ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

Онлайн чтение книги Люсьен Левен (Красное и белое)
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

— Мама, простите мне все пошлости, которые я буду сегодня с пафосом произносить, — сказал матери Люсьен, расставаясь с нею около девяти часов.

Войдя в особняк Гранде, Люсьен с любопытством рассматривал швейцара, двор, лестницу — всю обстановку, в которой отныне ему предстояло вращаться. Все было великолепно, дорого, но слишком ново. Только в передней немного потертые голубые бархатные ширмы с золотыми гроздьями как бы говорили посетителям: «Мы богаты не со вчерашнего дня»; однако какой-нибудь Гранде думает скорее о спекуляции на ширмах, чем о том, что они говорят посетителю в передней.

Люсьен застал г-жу Гранде в небольшом обществе; в изящной круглой гостиной, где она в этот час принимала гостей, сидело семь-восемь человек. Было еще рано, слишком рано для того, чтобы являться с визитом к г-же Гранде; Люсьен это знал, но хотел всем своим поведением показать, что он сильно влюблен. При свечах, которые все время переставляли с места на место, она рассматривала бюст Клеопатры работы Тенерани, присланный ей королевским послом в Риме.

Выражение лица у египетской царицы было просто и благородно. Все гости старались наиболее изысканным образом выразить свой восторг. «Она озаряет их пошлые лица, — подумал Люсьен. — Все эти важные особы с сединой в волосах как бы говорят: «Какой прекрасный оклад я получаю!»

Депутат центра, поклонник и завсегдатай этого дома, предложил сыграть партию в бильярд. Люсьен узнал грубый голос человека, на котором в палате депутатов лежала обязанность встречать смехом любое благородное предложение.

Госпожа Гранде поспешно позвонила и распорядилась осветить бильярдную. Все казалось здесь Люсьену новым. «Что ни говори, — подумал он, — хорошо иметь перед собою определенную цель, как бы смешна она ни была. У госпожи Гранде очаровательная фигура, а при игре на бильярде ей сто раз представится случай принять самую грациозную позу. Удивительно, как это религиозные предрассудки Сен-Жерменского предместья до сих пор не запрещают эту игру!» За бильярдом Люсьен разговорился и болтал, не умолкая. Его веселость возрастала по мере того, как благодаря успеху его тяжеловесно-пошлых острот исчезло сознание трудности возложенной на него отцом задачи: ухаживать за г-жой Гранде.

Сначала он говорил слишком заурядные вещи: ему доставляло удовольствие издеваться над самим собой; это были остроты лавочников, общеизвестные анекдоты, газетные новости и т. п.

«Она смешна, — подумал он, — однако она привыкла к более высокому уровню остроумия. Анекдоты здесь нужны, но менее затасканные; нужны тупые разговоры о тонких предметах: об изысканности Расина по сравнению с Вергилием; об итальянских новеллах, откуда Шекспир заимствовал сюжеты своих пьес; не надо живых и быстрых замечаний: они останутся незамеченными. Пожалуй, иное дело — взгляды, особенно когда ты по уши влюблен». — И он тут же с почти нескрываемым восхищением стал глядеть на очаровательные позы, которые принимала г-жа Гранде.

«Боже великий! Что подумала бы госпожа де Шастеле, заметив один такой взгляд?»

Но позабудь ее, чтоб быть счастливым здесь, — сказал себе Люсьен и прогнал от себя роковую мысль, однако не настолько быстро, чтобы в его глазах не отразилось сильное волнение.

Госпожа Гранде смотрела на него как-то особенно, правда, без нежности, но довольно удивленно; она живо вспомнила обо всем, что ей несколько дней назад сообщила г-жа де Темин о страсти Люсьена. Она удивлялась тому, что ей казались тогда смешными мысли, на которые ее навел разговор с г-жой де Темин.

«В самом деле, он представителен, — решила она, — и манеры у него изысканные».

При разборе шаров Люсьену случайно достался шестой. Высокий молчаливый молодой человек, по-видимому, немой обожатель хозяйки дома, получил пятый, а г-жа Гранде — четвертый.

Люсьен пытался загнать в лузу пятый, и ему это удалось, вследствие чего он был вынужден играть против г-жи Гранде и предоставить ей возможность выиграть; он сделал это достаточно деликатно. Он все время выбирал самые трудные удары и ни разу не попал в шар г-жи Гранде, который он ставил почти всегда в выгодную позицию. Г-жа Гранде была счастлива. «Неужели перспектива двадцатифранкового выигрыша, — подумал Люсьен, — волнует душу горничной, обитающую в столь прекрасном теле? Партия сейчас кончится: посмотрим, правильна ли моя догадка?» Люсьен дал положить свой шар. Настала очередь номеру седьмому играть против г-жи Гранде. Играл им отставной префект, большой хвастун, человек с бесчисленными претензиями, в том числе и по части бильярдной игры. Этот фат, неприлично хвастаясь каждым ударом, который ему еще предстояло сделать, угрожал г-же Гранде загнать ее шар в лузу и поставить его в невыгодное положение.

Убедившись, что с выходом Люсьена из игры участь ее резко изменилась, г-жа Гранде впала в дурное настроение; уголки ее свежего рта крепко сжались. «Ага, вот такое у нее лицо, когда она сердится!» — подумал Люсьен. При третьем жестоком ударе, который нанес ей безжалостный префект, г-жа Гранде с выражением сожаления посмотрела на Люсьена, и Люсьен дерзнул ответить взглядом, выражавшим восхищение прелестными позами, которые, с горечью проигрывая партию, все же принимала г-жа Гранде.

Люсьен хотя и не участвовал в игре, однако все время ходил вокруг бильярда, следя за шаром г-жи Гранде с тревогой и живейшим интересом. Он с напускной и довольно забавной горячностью принял участие в пустейшем споре, который она затеяла с хвастуном-префектом, теперь ее единственным партнером, претендовавшим на выигрыш.

Вскоре г-жа Гранде проиграла партию, зато Люсьен настолько выиграл в ее глазах, что она сочла уместным прочесть ему небольшую, но глубокомысленную геометрическую диссертацию на тему об углах падения и отражения, образуемых шарами слоновой кости при ударе о борты бильярда. Люсьен стал возражать.

— Ах, ведь вы воспитанник Политехнической школы! Но вас из нее исключили, и вы, конечно, не очень сильны в геометрии.

Люсьен предложил проверить на опыте; стали измерять расстояния на бильярдном поле. Г-же Гранде представилась возможность обронить несколько удивленных, прелестных по форме замечаний и издать несколько милых восклицаний. Люсьен при этом подумал: «Вот, в сущности, все, чего я мог бы потребовать от мадмуазель Гослен!»

С этой минуты он стал по-настоящему мил, и г-жа Гранде прекратила опыты лишь для того, чтобы предложить ему сыграть с ней еще партию на бильярде. Он занимал ее воображение, потому что удивлял ее. «Я не могу совладать с собой, — думала она. — Боже великий, до чего у нас глупый вид, когда мы робеем!»

К десяти часам собралось довольно много народа. Обычно г-же Гранде представляли всех мало-мальски примечательных людей, приезжающих в Париж. В ее коллекции не хватало только самых знаменитых артистов да вельмож самого первого ранга. Поэтому пребывание в Париже таких особ, о которых оповещали газеты, повергало ее в дурное настроение, и она иногда позволяла себе против них почти республиканские выпады, приводившие в отчаяние ее мужа.

Муж, щедро взысканный милостями короля, соответствовавшего его вкусам, приехал в половине одиннадцатого вместе с одним министром. Вскоре появился и второй министр, а следом за ним — три-четыре из наиболее влиятельных членов палаты. Пять-шесть ученых, уже находившихся в гостиной, стали раболепно ухаживать за министрами и даже за депутатами. Их соперниками вскоре явились два-три знаменитых литератора, менее пошлые на вид и, пожалуй, еще более раболепные в душе, но умело маскировавшие свою низость изысканной учтивостью. Монотонным, слегка приглушенным голосом они ловко рассыпали комплименты, претендовавшие на тонкость. Префект-хвастун был устрашен их речами и замолк.

«Над этими людьми у нас дома издеваются, — подумал Люсьен, — а здесь они вызывают восхищение». Один за другим стали появляться наиболее прославленные в Париже личности. «Здесь недостает только умников, имеющих глупость принадлежать к оппозиции. Как нужно уважать такую дрянь как люди, чтобы находиться в оппозиции! Но среди стольких знаменитостей мое царство сейчас кончится», — подумал Люсьен.

В эту минуту г-жа Гранде, подойдя к нему из другого конца гостиной, заговорила с ним.

«Какое дерзкое нарушение приличий! — со смехом подумал он. — Скажите, пожалуйста, откуда у нее такая деликатность и предупредительность? Как может она позволить себе подобные вещи? Уж не герцог ли я, хотя сам о том не догадываюсь?»

Число лиц из породы депутатов в гостиной все возрастало. Люсьен заметил, что все они говорили громко и старались вести себя как можно более шумно; они высоко задирали свои седеющие головы и резко жестикулировали. Один из них бросил на стол, за которым играл, свою золотую табакерку с таким стуком, что трое-четверо соседей обернулись в его сторону; другой, сидя на стуле, раскачивался и ездил им по паркету, нисколько не щадя слуха соседей. «Весь их вид, — сказал себе Люсьен, — преисполнен важности крупного помещика, только что возобновившего выгодный арендный договор». Депутат, который с таким шумом двигался на своем стуле, через минуту появился в бильярдной и попросил у Люсьена «Gazette de France», которую тот читал. Он так униженно попросил об этой пустяковой услуге, что наш герой был даже тронут; все это в совокупности напомнило ему Нанси. Широко раскрыв глаза, он неподвижным взором уставился в одну точку; всякое выражение светскости пропало на его лице.

Взрыв громкого смеха вокруг Люсьена заставил его очнуться от воспоминаний. Знаменитый писатель рассказывал какой-то забавный анекдот об аббате Бартелеми, авторе «Путешествия Анахарсиса»; затем последовал другой анекдот — о Мармонтеле и, наконец, третий — об аббате Делиле.

«По существу, все это веселье скучно и уныло. Эта академическая публика, — подумал Люсьен, — живет лишь высмеиванием своих предшественников. Они умрут банкротами по отношению к своим преемникам: они слишком робки даже для того, чтобы натворить глупостей. Здесь нет и следа жизнерадостного легкомыслия, которое я встречал в салоне госпожи д'Окенкур, когда д'Антену удавалось нас расшевелить».

Услыхав начало четвертого анекдота, о странностях Тома, Люсьен не выдержал и вернулся в большую гостиную полуосвещенной галереей, уставленной бюстами.

В дверях он столкнулся с г-жой Гранде, которая снова заговорила с ним. «Я буду неблагодарным существом, если не подойду к ее группе, когда ей захочется изображать госпожу де Сталь». Люсьену пришлось ждать недолго.

В этот вечер г-же Гранде представили молодого немецкого ученого, невероятно худого, с длинными белокурыми волосами, расчесанными на пробор. Г-жа Гранде затеяла с ним беседу о последних открытиях немецких ученых; Гомер, согласно этим открытиям, сочинил, может быть, один только эпизод из собрания песен, прославившихся под его именем, а педанты восхищаются искусной композицией, возникшей благодаря случайности.

Госпожа Гранде говорила очень умно об александрийской школе; гости тесным кольцом обступили ее. Перешли к христианским древностям, и тут г-жа Гранде сочла уместным принять серьезный вид; уголки ее рта опустились.

Как это хватало дерзости у немца, только что введенного в дом, напасть на литургию, обращаясь к представительнице буржуазии, близкой ко двору Людовика-Филиппа? (Эти немцы — величайшие мастера на любую бестактность!)

— В пятом веке литургия, — говорил он, — была собранием верующих, сообща преломлявших хлеб в память Иисуса Христа; это было нечто вроде чаепития благомыслящих людей. Никому из них не приходило в голову, что он совершает важное дело, хоть чем-нибудь отличающееся от самых заурядных поступков, и уж, конечно, не приходило в голову, что он принимает участие в чуде претворения хлеба и вина в плоть и кровь спасителя. Мы видим, как постепенно это чаепитие первых христиан приобретает особое значение и превращается в литургию.

— Но, боже великий, откуда вы это взяли? — с испугом воскликнула г-жа Гранде. — По-видимому, вы читали это у кого-нибудь из ваших немецких писателей, хотя они обычно являются сторонниками возвышенно-мистических идей и потому так дороги всем благомыслящим людям. Некоторые из них сбились с пути истины, а их язык, к сожалению, столь мало знакомый нашим легкомысленным соотечественникам, спасает их ересь от всяких опровержений.

— Нет, сударыня, у французов тоже есть крупные ученые, — продолжал немецкий диалектик, который, по-видимому, с целью растягивать приятные для него споры, усвоил целый кодекс отменной учтивости. — Но, сударыня, французская литература так, прекрасна, французы имеют в своем распоряжении столько сокровищ, что похожи в этом отношении на слишком богатых людей, потерявших счет собственному богатству.

Всю эту правдивую историю происхождения литургии я нашел у отца Мабильона, именем которого только что названа одна из улиц вашей блистательной столицы. Собственно говоря, не в самом тексте Мабильона — у бедного монаха не хватило на это смелости, — а в примечаниях. Ваша литургия, сударыня, столь же недавнего происхождения, как и ваш Париж, которого в пятом веке не существовало.

До сих пор г-жа Гранде отвечала только отрывистыми, незначительными фразами, немец же, вскинув очки на лоб, возражал ей ссылками на факты, а когда их оспаривали, он приводил цитаты. Этот ужасный человек обладал изумительной памятью.

Госпожа Гранде была чрезвычайно раздражена. «Как хороша была бы в эту минуту госпожа де Сталь, — думала она, — окруженная таким количеством внимательных слушателей! Я вижу по меньшей мере тридцать человек, следящих за нашим спором, а я, боже великий, не нахожу ни слова для возражения, но рассердиться уже слишком поздно».

Пересчитывая слушателей, которые сперва посмеивались над странными замашками немца, а теперь начинали восхищаться им, главным образом его нелепым видом и необычной манерой вскидывать очки, г-жа Гранде встретилась глазами с Люсьеном.

В своем испуге она почти молила его помочь ей. Она только что убедилась, что ее самые очаровательные взоры не производили никакого впечатления на немца, который прислушивался лишь к собственным словам и не замечал никого вокруг.

В ее умоляющем взгляде Люсьен прочел призыв к его отваге; протиснувшись вперед, он стал рядом с немцем-диалектиком.

— Но, сударь…

Оказалось, немец не слишком боялся насмешек французской иронии. Люсьен чересчур понадеялся на это оружие, а так как он ни аза не смыслил в спорном вопросе и не знал даже, на каком языке писал Мабильон, то под конец был разбит наголову.

В час ночи Люсьен ушел из этого дома, где ему всеми силами старались понравиться; душа его была опустошена. Люди, литературные анекдоты, ученый спор, отменная вежливость в обхождении — все внушало ему ужас. Он испытал истинное наслаждение, разрешив себе часок побыть наедине с воспоминаниями о г-же де Шастеле. Представители человеческой породы, цвет которых он видел в тот вечер, были как будтго созданы для того, чтобы усомниться в возможности существования таких людей, как г-жа де Шастеле. Он с восторгом вызвал со дна души другой образ; в нем была прелесть новизны, — пожалуй, единственное, чего недостает любовным воспоминаниям.

Писатели, ученые, депутаты, которых он только что видел, остерегались показываться в крайне злоязычном салоне г-на Левена-отца: там их безжалостно подняли бы на смех. В этом салоне все издевались надо всеми — горе дуракам и лицемерам, у которых не хватало остроумия! Титул герцога или пэра Франции, чин полковника национальной гвардии, как это испытал на себе г-н Гранде, никого не спасали от самой веселой иронии.

— Мне не приходится искать благосклонности людей, стоящих у власти или управляемых ими, — говаривал иногда в своем салоне г-н Левен, — я обращаюсь только к их кошельку: по утрам, у себя в кабинете, я доказываю им, что их интересы совпадают с моими. За пределами моего кабинета единственное, что меня интересует, — это дать себе отдых и посмеяться над глупцами, безразлично, сидят ли они на троне или пресмыкаются в грязи. Итак, друзья мои, смейтесь надо мной, если вы только в состоянии.

Все утро следующего дня Люсьен проработал над рассмотрением доноса о положении дел в Алжире, сочиненного неким г-ном Ганденом. Король потребовал обоснованного заключения от графа де Веза, который был тем более этим польщен, что дело касалось военного министерства. Он просидел над работой всю ночь, стараясь выполнить поручение как можно лучше, затем послал за Люсьеном.

— Друг мой, подвергните это безжалостной критике, — сказал он, передавая ему исписанную вдоль и поперек тетрадь, — найдите мне возражения. Я предпочитаю быть раскритикованным с глазу на глаз моим адъютантом, нежели на заседании совета моими коллегами. То, что вы уже прочтете, страницу за страницей отдавайте переписывать надежному человеку: почерк значения не имеет. Какая досада, что у вас такой отвратительный почерк! В самом деле, вы совсем не выписываете ваших букв; не могли бы вы переделать его?

— Разве привычку переделаешь? Будь это возможно, сколько воров, накравших по два миллиона, стали бы порядочными людьми!

— Этот Ганден утверждает, будто генерал заткнул ему рот полутора тысячами луидоров… Итак, дорогой друг, мне нужно к восьми часам иметь в перебеленном виде мой доклад с вашей критикой. Все это должно лежать к восьми часам в моем портфеле. Но, прошу вас, критикуйте беспощадно. Если бы мы могли надеяться, что ваш отец не извлечет эпиграммы из сокровищ Казбы, я ничего не пожалел бы, чтобы только узнать его мнение по этому вопросу.

Люсьен перелистывал черновые записи министра, занимавшие двенадцать страниц.

— Ни за что на свете отец не стал бы читать такого длинного доклада, да еще требующего сверки с документами.

Люсьен нашел, что вопрос этот, по меньшей мере, так же труден, как вопрос о происхождении литургии. В половине восьмого он отослал министру свое заключение, не менее длинное, чем доклад министра, и копию самого доклада. Мать всеми способами старалась затянуть обед, благодаря чему к приходу Люсьена еще не встали из-за стола.

— Что привело тебя так поздно? — спросил г-н Левен.

— Любовь к матери, — ответила г-жа Левен. — Конечно, ему было бы удобнее пойти в ресторан. Чем могу я доказать тебе свою признательность? — обратилась она к сыну.

— Попросите отца высказать мне свое мнение о небольшом сочиненьице, которое у меня с собой, в кармане…

Разговор об Алжире, о Казбе, о сорока восьми миллионах и тринадцатимиллионных кражах затянулся до половины десятого.

— А как же госпожа Гранде?

— Я о ней совсем забыл.


Читать далее

ПРЕДИСЛОВИЕ 10.04.13
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ 10.04.13
ГЛАВА ВТОРАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 10.04.13
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ШЕСТАЯ 10.04.13
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ 10.04.13
ПРИМЕЧАНИЯ 10.04.13
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОКОВАЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ 10.04.13
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ 10.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ 10.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ 10.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ 10.04.13
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ 10.04.13
ПРИМЕЧАНИЯ 10.04.13
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть