Онлайн чтение книги Юрген
Глава VII. О компромиссах в среду

И произошло так, что верхом на коне, чья уздечка была отмечена диадемой, ростовщик вернулся в то место и в то время, которые остались в его памяти. Было весьма странно вновь оказаться прекрасным юношей и предвидеть все, что произойдет в последующие двадцать лет.

Так получилось, что первой, кого он встретил, была его мать Азра, которую Котт любил очень сильно, но недолго. И Юрген говорил с Азрой о тех нарядах, которые понадобятся ему в Гатинэ, и о том, как часто он будет ей писать. Как и ожидалось, она пренебрежительно отнеслась к новой рубахе, которую он носил, поскольку Азра всегда предпочитала сама выбирать одежду сыну, а не доверяться вкусам Юргена. Она признала, что его новая лошадь – милое животное, и понадеялась, что он не украл ее у кого-нибудь, кто навлек бы на него неприятности. Ибо нужно отметить, что Азра никогда не верила в сына, но была единственной женщиной, как чувствовал Юрген, которая действительно его понимает.

И теперь, пока его красивая молодая мать то ласкала, то журила его, бедный Юрген подумал о том самом разладе и разрыве, который в последующие годы возник между ними; и о том, как она умрет, а он не будет знать о ее смерти целых два месяца; и о том, как его жизнь впоследствии почему-то изменится, а окружающий мир станет неким ненадежным местом, и в него нельзя уже будет простодушно верить. И он предвидел все раскаяния, которые он отбросит, промотав такое количество чести и любви. Всего этого еще не было. Но все это было неизбежно.

– И, однако, то, что все это должно неизбежно произойти, решительным образом несправедливо, – сказал Юрген.

Так было со всеми, кого он встречал. Люди, которых он любил, когда был прекрасным юношей в расцвете сил, стали очень скоро и по маловажным причинам для него никем, а он сам превратился в обычного лавочника. И жизнь показалась Юргену расточительным и несправедливым процессом.

Затем Юрген покинул дом своей юности и поехал в Бельгард, привязал коня на пустоши и вступил в замок. Так Юрген явился к Доротее. Та была мила и прелестна, но, однако, в связи с какой-то странной переменой обстоятельств, не так мила и прелестна, как Доротея, которую он видел в саду между рассветом и закатом. А Доротея, как и все, похвалила чудесную новую рубаху Юргена.

– Она сшита именно для таких празднеств, – скромно сказал Юрген, – это отчасти моя задумка. Немного экстравагантно, как могут посчитать некоторые, но всем не угодишь. А мне нравятся цветастые вещи.

В тот вечер в замке Бельгард показывали спектакль, и безумно чудно и грустно было вспоминать Юргену, что случится со многими из присутствующих.

Юрген не забыл эту среду, эту давнюю среду, когда мессир де Монтор привез из Брунбелуа Братство Святого Медара, чтобы оно разыграло пьесу в жанре маски «Рождение Геракла», чем ныне, вызывая шумное одобрение, занимаются всякие бродяги. Юрген помнил, что это произошло за день до того, как Бельгард обнаружил, что гость графа Эммерика, виконт де Пизанж, в действительности является знаменитым разбойником Перионом де ла Форэ. Ну, а вон там еще не раскрытый самозванец ведет задушевный разговор с госпожой Мелицентой; а Юрген знал все, что оставалось в запасе у этой пары влюбленных.

Между тем, как размышлял Юрген, в данное время настоящий виконт де Пизанж лежал в бреду в «Бенуа»; завтра истинного виконта признают, и через год виконт женится на Фелиции де Суаэкур, а позднее Юрген встретит ее во фруктовом саду. И Юрген также знал, что именно тогда произойдет.

А мессир де Монтор, искоса наблюдая за госпожой Мелицентой, шутил с крошкой Эттаррой, которой в этот вечер разрешили лечь спать позднее обычного в честь спектакля; и Юрген знал, что этот молодой епископ станет не кем иным, как Папой Римским, и что этот ребенок, с которым он шутил, превратится в женщину, ради обладания которой Гирон де Рок и вон тот угрюмый на вид юноша, Можи д'Эгремон, будут соперничать друг с другом до тех пор, пока край не будет опустошен; замок же, в котором сейчас находится Юрген, будет осажден, а это его крыло сгорит. И безумно чудно и грустно было Юргену вот так вспоминать все, что произойдет с этими людьми и со всеми другими, резвившимися под тенью судьбы и смеявшимися над тривиальной постановкой.

Ибо здесь – при таком количестве нависших крушений, неудач и печали, готовой вскоре поразить многих из этих пирующих заранее известными Юргену способами, и смерти, неизбежно приближающейся, чтобы покончить почти со всей этой компанией в несколько непривлекательной форме, что Юргену было точно известно, – здесь смех казался чрезмерным и отвратительным. Что ж, а вон там Рено, смеющийся слишком громко, запрокинув стриженую голову; смеялся бы так же Рено, если б узнал, что круглая сильная глотка, которую он таким образом показывает, будет перерезана, как у теленка, когда его захватят трое бургундцев? Юрген знал, что это случится с Рено Венсофом еще до конца октября. Поэтому он смотрел на горло Рено и с дрожью вдыхал воздух сквозь сжатые зубы. «А он, этот мальчик, стоит дюжины таких, как я, – подумал Юрген, – и я собираюсь жить, чтобы стать стариком с клочком земли спустя годы после того, как этого красивого добродушного юноши не станет, как грязь забьет эти ясные благородные глаза! И спустя годы после того, я тоже забуду о нем. Марион д'Эдоль, та очень привлекательная девушка, позади него, превратится в прыщавую и беззубую завсегдатайшу задворков и будет плотоядно хватать мужчин за рукава! А вот голубоглазый Колен со своим детским ротиком будет повешен за обрезание монет, – дайте припомнить, – да, через шесть лет, считая с этого вечера! Но некоторым образом эти люди блаженны, ничего не предвидя. Они смеются, а я смеяться не могу, и для меня их смех более ужасен, чем плач. Да, они, возможно, очень мудры, что не горюют над неизбежным. И, несомненно, я не могу зайти так далеко и сказать обратное. Но все же, в то же самое время!.. И, конечно же, жизнь мне во всем кажется расточительным и несправедливым процессом».

Вот над чем размышлял Юрген в то время, как остальные проводили весьма приятный вечер.

А потом, когда спектакль закончился, Доротея и Юрген вышли на террасу на восточном крыле Бельгарда к незабываемому миру лунного света. Они сели на резную каменную скамью у балюстрады с видом на дорогу. Юноша с девушкой задумчиво всматривались в уходившую вдаль дорогу, в светлые долины и верхушки деревьев. Так они тут и сидели, что хорошо помнил Юрген, когда Матушка Середа впервые использовала эту среду.

– Желанье Сердца Моего, – говорит Юрген, – мне грустно этим вечером. Я думаю о том, что сотворит с нами жизнь и в какие ничтожества превратят нас с тобой года.

– Возлюбленный мой, – говорит она, – разве мы не знаем превосходно, что именно произойдет? – И Доротея начала рассказывать обо всех тех великолепных поступках, которые совершит Юрген, и о счастливой жизни, которая станет для них совместной.

– Это жутко, – сказал он, – мы уже никогда не будем столь прекрасны, как сейчас. У нас есть великолепие, для которого у мира нет применения. Оно пропадет. А такая потеря несправедлива.

– Но вскоре ты достигнешь небывалых высот, – возразила она и с любовью предсказала все виды рыцарских подвигов, которые, как помнил Юрген, когда-то ему тоже казались очень правдоподобными. Теперь же у него появилось ясное осознание способностей юноши, о котором он думал так хорошо.

– Нет, Желанье Сердца. Нет, я буду совершенно другим.

– …и думать о том, как горда я буду тобой! «Но я всегда это знала», – буду говорить я всем весьма снисходительно…

– Нет, Желанье Сердца. Потому что ты вообще не будешь обо мне думать.

– О, милый. А может, ты действительно считаешь, что меня когда-либо будет волновать кто-то, кроме тебя?

Тут Юрген рассмеялся. Ибо по пустынной террасе в поисках госпожи Доротеи шел гетман Михаил, и Юрген знал заранее, что это мужчина, которому через два месяца, считая с этого вечера, Доротея отдаст любовь и всю свою красоту и с которым она разделит губительные годы, что ждут впереди.

Но девушка этого не знала и слегка пожала плечиками.

– Я обещала танцевать с ним, так что придется выполнять обещание. Но этот старик – сплошное наказание.

Гетману Михаилу шло к тридцати, а для Доротеи и Юргена это был возраст, граничащий с дряхлостью.

– Клянусь небом, – сказал Юрген, – где бы ни танцевал гетман Михаил следующий танец, здесь этого не произойдет.

Юрген решил, что он должен сделать.

И тут их учтиво поприветствовал гетман Михаил.

– Боюсь, я должен украсть у вас эту прекрасную даму, господин Юрген, – говорит он.

Юрген помнил, что много лет тому назад, были сказаны именно эти слова, а Юрген промямлил вежливые сожаления и посторонился, когда гетман Михаил увел Доротею танцевать. И этот танец стал началом сближения гетмана Михаила и Доротеи.

– Гетман, – говорит Юрген, – тяжелая утрата, которой вы пугаете, весьма удачно обойдет меня, поскольку так получилось, что следующий танец – мой.

– Мы можем лишь оставить решение за дамой, – говорит, смеясь, гетман Михаил.

– Но не я, – говорит Юрген. – Я слишком хорошо знаю, что из этого выйдет, и не намерен предоставлять свою судьбу кому бы то ни было.

– Ваше поведение, господин Юрген, несколько странно, – замечает гетман Михаил.

– Но я покажу вам кое-что еще более странное. Посмотрите: может показаться, что здесь, на этой террасе, нас трое. Однако, могу вас уверить, четверо.

– Разгадайте загадку, милый юноша, и дело с концом.

– Кроме нас троих, гетман, здесь присутствует богиня, у которой крапчатое одеяние и черные крылья. Она не может похвастаться храмами, и нигде священники не взывают к ней, потому что она – единственное божество, которое не могут тронуть молитвы или задобрить жертвоприношения. Я намекаю, сударь, на старшую дочь Ночи и Эреба.

– Я так понимаю, вы говорите о смерти.

– Вы быстро схватываете суть, гетман. Но, боюсь, недостаточно быстро, чтобы предсказать прихоти богини. В самом деле, кто бы мог предвидеть, что этой неумолимой даме придется так по душе ваше общество?

– О, мой юный забияка, – отвечает гетман Михаил, – совершенно верно, что мы с ней знакомы. Я даже могу похвастаться тем, что отослал пару отважных воинов прислуживать ей в подземном царстве. Теперь же, насколько я угадываю смысл ваших слов, вы надеетесь, что я уменьшу долг, отправив ей какого-то молокососа.

– Мое мнение, гетман, заключается в том, что, поскольку эта темная богиня вот-вот покинет нас, ей нельзя, из обычной любезности, позволить уйти отсюда без сопровождающего. Поэтому предлагаю тотчас же решить, кто станет ее спутником.

Тут гетман Михаил вынул шпагу:

– Вы сумасшедший. Но вы сделали предложение, на которое я еще ни разу не отвечал отказом.

– Гетман, – воскликнул Юрген с искренней благодарностью и в восхищении, – я не питаю по отношению к вам никакой злобы. Но вы должны умереть сегодня вечером для того, чтобы моя душа не погибла на много лет раньше моего тела.

С этими словами он тоже выхватил шпагу. И они стали драться. Юрген был весьма признанным фехтовальщиком, но с самого начала обнаружил в гетмане Михаиле настоящего мастера. Юрген на это не рассчитывал и был раздражен. Если гетман Михаил продырявит Юргена, будущее, несомненно, изменится, но не совсем так, как задумал Юрген. Это непредвиденное осложнение казалось нелепым, и Юргена начало сердить подозрение, что он сам может быть убит. Между тем его невозмутимый высокий соперник, казалось, лишь играет с Юргеном, и Юрген был вынужден постоянно отступать к балюстраде. А вскоре шпага Юргена, сверкнув над балюстрадой, вылетела из его руки прямо на проезжую дорогу.

– Теперь, господин Юрген, – говорит гетман Михаил, – вашему вздору положен конец. Что ж, не стоит стоять, как изваяние. Я не собираюсь вас убивать. Зачем, черт возьми, мне это делать? Из-за такого поступка лишь возникнут дурные отношения с вашими родителями. И, кроме того, бесконечно приятнее танцевать с этой дамой, что я сперва и собирался сделать. – И он весело обернулся к госпоже Доротее.

Но Юрген нашел такой исход событий невыносимым. Этот человек сильнее его, он относится к людям того склада, которые доблестно получают и пользуются всеми наградами на свете, а простые поэты могут лишь с уважением восхищаться ими. Все надо начинать сначала: гетман Михаил, по его собственному выражению, поступает так, как он сперва и собирался, а Юрген отброшен в сторону звериной силой этого человека. Этот человек уведет Доротею и оставит Юргену ту жизнь, о которой Юрген вспоминал с отвращением. Это несправедливо.

Поэтому Юрген выхватил кинжал и глубоко всадил его в незащищенную спину гетмана Михаила. Три раза юный Юрген пронзил дюжего воина точно под левое ребро. Даже в ярости Юрген помнил, что надо бить в левый бок.

Все произошло очень быстро. Руки гетмана Михаила дернулись вверх, и в лунном свете его пальцы растопырились, а потом сжались в кулак. Он издал забавные булькающие звуки. Затем его колени подогнулись, и он повалился назад. Голова упала Юргену на плечо, по-братски покоясь там какой-то миг, а когда Юрген отскочил из-за этого мерзкого прикосновения, тело гетмана Михаила рухнуло вниз. Теперь он лежал мертвый у ног своего убийцы, глядя вверх. У него был жуткий вид, но он был мертв.

– Что с тобой станет? – прошептала Доротея через какое-то время. – О, Юрген, это подлый поступок. То, что ты сделал, постыдно! Что с тобой станет, мой дорогой?

– Я приму свою долю, – говорит Юрген, – без хныканья и добьюсь справедливости. Я несомненно добьюсь справедливости. – Затем Юрген поднял лицо к ясным небесам: – Этот человек был сильнее меня и хотел того же, чего и я. Поэтому я нашел единственное решение, которое наверняка поможет добиться того, что мне нужно. Я требую справедливости у небесной власти, которая дала ему силу, а мне слабость, и дала каждому из нас его желания. То, что я сделал, я сделал. Теперь судите меня.

Затем Юрген отволок тяжелое тело гетмана Михаила с видного места под скамью, на которой еще недавно сидели Юрген и Доротея.

– Покойся тут, отважный рыцарь, пока тебя не найдут. Иди же ко мне, Желанье Сердца Моего. Отлично! Превосходно! Вот я сижу со своей истинной любовью над телом своего врага. Справедливость удовлетворена, и все совершенно так, как должно быть. Ты обязана понять, что мне по наследству достался прекрасный скакун, чья уздечка отмечена диадемой, – я так понимаю, пророчески, – и на этом скакуне ты помчишься со мной в Лизуарт. Там мы найдем священника, который нас повенчает. Мы вместе отправимся в Гатинэ. Между тем надо заняться одним упущенным делом. – И он привлек к себе девушку. В этот миг Юрген ничего не боялся. Он думал: «О, если б я мог удержать этот миг! Если б мог создать несколько соответствующих стихов, чтобы сохранить этот миг в памяти! Я могу лишь облачить в слова благоуханную и пышную мягкость волос этой девушки, когда мои ладони, дрожа каждым нервом, ласкают их; и облачить в непреходящие слова блеск и смутные оттенки ее волос под этим ливнем лунного света! Ибо я забуду всю эту красоту или, в лучшем случае, вспомню этот миг весьма неотчетливо».

– Ты поступил подло… – говорит Доротея.

Юрген же говорит самому себе:

«Этот миг уже проходит, этот ужасно счастливый миг, в который жизнь еще раз встряхивает и останавливает сердце на вершине блаженства! Он проходит, и я знаю даже то, как приподнимаю нежное лицо этой девушки и замечаю на ее лице веру, покорность и ожидание: что бы будущее нам ни приготовило и что бы за счастье мы вдвоем ни познали впоследствии, мы не найдем более счастливого мгновения, чем это, которое безвозвратно уходит от нас, пока я о нем думаю, несчастный дурак, вместо того чтоб перейти к сути».

– …И только Бог знает, что с тобой станет, Юрген. Юрген же по-прежнему продолжал говорить самому себе:

«Да, что-то должно остаться мне из всего этого восторга, хотя это будет лишь ощущение вины да печаль. Я имею в виду нечто, что нужно вырвать из этого высшего мига наслаждения, который когда-то был безвозвратно утрачен. Теперь я мудрее, так как знаю, что нет менее утоляющих воспоминаний, чем воспоминания об искушении, против которого мы устояли. Поэтому я не растрачу одну известную мне настоящую страсть и не оставлю неутоленным одно желание, которое вызвало у меня сердцебиение, заставившее позабыть о благополучии Юргена. Итак, что бы ни случилось, я никогда не буду сожалеть, что не воспользовался любовью этой девушки до того, как ее у меня отобрали».

Делая подобные, по его мнению, полезные умозаключения, Юрген заметил, с изумлением вспоминая, как сильно боялся когда-то потрясти представления своей Доротеи о внешних приличиях, что она не слишком рьяно отталкивает его.

– Только не здесь, над мертвым телом! О, Юрген, это ужасно! Юрген, вспомни, что кто-нибудь может появиться в любую минуту! А я думала, что могу тебе доверять! И разве это демонстрирует уважение, которое ты испытываешь ко мне? – Она сказала это в основном из чувства долга. Между тем ее глаза стали шире и нежнее.

– Клянусь честью, во второй раз я не примирюсь со своей судьбой. И, что бы ни случилось, я никогда не буду сожалеть о том, что оставил незавершенным.

Теперь у него на устах играла улыбка, а руки обнимали смиренную девушку. Но сердце его было наполнено невыразимой подавленностью и одиночеством, поскольку ему казалось, что это не та Доротея, которую он видел в саду между рассветом и закатом…

«В моих объятиях сейчас просто очень миловидная девушка, которая не слишком осторожна в отношениях с молодыми людьми, – подумал Юрген, когда их губы встретились. – Что ж, моя жизнь – компромисс. И миловидная девушка, в любом случае, есть нечто осязаемое».

Тут он победно рассмеялся и приготовился к последующим действиям.

Но пока Юрген победно смеялся, его рука лежала на плечах Доротеи, нежное податливое лицо Доротеи было под его губами, а беспричинная тоска – в сердце, колокол в замке пробил полночь. Последовавшее вслед за этим было весьма любопытным. Когда среда прошла, лицо Доротеи начало меняться, кожа огрубела, щеки ввалились, морщины окружили глаза, и она стала графиней Доротеей, которую Юрген помнил в качестве жены гетмана Михаила. Под струящимся лунным светом рассеялись все сомнения. Она с вожделением смотрела на него, а он ласкал ее – эту чрезмерно сладострастную женщину, которая определенно была достаточно опытна, чтобы знать, кому позволять подобные вольности. А ее дыхание было несвежим и тошнотворным. Юрген, содрогнувшись, с отвращением отпрянул и закрыл глаза, чтобы отгородиться от этого чувственного лица.

– Нет, – сказал он, – это было бы нечестно по отношению к другим. По сути, это был бы тяжкий грех. Мы, сударыня, иногда должны взвешивать подобные соображения.

Затем Юрген со сдержанным достоинством оставил свою искусительницу.

– Я отправляюсь на поиски своей дорогой жены, сударыня, находясь в расположении духа, которое я весьма посоветовал вам иметь по отношению к собственному мужу.

И он пошел прямо по террасам Бельгарда, а потом повернул на юг, где на Амнеранской Пустоши был привязан его конь. Чувствовал себя Юрген очень добродетельным.