Принц Франциско де Ассизи добился того, чего желал; он получал королевскую корону и порфиру! В скором времени он вступит на престол и тогда получит возможность беспрепятственно удовлетворять все свои желания. Любил ли он королеву?
Этот вопрос менее занимал маленького, отжившего принца, чем тот, когда он опять увидится с графиней генуэзской, которая после нескольких месяцев разлуки, внезапно явилась перед ним и опять увлекла, опьянила его своими неотразимыми чарами.
Божественная Юлия, эта расчетливая женщина, вдруг представшая перед ним на маскараде, эта страшная сирена, отравившая молодость принца, которая, как мы узнаем, была виновницей его скудного развития, теперь снова в союзе с иезуитами увлекла жениха королевы в бездну; эта Ая не оставляла ослепленному принцу ни одной ясной, чистой мысли; она, более чем кто-либо, несла на своих пышных, прекрасных плечах всю тяжесть ответственности за последующие безнравственные отношения. Если бы королева нашла в принце здорового, пламенного, отвечающего на ее страстность супруга… Но не будем забегать вперед.
Роковой день, когда была совершена помолвка, приходил к концу; вечерний мрак спускался над мадридским дворцом и над улицами обширного оживленного города.
Молодая королева по окончании парадного обеда среди блестящего окружения задумчиво и печально сидела в кресле в своем будуаре. Маркиза де Бевилль стояла в глубине комнаты. Она знала, что мучило ее госпожу, что терзало ее душу.
Изабелла с тоской думала о разлученном с ней прекрасном дворянине. Образ Серрано не давал ей покоя; еще сегодня этот образ вдруг предстал перед ней, когда она положила свою маленькую мягкую ручку в дряблую руку своего кузена, который скоро должен был стать ее мужем. «О, если б это была рука Франциско!..» — подумала она.
Тот, кто сидел возле нее, был действительно Франциско, но не тот возлюбленный Франциско, который отправлялся в Бургос, а она, изнывавшая в тоске по нему, должна была весело улыбаться. Ее статс-дамы были счастливее, — маркиза сегодня за столом увиделась со своим остроумным милым Олоцагой, королева же должна была томиться!
И все-таки она была рада, что, по крайней мере, вечером ее избавили от мучительной беседы с кузеном, что ее оставили в покое, что позволили в уединении своего будуара подумать о возлюбленном ее души.
В то время как Изабелла украдкой отрезала серебряными ножницами один из темных локонов своих прекрасных волос, вкладывала его в письмо, которое писала к генералу Серрано, и отсылала в лагерь близ Бургоса с нарочным верховым, давая Франциско таким образом особенное, редкое доказательство своей безмерной милости и привязанности, молодой принц де Ассизи, закутанный в длинный темный плащ, низко надвинув на лоб испанскую шляпу, поспешно шел по худо освещенным улицам столицы. Его дорога шла поблизости Пласо Педро, а потом круто сворачивала на улицу Фобурго.
Когда он позвонил у двери знакомого нам доминиканского монастыря и ответил брату привратнику на его вопрос: «Принц де Ассизи желает быть проведен к преподобному патеру!», маленькая крепкая дверь отворилась очень быстро. Брат глубоко поклонился и прошептал благочестивое приветствие. Принц пожал ему руку.
— Проведи меня к преподобным патерам, брат привратник, — сказал он приветливо своим неестественно высоким голосом, — я надеюсь, что найду здесь и своего духовника Фульдженчио.
— Точно так, чужой преподобный патер из Неаполя также находится в Санто Мадре.
— Прекрасно, проведи меня к нему.
Принц, следуя за братом привратником, приближался к монастырскому двору, тонувшему во мраке наступившей ночи. Порывистый ветер, какой часто Дует весной с Сьерры-Гуадарамы на Мадрид, неприятно гудел среди колонн длинной открытой галереи, воздух при этом был теплым как летом и удушливо сухим.
Принц и монах дошли, наконец, до монастырского сада и пошли по его густым аллеям по направлению к инквизиционному двору, куда хотел войти принц Франциско де Ассизи.
Вдруг по одной из аллей сада скользнула монахиня, плотно закутанная в свое покрывало, но несмотря на это, принц узнал в высокой фигуре монахини графиню генуэзскую.
Он хотел было броситься за ней, но она уже скрылась в чаще кустарника.
Через несколько минут принц по темным проходам дома следовал за невидимым проводником, будучи не в силах распознать мимо скольких коридоров, перекрестков, углов он проходил; вокруг него царила непроницаемая темнота и он также, как незадолго перед тем монах Кларет, был отдан в полное распоряжение таинственного, молчаливого спутника.
Принцу де Ассизи не нужно было проходить через комнату обетов, поэтому он остановился по знаку проводника. Когда принц дернул за колокольчик инквизиционной залы, привратник внезапно исчез, и перед принцем отворилась дверь залы с черными занавесками, с черным сукном на столе и с тремя монахами в темных клобуках.
В стороне, у одного конца стола, стоял патер Фульдженчио, у другого, перед каким-то предметом, покрытым черным сукном, — низенький темноглазый монах с большой головой и короткой шеей.
Дверь заперлась за принцем. Три патера встали и поклонились Франциско де Ассизи, который ответил на их поклон.
— Я пришел, преподобный отец, попросить вас, во-первых, включать меня и впредь в ваши молитвы, во-вторых, показать вам, что я, принц Франциско де Ассизи, подписал свой брачный контракт с королевой Испании Изабеллой.
— Мы это знаем, — сказал старый патер Антонио, указывая на большой лист бумаги, исписанный старинным канцелярским почерком, — ты требуешь суммы в миллион реалов, брату казначею приказано выдать их тебе. Подпиши!
Принц подошел поближе, а монах с короткой шеей и с толстой головой поднял черное покрывало с находившегося перед ним предмета — это была шкатулка, наполненная блестящими червонцами.
Франциско, думавший лишь о том, что теперь, с помощью этого золота, он сможет предаться новым удовольствиям, не зная ни меры, ни цели, даже не взглянул на содержание квитанции и без колебаний подписал на ней свое имя мелкими буквами. Брат казначей запер шкатулку, передал Франциско серебряный ключ и с поклоном удалился.
Патер Маттео свернул бумагу, которую подписал принц. Фульдженчио, которому поручено было опекать принца, взял шкатулку, чтобы отнести ее в комнаты Франциско де Ассизи, готовившегося сделаться королем Испании; на квитанции принц подписал продажу своей свободы судьям инквизиции. Он уж давно был в их руках, но все же не настолько, как им было нужно для достижения неограниченной власти. На устах Франциско вертелось изъявление одного желания, которое должно было окончательно предать его членам этого страшного трибунала.
— Извините, преподобные патеры, — сказал он, волнуемый беспокойством и сильной страстью, — извините меня, расстающегося со своим прошлым, за одно последнее желание, прежде чем я обменяюсь кольцами с королевой. В пределах Мадрида я на минуту, вскользь, увиделся с одной женщиной, которую я любил и, как чувствую, до сих пор люблю! Графиня генуэзская явилась моим восхищенным взорам только для того, чтобы потом опять также поспешно скрыться и исчезнуть. Где она?
— Франциско де Ассизи, графиня генуэзская имеет намерение постричься в монахини! — отвечал суровым монотонным голосом старик Антонио, а глаза его, неприятно сверкавшие, были устремлены на принца.
— Графиня генуэзская хочет постричься в монахини? — воскликнул Франциско, в высшей степени изумленный, даже испуганный. — Юлия хочет похоронить себя в стенах монастыря?
— Ты называешь это похоронить себя, но мы с ней называем это спасти себя от мирского соблазна и греха! — сказал Антонио.
— О, в таком случае, умоляю вас, позвольте мне еще раз взглянуть на эту божественную женщину, доставьте мне еще один только раз блаженство, к которому стремится мое сердце.
— Просьба твоя будет исполнена, Франциско де Ассизи, ты увидишься с ней еще раз! Но только не забудь: ты можешь смотреть на нее, а не говорить с ней! Брат Мерино, проводи Франциско де Ассизи в хрустальную залу, где в настоящую минуту совершается наказание двух монахинь, преступивших обет послушания. Послушница, которую еще раз желает видеть Франциско де Ассизи, присутствует при этом наказании, чтобы живее запомнить, что обеты не снимаются даже по ту сторону гроба! — сказал старик Антонио.
