Онлайн чтение книги Юрген
Глава XXII. Касающаяся разорванной завесы

Вот так Юрген попал на Кокаин, где находилась опочивальня Времени. А Время как сообщают, прибыло вместе с Юргеном, поскольку Юрген смертен. И, говорят, Время наслаждалось отдыхом после тяжелого труда по разрушению (камень за камнем) городов; и с уставшими после кропотливой работы по гравировке морщин глазами оно радостно вошло в опочивальню и легло спать сразу после заката в тот прекрасный вечер в конце июня. Поэтому погода оставалась отличной и неизменной, без каких-либо ослепительных лучей солнца, а лишь с одной большой звездой, светившей чистым светом дня. Это была звезда Венеры Механитиды, и Юрген позднее весьма забавлялся, наблюдая, как эту звезду катит по небесному своду большой жук по имени Хепри. А деревья повсюду сохраняли первые свежие листочки, и птицы распевали свои праздные вечерние песни во время всего пребывания Юргена на Кокаине, ибо Время ушло спать в приятнейший час самого приятного времени года. Так рассказывает история.

А тень Юргена также вошла вместе с ним, но на Кокаине, как и в Глатионе, никто, кроме Юргена, похоже, не замечал этой любопытной тени, которая повсюду сопровождала его.

На Кокаине у королевы Анайтиды был дворец, бесчисленные купола и шпили которого сверкали нежной белизной над верхушками старого сумрачного леса, где растительность не была похожа на что-либо, вскормленное обычной землей. В этом лесу, например, можно было увидеть необычайный мох, заставивший Юргена содрогнуться. Так Анайтида и Юрген прошли по узким тропинкам, напоминавшим шелестящие зеленые пещеры, во дворик, обнесенный желтой мраморной стеной и мощеный таким же мрамором, где не было ничего, кроме матового изваяния некоего бога с десятью головами и тридцатью четырьмя руками: он изображался вскармливаемым некоей женщиной, а незанятыми руками держал еще и других женщин.

– Это Шинджешед, – сказала Анайтида. Юрген же сказал:

– Я его не осуждаю. Тем не менее, по-моему, этот Шинджешед доводит все до крайности.

Затем они прошли мимо изваяния Тангаро Лолокуонга, а потом – изваяния Легбы. Юрген почесал подбородок, и тот покраснел.

– Несомненно, королева Анайтида, – сказал он, – у вас необычный вкус в подборе скульптур.

После Юрген зашел вместе с Анайтидой в какую-то белую комнату с медными панелями, и там четыре девушки нагревали воду на медном треножнике. Они искупали Юргена, по ходу дела одаривая его поразительными ласками – языком, волосами, ногтями и сосками, – и они помазали его четырьмя маслами, а затем вновь надели на него блестящую рубаху. В Калибуре, как сказала Анайтида, сейчас нужды не было, и меч повесили на стену.

Эти девушки принесли серебряные чаши с вином, смешанным с медом, и еще они принесли гранаты, яйца, ячмень и треугольные, красного цвета хлебы, которые они с надлежащими телодвижениями посыпали сладко пахнувшими зернами. Затем Анайтида и Юрген разговлялись на пару, а четыре девушки им прислуживали.

– А теперь, – сказал Юрген, – а теперь, моя дорогая, я бы предложил заняться поиском тех любопытных удовольствий, о которых вы мне рассказывали.

– С большой охотой, – отвечала Анайтида, – поскольку эти наслаждения все до единого достигаются каким-либо отклонением человеческой природы. Однако вначале мне нужно настоятельно сообщить вам, что должен быть соблюден некий церемониал.

– И что же это за церемониал?

– Мы называем его Разрыванием Завесы, – и королева Анайтида объяснила, что они обязаны делать.

– Что ж, – согласился Юрген, – я готов отведать любой напиток.

И Анайтида провела Юргена в своеобразную часовню, украшенную весьма необычной росписью. Там было четыре раки, посвященные по отдельности Св. Космо, Св. Домиану, Св. Гиньолю Брестскому и Св. Футену де Варелю. В этой часовне находился некий человек в капюшоне и длинных одеждах в белую и желтую полоску и два голых ребенка – девочки. Одна из них махала кадилом, другая же держала в правой руке ярко-синий кувшин, наполовину наполненный водой, а в левой – погребец с солью.

