КАРТИНА ПЯТАЯ.

Онлайн чтение книги Дьявол и господь бог Le Diable et le bon Dieu
КАРТИНА ПЯТАЯ.

Перед входом в деревенскую церковь. У входа стоят два стула. На одном из них барабан, на другом флейта.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Гёц, Насти, потом крестьяне .


Гёц (входит и зовет). Эй! Эй! Ни души на тридцать миль Вокруг: они уползли в нору. Моя доброта обрушилась на них, как бедствие. Глупцы! (Резко оборачивается к Насти.) Зачем ты следуешь за мной?

Насти. Чтобы быть при твоем провале.

Гёц. Провала не будет. Сегодня я закладываю первый камень моего города. А они, должно быть, забрались в погреба. Терпение! Если удастся вытащить оттуда хоть десяток, ты увидишь, как сумею их убедить.

Слышны крики и звуки флейты.

Что это?

Появляется процессия полупьяных крестьян. Они несут на носилках гипсовую статую святой.

Ишь, какие вы веселые! Решили отпраздновать милостивый

дар своего бывшего сеньора?

Крестьянин. Нет, добрый монах. Храни нас бог!

Гёц. Я не монах. (Сбрасывает капюшон.)

Крестьянин. Гёц!

Крестьянин отступает в испуге. Кто-то крестится.

Гёц. Да, я Гёц! Пугало Гёц! Аттила Гёц, который роздал свои земли из христианского милосердия. Неужто я кажусь таким страшным? Подойдите ближе, я хочу говорить с вами. (Пауза.) Ну что же? Чего вы ждете? Подходите!

Упорное молчание крестьян. В голосе Гёца появляются повелительные нотки.

Кто здесь главный?

Старик (неохотно). Я.

Гёц. Подойди!

Старик отделяется от толпы и подходит к Гёцу. Крестьяне молча глядят на него.

Объясни мне. Я видел мешки с зерном в господских амбарах. Значит, вы меня не поняли. Больше не будет оброка с десятины, больше не будет повинностей.

Старик. Мы еще немного погодим Пока оставим все как есть.

Гёц. Зачем?

Старик. Чтобы поглядеть, что будет дальше.

Гёц. Отлично! Зерно сгниет. (Пауза.) А какие идут толки о новых порядках?

Старик. Мы об этом не толкуем, господин.

Гёц. Я больше не твой господин. Зови меня братом. Понимаешь?

Старик. Да, господин.

Гёц. Твой брат я, слышишь?

Старик. Нет. Вот уж нет!

Гёц. Я тебе прика... я прошу тебя.

Старик. Будьте моим братом, сколько вам угодно, но я-то вашим братом никогда не стану. У каждого свое место, господин мой.

Гёц. Глупости, привыкнешь. (Указывая на флейту и барабан.) Что это?

Старик. Флейта и барабан.

Гёц. Кто играет на этих инструментах?

Старик. Монахи.

Гёц. Здесь монахи?

Старик. Брат Тетцель прибыл из Вормса с двумя послушниками. Он тут будет торговать отпущением грехов.

Гёц (с горечью). Вот отчего вы так развеселились. (Резко.) К черту! Не допущу!

Старик молчит.

Индульгенциям грош цена. Неужели ты веришь, что господь станет торговать своим прощением, как барышник? (Пауза.) Будь я еще твоим господином и прикажи я прогнать этих трех жуликов, ты бы меня послушался?

Старик. Да, послушался.

Гёц. Хорошо же, в последний раз твой господин тебе велит...

Старик. Вы больше мне не господин.

Гёц. Ступай! Ты слишком стар. (Отталкивает его. Вскакивает на ступеньку лестницы, ведущей в церковь, и обращается ко всем.) Да вы хоть раз спросили себя, зачем я отдал вам свои земли? (Указывает на одного из крестьян.) Отвечай, ты!

Крестьянин. Не знаю.

Гёц (обращаясь к женщине). А ты?

Женщина (колеблясь). Может быть... вы хотели нас осчастливить.

Гёц. Хорошо сказано! Да, я именно этого хотел. Но счастье всего лишь средство. Что вы с ним станете делать?

Женщина (испуганно). Со счастьем? Сначала надо, чтобы оно к нам пришло.

Гёц. Не бойтесь, вы будете счастливы. Но что вы сделаете со своим счастьем?

Женщина. Об этом мы не думали. Ведь мы не знаем, что это такое.

Гёц. Но я подумал за вас. (Пауза.) Вы знаете, господь велит нам любить. Только вот что: до сих пор это было невозможно. Еще вчера, братья мои, вы были слишком несчастны, чтобы можно было требовать от вас любви. Я хочу, чтобы у вас не было отговорок. Я сделаю вас богатыми, жирными, вы станете любить, черт возьми! Я потребую, чтобы вы любили всех людей. Я отказываюсь повелевать вашими телами, но лишь затем, чтобы вести за собой ваши души, потому что бог просветил меня. Я — архитектор, вы — рабочие, все принадлежит всем. И земли общие, не будет больше бедняков и богачей, не будет никаких законов, кроме закона любви. Мы станем примером для всей Германии. Что ж, братцы, попробуем?

Молчание.

Не важно, что я вас поначалу пугаю: нет ничего лучше доброго черта, от ангелов, братцы, добра не ждут.

В толпе улыбки, вздохи, волнение.

Наконец! Наконец вы мне улыбаетесь.

Толпа. Вот они! Вот они!

Гёц, оборачиваясь, с неудовольствием замечает Тeтцeля.

А, черт бы побрал этих монахов.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Те же, Тeтцeль, два послушника и священник. Послушники берут в руки барабан и флейту, приносят стол и ставят его на верхнюю ступеньку лестницы. Тетцель кладет на стол пергаментные свитки.


Тетцель. Отцы семейств! Подходите! Подходите! Подходите ближе. Я чеснока не ел.

В толпе смех.

Как здесь у вас дела? Земля у вас хорошая?

Крестьяне. Да, неплохая.

Тетцель. А женушки по-прежнему покою не дают?

Крестьяне. Черт возьми, как везде.

Тетцель. Не жалуйтесь, они вас защищают от дьявола, потому что сами хитрее дьявола.

В толпе смех.

Ну, ладно, братцы! Об этом довольно: сейчас пойдет разговор о делах посерьезнев. Музыка!

Вступают барабан и флейта.

Всю жизнь работать — это хорошо. Но порой обопрешься о заступ, взглянешь на небеса и скажешь самому себе: «Что со мной станет после смерти? Хорошая могилка в цветах — это еще не все: душа в ней не поселится. Куда же отправится душа? В ад?

Барабан.

Или в рай?»

Флейта.

Люди добрые, само собой — господь уже подумал об этом. Боженька так ради вас хлопочет, ему и поспать не удается. Вот ты, например, как тебя звать?

Крестьянин. Петер.

Тетцель. Отлично, так вот, Петер, скажи. Ты порой выпиваешь лишнюю чарку? Ну, только не врать!

Крестьянин. Бывает.

Тетцель. И жену свою колотишь?

Крестьянин. Когда пьян.

Тетцель. Ну а бога ты боишься?

Крестьянин. А как же, брат мой!

Тетцель. Святую деву Марию любишь?

Крестьянин. Больше родной матери.

Тетцель. Вот господь бог и придет в смущение. «Этот человек не так плох, как кажется, — скажет он себе. — Не хочу, чтобы ему худо пришлось. Но он согрешил, значит, я должен его покарать».

Крестьянин (удрученно). Ах ты беда!

Тетцель. Погоди! На твое счастье, есть святые! Каждый из них заслужил право сто тысяч раз попасть на небеса, но это им ни к чему — войти-то можно всего разочек. «Что ж,— говорит господь. — Зачем пропадать неиспользованным билетам в рай? Лучше уж я их раздам тем, кто сам не заслужил... Если добрый Петер купит у брата Тетцеля индульгенцию, я впущу его в свой рай по одному из пригласительных билетов святого Мартина». А что? Недурно придумано?

Одобрительные возгласы.

Давай, Петер, вытаскивай кошелек! Братья, бог предлагает ему завидную сделку: рай за два гроша. Найдется ли такой скряга, найдется ли такой скопидом, который не отдал бы двух грошей за вечное блаженство? (Берет монету у Петера.) Спасибо. Теперь отправляйся к себе и больше не греши! Ну, кому еще? Смотрите, вот очень выгодный товар: если покажете этот свиток своему священнику, он по вашему выбору обязан будет отпустить вам один из смертных грехов. Не правда ли, священник?

