О БЕЗУМIИ.

Онлайн чтение книги О безумии
О БЕЗУМIИ.

Ce sont des imbéciles. Un imbécile est

avant tout un homme qu’on ne comprend

pas. 1[Это — безумцы. Безумец — это прежде всего человек, которого не понимают.]

I.

Вотъ уже много мѣсяцовъ, особенно въ послѣднее время, что я получаю не менѣе 2, 3 ежедневно (нынче было три) писемъ, въ которыхъ молодые люди, молодыя дѣвушки пишутъ мнѣ о томъ, что они рѣшили покончить съ собой, но почему-то обращаются ко мнѣ въ надеждѣ, что я избавлю ихъ отъ этого какимъ-то моимъ совѣтомъ. Письма эти бываютъ трехъ различныхъ характеровъ. Первый самый обыкновенный: Сельская учительница ради служенія народу желаетъ бросить свои занятія <(она, молъ, не достаточно образована для просвѣщенія народа)> и итти на курсы. И желаніе ея такъ сильно и такъ благородно, какъ она думаетъ, что она рѣшила покончить съ собою, если желаніе это не будетъ исполнено. Или восторженный юноша, готовый покончить съ собой, если ему не помогутъ развить свои, какъ онъ чувствуетъ, могучія силы. Или изобрѣтатель, желающій осчастливить человѣчество, или поэтъ, чувствующій свою геніальность, или дѣвица, желающая умереть или поступить на курсы, или женщина, влюбленная въ чужого мужа, или мужчина, влюбленный въ замужнюю женщину. Письма различныя по полу, возрасту, положенію, но во всѣхъ ихъ одна черта, общая всѣмъ этимъ людямъ. Черта эта — слѣпой, грубый эгоизмъ,2 Зачеркнуто: и безпредѣльное самодовольство. не видящій ничего, кромѣ своей персоны. «Повсюду несправедливость, жестокость, обманы, ложь, подлость, развратъ, всѣ люди дурны кромѣ меня, и потому естественный выводъ, что такъ какъ моя душа слишкомъ возвышенна для этого порочнаго міра или порочный міръ слишкомъ гадокъ для моей возвышенной души, то я не могу больше оставаться въ немъ».

Таковъ первый разрядъ писемъ. Второй разрядъ это письма людей, желающихъ служить народу и не находящихъ способа приложенiя своихъ, очевидно, предполагаемыхъ великихъ силъ. — Человѣкъ такъ благороденъ, такъ возвышенъ, что не можетъ жить для себя, а желаетъ посвятить свою жизнь на служеніе другимъ, но или не можетъ этого дѣлать, люди мѣшаютъ ему, или самъ не можетъ почему-то отдаваться этому самоотверженному служенію.

Человѣка не было никогда. Вдругъ онъ появился и видитъ вокругъ себя весь міръ Божій, солнце, небо, деревья, цвѣты, животные, люди такіе же, какъ онъ, которые любятъ и которыхъ онъ можетъ любить, и сознаетъ самъ себя съ своими способностями разума и любви, которыя онъ можетъ довести до высшаго совершенства. Все это дано ему откуда-то какъ-то, задаромъ, хотя онъ ничѣмъ не могъ заслужить этого, и вѣроятно для чего-нибудь, но онъ и не думаетъ задавать себѣ этихъ вопросовъ.

Его никогда, никогда не было. И вдругъ онъ сознаетъ себя живущимъ, видитъ весь міръ со всѣми его радостями: солнцемъ, природой, растеніями, животными, людьми такими же, какъ онъ самъ, привлекающими его къ себѣ, обѣщающими радость взаимной любви, видитъ возможность такого блага, выше котораго онъ ничего не можетъ себѣ представить, а онъ говоритъ:

«Все это нехорошо, и мнѣ не нужно всего этого. Я хочу совсѣмъ другого, гораздо болѣе важнаго. Я хочу, чтобы у меня было столько же денегъ, какъ и у Ивана Иваныча, или хочу, чтобы Марья Петровна любила меня, а не Семена Иваныча, или чтобъ Семенъ Иванычъ любилъ только меня одну, а никого другого; я хочу, чтобы я могъ или могла выучиться разнымъ наукамъ и за это получить такую бумагу, вслѣдствіе которой могъ или могла бы ради служенія народу сѣсть ему на шею. Или, что самое обыкновенное среди такъ называемой интелигентной молодежи, хочу, чтобы я могъ устроить ту республику, которую мы съ Тихоновымъ и Мишинымъ такъ хорошо обдумали въ нашей фракціи.