Мерино, молодой монах с фанатическим блеском в глазах, встал, взял принца за руку и пошел с ним к одной из дверей, ведших в соседние залы и коридоры. Когда дверь заперлась за ними, их покрыла та же непроницаемая темнота, никому не позволявшая разглядеть, что находилось вокруг, и таким образом узнать снова место, по которому однажды проходил.
Путь через холодные, сырые коридоры огромного здания был долгий. Наконец, Мерино отворил какую-то дверь. Такой же мрак, как и прежде, окружал принца. Монах за руку повел его. Тут ему, лихорадочно взволнованному ожиданием, послышалось что-то похожее на приглушенный стон и перед ним как будто блеснул слабый свет.
— Ты у цели, Франциско де Ассизи! — вполголоса сказал монах и через несколько шагов настолько отдернул плотную черную занавеску, что взорам принца, в изумлении отшатнувшегося, почти ослепленного, представилась хрустальная зала дворца Санта Мадре, освещенная как днем.
Перед ним открылось зрелище, искусно и рассчитанно действовавшее на чувства, от которого волосы становились дыбом на голове.
В зале, стены и пол которой состояли из хрусталя в три дюйма толщиной, отвратительный черный дьявол в маске хлестал двух несчастных женщин, которые, не имея никакой одежды, кроме платка, повязанного вокруг бедер, то увертывались от страшного палача, то в страхе, обессиленные, припадали к полу. Франциско увидел, что кровавая розга, которой черный человек бил обеих стройных монахинь с искаженными от боли чертами лица, была сделана из проволоки. В толстых стеклянных стенах были Нарочно оставлены вышлифованные места, сквозь которые с ужасающей отчетливостью можно было видеть фигуры монахинь и вообще все, что происходило в хрустальной зале.
Через эти места братья наблюдали за исполнением их приказания над несчастными жертвами.
Перед одним из таких мест в ужасе стоял теперь принц де Ассизи, которому было дозволено заглянуть в эту тайную залу инквизиционного дворца, для того чтобы он мог еще раз увидеть графиню генуэзскую, бывшую свидетельницей страшного наказания обеих монахинь, преступивших обет послушания. Они должны были радоваться, что подверглись такому легкому наказанию, после которого раны их могли зажить, во всяком случае через несколько месяцев. Принц увидел на другом краю залы монахиню. Испуг и радость заставили его вздрогнуть, когда он рассмотрел ее лицо и узнал графиню генуэзскую, обворожительную Юлию с холодными чертами лица, с прекрасными глазами и формами. Он мог еще раз полюбоваться на любимую женщину, взволнованный воспоминанием о прежних отношениях с ней, жаждущий услышать из ее уст одно из тех слов, которыми она шутя подчиняла его своей власти.
В то время как он не спускал глаз с холодной, неподвижной Аи, Мутарро, отвратительный палач инквизиции, по-видимому, еще молодой, продолжал безжалостно, до крови, полосовать обнаженные плечи стонавших монахинь. Одна из них, тщетно молившая графиню генуэзскую о помощи и заступничестве, казалось, с отчаянным спокойствием переносившая все, что с ней делали, прижалась к стеклянному полу. Прекрасные, пластичные формы ее до сих пор непорочного тела могли бы очаровать и смягчить даже исполнителя страшного наказания, если бы у этого черного дьявола еще оставалось хоть какое-нибудь чувство. Но это был испытанный, недоступный жалости, жестокосердный человек. Впоследствии мы увидим, что он способен был дать еще более ужасные доказательства своего усердия.
Другая монахиня старалась увернуться от ударов палача. С раздирающим криком делала она большие прыжки и бегала по всей зале, преследуемая Мутарро, который не обращал внимания на то, что плечи и белоснежная спина его прекрасной жертвы уже были забрызганы кровью. Маленький платок, до сих пор покрывавший ее пышные бедра, развязался и был потерян во время этой ужасной беготни, так что несчастная, сама этого не замечая совсем, без покрывала старалась спастись как-нибудь от палача. Ужасное было зрелище! Такие точно приговоры осмеливались выносить своим ближним фурии инквизиционного суда!
