Онлайн чтение книги Калевала
15. Лемминкяйнен становится дважды рожденным

Дома ждала Лемминкяйнена мать — печальны были ее дни, ибо не знала она, когда вернется дорогой ее Ахти, и ныло материнское сердце от неведения: может, бродит он сейчас по мертвым скалам; может, плутает в ледяной пустыне; может, несется среди волн по пенистому морю или по колено в крови рубится в жестокой битве? Зная за собой вину, ждала мужа и красотка Кюлликки — не раз на дню смотрела на щетку, что бросил, уходя, Лемминкяйнен. И вот однажды поутру выступила на щетине кровь и потекла из щетки алая струйка. Бросилась Кюлликки тут же со слезами к свекрови:

— Сгинул мой милый Ахти, погиб на неведомой дороге: потекла из щетки алая кровь!

Взяла тотчас мать Лемминкяйнен в руки щетку — и ладони ее уж красны от липкой крови. Зарыдала она в голос, поняв, что случилась страшная беда с родным ее Кауко, что дожил Ахти до злого своего часа. Не могла мать утешиться, но не могла и отдаться безудержно горькой печали — не такова она была, чтобы оставить сына без помогли в скорбном несчастье. Коротки были ее сборы — подобрала матушка Лемминкяйнена подол рукою и, не мешкая, поспешила в угрюмую Похьолу, чтобы разузнать там о судьбе сына.

Не было у нее иной заботы — только бы разыскать бедой застигнутого Ахти, — и распрямлялись перед ней дороги, опускались горы и сходились речные берега. Так скоро добралась она в полночные страны к хозяйке Похьолы.

— Куда дела ты моего сына? — спросила мать старуху Лоухи. — Куда послала Лемминкяйнена?

— Знать не знаю, куда твой сын подевался, — ответила хозяйка Похьолы. — Дала я ему сани и лучшего коня, чтобы домой возвращался, а что дальше — не ведаю: может, разорвали его волки, или медведь поломал и высосал мозги.

— Врешь ты, Лоухи! — сказала мать-старушка. — Волки наш род не погубят, да и медведю не по зубам Ахти: он волков пальцем разбрасывает, а медведя голыми руками валит. Если не скажешь правду о Лемминкяйнене — выломаю в твоих кладовых двери и пущу все запасы по ветру!

— Ну так слушай, — завела новую речь Лоухи, — накормила я досыта Ахти и дала ему напиться, а после посадила в лодку, чтобы спустился он к дому по речным порогам. А что дальше было — не знаю: может, разбился он на порогах и сгинул в пене водопада.

— Опять врешь ты, Лоухи! — возразила мать Лемминкяйнена. — Богатырь Ахти из рыбацкого рода — не таков он, чтобы не справиться с лодкой на порогах. Говори: куда девала калевальца, или не слышишь — уже смерть твоя ходит рядом?!

Испугалась материнского гнева хозяйка Похьолы и рассказала все как было: что посылала онаудалого Лемминкяйнена за быстроногим лосем Хийси, и поймал он гордого лося, что посылала за неукротимым конем, и взнуздал он коня, и тогда отправила героя ловить длинношеего лебедя Туони, но не вернулся он до сих пор назад за невестою, за красавицей Похьолы, а что случилось с калевальцем — о том здесь никому не ведомо.

Отправилась мать на поиски пропавшего сына: волчицей бежала она по болотам, медведицей рыскала в чаще, как зайчиха, скакала по полю, точно выдра переплывала озера и реки. Встречались ей на пути скалы — расшвыривала их заклятием, преграждали дорогу деревья — наземь валила стволы, окружала ее трясина — хворостом гать мостила через топи… Долго искала — но не нашла пропавшего Ахти. Отчаявшись, спросила она у дуба о сыне, и ответил ей дуб неохотно:

— Плох мой жребий: тешут из меня колья, режут дубины, изводят на дрова, рубят и жгут на подсеке. О себе бы позаботиться — не до твоего сына!

Пошла мать Лемминкяйнена дальше искать свое родимое чадо, и повстречалась ей на пути дорога. Спросила она дорогу, не видела ли та ее золотого яблочка, что упало с яблони и закатилось на свою беду в далекую даль?

— Выпала мне жестокая участь, — сказала в ответ дорога, — то бегут по мне собаки, то верховые мчатся, то ногами путники топчут — о твоем ли мне сыне думать?

Отправилась мать куда глаза глядят и шла до ночи, пока не выплыл на небо острый месяц.

— Месяц ясный! — обратилась она к ночному светилу. — Не видел ли ты моего сына, золотого моего яблочка, серебряной моей веточки?

— До того ли мне? — ответил месяц. — Один я поставлен ночью на страже. Всю темную зиму блуждаю я по небу

и в жестокий мороз освещаю страны — лишь летом дает мне солнце отдых.

Снова ни с чем отправилась мать Лемминкяйнена в путь, не зная, кого бы еще расспросить о сыне, а когда вышло навстречу ей солнце, то взмолилась она к нему, как к последней надежде, ибо если и всевидящее солнечное око не ведает о бедном Ахти, то напрасны тогда все ее поиски. Но ответило солнце, что известно ему о несчастном Лемминкяйнене и тяжелы его вести: погиб Ахти в глубоких водах Туонелы — разрублен на части и отдан водопаду в темных недрах Маналы.

Зарыдала о потере мать, но так велика была ее любовь к Лемминкяйнену, что не убила в ней надежду и эта весть.

Скоро собралась она к кузнецу Ильмаринену и попросила его выковать грабли с медной ручкой и железными зубьями — в сто сажен должны быть зубья, и в версту должна быть ручка. Так и сделал Ильмаринен, великий кузнец, и по обычаю хороша была его работа.

Взяв с собою эти грабли, спустилась мать Лемминкяйнена в нижний мир к берегам черной Туонелы. По пути упросила она солнце, самому Укко светящее, сойти с небес и посветить так, чтобы пар поднялся в подземных странах, чтобы уснуло злое племя Туонелы и ослабло царство Маны. Вняв материнской беде, спустилось солнце на развилку березы да так засветило, что поднялся в нижнем мире пар и погрузил в дрему злое племя, оставив страну Маны без сил. А как уснули в подземной Туонеле все молодцы с мечами, мужи с копьями и старики с дубьем, оставило солнце березу и взлетело на прежнее место.

Направилась мать Лемминкяйнена вдоль шумного потока, бороздя граблями дно черной реки, но ничего не нашла в бурливых водах. Тогда зашла она по колено в волны, глубже опустила грабли, провела ими по течению и против и выловила из глубин рубашку сына, подцепила его чулки и шапку. Смирив свою тяжкую печаль, зашла мать по пояс в воду, вновь опустила грабли, и подцепили тогда железные зубья большой сноп. Поднялись грабли, но не сноп показался над потоком Маны — зацепили зубья тело бедного Лемминкяйнена. Вытянула мать на берег печальную добычу и увидела, что, кроме жизни, не хватает в рассеченном теле частей — нет руки, бедра, головы и спинных костей. Заплакала мать над сыном, и — тут как тут — прокаркал ей ворон:

— Не оживают мертвые — гляди: уже сиги его поели, и щуки ободрали плечи. Брось тело обратно в реку Туонелы — пусть станет там герой трескою или обратится тюленем.

Но не послушала мать черную птицу, не бросила сына в воду — снова опустила она грабли и до тех пор бороздила дно подземной реки, покуда не отыскала все недостающие части.

Принялась затем мать составлять молодое тело Лемминкяйнена: стала примерять кость к кости, считать и связывать жилы — складывала она сына таким, каков он был прежде, и приговаривала знахарские заклятия:

Собрала мать тело Лемминкяйнена, составила кости и скрепила жилы — вроде то же оно, что было прежде, но зияют на нем раны и нет в нем жизни. Поняла старушка, что не обойтись ей без целебных медовых мазей — не залечить без них иссеченного тела, не пробудить биение сердца, не открыть сыну уста для дыхания и песен. Позвала она пчелу, легкого человечка, царицу лесных цветов, и попросила ее слетать в душистую Метсолу, в благовонную Тапиолу, — попросила осмотреть ароматные цветочные чашеч-ки и принести к сумрачным берегам Туони пыльцу, нектар и медовые соты.

Все исполнила пчела — слетала в душистую Метсолу, в благовонную Тапиолу, собрала пыльцу и нектар, высосала на лугах сто цветов расцветших, сварила языком целебный мед и принесла его матери Ахти. Приняла старушка мазь, натерла Лемминкяйнену раны, заврачевала несчастному растерзанное тело — и срослось мясо, затянулись раны, сошлась рассеченная кожа: лежит Ахти как живой, только не бьется его сердце и молчат уста.

Тогда вновь позвала мать пчелу и попросила ее слетать в иные страны — за девять морей, на дальний остров с медовыми полянами, где живет племя малых людей.

— Там, в новом доме Тури, в жилище Палвойнена, где дым выходит в дыру на крыше, — сказала мать Лемминкяйнена, — варится благодатный мед и чудодейственные мази, что лечат лучше всех земных снадобий. Принеси мне, легкий человечек, этих мазей, чтобы помогла я беде сына!

Полетела пчела за девятое море — без отдыха мчалась три дня, ни присев по пути ни на камыш, ни на прибрежную иву, — и отыскала среди равнины вод остров с медовыми полянами. Там, в доме Тури, нашла она в глиняных кувшинах и медных котлах готовый мед и сваренные мази: были котлы у малого племени шириною в палец, а у кувшинов горла — с ноготь. Все мази собрала пчела и, жужжа, поспешила обратно: семь чашек несла она на спине, шесть полных чашек держала в лапках.

Взяла мать Лемминкяйнена принесенные меды и намазала ими бездыханное тело Ахти. И тут же забилось сердце героя, ожило в груди дыхание, но еще нет в богатыре полной жизни — по-прежнему не открывает Лемминкяйнен глаз и не может вымолвить слова.

Последняя надежда осталась у матери — в третий раз попросила она пчелу:

— Слетай, милая, за девятое небо! Найдешь ты там дивные меды — сам Укко им хозяин. Боги варили эти чудные мази: лечат они от всех недугов, и даже смерть им подвластна. Обмакни в тот мед крылья, принеси дивных снадобий бедной матери!

— Не знаю я туда пути, — ответила пчела, — из слабого я народа и никогда в те выси не летала.

— По силам тебе эта дорога, — сказала мать Ахти. — Полетишь ты выше месяца, но ниже солнца, между дивных небесных звезд: в первый день висок луны заденешь, — на другой — нырнешь под лопатку Медведицы, на третий — взовьешься над спиной семизвездья, а там уже недолог путь до престола Укко.

Поднялась пчела ввысь на быстрых крыльях — взлетела над двором месяца, коснулась лопатки Медведицы, пронеслась над спиной ее семизвездной и помчалась в кладовые бога. Отыскав место, где на солнечном огне готовились в серебряных кувшинах меды и вываривались в золотых котлах мази, набрала пчела в рожки того меда, а в чашки чудодейных мазей и слетела с небес обратно в Маналу.

Приняла старушка у пчелы мази, взяла на язык отведать и возрадовалась: то это было средство, которое она искала. Натерла она сына снадобьем, и тут же пробудился Лемминкяйнен от сна, сразу вышел из мертвой дремоты.

— Долго же томил меня сон! — сказал веселый Ахти. — Зато и выспался на славу!

— Спал бы ты без меня и дальше! — обрадовалась мать. — Но скажи, сынок, кто отправил тебя в царство Маны, кто бросил в реку Туонелы?

— Один убогий пастух — старикашка из дремотной страны, — ответил Лемминкяйнен. — Вынул он из волн Туонелы змею и пронзил меня ею, а я не знал, что с раной делать — не ведаю я заклятий от укусов змей и не знаю об их рождении.

— Эх, беспечный герой! Богатырь безмятежный! — засмеялась мать. — Шел ты заклинать чародеев, а сам даже от язв змеиных не знаешь спасения!

И рассказала она Лемминкяйнену о происхождении гадов — о рождении змеи… Начало змеи пошло от воды: родилась она в волнах из мозгов утки и слюны злой Сюэтар, что плевала ядом в воду, — растянули волны слюни, и смешались они с мозгами утки, которые не доклевал ястреб, а потом спекло их вместе солнце в ядовитого гада, и шипящий прибой отбросил змею на берег…

Рассказав о начале змеи, увидела мать, что совсем уже оправился Лемминкяйнен — стал сильней и краше, чем прежде, — и тогда спросила она сына: что еще ему надо?

— Хочу изловить лебедя в черных водах Туонелы, — сказал удалой Ахти. — Осталось мое сердце с красавицей Похьолы, а без лебедя не отдаст мне старуха Лоухи дочку.

— Пусть плывет лебедь с миром! — взмолилась мать. — Пусть живет спокойно в священной реке Туонелы! На беду свою поехал ты свататься в Похьолу! Благодари судьбу, что сызнова родился на свет, что вышел живым из Маналы, — в другой раз спасти тебя уж не удастся! Давай-ка, сынок, вернемся домой, в родные пределы.

Смирился Лемминкяйнен и отправился со старушкой-матерью, дважды подарившей ему дыхание, домой, в родную Калевалу.