«Но этого нѣтъ. А потому весь міръ никуда не годится и долженъ быть уничтоженъ. А такъ какъ я не могу уничтожить міръ, то уничтожу себя. На это есть нашатырный спиртъ, есть вагоны, бѣгающіе по рельсамъ, есть третьи этажи, есть револьверы. Не хочу жить. Оставайтесь одни безъ меня. Нате вамъ».

И это не шутка, а ужасная, страшная правда.

Человѣкъ ищетъ блага (если онъ живетъ, то ищетъ благо — жизнь есть только стремленіе къ благу). Человѣкъ ищетъ блага, благо возможно для человѣка только въ жизни, и вотъ человѣкъ, окруженный благомъ, для полученія котораго ему нужно только протянуть руку, и даже не протягивать руку, а только не отталкивать того блага, которое даромъ дается ему, и вотъ человѣкъ этотъ вмѣсто того, чтобы брать это благо, не только не беретъ его, но уходитъ изъ тѣхъ условий, въ которыхъ только онъ и могъ получить это благо. Все равно, какъ если бы человѣкъ, томимый жаждой, зная, что вода есть только въ рѣкѣ, для того чтобы утолить свою жажду, уходилъ бы отъ того мѣста, въ которомъ одномъ онъ можетъ получить то, къ чему стремится.

II.

Иногда спрашиваютъ: имѣетъ ли человѣкъ право убить себя? Слово право тутъ неумѣстно. Право только для живыхъ. А какъ только человѣкъ убилъ себя, онъ внѣ разсужденій о правѣ. И потому вопросъ можетъ быть только въ томъ: можетъ ли человѣкъ убить себя. А что это онъ можетъ, это мы видимъ на дѣлѣ, видимъ, какъ люди не переставая въ разныхъ видахъ пользуются этой возможностью, убивая себя иногда понемножку, развратомъ, водкой, табакомъ, опіумомъ, иногда, какъ на войнѣ, на дуэляхъ, подвергая себя большой вѣроятности смерти, иногда же сразу, какъ самоубійцы. Возможность эта убить себя, какъ я думаю, дана человѣку, какъ спасательный клапанъ. При этой возможности человѣкъ не имѣетъ права (вотъ тутъ умѣстно выраженіе: имѣть право) говорить, что ему невыносимо жить. Невыносимо жить — такъ убей себя, ты можешь это сдѣлать, и некому будетъ говорить о невыносимости жизни. Вопросъ, стало быть, не о правѣ человѣка убивать себя, а только о томъ, разумно ли и нравственно ли (разумное и нравственное всегда совпадаютъ) дѣлать это? И отвѣтъ всегда былъ и есть одинъ: что это и неразумно и безнравственно.

Неразумно, во-первыхъ, потому что такъ какъ жизнь внѣ времени и пространства и потому не можетъ быть уничтожена смертью тѣла, то, прекращая проявленіе жизни въ этомъ мірѣ, убивающій себя человѣкъ не можетъ знать, будетъ ли ея проявленіе въ другомъ мірѣ болѣе ему пріятно, а во-вторыхъ неразумно, потому что, прекращая жизнь въ этомъ мірѣ, человѣкъ лишаетъ себя возможности извѣдать и пріобрѣсти для своего я все то, что оно могло извѣдать и пріобрѣсти въ этомъ мірѣ. Кромѣ того, и главное, это неразумно, потому что, прекращая свою жизнь въ этомъ мірѣ изъ-за того, что она ему кажется непріятной, человѣкъ показываетъ этимъ то, что онъ имѣетъ превратное понятіе о назначеніи своей жизни, предполагая, что назначеніе ея есть его удовольствіе, а не служеніе тому дѣлу, которое совершается всею жизнью міра. Этимъ же самоубійство и безнравственно: человѣку дана жизнь только подъ условіемъ его служенія жизни міра, а онъ, воспользовавшись жизнью настолько, насколько она казалась ему пріятной, отказывается отъ служенія ею міру, какъ скоро она стала казаться ему непріятной. А стала казаться она ему непріятной только потому, что онъ не полагалъ благо своей жизни въ томъ, въ чемъ оно дѣйствительно заключается, a въ томъ, въ чемъ не только нѣтъ, и не можеть быть блага. Убиваютъ себя люди почти всегда по двумъ причинамъ: или потому что жизнь не даетъ человѣку того счастія, какого онъ для себя желаетъ, или потому что человѣку кажется, что жизнь его безцѣльна, и онъ не можетъ служить міру — служить міру въ той формѣ, которую онъ избралъ себѣ. Но и то и другое происходитъ отъ ложнаго представленія о назначеніи жизни.

Въ Оптиной пустыни въ продолженіе болѣе 30 лѣтъ лежалъ на полу разбитый параличемъ монахъ, владѣвшій только лѣвой рукой. Доктора говорили, что онъ долженъ былъ сильно страдать, но онъ не только не жаловался на свое положеніе, но постоянно, крестясь, глядя на иконы, улыбаясь, очевидно, искренно выражалъ свою благодарность Богу и радость за ту искру жизни, которая теплилась въ немъ. Десятки тысячъ посѣтителей бывали у него, и трудно представить себѣ все то добро, которое распространилось въ мірѣ отъ этого, лишеннаго всякой возможности дѣятельности, человека.

Пока есть жизнь въ человѣкѣ, онъ всегда можетъ и имѣть истинное благо и давать его другимъ людямъ. Можетъ имѣть это благо, потому что, совершенствуясь въ любви, не можетъ не испытывать того высшаго блага, которое свойственно человеку, положившему въ этомъ совершенствованіи цѣль своей жизни, и вмѣстѣ съ тѣмъ не можетъ не содѣйствовать благу людей, заражая ихъ тѣмъ свойствомъ любви, которое одно даетъ истинное благо людямъ.

III.

Вѣдь неизбежно одно изъ двухъ: или человѣкъ сознаетъ себя въ неразрывной зависимости отъ какого-то неизвѣстнаго ему, не вещественнаго, но несомненно существующаго начала и видитъ смыслъ своей жизни въ исполненіи закона этого начала, или, напротивъ, признаетъ себя одного началомъ всего и не знаетъ никакого другого закона, кромѣ своихъ желаній. А такъ какъ желаній этихъ можетъ быть безчисленное количество и самыхъ разнообразныхъ, и самыхъ неисполнимыхъ, и вообще исполненіе желаній, зависящихъ отъ внѣшняго міра, не во власти человека, то ясно, что для человѣка, такъ понимающаго жизнь, жизнь, въ которой не исполняются его желанія, не представляетъ никакого смысла и цѣнности и потому должна быть уничтожена.

Да, удивительно то одурѣніе, въ которомъ въ наше время находятся люди нашего христіанскаго міра, и одурѣніе это съ каждымъ годомъ, съ каждымъ днемъ становится все больше и больше, какъ это и не можетъ быть иначе, потому что одурѣніе это непрестанно производится съ двухъ противуположныхъ концовъ, приводя людей къ однимъ и тѣмъ же ужаснымъ послѣдствіямъ. Съ одной стороны, одуpѣнiе это производится тѣмъ, что называется церковью, съ другой стороны тѣмъ, что называется наукой.

Одурѣніе, совершаемое церквами, какъ католической, греко-россійской, такъ и всѣхъ разныхъ наименованій протестантскими, всѣмъ и извѣстно и понятно. Оно состоитъ въ томъ, что подъ именемъ истинной христіанской вѣры старательно и упорно внушается нѣчто столь несовместимое съ міровоззрѣніемъ самыхъ мало просвѣіценныхъ людей нашего времени, какъ, напримѣръ, твореніе въ 6 дней, Троица, искупленіе, воскресеніе, таинства и мн. др., что большинство людей, какъ такъ называемыхъ просвѣщенныхъ классовъ, такъ и людей рабочаго народа, не въ силахъ будучи выдѣлить религіозную истину отъ примѣшанной къ ней лжи, перестаютъ вѣрить въ какую бы то ни было религію и остаются въ самомъ несвойственномъ людямъ состояніи, безъ всякой религіи, т. е. всякаго объясненія смысла и назначенія жизни и внутренняго руководства въ ней.

Таково дѣло церкви. Ученіе же, называемое наукой, додѣлываетъ то, чего не успѣла сдѣлать до конца церковь. Ученіе это заключается въ томъ, что законъ жизни человѣческой можетъ и долженъ быть выведенъ изъ законовъ, наблюдаемыхъ. нами въ мірѣ природы. И что такъ какъ въ этомъ, наблюдаемомъ нами мірѣ внѣшней природы происходитъ борьба существъ за свое существованіе, происходятъ измѣненія видовъ, движеніе и прогрессъ, то въ этомъ самомъ и законъ жизни людей, т. е. въ сущности то, что то самое, что дѣлаютъ люди, какъ животныя существа, то и должно дѣлаться ими.

Такъ что среди всего христіанскаго міра не только не существуетъ никакого разумнаго, религіознаго, т.-е. свойственнаго разумному существу человѣку пониманія жизни, но существуетъ и царствуетъ пониманіе жизни, совершенно исключающее возможность какого бы то ни было свойственнаго человѣку, какъ разумному существу, пониманія. Этимъ только и можно объяснить то кажущееся сначала непонятнымъ существованіе и даже возрожденіе въ наше время разныхъ квази-христіанскихъ, дикихъ для нашего времени вѣрованій: католической, лютеранской, баптистской и кромѣ того разных теософическихъ, спиритическихъ и другихъ странныхъ квази-религіозныхъ ученій. Одни люди съ чуткимъ самосознаніемъ чуютъ нелѣпость. и внутреннее противорѣчіе царствующаго пониманія жизни — эволюціи, прогресса, т. е. признаніе хорошимъ и должнымъ всего того, что дѣлается всѣми и,3 Зачеркнуто: faute de mieux [за неимением лучшего] не имѣя ничего другого, хватаются за самыя странныя, но все таки отвѣчающія на высшія требованія души, суевѣрія, другіе же, большинство людей, раздѣляя общую всѣмъ безумнымъ черту упорства и непоколебимости въ своемъ заблужденіи, становятся все болѣе и болѣе недоступными какимъ либо разумнымъ доводамъ и все болѣе и болѣе самоувѣренными и самодовольными.

IV.

Кромѣ, какъ я говорилъ уже, ежедневно получаемыхъ писемъ и обращеній ко мнѣ съ угрозами самоубійства, я получаю тоже въ недѣлю не менѣе десяти писемъ отъ молодыхъ, а иногда и отъ немолодыхъ людей, мужчинъ и женщинъ, съ удивительно однообразнымъ вопросомъ: Какой смыслъ жизни? Зачѣмь жить? Вопросы эти бываютъ иногда поразительны своей наивностью и нелѣпостью: спрашивающіе обыкновенно, прочтя нѣсколько самыхъ новѣйшихъ сочиненій, преимущественно художественныхъ, и не найдя въ нихъ объясненій смысла жизни, большей частью, напротивъ, найдя въ нихъ отрицаніе какого-нибудь смысла жизни, вполнѣ увѣрены, что такого смысла и нѣтъ никакого, и что не признавать никакого смысла въ жизни очень мило и показываетъ высшую современную культурность. Такъ на дняхъ я получилъ книжку, озаглавленную «О смыслѣ жизни». Въ книжкѣ этой авторъ отъискиваетъ смыслъ жизни въ сочиненіяхъ Сологуба, Андреева и Шестова. Не забываетъ воспользоваться при этомъ для объясненія смысла жизни и сочиненіями Чехова и другими, столь же компетентными въ вопросѣ о смыслѣ жизни. Точно не было ни Браминизма, ни Будды, ни Соломона, ни Марка Аврелія, ни Сократа, Платона, ни Христа, ни Руссо, ни Канта, ни Шопенгауера и др. Точно все человѣчество до Сологуба, Л. Андреева, Шестова и Льва Толстого жило не имѣя никакого понятія о смыслѣ жизни, который вотъ-вотъ будетъ разъясненъ людямъ Шестовыми, Андреевыми, Сологубами, Толстыми. То же самое и въ письмахъ. Въ получаемыхъ мною письмахъ за вопросомъ о томъ, въ чемъ смыслъ жизни, уже чувствуется рѣшенный отвѣтъ, что смысла этого нѣтъ и не можетъ быть. Спрашивается, напримѣръ, — подлинное письмо — кому вѣрить, Христу изъ Евангелія или Санину изъ романа Арцыбашева; и очевидно, что сочувствіе автора письма на сторонѣ Санина. Въ такихъ письмахъ большей частью рисующійся авторъ выражаетъ свой отвѣтъ на задаваемый имъ вопросъ о смыслѣ жизни. Отвѣтъ этотъ всегда тотъ, что смысла въ жизни нѣтъ, для настоящихъ образованныхъ людей нѣтъ и не можетъ быть никакого, а есть эволюція, совершающаяся по открытымъ наукою законамъ, въ наше время совершенно уже устранившая старыя, отсталыя понятія о душѣ, Богѣ и тому подобныхъ суевѣріяхъ о назначеніи человѣка и его нравственныхъ обязанностяхъ. И высказывается все это съ безпредѣльной самоувѣренностью исамодовольствомъ.

«Все это старое, отжившее. А намъ нужно новое опредѣленіе смысла жизни, новое такое, которое сходилось бы съ Дарвинизмомъ, Ничшеанствомъ, съ самымъ новымъ пониманіемъ жизни. Намъ нужно придумать такое новенькое объясненіе смысла жизни, при которомъ основашемъ всего признавались бы одни законы вещества, изслѣдуемые въ безконечномъ пространствѣ и времени». Въ родѣ того, какъ если бы люди считали, что нужно придумать такую новую геометрію, при которой признавалось бы равенство угловъ треугольника не двумъ, а тремъ прямымъ, или что-нибудь подобное. И эти люди всячески стараются придумать такую новенькую геометрію. И вотъ лучшіе изъ молодежи — несчастные, колеблясь между самодовольствомъ знанія всей болтовни Дарвиновъ, Геккелей, Марксовъ, разныхъ Метерлинковъ, Кнутовъ Гамсуновъ, Вейнингеровъ, Ничше и т. п., почитаемыхъ ими великими мудрецами, и смутнымъ сознаніемъ безсмысленности на основаніи этихъ ученій пониманія жизни, всетаки ищутъ, и разумѣется тщетно, объясненія смысла жизни и все больше и больше, какъ это и не можетъ быть иначе, приходятъ въ отчаяніе, и самые горячіе неуравновѣшенные изъ нихъ кончаютъ самоубійствомъ. По книгѣ Крозе «Der Selbstmord im 19-n Jahrhundert» число самоубійствъ въ одной Европѣ, съ недостающими свѣдѣніями о Россіи и другихъ некультурныхъ странахъ Европы, было въ 19 столѣтіи 1,300,000 и число это постоянно увеличивалось и увеличивается. И это, очевидно, не можетъ быть иначе.

Трудно людямъ нашего міра не только понять причину бѣдственнаго своего положенія, но и сознать самую бѣдственность этого положенія, главное вслѣдствіе того главнаго бѣдствія нашего времени, которое называется прогрессомъ и проявляется лихорадочной тревогой, торопливостью, напряженіемъ труда, направленнаго на совершенно не нужное или очевидно вредное, постояннымъ опьянѣніемъ себя все новыми и новыми затѣями, поглощающими все время, и, главное, безграничнымъ самодовольствомъ. Дирижабли, подводныя лодки, дреднауты, 50-этажные дома, парламенты, театры, безпроволочные телеграфы, конгрессы міра, милліонныя арміи, флоты, профессора всякихъ школъ, милліарды книгъ, газетъ, разсужденій, рѣчей, изслѣдованій. И люди въ такой лихорадочной суетѣ, торопливости, тревогѣ, въ такомъ напряженіи труда, направленнаго всегда на совершенно не нужное, даже явно вредное, и въ такомъ при этомъ непрестанномъ восхищеніе отъ самихъ себя, что не только не видятъ, не хотятъ, не могутъ видѣть своего безумія, гордятся имъ, ожидаютъ отъ него всякихъ великихъ благъ и въ ожиданіи этихъ великихъ благъ все больше и. больше опьяняютъ себя все новыми и новыми затѣями, имѣющими одну цѣль — забыться, и все дальше и дальше завязаютъ въ безвыходныхъ и политическихъ и экономическихъ, и научныхъ, и эстетическихъ, и этическихъ неразрѣшимыхъ противорѣчіяхъ.

