Онлайн чтение книги Классическая драма Востока
Тикамацу Мондзаэмон

Новая лодка легко плывет,

Са-ёй-ёй!

Закрутила красотка меня, увлекла —

"Новая лодочка любви!"

Са-ёй-ёй!

Я и ты,

Ты и я,

Вместе сливаются два ручья,

Ситтонтон-ситтонтон.

Тихо-тихо, как сквозь сито,

Капли сыплются с весла.

Сыплются капли,

Льются речи.

Волна — изголовье

Для тайной встречи,

Ситтонтон-ситтонтон.

Я хотел бы вечно пить

Из твоей прекрасной чары,

Очарованный тобой.

Эта чара, чара, чара,

Словно полная луна

Над равниною Мусаси,

Ситтонтон, налей вина!

Как шумно веселятся

На разукрашенной ладье,

Плывущей

По реке Намадзу!

Но эти люди, кто они?

Хоть чайный домик в Сонэдзаки [324] Сонэдзаки — квартал любви в северной части Осака. На лодке с домиком… — Крытая на манер гондолы увеселительная лодка. Айдзу — местность в нынешней префектуре Фукусима на севере главного острова, оттуда поставлялись мед и воск. Нанива — старинное название города Осака.

Осиротел, —

Его хозяин умер, —

Но все ж почтенная вдова

Успешно продолжает дело,

И дело сладкие плоды приносит

В руках хозяйки о-Камэ,

Которая еще сама цветет

Богатым цветом!

Хозяйка

На лодке с домиком

Плывет к святым местам.

Веселая компания на лодке.

Красотка — девушка Когику,

А с ней богатый гость

Из северного края Айдзу,

Набитый туго денежный мешок,

Купец, известный здесь

По прозвищу "Свеча",

Точнее —

"Восковая Свечка".

Изрядно он сумел разбогатеть,

Торгуя воском,

И вот без удержу бахвалится богатством,

Сорит деньгами,

Чтоб слава не растаяла его,

Как тает воск,

Когда горит свеча.

На днях он в Нанива приехал

И сразу начал посещать

Квартал веселья — Сонэдзаки

И прилепился всей душой

К селению любви.

Его пленила

Девушка Когику

Из "Дома радости" — Тэннодзия.

Простак в красотку по уши влюбился.

Прилип, как воск,

Улещивает, тешит,

Зовет в театр, на богомолье,

Он домогается ее любви,

Пригоршнями бросает деньги.

И вот увеселительная лодка

Плывет, качаясь, в сторону Нодзаки.

Жара запаздывает нынче.

Все сроки сдвинулись —

Ведь високосный год [325] Ведь високосный год.  — Периодически в лунный год вставлялся лишний месяц, и сезоны как бы сдвинуты назад. Считается четвертая луна, на самом деле — третья. Еще холодно: это, собственно, ранняя весна. На высоте Орлиной восседая…  — Согласно буддийским легендам, Сакьямуни (Будда), некогда восседая на Орлиной горе — в Индии, преподал свое учение, запечатленное в "Сутре Лотоса". Амида и Кандзэон — его воплощения (аватары). Бодхисаттва Кандзэон, по-санскритски Авалокитешвара, в Японии превратился в женское божество — Каннон, видимо, под влиянием культа богини солнца Аматэрасу, а также, возможно, разных среднеазиатских культов. Существует множество изображений Каннон и тридцать три места, где ей поклоняются. В Нати (местность и город в префектуре Вакаяма), в храме Кумано, находится золотая статуя Каннон — в венце, восседающая на лотосе. Согласно народным поверьям, исполняет желания..

Уже четвертая луна,

А в лодке зябко.

Прохладный ветер дует вдоль реки.

Да не беда!

Любовные утехи горячат.

Гуляки согреваются вином

И знай себе поют:

"Ситтонтон, ситтонтон,

Са-ёй-ёй!"

Вселюбящий, всезрящий Будда,

Он одарил нас в древние века,

На высоте Орлиной восседая,

Благим законом,

Святою сутрой Лотоса… Теперь

Его мы "Амида" зовем —

"Владыкой Западного рая".

Он — в этом бренном мире

Из сострадания

Явил себя,

Как бодхисаттва Кандзэбн,

И милостиво нам дарует помощь

В долине трех существований:

В прошедшем,

В будущем и в настоящем.

И вот уже подряд три года

Мы чествуем и славим

Вселюбящего Кандзэона.

В год "Кабана

И брата младшего Земли" [326] В год "Кабана//И брата младшего Земли"  — то есть в 1719 г. Он обозначен при помощи двух циклических знаков, принятых для счета времени на Дальнем Востоке. —

(Всего два года

Прошло с тех пор) —

В на горном храме Кумано

Торжественно воздвигли

Большое изваянье Кандзэона,

И все могли

Святому бодхисаттве поклониться

И умолять о помощи смиренно.

Все… даже люди,

В невежестве погрязшие,

В пороках,

Живущие в трущобах и лачугах,

Хранящие десяток медяков

На дне лоскутной ладанки для четок,

Где их не видит зоркий солнца луч,

В каком-нибудь игольнике,

В тряпице…

О, даже эти бедняки

Достали

Последние свои гроши

И принесли их в дар

Святому чудотворцу…

И милостивый Кандзэон,

Схватив их тысячью

Благословенных рук,

Внезапно вспыхнул золотым сияньем

И превратился в золотого Будду.

Прошедшею весной

Толпа паломников

Пошла на богомолье

В далекий край Ямато [327] В далекий край Ямато.  — Старая провинция Ямато (теперь префектура Пара) находится на довольно далеком для пешеходов расстоянии от города Осака. Принц Сётоку (574–622) — просвещенный правитель, насаждавший буддизм в Японии. Отмечалась дата его успения. Храм Хорюд-зи, выдающийся памятник архитектуры, был основан принцем Сётоку. "Отдернута завеса — перед "чудотворной" статуей после обновления храма.,

В храм Хорюдзи,

Чтоб поклониться

Святилищу, где чтится принц Сётоку"

Одиннадцать веков

Исполнилось со дня его кончины…

А он был тоже воплощеньем

Всезрящего, вселюбящего Будды.

А нынешней весной

В селении Нодзаки,

В нагорном храме

"Отдернута завеса"

И очам

Чудесное явилось изваянье

Всемилостивейшего Кандзэона.

И тысячи паломников туда

Стекаются со всех сторон…

И там, в горах,

Где так печально и пустынно,

Когда осыплется вишневый цвет,

Спешат по всем дорогам вереницы

Мужчин и женщин,

Старых, молодых,

Как будто гонит их нагорный ветер.

Но ветер,

Летящий по небу,

Не в силах разметать,

Как лепестки,

Веселые и пестрые наряды,

Еще пестрей, чем вешние цветы.

Паломники

Подыгрывают на губах,

Изображая звуки сямисэна:

"Туда идут, трень-трень.

Назад бредут, трень-трень.

Трень-трень целый день…"

Деньжата сыплются…

А хорошо

В увеселительной кататься лодке,

И лучше, если пригласят тебя,

Чем самому ее нанять.

Что ни толкуй,

Так больше прибыли и толку.

Весною прибыла вода,

И лодки

Плывут гуськом вдоль дамбы Токуан:

Нос упирается в корму,

Все лодки словно

Один большой корабль!

Вот восседает Восковая Свечка.

Взгляните-ка на этого гуляку!

Он так сияет,

Как будто начинен самодовольством.

Он льнет к своей Когику,

Заводит с ней

Любовную игру

И шепчет на ухо…

Вся жизнь Когику

Лишь одному посвящена:

Мужским желаньям льстить и угождать.

Противиться она не смеет,

И все же

Ей совестно, когда любовник.

Без всякого стыда

Заигрывает на глазах у всех.

Она еще так молода,

Еще неопытна —

И поневоле

Краснеет и смущается…

Причал.

Когику

Легко, одним прыжком,

На берег прыгает из лодки.

Широкий капюшон [328] Широкий капюшон//Надвинут на глаза…  — Девушки из веселого квартала не выщипывали себе бровей, как это делали, по обычаю, замужние женщины. Но ремесло Кошку выдает слишком нарядный для купеческой жены пояс нагоя (из города того же наименования).

Надвинут на глаза

И прячет черную черту бровей —

Продажной девушки примету,

Но модный пояс нагоя

Повязан, высоко,

Такой купецкие не носят женки.

Да, он — ярлык с высокою ценой,

И у мужчины

При этом виде падает душа.

Любой вдруг ослабеет,

Дрожит, как капля

На острие листа бамбука.

Благоразумие, расчет и верность —

Все сразу за борт полетит!..

Зеваки

Теснятся, толпятся,

Приметив прекрасный цветок.

Так на краю тропы

Густеют сорные травы.

Самый воздух вокруг отравлен

Сором вздорных речей.

Непристойные прибаутки,

Дурацкие шутки, остроты…

Со всех сторон сбегаются мужчины.

Она обратно подзывает лодку

И прыгает на борт.

А кто-то в толпе затянул

Песенку на модный манер:

"Погляди-ка поскорей!

Это утренний — трень-трень —

Утренний туман,

Или это дым костров

Над горою Атаго [329] Над горою Атаго.  — Священная гора возле Киото посвящена божествам грома. Там курятся благовонные костры из сандалового дерева. Далее соблюдена порядковая последовательность чисел: три столба дыма, четыре дороги. …словно копья из яшмы…  — Старинный поэтический эпитет к слову "дорога". "Дракон и змея" (юго-восток ). — Направления обозначались при помощи комбинации циклических знаков (вроде знаков зодиака). "Бык и Тигр" — северо-восток; "Овен и Обезьяна" — юго-запад. Явата — торговый город в нынешней префектуре Окаяма. "Гора тайных встреч" (Окаяма) воспета в японской поэзии. В одной старинной песне говорилось:

Поднялся тремя — трень-трень —

Поднялся тремя столбами.

Ёэ-ё!"

Здесь четыре дороги,

Словно копья из яшмы,

Нацелены вдаль,

На четыре стороны света.

Эта — в сторону "Дракон и Змея" —

к городу Нара;

Эта — в сторону "Бык и Тигр" —

к городу Явата;

Эта — через Тамацукури —

в сторону "Овен — Обезьяна";

Эта прямо — на запад —

Токайдоская людная дорога, —

первая станция — мост Кёбаси

в знаменитейшем городе Эдо.

Оглянись на юг!

Там — позади города Нода —

Протекает река Ямато;

За рекою высится Окаяма,

Окаяма — "Гора тайных встреч",

Где "сосна долголетия" растет…

Сколько сложено песен об этой горе,

Сколько встреч здесь бывало с любимой!

А возле горы Сарара

Паломники покидают лодку

И там переходят через мост,

Ведущий к спасению грешной души.

О святой бодхисаттва, чья мощь необъятна!

О святой Кандзэон,

Взирающий сострадательным оком,

Неисчетные радости обещая!

О святой Кандзэон,

Поклявшийся некогда спасти

Каждого, кто призовет его имя,

Каждого, кто повествует людям

О его благодатных чудесах,

Каждого, кто внемлет рассказу о них,

Каждого, кто плывет к святилищу в лодке,

Каждого, кто бредет, опираясь на посох,

Каждого, кто, молясь, раскрывает свой веер,

Кто, повторяя слова молитв,

Смиренно четки перебирает, —

Все обрящут стезю к святому спасению,

Избавленные от горестных странствий

По дороге обманов…

Откуда эта женщина идет?

Она живет на улице Хонтэмма,

А эта узенькая улочка, пожалуй,

Немногим шире,

Чем тонкий стан ее

Стройнее юной ивы.

Как листья ивы,

Волосы блестят,

Недаром муж ее — купец,

Почтенный Ситидзаэмон,

Торгует маслом,

Отжатым из семян растений:

Душистым маслом для волос,

Кунжутным маслом,

Очищенным бальзамом для бумаги.

Ее зовут о-Кити,

И она

Идет с детьми на поклоненье Будде.

Кто дал ей имя [330] Кто дал ей имя…  — "Кити" (или "Ёси") — так читается иероглиф "счастье". Имя было выбрано неудачно, потому что те, кто дал его, не предвидели несчастной судьбы о-Кити ("Счастливицы").

О-Кити —

"Счастливая" —

И так ошибся!

Она еще в расцвете красоты.

Поверить трудно,

Что это — мать троих детей,

Заботливая, добрая хозяйка,

И каждый встречный

Охотно смотрит на нее.

Двух младших девочек она взяла с собой:

Малютку бережно несет,

А шестилетнюю ведет за ручку,

И эта дочка теребит ее:

"Маманя, я хочу попить чайку!"

О-Кити видит чайный домик

Невдалеке,

У самого пути,

Там можно выпить чаю,

И закусить, и отдохнуть.

О-Кити

Да! Да! Зайдем!

Передохнем немножко.

Рассказчик

Они вошли. Присели.

А тут, гляди,

Как раз шагает мимо

Ёхэй — знакомый паренек

Из лавки

Каватия, лет этак двадцати.

Лицом смазлив,

Но мот, бездельник,

И он еще живет

В родительском дому,

У отчима, на даровых хлебах,

Под крылышком у матери своей.

А дом и лавка

Его родителей —

Рукой подать,

Как раз напротив дома,

Где держит лавку Ситидзаэмон,

Маслоторговец, муж о-Кити,

И оба дома

Соседством близким связаны

И дружбой.

И вот Ёхэй идет на богомолье,

И с ним идут два закадычных друга:

Вот этот — Ягоро,

Известный всем под кличкой "Щетка",

А вот — Дзэмбэй,

Верзила красномордый.

Все трое

Торгуют маслом, но, вернее, —

Способны лишь проторговаться.

Все трое заодно

В любовных похожденьях

И завсегдатаи в квартале Сонэдзаки.

Они проматывают все свое добро

По вечерам,

А утром дремлют в лавке,

Как будто жизнь не стоит ни гроша —

Пустое сновиденье…

Но сейчас

От сна очнулись,

Они шагают бодро…

И поочередно

Несут увесистый бочонок,

Пять мер вина, —

Довольно, чтоб напиться

Вдрызг всем троим,

Еще в придачу ящик

С закусками.

Меж ними уговор:

Как встретится им по пути монах,

Тогда они меняются поклажей.

Как вдруг из глубины харчевни

Его окликнул кто-то:

"Эй, послушай,

Ёхэй! А ну-ка, загляни сюда!"

Ёхэй узнал по голосу о-Кити.

Ёхэй сдается. Как не согласиться,

Когда красотка-женщина зовет?

Ну что ж. Зайду.

Пожалуй, надо трубку пососать!

Он плюхнулся на мягкую подстилку

С развязностью завзятого гуляки.

Все это льстит Ёхэю,

Он попадается на удочку легко.

И эта маленькая дрянь — Когику

Мне отказала наотрез.

Нодзаки, видишь ли, лежит

В несчастном направленье для нее [332] В несчастном направленье для нее.  — Согласно сложным вычислениям магов-гадателей, путь мог быть "загражден" одним из грозных божеств Неба..

И кто б ни пригласил ее — отказ!

Но слушай дальше; эту лгунью

Сегодня нанял

Какой-то деревенский грубиян,

Мешок, набитый серебром.

И рано утром

Они сюда приплыли по реке

На лодке разукрашенной.

И если

Мужлан заезжий

Верх надо мной возьмет,

То я, Ёхэн,

Я буду опозорен —

И втоптан в грязь.

Такому сраму не бывать!

Я подожду:

Пускай негодница Когику

Пойдет с дружком обратно,

Я с ней поговорю по-свойски!

Да и ему несдобровать!

Пока Ёхэй

Болтает, понемногу разъяряясь,

Его завзятые дружки,

Хлебнув вина,

Между собой устроили борьбу,

С таким азартом

Бахвалясь силою своей,

Что, кажется, они не прочь

И с дьяволом самим схватиться.

О-Кити усмехнулась. Цель ее —

Прочесть Ёхэю наставленье.

Уговорить его остепениться.

Смотри-ка, ведь пословица верна:

Спроси напрямик —

Ни за что не сознается,

А распустит язык —

И сам проболтается!

Так, значит, вот какое

Твое паломничество в храм,

На поклонение к святому Кандзэону?

Скорее — праздное шатанье

В компании подвыпивших дружков?

Несчастные родители твои!

Они-то знают слишком хорошо,

Которую из непотребных девок

Ты выкупить собрался.

Мне жаль родителей твоих!

Веди себя скромней.

Но ты толкаешься, ты кулаками

Себе дорогу пробиваешь

Сквозь тысячные толпы пилигримов.

Твои повадки —

Бесстыдные —

Твою семью позорят,

Всем намозолили глаза,

В тебя все пальцем тычут

И охают: "Смотрите на него!

Вот младший сын

Торговца маслом Токубэя,

И сам оболтус разорен дотла,

И скоро

Своих родителей дотла он разорит.

Он в чайном домике —

И то не может

По счету расплатиться,

А туда же!

Пихается, нос задирает,

Бахвалится, дерется, фигуряет.

Богач какой нашелся…"

Сам скажи:

Что тут хорошего?

Несчастье, право!

Ты должен взять за образец

Тахэя, брата твоего.

Купец на славу — любо поглядеть.

Гроша не промотает понапрасну,

Богатство копит помаленьку,

Как лепит ласточка свое гнездо.

Еще не поздно,

Возьмись за ум.

Оставь своих дружков беспутных.

Трудись.

Вникай в торговые дела.

Родителям старайся помогать.

Да это ведь не для других —

Ты в этом счастье сам найдешь, поверь мне.

А-а, я вижу:

Мои слова тебе не по нутру!

О-Кити достает из рукава

И отдает хозяину харчевни

Пригоршню мелочи,

И мелким-мелким шагом

Она с детьми засеменила

Вслед за паломниками

По дороге к храму.

Дружок Ёхэя, Красномордый

Дзэмбэй,

Итог подводит всем ее речам

И припечатывает:

Да! Ей всего

Лет двадцать семь,

Собой еще красива,

А уж успела народить

Девчонок уйму!

Честная жена,

Примерная хозяйка,

Строгих нравов —

Но мне, нет хуже ничего!

На погляденье — хороша,

А не подступишься! Поди-ка, сунься к ней.

Точь-в-точь игрушечная птичка:

Посмотришь, как живая!

А вкусу нет.

Дзэмбэй хохочет, и от смеха

Еще сильнее багровеет.

"И в этот самый миг,

Смотрите, появляется Когику.

Она уже святому поклонилась

И весело идет обратно,

Не думая о том,

Какая встреча ждет ее.

А с нею вместе

Идет ее простак-любезник,

И следом о-Камэ, вдова,

Хозяйка "Домика цветов",

За нею по пятам — служанка.

Гость — Восковая Свечка

Горланит по пути,

Как может, песню "Тинцубуси"

На грубый деревенский лад:

" Тинцу-тинцу-тинтири!

Кто первый любовник в театре?

Волнует, тин-тин, сердца?

Дзиндзаэмон [333] Дзиндзаэмон…  — Здесь упоминаются знаменитые актеры театра Кабуки: Яматояма Дзиндзаэмон (1677–1721), играл первых любовников; Такэсима Кодзаэмон Второй; Сакураяма Сиродзабуро Второй. Яття — крик одобрения "браво!"..

Кто первый актер на роли

Многодумного мудреца?

Кодзаэмон.

Тинцу-тинцу-тинтири!

Кто так умеет играть,

Что всех прошибает слеза?

Сиродза, Сиродза,

Тинцу-тинцу-тинтири".

Голоса

Ят-тя! Ят-тя! Еще раз! Ну-ка,

Вот это глотка!

Ну что твой соловей!

Еще-еще!

Вот первый в Осака певец!

Рассказчик

Не думайте, что пенье

Им нравится.

Но знают,

Что это — денежный мешок поет.

Лишь были б деньги,

И каждый сразу же готов признать,

Что ты мастак в любом искусстве.

А между тем —

Другие голоса слышны в толпе:

"Вы видите? Вот эти трое

Идут сюда!

Буяны, драчуны!"

Ёхэй,

Нахмуря брови,

Остановился посреди дороги,

А за его спиной

Два здоровенных парня.

Видать по лицам,

Что на все готовы.

Взглянув на них,

Когику испугалась.

Послушайте, хозяйка!

Идти назад

По этой же дороге — скучно.

К тому же у меня устали ноги.

Я предпочла бы

Вернуться в лодке по реке…

И, приподняв подол,

Она готова

Спуститься на берег,

Но прямо на пути

Торчит, как мачта, сам Ёхэй,

А по бокам

Стоят его дружки,

Расставив ноги.

Они суют сандалии за пояс

И скрещивают руки на груди.

Вот-вот полезут в драку. Гость

От неожиданности словно онемел.

Хозяйка и служанка,

Совсем растерянны.

Они дрожат от страха,

Хотят Когику увести.

Но раззадоренный Ёхэй

Ее хватает за руку.

Рассказчик

Он тащит за руку ее

И силой заставляет сесть

На лавку

Пред чайным домиком.

И ни за что

Туда ты не пойдешь, —

И солгала!

Со мной, Ёхэем,

Пойти не захотела?

А если гость тебе по вкусу,

Так наплевать тебе на все гаданья,

Пойдешь куда угодно?

Ну что? Ну что ты в оправданье скажешь?

Вот так Ёхэй бранит Когику.

Он в ярости глаза таращит.

Страшно кровью налились глаза,

Ну, сущий демон!

Пытаясь успокоить грубияна,

Когику кротко отвечает:

Зачем ты позволяешь

Твоим дружкам подначивать тебя?

Мое не изменилось сердце:

Богам я поклялась

Тебя любить!

Смотри: вот письменный обет! [334] Смотри: вот письменный обет!  — Такие обеты писались иногда кровью на амулетах, купленных в храме. Любящие клялись богами и буддами.

Ёхэй невольно тронут.

Он чувствует, что гнев его угас,

Однако совестно признаться в этом

Своим запальчивым друзьям…

Когику шепчет на ухо Ёхэю

И нежно прижимается к нему.

Заметив это,

Теперь разгневался богатый гость:

"Вот уж спасибо, нечего сказать!"

И грузно он садится рядом.

Так не годится, госпожа Когику.

Любовь любовью, а обман обманом.

Зачем лгала ты мне, —

Мол, в целом городе, хоть всех перебери,

Мужчины не найти приятней,

Чем я, твой милый гость из Айдзу?

А я-то думал,

Что буду вспоминать

Твою любовь,

Когда к себе на родину вернусь,

И похваляться,

Какое счастье привалило мне!

Я денег не считал,

Они текли рекою,

Чтоб вместе прогуляться по реке.

А на поверку оказалось,

Что из меня ты строишь дурака?

Так дальше не пойдет!

А ну-ка, повтори

При этом шалопае,

Что прошлой ночью

Ты обещала мне?

А! Ты молчишь?

Тогда меж нами

Все кончено! Найду себе другую!

Как говорится:

"Застава в горах [335] "Застава в горах…"  — шуточная народная поговорка.

Крепка, крепка,

Тропа через горы

Крута, крута.

В другой раз не приду!"

Ну, что на это скажешь?

Он требует ответа.

А меж тем

Дружки Ёхэя,

Перемигнувшись,

Подходят с наглым видом.

Эй ты!

Невежа, деревенщина, мужлан!

А ну-ка, прочь ступай!

Оставь в покое девку!

И оба наступают с двух сторон,

Хотят его взять в клещи

И спихнуть

Крутого берега…

Однако Восковая Свечка

Не так-то мягок,

Как говорит его прозванье,

Не мягкий воск, а крепкая смола, —

И твердо держится.

Ах вы, щенки!

Дрянь, сволочь, оборванцы!

Слыхал я про таких!

И гость вскочил.

Он бросился вперед —

С размаху бьет ногой!

Хрясь! Гулкий звук удара.

Да! Щетке Ягоро

Удар пришелся

Как раз под подбородок —

Парень охнул,

Не взвидел света,

Катится в речушку.

Шлеп! Он барахтается в тине!

Теперь Дзэмбэй

Вконец побагровел от гнева

И хочет за товарища вступиться.

Бац! Гость его коленом бьет

Без всякой жалости —

И прямо в драгоценный пах.

Дзэмбэй от страшной боли

Взвыл и согнулся пополам.

Он извивается ужом,

Ложится на спину

И смотрит в небо

Остекленелыми глазами,

Как будто видит коршуна в полете,

Зажавшего в когтях добычу.

Потом

Он уползает прочь, в кусты, —

И след его простыл.

Теперь Ёхэй остервенел от злобы.

Что ж это? Так и буду

Смотреть покорно,

Как избивают здесь товарищей моих?

Да я тебя, подонок,

Вниз головою в грязь всажу!

А! Ты еще тут, осакский паршивец?

Проваливай, не то

Тебе я набок челюсть сворочу!

Он размахнулся,

Но Ёхэй отпрянул —

И, в свой черед,

Наотмашь — кулаком

Бьет гостя по скуле. —

Они отчаянно

Тузят друг друга.

Удары сыплются.

И каждый норовит

Противника схватить за горло.

Когику в страхе

Бросилась меж ними,

Чтоб их разнять.

Остановитесь! Стойте!

Молю вас,

Прекратите драку.

Что за бесчинство!

Ах, ах, побереги себя,

Сокровище мое!

Хозяйка заслоняет

Собой Когику

И — вместе со служанкой —

Ее уводит в сторону,

Подальше

От потасовки. Между тем

Со всех сторон

Сбегаются зеваки.

Шум. Гомон. Выкрики:

"Глядите — драка! Драка!"

Закрыты двери в чайный домик:

Хозяину теперь не до гостей.

Соперники отчаянно дерутся

На насыпи

Над самою рекой.

Но насыпь рушится,

И оба

Уже стоят в воде по пояс…

Они со дна сгребают горсти грязи,

Камней, песка, зеленой тины

С хвостами водорослей —

И швыряют

Друг в друга,

Норовя попасть в глаза.

Теперь противники сошлись

Грудь с грудью,

В рукопашную схватились.

Они готовы утопить друг друга.

Ёхэй моложе,

Но Восковая Свечка

Бьет точнее.

Да! Это — настоящий поединок,

Когда противники, стремясь к победе,

Теряют разум,

Когда никто вмешаться не посмеет,

Чтоб их разнять. И вдруг…

Кто показался в эту минуту?

Знатный вассал князя,

Что правит в городе Такацуки [336] Такацуки — замковый город неподалеку от Осака, резиденция владетельных князей Наган..

Самурай этот молод годами,

Вышел он из простых пажей,

Но занял высокую должность

Советника.

Именуют его

Огури Хатия.

Он одет

В пышный придворный костюм,

Восседает на прекрасном коне,

Покрытом драгоценной попоной.

Направляется он в храм Нодзаки,

Как посол своего господина,

Совершить поклонение Кандзэону.

Его охраняет почетная стража.

На всех молодых воинах

Накидки цвета спелой хурмы,

Парадные — с крыльями и гербами.

Знаменитый княжеский герб:

Девять кругов —

Один в одном.

Впереди спешат скороходы,

Криком "эй-эй!" разгоняют народ:

"Прочь с дороги! Посторонись!"

Все расступаются,

Но, в увлеченье битвы,

Ёхэй и Восковая Свечка

Не слышат окриков

И яростно дерутся.

Ёхэй в грязи

Весь с ног до головы.

Залеплены глаза зеленой тиной.

Он плохо целится,

И, на его беду,

Летят, как птицы, комья грязи

И попадают —

Без промаха…

На праздничное одеянье

Огури Хатия.

Запятнан конь, испачкана попона.

Гнедой отпрянул жеребец,

Встал на дыбы, —

С трудом его наездник успокоил.

Ёхэя окружила стража —

Не убежишь!

Беду он понял — и остолбенел.

От ужаса.

Его противник

Единым духом переплыл речонку

И скрылся в зарослях.

Когику и хозяйка

Поспешно прячутся в толпе.

Ёхэя

Выводят на берег.

Начальник стражи,

Почтенный, престарелый самурай,

Мориэмон из рода Ямамото,

Одним ударом

Сбивает с ног Ёхэя,

Бросает наземь вниз лицом

И с силой упирается коленом

Ему в спинной хребет.

Так он вопит.

Униженно он молит о пощаде.

А ну-ка, подними

Твою собачью морду!

Он поднимает голову Ёхэя.

Ой, дядюшка Мориэмон!

Да это —

Племянник мой Ёхэй!

Беда-беда!

И оба — в изумленье —

Уставились глазами друг на друга.

Держите этого мерзавца!

Он — мой племянник. Все равно —

Его не пощажу:

Я голову ему срублю!

А ну, вставай!

И, за руку схватив Ёхэя,

Его с земли он силой поднимает.

Но господин советник,

Сдержав коня, забрызганного грязью,

Кричит Мориэмону

Эй-эй! Постой, Мориэмон!

Тот повинуется

И говорит Ёхэю:

"Ты ненадолго получаешь жизнь.

Тебе снесу я голову, когда

Поедем мы обратно!" Он толкает

Ёхэя прочь,

Хотел бы приказать:

"Беги, племянник!

Беги скорей, не попадайся

Мне на глаза!" —

Но, самурай,

Хранить он должен непреклонность духа.

Он только молча

Исподтишка

Ёхэю знак дает:

"Скорей беги, спасайся!"

Но тот ошеломлен —

И ничего понять не может.

Так — летом — мы не слышим соловья

И нам его невнятен слабый хрип.

Мориэмон

И княжеский посол

Хранят невозмутимость самураев

И равнодушие

К случайным незадачам.

Конь ускоряет шаг,

И весь кортеж

Уходит в сторону Нодзаки.

Ёхэй шатается,

Как будто пьяный.

Не может он понять

"Явь или сон?"

Однако понимает,

Что чудом уцелела голова.

О, Наму Амида [337] О, Нам у Амида! //0, три сокровища/ /Святого Будды!  — Восклицания, вроде: "Господи, спаси!" Три сокровища: будды, буддийское учение, буддийское священство. Курагари — гора к юго-востоку от Нодзаки. Хиэй — гора к северо-востоку от Киото. "Кага"  — плетеная шляпа "грибом", которую носили горожанки.!

О, три сокровища

Святого Будды!

О, Кандзэон святой,

Спаси и сохрани!

Мой дядя должен зарубить меня!

Отрубит голову, —

А как мне жить

Без головы?

Он обезумел:

Душа и разум упорхнули прочь.

Он хочет убежать.

Он слепо озирается кругом:

В какую сторону ему податься?

Глаза его блуждают.

Он в смятенье,

В глазах — туман,

И подкосились ноги.

Как быть? И вдруг —

В толпе он замечает шляпу "кага".

Да это ведь о-Кити!

О-Кити!

Он рад ей, словно грешник,

Который в пламени пылающего ада

Увидел милосердного Дзидзо!

Спаси меня! Спаси меня, о-Кити!

Меня сейчас зарубят.

Идешь домой?

Возьми меня с собой!

Но что с тобой?

В каком ты страшном виде!

Измазан грязью

С головы до ног.

Лицо заляпано

Болотной тиной…

Обрывки водорослей в волосах.

Ты что, Ёхэй?

С ума ты, что ли, спятил?

Я вправду разум потерял.

Я подрался из-за Когику —

Ком грязи я швырнул

И угодил —

Подумать только — в самурая,

Знатнейшего.

Он был забрызган грязью,

И конь его запачкан.

Стража

Меня схватила.

Пригрозили мне,

Что голову отрубят,

Когда они назад пойдут из храма.

Не знаю, как от них спастись!

Почистишь платье,

Лицо ополоснешь

И в Осака беги! Спасайся!

А впредь веди себя умнее.

И оба скрылись

За тростниковой занавеской

Во внутреннем покое.

А между тем весенний длинный день

Уже наполовину пробежал.

И Ситидзаэмон,

Торговец маслом, муж о-Кити,

Бежит, торопится,

Тревожится, что и жена и дочки,

Наверно, заждались, проголодались,

Бежит, а ящичек с закуской

Болтается на поясе его.

А старшенькую дочь, о-Кику

(Ей девять лет), он тащит за собой.

Ох, в горле пересохло!

Хорошо бы

Попить чайку!

А, вот и чайный домик!

К отцу бежит навстречу о-Киё

И с криком "папа!"

На нем повисла, радостно смеется.

А! Верно, заждались?

Но где же мама?

Услышав это, Ситидзаэмон

Приходит в гнев.

Меняется в лице,

Глаза остекленели,

А брови гневно сдвинулись…

Сжав кулаки,

Он перед дверью стал,

Кричит.

Вы слышите?

О-Кити и Ёхэй —

Не медля выходите!

Не выйдете,

Я силой к вам вломлюсь!

Да это ты, мой муженек?

Ты где запропастился?

Забыл, что деткам

Давно пора позавтракать?

Она выпархивает из дверей,

А следом,

Повесив голову,

Бредет Ёхэй.

Мне очень стыдно!

Он вымыт наспех,

Кое-как,

Пучки его волос

И на висках и на макушке

Еще залеплены болотной жижей,

И он на крысу мокрую похож.

И Ситидзаэмон не знает: —

Сердиться ли ему

Или смеяться?

Он отвернулся от Ёхэя

И говорит жене:

А я ждала тебя так долго!

Пойдем, пойдем!

И по дороге

Я все тебе подробно расскажу.

О-Кити

Детей к себе сзывает хлопотливо.

Малютку бережно несет она

И за руку ведет

О-Кику, старшенькую…

Долго ль до беды? —

Ребенок может затеряться

В густой толпе.

А средняя — уселась на плечо

Отца.

Так — вчетвером — они спешат,

Протискиваясь сквозь толпу

Паломников,

В нагорный храм, —

Послушать поученье

И поклониться статуе святого.

Для них весенний день —

Веселый праздник…

Ёхэй один остался

У входа в чайный домик.

Всего разумней было б поспешить

Обратно, в город,

Не ожидать развязки роковой.

Но он еще ошеломлен,

Никак прийти в себя не может.

К нему подходит

Хозяин домика

С нахмуренным лицом

И бывшие там люди:

Пять-шесть зевак.

Ты, шалый парень,

Уже давно торчишь

У моего порога.

He понимаю,

Чего ты ждешь? Зачем

Болтаешься без дела?

А ну-ка,

Скорей давай отсюда!

Иди молиться в храм,

Не то — ступай себе обратно в город.

Он гонит

Ёхэя прочь.

Но поздно!

Снова — крики:

"Эй, эй, посторонись!" —

Толпа шарахается, расступаясь.

Огури Хатия

Пешком, со всем эскортом,

Обратно возвращается из храма.

Испуганный Ёхэй

Хотел бы убежать,

Но кругом голова пошла…

Он — как в дурмане —

Понять не может, где же город?

В какую сторону ему бежать?

И на бегу

Врезается в кортеж,

И — прямо в головной отряд,

Где шествует Мориэмон.

Увы, суровый воин

Его немедленно заметил,

Схватил его, скрутил —

И бросил наземь.

И он хватается

За рукоять меча.

Но княжеский посол

Его спокойно окликает.

Постой, постой, Мориэмон!

По какой причине ты хочешь убить его?

Он — мой племянник,

И я не вправе пощадить его.

Здесь милосердие не к месту.

Вот этот негодяй

Посмел забрызгать грязью

И господина, и его коня…

Не было скверны,

Не было оскорбленья, —

И преступления не было, значит.

Единственный позор для самурая,

Когда хоть капля грязи упадет

На имя чистое его!

Да, эту каплю —

Не смыть,

И не стереть,

Ничем не счистить!

А этот человек

Из низкой черни

И все подобные ему

В моих глазах

Не чище,

Чем ил и тина

На дне пруда или реки.

И, словно лотос,

Что подымается

Со дна, из тины,

Но капли грязи нет

На лепестках его, —

Так и на имени моем —

"Огури Хатия" —

Нельзя приметить —

Ни одного позорного пятна.

Мне безразличен —

Этот человек.

Приказываю, слышишь

Немедля отпусти его!

Он втайне рад приказу господина.

И знак дает отряду:

"Шаг вперед!"

И дружно, в ногу,

Кортеж пускается в обратный путь.

Гятэй-гятэй-гятэй-гятэй! [339] Гятэй-гятэй…  — Пародируются сутры буддийской секты Сингон, в частности "Пранья парамита сутра" (санскр.). Онкоро — обращение к Будде-целителю. Святой Эн — Эн-но гёдзя.

Харагятэй-харагятэй!

Храни нас — храни нас — храни нас,

Святой Эн! Сохрани нас от бед,

Мы дали обет, мы сдержали обет.

Скоро идем!

Скоро и дом!

Гятэй-гятэй-гятэй-гятэй!

Онкоро-онкоро-онкоро!

Скоро мы дома будем.

Помолимся Будде, Будде, Будде…

Молитвы священный восторг…

Торг… торг… торг…

Благополучия вашей торговле!

Рассказчик

Благополучно

Пройдя далекий путь,

Паломники вернулись в город

Из странствия к святым местам.

Все это люди молодые —

Приказчики,

Владельцы лавок.

Они торгуют разными маслами,

И, чтобы шли делишки как по маслу,

Они пошли

Святыням поклониться.

Да, юные торговцы,

Конечно, не монахи!

Но кое-кто из них

Уже не раз

Молился в храмах на Святой горе [340] Молился в храмах на Святой горе…  — Видимо, имеется в виду гора Кимбусэн. И по дороге в раковины дуют… — Большая раковина — духовой инструмент, применяемый в буддийском богослужении.

И получил монашеское имя,

Что для мирянина

Большая честь!

Усталые,

Они бодрятся напоследок

И напевают

Для бодрости

Обрывки из молитв и заклинаний.

Есть среди них — и новички.

В благочестивом

Усердии они копили

Медяк за медяком.

Случалось, прятали в кошель

Двенадцать монов,

Которые велит обычай

Пожертвовать

На освещенье храма.

Так и скопили на далекий путь,

И деньги сберегли,

Не прокутили, не продули.

И вот теперь они идут обратно,

И по дороге в раковины дуют,

И машут посохами на ходу,

Счастливые,

Что скоро будут дома!

Одежда их —

Одежда пилигримов:

На шее — четки,

На поясе,

Висит "косиатэ" —

Закатанная в трубку

Подстилка меховая

Для отдыха.

А вместо кошелька

Болтается бутылка для воды.

И вся толпа

На время задержалась

Пред лавкою Каватия,

Теперь принадлежащей Токубэю.

Придешь? Мы угостим тебя

Рассказами о разных чудесах.

Вот чудо первое:

Там был один мальчонок,

Так лет двенадцати, не старше,

Слепой на оба глаза!

Но на Святую гору он взошел,

Творя великие молитвы,

И вот… пока он поклонялся

Подвижнику — святому Эну,

Внезапно

Прозрели оба глаза у него!

И он с горы — счастливый! — побежал,

Отбросив в сторону ненужный посох.

А мы подумали тогда:

"Хороший знак!

К добру!

Знать, этой осенью

Пойдут делишки в гору!"

Гляди-ка в оба,

Не зевай!

У мальчугана

Глаза не зря открылись:

Откроются ворота

У рисовых амбаров, кладовых,

И цены

На рис покатятся, наверно, вниз,

Как мальчуган

С горы вприпрыжку побежал!

Побудем вместе! Приходи

И дружно

Помолимся мы Будде, Будде, Будде!

Гятэй-гятэй!

Харагятэй-харагятэй!

И все паломники

Опять заголосили.

Звучат

Обрывки сутр,

Молитв и заклинаний…

Да кто их разберет?

На этот крик

Из лавки выбегает — отчим

Ёхэя — Токубэй.

Вы, молодые люди,

Молились в храмах

На Святой горе:

Вот что достойно высшей похвалы!

Из дальних комнат дома

Выходит пожилая мать Ёхэя.

Она несет горячий чай.

Две чашки

Дымятся у нее в руках.

Я рада, я так рада! Поздравляю

С благополучным возвращеньем!

Прошу!

Пожалуйста, отведайте чайку!

Вы знаете,

Мою семью

Небесная постигла кара!

А почему?

Мы трех врачей уже переменили,

А толку нет!

Горячка не спадает.

А мы к тому ж уговорились,

Что перед праздником —

Сыграем свадьбу —

И примем молодого зятя в дом.

Жених и все его родные

Торопят нас.

Болезнь невесты

Совсем не вовремя.

Мы с мужем

Всегда живем в сомненье и тревоге.

Одна беда другую погоняет.

Вот и теперь из-за того,

Что наш Ёхэй солгал святому Эну,

Болеет доченька моя…

Ах, молодые люди!

Я умоляю вас, молитесь,

Чтоб Небеса простили

Обманщика Ёхэя!

Пусть боги возвратят

Здоровье нашей бедненькой О-Кати!

Так горячо о-Сава умоляет

Паломников,

Но предводитель —

Ей возражает:

Ваш Ёхэй

О нем, конечно, слышал. Призовете —

Он чудо совершит:

Помолится — и демона изгонит!

Так торопитесь же!

К нему бегите!

Попросите — он не ответит "нет!"

Я благодарна вам от всей души!

О, сам святой подвижник Эн

Направил вас ко мне

С благою вестью.

Бегу искать целителя-врача,

А вы, прошу вас,

Войдите в дом,

Спокойно отдохните!

Нет-нет, почтенная о-Сава!

Ведь каждого из нас

Нетерпеливо ожидают:

Кого — родители,

Кого — жена и дети.

И каждый

Торопится домой

Порадоваться вместе

С родными, близкими,

Что так счастливо

Прошло паломничество наше!

Спасибо! До свиданья.

Прошу, советов наших не забудьте!

Паломники

Опять пустились в путь

И на ходу

В большие раковины дуют,

Выкрикивая заклинанья:

"Прочь, злые демоны!.."

Барабара-барабара!

Гятэй-гятэй-гятэй!

Будда — великий — помилуй нас!

Будде помолимся, Будде,

Помилуй нас — помилос — помилос,

Буде — буде — бу… бу… бу…

И голоса их замирают.

Паломники уходят прочь,

На перекрестке расстаются

И разбредаются по всей округе,

Спеша к своим домам…

О-Сава бросилась чуть не бегом

Искать целителя-монаха. Ей навстречу

Шагает старший сын — Тахэй.

На младшего ни в чем он не похож.

Да! Сердце у него другое.

Тахэй идет с нахмуренным лицом.

Поджаты мрачно губы,

И брови сдвинулись в одну черту.

Мать ахнула в тревоге. Сын

Недобрые ей вести рассказал

И быстрыми шагами

Подходит к лавке отчима…

Я по дороге —

Столкнулся с матушкой.

Мы постояли.

Я наскоро поведал ей

Тревожное известье!

От дядюшки Мориэмона

С нарочным

Доставлено мне спешное посланье.

Он пишет… Неприятнейшее дело!

Да вы послушайте!

Я вам прочту.

Да! Вот что сказано в письме!

Тахэй умолк.

Он ждет, что скажет отчим.

Но Токубэй

Не в силах вымолвить ни слова.

Он по колену

Хлопает себя.

Я так и знал,

Что негодяй Ёхэй,

Того и жди,

Не в шутку провинится!

Он обманул отца и мать.

Он обманул святого Эна…

Беда — и за бедой опять беда.

Тяжелая болезнь о-Кати.

Теперь вот — новая напасть.

Несчастный дядюшка Мориэмон!

И что еще, какие беды,

На нас повеса этот навлечет?

Вообразить,

Придумать я не в силах.

К чему напрасно голову ломать?

Лишить наследства негодяя —

Пусть образумится!..

Сестра вот выросла,

Уже невестой стала,

Но до сих пор вы школите ее, —

Чуть что — ей достается на орехи!

Ведь вам она — родная дочь.

А этого оболтуса Ёхэя, —

Хоть раз когда-нибудь

Его б вы проучили,

Да хорошенько — кулаком,

И было бы ему на пользу!

Но пальцем вы не тронули небось —

Разбаловали наглеца!

Вы сами видите, что ваша слабость —

Погибель для Ёхэя,

Худший враг.

Да вышвырните баламута вон!

Пока не поздно, пусть за ум возьмется.

Ко мне его пришлите. Я сумею

Нахала проучить:

Да я его

Отдам хозяину такому под надзор,

Что он завертится!

Но Токубэй

От этих слов —

Совсем расстроился.

Печально на душе!

Я в жены взял

Вдову-хозяйку — матушку твою,

А вас, обоих малышей,

Воспитывал, лелеял,

Как будто вы — мои родные дети.

Ты стал разумным юношей —

И скоро

Свою особую

Завел торговлю.

А вот Ёхэй…

Шальной, балованный Ёхэй!

Как я старался,

Чтоб он благополучно

Вышел в люди!

Я приучал его к торговле.

К нему приставил

Помощников-приказчиков. Построил

Большую кладовую для него,

Я обучал его,

Вводил в секреты дела,

Все силы я на это положил,

И все впустую!

Да это все равно,

Что ценные монеты

Нанизывать на нить без узелка,

Пожалуй, хуже,

Чем черпать воду решетом!

Хоть до краев его наполни,

Все в дыры убежит.

Такой он бестолковый, наш Ёхэй!

Монету заработает,

А десять

На баловство просадит. Скажешь слово

Ему в укор,

А он в ответ мне сто!

Да, все из-за того,

Что, мальчики, вы — дети господина!

А я? Я — отчим. Как я был слугой,

Слугою и остался. Что мне делать!

Я словно гвоздь тяжелый забиваю

В гнилое дерево…

И он в тоске

Кусает губы…

Он — вашей добротой

И честью

Воспользовался, наглый,

Он вас топтал ногами, как хотел.

И в этом

Мне со слезами матушка клялась

Великим Буддою! Зачем же

Так церемониться с Ёхэем?

Лишите —

Его наследства, прогоните прочь.

Ручаюсь, что ему на пользу будет!

Тахэй, разгневанный, повысил голое.

О-Кати,

Лежащая за ширмой, —

Вдруг проснулась.

А-а! Как больно! Силы нет терпеть!

Где мама? Мама!

Как? Мамочка еще не возвратилась?

О-Кати стонет.

А у ворот

Раздался чей-то громкий голос.

Монах проходит в глубину покоя.

Тахэю время удалиться:

Дела его торопят. Он уходит.

Но вот идет Ёхэй —

Торговец маслом,

Хотя в его бочонке

Ни капли масла не осталось!

Да, он скользит по жизненной тропе,

Как будто вылил масло на дорогу.

Он промотал в беспутных кутежах

Весь свой достаток,

Да не только свой!

Как легок стал бочонок на плече!

Но отчего ж Ёхэй в поту —

И вытирает лоб?

Да! В летний зной

Его знобит забота,

Как будто

В его бочонке

Осенний ветер поселился!

Но вдруг сегодня вспомнил,

Торговлю бросил и — бегом — сюда!

В прошедшем месяце

В Нодзаки

Я встретил дядюшку Мориэмона,

А он и говорит:

Вот что сказал

Мне дядюшка Мориэмон,

И если

Вы не дадите этих денег

И вспорет дядюшка себе живот,

Все люди, все до одного,

Осудят вас. Наш дом

Навеки будет обесславлен.

А ведь до срока

Расплаты по долгам

Всего два дня осталось: завтра —

И послезавтра.

Опоздать нельзя.

А ну-ка, отложите

Делишки в сторону. Скорее,

Сегодня же

Три каммэ раздобудьте

И дайте мне.

Отправлюсь я в дорогу

Чуть рассветет,

И завтра ж

К полудню я вернусь…

Ёхэй отважно лжет.

Он говорит

Совсем не то, что сказано в письме,

Собственноручно

Написанном Мориэмоном.

Но он ведь и не знает про письмо!

Конечно, Токубэй насквозь

Все хитрости Ёхэя видит.

Он сдерживает гнев

И отвечает.

Все это — чушь,

Пустая болтовня!

Мне время дорого.

Ни времени, ни денег

Я тратить по-пустому не могу.

Ты видишь, дочь моя, о-Кати,

Так тяжко захворала,

И когда же?

Как раз — в канун счастливой свадьбы.

Святой отец-целитель! Извините,

Я вас заставил ждать…

Прошу вас осмотреть больную.

Рассказчик

Он отвернулся от Ёхэя

И, поклонясь целителю-монаху,

Почтительно его подводит

К больной о-Кати.

Он нагло развалился

Пред отчимом —

И длинные ножищи протянул,

А под голову счеты положил.

Однако

В расчетах крепко он ошибся.

Отец тихонько дочь приподнимает.

Лицо о-Кати сильно исхудало.

Монах-целитель, Белый Лис,

Внимательно глядит

В глаза больной…

Пятнадцать?

А когда ж к ней хворь пристала?

Двенадцатого. Вот уж три недели

Без малого она хворает.

Хм…

Двенадцатого… в праздник

Целителя… А!.. Якуси-Нёрай [347] Якуси-Нёрай — Будда-целитель бирюзового цвета. День успения Будды Гаутамы (Сакьямуни) празднуется в пятнадцатый день второй луны.

С лазоревым челом… Так! Хорошо!

Пятнадцать лет… Пятнадцать —

Священное число… Успенье Будды.

Так-так!.. Сочтем!..

Он из-за пазухи

Вытягивает книгу.

Листает. Ищет. Про себя бормочет.

Считает, пальцы загибая.

И наконец провозглашает.

К тому же наважденье духа…

Но демон-то, по счастью, слабосильный.

Его в два счета изгоню!

Обрадованный Токубэй

Благоговейно слушает монаха.

Монах-хитрюга это замечает —

И хочет пыль в глаза пустить купцу.

Он возвышает голос

И начинает зычно возглашать.

На земле своры демонов

Развелись,

Демоны хвори,

Демоны горя — зловредные твари.

Но любого демона

Легко одолею я. — Белый Лис,

Служитель

Великого бога Инари.

Моими устами

Высшие истины вещают.

Ни на волос лжи —

Узнаете сами.

Соберись вся бесовская рать,

Мои заклинания —

Всех укрощают,

Затрепещет бес — и бежать!

Каждый бог, каждый Будда

Творит свое

Особое чудо.

Чтоб охладить огневицу,

Да будет ведомо вам,

Посетить надо

На горе Хиэй — "Горней прохлады"

Двадцать один храм.

Привяжется морозный озноб,

Гляди в оба!

Не загнал бы в гроб,

Но от самого злого озноба,

От леденящей боли,

Спасет бог Ацута —

"Горячее поле".

У иного разломило голову.

А у того —

На носу чирей,

На щеке веред,

Зубная скорбь изувечит…

Молитесь бодхисаттве Атаго [349] Атаго — место в провинции Ямасиро, где находилась статуя одного из бодхисаттв, представлявшего собой воплощение Будды ("гон-гэн"). Атаго по звучанию напоминает слово "атама" (голова). Будда Асику (санскр. Акшобха) восседает на лотосовом троне, проповедуя недеяние. Название Асику содержит в себе слово "аси" (ноги). "Храм ветра"  — маленькое святилище на территории синтоистских храмов Исэ. Царь Фудо . — Фудо мёо — божество индийского происхождения, держит в левой руке аркан, которым уловляет преступников. Беловласому белоусому богу Сирага…  — Такого не существует, но на берегу озера Бива стоит храм, посвященный синтоистскому богу Сарутахико-но микото по прозванью "Белобородый" (Сирахигэ).,

Он голову лечит.

А какой бог

От ломоты ног

Поможет?

Будда Асику,

Восседающий на лотосовом подножии.

Есть бог и построже:

На убийц, на воров —

Царь Фудо с железным арканом!

Не разорвать небесных оков!

Горе тем, кто живет

Воровством и обманом!

В "Храме ветра" новое чудо —

Божественный ветер

Лечит простуду.

А от старческой немощи

Других заступников не ищи,

Но если жизнь тебе дорога,

Молись снова и снова

Беловласому, белоусому богу Сирага —

И станешь бодрей молодого.

А всемилосердный Дзидзо-целитель?

Он помогает,

Молельщиков врачуя:

Юношей лечит от почечуя,

Путников охраняет от воров и грабителей.

В карты играя [350] В карты играя…  — Карты, завезенные в Японию голландцами, имели онёры, названия которых напоминали имена божеств, например, туз "адза" — бог Адзабу; "сяка" — Будда. …восьми мириадам богов…  — То есть всему пантеону синтонистских богов. Далее упоминаются и буддийские храмы, расположенные в местах, названия которых использованы для игры слов: Сага ("сагару") — "скатиться"; Ясуи — "дешевый", Такаясу — "дорого-дешево" (с. 745).,

Не плутуй,

Не искушай судьбу.

Чтоб залучить "адза",

Сиречь козырного туза,

Умоляй бога Адзабу!

Если мечешь кости

В притоне игорном,

Молись, чтоб сыграть наверняка,

Трем и четырем храмам нагорным —

И выпадут три

И четыре очка.

А хочешь, чтоб выпало

Пять и шесть,

Вознеси моления

Пяти и шести божествам.

Множество заклинаний есть,

Капищ — семь,

Восемь — поучений…

Это следует заучить всем, всем!

Помолюсь —

И цепы упадут вниз,

С вершины к подножию

Скатятся.

И еще есть помощник один —

Ясуи-но тэндзин,

"Бог дешевого кладезя".

На все нужен расчет и разум.

А когда молишься сразу

И о тех, кто товары покупает,

И о тех, кто товары продает,

Помощь подает

Великий бог Такаясу

(Что значит "дешево-дорого")

Из страны Кавати [351] Кавати — название старой провинции..

Да, заклятий есть много,

Только возноси их кстати,

От всего сердца

Горячо молясь.

Что горячей молитвы сильней?

Прогнать злобных демонов полки

Не труднее,

Чем чашку снять с полки!

Ну, а теперь приступим к молению,

К исцеленью!

И он трясет

Молитвенным жезлом,

Серебряными кольцами громит.

И четок

Перебирает зерна.

Но раньше,

Чем успевает он начать моленья,

Больная девушка с трудом

Приподнимается на ложе,

Ее глаза

Блуждают дико

По сторонам,

Она как будто

Во власти наважденья

Бесовского,

Как будто дух в нее вселился

Покойного отца Ёхэя.

Вы слышите? Прочь!" Прочь!..

Я запрещаю

Моленья возглашать!

Я страшных не хочу заклятий!

А если вы хотите,

Чтобы о-Кати исцелилась,

Расторгните помолвку

И молодого зятя

Не принимайте в дом!

Я запрещаю!

О, как я мучаюсь в аду,

Как демоны меня терзают,

Когда несчастную я созерцаю участь

Любимейшего сына моего!

Ёхэя мучат

Его долги —

Ошибка юных лет!

Их надо погасить,

Иначе ад кромешный не погаснет!

Какие муки — страшные — терплю!

Ёхэй — он клятвой связан

С продажной женщиной. Но он

Ее всем сердцем любит!

Вам надо выкупить ее —

И в жены дать Ёхэю, а не то,

Не то — беда

Обрушится на вас!

А этот дом

Ему отдайте в полное владенье!

А если вы,

Наперекор всему,

Введете молодого зятя в дом —

Тогда умрет о-Кати!

Смерть — вашей дочери!

Смерть! Гибель!

Вы поняли меня?

Так берегитесь грозной кары!

Безумными глазами

Она обводит всех, кругом стоящих.

Какая боль!

Какие муки!

И, лепеча бессвязные слова,

О-Кати извивается на ложе.

Ее отец

Испуган. Он бледнеет

От ужаса.

Но Белый Лис не дрогнул.

Э, демон-искуситель!

Откуда ты пришел? Уйди

Обратно в бездну!

Ты думаешь,

Что можешь побороть

Могущество святого Эна?

Прочь! Прочь! Изыди, бес!

Монах своим жезлом

Неистово трясет

И в колокольчик — рин-рин-рин! — звонит.

Он духа заклинает: "Повинуйся

Без промедления!"

Но тут Ёхэй

Вскочил одним прыжком,

Схватил монаха,

Трясет его…

Ты что за вздор городишь?

Черт побери монаха-ямабуси,

Все заклинания

И выкрутасы!

Пошел, пошел на улицу!

Ёхэй

Ударом в спину сбрасывает Лиса

Вниз с лестницы

К порогу. И потом

Выталкивает вон из дома,

Но Белый Лис

Врывается обратно и кричит.

Я-а! Я-а!

Ты что ж, не знаешь силы

Монаха-заклинателя?..

Я не уйду,

Пока не совершится исцеленье!

И он опять

Трясет жезлом, и кольцами гремит [352] …кольцами гремит…  — на магическом жезле.,

И в колокольчик

Отчаянно звонит — рип-рип!

Ёхэй его выбрасывает вон,

Но Белый Лис

Опять взбегает вверх по ступеням,

Невнятно бормоча заклятье

Царя Фудо:

"Намакусамандобарасарада".

Ёхэй обрушивает на монаха

Град колотушек, выгоняет снова,

А тот опять вбегает… Но Ёхей

Безжалостно монаха колошматит

И тащит к двери.

Белый Лис

Трясет жезлом — бряк-бряк!

Но под конец

Сам брякается со ступенек.

Ёхэй его молотит кулаком.

Монах почуял: жизнь его теперь

В руках Ёхэя —

Хрупкая скорлупка!

Как быть ему?

И он, хромая,

Уходит прочь,

Едва живой, проклятья бормоча.

И звон жезла его

Доносится все тише,

И, наконец, теряется вдали…

Ёхэй —

Подходит к отчиму вразвалку,

Засучивая рукава,

И, свой подол заткнув за пояс,

Садится на пол,

Лицом к лицу

С испуганным, смущенным Токубэем.

Он вскакивает.

Вне себя от гнева,

Одним ударом

Бросает Токубэя вниз лицом

И бьет его ногами

Без всякой жалости

И по плечам

И по спине!

Брат! Что ты делаешь?

Остановись!

Как ты жесток!

Она с трудом встает,

Шатаясь,

Вцепляется в Ёхэя,

Чтоб помешать ему.

О-Кати, отойди —

И не мешай Ёхэю!

Пусть топчет он меня ногами,

Когда-нибудь его остынет гнев.

Скорей в постель! Ведь ты больна.

И Токубэй

Лежит, не шевелясь, под градом

Неистовых ударов!..

Но дочь в отчаянье:

Она не может видеть,

Как мучает Ёхэй ее отца!

Не смей! Не смей!

О, это слишком!

Так нельзя!

О, я, несчастная, — не понимала,

Что делаю! Ты виноват во всем!

Ты, ты, Ёхэй, уговорил меня,

Чтоб притворилась я, как будто

В меня вселился

Дух твоего отца!

Я повторила слово в слово,

Что ты велел мне говорить! Взамен

Ты обещал исправиться! Ты лгал,

Ты клялся мне богами, Буддой,

Что, если я твою исполню волю,

Исправишься —

И станешь наконец

Отцу — почтительным, послушным сыном!

И я поверила!

О, я была так рада,

Охотно согласилась!

Прикинулась, что я — в бреду,

И притворилась,

Как будто не сама я говорю,

А что моими

Послушными устами

Вещает твой родитель: мертвый дух.

Мне было страшно! Страшно!

И все же я преодолела страх

И повторила все слова, какие

Ты мне сказать велел. Ради тебя!

И что же! Что ты делаешь?

Жестокий!

Ногами топчешь моего отца?

А он… он стар… он может потерять

Сознание…

Его убить ты можешь!

Обманщик, где ж твоя

Сыновняя почтительность? А! Так-то

Ты стал послушным сыном?

Нет! Нет! Нет!

Я не позволю!

Я не допущу!..

Она рыдает в голос

И повисает на руках Ёхэя,

Его стараясь оттащить…

А ты —

Все выболтала, гнусная поганка!

Пусть черти поберут

Тебя и лживое твое лицо!

Ну, погоди, узнаешь,

Что мертвый дух не может мучить так,

Как я, живой Ёхэй!

Меня попомнишь!

Он в ярости,

Он бросил на пол

Несчастную о-Кати

И тоже топчет

Без жалости

И бьет ее ногами.

Стой! Стой!

Чудовище!

Ты хочешь

Убить свою сестру — больную? Изверг!

Он пробует Ёхэя оттащить

Прочь от бедняжки…

Но куда там!

Ёхэй — его швыряет на пол

Пинком ноги.

Ты сам сказал,

Чтоб я тебя топтал ногами,

Пока не утолю свой гнев!

Так получай!

Вот, вот тебе! Еще!.. Еще!.. Еще!..

Он бешено лягает их обоих

Куда придется — в грудь, в лицо.

Он в полном бешенстве…

Он в исступленье…

А тут как раз

Вернулась мать Ёхэя…

Она оцепенела

От ужаса…

Она кричит…

В отчаянье она из рук роняет

Лекарство на землю,

Бросается к Ёхэю,

Хватает за волосы сына,

Кидает на пол,

Садится на него верхом

И бешено молотит кулаками…

Не разбирая,

Где лоб, где нос, где щеки…

Ты знаешь сам: нога,

Которой ты посмел пинать отца,

Сгниет, отвалится!

Ты, изверг, знаешь.

Что молния с небес

Тебя испепелит!

Ком грязи, камень

Бездушный вместо сердца у тебя!

Иные

Рождаются на свет слепыми,

Уродами,

Без глаз, без рук, без ног,

И все ж душа

У них — живая, человечья.

Чем согрешила я,

Когда тебя в своем носила чреве?

Что совершила я дурного,

Что ты родился извергом? Какой

В тебя вложила — я сама! — порок?

Ах, почему в твоей груди

Не бьется человечье сердце?

Я — виновата! Я боялась,

Что люди скажут:

"Вот видите:

О-Сава,

Она вторично вышла замуж —

И охладела к мальчикам своим!"

И чересчур тебя я баловала!

С тебя я не спускала глаз, тряслась,

Как скряга над сокровищем своим,

И это было к худу для тебя.

Ты лезвием дурного поведенья

Куски от сердца матери срезал!

Да-да! Вот только что, на днях,

Еще недели не прошло, —

Ты лгал мне,

Что дядя твой — Мориэмон — присвоил

Чужие деньги, деньги господина,

Куда б я ни пошла, —

В соседний дом,

В далекое предместье, —

Повсюду в городе я слышу

Дурные слухи о тебе!

И хоть бы раз один

Хоть кто-нибудь

Обмолвился бы добрым словом!

И каждый раз,

Ты словно отрубаешь

Часть сердца моего!

Беспутный сын,

Ты пьешь по капле кровь мою!

Исчадье ада!

Ты мне не сын!

Ты — изверг! Ни минуты

Ты не останешься здесь, в нашем доме.

Прочь с глаз моих! Прочь! Прочь!

Тебя наследства мы лишаем! Прочь!

Она его колотит,

Но силы нет в ее руках…

Бьет кулаком

И кулаком же отирает слезы…

Как! Мне уйти

Отсюда? Из родного дома?

Мне некуда идти!

О-о, ступай,

Ступай к той потаскухе,

С которой спутался! Ну! Поскорей!

Да пропади ты пропадом!

О-Сава

Хватает коромысло от весов

И, угрожая тащит

Ёхэя за руку —

И хочет вытолкнуть из дома.

Нет, мама! Так нельзя!

Нет! Если брата выгоните вон,

Наследства не приму,

Я не хочу наследства!

О, лучше я умру!

Простите брата! Умоляю!

Простите!..

И она

Хватает руки матери,

Пытаясь помешать расправе.

Оставь меня!

Ложись в постель!

Ну что ты в этом деле понимаешь?

Э, Токубэй-доно!

Что вы без толку

Таращите глаза?

Кого боитесь вы?

Ну, помогите выгнать наглеца!

О, злость меня берет! Сама,

Сама наколочу его —

И выставлю из дома!

Она размахивает коромыслом

И хочет

Удар обрушить на Ёхэя.

Однако сын

Отскакивает ловко

И с силой вырывает коромысло

У матери,

Из слабых рук ее.

Ну, если так, мамаша,

Я этим коромыслом

И сам сумею крепко угостить.

И он безжалостно

Колотит мать!

Но Токубэй

Проворно налетает на Ёхэя.

Один рывок —

И коромысло

Уже в руках отца.

Он бьет им пасынка.

Шесть-семь ударов.

Он не дает Ёхэю

Дыхание перевести.

Как страшен Токубэй!

Его лицо

Пылает гневом. Но потоки слез

Текут из глаз его…

Я плачу.

Я весь дрожу…

Знай, что не я,

Вот этот Токубэй,

Нанес тебе побои:

Нет, бил тебя покойный твой отец.

Он руки протянул

Оттуда,

Из царства мертвых,

Чтоб нанести моей рукой — удары.

Ты понял это?

Теперь тебе могу я рассказать:

Весь разговор,

Что в дом берем мы молодого зятя

И все наследство отдаем ему,

О, это — только хитрость, лишь уловка.

Замыслили мы припугнуть тебя,

Надеялись, что ты угомонишься,

Одумаешься…

Станет стыдно,

Что так беспутен ты,

Так развращен,

Так бестолков и опрометчив!

И будто в гневе на тебя наследство

Отдать решили мы твоей сестре

И молодому зятю. А по правде

О-Кати отдаем в дом жениха!

Тебя обидеть? Да никто

Не собирался обделить тебя.

Но ты неисправим!

Да! Между нами

В одном из прежних существований

Была, должно быть, родственная связь:

И вот я стал тебе отцом.

И я любил тебя сильнее,

Чем любят собственных детей…

Когда ты в детстве оспой захворал,

Я отказался

От веры предков.

В моей семье усердно почитали

Святое имя Амида…

Но я

Стал возносить

Горячие молитвы

Целителю —

Святителю Нисину [354] Нисин (1407–1488) — священник буддийской секты Нитирэн. Согласно поверьям, творил чудеса исцеления. …с фасадом шириной в пять — семь кэнов.  — У богатых лавок был широкий фасад. 1 кэн равен 1,82 м.,

Чтоб ты был исцелен!

А для чего?

Чтобы когда-нибудь

Тебя увидеть

Хозяином большого

Торгового прославленного дела…

Но чем усердней я трудился,

Тем все усердней ты сорил деньгами!

Но горе мне!

Тебя нельзя исправить!

Ты поднял руку на родную мать.

Меня, отца,

Без жалости топтал ногами.

Куда ты ни пойдешь,

Повсюду лжешь бесстыдно,

Бахвалишься, дерешься,

Развратничаешь и мотаешь деньги!

Нет, не ворота на больших столбах

Перед своим богатым домом

Увидишь ты.

Нет-нет, ворота в ад.

Позорный столб тебя подстерегает.

На нем,

Оскаля зубы,

Торчит отрубленная голова

Преступника… Твоя! Твоя! Твоя!

Вот страшное несчастье для отца!

Так Токубэй в отчаянье кричит!

Нет больше у меня терпенья

Вас слушать,

Токубэй-доно!

С Ёхэем рассуждать?

Не лучше ль

Загадывать загадки камню —

И ждать ответа от него?

Прочь! Прочь!

Ты мне не сын, Ёхэй!

Вон, вон отсюда!

И если хоть минуту будешь медлить,

Немедленно старейшин позову [355] …немедленно старейшин позову…  — То есть старейшин городских районов, которые наблюдали за порядком.,

Тогда

Не миновать тебе тюрьмы!

Она опять

Размахивает коромыслом

И упирает

Его тупой конец

В хребет разнузданному наглецу.

Ёхэй вдруг присмирел,

Старейшин он боится:

Ведь с ними шутки плохи!

Отчаянный буян

Застыл с открытым ртом,

В его глазах — испуг…

Старейшины придут?

Он растерялся.

Нет, мама, нет!

Прогоните вы брата —

Я тоже не останусь здесь!

Рассказчик

Она цепляется с мольбою

За руки матери своей,

Но та ее отталкивает в гневе!

Ёхэй!

Чего ты ждешь!

Ну что стоишь как столб?

Тебе все мало?

Еще ты просишь тумаков?

Собрав все силы,

Она толкает сына коромыслом

За дверь.

И этот узенький порог —

Скрипучий желоб для скользящей двери

Становится теперь

Широкою рекою слез,

Что навсегда разделит

Родителей и сына.

Ёхэй уходит прочь…

И Токубэй,

Не в силах удержать рыданий,

Не сводит глаз

С Ёхэя, уходящего все дальше…

Чем старше он становится,

Тем больше

Его лицо, его осанка

Покойного отца напоминают,

Живой его портрет!

И вот теперь,

Когда я вижу,

Как одиноко он стоит

На перекрестке,

Мне чудится,

Что из дому я выгнал

Покойного хозяина…

Ужасно!

Нет, я не в силах вынести! Боюсь,

Что сердце разорвется!

Он на пол падает ничком,

Рыдая

Навзрыд…

И не стыдится,

Что могут услыхать соседи.

И мать Ёхэя,

Которая так гневалась на сына,

Теперь не в силах слезы удержать.

Она старается

Подняться на носки —

Пытается

Хоть мельком увидать

Ёхэя вдалеке…

Напрасно!

Уж он исчез.

Его закрыли флаги —

Веселые цветные флаги,

Они развешаны

Почти на каждом доме,

Чтоб встретить праздник,

Праздник сыновей.

Так уж исстари повелось,

В пятый день пятой луны —

Праздник мальчиков Танго [356] Праздник мальчиков Танго.  — Празднуется в пятый день пятого лунного месяца на домах, где растут сыновья, вывешивали флаги, бумажных карпов, края кровли украшались ирисом и чернобыльником, которым приписывалась магическая сила. По обычаю, перед праздником полагалось расплатиться по всем долговым обязательствам..

В этот день

Повсюду радуют взор

Ирис и чернобыльник,

Развешенные по краю кровли,

И перед каждым домом,

Где хоть один подрастает мальчик,

Нарядные

Развеваются флаги,

Громко хлопающие по ветру,

По весеннему, свежему ветру…

Но перед домом Ситидзаэмона

Не вывесили флагов:

Там только девочки растут,

Три девочки — три дочери его.

Хозяин лавки — Ситидзаэмон,

Хоть время к вечеру,

По городу прилежно ходит,

Чтоб деньги все собрать у должников.

А между тем

Его жена о-Кити

Хлопочет по хозяйству,

Туда-сюда,

Забот у ней немало:

Она и масло продает,

И мелкие долги

Уплачивает, если задолжала,

Да и за девочками надо приглядеть —

И покормить и причесать.

А ну, начну со старшенькой: О-Кику,

Поди ко мне!

Она шкатулку открывает

И достает

Самшитовый красивый гребень.

Втирает между зубьев масло,

Благоухающее сливой…

Для женщины

Всего важнее гребень:

Важнее красоты ее волос,

Важнее красоты ее лица.

Да, гребень! Гребень —

Ее заветный друг:

Он очищает пыль с запутавшихся прядей

И выметает сор

Из горестного сердца…

Ведь женщина живет в чужом дому,

А собственного дома не имеет.

С замужества

До смертного часа

Дом, где она

Мать и жена —

Дом ее мужа.

Прежний дом,

Где она росла —

Родителей дом.

Только один

Маленький дом

Женщина вправе

Своим называть —

Дом ее зеркала…

Впрочем, — старинный обычай! —

Одну только ночь,

Накануне праздника Танго,

Женщины в доме царят

И его называют своим.

Теперь о-Кити

Причесывает дочь

С молитвой,

Чтоб эти праздничные дни

Прошли удачно и счастливо,

Чтоб ничего дурного не случилось

И вдруг…

Когда она проводит гребнем

По длинным волосам о-Кику,

Хруст! — и ломается один из зубьев

"Ой, он сломался! Вот беда!" —

Воскликнула о-Кити,

И, огорченная, она невольно

Роняет гребень на пол.

Еще одна зловещая примета!

О-Кити промолчала,

Но в глубине души смутилась.

Зубец от гребня отскочил,

И гребень — на земле [357] И гребень — на земле…  — Согласно древнему японскому мифу, когда бог Идзанаги посетил в царстве мертвых свою супругу, богиню Идзанами, он сломал зубец своего гребня и зажег его, чтобы осветить мрак. Потом, спасаясь от преследовавших его демонических существ, он бросил свой гребень на землю (древний жест магии), и тот превратился в бамбуковую чащу. В конце концов, Идзанаги пришлось навеки разлучиться со своей женой. …два сё масла для лампы и один го…  — Сё равен 1,8 л; го равен 0,18 л. …пятьсот восемьдесят мэ…  — Мэ — то же, что моммэ. Курс нового серебра был в четыре раза дороже старого, — значительная для небогатого купца сумма.…

Как! — неужели

Случится что-либо худое?

А между тем переступил порог

Муж, Ситидзаэмон.

Не удалось ему

Собрать все деньги с должников,

Он получил, пожалуй, семь десятых —

И заглянул домой.

Он думает: "Немного отдохну,

А там — опять в поход!"

О-Кику подбегает к полке

И начинает осторожно

Переливать вино

В кувшинчик металлический — "тирори".

Не надо, дочка.

Обойдусь

Без чарки и закуски.

"Сейчас", — о-Кику отвечает,

Подходит, но отец высок —

И трудно девочке налить сакэ.

Она встает на цыпочки,

Стараясь

Ни капли не пролить.

Отец к губам подносит крышку

И первый делает глоток.

О-Кити это замечает.

Услышав это,

Купец опять садится на циновку,

И, выхлебнув вино из крышки,

Он усмехается и хочет пошутить.

Я, стоя на ногах,

Хотел прикончить эту чарку

За упокой души…

Моих долгов.

Чтоб их скорей похоронить.

Все не оплаченные мной долги,

Прощайте, вам уже не жить на свете,

Теперь — вам крышка!

И все же

Чем больше шутит он,

Тем больше проступает

Зловещий смысл его веселых слов.

И он уходит,

Чтоб разлучиться навсегда с женой.

А между тем о-Кику,

Взяв с матери пример,

Как надобно по дому хлопотать,

Усердно стелет на полу постели,

При этом напевая песню,

Которую придумала сама.

Вот подушка! Вот матрац!

Спать пора, пора, пора.

И только полог от москитов

Подвесить ей не удается.

Уж слишком ножки коротки

У девочки:

Короче летней ночи.

И вам, маманя, время отдохнуть!

Нет, нет, маманя,

Мне спать не хочется.

А у самой

Глаза слипаются…

Вот милое дитя!

Как ни крутил,

Как ни хитрил Ёхэй,

Ему не выкрутиться из беды!

Настал последний срок,

Он должен расплатиться —

И не может.

Сегодня, по обычаю, пора [359] Сегодня, по обычаю, пора..  — В праздник Танго вместо теплой одежды надевали легкое платье из конопли, которое называлось аямэ (ирис).

Подбитый ватою халат

Сменить на легкую одежду,

А совесть облегчить от всех долгов.

Однако на Ёхэе

Обшарпанная зимняя одежда,

И хоть обтрепанные рукава

Лишь только-только прикрывают локти,

Он продолжает жить,

Спустя, как говорится, рукава.

И сквозь рукав пропущена тесьма,

На ней болтается пустой кувшинчик

Для масла:

Уж не собрался ли Ёхэй

Кого-нибудь подмаслить? Впрочем,

За пояс у него засунут нож в чехле.

Обычно он ножа не носит.

А вот сегодня…

Уж не надеется ль

Обрезать им долги?

Быть может, этот острый нож —

Последнее, решительное средство

Разрезать петлю?

Вот и лавка

Знакомая — Тэсимая.

Ёхэй к воротам

Подкрался, словно вор.

Он знает,

Здесь люди добрые живут,

Он хочет попытаться…

Колеблется…

Войти иль не войти?

Вдруг, за спиною, голос в темноте:

О, это, кажется, Ёхэй? Да-да!

А он как раз мне нужен!"

Да, я — Ёхэй. А вы кто? Я не вижу.

Ёхэй всмотрелся,

И вдруг узнал: а! ростовщик Кохэй

Из лавки хлопка в Уэмати!

Ну-ну! Удача! Я тебя искал!

И с этими словами,

Податливыми, мягкими, как вата,

Кохэй уходит, затянув

Железную удавку

На шее у несчастного Ёхэя.

Ехэы молчит.

Он хорохорился перед Кохэем,

И из себя он строил богача,

На обещанья не скупился,

Но у него гроша нет за душой.

Он кое-как отбился

От всех долгов в "Домах любви",

Но как отбиться

От этого Кохэя —

Ростовщика?

Долг в целых двести моммэ!

Но есть же где-то деньги, в самом деле!

На главной улице прохожих много, —

Так и шныряют!

Быть может, двести моммэ обронил

Какой-нибудь подвыпивший гуляка?

Но вдруг звучат шаги.

Он оглянулся.

Какой-то человек

Дорогу переходит с фонарем.

На фонаре, сдается,

Знак дома нашего? Так точно!

"Кава"…

Да это мой папаша — Токубэй!

О, наму самбо!

О, три сокровища святого Будды!

Ёхэй проворно отступает в тень.

Он распластался, как паук,

Прижался

Всем телом к запертым дверям,

Ведущим в лавку Ситидзаэмона.

А Токубэй

Отодвигает боковую дверцу —

И входит в дом к соседям.

Вы дома, Ситидзаэмон-доно?

Ну как? Покончили с делами?

О, это Токубэй-сама?

Пожалуйста, входите!

Вот и спасибо, что зашли.

У вас теперь хлопот,

Должно быть, полон рот!

Да и с Ёхэем

Забот не оберешься!

Она отодвигает полог

И, улыбаясь,

Выходит встретить Токубэя.

Да, правда! Правда!

Но я ведь только отчим,

И, знаете, когда родная мать

Из дома сына выгоняла,

Я как-то оробел

И не посмел вмешаться…

Я не сумел остановить ее!

Его отец, —

Покойный мой хозяин,

Во всем был безупречный человек.

Уж он-то понимал,

Что значит долг,

Что значит истинная доброта.

Я сердце надрывал

В заботах о его двух сыновьях.

Не покладая рук трудился

В честь памяти его. И вот…

И вот теперь — мы выгнали Ёхэя.

Я не припомню,

Чтоб хоть единый раз

Его отец

Повысил голос,

Когда случалось провиниться мне.

А вот теперь… Уж, верно,

В своей могиле,

Покоясь под густой травой,

Меня он будет ненавидеть!

Какое бедствие! Какое горе

На старые мои свалилось плечи!

Подумайте, о-Кити-сама,

Как тяжко мне…

Он задохнулся,

Не в силах удержать рыданий.

Его глаза наполнились слезами.

Он их стыдится.

Не знает, как их скрыть,

И притворился,

Что дым из трубки ест ему глаза.

Да, понимаю, понимаю!

Еще бы! Как вам тяжело.

Он хочет передать ей деньги…

Как вдруг

У боковой калитки

Знакомый голос.

О-Кити! Можно к вам зайти?

Вы заперли уже ворота на ночь?

Гость — Токубэй — испуган и смущен:

Его жена, о-Сава?

Так поздно ночью?.. И зачем?

Он ускользает за москитный полог

И хочет спрятаться…

Не удалось!

О-Сава

Успела мужнюю приметить спину.

Что это, Токубэй?

И почему

Муж хочет скрыться от своей жены?

Смущенный Токубэй выходит,

Не знает, что сказать… Молчит.

О-Кити тоже растерялась —

И даже позабыла

Почтенную приветствовать соседку.

А между тем Ёхей,

Прижавшись к двери,

Под нос себе бормочет.

Он к двери ухо приложил —

И слушает… О-Сава,

Не торопясь, присела на ступеньку

И распекает мужа.

Да, ваша доброта

И баловство —

Вот это было ядом для Ёхэя!

Но я не такова.

Сказала:

"Ёхэй лишен наследства", —

И конец!

От слова своего не отступлюсь,

По мне, пускай хоть маслом

Намажется

И кинется в костер!

Пускай в бумажном платье

В пучину ринется,

Пускай творит, что хочет.

А вы?

Всю душу вы отдать готовы

Негодному разбойнику Ёхэю,

Как будто вам и нужды нет,

Что станется

С женой и дочкой.

А ну-ка,

Домой, немедленно домой!

Идите впереди меня!

Она его подталкивает к двери.

Он вырывается из рук жены.

А все родители

Детьми когда-то были!

Ребенок вырастает,

Взлелеянный родительской любовью.

Но и отец растет

И возвышается душою

Через сыновнюю любовь.

Ты знаешь,

Я, Токубэй, не много видел счастья.

Я слуг не нанимал

Ухаживать за мною,

Я сам для близких был слугой!

Конечно, у меня есть двое

Приемных сыновей,

Да что мне ждать от них!

Мой гроб…

Он будет отнесен в могилу

Чужими равнодушными руками.

Уж лучше

Я, мертвый, упаду

Среди дороги в грязь

И парии —

Меня швырнут

С доски — в могилу для бродяг!

Он захлебнулся

Горючими слезами.

Как жаль его!

Ну, хватит!

Пошли домой!

Идите-ка вперед.

О-Сава подгоняет Токубэя.

Что ж, если уходить —

Так вместе!

Жену он тянет за рукав,

И вдруг…

Вдруг из-за пазухи жены

Какой-то сверток —

Тяжелый — шлепается вниз.

Обертка развернулась.

И все рассыпалось по доскам пола.

Что это?..

"Тимаки" [360] Тимаки — лакомство, приготовленное из рисового теста и завернутое в листья бамбука. Его едят в праздник мальчиков Танго. Глупец Сюрихандоку (санскр. Кшудрапантака) — самый глупый из учеников Будды. Адзясэ (санскр. Аджашатру) — герой древней индийской легенды. Когда он был еще во чреве матери, прорицатель нагадал царю, его отцу, что дитя вырастет злодеем и погубит родителей. Царь повелел сбросить новорожденного с крыши, но он лишь повредил себе палец на ноге, а впоследствии убил отца и заточил мать в темницу, чтобы захватить престол. — и монеты: мон пятьсот!

Ах-ах! — несчастье!

Куда мне деться от стыда?

Она всей грудью падает на сверток,

Пытается закрыть его

И спрятать.

В отчаянье

И плачет и кричит.

О Токубэй-доно! Я умоляю:

Простите! О!..

Я эти деньги

Взяла из тех, что вы собрали

У наших должников!

Да, я украла эти медяки —

Пятьсот монет!

Чтоб потихоньку их отдать

Негодному бездельнику Ёхэю!

Да! Двадцать лет супружества прошло

И никогда со мной

Такого не случалось!

И если эти медные монеты

Супружеские разлучат сердца

И лягут, как преграда, между нами,

О, если вы меня не сможете простить,

Какое горе!

Ведь он мой сын! Я — мать его! Какие

В моих былых существованьях

Я совершила страшные грехи,

Что сын — такой беспутный! —

Из чрева моего родился?

Я не могу его забыть.

Как вспомню,

Почувствую к нему такую жалость!

Люблю его всем сердцем, всей душой!

Какое чувство

Сравнится с материнскою любовью?

Родной отец не в силах так любить!

Лишите

Его наследства!

Выгоните вон

Его из дому!

Я была

Жестокой, беспощадной, для того

Чтоб вы к нему почувствовали жалость!

А в глубине души

Три раза вас благодарила!

Признаюсь, почему

И я украла деньги для него.

Со дня его рожденья

До сей поры

Ни разу не случалось,

Чтоб в Праздник мальчиков Ёхэй

Не получал от нас подарков.

И мне сейчас хотелось —

Хотя б в последний раз —

На праздник

Ему подарок сделать небольшой.

Вот почему

Себя таким позором я покрыла!

И я задумала

Просить о-Кити,

Пусть передаст подарок мой

Негоднику-Ёхэю.

Во сто раз

Я для него готова сделать больше!

О, если б врач-целитель

Из материнской печени сготовил

Для сына снадобье такое,

Чтоб прав его исправить, о, поверьте,

Я б вырвала свою живую печень!

Ради него дала бы изрубить

Себя на мелкие куски!

И вот теперь

Я опозорена!

Стою пред вами,

Обманщица, воровка!

Никогда

Я мужа и на грош не обсчитала.

Любовь, любовь к беспутному ребенку

Заставила меня блуждать во тьме!

И я украла! Как мне стыдно… стыдно…

Она рыдает в голос. Токубэй

Не в силах слов найти

Ей в утешенье

И только повторяет: "Правда! Правда!"

О-Кити тоже прослезилась,

Сочувствуя несчастным старикам,

И думает о девочках своих:

"Что в жизни им придется испытать?"

Все трое плачут. Вторит им

Унылое гудение москитов…

Его жена не в силах

Остановить поток

Горячих слез.

Ну, как вы можете

Отдать Ёхэю

Еще и эти краденые — деньги?

И так сверх меры

По доброте своей

Его вы одарили!

Пустое!

Пускай получит он

И твой подарок.

Нет, нет, подарок этот

Мне руки жжет теперь…

Простите мне мою вину.

О, эти двое,

Отец и мать,

Так крепко скованы цепями долга!

Они не могут

Себе простить избытка доброты!

О-Кити тоже

Не в силах слезы удержать…

Ах, вот спасибо!

С моей души упала тяжесть!

Еще одно —

Куда девать "тимаки"?

Скормите эту снедь

Какой-нибудь голодной псине!

И снова

Родители льют горестные слезы.

Никогда

Сердца их не были разделены

Глухой стеной

И дверью на замке.

На время, правда,

Сыновняя неблагодарность

Замкнула дверь, задвинула засов.

Теперь он снова отодвинут…

От всей души простив друг другу,

Муж и жена

Хозяйке поклонились —

И возвращаются домой.

Заметив, что родители ушли,

Ёхэй кивает молча головой.

На всякий случай

Он из чехла вытягивает нож

И прячет на груди.

Потом отодвигает ловко

Засов на двери боковой

И проникает в дом.

С минуту неподвижно он стоит,

Чтоб сердце успокоилось немного.

Потом бормочет про себя.

Куда ж запропастился

Хозяин — Ситидзаэмон?

Ведь в этот поздний час,

Наверно,

Он с должниками все покончил счеты.

Ёхей с порога

О-Кити окликает. Где ж она?

Во тьме кромешной

Не так легко хозяйку отыскать.

А я-то думала,

Кто это там

Шуршит и возится?

А это ты, Ёхэй-доно?

Ну, право, ты — счастливчик!

Пожалуйста, возьми!

Ведь говорится: даже если нищий,

Родителями прогнанный бродяга

В День мальчиков получит

Нежданный и негаданный подарок,

К нему опять вернется счастье!

Ёхэй ничуть не удивлен.

А! Это милостынька от моих

Чувствительных родителей? Не так ли?

Ну, поспешил с догадкой!

С какой радости они стали бы тебе дарить деньги?

Смотри же,

Не изведи напрасно ни полушки

На мотовство и баловство.

На! Береги их, как зеницу ока.

Употреби их с пользой!..

Когда же добряки-родители умрут,

Справь похороны, денег не жалея,

Пускай торжественно их понесут

На разукрашенных носилках.

А если им последний долг

Ты не отдашь

И позабудешь их,

Так, значит, ты не человек,

Ты хуже деревянной чурки!

И если снова

Родительской ослушаешься воли,

Тогда тебе не миновать

Небесной кары.

Вперед тогда уже не жди добра!

Ну, вот тебе твой сверток!

В тот день, ты помнишь,

Когда мы шли в нагорный храм, в Нодзаки,

И ты подрался,

И вывалялся весь в грязи,

Тогда тебя я пожалела.

Тебе я помогла, тебя помыла,

А муж мой заподозрил,

Что часом согрешила я с тобой.

И сколько дней подряд

Пришлось мне объяснять ему —

И уговаривать!

Как вспомню, жуть борет,

Становится так скверно на душе!

Уж лучше,

Пока не возвратился муженек,

Бери родительский подарок

И убирайся восвояси.

А муж вернется — с ним поговори.

Она не хочет,

Чтоб муж застал Ёхэя у нее,

И гонит прочь его из дому.

А он к ней придвигается вплотную.

Давай-ка лучше согрешим с тобой,

А после дай мне денег.

Ну, вот еще! Сказала ясно: "нет".

Ты что прилип ко мне?

Ты думаешь, что в непотребном доме,

И с женщиной все можно? Ну, ступай!

Но то сейчас я в голос закричу,

И прибегут соседи!

Слова моих родителей, поверь мне,

Проникли в глубину моей души.

Вот я решился,

Не достану денег —

Убью себя.

Гляди, здесь, на груди,

Отточенный я спрятал нож…

Но слушал я и понял,

Как будут горевать родители мои,

Как будут плакать обо мне.

И я подумал:

Умру, а этот долг

Все будет мучить их!

Вот — верх моих безумств и преступлений!

Я разорю их,

Ввергну в нищету.

И мысли в голове моей смешались.

Мне умереть нельзя — и жить нельзя.

Я погибаю, я попал в капкан.

Ты добрая, я знаю. Ты должна мне

Помочь в беде.

И ты сама сказала,

У вас, в шкафу, есть деньги.

Мне до зарезу двести мэ нужны.

Дай в долг мне двести мэ,

И милосердие твое

Спасет мне жизнь. А я, Ёхэй,

Твоей не позабуду доброты,

Хотя бы мне пришлось упасть

На дно пылающего ада.

Я умоляю,

Дай мне эти деньги,

Спаси меня!

Глаза его как будто говорят:

"Все это правда. Я не лгу".

И на мгновенье

О-Кити

Поверила ему. Но нет!

Он изолгался. Он известный плут.

Все это — только новая уловка.

А на уловки — он мастак!

Он говорит как будто бы небрежно.

Но страшный замысел

Созрел в его душе.

Она проходит в лавку.

Ей невдомек,

Что вот сейчас

Светильник бытия ее погаснет!

Берет проворно мерку

И начинает масло наливать,

А за ее спиной

Стоит Ёхэй

С ножом в руке…

И в этот миг О-Кити

Заметила, как — отраженье в масле —

Сверкнуло лезвие ножа.

О-Кити испугалась.

Ёхэй, что там блеснуло?

Блеснуло? Где? Вот пустяки!..

Тебе почудилось!

Он за спиной

Проворно спрятал нож.

Вот-вот,

Что ты глаза уставил на меня?

Какое страшное лицо…

Что в правой держишь ты руке?

Я?.. Ничего!

Он нож переложил

Из правой в левую…

И правую показывает руку.

Ну вот — гляди.

Нет ничего в руке!

Смотри — рука пустая!

Да смотри же!

Ее он хочет как-то успокоить,

Но, перепуганная насмерть,

О-Кити бедная

Дрожит всем телом.

Ты страшен мне!

Не смей! Не подходи!

Она попятилась к входным дверям,

Засов и створку хочет отодвинуть —

Чтоб убежать.

Ну вот еще… вся трясешься.

Чего ты так переполошилась?

Он неотступно следует за ней,

Куда б она в испуге ни метнулась.

На помощь! Люди!..

Короткий крик!

Ёхэй не ждет второго,

Поймал ее и стиснул крепко.

Меня ты хочешь погубить?

Молчи, мерзавка!

Он в горло ей вонзает нож.

Удар неточен.

Она руками ловит воздух,

Бьет по земле ногами —

Мучительная судорога боли.

Не буду! Больше я кричать не буду!

О, если я умру,

Что будет с детками? Все трое

По улице скитаться будут.

Нельзя мне умереть.

Мне жаль детей.

Оставь мне жизнь.

Вот — ключ. Возьми все деньги,

Но только пощади меня.

Попятно! Ты не хочешь умирать,

Жалеешь девочек своих.

А мне, ты думаешь,

Родителей не жаль?

Они ведь своего Ёхэя любят!

Я должен заплатить свой долг

И честь свою восстановить.

Смирись, ты умереть должна!

Не смею громко

Молиться за тебя —

Услышат люди.

Но шепотом скажу:

"Помилуй, Будда!"

Наму-Амида Буцу! Наму-Амида Буцу!

Он притянул несчастную о-Кити

К себе вплотную. И — внезапно —

Косым ударом всаживает нож

В живот ей… глубоко

Ужасную наносит рану.

Нож вырывает,

Снова колет,

Еще… еще…

Вдруг налетел — из царства мертвых

Порывом ветер ледяной,

И хлопает полотнищами флагов,

И задувает в лампе огонек.

Все погружается во мрак —

И лавка и душа Ёхэя.

Его ступни скользят

В крови и лужах масла.

Он весь забрызган кровью…

Он, словно красный демон в преисподней.

На лбу его побагровевшем

Два острых рога — ярости и зла.

Рогами дьявольскими потрясая,

Он жертву добивает.

А вдруг она еще жива? Очнется? Выдаст?

И он опять

Удар наносит за ударом…

Люди в праздник

Гирляндой ирис вешают на кровле,

Чтоб уберечь себя

От тысячи недугов.

Но разве можно уберечься

От воздаянья за грехи,

Свершенные в былых рожденьях?

Вот карма: острие ножа Ёхэя.

Увы, душа о-Кити,

Недолговечная росинка

На острие зеленого листа,

С порывом ветра отлетает.

Уже о-Кити далеко.

Она восходит на Гору мечей [362] Гора мечей — согласно буддийским поверьям, находится в аду, с нее сбрасывают грешников. Масляный ад, где грешников жарят на сковороде, — собственная выдумка драматурга. Считалось, что убийцы в аду погружены в Озеро крови.,

И перед ней теперь

Проходит зрелище мучений

Преступных душ

В пучине Масляного ада.

Дыхание о-Кити прервалось.

Ехэй глядит

На окровавленное мертвое лицо,

Еще недавно

Исполненное доброты, веселья…

И он теряет мужество. Колени

Его дрожат,

И сердце бешено колотится в груди.

Он с пояса о-Кити

Срывает ключ

И, крадучись бесшумно,

Заглядывает за москитный полог…

Три девочки так мирно спят.

Ёхэю чудится:

На личиках детей

Запечатлелась жажда мести

И ненависть… к нему… к убийце.

Он вздрогнул от озноба ледяного.

Он поворачивает ключ в замке…

И ключ скрежещет.

Ёхэю чудится, что гром

Прогрохотал над головой его.

От ужаса захолонуло сердце…

Он прижимается всем телом к шкафу

И потихоньку

Набитый серебром вытаскивает пояс.

А! Там еще кошель,

Такой тяжелый! Сколько денег!

Он так их жаждал…

Наконец!

Он запихал и кошелек и пояс

За пазуху.

О-о, какая тяжесть!

Ёхэй с трудом передвигает ноги,

Как будто он ступает

По тонкому, подтаявшему льду,

По языкам огня…

Я брошу этот нож

В пучину

С Сандалового моста.

Он канет навсегда на дно реки.

Вот так и я

Когда-нибудь низвергнут буду

На дно

Пылающего ада!

Но ведь до этого так далеко!

Все это будет

В другом, далеком мире,

Которого теперь глазами не увидишь.

А здесь, на этом свете,

Я богат!

О чем еще мне думать?

Рассказчик

Он выбегает

На улицу — бежит,

Бежит так быстро-быстро-быстро,

Как только ноги могут унести…

Весною селение Нанива

По красоте уступает столице [363] Столица — город Киото. Безводный месяц (минадзуки) — шестая луна.,

Где повсюду вишневый цвет,

Но в дни "Безводного месяца"

Нанива столицу затмит,

Когда исполняют "летние кагура" —

Прекраснейшие песни и пляски.

Все четыре улицы

Веселого квартала Симмати

Пестреют, благоухают

Цветами.

А эти цветы

Не осыпаются никогда.

Узорные наряды

Красавиц-девушек.

Нарядное убранство

"Домов веселья"…

Вот где "Гора любви"!

Таких красот

Во всей стране не сыщешь!

О, даже

Прекрасные снега вершины Фудзи

Пред этим зрелищем

Померкнут.

Но все продажные девицы

Из "чайных домиков любви"

Печалятся, что укорочен год,

И, значит, попусту пропали

Три дня большой наживы — "момби",

Когда красавицы

По прихоти своей

Вытряхивают кошели гостей

И требуют подарков…

Случается, что неизменный гость

Платить сверх меры не желает

И — в нарушенье всех обетов —

Не кажет глаз к возлюбленной своей.

Попятно, богатеям

Нисколько денежек не жаль.

Они и в праздник "момби" [364] "Момби"  — праздничные дни в веселых домах, когда гости платили дороже и одаривали девушек. приезжают,

Разряженные в пух и прах,

В великолепных паланкинах!

Гость победнее крадется бочком,

Лицо прикроет

Он веером или плетеной шляпой,

Чтоб не узнала

Знакомая девица

И ненароком не зазвала в дом.

А в наше время люди норовят

Большой компанией

Устроить шумный пир.

У каждого своя девица,

Пьют, и поют, и балагурят.

А вот —

Взгляните-ка на этих ротозеев:

Шатаются по улицам квартала,

Горланят,

Бахвалятся,

Но лишь "плечами раздвигают ветер":

Всё попусту!

Форсят, а толку нет.

Бывает, гость

Выспрашивает у прохожих:

"Красавица, вон та,

Она какого ранга куртизанка?" [365] Она какого ранга куртизанка?  — В веселых домах девушкам присваивались ранги, соответственно взималась плата. Красавица первого ранга (таю) принимала только очень богатых гостей.

И сразу ясно, этот гость — простак,

Невежда, неотесанный мужлан.

Но постоянный посетитель

С возлюбленной беседует в постели,

Ей на ушко

Умильные нашептывает речи.

А между тем — в другое ухо

Любовник-кот

Ее оповещает,

Что пробил барабан,

Пора спешить!

Вот-вот запрут ворота на ночь…

Иные гости

Растрачивают сбереженья

Родителей или хозяев.

Другие —

Свои заветные проматывают деньги,

А кое-кто из них

Запутался в долгах —

И разорен вконец.

На улицах прохожие, должно быть,

Стыдятся хоть минутку помолчать,

То передразнивают голоса

Прославленных актеров из театра

Кабуки, их повадкам подражая,

То распевают песни

Из модной пьесы для театра кукол.

Под вечер

Шатаются подвыпившие гости

От Западных ворот

И до Восточных…

Гулякам счета нет.

Вот — верный знак,

Что наступило время процветанья!

И посреди горланящей толпы

Проходит Ямамото

Мориэмон.

Смущенный слухом

О мерзком поведении Ёхэя,

Он отпуск взял у князя

И спешно прибыл в Осака…

Где ложь? Где правда?

Рассказывают, что Ёхэй

Зарезал женщину

И выкрал уйму денег.

Наверняка никто не знает,

Но мотовство Ёхэя… Но беспутство

Указывает пальцем на него:

Вот он — убийца, вор!

И все глаза

Следят за ним с невольным подозреньем.

Мориэмон решил дознаться,

Что именно произошло?

Племянника он должен повидать —

И расспросить.

Однако

Ни в материнском доме

Нельзя его застать,

Ни у Тахэя.

Он вечно шляется —

В кварталах Сонэдзаки

Или в домах любви Симмати

И вот — почтенный самурай

Идет в квартал Симмати, у Восточных

Ворот расспрашивает сторожей,

Где мог бы он Ёхэя повстречать?

Скажите, кто его подруга?

Ему советуют:

"Всего скорей

Ёхэя он застанет

У Мацукадзэ.

Зайдите в дом Бидзэн

На главной улице".

Мориэмон блуждает

Среди толпы прохожих,

Не понимая, где же дом Бидзэн?

Веселые дома

Все на одно лицо…

Повсюду двери, двери, двери…

А в это время мимо пробегает

Служанка-кабуро,

Подросток-ученица,

Держа под мышкой

Увесистый, нарядный сверток.

Э, девочка, постой! Не торопись!

Хочу спросить:

Где здесь приют любви,

Что именуется Бидзен?

Где обитает "Владычица сердец",

Девица по прозванью

Мацукадзэ?

И ежели ты осведомлена,

Дорогу укажи. Все эти

Места мне незнакомы. Если знаешь,

Прошу я, споспешествуй мне

Ее найти!

Так выспренне он говорит,

Так странно,

Что девочке досадно и смешно.

У! Как вы непонятно говорите!

Вот — прямо перед вами — дом Бидзэн.

А вон в той комнате

На западном конце —

Там проживает Мацукадзэ. Дверь

Ее закрыта. Значит,

К ней гость другой явился раньше нас.

А ну-ка, я прошу,

Почтенный воин, поднимите ногу.

Сначала левую — вот так. Повыше!

Ну, правую теперь.

Неплохо!

Вы, право, мастер ноги задирать.

Большое вам спасибо!

И она

Проворно убегает,

Смеясь над простодушным самураем:

"Вот ловко одурачила его!"

Э, дерзкая девчонка!

Чего ж еще здесь можно ожидать?

Какое место, таковы и люди!

И он невольно над собой смеется.

Потом подходит к двери,

Куда служанка указала.

Внутри горит огонь,

Но дверь закрыта плотно — на замок.

Ну, этот гость наверняка Ёхэй.

Перехвачу его, как только выйдет.

Но ждать пришлось недолго.

Дверь открывается…

И потихоньку

Выскальзывает гость

В большой плетеной шляпе.

Мориэмон проворно

Его хватает. Держит. Не пускает.

На шум борьбы

К ним выбегает Мацукадзэ.

Кто вы такой?

И по какому праву

Бесчинствуете здесь?

Как смеете буянить?

Ну, что за сумасбродство!

Она пытается их растащить

И гостя вызволить из рук Мориэмона.

Прошу, девица, не тревожьтесь:

Не собираюсь буйство учинять!

Ты, негодяй Ёхэй,

Ты мнишь, что спрячешься

Под этой шляпой?

И он срывает с человека шляпу.

Глядит ему в лицо.

Да это ж не Ёхэй!

Покорнейше прошу меня простить.

Я виноват,

Произошла ошибка.

Он низко кланяется — до земли

И потирает руки, извиняясь.

А гость, как видно, принужденный

Скрывать свои любовные дела,

Кивнул небрежно

И, снова нахлобучив шляпу,

К воротам убегает — на восток —

И след его простыл…

Как! В Сонэдзаки? О, помилуй, Будда!

Я снова опоздал!

Не знаю, что сказать?

Я ничего не смыслю

В долгах, расплатах, денежных делах.

Спросите лучше

Домоправительницу, ей виднее.

И, разговор поспешно оборвав,

Она проворно ускользает

Обратно в дом.

И он,

Заткнув за пояс полы кимоно,

Горя от нетерпенья

Поймать Ёхэя,

Пускается за ним во весь опор,

Скачками, словно конь…

Опять бы

Не опоздать!

"Ёя-ёя-ё!

Ах, в этот печальный вечер

Я томлюсь,

Я мечтаю о встрече.

Час разлуки так долог!

С востока я жду беду,

И запад

Для меня

Западня,

И мне ненавистен юг!

Только север,

Только север мне дорог!

Мы на севере будем вместе.

В наше северное предместье

Приходи скорее,

Мой друг!

Успокой сердце мое…

Ёя-ёя-ё!"

Ждет она его, не дождется.

И Ёхэй всем сердцем

Стремится к ней,

К милой своей Когику,

И часто-часто ее посещает…

Здесь каждый знает его,

Даже пес — на улице у дверей!

Так Ёхэй к любимой спешит,

Покидая цветы квартала Симмати,

Словно дикий гусь,

Что весною — неудержимо —

На север летит, на север.

Кто удержит Ёхэя?

Так душе его дорог

"Дом любви" за рекой Сидзими…

И в этот дом

Он устремляет шаг.

Его встречает у порога

Хозяйка дома.

Гостям, которые заходят редко,

Мы говорим:

"Добро пожаловать,

Мы рады гостю!",

Но вам, Ёхэй,

Скажу:

"С благополучным возвращеньем

В родной ваш дом!"

Так мы привыкли к вам!

Так тараторит бойкая хозяйка.

Она приказывает девочке-служанке.

Пойдите, поглядите. И Когику

С собою прихватите. Пусть она,

Бедняжка, позабавится. Конечно,

Занять места

Вам надо спозаранок.

А пьеса

Правдива или нет? Как знать!

Чего на свете не бывает!

Хозяйка тараторит

Без умолку. И тут же

Приказывает маленькой служанке:

"Ну, где же чарки?

Неси быстрее чарки!"

Хозяйка,

Угомонитесь! Дайте

Другим хоть слово вставить!

А это что за дрянь?

Какая это рыба?

Какие тонкие куски вы подаете?

О и привередничает,

Морщится брезгливо,

Разыгрывает богатея,

Пускает пыль в глаза…

А много ль денег у него осталось?

А тут подходит Щетка Ягоро,

Садится

С Ёхэем рядом, на скамью.

Послушай-ка, приятель!

Тебя какой-то ищет самурай!

Как! Самурай?

Какой там самурай?

Он испугался,

Но хорохорится: он хочет скрыть испуг.

Унять не может дрожи.

Тайник преступных дел,

Глубоко спрятанный на дне души,

Вдруг ожил и раскрылся,

Словно рана.

Глаза его блуждают.

Капли пота

На лбу…

А!.. Да это мой дядюшка,

Мориэмон из Такацуки!

"От сердца отлегло!" —

Его испуг прошел,

Он думает: "И все же

Мне было б неприятно

С Мориэмоном встретиться.

Того гляди,

Мой дядюшка заявится сюда!

Расспросы… жалобы… советы…

Не лучше ль,

Заранее уйти?

Но как уйти внезапно?

Какой найти предлог?"

Он голову ломает.

А я набил его

Деньгами до отказа.

Бедняга прямо стонет,

Вот-вот разлезется по швам!

Я быстро сбегаю

И ворочусь обратно.

А чтобы не скучать в дороге,

Ты, Щетка,

Пойди со мной:

Вдвоем ведь веселее!

Он вскакивает со скамьи.

Когику

Пытается Ёхэя удержать

И тянет за рукав…

Он нетерпеливо

Выдергивает свой рукав

Из цепких рук Когику

И вместе со своим дружком

Уходит торопливо прочь,

Похваставшись богатством небывалым.

Найти он хочет

То, что не терял.

Хоть наспех, а придумана уловка!..

Не больше времени прошло,

Чем нужно,

Чтоб чашечку-другую осушить

Горячего чайку,

Как появляется Мориэмон.

Он запыхался. Он устал.

Читает надпись "Дом цветов"

На фонаре, горящем у дверей,

И думает:

"Да! Этот самый дом.

Я не ошибся".

Мне, девочка, необходимо

Поговорить с твоей хозяйкой. Где она?

Зови ее сюда!

Хозяйка

Выходит из дверей

Ему навстречу,

Хозяйка! Я ищу повсюду

Ёхэя из Каватия.

Меня оповестили: он у вас.

В покоях нижних? Или верхних?

Он нужен мне немедля! Я войду.

Как? Он ушел! В Симмати?

Он, может быть, еще не перешел

Моста Умэда.

Какая неудача!

Беда! Я снова опоздал!

Но ежели Ёхэй придет,

Хотя бы завтра,

Не пожалейте для него сакэ!

Пусть допьяна напьется.

Пусть он у вас побудет…

А вы кого-нибудь пошлите

На улицу Хонтэмма

И дайте знать

Торговцу маслом Токубэю,

Ёхэя отчиму.

Я оплачу расходы.

Хм! Ну ладно!

Ступайте-ка к себе обратно в дом.

И с этими словами —

Он возвращается по той же

Дороге, по какой пришел:

Назад, в квартал веселья,

В Симмати.

"Святой мудрец

Вознес моленье Будде,

Пусть каждой женщине

Дозволит он

Мужчиной возродиться,

Дабы обещанное им

Свершилось:

Все будут спасены —

И каждый станет Буддой.

И пусть он в милосердии своем

Всем существам равно

Дарует просветленье,

Да обретут они духовный путь

И, верою сердца свои очистив,

Достигнут райского блаженства…

Так — накануне

Поминального дня

Молятся Будде

О душе

Убиенной Мёи [368] О душе Убиенной Мёи…  — Усопшим дается посмертное, как бы монашеское, имя. Тридцать пятая ночь — канун поминального дня. Святой Синран (1173–1262) — основатель буддийской секты Синею, к которой принадлежала о-Кити.,

Той, кто при жизни —

Носила имя

О-Кити — "Счастливая"…

Заупокойные молитвы

Окончились.

Среди людей,

Собравшихся свершить поминовенье,

Старейший гость —

Почтенный

Горокуро — торговец

Бумагою для счетных книг,

Сказать он хочет слово утешения.

Немного лет усопшей было,

Всего лишь двадцать семь,

Когда ее постигла

Ужасная, насильственная гибель!

Невольно скажешь: горькая судьба.

Мы о бедняжке

Печалимся.

Но добротою с ней

Немногие могли сравниться.

И было сердце чистое о-Кити

Исполнено глубокой веры —

И благодарности за все,

Чем одарил ее наш покровитель

Святой Синран…

В земной юдоли

Она прияла муки от меча,

Зато в грядущей жизни

Ее душа не будет знать мучений —

Тяжелой кары за грехи,

Свершенные в былых существованьях,

И, воспарив высоко,

Блаженно внидет в райскую обитель,

Как нам возвещено

В святом законе Будды.

Ты, Ситидзаэмон,

Отчаянью не поддавайся,

Чрезмерной скорбью не круши себя.

Поверь, убийца будет скоро найден.

Теперь твоя забота —

Лелеять дочерей твоих.

И это утешением послужит

Той, что навек покинула тебя.

Услышав эти добрые слова,

Печальный Ситидзаэмон

Невольно пролил слезы.

Во сне и наяву

Я буду призывать

Его святое имя!

Извелся я вконец

И прямо голову теряю.

Захлебываясь горькими слезами,

Лицом прижался он к стене,

Чтоб как-нибудь рыданья заглушить.

"Еще бы!" — говорят

Все, кто собрался на поминки.

У всех глаза полны слезами,

И не найти сухого рукава…

И в этот миг

По балке потолка

Большая пробегает крыса

И рассыпает комья сажи, сора…

Она роняет лоскуток бумаги —

И прячется…

Что там упало, Ситидзаэмон?

И впрямь, что это за бумага?

Он поднимает небольшой обрывок.

Глядит сквозь слезы…

На половинке грязного листа

Едва заметны знаки…

Какой-то счет…

И все ж он может различить:

"десять моммэ, один бу, пять ринов… [369] …один бу, пять ринов…  — Бу, рин — денежные единицы невысокой стоимости. доля расхода в Нодзаки… третий день пятого месяца…"

Ни адреса. Ни подписи,

И неизвестно,

Кто этот счет писал и для кого.

От пыли знаки потускнели

И цвет бумаги изменился.

Но бурые заметны пятна крови…

Обрывок счета? Все передают

Его друг другу. Разглядеть спешат,

Как чудо.

А вдруг… улика?

Уже пять-шесть гостей

Готовы подтвердить,

Что этот счет

На окровавленной бумаге

Начертан почерком Ёхэя.

Быть может, этот лоскуток —

Обрывок счета —

Дает нам в руки ключ,

Чтобы найти убийцу!

В такую ночь

Вдруг крыса сбросила бумажку.

Что может знать простой зверек?

Нет! Этот знак покойная жена

Послала нам!..

О, милосердный Будда!

Нам послан знак по твоему веленью!

О, Наму Амида!..

И он склонился низко, до земли,

Перед домашним алтарем.

Не раз — за эти дни —

Сюда заглядывал Ёхэй-убийца,

Чтоб выразить сочувствие свое

Семье осиротевшей… Он бы мог

Заметить, что его встречают

С невольным чувством неприязни

И что вдовец несчастный

Едва-едва с ним говорит.

И все же

Ёхэй надеялся:

Глухие подозренья,

Дурные толки он рассеет

И не подумает никто,

Что именно Ёхэй,

Как будто полный состраданья,

Зарезал зверски женщину…

Сердца людей он плохо понимал!

Вот и теперь

Он появляется

Еще развязней,

Еще наглее, чем всегда.

Себя он громко называет.

Но я надеюсь,

Убийца будет скоро обнаружен!

Он сам произнес

Роковые слова.

Он подал сам

Последний знак,

Которого ждали.

И Ситидзаэмон, заткнув за пояс

Подол от кимоно,

Тяжелую хватает палку…

И он с угрозой

Тяжелой палкой замахнулся.

Ёхэй невольно содрогнулся.

Он видит,

Что?! Наму самбо! — обнаружен он,

Что будет он сейчас же схвачен!..

Безмерное отчаянье и ужас

Вдруг разгораются в его груди,

Но он их должен погасить,

Выдавливая на губах

Подобие презрительной улыбки.

Э, ты сейчас узнаешь,

Убийца, что мы сделаем с тобой!

И он вцепляется в Ёхэя,

А тот его отшвыривает прочь!

Он снова

Бросается на дерзкого убийцу,

А тот его сшибает с ног — и топчет.

О, никогда Ёхэй

Не обладал такою мощью,

Как в этот миг, и никогда

С такою яростью он не сражался!

Он вырывает,

Выкручивает палку

Из рук рыдающего Ситидзаэмона —

И палка

Сгибается… Ёхэй

Размахивает бешено кривою

Тяжелой палкою

И с диким воплем

Бросается бежать…

Он мечется по темному двору,

Но неотступно

Толпа людей, крича:

"А! Погоди, убийца! Не уйдешь!" —

Преследует его.

Опять — и вновь — и вновь

Ёхэй пытается пробиться сквозь толпу,

Найти лазейку к выходу… спастись…

И наконец он ускользает

На улицу…

Но у ворот

Стеснилась стража,

Караулят…

Начальник

Сыскной управы — сам своей персоной,

Его подручные

С веревками в руках

Хватают за ворот Ёхэя:

"Ага! теперь от нас не удерешь!"

Ему за спину скручивают руки

И пригибают голову к земле.

А вслед за стражей

Идет Тахэй, нахмурив брови,

И рядом с ним — Мориэмон.

Сурово

Он обращается

К племяннику-убийце.

Но я еще надеялся в душе,

Что дам тебе возможность убежать

В далекий край,

Пока не поздно.

Или ты сам

С собой покончишь,

И собственною кровью

Ты смоешь свой позор.

И я искал тебя

В Симмати, в Сонэдзаки,

Но всюду говорили: "Он ушел!"

"Он только что ушел!"

И — на беду твою —

Тебя нигде не удалось мне встретить:

Ты избегал меня,

Но кармы

Никто не избежит!

Сейчас решится все:

Ты будешь уличен?

Или еще ты сможешь оправдаться?

На тонком волоске

Твоя повисла жизнь.

Эй, кто-нибудь, подайте

Сакэ, горячего сакэ!

Он не успел договорить,

Как десять рук

Уже несут сакэ

И в миску наливают,

Чтоб разогреть его, скорей, скорее!

Вот миску вешают над очагом.

Все молча, неподвижно ждут.

Вино согрелось… закипает…

Поспешно льют кипящее сакэ

На синюю одежду,

На пятна заскорузлые.

Глядят…

Струя окрасилась

В пурпурный цвет,

Она течет волною крови.

Ни брат, ни дядя

Не в силах вымолвить ни слова…

Лишь охнули от ужаса,

Лишь молча

Взглянули друг на друга…

Все кончено!

Тогда Ёхэй

Возвысил голос. Он смирился

Пред неизбежною

Расплатой —

И сознается наконец.

Когда б на ночь одну

Я опоздал

С уплатой долга, о, тогда

Мне впятеро пришлось бы уплатить.

Я разорил бы своего отца:

Ведь я его печать

Поставил на расписке!

Да! Ужасающая карма

Подстерегла меня за то,

Что был я

Жестоким, недостойным сыном.

Я много беззаконий совершил.

Мои грехи

Застлали свет

В очах моей души…

Амида Будда!

Смилуйся над безвинно убитой!

Смилуйся над ее убийцей!

Наму Амида Буцу!..

И он еще моления не кончил,

А был уже надежно скручен

Крепчайшими веревками.

И руки

Заведены за спину,

И голова наклонена.

На шум

Сбежался весь окрестный люд,

И через целый город

Ёхэя

С позором волокут

На место лобное — Сэннити.

На месте казни — Сэннити,

Сэннити — "тысяча дней",

И в течение тысячи дней

Тысяча человек,

И десять тысяч человек,

И десять десятков тысяч,

И, наконец,

Все на свете узнают

О преступленье

Ёхэя.

И злая его судьба

Послужит зеркалом для поучения.

И надолго, надолго — навек

Останется в памяти всех людей:

"Ёхэй,

Убийца Ёхэй" —

Кровью запятнанное имя