Священник. Правда, отпущу смертный грех.

Тетцель. А это? (Разворачивает еще один свиток.) Просто любезность со стороны господа бога, не иначе. Это особые индульгенции — добрым людям, у кого родня в чистилище. Внесете денежки, и усопшие родственники на крыльях прямехонько унесутся к небесам. Всего два гроша за каждое перемещенное лицо — все попадают на небеса без промедления. Ну, кому, кому? Тебе? Тебе? Кто у тебя умер?

Крестьянин. Мать.

Тетцeль. Только мать? В твои-то годы только мать и похоронил?

Крестьянин (колеблясь). Там у меня еще дядя.

Тeтцeль. Неужто твоему бедному дядюшке век торчать в чистилище? Давай! Давай! Выкладывай! Всего четыре гроша. (Берет монеты, поднимает их над своим кошельком.) Гляди, ребята. Монетка падает, душа летит прямехонько в рай! (Опускает экю в кошелек.)

Вступает флейта.

Вот первая!

Снова флейта.

А вот и вторая! Вот они! Вот они! Вот они! Над вами летят, словно бабочки.

Флейта.

До скорой встречи! До скорой встречи! Молитесь там за нас! Привет всем святым! Ну, братцы, пошлем привет...

Аплодисменты.

Ну-ка, подходи живей!

Многие крестьяне подходят ближе.

За жену и бабушку? За сестру?

Снова и снова вступает флейта.

Раскошеливайтесь!

Гёц. Назад!

Шум в толпе.

Тeтцeль (священнику). Это еще кто?

Священник. Их бывший господин. Опасаться нечего.

Гёц. Безумцы! Вы думаете отделаться лептой? Неужели вы считаете, что мученики дали себя сжечь заживо, чтобы вы могли попасть в рай так же просто, как зайти на мельницу? Спасетесь вы лишь тогда, когда обретете добродетели святых. Вам не купить их заслуг.

Крестьянин. Тогда лучше сразу повеситься — и тотчас в ад. Станешь тут святым, когда работаешь в день по шестнадцать часов!

Тeтцeль (крестьянину). Помолчи-ка, дурак: от тебя так много и не требуют. Покупай время от времени парочку индульгенций, и бог смилостивится над тобой.

Гёц. Вот-вот, покупай у него гнилой товар. Он заставит тебя заплатить два гроша за право вернуться к твоим грехам. Но бог этой сделки не одобрит, и ты отправишься в ад.

Тетцель. Лишай их надежды, лишай их веры! Смелей! Что ты предложишь им взамен?

Гёц. Любовь!

Тетцель. Что ты о ней знаешь, о любви?

Гёц. А что о ней знаешь ты? Как может любить тот, кто их так презирает, что торгует доступом на небеса?

Тетцель (крестьянам). Милые мои ягнята, разве я вас презираю?

Все. О! Не-ет!

Тетцель. Милые мои цыплятки, разве я вас не люблю?

Крестьянин. Любишь, любишь!

Тетцель. Я — это церковь, братья мои, вне церкви нет любви. Церковь — общая наша мать, монахи и священники заботятся о всех ее сыновьях, все равно, обездоленных или богатых. Ее материнская любовь не знает пределов.

Звон колокольчика и звуки трещотки. Появляется прокаженный. Крестьяне отбегают на край сцены. Возгласы страха.

Что это?

Священник и монахи бегом укрываются e церкви.

Крестьянин (показывая ему пальцем на прокаженного). Вот он!

Вот он! Берегитесь! Прокаженный!

Тетцель (в ужасе). Господи Иисусе Христе! (Пауза.)

Гёц подходит к прокаженному.

Гёц (показывая Тетцелю на прокаженного). Поцелуй его!

Тетцель. Фу!

Гёц. Если церковь, не ведая ни брезгливости, ни отвращения, любит даже самых обездоленных своих сыновей, то отчего же ты его не поцелуешь?

Тетцель отрицательно мотает головой.

Иисус заключил бы его в объятия! Я люблю его сильней, чем ты. (Пауза. Подходит к прокаженному.)

Прокаженный (сквозь зубы). Еще один хочет разыграть номер с поцелуем прокаженного.

Гёц. Подойди ко мне, брат мой!

Прокаженный. Так я и знал. (Подходит к нему неохотно.) Не могу отказать, если речь идет о вашем спасении... Но только давайте быстрей... Все они на один лад. Можно подумать, что господь бог наградил меня проказой нарочно, чтобы предоставить им возможность попасть на небеса.

Гёц хочет расцеловать его.

Только не в губы.

Поцелуй.

Тьфу! (вытирает лицо.)

Тетцель (начинает смеяться). Ну и что? Ты доволен? Смотри, как он вытирает рот. Может быть, с него сошла проказа? Ну! Прокаженный, как жизнь?

Прокаженный. Жилось бы лучше, если бы на свете было поменьше здоровых и побольше прокаженных.

Тетцель. Где ты живешь?

Прокаженный. С другими прокаженными в лесу.

Тетцель. А чем вы заполняете свой день?

Прокаженный. Рассказываем друг другу истории о прокаженных.

Тетцель. Зачем пришел в деревню?

Прокаженный. Поглядеть, нельзя ли и мне подцепить индульгенцию.

Тетцель. В добрый час!

Прокаженный. А они и вправду продаются?

Тeтцeль. За два гроша.

Прокаженный. У меня ни гроша.

Тетцель (торжествует, обращаясь к крестьянам). Смотрите! (Прокаженному.) Вот прекрасная, совсем новехонькая индульгенция. Что тебе больше по душе? Получить индульгенцию или поцелуй?

Прокаженный. Черт возьми...

Тетцель. Я поступлю, как ты захочешь. Выбирай!

Прокаженный. Черт возьми, лучше дай ее мне!

Тeтцeль. Вот она, получай ее даром, во имя господа. Это тебе подарок от святой матери церкви. Держи!

Прокаженный. Да здравствует церковь!

Тетцель кидает ему индульгенцию. Прокаженный хватает ее на лету.

Тетцель. А теперь убирайся!

Прокаженный уходит. Звуки колокольчика и трещотки.

Тетцель. Что? Чья любовь сильней?

Все. Твоя! Твоя! Ура Тетцелю!

Тетцель. Ну, братья мои. Чья очередь? За сестру, умершую в дальних краях.

Флейта.

За теток, которые тебя воспитали! За отца и мать! За старшего сына! Платите! Платите! Платите!

Гёц. Собаки! (Ударяет кулаком по столу с такой силой, что барабан скатывается по ступенькам.) Христос изгнал торгующих из храма... (Останавливается, глядит на молчаливых и враждебных крестьян, опускает капюшон на лицо, стоя перед церковной стеной, со стоном.) О! О! О! Позор мне! Не умею с ними говорить. Господи, укажи мне путь к их сердцам!

Крестьяне глядят на него. Тетцель ухмыляется. Крестьяне глядят на Тетцеля. Тетцель подмигивает одним глазом, прикладывает палец к губам, повелевая молчать, и кивком указывает им на вход в церковь. Сам он входит в церковь на цыпочках.

Крестьяне входят в церковь, вносят туда статую святой на носилках; все исчезают. Минута молчания, затем на пороге церкви появляется Генрих в светской одежде.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Генрих, Гёц, Насти.


Генрих (спускается к Гёцу, не замечая Насти). Ты душу принимаешь за овощи.

Гёц. Кто это говорит?

Генрих. Огородник может решать, что хорошо для моркови, но никто не может решать за другого, что есть благо.

Гёц. Кто это говорит? Генрих?

Генрих. Да.

Гёц (поднимается и откидывает капюшон). Я был уверен, что вновь увижу тебя после первого же своего ложного шага. (Пауза.) Зачем ты здесь? Ищешь пищу для ненависти?

Генрих. «Сеющий добро пожнет его». Ты это говорил, не так ли?

Гёц. Сказал и вновь повторяю. (Пауза.)

Генрих. Я пришел, чтоб собрать твой урожай.

Гёц. Слишком рано. (Пауза.)

Генрих. Вот твоя первая жатва — умирает Катерина.

Гёц. Умирает? Упокой, господи, душу ее. Чего же ты хочешь от меня?

Генрих смеется.

Не смейся. Ты отлично видишь, что не умеешь смеяться.

Генрих (как бы извиняясь). Он строит мне рожи.

Гёц (живо оборачиваясь к Генриху). Кто? (Понимает.) Значит, вы уже больше не расстаетесь?

Гeнрих. Ни на минуту.

Гёц. Хорошая компания.

Генрих (проводит рукой по лицу). Он бывает надоедлив.

Гёц (подходит к Генриху). Генрих... Если я причинил тебе зло, прости меня.

Генрих. Простить тебя? И ты повсюду станешь хвастать, что превратил ненависть в любовь, как Христос превратил воду в вино?

Гёц. Твоя ненависть принадлежит мне. Я освобожу тебя от нее и от дьявола.

Генрих (изменившимся голосом, словно кто-то другой говорит его устами). Во имя отца, сына и святого духа. Отец — это я, дьявол — сын мой, ненависть — святой дух. Тебе легче разбить небесную троицу, чем разорвать нашу тройственную связь.

Гёц. Тогда прощай! Отправляйся в Вормс читать свои проповеди. Давай встретимся через девять месяцев.

Генрих. Я больше никогда не вернусь в Вормс, я больше никогда не буду читать проповеди. Теперь, шут, я уже не принадлежу церкви. Меня лишили права служить мессу и отпускать грехи.

Гёц. В чем тебя обвиняют?

Генрих. Что я за деньги выдал город.

Гёц. Грязная ложь!

Генрих. Эту ложь распространил я сам. Я поднялся на амвон и признался во всем перед всеми, рассказал о своем корыстолюбии, о своей зависти, о непослушании и плотских желаниях.

Гёц. Ты лгал.

Генрих. Ну и что ж? Весь Вормс говорил, что церковь из ненависти к беднякам повелела мне выдать их врагу на растерзание. Надо было дать возможность церкви свалить все на меня.

Гёц. Раз так — ты искупил свою вину.

Генрих. Ты отлично знаешь — искупить ничего нельзя.

Гёц. Это верно. Ничего ничем не сотрешь. (Пауза. Внезапно подходит к Генриху.) Что с Катериной?

Генрих. Порча в крови, тело в язвах. Вот уже три недели, как она не спит и не ест.

Гёц. Почему ты не остался при ней?

Гeнрих. Я ей ни к чему, и она мне тоже.

Гёц. Ее надо лечить.

Генрих. Ей нет исцеленья. Она должна умереть.

Гёц. От чего она умирает?

Генрих. От стыда. Ей внушает ужас собственное тело, которого касались руки стольких мужчин. Еще больше отвращения внушает ей собственное сердце, потому что в нем остался твой образ. Ты — ее смертельная болезнь.

Гёц. Поп, теперь уже новый год, а я не признаю прошлогодних заблуждений. За этот грех я буду вечно расплачиваться на том свете, но здесь с ним покончено. Я не могу терять ни минуты.

Генрих. Значит, есть два Гёца.

Гёц. Да, два: живой, который творит Добро, и мертвый, который творил Зло.

Генрих. И ты похоронил свои грехи вместе с покойным?

Гёц. Да.

Генрих. Превосходно. Только сейчас Катерину убивает не покойник, а прекрасный, чистый Гёц, посвятивший себя любви.

Гёц. Ты лжешь! Преступен тот, другой Гёц.

Генрих. Тут не было преступления. Осквернив ее, ты дал ей намного больше того, чем сам обладал: ты дал ей любовь. Она любила тебя, не знаю за что. В один прекрасный день тебя коснулась благодать. Тогда ты дал Катерине кошелек и прогнал ее. Вот от чего она умирает.

Гёц. Мог ли я жить со шлюхой?

Генрих. Да, потому что ее сделал шлюхой ты!

Гёц. Я должен был отказаться от Добра или от нее.

Генрих. Но ты мог бы спасти ее, а вместе с ней и себя, если бы оставил при себе. Но что я говорю? Спасти одну душу, одну-единственную душу? Может ли до этого снизойти такой человек, как Гёц? У него планы пограндиозней.

Гёц (внезапно). Где она?

Генрих. На твоих землях.

Гёц. Значит, она захотела вновь меня увидеть?

Генрих. Но в пути ее подкосила болезнь.

Гёц. Где она?

Генрих. Не скажу. Ты и так причинил ей слишком много зла.

Гёц (сжимая кулак в ярости). Я... (Успокаивается.) Хорошо я найду ее сам. Прощай, Генрих! (Кланяется в сторону дьявола.) Мое почтение. (Поворачивается к Насти.) Пойдем, Насти!

Генрих (пораженный). Насти!

Насти хочет последовать за Гёцем. Генрих преграждает ему путь.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Генрих, Насти.


Генрих (смущенно). Насти! (Громче.) Насти, я искал тебя! Остановись! Я должен с тобой поговорить. Презирай меня сколько хочешь, но только выслушай. Я прошел по владениям Шульгейма. Мятеж зреет.

Насти. Дай мне пройти, я все знаю.

Генрих. Ты хочешь мятежа? Скажи, хочешь?

Насти. Что тебе за дело? Дай пройти!

Генрих (раскинув руки). Ты не пройдешь, пока не ответишь.

Насти (глядит на него молча, затем решается). Хочу я или нет, никто уже не может помешать.

Генрих. Я могу! За два дня я могу воздвигнуть плотину, которая преградит путь морю. За это я хочу, чтоб ты, Насти, меня простил.

Насти. Опять игра в прощение? (Пауза.) Надоела она мне. Я в ней не участвую. Я не уполномочен ни проклинать, ни отпускать грехи. Это дело господа.

Генрих. Если бы господь дал мне выбрать между твоим и его прощением, я выбрал бы твое.

Насти. Ты сделал бы дурной выбор — пожертвовал бы вечным блаженством ради пустого звука.

Генрих. Нет, Насти, я отказался бы от прощения на небесах ради того, чтобы быть прощенным на земле.

Насти. Земля не прощает.

Генрих. Ты мне надоел.

Насти. Что такое?

Генрих. Я не с тобой говорю. (Насти.) Ты не облегчаешь мне задачу. Меня толкают к ненависти, а ты мне не хочешь помочь. (Трижды крестится.) Ладно. Теперь он на минутку оставит меня в покое. Времени нет, слушай внимательно! Крестьяне готовятся, они хотят вести переговоры с баронами. Это дает нам несколько дней.

Насти. И что же ты станешь делать?

Генрих. Ты знаешь крестьян. Они дадут себя разрубить на куски ради церкви. В здешних деревнях больше веры, чем во всей остальной Германии.

Насти (качает головой). Твои попы бессильны. Их любят, это верно, но, если они осудят мятеж, их проповедь будет гласом вопиющего в пустыне.

Генрих. Не на их речи я рассчитываю, а на их молчание. Представь себе: вдруг, пробудившись утром, крестьяне увидят, что двери церквей распахнуты и храмы пусты: птичка улетела. Ни души перед алтарем, ни души в ризнице, ни души подле усыпальницы, ни души в доме священника.

Насти. А это возможно?

Генрих. Все готово. Есть у тебя здесь люди?

Насти. Есть кое-кто.

Генрих. Пусть ходят по стране и кричат громче всех. Главное, пусть богохульствуют. Нужно, чтобы они вызывали бунт, сеяли ужас. А в следующее воскресенье пусть захватят священника в Риги во время проповеди, пусть утащат его в лес и вернутся оттуда с мечами, запятнанными кровью. Священники всей округи ночью тайком покинут деревни и отправятся в замок Маркштейна, где их ждут. С понедельника бог вернется на небеса. Детей больше не станут крестить, грехи не будут отпускать, больные будут умирать без причастия. Страх удушит мятеж.

Насти (раздумывая). Может, так и будет...

Дверь церкви раскрывается. Доносятся звуки органа. Крестьяне выходят, неся на носилках статую святой.

Генрих. Насти, молю тебя, если дело удастся, скажи мне, что ты меня прощаешь!

Насти. Я бы и рад сказать. Но беда в том, что я знаю, кто ты.


Читать далее

КАРТИНА ПЯТАЯ.

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть