сказал Блейн. Орк глубоко вздохнул.

— Что поделаешь, дело есть дело, и оно не хуже, чем некоторые другие, если хорошенько подумать. Мы живем в грязном мире. Может быть, я с сожалением вспомню об этом, когда буду сидеть вечерком на крыльце моего маленького ранчо в пустыне.

— Ты до него не доживешь, — сказал Блейн.

— Не доживу?

— Нет. В один прекрасный день тебя поймают за руку, когда будешь добавлять капельки в виски кому-нибудь. И найдут тебя, Орк, в канаве с дыркой в голове. И будет тебе на том конец.

— Конец моего тела, — поправил его Орк. — А душа моя отправится в путь в радостную послежизнь. Я уплатил денежки, сынок, и меня ждут на небесах!

— Ты этого не заслужил!

Орк ухмыльнулся, и даже Мелхилл не смог сдержать улыбку.

— Мой бедный бразильский друг, — сказал Орк. — Дело не в том, кто и что заслужил. Пора бы тебе это запомнить? Послежизнь — она не для слабых и застенчивых, пусть даже и самых достойных. Только у цепкого парня с долларами в кармане и с ушами востро, душа имеет шанс отправиться в новый путь.

— Я не верю, — сказал Блейн. — Это нечестно, несправедливо!

— Да ты идеалист, — сказал Орк, разглядывая Блейна, словно последнего в мире моа.

— Называй это как хочешь. Наверное, ты получишь свою послежизнь, Орк. Но я надеюсь, что в каком-нибудь уголке иного мира твоя душа будет гореть на вечном огне!

— Научных доказательств адского огня не существует, — сказал Орк — Но мы много чего не знаем о послежизни. Возможно, и я буду гореть. И может быть, там, в голубых небесах, есть фабрика, на которой склеивают обратно расколотые души таких, как ты… Но не будем спорить. Мне очень жаль, но время истекло.

Орк быстро отошел в сторону. Забранная стальными прутьями решетка распахнулась, и в комнату вошло пять человек.

— Нет! — закричал Мелхилл.

Они окружили космонавта. Выказывая большой опыт, они уклонились от его ударов и схватили его за руки. Один из них вставил ему в рот кляп. Они потащили его из комнаты. В дверях показался нахмурившийся Орк.

— Отпустите его, — сказал он. Те освободили Мелхилла.

— Идиоты, вы не того взяли, — сказал им Орд-Вот этого нужно. — Он указал на Блейна.

Блейн в это время пытался подготовить себя к потере друга. Внезапная перемена в ходе событий захватила его врасплох. Охранники схватили его прежде, чем он успел шевельнуться.

— Извини, — сказал Орк — Но клиент указал именно такое сложение, как у тебя.

Блейн внезапно пришел в себя и попытался вырваться.

— Я тебя убью! — закричал он. — Клянусь, я тебя убью!

— Осторожно, не повредите его, — сказал Орк с каменным лицом.

В лицо Блейну сунули тряпку, он почувствовал тошнотворно сладкий запах. Хлороформ, подумал он. Последнее, что он помнил, это пепельное лицо Мелхилла, стоявшего в забранных решеткой дверях.

Первое, что сделал Томас Блейн, придя в сознание, — он убедился, что он по-прежнему Томас Блейн и занимает прежнее тело. Доказательство было, как говорится, «на лице». Значит, они еще не стерли его сознание.

Он лежал на диване, полностью одетый. Он встал и услышал, как кто-то подходит к двери снаружи.

Очевидно, они переоценили силу действия хлороформа! У него еще есть шанс!

Он быстро встал за дверь. Она распахнулась, и кто-то вошел в комнату. Блейн сделал шаг вперед и замахнулся. Он успел задержать удар. Но в руке еще оставалась изрядная инерция, когда его кулак угодил в красиво очерченный подбородок Мэри Тори.

Он отнес ее на диван. Через несколько минут она пришла в себя и открыла глаза.

— Блейн, — сказала она, — вы — идиот.

— Я не знал, что это вы, — сказал Блейн. Едва произнеся эти слова, он осознал, что это неправда. Он успел узнать Мэри Тори за долю секунды до того, как нанес удар, и его послушное, с быстрыми рефлексами тело было в состоянии остановить удар вовремя. Но на уровне подсознания им руководила ярость, неконтролируемая, едва осознанная ярость, которая хитро воспользовалась моментом, чтобы взять над Блейном верх, заставить его нанести удар этой холодной и равнодушной мисс Тори.

Это происшествие намекнуло на нечто, о чем Блейну не очень хотелось думать. Он сказал:

— Мисс Тори, кто заставил вас купить мое тело?

Она бросила на него уничтожающий взгляд.

— Я купила его для вас, поскольку сами вы явно были не в состоянии позаботиться о нем.

Значит, смерть ему не грозит. И толстый неопрятный старикашка не присвоит его тело, развеяв по ветру душу Блейна. Отлично! Он очень хотел жить. Но почему его спасла именно Мэри Тори?

— Я мог бы обойтись, если бы побольше знал об этом мире, — сказал он.

— Я как раз собиралась рассказать вам. Почему вы не подождали?

— После того, что вы мне сказали?

— Я сожалею, что обошлась с вами несколько бесцеремонно, — сказала она. — Меня очень расстроило решение мистера Рейли отменить кампанию. Но неужели вы этого не могли понять? Если бы я была мужчиной…

— Вы не мужчина, — напомнил ей Блейн.

— Какая разница? Я подозреваю, что у вас несколько устаревшие взгляды на роль и положение женщины.

— Я не нахожу их старомодными, — сказал Блейн.

— Конечно. — Она потрогала подбородок, на котором уже распухал синяк. — Ну что же, будем считать, что мы квиты? Или вы намерены влепить мне еще одну затрещину?

— Одной достаточно, благодарю вас, — сказал Блейн. Она встала с дивана, слегка покачнувшись. Блейн на миг обнял ее одной рукой, чтобы помочь сохранить равновесие, и был ошеломлен. Ему представлялось, что ее спортивная фигура сделана из стали и проволоки. На самом же деле он почувствовал под рукой упругую и неожиданно мягкую плоть. Он стоял так близко, что видел выбившиеся из строгой прически волоски и маленькую родинку почти у самых волос. В это мгновение Мэри Тори превратилась для него из абстракции в живого человека.

— Я могу стоять самостоятельно, — сказала она. Несколькими секундами спустя он отпустил ее.

— В данных обстоятельствах, — сказала она, пристально глядя на Блейна, — наши отношения должны оставаться на строго деловом уровне.

Чем дальше, тем удивительней! Она тоже вдруг начала смотреть на Блейна, как на живого человека, она почувствовала, что он мужчина, и это обеспокоило ее. Мысль доставила Блейну большое удовольствие. Не потому, как сказал он сам себе, что ему нравится Мэри Тори, или он, даже, вожделел к ней. Ему очень хотелось вывести ее из равновесия, оцарапать блестящую лакировку фасада, поколебать ее чертово самообладание.

— Конечно же, мисс Тори, — сказал он.

— Я рада, что вы так думаете, — сказала она. — Потому что, по правде говоря, вы — не мой тип.

— А какой тип вы предпочитаете?

— Мне больше нравятся высокие и худощавые мужчины, обладающие некоторой утонченностью, грацией движений.

— Но…

— Может быть, мы позавтракаем? — предложила она весело. — Потом мистер Рейли хотел поговорить с вами. По-моему, он хочет вам что-то предложить.

Он последовал за ней из комнаты, кипя внутри от гнева. Неужели она над ним насмехается? Высокие, худощавые, утонченные мужчины! Проклятье, ведь он таким как раз и был раньше! И внутри своей мускулистой белокурой оболочки, подходившей больше борцу, он продолжал оставаться им, если только у нее были глаза, чтобы увидеть!

И кто кого вывел из равновесия? Когда они сели за столик в столовой для работников РЕКСа, Блейн неожиданно вспомнил:

— Мелхилл!

— Что?

— Рей Мелхилл, человек, с которым я сидел в камере! Послушайте, мисс Тори, не могли бы вы выкупить и его? Я верну деньги, как только смогу. Мы сидели в одной камере. Он чертовски славный парень.

Она посмотрела на него с любопытством.

— Я узнаю, что можно сделать.

Она покинула столик. Блейн ждал, потирая ладони и жалея, что не может добраться до горла Карла Орка. Мэри Тори вернулась через несколько минут.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Я нашла Орка. Мистер Мелхилл был продан через час после вас. Мне действительно очень жаль. Я не знала.

— Ничего, — сказал Блейн. — Наверное, неплохо было бы выпить чего-нибудь.

Мистер Рейли сидел очень прямо в огромном троноподобном кресле, почти теряясь в его мягкой глубине. Это был крошечный, лысый, паукоподобный старичок. Морщинистая кожа туго обтягивала череп, и когтеобразные пальцы рук, кости и сухожилия ясно обрисовывались под полупрозрачной пергаментной кожей и истонченной плотью, Блейну представилось, как вяло движется кровь мистера Рейли по дряблым, варикозным сосудам, угрожая каждую секунду прекратить обращение. Но мистер Реили держался уверенно, и глаза на обезьяньем личике сияли ясным умом.

— Ага, так вот вы какой, наш человек из прошлого! — сказал мистер Рейли. — Пожалуйста, садитесь, сэр. И вы тоже, мисс Тори. Я как раз обсуждал ваш вопрос с дедушкой, мистер Блейн.

Блейн оглянулся, словно ожидая обнаружить призрачный силуэт умершего пятьдесят лет назад дедушки у себя за спиной. Но в богато украшенной комнате с высоким потолком не было и следа призрачного дедушки.

— Он уже ушел, — объяснил мистер Рейда. — Бедняге удается войти в эктаплазмовую форму лишь на небольшой промежуток времени. Но, тем не менее, он еще сто очков вперед даст другим призракам.

Наверное, в лице Блейна что-то изменилось, потому что Рейли спросил:

— Разве вы не верите в призраков, мистер Блейн?

— Боюсь, что не верю.

— Естественно. Я подозреваю, что для вас это слово имеет несколько иной оттенок значения. Звон цепей, скелеты и прочая чепуха. Но слова изменяют свое значение, и даже сама реальность изменяется по мере того, как человечество трансформирует природу.

— Я понимаю, — вежливо сказал Блейн.

— Вы думаете, я лицемерю, — сказал мистер Рейли добродушно. — Отнюдь. Подумайте над тем, каким образом слова изменяют значение. Вспомните, к чему только не лепили слово «атомный» писатели-фантасты в двадцатом веке: все эти атомные ружья и атомные звездолеты. Атом для обычного человека ничего не значил — совершенно абсурдный термин, вот и все. Но лишь несколько лет спустя «атом» символизировал картину неотвратимой и совершенно реальной гибели для всех. Теперь ни один обыватель уже не мог игнорировать этого слова!

Мистер Рейли задумчиво улыбнулся.

— Слово «радиация» превратилось из скучного термина в источник раковых опухолей. «Космическая болезнь» в ваше время была лишь пустым абстрактным понятием. Но через пятьдесят лет она означала больницы, забитые корчащимися телами. Словам свойственно меняться, мистер Блейн, и их значениям тоже — от абстрактных и научных к реальным и повседневным. Так происходит всякий раз, когда практика догоняет теорию.

— А призраки?

— Аналогичный процесс. Вы просто старомодны, мистер Блейн! Вам нужно лишь изменить вкладываемое в слово значение.

— Это непросто, — сказал Блейн.

— Но необходимо. Вспомните, всегда существовало множество намеков на существование призраков. Прогноз их существования, другими словами, был весьма благоприятен. И когда жизнь после смерти из мечты превратилась в реальность, призраки тоже стали повседневным фактом.

— Наверное, мне сначала нужно будет встретиться с одним из них сказал Блейн.

— Не сомневаюсь, что вам это удастся. Но к делу. Скажите, как вы себя чувствуете в нашей эпохе?

— Пока что не слишком хорошо, — казал Блейн. Мистер Рейли радостно захихикал.

— Охотники за телами не слишком располагают к себе, а? Но вам не следовало покидать здание, мистер Блейн. Это было не в ваших жизненных интересах и, конечно же, не в интересах компании.

— Прошу прощения, мистер Рейли, — сказала Мэри Тори. — Это была моя ошибка.

Рейли мельком глянул на нее, потом повернулся обратно к Блейну.

— Печальный инцидент, конечно. Вас следовало бы, говоря со всей откровенностью, предоставить вашей судьбе а 1958 году. По правде говоря, ваше присутствие здесь, мистер Блейн, нас несколько смущает.

— Очень сожалею.

— Мы с дедушкой пришли к согласию… несколько запоздалому, все же, — не использовать вас для рекламы. Это решение следовало принять много ранее. Что сделано, того не исправить. Но против нашей воли, мы все еще можем получить рекламу. Возможно даже, что правительство возбудит юридическое преследование корпорации.

— Сэр, — сказала Мэри Тори, — юристы убеждены в нашей неуязвимости.

— Конечно, в тюрьму нас не посадят, — сказал мистер Рейли. — Но общественное мнение — не забывайте о нем! Наша репутация! РЕКС должен заботиться о своей незапятнанной репутации, мисс Тори. Слухи о скандале, намеки на неприятности с законодательством… Нет, мистер Блейн не может оставаться здесь, в 2110-м, как живое доказательство неверно принятого решения. Исходя из этого, сэр, я хочу сделать вам деловое предложение.

— Слушаю вас, — сказал Блейн.

— Предположим, РЕКС оплатит за вас послежизненную страховку, гарантирующую вам жизнь после смерти. Согласитесь ли вы покончить с собой?

Блейн быстро моргнул.

— Нет.

— Почему же? — спросил Рейли.

Блейну ответ казался очевидным. Какой живой человек согласится отдать свою жизнь? К несчастью, такие находились. Поэтому Блейн помолчал, разбираясь в собственных мыслях.

— Во-первых — сказал он. — Я не уверен, что после жизнь существует.

— Предположим, мы убедим вас, — сказал мистер Рейли. — Тогда вы покончите с собой?

— Нет!

— Очень недальновидно с вашей стороны, мистер Блейн! Взгляните на свое положение со стороны: этот век для вас чужой, враждебен вам, вам в нем плохо. Какую вы здесь найдете для себя работу? Вы ведь даже по улице не можете пройтись, не рискуя самой жизнью.

— Этого больше не случится со мной, — сказал Блейн — Я был неподготовлен.

— Случится, и не раз! Вы никогда не подготовитесь достаточно хорошо! Никогда. Вы сейчас в положении пещерного человека, брошенного в ваш же 1958-й. Он будет чувствовать себя достаточно уверенно, я думаю, опираясь на опыт обращения с мамонтами и саблезубыми тиграми. Возможно, какая-нибудь добрая душа и предупредит его насчет гангстеров. Но чем это ему поможет? Спасет ли это его от гибели под колесами автомобиля, от падения в шахту лифта, от отравления газом из плиты, от смерти в электрической дуге на рельсах подземки? Его может разрезать на куски механической пилой, он может сломать себе шею в обыкновенной ванне. Нужно родиться среди этих вещей, чтобы жить среди них в безопасности. И даже в этом случае со многими людьми в наше время происходили несчастные случаи, стоило им только отвлечься на мгновение! И насколько легче будет споткнуться этому пещерному человеку?

— Вы преувеличиваете, — сказал Блейн, чувствуя, что лоб его покрылся легкой испариной.

— Вы думаете? Опасности леса — ничто по сравнению с опасностями города. А когда город превращается в сверхгород…

— Я не согласен на самоубийство, — сказал Блейн. — Я хочу попробовать. Оставим эту тему.

— Будьте же благоразумны! — сказал мистер Рейли раздраженно. — Покончите с собой сразу, и избавьте нас от множества хлопот. Я могу описать вам ваше будущее, если вы этого не сделаете. Возможно, благодаря чисто животной изворотливости и изобретательности вы протянете год. Или даже два. Это не имеет значения, в конце концов вы все равно покончите самоубийством. Вы — типичный самоубийца. Это написано у вас на лбу — это ваша судьба, Блейн! Вы покончите с собой, со своим жалким существованием и с облегчением покинете измученную плоть, но послежизни для вас уже не будет!

— Вы с ума сошли! — воскликнул Блейн.

— Я в этом вопросе никогда не ошибаюсь, — спокойно сказал мистер Рейли — Я всегда опознаю типичного самоубийцу. И дедушка со мной согласен. Поэтому, если вы только согласитесь…

— Нет, — сказал Блейн. — Не соглашусь. Боюсь, вам придется нанять помощника.

— Это не в моих правилах, — сказал мистер Рейли. — Я не стану принуждать вас. Лучше приходите на мое перевоплощение сегодня днем. Познакомьтесь с послежизнью на деле. Возможно, тогда вы передумаете.

Блейн колебался, и старичок усмехнулся.

— Это совершенно безопасно, я вам обещаю. Может быть, вы боитесь, что я похищу у вас тело? Своего носителя я отобрал еще несколько месяцев назад. Купил на открытом рынке. Честно говоря, я не выбрал бы ваше тело. Я, видите ли, чувствовал бы себя неуютно в такой громадине.

Беседа балла окончена. Мари Тори вывела Блейна из комнаты.

Комната, где происходило перевоплощение, была устроена как маленький зрительный зал. Ее часто использовали, как узнал Блейн, для лекций и обучающих программ работников среднего звена. Сегодня здесь присутствовали немногочисленные избранные зрители. Прибыли управляющие РЕКСа, пятеро среднего возраста мужчин, сидевших в последнем ряду и тихо разговаривавших между собой. Рядом сидел секретарь-регистратор. Блейн и Мэри Тори сидели впереди, как можно дальше от управляющих.

На возвышении сцены в лучах прожекторов стоял готовый к действию перевоплощающий аппарат. Два массивных кресла были снабжены привязными ремнями и многочисленными проводами. Между креслами стоял блестящий черный аппарат. Толстые кабели соединяли машину и кресло, отчего у Блейна возникало неприятное ощущение, что сейчас он станет свидетелем казни. Несколько техников склонились над машиной, делая последние приготовления. Рядом с ними стояли пожилой бородатый доктор и его краснолицый коллега.

Мистер Рейли вышел на сцену, кивнул присутствующим и опустился в одно из кресел. За ним последовал мужчина лет сорока, с испуганным, бледным, но с написанной на нем решимостью, лицом. Это был телоноситель, нынешний владелец тела, которое вскоре перейдет к мистеру Рейли.

Носитель сел в другое кресло, бросил на собравшихся быстрый взгляд и начал рассматривать свои руки. Казалось, он смущен. Над верхней губой у него собрались крупные капли испарины, и пиджак под мышками потемнел. Он не взглянул на Рейли, и Рейли тоже не смотрел на него.

На сцену вышел еще один человек, лысый, важного вида, в темном костюме с воротничком церковного служащего и маленькой черной книжечкой в руках. Он начал шепотом разговаривать с обоими, сидящими в креслах.

— Кто это? — спросил Блейн.

— Отец Джеймс, — сказала Мэри Тори. — Он священник церкви послежизни.

— Что это за церковь?

— Это новая религия. Ты слышал о Безумных Годах? Так вот, в это время произошел серьезный спор среди деятелей религии…

Самым жгучим вопросом сороковых годов XXI века стал духовный статус послежизни. После того, как «МИР ИНОЙ, инкорпорейтид» объявила об основании научного иного мира, все стало еще хуже. Корпорация старалась изо всех сил избежать столкновения с религией, но избежать его было непросто. Большинство церковников считало, что наука бесчестным образом оттяпала у них солидный кусок исконно церковной территории. «МИР ИНОЙ», хотела ли компания того или нет, стала провозгласителем новой научно-религиозной доктрины: «спасения достигнуть возможно не путем религиозных, этических и моральных мер, но с помощью обезличенной, стандартной научной процедуры».

Заседания синодов, совещания и конгрессы занимались этим жгучим вопросом. Некоторые группировки пришли к выводу, что недавно открытое научное существование после смерти не является ни в коем случае раем, спасением, нирваной и так далее, потому что не затрагивает душу.

Сознание, считали они, это не синоним души. И душа не является частью сознания. Допустим, наука открыла средства продлить существование какой-то части комплекса тела и сознания. Прекрасно, но это не затрагивает душу и определенно не означает бессмертия души или ее попадания в рай, нирвану или что-нибудь подобное. Душу нельзя спасти научно-техническим методом. И местоположение души после неизбежной смерти сознания в научном ином мире будет определено традиционными религиозными, моральными и этическими ее заслугами.

— Ух ты! — сказал Блейн. — Кажется, я понял, в чем дело. Они пытались привести науку и религию к сосуществованию. Но не слишком ли тонко они размышляли для некоторой категории людей?

— Да, — сказала Мэри Тори, — хотя они и объяснили все это гораздо лучше меня, и подкрепляли рассуждения аналогиями всех видов. Но это была только одна группа церковников. Другие даже не пытались найти общую точку. Они просто объявили научную послежизнь грешным делом. А другая группировка разрешила противоречие, объявив просто, что душа является все же частью сознания и, таким образом, они присоединяются к ученым.

— Наверное, это и была церковь послежизни.

— Да. Они выделялись в отдельное течение. По их мнению, душа находится в сознании, и послежизнь является возрождением души после смерти, без всяких «если» и «но».

— Это вполне в духе времени, — сказал Блейн — Но мораль…

— По их мнению, это не освобождает человека от моральных обязанностей. Послежизненцы утверждают, что нельзя заставить людей быть добродетельными путем системы духовного вознаграждения, а если и можно, то этого делать не следует. Они говорят, что мораль должна быть сильна сама по себе, как необходимая, во-первых, социальному организму общества, во-вторых, как полезная самому человеку.

Блейну показалось, что от морали требуют слишком многого.

— Наверное, это весьма популярная религия? — спросил он.

— Очень популярная, — ответила Мэри Тори.

Блейн хотел еще что-то спросить, но тут заговорил отец Джеймс.

— Уильям Фитсиммонс, — сказал священник телоносителю — ты пришел сюда по своей доброй воле, с целью прекратить свое существование в сием мире и продолжить его в мире духовном?

— Да, отец, — прошептал побледневший телоноситель.

— И соответствующие научные процедуры были произведены, дабы ты мог продолжить это существование в мире духа?

— Да, отец.

Отец Джеймс повернулся к Рейли.

— Кеннет Рейли, ты пришел сюда по своей доброй воле, с целью продолжить свое существование в этом мире в теле Уильяма Фитсиммонса?

— Да, отец, — сказал Рейли, весь сжавшийся и с напрягшимся лицом.

— И ты позаботился о том, чтобы Уильям Фитсиммонс получил доступ в послежизнь, и уплатил сумму денег наследникам Фитсиммонса, и уплатил государственный налог, установленный для операций подобного рода?

— Да, отец, — сказал Рейли.

— Поскольку все именно так, — сказал отец Джеймс, — дело это чисто, как перед лицом закона, так и религии. Не произойдет здесь лишения жизни, потому что сознание Уильяма Фитсиммонса продолжит существование в послежизни, а жизнь и пребывание личности Кеннета Рейли продолжится в земном мире. Посему, начинайте перевоплощение!

Блейну все это представлялось жуткой помесью обряда бракосочетания и казни. Улыбающийся священник отошел в сторону. Операторы прикрепили сидящих к креслам и присоединили электроды к их рукам, ногам и лбам. В зале воцарилась тишина, и управляющие РЕКСа в ожидании подались вперед в своих креслах.

— Начинайте, — сказал Рейли, глядя на Блейна и слегка улыбаясь.

Главный техник повернул диск на панели черной машины. Она громко загудела, и свет прожекторов померк. Оба сидящих в креслах конвульсивно вздрогнули, потом их тела обмякли.

— Они прикончили этого беднягу Фитсиммонса, — прошептал Блейн.

— Этот бедняга, — сказала Мэри Тори, — отлично знает, что делает. Ему тридцать семь лет, и в жизни он оказался полным неудачником. Он не мог удержаться ни на одной работе и прежде не имел даже шанса на послежизнь. Для него это была великолепная возможность. Кроме того, у него есть жена и пятеро детей, которых он был не в состоянии обеспечить. Сумма, которую заплатил мистер Рейли, позволит вдове дать детям приличное воспитание и образование.

— Уррра! — сказал Блейн. — Продается: один отец, в несколько подержанном теле, но в отличном состоянии. Купите!!! Какое самопожертвование!

— Вы нелепы, — сказала она. — Смотрите, они закончили.

Машину уже выключили и сняли с сидящих ремни. Операторы и врачи сгрудились вокруг телоносителя, не обращая внимания на сморщенный труп Рейли.

— Пока еще ничего! — провозгласил бородатый доктор.

Блейн чувствовал, как все в зале с напряжением и некоторым страхом ждут продолжения. Медленно ползли секунды. Телоносителя тесным кольцом окружили врачи и техники.

— Все еще ничего! — крикнул пожилой врач, в голосе его появились истерические нотки.

— Что происходит? — спросил Блейн Мари Тори.

— Я вам уже говорила, что перевоплощение — сложный и опасный процесс. Сознание Рейли не смогло пока что войти в телоносителя. И времени у него остается мало.

— Почему?

— Потому что тело начинает умирать с той секунды, когда его покидает прежнее сознание. Необратимый процесс отмирания начинается в теле, если сознание не присутствует в нем, хотя бы в спящем состоянии. Сознание необходимо. Даже в бессознательном состоянии оно регулирует физиологические процессы. Если вообще нет сознания…

— Все еще ничего! — выкрикнул пожилой врач.

— Я думаю, уже слишком поздно, — прошептала Мари Тори.

— Дрожь! — крикнул доктор. — Кажется, он вздрогнул!

Последовала долгая пауза.

— Кажется, он вошел! — крикнул пожилой врач. — Скорее, кислород, адреналин!

На лицо носителя опустили кислородную маску. В его руку вонзилась игла-шприц. Все столпились вокруг тело-носителя, который сейчас уже моргал глазами и содрогался в позывах рвоты.

— Он вошел! — Закричал пожилой доктор, убирая кислородную маску.

Управляющие, словно по указанию, поспешно покинули свои кресла и поднялись на сцену.

— Поздравляем, мистер Рейли!

— Отлично вы справились, сэр!

— Заставили же вы нас поволноваться, мистер Рейли!

Носитель уставился на них. Потом он вытер ладонью рот и сказал:

— Я не Рейли.

Пожилой доктор растолкал управляющих и склонился над телоносителем.

— Вы не Рейли? — спросил он. — Может быть, вы Фитсиммонс?

— Нет, — сказал носитель. — Я не Фитсиммонс, дурачок он чертов! И я не Рейли. Рейли пытался занять это тело, но я был проворнее. Я первым успел войти. Теперь это мое тело.

— Кто вы? — спросил доктор.

Носитель поддался. Управляющие отпрянули, и один из них быстро перекрестился.

— Тело было мертвым слишком долго, — сказала Мэри Тори.

Лицо носителя теперь сохраняло бледное, далекое подобие испуганного лица Уильяма Фитсиммонса. В нем не было ничего похожего на решимость Фитсиммонса, на капризность и веселое настроение Рейли. Оно напоминало лишь самого себя.

Лицо было смертельно-бледным, исключая черные точки щетины на подбородке и щеках. Губы были бескровные. Прядь черных волос словно приклеилась к холодному бледному лбу. Когда в теле был еще Фитсиммонс, черты лица составляли приятное гармоническое целое. Теперь же отдельные черты лица как бы огрубели и отделились друг от друга. Негармоничное белое лицо приобрело незавершенный вид, словно сталь перед закалкой или глиняный кувшин перед обжигом.

У него был расслабленный, угрюмый вид из-за отсутствия мускульного тонуса и напряжения в лице. Бесстрастные, не сочетающиеся между собой черты просто существовали, ничего не говоря о скрывающейся за ними личности. Лицо казалось теперь не совсем человеческим. Вся человечность жила теперь лишь в больших, внимательных, немигающих глазах, как у Будды.

— Он превратился в зомби, — прошептала Мэри Тори, схватив Блейна за плечо.

— Вы кто? — спросил пожилой доктор.

— Не помню, — сказал зомби. — Не помню.

Он медленно повернулся и начал спускаться со сцены. Двое управляющих попытались преградить ему дорогу.

— Прочь с дороги, — сказал он. — Теперь это мое тело.

— Оставьте несчастного зомби в покое, — устало сказал пожилой врач.

Управляющие дали зомби пройти. Он дошагал до края сцены, спустился по ступенькам, повернулся и пошел к Блейну.

— Я тебя знаю! — сказал он.

— Что? Чего ты хочешь? — нервно спросил Блейн.

— Не помню, — сказал зомби, пристально его разглядывая. — Как тебя зовут?

— Том Блейн.

Зомби покачал головой.

— Это мне ничего не говорит. Но я вспомню. Это ты, это точно. Что-то… Мое тело умирает, да? Очень плохо. Но я вспомню раньше, чем оно умрет. Ты и я, понимаешь, мы вместе… Блейн, неужели ты меня не помнишь?

— Нет! — закричал Блейн, отшатываясь от намека на какую-то общность с зомби, на саму идею какой-то его связи с этим умирающим организмом. Этого не могло быть! На какой общий секрет намекал этот похититель трупов, этот грязный узурпатор, что могло быть общего между ним и Блейном?

Ничего, сказал Блейн себе. Он знал себя, знал, что он такое и кем он был раньше. Ничего связывающего с этим зомби у него не было и не могло быть. Это существо сошло с ума или ошиблось.

— Ты кто? — спросил Блейн.

— Не знаю!

Зомби вскинул руки, словно человек, пойманный в сеть. И Блейну представилось, что должно чувствовать сознание, потерявшее имя, запутавшееся, оказавшееся в ловушке умирающего тела зомби.

— Я тебя еще найду, — сказал Блейну зомби. — Ты мне нужен. Я тебя найду и вспомню все… о тебе и обо мне.

Зомби обернулся и зашагал по проходу прочь из зала. Блейн смотрел ему вслед, пока вдруг не почувствовал вес чьего-то тела на своем плече.

Мэри Тори потеряла сознание. Впервые она повела себя, как женщина.