Из-за прозрачных, отшлифованных промежутков пола выглядывали отвратительные, похотливые головы монахов.
Мутарро швырнул почти обеспамятевшей женщине окровавленный платок, потом начал хлестать другую сестру, присевшую на пол, пока она не упала, обессиленная, измученная. Только тогда он прекратил кровавую сцену и бросил несчастным сорванные с них платки. Они могли поблагодарить судей, что были посланы только в хрустальную залу. Быть может, потому, что они были молоды и прекрасны, их не отправили в отделения для пытки, находившиеся в подземельях инквизиционного дворца. Наказание, только что перенесенное ими, было игрой против того, что их ожидало бы там.
Сгорбленные, съежившиеся от боли, несчастные монахини старались прикрыть свою наготу, а затем ускользнуть вон и оставить Санта Мадре.
В то время как принц Франциско де Ассизи все еще смотрел на графиню генуэзскую, к нему подошел патер Мерино. Черный занавес, со всех сторон плотно покрывавший хрустальную залу, снова задернулся, и принца увели от восхитительной Юлии, которая теперь могла иметь неограниченную власть над влюбленным принцем, если и впредь сумела бы пользоваться ею и надлежащим образом эксплуатировать ее. В то, что у нее для этого доставало расчетливости и испорченности и что она даже намеревалась это сделать, мы уже вполне можем поверить.
В монастырском саду она заметила воспламененного любовью принца и знала, что он расспрашивал о ней, что он будет любоваться ею. С холодным удовлетворением принимала она жадные взоры «маленького Франциско», как ей угодно было называть его, а теперь с насмешливой улыбкой вышла из хрустальной залы в темные коридоры дворца.
— Какой-то незнакомый человек ждет тебя у монастырских ворот, сестра, шептал провожавший ее монах, — он одет в черный плащ, в черную испанскую шляпу и у него рыжая борода.
— Жозэ, брат великого Серрано! — тихо проговорила она. — Превосходно!
Она поспешно пошла с проводником по темным коридорам, затем по монастырскому саду и по колоннаде.
Привратник отворил маленькую дверь в стене, и Ая, закутав плечи и лицо, вышла к ожидавшему ее Жозэ.
— Принесли ли вы известие об Энрике, знаете ли вы, где Аццо?
— Все знаю, нетерпеливая союзница, они найдены. Я после долгих трудов наконец отыскал след.
— Так говорите же, где я могу найти их, ведите меня к ним!
— Пойдемте со мной, увидите обоих. Славная парочка, клянусь вам честью! Вы думаете, что я шучу? Как же вы ошибаетесь! — говорил Жозэ, рассчитывая, что каждое слово его глубоко поражало напряженно слушавшую Аю в самое сердце, полное горячей, страстной любви к Аццо.
Жозэ поспешно вышел из улицы Фобурго, рядом с Аей, мучимой ревностью и ожиданием. Они направились к роскошной Пуэрто-дель-Соль, освещенной лунным светом, где мадридская аристократия наслаждалась прохладным ночным воздухом, прогуливаясь пешком и катаясь в изящных экипажах, так что улица делалась похожей на Корсо.
Жозэ схватил руку Аи и потянул ее под тень дома, откуда они могли ясно рассмотреть всех проезжающих и проходящих. Вдруг он вздрогнул.
— Они едут, — сказал он, — подойдите сюда, вот отсюда вы можете видеть их, прекрасного цыганского князя и бледную Энрику.
Приближался экипаж с четверкой великолепных породистых арабских рысаков, которые грациозно и бодро везли легкую коляску. Даже аристократия с изумлением и с удовольствием любовалась их редкой красотой. Богато выложенная золотом упряжка украшала превосходных животных. Сзади скакали два егеря, а в легком роскошном экипаже сидели Энрика и прекрасный Аццо, дикий сын цыганского князя. Одежда их была царственно великолепна. Энрика была в роскошном белом костюме. Тонкую вуаль она откинула назад, так что ее прелестное лицо с темными, прекрасными глазами было на виду.
