Онлайн чтение книги Кенилворт Kenilworth
Глава XXXIII

Возвратимся в башню Мервина, или, вернее, в темницу, где несчастная графиня Лестер томилась в неизвестности и нетерпеливом ожидании. Она понимала, что в царящей суматохе ее письмо могут не сразу вручить графу и пройдет некоторое время, пока Лестер найдет возможность оставить Елизавету, чтобы навестить свою Эми в ее тайном убежище.

«Я не должна ждать его раньше ночи, — убеждала она себя, — он не может отлучиться от своей августейшей гостьи, даже чтобы повидать меня. Я знаю, он придет раньше, если будет возможно; но я не буду ждать его до ночи». И все же она ждала его ежеминутно, хотя и пыталась убедить себя в бесполезности ожидания. Малейший шорох она принимала за торопливые шаги Лестера, стремящегося поскорее заключить ее в свои объятия.

Физическое утомление в сочетании с душевной тревогой, неизбежной при такой томительной неопределенности, окончательно расстроили нервы Эми, и она стала опасаться, что утратит самообладание, которое ей было так необходимо для предстоящего объяснения. Но, несмотря на свою избалованность, Эми обладала большой силой воли и на редкость здоровым организмом, закаленным пребыванием на свежем воздухе, в лесах, где она часто охотилась вместе с отцом. Она призвала на помощь все свои душевные и телесные силы, ни на минуту не забывая, что судьба ее во многом зависит от того, удастся ли ей сейчас сохранить власть над собой. Она молила бога, чтобы он укрепил ее душу и тело, и твердо решила не поддаваться нервному возбуждению, которое могло бы ослабить ее силы.

Тем не менее, когда на башне Цезаря, находившейся неподалеку от башни Мервина, торжественно загудел большой колокол, возвещавший о прибытии королевы, беспощадный звон так резал ее обостренный напряженным ожиданием слух, что она чуть не кричала от боли при каждом оглушительном ударе.

Спустя некоторое время маленькая комната озарилась яркими вспышками фейерверка. Бесчисленное множество огней взлетело в воздух, они кружились, сталкивались, обгоняли друг друга, следуя своим предначертанным путем, подобно огненным призракам или танцующим сказочным саламандрам. Графине показалось сначала, что каждая ракета бьет ей прямо в лицо, взрывается так близко, что каскады искр обдают ее жаром. Объятая ужасом, она отшатнулась от окна, но, опомнившись, сделала над собой усилие и вернулась обратно, чтобы взглянуть на зрелище, которое в других обстоятельствах показалось бы ей захватывающим. Величественные башни замка были окружены гирляндами искусственных огней или увенчаны коронами бледного дыма. Озеро багровело, подобно расплавленному металлу, а над его поверхностью взвивались ракеты, разбрасывая в воздухе мириады огней; они взлетали, падали с шипением и ревом, изрыгали пламя, как заколдованные драконы, веселящиеся над пылающим озером.

Ракеты, продолжавшие гореть и на воде — обычное явление в наши дни, — казались тогда настоящим чудом.

Даже Эми была на мгновение захвачена невиданным доселе зрелищем.

— Раньше я считала это колдовством, — произнесла она, — но бедный Тресилиан объяснил мне, как это делается. Великий боже! Да не уподобится мое Долгожданное счастье этому мишурному блеску! Пусть жизнь моя не окажется яркой вспышкой, которую тотчас же поглощает окружающий мрак… неверным огоньком, взлетающим на краткий миг в воздух лишь для того, чтобы сразу угаснуть… О Лестер! После всего, что ты говорил мне… после всех твоих клятв, после уверений, что Эми — твоя любовь, твоя жизнь… Неужели ты и есть тот волшебник, по мановению которого возникают эти чудеса, а я любуюсь ими вдали от всех, как изгнанница, как узница?

Со всех сторон безостановочно неслись звуки музыки; казалось, не только Кенилвортский замок, но и вся страна празднует торжественный всенародный праздник. Тоска и отчаяние еще сильнее сжимали сердце Эми, а нежные мелодии то замирали вдали, словно сочувствуя ее печали, то звучали совсем рядом, издеваясь над ее горем своим бесстыдным неудержимым весельем.

«Музыка эта подвластна мне, — думала она, — мне, потому что создана им; но я не могу крикнуть: „Молчите, я не в силах слушать!“ Последняя из поселянок, пляшущих там, вольна распоряжаться этой, музыкой скорее, чем я, законная хозяйка замка!»

Мало-помалу шум празднества смолк, и графиня отошла от окна. Наступила ночь, но луна достаточно ярко освещала комнату, так что Эми смогла сделать все приготовления, которые сочла необходимыми. Она надеялась, что Лестер придет к ней, как только в замке все успокоится, но в то же время ее мог потревожить какой-нибудь непрошеный гость. На ключ Эми не могла полагаться: ведь вошел же в комнату Тресилиан несмотря на то, что дверь была заперта изнутри. Однако единственное, что она могла придумать для своей безопасности, это загородить дверь столом, чтобы грохот предупредил ее, если кто-либо попытается войти. Приняв эти меры предосторожности, несчастная опустилась на кровать. Прошло несколько часов томительного ожидания, но в конце концов усталость одержала верх над любовью, страхом, горем и даже тревогой перед неизвестным. Эми уснула. Да, она уснула. Индеец, привязанный к столбу, спит в промежутках между пытками! А долгие душевные муки, подобно телесным, притупляют чувствительность страдальца, и неминуемо наступает момент летаргического забытья, прежде чем вернется ощущение острой боли, которую эти муки причиняют.

Графиня проспала несколько часов. Ей снилось, что она находится в старом замке Камнор и слышит тихий свист, которым обычно Лестер со двора давал знать о себе, когда неожиданно приезжал навестить ее.

Но на этот раз вместо свиста она услышала своеобразный звук охотничьего рога — так трубил ее отец, возвещая, что затравлен олень; «mort» note 107Смерть (франц.). — называли его охотники.

Она подбежала к окну, выглянула во двор и увидела множество людей в траурных одеждах. Старый священник собирался служить панихиду. Вот Мамблейзен в старинном одеянии, подобно древнему герольду, высоко поднимает щит с изображением черепов, перекрещенных костей и песочных часов, расположенных вокруг герба, на котором она могла различить только графскую корону. Старик посмотрел на нее с бледной улыбкой и спросил: «Скажи, Эми, правильно ли все это расположено на щите?» Как только он замолк, рог вновь издал свой печальный, душераздирающий, смертельный стон, и Эми проснулась.

Ее разбудили уже настоящие звуки труб и рогов, раздававшиеся со всех сторон, но возвещали они не о смерти, а о веселом празднестве. Трубы напоминали гостям Кенилворта, что сегодняшние развлечения начнутся великолепной охотой на оленя в соседнем парке. Эми вскочила со своего ложа, прислушалась, увидела, что первые лучи утреннего солнца уже пробиваются сквозь решетку ее окна, — и до боли остро осознала, где она находится и как плачевно ее положение.

— Он не думает обо мне, — сказала она, — он не придет! Его гостья — королева, так что ему до того, в каком из углов его громадного замка я, несчастная, изнываю от сомнений, которые скоро перейдут в отчаяние!

Но в тот же миг за дверью послышался шорох — казалось, кто-то осторожно пытается открыть ее. Сердце Эми затрепетало от радости и страха. Поспешно отодвинув приставленный к двери стол, она, прежде чем отпереть ее, спросила из предосторожности:

— Это ты, любовь моя?

— Да, моя графиня, — раздался ответный шепот.

Она распахнула дверь и с криком: «Лестер!» — обвила руками шею закутанного в плащ мужчины, стоявшего на лестнице.

— Нет, не совсем Лестер, — ответил Майкл Лэмборн, крепко сжимая ее в объятиях. — Не совсем Лестер, моя прелестная и нежнейшая герцогиня, но тоже хороший человек.

Нечеловеческим усилием графиня высвободилась из наглых и грязных объятий пьяного грубияна и, отбежав на середину комнаты, остановилась; отчаяние придало ей мужества.

Лэмборн, входя, опустил полу плаща, который прикрывал лицо, и она тотчас же поняла, что перед нею беспутный слуга Варни. Если не считать его ненавистного хозяина, Эми больше всего боялась, что ее узнает этот человек. Но она еще до сих пор оставалась в дорожном платье, которое меняло ее внешность. Кроме того, Лэмборн никогда не видел ее вблизи, и она надеялась, что он ни о чем не догадается. Зато она хорошо знала его, так как Дженет не раз указывала на него, когда он проходил по двору, и рассказывала о его злодеяниях.

Впрочем, графиня могла бы не опасаться, что Лэмборн узнает ее, если бы понимала, насколько он пьян. Правда, это едва ли послужило бы ей утешением и уменьшило опасность, которой она подвергалась в присутствии такого человека, в таком месте и при таких обстоятельствах.

Лэмборн захлопнул за собой дверь, когда вошел, и, скрестив руки, как бы насмехаясь над отчаянием Эми, продолжал:

— Слушай, прекраснейшая Каллиполис или прелестнейшая графиня в лохмотьях и божественная герцогиня темных закоулков, если ты ежишься, как курочка на вертеле, чтобы доставить мне больше удовольствия, когда я начну тобой лакомиться, то не трудись понапрасну. Мне куда больше по душе первая встреча, а теперешний твой вид так же мало нравится… — Он сделал шаг вперед и покачнулся. — Что за проклятый неровный пол! Порядочный человек может сломать себе шею, если не умеет ходить, как плясун по канату.

— Ни с места! — закричала Эми. — Не приближайся ко мне, если дорожишь жизнью.

— Ого, дорожишь жизнью! Ни с места! Это почему же, сударыня? Чем тебе Майкл Лэмборн не пара? Я побывал в Америке, душечка, стране золота, и привез его целую кучу.

— Добрый человек, — сказала графиня, устрашенная наглыми и решительными повадками грубияна, — прошу тебя, удались и оставь меня.

— Так я и сделаю, милочка, когда мы с тобой наскучим друг другу, — ни на миг раньше. — Он схватил ее за руку; не в силах больше защищаться, Эми принялась отчаянно кричать.

— Можешь визжать, коли тебе охота, — сказал он, продолжая крепко держать ее. — Я слыхал рев океана, а он будет погромче; на женский визг я обращаю не больше внимания, чем на мяуканье кошки. Черт побери! Я слыхал сотни таких воплей, когда мы, бывало, брали город приступом.

Однако крики графини доставили ей неожиданную помощь в лице Лоренса Степлза, который услышал их в своей каморке и вбежал как раз вовремя, чтобы избавить ее от опасности быть узнанной, а может быть, и от жестокого насилия. Лоренс тоже был пьян после ночной попойки, но, к счастью, винные пары подействовали на него иначе, чем на Лэмборна.

— Что за дьявольский шум тут в тюрьме? — заорал он. — Как?! Мужчина и женщина в одной камере?! Это против правил! В моих владениях все должно быть пристойно, клянусь оковами святого Петра!

— Убирайся к себе вниз, пьяная скотина, — оборвал его Лэмборн. — Не видишь разве, что мы с этой леди желаем остаться наедине?

— Добрый сэр, достойный сэр! — взмолилась графиня, обращаясь к тюремщику. — Сжальтесь! Спасите меня от него!

— Она дело говорит, — сказал тюремщик, — и я за нее заступлюсь. Я люблю моих узников, и под замком у меня сиживали люди ничем не хуже тех, что сидят в Ньюгете или Комптере. А раз она принадлежит к моим овечкам, то я никому не позволю тревожить ее. Отпусти женщину, или я прошибу тебе башку ключами!

— А сперва я превращу твое брюхо в кровяной пудинг! — закричал Лэмборн, схватившись левой рукой за кинжал, а правой все еще сжимая руку графини. — Прочь отсюда, старый хрыч, жизнь твоя только на связке ключей и держится!

Лоренс перехватил руку Лэмборна и не дал ему обнажить кинжал.

Пока Майкл пытался оттолкнуть его, графиня внезапно рванулась, оставила перчатку в руке насильника и, выбежав из комнаты, бросилась вниз по лестнице; в то же мгновение она услышала шум от падения на пол двух грузных тел, отчего страх ее возрос еще больше.

Наружная дверь не помешала ее бегству, так как Лэмборн, входя, оставил ее открытой. Эми благополучно сбежала вниз и бросилась к «Забаве» — на первый взгляд ей показалось, что там легче скрыться от преследования.

Тем временем Лоренс и Лэмборн катались по полу комнаты, крепко вцепившись друг в друга. К счастью, ни одни из них не имел возможности вытащить кинжал. Лоренс, однако, изловчился и хватил Майкла по лицу своими тяжелыми ключами; Майкл же, в свою очередь, сдавил тюремщику горло с такой яростью, что у того изо рта и носа хлынула кровь, и когда один из слуг, привлеченный шумом драки, вошел в комнату и не без труда рознял дерущихся, они представляли собой отвратительное зрелище.

— Чтоб вам обоим сдохнуть, — воскликнул добросердечный посредник, — а особенно тебе, мистер Лэмборн! Какого дьявола вы сцепились и катаетесь по полу, как два пса на бойне?

Вмешательство третьего лица несколько отрезвило Лэмборна, и, поднявшись на ноги, он ответил уже без прежнего бесстыдства:

— Мы дрались из-за девчонки, если хочешь знать.

— Из-за девчонки! А где она?

— Должно быть, улизнула, — ответил Лэмборн, оглядевшись вокруг, — если только Лоренс не проглотил ее. В его мерзком брюхе умещается такое множество обиженных девиц и угнетенных сирот, как у великана из легенд о короле Артуре. Он пожирает их целиком — с телом, с душой и имуществом; это его любимая еда.

— Э, э! Не в том дело, — возразил Лоренс, неуклюже поднимаясь с пола, — у меня под замком сиживали люди почище тебя, мистер Майкл Лэмборн, и ты тоже рано или поздно очутишься на моем попечении. Наглая рожа не спасет твои ноги от колодок, а шею — от пеньковой веревки.

Не успел он произнести этих слов, как Лэмборн снова бросился на него.

— Нет уж, нечего начинать сызнова! — закричал слуга. — Или я позову мистера Варни, то есть сэра Ричарда! Он живо усмирит вас обоих; я только что видел, как он проходил по двору.

— Неужто? — всполошился Лэмборн, хватая таз и кувшин, стоявшие в комнате. — В таком случае за дело, вода! Прошлой ночью я собирался навсегда распрощаться с тобой, когда плавал, изображая Ориона, словно пробка в бочке бродящего эля.

С этими словами он принялся мыть лицо и руки, уничтожая следы драки и кое-как приводя одежду в порядок.

— Что ты с ним сделал? — тихо спросил слуга тюремщика. — Рожа у него ужасно распухла.

— Я только смазал его связкой ключей, да и то слишком большая честь для такой мерзкой хари. Никто не смеет обижать или оскорблять моих узников. Это мои драгоценности, поэтому я и запираю их в надежную шкатулку. Итак, сударыня, бросьте причитать… Черт побери, где же она? Ведь здесь была женщина!

— Не иначе, как вы все сегодня помешались, — сказал слуга. — Никакой женщины я здесь не видел, да и ни одного мужчины тоже, а застал только двух скотов, катающихся по полу.

— Ну, значит, мне конец! — воскликнул тюремщик. — Тюрьма рухнула, вот и все. Рухнула Кенилвортская темница, самая надежная темница от здешних мест до Уэльских болот, — продолжал сетовать он. — Рыцари, графы и короли могли спать здесь так же спокойно, как в лондонском Тауэре. Темница рухнула, узники сбежали, и тюремщику грозит виселица!

С этими словами он удалился в свою каморку — то ли для того, чтобы продолжать причитания, то ли для того, чтобы выспаться и протрезвиться.

Лэмборн и слуга последовали за ним и хорошо сделали, так как тюремщик по привычке уже было собрался повернуть ключ в замке, и, не находись они достаточно близко к двери, чтобы помешать ему, им предстояло бы удовольствие очутиться в заключении в той самой башне, откуда только что освободилась графиня.

Несчастная женщина, оказавшись на свободе, бросилась, как мы уже говорили, к «Забаве». Она видела этот нарядный уголок парка из окна башни Мервина и в момент бегства решила, что среди бесчисленных беседок, фонтанов, статуй и гротов сумеет найти себе убежище. Она намеревалась спрятаться там, пока какой-нибудь счастливый случай не пошлет ей защитника, которому она сможет рассказать о своем бедственном положении и с его помощью добиться свидания с супругом.

«Если бы я только могла найти моего проводника и узнать, передал ли он письмо, — думала она. — Ах, если б мне теперь встретился Тресилиан! Я бы доверилась его честности и открыла ему свою тайну, рискуя даже навлечь на себя гнев Дадли, — лишь бы избежать новых оскорблений со стороны разнузданной челяди. Нет, уж больше я не решусь заходить в закрытые помещения. Подожду еще, посмотрю, что будет, — среди стольких людей должна же найтись добрая душа, которая поймет меня и посочувствует мне».

В самом деле, многие заходили в «Забаву» и прогуливались там, но шли они оживленными группами по четыре-пять человек, смеясь и болтая, полные веселья и радости.

Убежище, выбранное Эми, легко давало ей возможность избежать любопытных взоров. Нужно было лишь отойти в самую отдаленную нишу грота, украшенного простыми каменными изваяниями, покрытыми мхом скамьями и стоящим в глубине фонтаном. Там Эми могла спрятаться и подождать, когда любопытство заведет в это романтическое пристанище какого-нибудь одиноко блуждающего человека, которому она могла бы открыться. В ожидании такого случая она взглянула в прозрачный бассейн у бесшумного фонтана и была поражена своим отражением в его зеркальной глади: она усомнилась, захочет ли вообще какая-либо дама (а Эми рассчитывала главным образом на сочувствие женщин) вступить в беседу с такой подозрительной личностью — столь жалкой и некрасивой показалась она себе самой. Рассуждая, как подобает женщине, для которой внешний вид в любых обстоятельствах является делом первостепенной важности, и как подобает красавице, которая в какой-то мере полагается на силу своих чар, она сняла дорожный плащ и капор и положила их рядом, чтобы при появлении Варни или Лэмборна набросить на себя эту безобразную одежду, прежде чем незваные гости успеют пройти грот до конца.

Под плащом на ней был надет какой-то театральный костюм, в котором она могла сойти за одну из участниц предстоявшего зрелища. Уэйленд ухитрился раздобыть ей этот костюм на второй день их путешествия, убедившись на опыте предыдущего дня, сколь полезно выдавать себя за актеров.

Эми занялась своим туалетом со всей поспешностью, на какую была способна: водоем фонтана мог служить одновременно и зеркалом и умывальником, и Эми не замедлила воспользоваться этой возможностью. Затем она взяла в руки свой ларчик с драгоценностями, надеясь найти в них полезных заступников, и, удалившись в самый темный и скрытый уголок, присела на дерновую скамью и принялась ждать, пока судьба пошлет ей милостивого защитника или хоть какую-нибудь возможность спасения.