Онлайн чтение книги Ночи нет конца Night Without End
Глава 9. Среда. С восьми вечера до четырех пополудни четверга

Мы продолжили свой поход в самом начале девятого. Я сначала хотел задержаться на несколько часов. С этой целью я придумал уйму всевозможных причин. Если нужно, был даже готов вывести из строя двигатель. Я решил спровоцировать убийц. Догадавшись, что я намеренно тяну время, они бы предприняли какие-то действия. Во всяком случае, попытались бы это сделать.

Именно это и входило в мои планы. Час или два спустя Джекстроу должен был вооружиться винтовкой, висевшей у него за плечами, а я — пистолетом.

Наставив дула на злоумышленников, мы держали бы их под прицелом до тех пор, пока не подоспел бы Хиллкрест. При благоприятных обстоятельствах он должен был догнать нас не позднее полуночи. И тогда наши беды остались бы позади.

Но обстоятельства оказались отнюдь не благоприятными. Беды продолжали нас преследовать. Вездеход Хиллкреста безнадежно застрял. Видя ухудшившееся состояние старого Малера, наблюдая, как от часа к часу слабеет Мария Легард, я решил не терять ни минуты. Будь я из другого теста или не будь я хотя бы доктором, то, возможно, и сумел бы убедить себя в необходимости пожертвовать Марией Легард и Теодором Малером. Ведь ставки в игре, которую вели преступники — я был совершенно уверен в этом, — были много выше, чем жизнь одного или двух человек. Я мог бы держать на мушке всех или, по крайней мере, главных подозреваемых целые сутки. До тех пор, пока не появилась бы группа Хиллкреста. Но я никогда бы не смог убедить себя в том, что больные пассажиры — это пешки, которых можно сбросить со счетов. Несомненно, я проявил слабость, но этим своим недостатком я даже гордился, и Джекстроу полностью разделял мое мнение.

В том, что Хиллкрест все-таки догонит нас, я был совершенно уверен. Я кусал губы от досады. Ведь именно я подсказал преступникам мысль высыпать сахар в бензин, сообщив, что у Хиллкреста на исходе горючее. Это был блестящий ход с их стороны. Но не более. Как ни старались убийцы застраховать себя от любых случайностей. Хотя Хиллкрест и был взбешен задержкой, он был вполне уверен, что найдет выход из положения. В просторяой кабине вездехода целая мастерская, с помощью нее можно устранить любую неисправность. Механик-водитель, которому я не завидовал, хотя он и работал в тепле, под тентом, успел разобрать двигатель и очищал поршни, стенки цилиндров и клапана от несгоревших частиц сахара, выведших из строя огромный механизм. Двое его товарищей соорудили импровизированную дистилляционную установку. Она состояла из почти полной бочки с бензином, в верхнюю часть которой был вставлен тонкий змеевик, обложенный льдом и соединявшийся с пустой бочкой. Как мне объяснил Хиллкрест, у бензина более низкая температура кипения, чем у сахара. Поэтому образующиеся при нагреве бочки пары бензина, проходя по охлаждаемой льдом трубке, превращаются в чистый, без примеси бензин.

Так обстояло дело, во всяком случае теоретически. Но Хиллкрест, похоже, не был в нем уверен полностью. Он спрашивал у нас совета, выяснял, не можек? ли мы ему как-то помочь, но я ответил отрицательно. Это было, как я понял позднее, трагической, непростительной ошибкой с моей стороны. Я мог ему помочь, поскольку мне было известно нечто такое, о чем никто не знал. Но в ту минуту я напрочь забыл об этом. И поскольку так случилось, то ничто на свете не могло теперь предотвратить трагедию или спасти жизнь тем, кому суждено погибнуть.

Я слушал рев трактора, который наклонялся то в одну, то в другую сторону и, лязгая гусеницами, двигался курсом зюйд-вест-тень-вест, и меня одолевали невеселые мысли. Еще недавно ясное небо стало темнеть и затягиваться тучами. Я ощущал, как вскипает во мне ярость, как душу наполняют мрачные предчувствия. Мне казалось, что вот-вот должно произойти какое-то новое несчастье. Хотя, будучи доктором, я понимал, что почти наверняка это психологическая реакция организма на переохлаждение, усталость, бессонницу и голод, а также физическая реакция на удар по голове, я не мог отделаться от мысли: я злюсь оттого, что беспомощен.

Я был беспомощен и не мог защитить ни в чем неповинных людей, оказавшихся рядом со мной. Людей, доверивших мне свои жизни. В их числе находились больной старик Малер и Мария Легард, робкая немецкая девушка и посерьезневшая Маргарита Росс. Должен признаться, больше всех других меня заботила именно она. Я был беспомощен, не зная, как предотвратить очередной удар, который преступники могут нанести в любую минуту. В уверенности, что Хиллкрест успел сообщить мне все, что меня интересовало, они решат, будто я жду подходящей минуты, чтобы застать их врасплох. Но в то же время они мешкали, не зная наверняка, многое ли мне известно. Пока трактор двигался туда, куда им было нужно, они продолжали вести рискованную игру, готовясь в подходящий момент покончить с нами раз и навсегда. И самое главное, я был беспомощным, потому что не знал определенно, кто они — эти преступники.

В сотый раз я мысленно перебирал все детали, события, произнесенные слова, пытаясь извлечь из глубин памяти один-единственный факт, одно слово, которое смогло бы указать мне единственно верное решение. Но сделать этого не сумел.

Шестеро из десяти наших пассажиров, по существу, не вызывали во мне особых подозрений. Маргарита Росс и Мария Легард, несомненно, принадлежали к ним в первую очередь. Единственная претензия к миссис Дансби-Грегг и Елене состояла в том, что я не располагал бесспорными доказательствами их невиновности, хотя был уверен, что они и не нужны. Как, к сожалению, показали состоявшиеся недавно судебные разбирательства, связанные с коррупцией среди американских сенаторов, этим государственным мужам свойственны те же человеческие слабости, в особенности жажда наживы, как и простым смертным. Однако я не допускал и мысли, чтобы сенатор мог быть замешан в убийствах и преступной деятельности такого масштаба.

Что касается Малера, то я уверен: диабет это еще не гарантия того, что больной не преступник. Он мог вынудить летчиков приземлиться поблизости от того места, где имеется достаточное количество инсулина. Но рассуждения эти были слишком заумными. Во всяком случае, Малера я сбросил со счетов. Мне необходимо было обнаружить убийц, готовых в любую минуту нанести очередной удар. Малер же одной ногой стоял в могиле.

Преступников следовало искать среди четверых — Зейгеро, Солли Левина, Корадзини и преподобного Смоллвуда. Проповедник же был настолько набожен, что подозревать его в чем-то было просто грешно. Все эти дни он не выпускал из рук Библию. Конечно, каждый обманщик лезет из кожи вон, чтобы ввести своих ближних в заблуждение. Но ведь есть какие-то границы, которые нельзя преступить, не рискуя показаться смешным.

Подозревать Корадзини были все основания. Он немного разбирался в тракторах. Правда, наш «Ситроен» и машины, выпускаемые его компанией, отличались друг от друга как небо и земля — и по возрасту, и по конструкции.

Но он оказался единственным, кто был на ногах, когда я проник в пассажирский салон авиалайнера. Именно он, попав к нам на станцию, так дотошно расспрашивал о партии, руководимой Хиллкрестом. Как потом выяснилось, он вместе с Джекстроу и Зейгеро доставал из туннеля бензин и имел возможность высыпать сахар в оставшееся горючее. Однако существовало важное свидетельство в его пользу — повязка на его руке, которую он повредил, кинувшись спасать рацию.

Гораздо больше оснований было подозревать Зейгеро, а заодно с ним и Солли Левина. Именно боксер спрашивал у стюардессы, когда будет ужин, улика убийственная. Когда приемопередатчик упал, Солли Левин находился рядом и вполне мог толкнуть его — еще одна веская улика. Зейгеро тоже занимался транспортировкой горючего. Хуже того, на боксера он походил не больше, чем Солли Левин на импресарио. Против Зейгеро свидетельствовал и тот факт, что, по словам Маргариты Росс, Корадзини не вставал в самолете с кресла.

Разумеется, это не значило, что Корадзини не мог иметь сообщника. Но кто этот сообщник?

Я похолодел от осенившей меня внезапно мысли: поскольку в ход были пущены два пистолета, все это время я считал, что преступников только двое.

А почему не трое? А если Корадзини, Зейгеро и Левин заодно? Несколько минут я переваривал пришедшую мне в голову мысль и в конце концов почувствовал себя еще более беспомощным. Ощущение неминуемой беды превратилось в убеждение, Я с трудом успокоил себя тем, что тройка эта не обязательно связана между собой. Однако отныне следовало учитывать и такую возможность.

Примерно в три часа утра, продолжая двигаться вдоль обвехованной трассы, которой, казалось, не будет конца, мы почувствовали, что трактор сбавил ход. Джекстроу, сидевший за рулем, включил пониженную передачу: мы начали подниматься по пологому склону, ведущему к подножию холмов. Впереди нас ждал перевал — извилистая дорога, рассекавшая Нунатаки Виндеби почти пополам. Можно было бы, сделав крюк, обогнуть эту горную гряду. Но тогда мы потеряли бы сутки, а то и двое. А так нам надо было пройти всего десять миль, да еще по четко обозначенной трассе.

Через два часа склон стал заметно круче, и гусеницы начали пробуксовывать. Однако мы нашли выход и из этого положения: погрузили в кузов вездехода почти весь бензин и снаряжение, до этого находившиеся на санях. Таким образом вес вездехода увеличился, а с ним и сцепление с поверхностью. Правда, продвижение было медленным и трудным. Пришлось идти зигзагом, так что милю, отделявшую нас от перевала, преодолели за час с лишним. Подойдя к нему в начале восьмого утра, мы сделали остановку. С одной стороны дороги, на всем ее протяжении, шла глубокая трещина в покровном леднике. Хотя особых неожиданностей нам не предстояло, путь тем не менее был очень труден и опасен. Поэтому я решил подождать, пока не станет достаточно светло.

В ожидании завтрака я осмотрел Малера и Марию Легард. Несмотря на то что температура наружного воздуха неуклонно повышалась — было меньше -30°F, — больные не поправлялись. У старой актрисы был такой вид, словно она несколько дней не ела. Лицо ее покрылось пятнами и волдырями — это были следы обморожения. Щеки ввалились. Налитые кровью, с опухшими, красными веками глаза потускнели. За десять часов она не проронила и слова. Все реже и реже просыпаясь, Мария лишь дрожала и невидящим взором смотрела в одну точку. Вид у диабетика был получше, но я понимал, что, как только организм старика ослабнет, наступит конец. Несмотря на все наши усилия, вернее усилия Маргариты Росс, ноги у него окоченели, появился сильный насморк — явление редкое для Арктики. Должно быть, больной успел простудиться еще до того, как вылетел из Нью-Йорка. К недугу, бороться с которым у него не оставалось сил, прибавились чирьи. Дышал он тяжело, распространяя характерный запах ацетона.

Малер бодрствовал и не утратил способности мыслить. На первый взгляд, он выгодно отличался от Марии Легард, но я знал, что в любой момент может произойти коллапс, предвестник истинной диабетической комы.

В восемь часов мы с Джекстроу поднялись на склон и вновь связались с Хиллкрестом. Узнав, что за минувшие двенадцать часов они не прошли и двух миль, я пал духом. Там, где находилась их партия, температура на целых тридцать градусов была ниже, чем у нас. Нагреть в такую лютую стужу до кипения восьмигаллоновую бочку бензина, даже пустив в ход печки, паяльные лампы и иные подручные средства, было страшно трудной задачей. Вездеход за минуту пожирал столько бензина, сколько получалось путем перегонки за полчаса. Иных вестей не было: с базы в Уплавнике, связь с которой состоялась у наших друзей час назад, ничего нового не сообщили. Мы с Джекстроу молча упаковали радиоаппаратуру и пошли назад к кабине трактора. Свойственная Джекстроу жизнерадостность начала изменять ему… Он теперь редко разговаривал и еще реже улыбался. Я понял, что надеяться нам больше не на что.

В одиннадцать часов мы завели трактор и двинулись в сторону перевала.

На этот раз за руль сел я. Кроме меня на тракторе — ни в кабине, ни в кузове — не было ни души. Малер и Мария Легард, укрытые грудой одежды, ехали на нартах, остальные шли пешком. Дорога оказалась узкой, иногда с уклоном, соскользни машина в пропасть, никто бы из сидевших в кузове не спасся.

Сначала ехать было трудно. Подчас дорога сужалась до восьми-девяти футов, но нередко попадались довольно широкие, как дно долины, участки.

Тогда наша скорость резко увеличивалась. Я предупредил Хиллкреста, что в полдень мы пропустим очередной сеанс связи, потому что окажемся в глубине перевала. Успев преодолеть большую его часть, мы только что проникли в самую узкую и наиболее опасную часть ущелья. Неожиданно я увидел бегущего рядом с трактором Корадзини. Махая руками, он подавал знаки остановиться. Он, должно быть, кричал мне, но из-за рева двигателя я ничего не слышал. Да и не видел, поскольку пешеходы отстали, а в зеркало заднего вида я не мог ничего разглядеть.

— Беда, док, — торопливо произнес он, едва стих грохот мотора. Человек сорвался в пропасть. Пойдемте! Быстро!

— Кто именно? — Забыв о пистолете, который хранился в кабине у меня на случай защиты от нападения, я спрыгнул с сиденья. — Как это случилось?

— Немочка, — ответил он, продолжая бежать рядом со мной к кучке людей, сгрудившихся на краю пропасти, ярдах в сорока от нас. — Поскользнулась, наверное. Кто знает? Там же оказался и ваш приятель.

— Мой приятель! — воскликнул я, зная, что трещина бездонна. — Господи помилуй!

Отпихнув в сторону Брустера и Левина, я перегнулся через край, жадно вглядываясь в сине-зеленую бездну. Дыхание у меня перехватило. Справа сверкали белые, словно сосульки, стены трещины. На расстоянии семи или восьми футов от нее в черную тьму уходила противоположная стена, образуя похожую на пропасть пещеру, размеры которой превосходили всякое воображение.

Слева, на глубине футов шести, между обеими стенами я увидел перемычку из снега и льда длиной около двадцати футов. Такие перемычки попадались вдоль всей трещины. Прижимаясь к стене, на ней стоял Джекстроу, поддерживавший правой рукой насмерть перепуганную девушку.

Как он туда попал, догадаться было нетрудно. Друг наш не из тех, кто приблизится к пропасти, не запасшись веревкой. Он был слишком опытен, чтобы не знать о непрочности снежного моста. Однако он видел, что Елена поскользнулась и упала, пытаясь защитить сломанную ключицу. Не успев прийти в себя от испуга, девушка вскочила на ноги, и Джекстроу, рискуя жизнью, спрыгнул вниз, чтобы не дать ей сорваться в пропасть.

Хватило бы у меня самого смелости сделать то же самое? Едва ли.

— С вами все в порядке? — крикнул я.

— По-моему, я левую руку сломал, — спокойно произнес эскимос. — Прошу вас поторопиться, доктор Мейсон. Перемычка непрочная, того и гляди рухнет.

Сломана рука, а перемычка вот-вот рухнет… Действительно, от ее нижней части отрывались куски льда и смерзшегося снега. Деловитая интонация голоса моего товарища оказалась убедительнее самого отчаянного крика о помощи. Но я растерялся и сначала не мог придумать ничего толкового. Сбросить веревки? Но Джекстроу не сумеет обвязаться сам, девушка тем более. Надо спуститься и помочь им. И как можно скорее. Пока я глядел вниз, не в силах преодолеть смятение, от края перемычки оторвался кусок фирна и словно нехотя устремился в бездну. Пролетев футов двести, он достиг дна расселины: послышался глухой удар.

Я бросился к тракторным саням. Как подстраховать человека, спускающегося вниз? На узкой, всего восемь или девять футов дороге, между краем трещины и скалой уместится не больше трех человек. Сумеют ли они, стоя на скользкой поверхности, удержать, не то что поднять, двоих? Как бы им самим не сорваться. Надо забить альпинистский крюк и привязать к нему веревку. Но сколько времени уйдет на это! И какая гарантия, что лед при этом не расколется? Снежный мост разрушается, а люди надеются на меня. Трактор, вот что нас выручит! Он выдержит любой вес. Но пока станем отцеплять сани, чтобы, сбросив их вниз, можно было подать трактор назад, да еще по этой предательски скользкой дороге, пройдет слишком много времени и может оказаться поздно.

На глаза мне попались четыре больших деревянных бруса, лежавшие на санях. Господи, я совсем очумел. Как я сразу не сообразил! Схватив моток нейлонового троса, я потянул за брус. Очутившийся рядом Зейгеро взялся за другой. Трехдюймовый, длиной одиннадцать футов брус весил, должно быть, больше сотни фунтов, но я без труда, словно тонкую дощечку, — откуда и силы взялись, — перекинул его через трещину как раз над тем местом, где стояли Джекстроу и Елена. Несколько мгновений спустя рядом с моим лег брус, принесенный боксером. Сняв меховые рукавицы и перчатки, я завязал на конце троса двойной беседочный узел, сунул обе ноги в петли, обвязал себя вокруг талии полуштыком и крикнул, чтобы принесли еще один трос. Привязав свой трос посредине брусьев, я оставил у себя в руках футов двадцать слабины. Затем спустился на перемычку и очутился рядом с Джекстроу и Еленой.

Под ногами дрогнул снежный мост, но раздумывать было некогда. Извиваясь змеей, вниз спустился еще один трос. Не теряя ни секунды я обвязал его вокруг талии девушки. Да так туго, что она даже застонала от боли, однако рисковать я не хотел. Те, кто находились наверху, не теряли времени: едва я кончил вязать узел, как трос натянулся.

Впоследствии я узнал, что своей жизнью Елена обязана находчивости Малера. Нарты, на которых находились они с Марией Легард, остановились как раз над тем местом, откуда упала Елена. Крикнув сенатору и Маргарите Росс, чтобы те сели на нарты, он пропустил трос через планки в верхней их части.

Шаг был рискованный, но риск оправдался. Хотя и было скользко, но веса нескольких человек оказалось достаточно, чтобы удержать худенькую девушку.

А вот я совершил ошибку. Вторую ошибку за один день, хотя в тот момент я еще не осознал этого. Желая помочь людям, находившимся наверху, я наклонился, чтобы подтолкнуть девушку снизу. А когда резко выпрямился, непрочный мост не выдержал резкого увеличения нагрузки. Услышав зловещий треск, я отпустил Елену, которая, впрочем, уже находилась вне опасности, и, схватив Джекстроу за руку, прыгнул на противоположный край снежного моста. В следующее мгновение часть перемычки, на которой мы только что стояли с гулом рухнула в черную бездну. До предела натянув веревку, я ударился о ледяную стену и обеими руками обхватил эскимоса. Послышался приглушенный стон. Я совсем забыл о сломанной руке друга… «Сколько времени я смогу удерживать его, если обрушится и этот край моста?» — лихорадочно прикинул я. Но каким-то чудом наша часть перемычки была все еще цела.

Мы с Джекстроу изо всех сил прижимались к стене расселины, боясь не то что пошевелиться, а даже вздохнуть. Вдруг послышался крик боли. Кричала Елена, должно быть ударившись о край пропасти больным плечом. Но взгляд мой был прикован не к Елене, я не сводил глаз с Корадзини. Он стоял у самого края. В руках у него был мой пистолет.

Никогда еще не приходилось мне испытывать такой досады, отчаяния и, признаюсь, страха. Наступил момент, которого я все это время ждал и опасался. Мы с Джекстроу оказались во власти преступников, И все же, несмотря на страх, больше всего я испытывал ненависть. Ненависть к негодяю, который так ловко заманил нас в ловушку. Ненависть к самому себе за то, что так легко позволил себя провести.

Даже ребенку было понятно, что произошло. То обстоятельство, что в трещине во многих местах образовались снежные перемычки, навело Корадзини на эту мысль. Стоило слегка подтолкнуть в подходящем месте Елену (то, что это отнюдь не случайность, было ясно как день), и цель достигнута. Джекстроу или я непременно полезем вниз, чтобы обвязать веревкой травмированную девушку.

Наверняка Корадзини допускал возможность, что своим весом она пробьет снежный мост. Однако человека, на счету которого столько убийств, вряд ли бы подобная мелочь расстроила. А если бы один из нас спустился вниз, а второй лишь давал указания сверху, то легкий толчок решил бы все проблемы Корадзини. Он и сам не ожидал, что я сделаю именно то, что ему нужно.

Во рту у меня пересохло, ладони вспотели, сердце стучало, словно отбойный молоток. «Когда же он прикончит меня?» — думал я в отчаянии. В эту минуту, протягивая руки, к Корадзини приблизился преподобный Смоллвуд. Он что-то говорил ему. Проповедник вел себя молодцом, но смелый поступок его был напрасен. Переложив пистолет в другую руку, Корадзини наотмашь ударил Смоллвуда по лицу. Послышался глухой стук упавшего тела. Угрожая пистолетом, Корадзини приказал всем отойти в сторону и направился к брусьям, переброшенным через трещину. Мне стало жутко: я понял, каким образом он покончит с нами. Зачем расходовать целых две пули, если ударом ноги можно сбросить брусья вниз? А ударят ли эти тяжелые куски дерева нам по голове или же разрушат оставшуюся часть снежной перемычки, не имеет значения.

Привязанный к брусу прочным нейлоновым тросом, я камнем упаду в пропасть, увлекая за собой и товарища.

Отчаявшись, я хотел было сорвать с плеч Джекстроу винтовку, но вовремя опомнился. На это уйдет несколько секунд. За это время Корадзини успеет причинить мне массу неприятностей. Оставалось одно: рывком подтянуться на тросе и помешать Корадзини спихнуть брусья вниз. А пока я буду карабкаться, кто-нибудь, скажем Зейгеро, сможет напасть на преступника сзади. Тогда и у Джекстроу появился бы хоть какой-то шанс. Я откинул назад руки, согнул колени… и замер в этой нелепой позе. Сброшенной сверху веревкой ударило меня по плечу. Я поднял глаза.

— Ну, так как, ребята! Весь день тут собираетесь торчать? А ну, живо поднимайтесь!

Нечего и пытаться описать чувства, охватившие меня в те полторы минуты, которые нам с Джекстроу понадобились, чтобы очутиться наверху. Нам даже не верилось, что мы спасены. Я испытал целую гамму чувств, начиная от надежды и растерянности и кончая облегчением, а затем и убежденностью в том, что Корадзини играет с нами в кошки-мышки. Даже очутившись в безопасности, я все еще не знал, как расценивать то, что произошло. Но радость и облегчение заглушали все остальные чувства. Меня била крупная дрожь, однако Корадзини не подал и виду, что заметил, в каком я состоянии. Шагнув ко мне, он протянул «беретту» рукояткой вперед.

— Не разбрасывайте повсюду свое оружие, док. Мне давно известно, куда вы его прячете. Но, думаю, ваша пушка оказалась весьма кстати.

— Что вы имеете в виду?

— Черт побери, в Глазго меня ждет превосходная работа и кресло вице-президента компании, — резко ответил он. — И мне не хочется упустить возможность снова занять это кресло. — С этими словами он отвернулся.

Хотел, видно, сказать, что мы обязаны ему жизнью. Как и я, Корадзини был уверен, что инцидент кем-то подстроен. Кем именно, догадаться нетрудно.

Из-за сломанной руки Джекстроу хлопот у меня прибавилось. Однако, сняв с него парку, я заметил, что рука просто неестественно вывернута.

Неудивительно, что мой друг решил, что это перелом. В действительности это был вывих локтевого сустава. Когда я вправлял ему локоть, он даже не поморщился. А улыбка, появившаяся в следующую минуту на лице Джекстроу, красноречивее слов говорила о его чувствах.

Я подошел к нартам, на которых сидела, дрожа от пережитого страха, Елена Флеминг. Миссис Дансби-Грегг и Маргарита Росс старались как могли утешить девушку. Мне пришла в голову недобрая мысль: очевидно, миссис Дансби-Грегг впервые в жизни утешает кого-то. Но в следующее же мгновение я этой мысли устыдился.

— Вы были на волосок от гибели, юная леди, — обратился я к Елене. — Но теперь все позади… Ничего больше не сломали? — Я попытался пошутить, но шутка вышла неуклюжей.

— Нет, доктор Мейсон, — судорожно вздохнула немка. — Не знаю, как и благодарить вас и мистера Нильсена…

— И не надо, — отозвался я. — Кто вас столкнул?

— Что? — испуганно уставилась она на меня.

— То, что слышали, Елена. Кто это сделал?

— Да, меня… меня толкнули, — произнесла она не очень уверенно. — Но это получилось случайно. Я убеждена.

— Кто? — продолжал я настаивать.

— Я, — вмешался Солли Левин, нервно ломая пальцы. — Мисс права, док. У меня это получилось случайно. По-моему, я споткнулся. Кто-то наступил мне на пятку.

— Да неужто! — недоверчиво воскликнул я. — И кому это вдруг понадобилось наступать вам на пятку? — добавил я и пошагал прочь, провожаемый удивленным взглядом импресарио. Зейгеро загородил было мне дорогу, но я грубо оттолкнул его, направляясь к трактору. Прижимая руку к разбитым губам, на санях сидел преподобный Смоллвуд. Рядом с ним стоял Корадзини.

— Прошу прощения, ваше преподобие, — говорил он. — Честное слово, я очень сожалею, что так получилось. Я и на мгновение не допускал мысли, что вы один из преступников, но тогда я не мог рисковать. Надеюсь, вы понимаете, мистер Смоллвуд.

Как истинный христианин, мистер Смоллвуд все понял и простил. Конца их диалога я не стал слушать. Надо было не теряя времени преодолеть перевал.

Лучше всего до наступления темноты. Я знал, что надо теперь делать. Причем как можно скорее. Но прежде всего следовало убраться подальше от этой проклятой пропасти.

Перевал мы преодолели без приключений. Очутившись на вершине Нунатака, где начинался длинный пологий склон, спускавшийся к голым скалам побережья, я остановил трактор. Дневной полусвет еще не успел смениться вечерними сумерками. Обменявшись несколькими словами с Джекстроу, я велел Маргарите Росс подогреть к позднему обеду мясные консервы. И едва я уложил в кузов полуживого Малера и Марию Легард, как она подошла ко мне.

В ее карих глазах я увидел тревогу.

— А где банки с консервами, доктор Мейсон? Я не нашла их.

— Невероятно! Никуда они не могли запропаститься, Маргарита. — Я впервые назвал ее по имени. Хотя мысли мои были заняты другим, я заметил на губах девушки улыбку, отчего ее измученное лицо тотчас похорошело. Пойдемте посмотрим.

Мы проверили еще раз, но консервов не нашли. Банки с тушенкой действительно исчезли. Отчасти нам это было даже на руку. Появилась возможность, которой я так долго ждал. Стоявший рядом Джекстроу вопросительно взглянул на меня. Я кивнул.

— Следуй за ним, — проронил я.

Приблизившись к пассажирам, сгрудившимся у задней стенки трактора, я встал так, чтобы можно было видеть всех сразу, в особенности Зейгеро и Левина.

— Вы слышали? — произнес я. — Исчезли последние банки с консервами. И не просто исчезли. Их украли. Пусть тот, кто это сделал, вернет их. Все равно я узнаю правду.

Наступила тишина, нарушаемая лишь скрипом поводков, которыми были привязаны ездовые собаки. Никто не произносил ни слова, опасаясь даже взглянуть на соседа. Молчание становилось тягостным. Щелкнул затвор, все разом обернулись в сторону Джекстроу. Ствол его винтовки был направлен на голову Зейгеро.

— Это не случайное совпадение, Зейгеро, — мрачно проговорил я, доставая из кармана пистолет. — Винтовка направлена куда следует. Принесите свой саквояж.

Он пристально взглянул на меня и выругался.

— Принесите, — повторил я, тоже направляя на него «беретту». — Иначе я вас пристрелю, уж поверьте.

Он поверил. Принес саквояж и швырнул его к моим ногам.

— Откройте, — приказал я.

— Но он заперт.

— Отоприте.

Тупо посмотрев на меня, боксер принялся шарить по карманам.

— Не моту найти ключи.

— Я так и полагал. Джекстроу… — начал было я, но тотчас передумал: имея дело с таким матерым преступником, одного ствола, пожалуй, будет недостаточно. Оглядев собравшихся, я принял другое решение:

— Мистер Смоллвуд, может, сделаете одолжение…

— Нет, нет, — поспешно ответил тот, все еще прижимая к губам платок.

Затем, криво усмехнувшись, добавил извиняющимся тоном:

— Я прежде и не подозревал, насколько я мирный человек. Возможно, мистер Корадзини…

Я посмотрел на предпринимателя, тот равнодушно пожал плечами. Я понял, почему он не проявляет особого рвения. Он, видно, знал, что до недавнего времени я более остальных подозревал его, и из деликатности не желал теперь выслуживаться. Но деликатничать было не время. Я мотнул головой, и он направился к Зейгеро.

Он тщательно обыскал подозреваемого, но ничего не обнаружил. Минуту спустя отступил и, посмотрев на меня, перевел взгляд на Солли Левина. Я согласно кивнул, и Корадзини тотчас начал обыск. Через несколько секунд в руках его оказалась связка ключей.

— Все это подстроено! — взвизгнул Левин. — Мне их подсунули. Сам же Корадзини и подсунул!.. Не было у меня ключей!..

— Молчать! — презрительно оборвал я его. — Ключи ваши, Зейгеро?

Тот едва кивнул, но не проронил ни слова.

— Превосходно, Корадзини, — произнес я. — Посмотрим, что там у нас.

Второй же ключ подошел к замку кожаного саквояжа. Сунув руку под одежду, лежавшую сверху, Корадзини достал со дна три банки с мясной тушенкой.

— Благодарю, — сказал я. — Неприкосновенный запас нашего друга, готового удрать. Вот где наш обед, мисс Росс. Признайтесь, Зейгеро, разве я не вправе пристрелить вас на месте?

— С тех пор как мы с вами познакомились, вы совершаете одну ошибку за другой. Но эта ошибка, приятель, будет самой большой. Неужели я похож на дурака, способного так подставить себя? Неужели бы я так бездарно выдал себя?

— Очевидно, вы рассчитывали, что я стану рассуждать именно так, устало проговорил я. — Но я кое-чему научился. Сделайте еще одно одолжение, Корадзини. Свяжите им ноги.

— Что это вы собираетесь делать? — сердито спросил боксер.

— Не волнуйтесь. Хлеб у палача я отбирать не стану. Вы с Левином поедете на санях. Со связанными ногами и под конвоем… В чем дело, мисс Легард?

— Вы уверены в своей правоте, Питер? — произнесла она впервые за несколько часов. Видно было, что даже эти несколько слов утомили ее. — Он совсем не похож на убийцу. — Судя по голосу, старая дама испытывала те же чувства, что и полдюжины оцепеневших пассажиров, недоброжелательно смотревших на меня: Зейгеро успел всех расположить к себе.

— Ну а кто из присутствующих похож на убийцу? — спросил я. — Да матерого преступника ни за что не узнаешь по внешнему виду. — И я выложил старой актрисе и остальным своим спутникам все, что знал и о чем догадывался. Все были потрясены услышанным. Особенно тем, что в бензин подсыпан сахар и что Хиллкрест одно время был совсем рядом. Когда же я закончил свой рассказ, то понял, что присутствующие так же убеждены в виновности Зейгеро, как и я.

Через два часа, спустившись вниз по склону, я остановил трактор и достал радиоаппаратуру. Полагая, что мы находимся менее чем в сотне миль от побережья, я целых полчаса пытался связаться с базой в Уплавнике. Но тщетно.

Да я и не рассчитывал на успех: на базе был всего один радист. Не мог же он дежурить круглосуточно. Да и звуковой сигнал был настроен на другую частоту.

Ровно в четыре я вышел на связь с Хиллкрестом. На этот раз я даже не позаботился о том, чтобы унести рацию в сторону. Переговоры с Хиллкрестом вел, прислонясь к кузову трактора, так что каждое слово — мое и собеседника — слышали все. Но теперь это не имело никакого значения.

Разумеется, первым делом я сообщил ему о том, что обнаружил преступников. Но говорил я об этом скорее уныло, чем радостно. А все потому, что за последние несколько дней я страшно измотался и к тому же сознавал, что еще не все позади. Но более всего меня заботили жизнь и здоровье Марии Легард и Малера. Странное дело, я не радовался успеху и потому, что привязался к Зейгеро. Поэтому, поняв истинную сущность преступника, был потрясен в большей степени, чем мог себе в этом признаться.

Правда, Хиллкрест отреагировал на мое сообщение так, как и следовало ожидать. Когда же я поинтересовался их успехами, приятель мой сник. Они почти не продвинулись. Ни списка пассажиров, ни сведений о грузе авиалайнера — самого главного — они тоже не получили. На борту авианосца «Трайтон» инсулин имеется, его по воздуху доставят в Уплавник. По полынье, образовавшейся во льдах, держа курс на Уплавник, движется десантный корабль, который должен завтра прибыть на базу. На борту его вездеход. Сразу после выгрузки он направится навстречу нам. Нас искали два самолета, оснащенные лыжами, и два разведчика. Но обнаружить не смогли. Очевидно, в это время мы шли через перевал… Хиллкрест продолжал рассказывать, но я его уже не слушал. В сознании моем всплыл факт, который мне давно бы следовало вспомнить.

— Подожди минуту, — оборвал я приятеля. — Я вспомнил кое-что.

Забравшись в кузов вездехода, я потряс Малера за плечо. К счастью, он просто дремал. Еще часа два назад я решил, что ему вот-вот конец.

— Мистер Малер, — торопливо начал я; — Вы говорили, что работали в нефтяной компании?

— Совершенно верно, — удивленно произнес старик. — Компания «Сокони Мобил Ойл» в штате Ныо-Джерси.

— В качестве кого? — Существует уйма должностей, до которых сейчас мне не было никакого дела.

— В качестве химика-исследователя. А что произошло?

Облегченно вздохнув, я объяснил. Рассказав о бедах Хиллкреста и о том, как он пытается выйти из положения, я спросил у старика, что он думает по этому поводу.

— То, чем он занимается, похоже на самоубийство, — угрюмо проговорил Малер. — Он что, хочет взлететь на воздух? А это случится, стоит появиться хоть ничтожной течи в бочке, которую он пытается нагреть. Кроме того, температура испарения бензина имеет широкий диапазон. От 30° по Цельсию до температуры, вдвое превышающей температуру кипения воды. Он может стараться целый день и выпарит бензину на одну зажигалку.

— В том-то и беда, — согласился я. — А какой же выход?

— Выход один — промывка. Какая емкость ваших бочек?

— Десять галлонов.

— Пусть он отольет пару галлонов и нальет в бочку столько же галлонов воды. Ее надо хорошенько перемешать. Оставить на десять минут, а затем верхние семь литров слить. Он получит практически чистый бензин.

— Как просто! — поразился я, вспомнив о мучениях Хиллкреста, добывавшего бензин в час по чайной ложке. — Вы уверены, что у них что-то получится, мистер Малер?

— Должно получиться, — заверил меня старик. Даже столь краткий диалог совершенно обессилил больного, голос его превратился в хриплый шепот. Сахар растворяется не в бензине, а в том небольшом количестве воды, которое всегда в нем находится. При этом образуется взвесь. Если воды много, она опустится на дно вместе с сахаром.

— Будь моя воля, я бы присудил вам Нобелевскую премию, мистер Малер, произнес я, вставая. — Если у вас появятся еще какие-нибудь идеи, дайте знать.

— Могу дать еще один совет, — старик с трудом улыбнулся и, ловя ртом воздух, добавил:

— На то, чтобы получить нужное количество бензина, вашему другу понадобится много времени. — Кивнув в сторону тракторных саней, он проговорил:

— У нас много лишнего бензина. Почему бы вам не оставить несколько бочек для капитана Хиллкреста? Кстати, почему вы не сделали это вчера вечером, когда узнали о том, что с ним случилось?

Я долго смотрел на старика, потом с усилием повернулся к двери.

— Сейчас я вам отвечу, мистер Малер, — раздельно произнес я. — Потому что таких дураков, как я, свет не видывал.

Выбравшись из кузова, я сообщил Хиллкресту, какой я болван.