А одиночество - это важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость...
Давно уже отмечено умными людьми, что счастье - как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь.
Никакой боли нет. О, наоборот: я предвкушаю эйфорию, которая сейчас возникнет. И вот она возникает. Я узнаю об этом потому, что звуки гармошки, на которой играет обрадовавшийся весне сторож Влас на крыльце, рваные, хриплые звуки гармошки, глухо летящие сквозь стекло ко мне, становятся ангельскими голосами, а грубые басы в раздувающихся мехах гудят, как небесный хор. Но вот мгновение, и кокаин в крови по какому-то таинственному закону, не описанному ни в какой из фармакологии, превращается во что-то новое. Я знаю: это смесь дьявола с моей кровью. И никнет Влас на крыльце, и я ненавижу его, а закат, беспокойно громыхая, выжигает мне внутренности. И так несколько раз подряд, в течение вечера, пока я не пойму, что я отравлен. Сердце начинает стучать так, что я чувствую его в руках, в висках...
Я почувствовал себя впервые человеком, объем ответственности которого ограничен какими-то рамками.
Да и что вообще может испугать человека, который думает только об одном — о чудных, божественных кристаллах.
Давненько я не брался за свой дневник. А жаль. По сути дела, это не дневник, а история болезни...
Кокаин — сквернейший и коварнейший яд.
Ах, черт возьми! Да почему, в конце концов, каждому своему действию я должен придумывать предлог? Ведь, действительно, это мучение, а не жизнь.
У морфиниста есть одно счастье, которое у него никто не может отнять, — способность проводить жизнь в полном одиночестве. А одиночество — это важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость...
Шорохов пугаюсь, люди мне ненавистны во время воздержания. Я их боюсь. Во время эйфории я их всех люблю, но предпочитаю одиночество.
И если б я не был испорчен медицинским образованием, я бы сказал, что нормально человек может работать только после укола морфием.