Онлайн чтение книги И девять ждут тебя карет Nine Coaches Waiting
Глава 5

Все еще стояла чудесная весенняя погода. На ближайших горах лежал снег, а высокие дальние вершины, вздымавшиеся к облакам, были покрыты шапками льда ослепительной белизны, не тронутой солнечными лучами. Но долина уже зазеленела, и с каждым днем зелень становилась все ярче; на склонах расцвели фиалки, и все каменные вазы и ящики для цветов, обрамляющие террасу замка, сверкали созвездиями белых и желтых нарциссов, которые словно плясали на длинных стеблях под порывами ветра.

Мы с Филиппом каждый день выходили на прогулку одетые в пальто и закутанные в шарфы, потому что со снежных вершин дул холодный ветер. Казалось, горный воздух идет на пользу мальчику: его бледные щеки покрывались румянцем, иногда он даже смеялся и бегал, хотя большей частью солидно шел рядом со мной и медленно отвечал на правильном английском языке на мои вопросы, когда я старалась завести с ним беседу.

Одним из наших излюбленных маршрутов была крутая, но хорошо протоптанная тропинка, которая шла через луг к селению. У подножия склона узенький деревянный мостик пересекал реку Мерлон, тихую и глубокую в этом месте, где она как бы отдыхала на пути между сверкавшими стремнинами. От моста тропинка вела прямиком к селению, через заливные луга и огороды, где уже пробивались зеленые ростки.

Если становилось известно, что во время прогулки мы дойдем до Субиру, нам давали небольшие поручения – обычно требовалось что-нибудь купить для миссис Седдон, Берты, иногда для Альбертины или даже для самой мадам де Вальми.

Однажды утром – было первое апреля, понедельник, – мы с Филиппом сразу же после завтрака отправились в селение. Обычно в понедельник по утрам в замок приходил монсеньор Сент-Обрэ, кюре Субиру, чтобы обучать молодого графа де Вальми латыни, греческому и основам римской католической веры. Но мсье кюре подвернул ногу, и, поскольку было нежелательно, чтобы Филипп пропускал уроки, я повела его в дом священника, расположенный рядом с церковью, и оставила там.

Впервые я оказалась в Субиру одна, и мне некуда было спешить. Я стояла на маленькой площади перед церковью и осматривалась.

День был теплый: нагретые солнцем плиты мостовой и стены домов ярко блестели и излучали тепло. На низкой стенке, под которой были высажены примулы, грелся в солнечных лучах белый кот. Перед входом единственного в Субиру бистро сверкал черными и красными полосками холщовый навес. Дома с открытыми дверями и поднятыми жалюзи выглядели уютно и весело, несмотря на выцветшую и облупившуюся краску, которой были покрыты стены. В маленькой клетке, вывешенной за окно магазина, заливалась канарейка. Несколько черноволосых детей с загорелыми до черноты руками и ногами рассматривали что-то лежащее в канаве. У дверей лавки были разложены кочаны капусты, круглые сыры и подсохшие апельсины, образуя яркое цветовое пятно. Мимо меня промчался мальчик на велосипеде, держащий под мышкой батон белого хлеба длиной почти в ярд.

Все вокруг было таким веселым, уютным и мирным – на сердце у меня тоже было спокойно. Стояло чудесное утро, и я могла провести его по собственному усмотрению: я была свободна на целых два часа! В кармане лежало немного денег; тень приюта Констанс Батчер для девочек съежилась и растаяла в волшебном свете альпийской весны. Легкий и теплый ветер разносил благоухание примул, осыпал стену дождем лепестков цветущей ранней вишни. Весна!

Я медленно прошлась по площади, удостоверилась, что ребятишки играют в шарики, а не мучают лягушку или котенка, потом направилась к аптеке рядом с бистро, чтобы выполнить возложенные на меня поручения.

– Мадемуазель Мартин?

Аптекарь вышел из темного, похожего на пещеру помещения за аптекой. Мы уже были с ним хорошо знакомы. Миссис Седдон в промежутках между покупкой антигистаминных препаратов поддерживала свое существование, по всей видимости, исключительно аспирином и дешевым мылом, которое называла «Воде Калон»; я же после вынужденного длительного употребления детского мыла «Белый Виндзор» предпочитала более изысканные сорта.

– О, доброе утро, мсье Гарсен. Очень красивый день, не правда ли? И вчера тоже было чрезвычайно красивый день. И завтра, я думаю, тоже должен быть красивый день. Нет? Я, как привычно, пришла для покупать мыло, – весело обратилась я к аптекарю, говоря с самым страшным английским акцентом, который только могла изобразить.

Я нарочно сказала «привычно» вместо «обычно», и аптекарь немного надул свои тонкие губы. Каждую неделю, когда я приходила в аптеку, он от души наслаждался, поправляя меня и делая при этом кислое, обиженное лицо; было бы просто жестоко лишать его этого удовольствия.

– Как обычно! – мрачно произнес он.

– Как вы сказали? – переспросила я, на этот раз произнося слова без всякого акцента: он научил меня им на прошлой неделе.

– Как обычно! – сказал мсье Гарсен немного громче, словно я была глухая.

– Как что? Не понимаю, – поддразнила его я. Конечно, это было неосторожно, но стоял божественный весенний день, а мсье Гарсен был такой аккуратный, высохший и немного затхлый, как старое сено, и к тому же он всегда старался поставить меня на место. Я, в свою очередь, повысила голос: – Я сказала, что, как привычно, пришла для покупать мыло.

Тонкий нос аптекаря как-то странно дернулся, но он с трудом сдержался. Он возмущенно посмотрел на меня, задрав подбородок над коробками со слабительным.

– Да, понимаю. И какое мыло вы желаете? – Он достал из-за прилавка коробку «Роже и Галле». – Получил только на этой неделе, новый сорт. Роза, фиалка, сандал, гвоздика…

– О да, пожалуйста. Гвоздика, я ее очень люблю.

– Вы знаете гвоздику? – Его глаза, похожие на устриц, удивленно блеснули.

– Это написано на мыле, – объяснила я. – И к тому же здесь картинка. Вуаля. – Перегнувшись через прилавок, я взяла брусок мыла, понюхала его, улыбнулась аптекарю и почти нежно сказала: – О, это самое лучшее, се ле плю бон, са…

Он клюнул на удочку:

– Наилучшее. Le meilleur.

– Ле мейё, – покорно повторила я. – Спасибо, мсье.

– Вы делаете успехи, – великодушно сказал мсье Гарсен. – А у вас есть сегодня поручение от ваших хозяев?

– Да, пожалуйста. Мадам де Вальми просила меня принести ее лекарство. И пилюли, чтобы уснуть.

– А, снотворное. Очень хорошо. У вас есть бумага?

– Бумага?

– Вы должны дать мне бумагу, понимаете?

Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, дала ли мне Альбертина рецепт, когда вручала записку, где было указано, что надо купить. Аптекарь сделал нетерпеливый жест и сжал губы так, что казалось, у него совсем нет рта.

– У вас должна быть бумага от доктора, – повторил он очень медленно, словно обращаясь к идиоту.

– О, – небрежно сказала я, – рецепт? Почему вы прямо не сказали? Она не дала мне рецепта, мсье. Можно я принесу его на следующий год?

– На следующий год?

– То есть я хотела сказать, на следующей неделе.

– Нет, – коротко ответил аптекарь. – Я не могу продать вам снотворное без рецепта.

Я уже раскаивалась в том, что дразнила его.

– Но мадам очень просила принести ей лекарство, – сказала я умоляюще, – я принесу вам рецепт, как только смогу – пошлю его с кем-нибудь или еще что-нибудь… честное слово! Пожалуйста, мсье Гарсен, неужели вы не можете подождать пару дней?

– Нет. Невозможно. – Его костлявые пальцы укладывали брусочки мыла. – Что еще?

Я посмотрела на список, который держала в руке. Там было указано еще несколько вещей, к счастью написанных по-французски. Я, старательно произнося французские слова, зачитала список: зубной порошок, шампунь, кому-то (надеюсь, кислолицей Альбертине) мозольный пластырь и йод, и так до конца списка, завершающегося неизменным аспирином, одеколоном и тем, что миссис Седдон называла просто «мои пилюли».

– И еще таблетки для миссис Седдон, – наконец сказала я.

Аптекарь показал мне бутылочку с аспирином.

– Нет, другие. – Я ведь не должна была знать, как по-французски «астма», и действительно понятия не имела, как будет «антигистамин». – Пилюли для ее груди.

– Вы же покупали их на прошлой неделе!

– Не думаю.

– А я знаю точно, что покупали!

Он сказал это коротко, почти грубо, но я не обратила внимания на его слова.

– Может быть, ей нужно еще? – вежливо возразила я.

– Если вы покупали таблетки на прошлой неделе, ей должно хватить.

– Вы в этом уверены, мсье? Она записала их сегодня собственной рукой!

– Она дала вам бумагу… рецепт?

– Нет, – призналась я.

– Я сказал вам, что она получила их на прошлой неделе, – нетерпеливо сказал аптекарь. – Вы сами взяли их. Вы тогда спешили и дали мне список вместе с рецептом мадам Седдон. Я отпустил ей таблетки. Может быть, вы забыли отдать их. У меня превосходная память – я помню, что дал вам лекарство, и, кроме того, веду записи.

– Простите, мсье. Просто не помню. Наверное, вы правы. Я подумала… о, подождите, у меня в сумке лежит какая-то бумажка. Вот, мсье, рецепт! Вуайе ву. Это он?

Я подала ему бумагу, стараясь, чтобы в моем поведении не сквозило: «Ну что, я ведь вам говорила?» И это было как нельзя более кстати, ибо он довольно ядовито сказал:

– Это не рецепт для мадам Седдон. Это рецепт сердечных капель для мадам де Вальми.

– Да? Даже не знала, что он у меня. Должно быть, он лежал вместе со списком. Спешила и не заметила его. Простите. – С видом победителя я улыбнулась ему. – Значит, вы все же дадите мне лекарство, мсье?

Он неохотно поднял глаза, похожие на устриц, и бросил на меня странный взгляд. Потом, думаю, для того, чтобы показать, что прислуга не должна спорить с солидными людьми, он надел очки и стал очень внимательно изучать рецепт. Глядя на солнечный день за окном, я ожидала, сдерживая раздражение. Он прочел рецепт снова. Можно было подумать, что я – известная отравительница Мадлена Смит, которая как бы между прочим просит отпустить ей полфунта мышьяку. До меня дошла вся нелепость ситуации, и я засмеялась:

– Все в порядке, мсье? Можете доверить мне капли? Я отдам их именно тому, для кого они предназначаются, так как не питаюсь дигиталисом, или что там у вас есть еще ядовитого.

– Да, не думаю, – хмуро ответил он и, осторожно сложив рецепт, пододвинул ко мне покупки. – Ну вот и все. Я дам вам капли. Может быть, вы проследите за тем, чтобы мадам Седдон получила таблетки, которые я отослал ей в среду?

Собирая покупки, я заметила, что аптекарь снова как-то странно посмотрел на меня.

– И должен поздравить вас, – сухо добавил он. – Ваш французский язык стал намного лучше, мадемуазель.

– О, благодарю вас, мсье, – ответила я хладнокровно. – Я очень стараюсь и занимаюсь каждый день. Еще через три недели нельзя будет даже подумать, что я англичанка.

– Англез? – раздался позади меня мужской голос.

Я удивленно оглянулась. В аптеке не было никого, кроме меня и мсье Гарсена, но в дверях, загораживая вход, стоял высокий мужчина; солнце било ему в спину, и его огромная тень, казалось, заполняла всю комнату. Он шагнул ко мне.

– Простите, но я слышал, как вы сказали: «Же сюи англез». Вы действительно англичанка?

– Да.

– О! Я… какая удача!

Он смущенно посмотрел на меня с высоты своего роста. Вблизи он уже не выглядел таким огромным, как этот гигантский силуэт, обрамленный дверной рамой и подсвеченный ярким солнечным светом, но все же его отнюдь нельзя было назвать маленьким. На нем были шорты и ветровка цвета хаки; головного убора не было, его заменяли собственные волосы, светлые и очень густые. Голубые глаза светились на загорелом лице. Руки и ноги тоже были покрыты темным загаром, на фоне которого в лучах солнца виднелись рыжеватые волоски.

Он полез рукой во внутренний карман ветровки и достал затрепанный конверт.

– Послушайте, не смогли бы вы мне помочь? Мне надо накупить кучу всяких вещей, но я не знаю, как они называются. Я не знаю почти ни слова по-французски, а вы, кажется, болтаете чертовски хорошо…

– Это вы так думаете, – решительно перебила я, – а мсье Гарсен ни в грош не ставит мои знания.

Я лучезарно улыбнулась аптекарю, который все еще мрачно наблюдал за мной из-за коробок со слабительным. Ответа не последовало. Оставив всякую надежду, я снова повернулась к англичанину. Его не убедили мои слова.

– Однако я вижу результаты, – пробормотал он и указал на мои покупки.

– Вы бы не поверили, как это иногда бывает трудно. Но конечно, я помогу. Можно посмотреть ваш список? – улыбнулась я.

С облегчением он вручил мне бумагу, достав ее из конверта.

– Очень любезно с вашей стороны. – Его застенчивая улыбка была поистине обезоруживающей. – Обычно я должен просто бить себя в грудь, как Тарзан, и указывать пальцем.

– Вы очень решительный и смелый человек, если приехали сюда на отдых, совершенно не зная языка.

– На отдых? Я здесь работаю!

– Наемный убийца? – осведомилась я. – Или просто агент ноль-ноль-семь?

– Я… я… простите?

– Вот это. Звучит довольно странно. – Указав на список, я прочла вслух: – «Бинты – три по дюйму и полтора дюйма, клейкий пластырь, бактерицидный пластырь, мазь от ожогов, борная кислота…» Но вы забыли зонд.

– Зонд?

– Чтобы извлекать пули.

– Я всего лишь лесник, – засмеялся он. – Живу в горной хижине там, наверху, на высоте четырех тысяч футов. Мне не обойтись без перевязочных средств и всего необходимого, чтобы оказать первую помощь.

– Там настолько опасно?

– Кто его знает. Во всяком случае, я убежденный ипохондрик. Чувствую себя не в своей тарелке, если у меня нет запаса всяких пилюль, микстур и градусников.

Я взглянула на шестифутовую массу крепких костей и выпуклых мускулов:

– Да! Видно, что вам надо очень беречься, чтобы не заболеть. Вы действительно хотите, чтобы я попыталась выговорить по-французски все эти липкие и бактерицидные пластыри и мази от ожогов?

– Да, пожалуйста, будьте так добры. Хотя уверен, что единственным предметом из всего списка, который мне обязательно понадобится, будет тот, который обозначен в нем последним. А это я уж знаю, как называется, и смогу попросить сам.

– Вы имеете в виду коньяк? Понятно.

Повернувшись к мсье Гарсену, я принялась за решение неимоверно трудной задачи – как назвать аптекарю с помощью жестов и описаний на ломаном французском языке предметы, которые были мне известны не хуже, чем ему. Мсье Гарсен выслушивал мои объяснения очень сдержанно, и эта сдержанность, как и у Филиппа, была очень похожа на мрачное недовольство. Дважды я напрасно пыталась прибегнуть к любезной, даже немного заискивающей улыбке, которая должна была компенсировать отсутствие должного почтения с моей стороны, и не решалась вновь испробовать это средство; поэтому мы с ледяной вежливостью обсуждали список молодого англичанина, пока не дошли до последнего предмета, который не требовал никаких объяснений.

Наконец мы закончили. Англичанин, нагруженный таким количеством микстур, пилюль и мазей, которое удовлетворило бы самого прихотливого «мнимого больного», подошел к двери и ожидал, пока я выйду на освещенную солнцем площадь.

Когда я собрала свои пакеты и повернулась к выходу, голос аптекаря, сухой, словно шорох осенних листьев, произнес у меня за спиной:

– Вы забыли капли для мадам де Вальми.

С этими словами он протянул мне маленький пакетик.

Когда мы вышли на улицу, англичанин с любопытством спросил:

– Какая муха его укусила? Он вам нагрубил? Вы… простите, если я вмешиваюсь не в свое дело, но вы вся красная.

– Правда? Ну что же, я сама виновата. Нет, он мне не нагрубил. Просто я вела себя глупо и получила по заслугам.

– Уверен, что это не так. Огромное спасибо за помощь. Сам бы я ни за что не справился. – Снова застенчивая улыбка. – Мне еще надо купить коньяк. Может, поможете?

– А я думала, это вы можете купить сами.

– Я… вообще-то, я надеялся, что смогу пригласить вас и мы вместе выпьем. Не зря же вы трудились.

– Это очень любезно с вашей стороны, но совершенно ни к чему…

Он умоляюще посмотрел на меня поверх своих пакетов.

– Пожалуйста, – попросил он. – Кроме того, чертовски приятно снова поговорить с кем-нибудь по-английски.

Внезапно мне представилось, как он сидит в своей одинокой хижине на высоте четырех тысяч футов, окруженный всеми этими пилюлями, микстурами и градусниками.

– С большим удовольствием, – сказала я.

– Прекрасно! – просиял он. – Зайдем сюда? Вообще-то, выбирать не из чего; думаю, это единственное место, кроме кафе «Кок Арди», до которого добрых полмили.

Бистро с веселеньким навесом над дверью было совсем рядом с аптекой. Внутри было сумрачно и не особенно уютно, но на тротуаре перед ним стояли два или три металлических столика и несколько плетеных стульев, выкрашенных в ярко-красный цвет. Рядом в синих кадках застыли, словно часовые, низенькие подстриженные деревца. Мы уселись за столик на залитой солнцем улице.

Он аккуратно разложил свои пакеты на свободном стуле.

– Что будем пить?

– Как вы думаете, у них есть кофе?

– Конечно.

Он оказался прав. Кофе прибыло в больших желтых чашках с тремя прямоугольными кусочками сахара в каждом блюдце.

Теперь, когда мы сидели друг против друга, мой спутник, казалось, снова наглухо закрылся щитом чисто английской застенчивости. Изо всей силы вертя ложечкой в чашке, он сказал:

– Мое имя Блейк. Уильям Блейк.

Он произнес свое имя с каким-то вызовом.

– Прекрасное имя, верно? – сказала я. – А мое всего лишь Белинда Мартин. Уменьшительное – Линда, оно же ласкательное, как говорила моя мама.

– Спасибо, – улыбнулся он.

– За что? За то, что сказала вам свое имя?

– О да, конечно. Но главным образом за то, что вы не стали цитировать «Песни невинности», сложенные моим тезкой:

Или еще знаменитое:

Вот так, вы не поверите, сколько моих знакомых не могут устоять перед искушением.

Я засмеялась.

– Действительно соблазнительно. Предпочитаю тигров. Нет, спасибо, мистер Блейк, – сказала я, глядя на сигарету, которую он мне предложил. – Не курю.

– Не против, если я закурю?

– Конечно нет.

Он вопросительно посмотрел на меня, зажигая сигарету:

– Если позволите спросить, что вы делаете в Субиру? Не похоже, что отдыхаете.

– Нет, я тоже здесь работаю. Я гувернантка.

– А, конечно. Вы, должно быть, та самая английская девушка из Вальми.

– Да. Вам обо мне известно?

– Здесь всем все известно. К тому же по здешним меркам мы близкие соседи. Я работаю в соседнем имении, на лесопосадках к западу от Мерлона.

– О, – сказала я с интересом. – Дьедонне?

– Именно. Замок – вообще-то, это просто большой деревенский дом размером примерно с четверть дома Вальми – находится в долине, за Субиру. Владелец почти не бывает здесь. Его имя Сен-Вир. Кажется, большую часть времени он проводит в Париже или в имении возле Бордо. Так же как и ваш хозяин, он получает большие доходы от виноградников и продажи древесины.

– Вальми? Доходы от виноградников?

– Да. Они владеют целыми областями в Провансе.

– А, конечно, – вспомнила я. – Бельвинь. Но это собственное владение мсье де Вальми, а само Вальми ему не принадлежит. Но даже он не потратит свои доходы от тамошних виноградников на Вальми.

– Даже он?

– Я считаю, что он прекрасный хозяин.

Голос мой звучал так, будто я защищала Леона де Вальми от необоснованных обвинений.

– О да, непревзойденный. Здесь о нем очень высокого мнения, уверяю вас. Ходили разговоры, что большая часть доходов от его собственного имения в Провансе идет сюда, по крайней мере так было несколько лет назад; во всяком случае, деньги тогда водились у него немалые.

– И сейчас хватает, – заметила я, – или, может быть, просто у меня сложилось такое впечатление.

– Да, кажется, его дела снова поправляются. Два хороших урожая винограда – и можно чинить крышу. – Он засмеялся. – Интересно, почему в богом забытых местах вроде этого люди так интересуются чужими делами? – Он посмотрел на меня. – Гувернантка. Адская работа, верно?

– Да, так бывает в романах, а иногда и в реальной жизни. Но мне нравится. У меня послушный ученик – Филипп, и я полюбила эти места.

– Вы не чувствуете себя одинокой – я хочу сказать, так далеко от дома и родины?

Я засмеялась:

– Если бы вы только знали! Моим домом на родине был сиротский приют. Семь лет! Пусть я здесь гувернантка, все равно Вальми для меня – чудесное приключение.

– Да, я думаю. Вы любите приключения?

– Конечно! Кто же их не любит?

– Ну, во-первых, я, – решительно сказал мистер Блейк.

– Неужели? А я-то думала, что все мужчины жаждут пробивать себе путь с помощью мачете среди болотистых зарослей и преодолевать речные стремнины. Знаете – крепкие волосатые колени, костры на привале и широкий-широкий мир.

– С этим было покончено в раннем детстве. И вообще-то, что такое мачете? – ухмыльнулся он.

– Бог его знает. У путешественников всегда есть мачете. Но если серьезно…

– А если серьезно, – сказал он, – не знаю. Мне бы хотелось посмотреть мир, я люблю путешествия, перемену обстановки, мне нравится видеть что-то новое, но все же… хорошо иметь где-то корни, родных, семью… – Он остановился и немного покраснел. – Простите. Это было бестактно.

– Ничего. Я понимаю, что вы имеете в виду. Каждому нужен какой-нибудь дом. Чтобы уходить из него и снова возвращаться. И мне кажется, чем старше становишься, тем труднее уходить и приятнее возвращаться.

Он опять застенчиво улыбнулся:

– Да, вы правы. Но вы меня не слушайте, мисс Мартин. Я – лежачий камень. А вы отправляйтесь ловить ваших тигров. Во всяком случае, до сих пор охота была успешной. Вы уже обнаружили одного, верно?

– Вы имеете в виду мсье де Вальми?

Он поднял брови:

– Как вы быстро угадали! Значит, он тигр?

– Вы думали именно о нем. Почему?

– Потому только, что у него репутация жестокого и непредсказуемого человека. Как вы с ним уживаетесь? Какой он?

– Я… Он очень вежлив и любезен, можно даже сказать, что в нем есть определенный шарм. Да, конечно есть. Он и мадам очень хотят, чтобы я чувствовала себя в замке как дома. Я не очень-то часто вижу их, но, когда с ними встречаюсь, они ко мне очень добры…

Я отвернулась от него и посмотрела на противоположную сторону площади. Две женщины вышли из булочной, остановились, глядя на нас с любопытством, и двинулись по улице, стуча подошвами сабо по каменной мостовой. Кто-то визгливо крикнул, и дети разбежались, переговариваясь и щебеча, словно воробьи. Двое пробежали мимо нас, топоча босыми ногами по теплым камням. Часы на церковной башне пробили один раз. Прошло всего полчаса.

– А почему вы приехали сюда? Расскажите мне о вашей работе, – попросила я.

– Особенно рассказывать нечего.

Он чертил ручкой ложки по скатерти.

И действительно, как я убедилась из его рассказа, жизнь у него до сих пор текла ровно. Уютный и достаточно зажиточный загородный дом; небольшая частная школа; два года в армии (тогда не приходилось делать ничего заслуживающего упоминания, кроме маневров на равнинах Солсбери); потом университет – четыре года тяжкого труда, с каникулами (большей частью в качестве водителя автобуса) в Скандинавии и Германии; сдача экзаменов на отлично и решение посвятить еще два года изучению болезней хвойных деревьев, о которых он рассказывал мне очень подробно и с энтузиазмом… Я убедилась в том, что жизнь в хвойном лесу (в постоянной борьбе с угрозой гнилостной болезни, трещин коры при засухе, рака древесины, хвойного жучка и вещей, носящих такие названия, как «фомопсис», «мегатизм» и даже «ипс») отнюдь не лишена приключений и может быть в высшей степени захватывающей. Я подозревала, что мистер Блейк серьезно увлечен сосновым долгоносиком… наблюдается великолепный случай заражения этим вредителем (заметьте – вида «хилобиус», а не «писсодес») на посадках к западу от Мерлона…

Но тут он опомнился и немного покраснел, глядя на меня с улыбкой.

– Во всяком случае, – продолжал он, – вот почему я здесь. Я собираю отличный материал благодаря мсье Сен-Виру – это удивительно порядочный человек для француза. – Потом он добавил, считая, очевидно, что наличие такого феномена, как порядочный француз, заслуживает объяснения: – Мой отец познакомился с ним во время войны. Он дал мне место и даже платит за работу, которая так или иначе входит в программу моих научных исследований. Кроме материала, я приобретаю опыт, и мне нравится работать в этой стране. Здесь нет особенных богатств, но эти люди, по крайней мере Сен-Вир и де Вальми, заботятся о своих землях. Но мне еще многому надо научиться, в том числе языку, – со вздохом сказал Блейк. – Он мне никак не дается. Наверное, у меня нет способностей. Но может быть, если я буду жить здесь, это хоть как-то поможет.

– Вряд ли, – возразила я, – если вы будете жить один, окруженный пилюлями и термометрами.

– О, я же не все время в горах. Я работаю большей частью в хижине: она находится недалеко от зараженных посадок, и потом, тишина; там я держу все, что нужно для работы, и сплю, когда у меня нет денег. – Он улыбнулся. – Конечно, это бывает довольно часто. Но иногда я спускаюсь в «Кок Арди». Шумное место, но хозяин знает английский, и готовят прилично… А, вот это ваш мальчик?

С того места, где мы сидели, была видна высокая стена, окружавшая сад при доме священника. Калитка открылась, и появился Филипп, за которым возвышалась объемистая фигура экономки кюре.

– Да, это Филипп, – сказала я. – Мне нужно идти.

Я встала. Филипп, увидев меня, обернулся и что-то сказал экономке, потом побежал к нам через площадь.

– Хорошо, что вы меня подождали. Я сказал мадам Роше, что вы, наверное, пошли погулять. А вы здесь!

– Да, я здесь. Ты что-то очень рано закончил, Филипп. Наверное, ты наскучил господину кюре.

– Я не знаю, что значит «наскучил».

– Он, наверное, устал от тебя.

– Нет, – торжественно ответил мальчик. – Но он не очень хорошо себя чувствует. Он устал, но не наскучил от меня… не устал от меня. Мадам Роше говорит, что мне лучше уйти.

– Очень жаль, что господин кюре нездоров, – сказала я. – Филипп, это мсье Блейк, который работает у господина Сен-Вира. Мсье Блейк, это граф де Вальми.

Они обменялись рукопожатиями. Филипп, как всегда, сделал это с серьезным видом, который придавал ему особую привлекательность.

– Какая у вас работа, мсье?

– Я лесник.

– Лес… о да, понимаю. В Вальми тоже есть лесники.

– Знаю, я встречался с ними – Пьер Детрюш, Жан Луи Мишо и Арман Лесток, который живет рядом с «Кок Арди».

– Ну, – задумчиво сказал Филипп, – я пока еще их не знаю. Я ведь здесь не очень давно, vous comprenez[4]Понимаете (фр.) ..

– Конечно, не знаете. Я… э… думаю, что этим ведает ваш дядя.

– Да, – вежливо ответил Филипп. – Он мой опекун.

Во взгляде, который мальчик бросил на меня, мелькнула гордость за маленькую победу – ведь он сразу запомнил трудное английское слово, но голос его прозвучал с какой-то чопорной надменностью, которая заставила удивленно поднять брови Блейка, не умевшего скрывать свои чувства.

– Я думаю, нам пора идти, – быстро сказала я. – Мистер Блейк, большое спасибо за кофе. Страшно довольна, что мы с вами познакомились, – и протянула ему руку.

Задержав ее в своей ладони, он быстро сказал:

– Только не исчезайте надолго. Когда мы снова встретимся?

– Я ведь не вольный художник, мистер Блейк. Иногда выдается свободное утро, но тогда я обычно остаюсь дома.

– А вечерами вы работаете?

– Вообще-то, да. Я не занята разве что в пятницу, иногда в воскресенье.

– Да, так не годится. – Блейк был явно разочарован. – В конце недели я договорился встретиться с друзьями. Может быть, после?..

Филипп легонько потянул меня за руку.

– Мне действительно надо идти, – сказала я. – Пока оставим это, ладно? Конечно, мы встретимся когда-нибудь – ведь долина не такая уж большая. Еще раз спасибо…

Когда мы с Филиппом шли по мосту через Мерлон, я оглянулась. Блейк хлопотливо трудился над тем, чтобы собрать свои свертки и пакеты с бинтами, клейким и бактерицидным пластырем и прочими незаменимыми средствами, призванными облегчить ему жизнь на высоте четырех тысяч футов.

Надеюсь, он не забудет купить коньяк.