Аццо все еще как будто не хотел расстаться со своим Удобным цыганским костюмом, к которому он привык. Поверх своей легкой одежды он накинул вышитый плащ на пестрой шелковой подкладке, на голове была испанская шляпа. Плащ спереди застегивался таким великолепным огромным алмазом, какой едва ли можно было найти среди драгоценностей испанского королевского дома. Он сверкал точно разноцветная молния, когда незнакомцы, возбуждавшие любопытство толпы, подъехали поближе. Этот бриллиант украшал еще предка Аццо в то время, когда он управлял своим народом в далекой восточной стране, откуда был изгнан. Драгоценность эту Аццо нашел среди сотен других в завещанном ему сокровище.
Прекрасная пара ехала по Пуэрто-дель-Соль, окруженная царской пышностью, вызывая удивление пешеходов и привлекая любопытные взоры всадников. Энрика, как будто утомленная или печальная, прислонилась к мягким шелковым подушкам экипажа. Аццо старался предупреждать малейшие желания своей прекрасной донны.
Наконец они приблизились к тому месту, где стояли Ая и Жозэ. Крик удивления сорвался с гордых губ Аи. Жозэ насмешливо, злобно улыбнулся.
— Это он, а возле него презренная развратница, разрядившаяся в шелк и золото! Проклятая змея, — шептала Ая вне себя от злобы, бешенства и ревности, — так ты действительно отняла его у меня! Ну, со вторым любовником тебе посчастливится не менее, чем с Франциско Серрано! А где твой ребенок, нежная мать? Ха-ха-ха!
Ая захохотала так резко и громко, что Энрика и Аццо услышали ее и обернулись в ту сторону, откуда раздался смех. Они увидели ее страшное лицо, а возле нее рыжего Жозэ, смертельного врага испуганной Энрики, который, насмешливо кланяясь, снял свою черную остроконечную шляпу с головы.
Через несколько минут изящная коляска исчезла в толпе других экипажей и всадников.
— Куда же ты девала дочь прекрасного Серрано? — с сатанинским смехом повторила графиня генуэзская. — Ну, теперь дни твои сочтены!
— Ведь у вас дитя, наверное у вас! — с блеском в глазах прошептал Жозэ.
— Вы слишком любопытны, спросите лучше воплощенную невинность, что сейчас уехала. Ведь должна же она знать, где ее сокровище! — надменно, с суровой холодностью сказала графиня генуэзская и хотела удалиться, но потом обратилась снова к своему страшному союзнику, на лице которого, отпечаталась отвратительная страсть, — готовы ли вы к тому, чтобы в любую минуту выехать из Мадрида, в погоню за теми двумя? Теперь, увидев нас, они, должно быть, на некоторое время скроются куда-нибудь подальше.
— У меня превосходные рысаки, а оружие еще лучше! — сказал Жозэ вполголоса.
— Так поезжайте вслед за ними немедленно! Если вам удастся приблизиться к продажной развратнице, тогда…
— Тогда вы желали бы раз и навсегда отделаться от нее? Да, это действительно самый короткий путь! — докончил Жозэ, искоса глядя на Аю своими сверкающими взорами.
— Но только без шума, без огласки! Вот, возьмите этот пузырек. Он содержит десять капель превосходного бесцветного яда. Влейте несколько капель на платок или даже на лепестки душистой розы, один их запах умертвит неизбежно и быстро, так что никто не найдет ни малейших признаков яда. Спрячьте его хорошенько! Но если Аццо будет так тщательно охранять эту девку, что зам не удастся незаметно подойти к ней, тогда вы только не упускайте ее из виду. Уж я возьму ее в руки, даже без помощи яда или кинжала!
— Вы могущественная владычица ночи! Удивительная мастерица своего дела! — прошептал Жозэ, готовясь уйти.
— Погодите, вы еще не так изумитесь искусству ночной владычицы! — отвечала графиня генуэзская игордо, сухо поклонилась.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления