Онлайн чтение книги Наши знакомые
1 - 1

Литературное наследие Юрия Германа обширно — за четыре десятилетия своей жизни в искусстве он создал романы, повести, рассказы, пьесы, сценарии. Обозревая пройденный писателем путь, видишь, как много сделано им подлинно значительного в советской литературе. «Наши знакомые», «Лапшин» и «Алексей Жмакин», «Рассказы о Дзержинском», «Россия молодая», роман-трилогия «Дело, которому ты служишь», «Дорогой мой человек», «Я отвечаю за все» — это вехи не только творческого пути писателя, но и развития нашей прозы.

«Только с годами мы оценим истинный писательский масштаб Юрия Германа, — справедливо заметил Д. Данин. — Многим и часто он представлялся то бытописателем, то романтиком. Или талантливейшим беллетристом. Между тем он был проповедником. И все его творчество было притчей о человеке, страстно ищущем справедливости — социальной и всякой иной. Он был из тех реальных гуманистов, что пекутся не только о судьбах всего человечества, но и о доле каждого человека в отдельности — в отдельности и малости его[1]«Литературная газета», 25 января 1967.».

Здесь дана характеристика зрелого, «позднего» Германа, его произведений последних лет. Не сразу сложился знакомый читателям облик художника-публициста. Но на всех этапах своего пути писатель проявлял живой интерес к современнику — к человеку, которому приходится, решать самые трудные проблемы сегодняшнего бытия. Думается, именно это живое ощущение времени и его подлинного героя является мерилом писательского масштаба Германа.

* * *

«Четырех лет от роду я попал на войну[2]Юрий Павлович Герман родился 4 апреля 1910 года.. Отец был офицером, мать пошла за ним сестрой милосердия. В артиллерийском дивизионе — среди солдат, пушек, коней — прошло мое детство. И в полевом госпитале — у матери. В знаменитой переправе через реку Сбруч мы двое — я и отцов жеребец „Голубок“ — чудом остались живы. Впоследствии отца выбрали командиром этого же дивизиона, и стал он красным военспецом, его пушки били по петлюровцам и галичанам, по белополякам и бандитам…» — рассказал писатель о необычных обстоятельствах детских лет своей жизни.

Отрочество же протекало в обстановке очень обыденной: после гражданской войны отец служил фининспектором в небольших городах — Курске, Обояни, Льгове, Дмитриеве. В школьные годы началось увлечение Германа литературой. Он принес свои стихи в газету «Курская правда», но на этом его поэтическая деятельность закончилась. Редактор решительно забраковал «поэзу», в которой рифмовались слова «ковер» и «шпор», посоветовав писать для начала очерки и репортажи. «Лучшая пора жизни — юность и молодость — прошла в Курске. Тут я начал писать, тут начал печататься, здесь жестко и требовательно учили меня писать „покороче“, „как надобно в газете“, чему я и по сей час, к сожалению, не выучился толком. Однако же всегда добром вспоминаю „Курскую правду“, которая первой преподала мне уроки журналистики»[3]«Курская правда», 2 февраля 1984..

Несколько рассказов Герман напечатал в льговской газете «Ленинский путь». Но главные интересы в это время были отданы театру (выступал на «выходных» ролях, суфлировал) и работе в комсомольской ячейке, в молодежных клубах. Руководил театральной самодеятельностью. «Даже сочинял пьески (с репертуаром было туго) и эти пьески ставил. Были они, так сказать, из нашей собственной жизни»[4]Юрий Герман. Жизнь, характеры, конфликты. — «Вопросы литературы», 1966, № 8, с.116..

На материале жизни комсомольской ячейки был написан и первый роман 17-летнего автора — «Рафаэль из парикмахерской». Вышел он в издательстве «Молодая гвардия» через несколько лет, в 1931 году. К этому времени был уже написан второй роман — «Вступление». Он вышел в свет в том же году, хорошо был встречен критикой, имел успех у читателей.

Значительным событием, во многом определившим весь дальнейший путь Германа, оказалась его встреча с Горьким. Алексей Максимович, прочитав «Вступление», заметил, что автор обещает многое, но увидел и опасности, подстерегавшие его. В мае 1932 года, в беседе с турецкими писателями («Правда», 6 мая 1932), говоря о явлениях «исключительного характера» в молодой советской литературе, Горький привел в качестве примера «Вступление»: «…19-летний малый написал роман, героем которого взял инженера-химика, немца. Начало романа происходит в Шанхае, затем, он перебрасывает своего героя в среду ударников Советского Союза, в атмосферу энтузиазма. И, несмотря на многие недостатки, получилась прекрасная книга. Если автор в дальнейшем не свихнет шеи, из него может выработаться крупный писатель».

Герман жил с 1929 года в Ленинграде, работал на Металлическом заводе, некоторое время учился в техникуме сценических искусств. В становлении молодого литератора немалую роль сыграл журнал «Юный пролетарий» — в 1930 году там были напечатаны его рассказы «Шкура» и «Сиваш», отрывок из романа «Рафаэль из парикмахерской». По заданию журнала Герман на бумажной фабрике имени Горького собирал материал для очерков о рабочих. Из встреч с иностранными специалистами на фабрике, из наблюдений за жизнью рабочего коллектива и возник замысел романа «Вступление», которым Герман вошел в большую литературу.

Одобрительные слова Горького («добрые, но осторожные», по выражению Германа) были напутствием для начинающего писателя. Вскоре состоялось личное знакомство. Впоследствии Герман вспоминал, как подробно вникал Алексей Максимович во все обстоятельства его жизни и работы. Высоко оценив «Вступление» в публичном высказывании, Горький и беседе с автором подверг роман «разгрому», критиковал языковые неточности, «болтовню», общие места… Но речь шла не только о профессиональной культуре писателя. Горького занимала дальнейшая судьба молодого литератора. Надо «знать, о чем пишешь». — внушал он, выговаривая автору «Вступления» за изображение «заграничной жизни», реально ему не знакомой, воспринятой из вторых рук. Однако и то, что «знаешь», не так просто ввести в литературу — не случайно Горький особенно строго критиковал третью часть романа «Вступление», действие которой протекает на бумажной фабрике. Здесь, казалось бы, Герман был в своей стихии: он работал в редакции газеты «Голос бумажника». И производственные проблемы, о которых идет речь в третьей части, и фигуры рабочих, инженеров — все было автору доподлинно знакомо, взято им вроде бы из самой действительности. Но Горький раскритиковал написанное: «Зачем насовали цифр без всякого толку? Зачем эти — выполнения, перевыполнения в беллетристике?.. Нужны не цифры, а то, на чем они держатся, та грандиозная ломка старого, которая дозволила произрасти росткам нового мира… Мне не ваша выдуманная цифра нужна, а художественно описанный процесс сознательного отношения к труду, мне тот человек нужен, на которого большевики рассчитывают, создавая свои титанические планы на будущее…»

Высказывания Горького свидетельствуют, насколько глубоко он вникал в специфические проблемы, стоявшие перед Германом-писателем, как точно уловил характер его дарования. Бесед было немало. После выхода повести «Бедный Генрих» (1934) Горький вновь сурово судил написанное. Герман извлек уроки — отказался от изображения «заграничной жизни», конфликтов, вычитанных из газет, из чужих очерков и романов. Он обратился к своим современникам в романе «Наши знакомые». Новым был не жизненный материал — быту молодежи, работе комсомола посвящен и первый роман Германа, и немало страниц третьей части «Вступления». В начальных попытках поднять пласты самой значительной для того времени темы, сказывалась не только неопытность молодого автора — мешали ему и бытовавшие в ту пору представления о связи человека с породившей его средой. В ранних произведениях Германа свет и тени распределялись упрощенно; социальное положение, связь с определенной средой как бы автоматически формировали характер героя (механизм этот особенно подробно исследован в повести «Бедный Генрих», в которой рассказана история сына миллионера, безуспешно пытавшегося порвать со своим классом).

Слова Горького об отношении к труду заставили задуматься, натолкнули на новые представления о сложных процессах, происходивших в сознании современников. Стало очевидным, что эти явления не объяснить только принадлежностью людей к определенному классу, слою общества — многое зависит от самого человека, от его взглядов на жизнь, от его отношения к тому, что происходит в стране, в мире.

На размышления об этом наталкивала и современная литература: «Гидроцентраль» М.Шагинян, «Соть» Л.Леонова, «Большой конвейер» Я.Ильина, «Время, вперед!» В.Катаева, «Люди из захолустья» А.Малышкина, «День второй» И.Эренбурга… Писатели занимались исследованием меняющейся психологии человека, фиксировали рождение творческого отношения к труду и формирование у вчерашнего индивидуалиста чувства коллективной ответственности за общее дело.

«Наши знакомые» появились в этом ряду книг, запечатлевших переломную эпоху в истории страны. Опубликованный в 1932 году отрывок «Старики», напечатанные в 1934-м начальные главы «Наших знакомых» открыли читателю интересных людей. Повар Вишняков, начальник строительства Сидоров, комсомолец Сема Щупак — фигуры колоритные, живые. Но в окончательном варианте, сложившемся после ряда переработок, героям первоначальных очерков — строителям жилмассива — отведена роль не главная. Неожиданно для многих читателей (и для критики) в роли героини повествования выступила обыкновенная женщина, попавшая волей обстоятельств в мещанскую среду.

На фоне произведений, посвященных производству, строительству, жизни трудового коллектива, появление романа-судьбы, романа «семейного», бытового казалось явлением необычным. Некоторым критикам представлялось, что автор исказил свой удачный первоначальный замысел. Один из них прямо писал, что роман «неожиданно» перестроился, что «среди всех наших знакомых на первый план вышла наименее значительная и привлекательная фигура и заслонила собою всех»[5]См.: «Литературный современник», 1936 № 7, с. 233..

А между тем сложившийся в процессе работы замысел в том и состоял, чтобы не показывать «значительную» фигуру, а проследить, как значительные люди рождаются. И для того чтобы процесс этот был раскрыт в своей всеобщности, чтобы показать его массовый характер, нужна была героиня обыкновенная, с обыденной, ничем не примечательной судьбой.

Впрочем, от природы Антонина Старосельская одарена богато. Начальные главы романа, в которых действует Тоня-девочка, рисуют существо, полное жизни, талантливое. Критика верно подметила, что многое в этом образе напоминает Наташу Ростову из «Войны и мира»[6]См.: Т.Хмельницкая. О «Наших знакомых» Ю.Германа. — «Литературный современник», 1936, № 10.

Оказавшись на пороге жизни предоставленной самой себе, Антонина храбро пытается справиться с трудностями, найти работу. Однако не все зависит от нее самой.

Очень точно живописует Герман в первых главах романа быт эпохи нэпа. Тоня на своем опыте постигает, что такое безработица; но видит она и рекламы ресторанов, и роскошные витрины магазинов. В ее мечтах о «красивой» жизни не менее ярко, чем в сценах на бирже труда, вырисовываются приметы этого сложного периода истории страны. И то, что Антонина оказывается связанной со Скворцовым, а затем с Пал Палычем, что на долгие годы она отгорожена от трудностей и радостей живой жизни, не случайно — по замыслу автора в этой исковерканной судьбе также проявляются противоречия времени.

История того, как мещанская стихия затягивает Антонину, описана очень подробно. Но одновременно автор раскрывает течение другого процесса — бездуховность растительного существования все более тяготит героиню, рождая недовольство собой; у нее нет настоящего дела — работы, которая захватила бы ее и дала ощущение ответственности за что-то важное, нужное не ей одной, Она завидует Жене, Сидорову, другим строителям жилмассива, она тянется к людям, живущим, интересами большого общего дела. Их поддержка помогает ей найти себя.

Легко заметить, что Герман-романист на всех этапах своего пути считал нужным вести с читателем разговор, прямо называя тему произведения. Вот почему ему были нужны эпиграфы — к роману, к той или иной его части, иногда к отдельной главе.

К «Нашим знакомым» взят эпиграф из стихотворения А.Блока «И вновь — порывы юных лет…» В этих строфах речь идет о несбыточности «детской» мечты о счастье, об утверждении «связи с миром», обретении себя в творчестве. Антонина мечтает о счастье, но оно приходит лишь тогда, когда ей удается обрести «связь с миром», найти свое дело в жизни.

Критика после появления романа упрекала автора в том, что крушение иллюзий Антонины и ее погружение в мир мелких мещанских интересов показаны ярче, чем история ее новой жизни в коллективе строителей жилмассива. Это верно. Силу повествования составляли подробности обыденной жизни, мастером изображения которых показал себя Герман в этом романе. Детали эти достоверней раскрывают первую половину пути Антонины. На то были свои причины: не все в новой жизни героини достаточно ясно виделось самому Герману. Но следует иметь в виду и своеобразие замысла: раскрыть в истории Антонины внутреннюю потребность своего современника обрести «связь с миром». Неспособность, нежелание этой «мещанки» удовлетвориться своим бездеятельным, лишенным духовных интересов существованием показаны как знамение времени, как процесс, захвативший в годы первых пятилеток миллионы «наших знакомых». Центральная тема литературы этих лет получила новое звучание. Перестройке сознания крестьянства или интеллигенции было посвящено, как известно, много произведений. «Наши знакомые» показали, что процесс носит характер более широкий, затрагивает все слои современного общества. Это определило существенное значение романа в развитии советской прозы.

К тому времени, как в 1936 году были опубликованы последние главы романа, в жизни писателя произошло немало событий, оказавших влияние на его творчество. В 1933 году Вс. Мейерхольд осуществил в своем театре инсценировку романа «Вступление». Мейерхольд, по его собственному признанию, трактовал социальные конфликты Германии того времени, развернутые в первых частях «Вступления», как трагедию. Антифашистское звучание спектакля было настолько ярко выражено, что на премьере работники германского посольства сочли нужным покинуть театр — демонстративно выразить свой протест.

О месяцах общения и работы с Мейерхольдом Герман впоследствии вспоминал, как о счастье, подаренном судьбой молодому писателю. Пьесу, по утверждению Германа, Мейерхольд «выдумал сам» — он рассказывал и показывал профессионально неопытному автору, что именно в ней должно быть. Это была школа, значение которой Герман по-настоящему осознал позднее.

Еще одна значительная для писательской судьбы Германа встреча состоялась в 1934 году. Это было знакомство с Иваном Васильевичем Бодуновым, работавшим в то время начальником седьмой бригады ленинградского уголовного розыска. Герман пришел туда, как он считал, ненадолго — собрать материал, написать очерк. О том, как он прижился в седьмой бригаде на много лет, как захватила его трудная и благородная работа «сыщиков», Герман рассказал в документальной повести «Наш друг Иван Бодунов». Она появилась в 1964 году — в пору подведения итогов. Автор документальной повести рассказал об особой роли, которую сыграл в его жизни И.В.Бодунов, «старший товарищ, мудрый и спокойный друг, много испытавший, много повидавший», — человек, который «не свернет с дороги совести, правды и порядочности, ни в чем, ни в самой малой житейской мере не пойдет на компромисс, не говоря уже, разумеется, о выполнении долга коммуниста».

Бодунов послужил прототипом Лапшина в повести, созданной Германом через несколько лет после первого посещения писателем седьмой бригады. Но примечательно, что уже в «Наших знакомых» один из героев романа — чекист. Автор отвел ему немаловажную роль: это один из тех, кто выводит Антонину на новую жизненную дорогу. Не поскупился писатель и на характеристики: Альтус — человек долга, мужественный, целеустремленный… Но живого образа создать тогда Герману не удалось. Это было очень заметно, о бледности образа говорила критика[7]Как верно заметил Е. Добин, «об Альтусе Герман не смог бы в настоящее время написать роман, как об Антонине» («Литературный Ленинград», 5 июля 1936).. Но, как выяснилось далее, появление Альтуса в романе не было для писателя случайным эпизодом; неудача не обескуражила его. Вскоре после завершения работы над «Нашими знакомыми» Герман на встрече с читателями рассказал, что пишет роман об Альтусе. В начале 1937 года он в творческом отчете сообщил о работе над романом о чекистах — «Диктатура»: «Роман начинается накануне империалистической войны и заканчивается в наши дни».

Задача, которую поставил перед собой писатель, была ему еще не по силам. Почему же взялся он за эту тему? Тут сошлось многое — и сложность исторического момента, и увлечение личностью Бодунова, и совет, данный в свое время Горьким: «Написали бы о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском. Книжечку. Для ребят. Я вам один сюжет расскажу…» Это неожиданное тогда для Германа предложение в контексте состоявшегося в 1934 году разговора вовсе не было случайным. «…Мне все больше и больше хочется, — говорил Алексей Максимович, — чтобы люди замечали вокруг себя и хорошие дела, и хороших людей, и то, как эти хорошие люди формируются». Именно в этой связи возникла в беседе тема Дзержинского. Совет пришелся впору — потому что был дан не наугад, а с учетом своеобразного таланта писателя.

Рассказы Германа о Дзержинском публиковались в журналах с 1938 года. Это были, как советовал Горький, рассказы для детей. Но работа затянулась на много лет, и направление ее менялось. Герман все глубже вникал в материал, по-новому его для себя открывал, осмысливал. Появился новый вариант книги о Дзержинском, рассчитанный на юношество.

«Рассказы о Дзержинском» были написаны в ту пору, когда в литературе для детей и юношества книги историко-биографического жанра заняли заметное место. Напомним хотя бы некоторые из них: «Рассказы о Ленине» А. Кононова, книги Е. Куйбышевой о Валерьяне Куйбышеве, А. Голубевой о С. М. Кирове. Интерес к биографии поколения, совершившего революцию, возник закономерно.

Но тема Дзержинского для Германа была не просто очередным этапом работы. Это явилось школой, может быть, самой важной из всех пройденных до того времени писателем: он проследил формирование характера, для него нового.

В романе о жизни Антонины Старосельской связь между человеком и обстоятельствами его жизни устанавливалась не столь прямолинейно, как в первых книгах писателя: героиня оказалась способной перейти из одной социальной среды в другую, но роль ее в этом процессе была пассивной, судьбой Антонины, по существу, распоряжались силы времени — сначала периода нэпа, затем эпохи первых пятилеток. В общем плане такая схема верна, с той только существенной поправкой, что человек сам выбирает свой путь в лабиринте дорог времени.

Иной тип взаимосвязи между героем и средой Герман открыл для себя, собирая материалы о Дзержинском. Писатель работал с дотошностью и упорством ученого. Он исследовал факты биографии Дзержинского, уясняя истоки его действий, поступков, изучал окружение героя, штудировал его высказывания, дневники, письма. Так Герман-художник нашел героя нового склада: человека, у которого убеждения не расходятся с делом, — героя, который сознательно делает свой жизненный выбор, понимает значение и меру принятой на себя ответственности.

Встреча с реально существовавшим героем, способным противостоять власти обстоятельств, участвующим в революционном преобразовании мири, оказалась решающей для Германа-художника. Она помогла глубже понять современника, увидеть истоки его характера, его активной жизненной позиции.

Писателю открылась «связь времен», в личности Дзержинского он нашел ответы на многие сложные и волновавшие его вопросы современности. Вез этого экскурса в прошлое едва ли мог быть создан образ Лапшина.

Две повести — «Лапшин» и «Алексей Жмакин», появившиеся в 1937–1938 годах, принадлежат к лучшим страницам прозы Германа.

Лапшин — следователь уголовного розыска, бывший чекист. В повести Германа предстал один из тех героев, которых критика именует положительными, — человек, твердо избравший свою позицию в жизни, умеющий видеть в своей работе частицу большого дела народа. Создав «Лапшина», Герман одержал победу, значимую для всей советской литературы — в сознание читателя вошел герой, в котором ничего не было от схемы — предстал характер, поступки героя диктовались живыми человеческими побуждениями. Подробно раскрыт его духовный мир, глубоко личное отношение к тому, что принято считать «общим», — к своим убеждениям, делу. Не очень-то удачно устроивший свою личную жизнь, Лапшин показан по-настоящему счастливым человеком — ощущение счастья дает ему работа. Трудная, опасная, «черная» работа, налагающая огромную ответственность — приходится решать судьбы людей. Об этой ответственности, о гуманистических принципах советского права Лапшин помнит всегда и учит не забывать об этом своих сотрудников.

В истории Алексея Жмакина Герман раскрыл все грани мастерства Лапшина — психолога и воспитателя. Его и Жмакина связывают сложные отношения. Художественное их исследование направляет движение сюжета «Двух повестей». Сбежавший из заключения Жмакин боится Лапшина — «начальник» отправит его в тюрьму — и в то же время внутренне тянется к нему. Это чувство возникает не случайно — Лапшин, который непременно «посадит» Жмакина, озабочен судьбой этого свихнувшегося парня, много размышляет над тем, как вырвать его из воровской среды, как перестроить его психологию и вернуть к нормальной жизни.

Если прототипом Лапшина был Бодунов, то и в основу истории Жмакина положена судьба реального человека. Герман неоднократно рассказывал о Жарове (фамилия вымышленная), удивительно изобретательном воре, долго безнаказанно совершавшем крупные кражи. Бодунов поймал его, но на этом свою миссию не счел законченной. Он вник во все обстоятельства жизни Жарова, выяснил, как тот стал преступником, и, поняв, что обязан ему помочь, не пожалел ни душевных сил, ни времени. И был вознагражден сполна. Бодунов помог вернуться к жизни человеку очень незаурядному — когда Герман познакомился с Жаровым, тот был уже заместителем директора на одном из крупнейших ленинградских заводов.

Примечательно, что Герман, создавая повесть, отказался от «исключительного» героя, с которым его познакомила жизнь. Своего Жмакина он сделал сильным человеком, но все необычное, что присутствовало в биографии Жарова, снял (за что, кстати, прототип, прочитав повесть, обиделся). Автору важно было рассказать историю не исключительную, а типичную, показать вора, «которого переделала Советская власть»[8]Юрий Герман. Жизнь, характеры, конфликты, с. 118..

В 1950 году на основе «Двух повестей» Герман создал роман «Один год» (позднее совместно с Б. Рестом была написана пьеса «Один год»; история Жмакина использована и в сценарии картины «Верьте мне, люди!»). Здесь значительно больше действующих лиц, чем-в повестях, шире развернута картина борьбы разных лиц за судьбу Жмакина. Автор глубже показал деятельность Лапшина, которому нередко приходилось в Управлении милиции вести бой с работниками равнодушными, а то и преступными… Это, по существу, новое произведение, хорошо принятое читателями.

Но, признавая несомненные достоинства романа, следует заметить, что в нем нет той художественной завершенности, которая отличает повести «Лапшин» и «Жмакин». «Две повести» написаны, как говорится, на едином дыхании, в них нет ничего лишнего. За внешним движением сюжета, за поступками и речами действующих лиц ощущалось нечто большее, чем было прямо высказано автором. Герман продемонстрировал мастерское владение подтекстом. Картина обретала глубину, характеры — многозначность. К сожалению, многие ситуации, перенесенные из повестей в роман, при переделке утратили эту объемность изображения.

Критика давно заметила, что, наряду с работниками уголовного розыска и чекистами, главенствующее место в созданиях Германа заняли медики. На прямой вопрос о характере такого совмещения интересов писатель ответил: «Это только внешний контраст. На деле хирурги и работники уголовного розыска близки друг другу. Они всегда занимаются какими-то человеческими бедствиями, всегда борются за человека. И не случайно, что медицинской темой я занялся во время войны…»[9]Там же, с. 120.

Ответ верен по существу, но интерес писателя к образу врача, к проблемам науки возник еще в довоенные годы — об этом свидетельствуют пьеса «Сын народа» (1939) и сценарий «Доктор Калюжный». Несомненно, Герман понимал тогда, что новый герой «не давался» ему в руки и художественно значительного решения новая тема пока не нашла. А она волновала писателя — тему предлагала жизнь, к проблеме соотношения научного призвания и гражданского долга начинала подступать литература (напомним, к примеру, произведения Л. Рахманова, В. Каверина).

И здесь пригодился урок, полученный в ходе работы над книгой о Дзержинском. Опыт этот подсказал Герману, что художественно не освоенное явление полезно исследовать, углубившись в его предысторию. Писатель совершил второе путешествие в прошлое — в 1941 году были опубликованы его «Рассказы о Пирогове».

Место ученого в обществе, его представление о своем научном и гражданском долге — эта тема, облегченно, «бесконфликтно» решенная на современном материале в пьесе и сценарии о Кузьме Калюжном, разработана в рассказах о Пирогове с глубоким проникновением не только в характер, творчество великого русского хирурга, но и в общественную суть стоявших перед ним жизненных проблем. В рассказе «Буцефал» Герман сталкивает Пирогова с Лоссиевским, начальником военно-сухопутного госпиталя; в рассказе «Капли Иноземцева» он сводит героя с Иноземцевым, товарищем его студенческих лет. Эти столь разные люди олицетворяют социальный климат мира, в котором приходится жить и творить Пирогову. В человеческих характерах, в сложном переплетении отношений героев, в подробностях их быта писатель сумел уловить проявление больших общественных конфликтов эпохи. Таким образом, новое путешествие в прошлое также оказалось успешным по непосредственному художественному результату. Оно было важным и по «отдаленным последствиям» — в качестве творческого урока. Но работу над задуманными произведениями прервала война.

В рядах Советской Армии Герман находился с ноября 1941 года по ноябрь 1945-го. Он провел эти годы на Карельском фронте и на Северном флоте, был специальным военным корреспондентом ТАСС и Совинформбюро, работал в Политуправлении Северного флота. В газете «Краснофлотец» печатал очерки и рассказы («О счастье», «С приветом, Подугакин», «Страх» и др.), писал очерки под именем «старшины 2-й статьи Корнеева» — они имели большой успех у фронтового читателя.

Из произведений, созданных в годы войны, назовем повести «Далеко на Севере», «Студеное море», «Аттестат». Это — начальный этап освоения нового жизненного материала.

Впечатлениями военных лет был подсказан и замысел исторической эпопеи. Роман «Россия молодая» вышел первым изданием в 1952 году, а события, с которых началась его творческая история, относятся к 1943 году. Тогда, на Северном флоте, Германа вызвал к себе вице-адмирал А. А. Николаев и дал ему «боевое задание»: рассказать морякам о прошлом русского флота на Севере. Для выполнения задания вице-адмирал приказал поехать в Архангельск, поработать в библиотеке, в архиве. И на прощание дал хороший совет — поговорить с прославленными ледовыми капитанами, «с Ворониным, с Котцовым Иваном Федоровичем. Это — удивительные люди. На таких, конечно, русский флот держится. Они вам правильно подскажут, о чем именно людям интересно знать»[10]Юрий Герман. Перед первой страницей. — «Вопросы литературы», 1963, № 5, с. 108–109.. Советом писатель воспользовался и полной мере, встретился с И. Ф. Котцовым и с другими потомственными капитанами. С историческими документами довелось познакомиться еще до работы в архиве: у Котцова дома на стене висела «Жалованная грамота», данная царем Иваном Васильевичем «лодейному кормщику Ивашке Котцову» на право плавать «вверх в Немцы и вниз в Русь». Так Герман узнал о «династиях» капитанов («Царь Ивашка» давал такие грамоты кормщикам только в пятом колене — пояснил Котцов), так познакомился с моряками-современниками, для которых прошлое Северного флота было не отвлеченным и далеким понятием, а живой историей их рода.

Задание вице-адмирала Николаева было выполнено: в газете «Краснофлотец» появились две полосы, посвященные истории Северного флота, а в 1943 году написана пьеса «Белое море», поставленная В. Плучеком во флотском театре.

Такова предыстория романа «Россия молодая», но к созданию эпопеи о времени Петра писатель приступил значительно позднее. В первые послевоенные годы его творческим воображением завладел герой-медик — в 1949 году появились в печати первые главы повести «Подполковник медицинской службы». Лишь с начала 50-х годов Герман обратился к материалу столь его захватившей «старины поморской».

Глубокие внутренние побуждения влекли Германа к созданию исторической эпопеи. Живую связь истории с современностью он как художник открыл для себя давно — когда в поисках ответов на волновавшие его вопросы обращался к образу Дзержинского или Пирогова. Писателя снова тянуло совершить путешествие в прошлое, по задача на этот раз была иная. Не история должна была помочь в осмыслении явлений современности — образы сегодняшних людей, дела героев Великой Отечественной войны позволили осветить картину давно канувшей в историю эпохи, населить ее фигурами, осязаемо живыми.

Над решением этой задачи писатель работал в общей сложности восемь лет. Впервые имя — Ванька Рябов — Герман услышал в 1943 году от И. Ф. Котцова, которому о Рябове «бабинька пела». Тогда же, в Архангельске, познакомившись с историческими сочинениями и архивными материалами, писатель узнал о роли кормщика Ивана Рябова в истории Северного флота, в событиях Северной войны. В архиве писателя сохранились материалы, дающие представление о том, как тщательно им велось исследование исторических фактов, изучение колорита эпохи. Подробнейшая библиография по истории России, истории русского флота, сведения о материальной и духовной культуре эпохи: «Изба», «Одежда, лошади, драгоценные камни, костюмы», «Подблюдные песни», «Поморские приметы» и др.

На первых порах перегруженность историческими сведениями мешала работе, ранний вариант романа сам автор признал неудавшимся. Стало ясно, что нужно многое писать заново, что ключ к художественному воссозданию картины исторического прошлого надо искать в современности — в своеобразных характерах поморов, в укладе их быта, в колоритном языке, сохранившем опыт многих поколений. По сравнению со сведениями, почерпнутыми из подробных исторических источников, невнятная фраза Котцова о том, что ему «бабинька пела», может показаться малозначительной. Но для художника она была неоценима — он понял, что прошлое вошло в духовный мир современника, сохранилось в песнях, преданиях народа, Так писатель ощутил живое дыхание истории.

В главном герое романа Иване Рябове соединились лучшие черты народного характера: талант и трудолюбие, самоотверженность в защите Родины от врага и готовность к подвигу. Особенностью созданного Германом образа являются «непоклонство» Рябова, его свободолюбие. «Помор — человек особенный, — сказал некогда Герману Котцов. — Он крепостного права не испытал, его рабством не развратили. Обрати внимание: помор — человек гордый, свободолюбивый…»[11]Юрий Герман. Перед первой страницей, с.109.. Справедливость этих слов не раз открывалась Герману в дни войны. Сделанное им впоследствии признание, хотя и звучит парадоксально, но верно указывает главное направление, в котором велась работа над исторической эпопеей: «Много лет миновало после Великой Отечественной войны. Но и по сей день я убежден, что настоящие авторы моей „России молодой“ — это друзья мои — военные моряки. Им принадлежит и идея книги. И их — дорогих моих современников — я описывал»[12]Там же, с. 109..

Это была та точка зрения на события прошлого, которая позволила Герману внести новые краски в картину Петровской эпохи. Как известно, он не первым в советской прозе обратился к этому периоду русской истории — у него были блестящие предшественники, соревнование с которыми казалось делом необычайно трудным. Герман избежал дублирования творческих задач, решенных до него, сумел найти новый ракурс видения исторических событий. В центре его эпопеи — люди из народа, их ратный и трудовой подвиг в борьбе против иноземных захватчиков.

Одновременно с работой над исторической темой шел процесс осмысления событий войны и послевоенных лет. С конца 40-х годов в творчестве Германа начинается этап глубокого интереса к современному герою особого склада — человеку, решающему вопросы своей жизни и работы с позиции очень высокой, способному мыслить в масштабах общества, государства, человечества. Эти произведения отличает и открыто публицистическая позиция автора, его стремление высказать прямо отношение к изображаемому.

Герой повести «Подполковник медицинской службы» — врач Левин, начальник госпиталя на Северном флоте. Работа, быт медиков на фронте подробно изображены Германом. Но испытание, перед которым автор ставит героя, не связано с войной: Левин узнает, что неизлечимо болен. О том, как решает он один из самых трудных, «вечных» для человека вопросов, и написана повесть.

Неизбежность близкой смерти заставляет человека задуматься о смысле существования, о том, правильно ли прожита жизнь. В классической русской литературе эта тема связана с переоценкой ценностей — вспомним «Смерть Ивана Ильича» Толстого, где на пороге смерти герой обретает новое зрение и начинает понимать, насколько мелко все, что представлялось ему значительным. «По всей вероятности, я всю жизнь останусь завороженным Львом Толстым, и без „Смерти Ивана Ильича“ вряд ли обратился бы к теме человеческой жизни и смерти, хотя война, конечно, неминуемо наталкивала нас, писателей, на мысли о „бренности“»[13]Юрий Герман. Жизнь, характеры, конфликты, с. 121.. Это высказывание Юрия Германа можно дополнить рядом других, где он говорит о значении традиций Толстого для современного писателя. Обратившись к «толстовской» теме, Герман решил ее в ином плане, в новом ключе; но отчетливо видно стремление следовать Толстому в подробнейшем анализе внутреннего мира героя. Все переходы сложных чувств подполковника Левина на разных этапах его трагедии исследованы писателем. Подводя итоги прожитого, герой на своих последних рубежах приходит не к переоценке всего, во что верил, а к утверждению идей, составлявших смысл его жизни.

Повесть «Подполковник медицинской службы» по жизненному материалу, положенному в ее основу, связана с произведением военных лет «Далеко на Севере». Но от своего первого эскиза повесть отличается не только сложностью проблематики, но и характером фона, на котором развивается действие. В набросках военных лет быт госпиталя, отношения работающих в нем людей были выписаны почти идиллически; в повести о жизни и смерти доктора Левина фон конфликтен, многие герои противостоят друг другу. Напомним историю отношений Левина с доктором Барканом. Хороший врач, Баркан страдает пороком, по мнению Левина, для медика непростительным, — он равнодушен, не способен глубоко проникнуться интересами другого человека, понять все нужды больных. Возникает в повести фигура Шеремета, подхалима и карьериста, считающего свою врачебную деятельность трамплином для восхождения «вверх». Свое отношение к Шеремету высказывают многие герои повести. Но наиболее сурово судит его автор.

Голос публициста слышится во многих произведениях Германа, созданных в середине 50-х годов, — и в пьесе «За тюремной стеной», где новое обращение к биографии Дзержинского было подсказано размышлениями над проблемами, связанными с нравственным содержанием деятельности руководителя народных масс; и в сценарии (написан совместно с режиссером И. Е. Хейфицем) фильма «Дело Румянцева», где на материале жизни рабочего коллектива поставлены важные вопросы о нормах морали, сформированных нашим обществом.

Миссию искусства, долг писателя Герман видел прежде всего в активной защите нравственных принципов советского народа. Он настойчиво призывал художников вмешиваться в жизнь, создавать литературу, тревожащую человека. Требования эти предъявлялись в первую очередь самому себе. В последние годы жизни писателя в его высказываниях, в его произведениях все более заметно проявлялось то свойство, которое дало основание Д. Данину утверждать, что Герман «был проповедником», что творчества его «было притчей о человеке, страстно ищущем справедливости».

С большой силой художественного обобщения и глубиной социального анализа новые темы разрабатываются во второй половине 50-х годов, когда началась работа над романом о жизни врача Владимира Устименко. В 1957 году была опубликована первая часть будущей трилогии — «Дело, которому ты служишь».

Действие первой части трилогии протекает в предвоенные годы в небольшом городе Унчанске[14]Здесь писатель использовал собственные воспоминания отроческих лет. «Город Унчанск — во многом Курск довоенных лет», — свидетельствовал Герман («Курская правда», 2 февраля 1964).. Здесь проходят отрочество и юность Устименко. Становление этого сложного и в то же время удивительно цельного характера совершается на глазах у читателя. Время направляет движение, формирование характера, но не менее важно и влияние среды — недаром тетке Аглае приходит на ум слово «эстафета», когда она узнает о гибели Володиного отца: «Сын ломового возчика с Харьковщины, украинец, летчик Афанасий Устименко, не мог погибнуть за свободу испанского народа так, чтобы все это не имело продолжения».

Эпоха и среда формируют человека; новое в подходе к герою проявляется в том, что процесс этот писатель ныне раскрывает во всей его сложности. Рядом с Владимиром Устименко входит в жизнь Женька Степанов. И если в первом романе трилогии жизненная философия приспособленца Женьки во многом объясняется влиянием матери — мещанки новой формации, то по мере развития действия эпопеи Евгений Степанов все яснее вырисовывается как человек, сам отвечающий за выбранную в жизни позицию. Социальная глубина отличает художественное исследование характера Устименко. Это — личность, опирающаяся на богатый опыт не только своего поколения, но и всего советского народа, его революционной истории. Понятие среды в этом произведении Германа значительно шире границ семьи или круга знакомых. И особенности характера человека предстают по как следствие индивидуальных только качеств; характер — производное ложной борьбы общественных сил ж тенденций, в которой позицию каждому приходится выбирать самому.

Выбор Устименко сделан с ясным пониманием своей ответственности перед другими людьми, перед обществом, перед собственной совестью. Так рождается та одержимость «делом», которая отличает героя трилогии на протяжении всего его жизненного пути.

Особенно подробно прослежена в первом романе эпопеи история становления врача. Раздумьями о медицине, о полном драматизма развитии этой науки наполнены многие страницы. Беседы, которые ведут с Володей Полунин или Богословский[15]Создавая образ Николая Евгеньевича Богословского, рисуя его деятельность по устройству сельской больницы, Герман использовал черты характера и факты биографии реального лица — Николая Евгеньевича Слупского, главврача больницы в Сестрорецке. О нем Герман часто говорил в своих статьях и выступлениях; в 1961 году вышла документальная повесть «Здравствуйте, доктор!», где подробно рассказано о Слупском., не воспринимаются как отступление от основной линии действия. Они нужны для развития главной темы романа — Устименко осваивает не только знания, он проникается пониманием «человеческого» значения врачебной профессии. Служение «делу» требует не только полной отдачи сил; оно учит гуманизму активному, способности бороться, не идти на компромиссы.

Герман создает не схему героя, а живой человеческий образ, характер, в котором не все достоинства и недостатки могут быть сбалансированы. Мы видим, как часто бескомпромиссность Володи оборачивается излишней категоричностью суждений о людях и их поступках, как иногда определенность представлений (вполне уместная, когда, скажем, речь идет о приспособленце Женьке Степанове) приводит к ограниченности, если надо понять явление сложное. Душевная глухота сказывается иногда в отношении Володи к Варе. В сфере чувств «простенькая» Варя талантливей, душевно щедрей Володи.

Во второй части трилогии («Дорогой мой человек») Устименко проходит трудную школу войны. Ему довелось повидать много людского горя, встретить людей самоотверженных, стать свидетелем подвига. Но наблюдал он и человеческую низость, подлость — иногда в самых неожиданных обличьях. Главная наука и состояла в том, что менялись многие привычные представления, юношеские его «четкие» оценки людей порой приходилось пересматривать — выяснялось, что человек способен принимать решения, выводящие его на новые жизненные рубежи.

Ранение в руку приносит герою самое тяжкое испытание; казалось — рушится дело жизни. Каждый, кто знаком с выступлениями Германа, знает, что история хирурга, раненного в руки и нашедшего в себе силы преодолеть недуг, вернуться к хирургии, не выдумана автором романа «Дорогой мой человек». Это история Бориса Григорьевича Стучинского[16]См. статью Германа «Дорогие руки» («Известия», 27 августа 1961).. Но не он один послужил прототипом образа Устименко. Герман много раз называл людей, которые помогли ему увидеть своего героя, — врачей Арьева, Стучннского, Клюсса.

Германа занимает движение характера: действие трилогии начинается в конце 30-х годов, а третья ее часть рисует деятельность доктора Устименко в годы послевоенного строительства. То, что он строит жизнеописание главного героя, роман-биографию, роман-судьбу, Герман подчеркивает переходами от одной части к другой — финальная сцена романа «Дорогой мой человек» становится началом повествования в романе «Я отвечаю за все».

Трилогия вмещает в себя все больше героев, в ней возникают все новые и новые сюжетные линии. Следует иметь в виду, что создавалась она на протяжении многих лет (почти пятнадцати, по свидетельству Германа). За это время герой прошел большой путь — около тридцати лет отделяют профессора Устименко, которого мы видим в эпилоге трилогии, от девятиклассника, появившегося на ее первых страницах. Закономерно, что на протяжении целой жизни герой действует в разных обстоятельствах, встречается с новыми людьми, показан во все более сложной системе взаимоотношений с другими персонажами. Естественно, что за долгие годы работы над огромным полотном о жизни наших современников многое по-новому осмыслил сам автор. Направление, в котором шла работа над произведением, связано с обогащением и уточнением его замысла: в рассказ о жизни доктора Устименко все более широко входит проблематика социального, нравственного характера. Роман-судьба становится полотном, повествующим о биографии поколения.

Последняя часть трилогии — самая большая по объему; по насыщенности событиями, действующими лицами, по разветвленности сюжета она заметно выделяется среди остальных. Отличает ее и тревожный колорит изображенной в романе жизни. Действие происходит снова в Унчанске, куда после войны приезжает на работу Устименко. Жизнь города показана в восприятии постаревшего, прошедшего через тяжкие испытания человека. И в довоенном Унчанске Устименко сталкивался с людьми, которых считал подлецами. Он мог открыто презирать профессора Жовтяка, Женьку Степанова… В третьей части персонажи такого рода играют роль зловещую: их возможности влиять на судьбу честных людей достаточно велики.

Обратившись к трудному послевоенному периоду, Герман сумел показать события в верной исторической перспективе. Он не сглаживает сложных проблем, которые вставали перед многими его героями. Жертвой необоснованного обвинения становится коммунистка Аглая. Ее муж Родион Степанов в поисках справедливости обивает пороги разных учреждений; плетутся интриги против Устименко и Богословского… Показывая горькие для героев дни, писатель не впадает в односторонность, не теряет ориентира, позволяющего увидеть магистральный путь движения истории. Он не скрывает зла, творимого Свирельниковым, Горбанюк, Ожогиным, но люди эти показаны как чужеродное явление в окружающей их среде — явление, которое будет отторгнуто обществом, построенным на принципах коммунистической нравственности. О том, как была восстановлена справедливость, как восторжествовала законность, читатель узнает из эпилога. Но и в романе, где борьба разных сил времени показана отнюдь ее облегченно, исход этого противоборства по существу предопределен. Герман создает галерею образов людей, в деятельности которых находят воплощение жизнеспособные силы эпохи. Перед читателем проходят судьбы Штуба и Гнетова, работников органов безопасности. Наследники традиций Дзержинского, верные солдаты партии, люди эти противостоят свирельниковым. И не только они. Писатель показывает врачей, ученых, работников обкома — людей несхожих судеб, но объединенных движением к общей цели. Все вместе — своим трудом и жизненными принципами — они утверждают незыблемость основ нашего общества.

Трилогия Германа — явление, характерное для литературы 50—80-х годов. Здесь постановка сложных проблем сочетается со способностью осмыслить их с партийных позиций и с потребностью исследовать прошлое в перспективе пути, пройденного народом.

Тесная связь с современной литературой определяет и художественные искания писателя. Напомним, что многие литературные жанры, получившие ныне широкое развитие, пробивали, себе дорогу в 50—80-х годах. Именно тогда заметно увеличился в литературе удельный вес лирической, «исповедальной» прозы, путевого очерка, очерка-размышления. Герману казалось, что эта тенденция чревата потерями для литературы. Не однажды в статьях и выступлениях он высказывал беспокойство по поводу того, что многие сейчас пишут «про ничего»: «В чрезвычайном ходу нынче ищущие себя молодые люди, которые нанимаются в геологические партии, дабы обрести свое социальное я». Со свойственной ему решительностью в выводах Герман утверждал, что с этими «ищущими себя героями читателю, прежде всего скучно»[17]«Комсомольская правда», 28 ноября 1964.. Здесь писатель выступает не против «поисков себя» — его беспокоит оторванность героев многих произведений от насущных вопросов жизни, его тревожит позиция автора. «Талант многих бесспорно талантливых людей уходит в песок, в шелуху многозначительных слов, намеков, философствований, за которыми нет ни мысли, ни любви, ни бережности к человеку, нет активного приятия или неприятия окружающего мира, нет борьбы и нет страсти»[18]Юрий Герман. Жизнь, характеры, конфликты, с.125.. Художника — равнодушного наблюдателя жизни Герман не приемлет. «Больше всего люблю читать книги, из которых ясно, за что писатель и против чего…»

Здесь отстаиваются и свое понимание задач литературы, и собственные творческие принципы. На протяжении всего писательского пути Герман обращался к существенным вопросам современности, открыто высказывался, «за что» он и «против чего». Позиция его становилась все более наступательной. Защищал он, когда настойчиво напоминал о наследии классической литературы, и свою приверженность к «традиционным» литературным формам.

Но «традиционная» проза Германа была современной в лучшем значении этого понятия. Ее публицистический характер, смелая постановка писателем существенных проблем народной жизни были знамением времени. Основные тенденции развития искусства писатель улавливал чутко — особенно те, которые были ему внутренне близки. Напомним, как много внимания в своих романах он уделял «делу» человека, его профессиональным интересам. Новый этап решения этой главной темы писателя отразился в трилогии. Здесь профессиональной деятельности героев отдано в повествовании центральное место. Это было связано с системой эстетических воззрений писателя. С сарказмом рассказал Герман в одном из своих выступлений, как ему довелось «прочитать повесть из жизни печи, в которой обжигают некую глину… Из-за этой печи разводятся, страдают, мучаются, на этой печи и вблизи нее зарождаются и развиваются, а также и, разумеется, благополучно, завершаются конфликты между героями».

Производственные, технологические процессы не являются, по мысли писателя, предметом искусства. Но без глубокого проникновения в мир интересов человека, в проблемы, связанные с делом его жизни, современное искусство существовать не может. Герман неоднократно критиковал деятелей кино за «приблизительное видение того, о чем сочинен фильм». В статье «Дело, которому мы служим…», говоря о вреде «приблизительного изображения деятельности персонажа»(«этот будет у нас физик, этот химик, этот медик…»), писатель спрашивал: «Что из этого образуется? И зачем тогда профессия?» Герман подчеркивал, что без дела, «которое и есть смысл его существования», в герое не выявишь человеческого. Здесь, помимо размышлений общего характера, подытожен опыт работы над трилогией.

В повествовании о судьбе врача Владимира Устименко ярко проявились особенности художественной палитры Германа. Чувство времени, умение воссоздать конкретные обстоятельства жизни героя, показать в поведении человека, в строе его мыслей особенности того или иного периода истории страны блистательно продемонстрированы в трилогии. Стоит вспомнить деда Мефодия — и за этой колоритной фигурой видятся целые пласты действительности, определенный жизненный уклад. В маленьком эпизоде, когда взбалмошная Варя раскрашивает себе ноги «под ажурные чулки», оживает перед нами быт послевоенных лет.

Как отмечалось, в романе сильнее зазвучал голос публициста. Это углубило бытовые картины и характеристики, придало им обобщающий смысл. Интересно подчеркнуть, что, выступая против наметившегося в 60-х годах «личностного» характера литературы — против стремления многих писателей не только пристальней всмотреться в героя, но и поглубже заглянуть в собственную душу, — Герман в своей художественной практике, идя другим путем, двигался по существу в ту же сторону. В его открыто публицистической позиции выявлялось стремление высказаться самому, выразить свое отношение к событиям и людям. Как ни парадоксально, это была другая ипостась «исповедальной» прозы. Так внешне, казалось бы, далекие друг от друга художественные явления сопрягались в общем процессе движения литературы.

Внимание писателя к свойствам личности героя, способность исследовать характер в его сложном единстве, умение показать, что в «деле» не только реализуются интеллектуальные возможности человека, но и выражается его общественная позиция, выявляя свойства его личности — это сделало трилогию заметным явлением современной литературы и позволило Герману внести свою лепту в решение темы, обретающей ныне все большее значение. Речь идет о деятельности человека науки, об ответственности ученого перед обществом. С начала 60-х годов в литературе наметились поиски нового подхода к этой теме (напомним хотя бы о романах Д. Гранина) — на первый план выдвинулось исследование нравственной позиции ученого. Герман, которого эта тема занимала и волновала давно, в трилогии рассматривает деятельность ученого в ее нравственном и социальном аспектах. Оригинальность решения темы определяется тем, что многие герои трилогии сознательно отказываются от пути в науку, исходя из интересов практической деятельности; но те же интересы в конце концов приводят их к необходимости научного поиска.

В многоплановом произведении тема ответственности человека «за все» выкристаллизовалась в качестве главной, когда писатель работал над последним романом. Известно, что название «Я отвечаю за все» родилось не сразу (был обещан роман «И вечный бой») — оно было найдено, когда тема ответственности, поставленная вначале как проблема призвания, обрела более широкий смысл. В последней части трилогии писатель рассматривает вопросы о характере и мере ответственности человека за выбранную позицию в самых разных аспектах. Рисуя разноликих людей, исследуя их сложные судьбы, Герман подводит читателя к выводу о личной ответственности человека за происходящее с ним, вокруг него, в мире. В этом смысле название, которое так долго искал писатель, очень точно выражает тему произведения. Здесь значителен каждый член формулы: «Я отвечаю за все». Но при всей важности составляющих ее частей Я выделено как бы курсивом. Так писатель выразил найденное им за долгие годы раздумий и творческих исканий.

* * *

Над последним романом трилогии Герман работал, зная, что тяжело, неизлечимо болен. Он понимал, что пришла пора подводить итоги. Быть может, поэтому сильнее ощущал потребность в прямом обращении к читателю. Часто этот пафос публициста помогает автору высветлить то или иное явление. Но иногда слишком пристрастное отношение к персонажу мешает художническому видению писателя. В качестве примера можно назвать Веру Вересову. Во второй части трилогии Вересова, оказавшаяся в трудные дни возле Устименко, выписана достоверно — кистью художника. В последнем романе эпопеи слишком заметно прорываются чувства автора к персонажу, и это ведет к потерям — живописец берет в руки перо фельетониста. В очень сложном образе доктора Цветкова тоже заметны смещения, совершившиеся при переходе от второго романа трилогии к ее последней части. Да и в картине жизни Унчанска, изображенной в третьем романе, иногда сгущены краски — когда слишком явно проявляются чувства, владеющие автором. Так, в истории Штуба звучат порой мелодраматические ноты. А черты «злодеев», столь щедро приданные Горбанюк и Палию, в известной мере мешают трезвой социальной оценке явления.

Но Герману важно было высказаться. Он обращался к читателю не только на страницах романа. В статьях последних лет, докладах, выступлениях он стремился как можно полнее выразить свой символ веры, определить свои взгляды на жизнь, на искусство, на задачи художника. И в публицистике иной раз сказывались издержки слишком эмоционального отношения к предмету разговора. Скажем, в воспоминаниях о Мейерхольде Герману удалось воссоздать живой образ выдающегося режиссера. Но когда писатель оставляет своего героя и обращается к читателю в качестве публициста, он не может сдержать напора обуревающих его чувств. Подчеркивая новаторское значение Мейерхольда в истории советского театра, призывая написать о нем правдивую, «честную и чистую» книгу (эти книги, кстати сказать, в 60—70-х годах были изданы), Герман высказывается с таким волнением, с такой экспрессией, что читателю, мало с ним знакомому, это может показаться излишней аффектацией… Немало мыслей, вложенных автором в уста героев трилогии, мы находим в статьях и выступлениях Германа: в ответе «за все» чувствовал себя и писатель. Особенно много размышлял он в это время о «центральном характере» эпохи (термин заимствован у Тургенева), о типе человека, который должен быть главным героем искусства. Статьи «Центральный характер», «Дело, которому мы служим» и посвящены раздумьям о том, чего ждет от художника читатель и зритель. Герман считает особенно важной активную позицию героя, его способность защитить, отстоять свои убеждения: «Советский человек мне лично интересен не в состоянии покоя, а в состоянии движения, подразумевающего борьбу». Характерно, что обращение к проблеме «центрального характера» времени писатель аргументирует ссылками на реальных людей (Долецкого, Баирова[19]Профессор С.Я.Долецкий, известный детский хирург, послужил прототипом образа Вагаршака Саиняна, одного из героев последней части трилогии. Факты его биографии (они изложены Германом в статье «Центральный характер» — «Кадр», 11 июня 1964) легли в основу письма Ашхен Оганян. Г.А.Баиров — профессор, хирург; многое из его биографии вошло в трилогию.), на их пути в жизни и науке.

Проблемам искусства посвящены многие выступления Германа. Круг интересующих его тем был очень широк. Отметим характерную особенность — Герман обычно обосновывает свои утверждения, исходя из интересов читателя. В качестве примера напомним его высказывания о значении сюжета. Герман не уставал доказывать, что без сюжета литература не может выполнить своего назначения. «Все великие — от солнца нашего Пушкина — и Гоголь, и титан Лев Толстой, и Чехов, и Бальзак, и Стендаль — знали, что для того, чтобы книга была прочтена и чтобы идеи ее проникали в душу и мозг читателя, — она непременно должна быть интересной».

«Чтобы книга была прочтена…» Здесь Герман, ссылаясь на «великих», выразил нечто особенно для себя важное.

Создавая роман или повесть, он отводил построению сюжета первостепенную роль, добиваясь того, чтобы произведение заинтересовало не только поставленными проблемами, но и увлекло читателя, заставляя следить за перипетиями сюжета, а заодно — за делами и судьбами героев. Стремление к сюжетности повествования не было данью беллетристике, как полагали некоторые критики; это сознательная установка на завоевание аудитории, желание вести борьбу за определенные жизненные принципы, за «центрального» героя времени, обращаясь к широчайшему кругу читателей. О «подлинно демократических особенностях» дарования Юрия Германа справедливо писал критик Л. Левин[20]«Звезда», 1969, № 5, с. 177.. Герман имеет поистине массового читателя. В его архиве сохранилось огромное количество писем, которые заметно отличаются от обычных читательских откликов: если идет речь о героях книг писателя, то разговор ведется словно бы о живых людях — одних ненавидят, в других видят пример, которому хотят следовать. Но большинство писем — исповеди: люди разных профессий, разного возраста рассказывают о себе, спрашивают, как перестроить свою жизнь. Писатель не только отвечал советом, но помогал делом, активно вмешивался в человеческую судьбу.

Равнодушия к людям Герман не простил бы себе, как вообще не прощал сторонней позиции никому. Ашхен Оганян признается в предсмертном своем письме Владимиру Устименко: «Я ненавижу спокойных и не верю им. Если они спокойны, значит их не касается, значит им дела нет, значит они случайно затесались в нашу жизнь и ничего у них не кровоточит». Многое сказано в этом письме-завещании. По существу это — завещание самого Германа. С силой, которую придало художнику реальное ощущение близкого конца, он выразил на этих страницах последнего романа трилогии то, что считал для себя самым важным, что хотел оставить своим читателям.

Размышлениям о смысле жизни посвящено немало страниц прозы Германа. Писателя волновала эта вечная тема искусства. Понятия «жизнь» «работа» неразделимы и для его героев и для самого Германа. «…Если ты нужен обществу до последнего дыхания, — вот это и есть жизнь…» — сказал Юрий Павлович, когда его в последний раз записывали для радио.

Это сказано было о себе. Герман работал, зная, что ему не отпущено времени для осуществления его замыслов. 17 января 1967 года он скончался.

Жизнь человека и жизнь художника исчисляются, как известно, сроками разными. Остаются произведения, сложный диалог писателя с читателем продолжается. По-прежнему читатели — старые и множество новых — обращаются к прозе Германа. Они ищут в его книгах ответа на вопрос, как жить. Писателю, способному подсказать решение такой непростой и насущной для каждого задачи, суждена в литературе долгая жизнь.