Прежде всего человек в капюшоне подготовил Юргена.

– Вот копье, – сказал человек в капюшоне, – которое должно послужить тебе в сем приключении.

– Я благосклонно отношусь к приключениям, – ответил Юрген, – и верю, что оружие достойно того. Человек в капюшоне сказал:

– Да будет так! Но каков сейчас ты, таким прежде был я.

Между тем герцог Юрген поднял копье правой рукой и потряс им. Копье было большое, а его конец красен от крови.

– Смотри! – сказал Юрген. – Я человек, рожденный женщиной непостижимым образом. Сейчас же я, будучи чудесным, избран достойным совершить чудо и сотворить то, чего сам не могу постичь.

Анайтида взяла у девочки соль и воду и смешала их.

– Пусть соль земли даст возможность скудной жидкости принять на себя добродетель изобилующего моря!

Затем, встав на колени, она коснулась копья и начала с любовью его поглаживать. Юргену же она сказала:

– Да воспылаешь ты теперь душою и телом! Да будет бесконечный Змей твоим венцом, а плодоносный огнь солнца твоей силой!

Вновь заговорил человек в капюшоне:

– Да будет так! – голос у него был высокий и блеющий из-за того, что с ним сделали.

– Посему мы также взываем к тому, что не можем понять, – сказал Юрген. – Клянусь мощью поднятого копья, – и тут он левой рукой взял руку Анайтиды, – я, будучи человеком, рожденным женщиной непостижимым образом, сейчас ухватил то единственное, чего желаю всем своим существом. Я поведу тебя на восток. Я вознесу тебя над землей и надо всем, что есть на земле.

Тут Юрген поднял королеву Анайтиду так, что та села на жертвенник, а все, лежавшее там прежде, свалилось на пол. Анайтида совместила кончики всех пальцев, так что ладони образовали треугольник, и стала ждать. У нее на голове была сетка из красного коралла, ветви которого смотрели вниз; ее просвечивающая туника имела двадцать два отверстия, чтобы позволить всевозможные ласки, и была двухцветна – черный цвет причудливо переплетался с малиновым; ее темные глаза засверкали, а дыхание участилось.

Теперь человек в капюшоне и две обнаженные девочки исполнили свою роль в церемониале, увековечивать которую не обязательно. Но Юрген был весьма этим потрясен.

Тем не менее он сказал:

– О струна, что связывает круг звезд! О чаша, что содержит все времена, все цвета и все мысли! О Душа пространства, ни одного Твоего образа мы не достигаем, если Твой образ не являет Себя в том, что мы собираемся делать. Посему каждым растеньем, что разбрасывает свои семена, и влажным теплым садом, что принимает и вскармливает их, смешением кровопролития с наслаждением, радостью, что подражает тоске вздохами и дрожью, и удовлетворением, что подражает смерти, – всем этим взываем мы к Тебе. О Ты, непрерывная, чья воля заботится о сих детях и кому поклоняюсь в сем прекрасноцветном и нежном женском теле, Тебя я чту, а не некую женщину, делая то, что, по-моему, хорошо; и это Ты, кто вот-вот заговорит, а не она. Тут Анайтида сказала:

– Да, я говорю языком любой женщины и сияю в глазах любой женщины, когда поднято копье. Служить мне лучше, чем кому бы то ни было. Когда ты взовешь ко мне сердцем, в котором пламя змея зажглось хотя бы на миг, ты поймешь наслаждения моего сада и то, какая несказанная радость бьется в нем и как сильно единственное желание, истощающее всего мужчину. Чтобы служить мне, ты будешь готов отдать все, что есть у тебя в жизни; а другие удовольствия ты возьмешь в левую руку, не думая о них; ибо я есмь желание, расточающее всего мужчину и ничего не теряющее. И я принимаю тебя, я жажду тебя, я – дочь и больше, чем дочь Солнца. Я, которая есмь все удовольствия, все крушения, все опьянение внутренних чувств, желаю тебя.

Юрген держал копье вертикально перед Анайтидой.

– О тайна всего сущего, сокрытая в бытии всего живущего, теперь, когда копье возвышено, я не страшусь Тебя. Ты во мне, и я есмь Ты. Я есмь пламя, горящее в любом бьющемся сердце и в ядре любой далекой звезды. Я также есмь жизнь и то, что дает жизнь, и во мне также смерть. Чем Ты лучше меня? Я – един, моя воля есть справедливость, и туда, где я нахожусь, не приходит другой бог.

А человек в капюшоне позади Юргена сказал:

– Да будет так! Но каков сейчас ты, таким прежде был я.

Два голых ребенка стояли по обе стороны от Анайтиды и дрожали в ожидании. Этими девочками, как Юрген узнал впоследствии, были Алекто и Тисифона, две Евмениды. И теперь Юрген наклонил красное острие копья так, что то вошло в треугольник, образованный пальцами Анайтиды.

– Я есмь жизнь и то, что дает жизнь! – воскликнул Юрген. – Ты же та, что расточает все! Я, человек, рожденный женщиной, на своем месте чту Тебя, почитая желание, которое истощает всего мужчину. Открой посему путь творенья, ободри пылающий прах в наших сердцах и помоги нам в увековеченье сего пламени! Ибо разве это не Твой закон? Анайтида ответила:

– На Кокаине нет другого закона, кроме одного: «Делай то, что, по-твоему, хорошо». Затем заговорили голые дети:

– Вероятно, это закон, но определенно не справедливость. Однако мы малы и совершенно беспомощны. Поэтому вскоре должны сделаться такими, как вы; сейчас вы двое – уже единое целое, и ваша плоть не разделена между вами. Ваша плоть становится нашей плотью, а ваши грехи – нашими грехами; а у нас нет выбора.

Юрген снял Анайтиду с жертвенника, и они зашли за алтарь и стали искать святая святых. За алтарем, казалось, не было никаких дверей, но вскоре Юрген нашел проем, закрытый розовой завесой. Юрген сделал выпад копьем и разорвал эту завесу. Он услышал короткий вопль, а за ним последовал нежный смех. Так Юрген вошел в святая святых.

В этом месте горели черные свечи, и там также горела сера перед алым крестом, в верхней части которого располагалась окружность, и к нему была пригвождена живая жаба. Юрген заметил и другие любопытные вещи, наподобие этой.

Он рассмеялся и обернулся к Анайтиде. Теперь, когда свечи оказались у него за спиной, она стояла в его тени.

– Ну и ну! Вы слегка старомодны со всеми этими двусмысленными «ритуалами». Я и не знал, что цивилизованные люди еще сохраняют достаточно доверчивости, чтобы вызвать страх приманкой в виде бога. Все же женщинам надо потакать – будь они благословенны! – и, наконец, как я понимаю, мы совершенно честно выполнили весь церемониал, необходимый для достижения любопытных удовольствий.

Королева Анайтида была очень красива даже в тени Юргена. Под любопытной коралловой сеткой гордое лицо стало, к тому же, и ликующим, однако вместе с тем лицо этой женщины было грустным.

– Милый мой дурачок, – сказала она, – когда ты пел о Леших, было весьма недальновидно нанести оскорбление понедельнику. Но ты об этом забыл. А теперь ты смеешься, поскольку не понимаешь того, что мы сделали. И равным образом не понимаешь, кто я такая.

– Неважно, кем ты можешь быть, моя милая, я уверен, что ты вскоре все мне расскажешь. Полагаю, ты собираешься честно обходиться со мной.

– Я сделаю то, что мне подобает, герцог Юрген…

– Точно так, моя милая! Ты намерена быть верной самой себе, что бы ни случилось. Такое стремление делает тебе большую честь, и я попытаюсь тебе помочь. Сейчас я заметил, что любая женщина наиболее верна себе, – загадочно произнес Юрген, – в темноте.

Юрген какое-то время смотрел на нее, и в его глазах играли огоньки. Наконец Анайтида, стоя в его тени, улыбнулась, а ее глаза запылали. Затем Юрген задул черные свечи. И стало совершенно темно.