Мы такъ устроили, или скорѣе разстроили свою жизнь, что намъ нужно безчисленное количество самыхъ странныхъ и никому не нужныхъ вещей, и нѣтъ мѣста тому одному, что нужно, не можетъ не быть нужно всякому человѣку.

Религiя! Ахъ, это совсѣмъ не нужно намъ въ наше просвещенное время, когда мы знаемъ ироисхожденіе человека, земли, когда мы говоримъ глупости и гадости съ одного конца міра на другой, когда мы скоро будемъ летать, какъ птицы небесныя.

V.

Да, ужасны и въ особенности жалки эти тысячи ежедневно совершаемыхъ самоубійствъ, но еще жалчѣе люди еще живые, но находящiеся въ томъ же душевномъ состояніи, готовящіеся къ тому же, къ самоубійству сразу или къ той безсмысленной и несчастной жизни, которую не могутъ не вести люди, находящіеся въ томъ же извращенномъ душевномъ состояніи. И въ такомъ положеніи находится въ наше время огромное большинство народа всего нашего мнимо-христіанскаго міра.

Чешскій извѣстный писатель Масарикъ въ своей прекрасной книгѣ «Самоубійство какъ общественное явленіе современной цивилпзаціи», приходитъ къ совершенно справедливому заключенiю, что причины самоубийства среди христіанскихъ народовъ въ отсутствіи религіи. Къ сожалѣнію, выводъ, къ которому онъ приходитъ въ книгѣ, написанной 30 лѣтъ тому назадъ, далеко не полный и неопредѣленный. Если причина увеличивающагося числа самоубійствъ отсутствіе религіи, то спасеніе въ усвоеніи религіи. Какой же? Хотя онъ и говоритъ о томъ, что такой религіей, по его мненію или скорее чувству, должно быть христіанство, «gesäubert vom Pfaffengeschmiere», т.-е. очищенное отъ пачкотни церковности; хотя онъ и предполагает, что такой религіей можетъ быть одна изъ христіанскихъ сектъ, онъ не определяетъ, какая именно и въ чемъ именно должна быть та религія, которая можетъ удовлетворить требованіямъ нашего времени. Въ этомъ мненіи все та же неопределенность, все та же робость, все то же, въ сущности, неверіе ни во что, которое составляетъ главное бедствіе нашего времени. Какъ же можно ждать какой-то имеющей появиться религіи? Да я-то что же, не я одинъ, а всѣ милліарды живущихъ людей? Мы-то всѣ такъ и погибнемъ безъ пониманія смысла нашей жизни, живя скверной, животной, преступной жизнью, утешаясь темъ, что для потомковъ нашихъ сложится та новая религія, которая удовлетворить ихъ требованіямъ? Ошибка такихъ разсужденій все то же научное извращеніе мыслей, при которомъ самыя простыя явленія жизни разсматриваются какъ что-то внешнее, подлежащее изследованію и изученію. Религія — не для ученыхъ людей, а для всякаго живого человека — есть не предметъ изследованія, а есть необходимое, неизбежное условіе жизни — религія для души человека то же, что воздухъ или пища для тела. Нельзя дожидаться того, что случится среди будущих поколеній для удовлетворенія дыханія или желудка. Также нельзя дожидаться и будущей религіи, а самому продолжать жить съ голодной душою. Пока есть животныя, есть и воздухъ для ихъ дыханія, и пища для поддержанія ихъ жизни; пока есть люди, есть и всегда было религiозное пониманiе жизни, дающее возможность жить человеческой, а не скотской жизнью. И такая религія, какъ всегда была, отвечая степени умственнаго и нравственнаго развитія, такъ есть и теперь, отвѣчая степени развитія людей нашего времени. Религія эта есть, мы всѣ знаемъ ее, если мы только не хотимъ скрывать отъ себя требованій ея, тѣхъ требованій, которыя кажутся намъ до невозможности чрезмерными, потому что прямо противуположны всему устройству нашей жизни и обличаютъ всѣ привычныя преступленія и пороки нашей жизни. Такая религія всегда была и есть: она есть и въ Ведахъ, и въ Конфуціанствѣ, и въ таосизмѣ, и въ ученіи римскихъ и греческихъ мудрецовъ, и въ христіанствѣ, и въ магометанстве, и въ бегаизмѣ, и въ ученіяхъ Руссо, Паскаля, Канта, Шопенгауэра, Эмерсона, Рескина, Ламене и многихъ и многихъ другихъ, и главное въ сердцѣ и разумѣ каждаго человѣка нашего времени. Религія эта очень легко можетъ быть опредѣлена. Положенія ея суть тѣ, которыя одни и тѣ же во всѣхъ религіозно-нравственныхъ ученіяхъ міра, до ихъ извращенія, и всѣ они очень ясны, коротки и одинаково понятны безграмотному рабочему, ребенку и ученому старцу. Всѣ они въ одномъ — какъ сказано не однимъ Христомъ, но всѣми величайшими учителями міра — въ томъ, чтобы, сознавая въ себѣ божественное начало и признавая его во всѣхъ людяхъ, любить всѣхъ и не дѣлать ни одному человѣку того, чего не хочешь себѣ. Въ этомъ всегда была и есть одна общая всѣмъ людямъ религія. Правда, есть еще метафизическая сторона, обосновывающая эти требованія любви, но метафизическія положенія эти, естественно-одинаково понимаемыя всѣми, никогда не поддавались выраженію словомъ. Не поддаются и теперь. И чѣмъ осторожнѣе будутъ люди въ попыткахъ выраженій ихъ, тѣмъ менѣе можетъ встрѣтиться препятствій для общаго, одинаковаго для всего человѣчества пониманія религіозной истины. Такъ что главная причина бѣдственности нашей жизни — отсутствіе религіи, происходитъ никакъ не отъ того, что не «выдумана» еще та новая религія, которая свойственна нашему «просвѣщенному» времени — такая религия всегда была и есть и въ наше время, а только отъ того, что жизнь наша такъ безнравственна и неразумна, что намъ нельзя признать эту единую общую всѣмъ людямъ, вѣчную и не могущую быть неизвестной намъ, религію.

Главная причина бѣдственности жизни человѣчества нашего времени въ томъ, что мы переживаемъ тотъ неизбежный переходъ отъ одного возраста къ следующему, который переживаютъ и отдельные люди, и цѣлые народы, переходя отъ одного міросозерцанія и строя жизни къ другому, новому, болѣе разумному, болѣе соответствующему степени развитія человѣчества и болѣе совершенному, переживаетъ въ наше время и все человѣчество.

VI.

Было время, когда мой взглядъ на безуміе нашей жизни представлялся мнѣ такимъ исключительнымъ, что мнѣ странно и страшно было выражать его, такъ онъ былъ нссогласенъ съ той непоколебимой самоуверенностью всего огромнаго большинства людей, живущихъ этой безумной жизнью, но въ послѣднее время я сталъ испытывать совершенно обратное: мнѣ странно и страшно становится не высказать этого моего взгляда. Такъ для меня стало очевидно, что большинство человѣчества, въ особенности христіанскаго міра, живетъ въ наше время жизнью прямо противуположной и разуму, и чувству, и самымъ очевиднымъ выгодамъ, удобствамъ всѣхъ людей — находится въ состояние вѣроятно, временнаго, но полнаго сумасшествія, безумія.

Несколько мѣсяцевъ тому назадъ я, чего уже давно не делалъ, взялъ газету и прочелъ ее, и все, что я прочелъ, было такъ странно мне, что я съ трудомъ могъ поверить тому, что действительно совершалось все то, что тамъ было описывано. Прочелъ я тамъ следующее: (Выписываю то, что записалъ тогда):

Дѣло идетъ о присоединеніи Босніи и Герцеговины.

Въ первой статье газеты самымъ серьезнымъ тономъ пишется о томъ, что несколько людей, называющихъ себя австрійскимъ правительствомъ, желаютъ присоединить къ тому, что они называютъ австрійской имперіей, несколько милліоновъ людей, другія же, тоже небольшія количества людей, называющіе себя одни — Сербскимъ, другіе — Турецкимъ, третьи — Болгарскимъ правительствомъ, не желаютъ этого. И что какъ тѣ несколько людей, которые желаютъ этого присоединенія, такъ и тѣ, которые не желаютъ этого, хотятъ, для того чтобы разрешить несогласіе, заставить несколько сотъ тысячъ людей разныхъ народностей итти убивать другъ друга или, какъ предлагаютъ некоторые, вместо этого однимъ получить, а другимъ заплатить несколько милліоновъ рублей, собранныхъ съ людей, живущихъ на земляхъ, называемыхъ Австріей, Сербіей, Болгаріей и Турціей. Небольшое же количество людей, называющихъ себя русскимъ правительствомъ, заявляетъ при этомъ, что они тоже пошлютъ десятки, а можетъ быть и сотни тысячъ людей убивать людей, повинующихся людямъ, называющимъ себя австрійскимъ или турецкимъ правительствами, если эти правительства не согласятся на предлагаемое русскимъ правительствомъ распределеніе земель.

Все это на французскомъ языке, въ самыхъ утонченныхъ формахъ, безъ упоминанія о тѣхъ приготовленіяхъ къ убiйству, на которыхъ все это основано, передастся черезъ посланниковъ отъ одного правительства другому и печатается въ тысячахъ газетъ и читается милліонами людей, находящими все ото вполнѣ естественнымъ.

Казалось бы ясно, что милліоны людей, т. е. существъ, одаренныхъ разумомъ и нравственнымъ чувствомъ, не могутъ, не зная зачѣмъ и для чего, съ готовностью на величайшія лишенія всего дорогого людямъ, итти убивать тѣхъ неизвѣстныхъ имъ людей, которыхъ велятъ имъ убивать какіе-то неизвѣстные имъ люди, называемые правительствомъ, и что поэтому никакъ нельзя разсчитывать на то, что все то, что рѣшатъ правительства съ своими дипломатами, такъ точно и совершится. Но — удивительное дѣло: никто ни на минуту не сомнѣвается, что все предрѣшенное правительствами такъ же вѣрно совершится, какъ и то, что если человѣкъ пошлетъ деньги въ мясную лавку для покупки говядины, то онъ иавѣрно получитъ за свои деньги нужную ему говядину. И какъ для покупающаго говядину вопросъ только въ томъ, сколько и какого сорта ему нужна говядина и сколько надо послать денегъ, такъ и для всѣхъ разсуждающихъ въ министерствахъ и газетахъ о присоединенiи Босніи и Герцеговины вопросъ только въ томъ, сколько людей надо приготовить къ убійству или уже послать убивать другъ друга и какихъ именно людей и въ какихъ соединеніяхъ.

Такова поразившая меня первая статья. Читаю вторую статью подъ заглавіемъ «Работа и историческая преемственность».

Въ первой статьѣ шла рѣчь о распоряженіяхъ международныхъ, о томъ, какъ разныя правительства заставляютъ вслѣдствіе несогласія между собой повинующихся имъ людей убивать другъ друга для какихъ-то чуждыхъ убивающимъ и убиваемымъ людямъ цѣлей; въ этой же статьѣ идетъ рѣчь уже не объ отношеніяхъ между собой разныхъ правительствъ, а объ отношеніяхъ нѣсколькихъ людей, тѣхъ, которые считаютъ себя въ настоящее время русскимъ правительствомъ и распоряжаются жизнью десятковъ милліоновъ, и тѣхъ, тоже нѣсколькихъ людей, которые желали бы быть правительствомъ и поэтому считаютъ всѣ распоряженія существующаго правительства нехорошими.

Такъ, правительство, защищая себя, говоритъ, что «в настоящее время понятно только одно дѣленіе людей на группы: тѣ, кто напрягаетъ свои усилія въ пользу роста и развитія русской государственности, и тѣ, кто борется противъ ея основъ». Авторъ же статьи газеты, возражая противъ этого, говоритъ, что для того, чтобы можно было дѣйствовать въ пользу роста и развитія русской государственности, надобно, чтобы тѣмъ, кто иначе понимаетъ развитіе и ростъ русской государственности , была бы дана та же свобода дѣйствовать, какъ и та, которой обладаетъ партія правительственная, и что этого нѣтъ, т.-е. что люди, иначе понимающіе ростъ государственности , стѣснены въ своей дѣятельности и т. д.

И опять — удивительное дѣло — и тѣ люди, которые считаютъ себя въ правѣ распоряжаться милліонами, и тѣ, которые хотятъ быть и надеются при своей неперестающей борьбѣ стать на мѣсто первыхъ, такъ же уверены въ томъ, что они могутъ распоряжаться жизнью десятковъ миллiонов народа, какъ мы увѣрены въ томъ, что каждый день взойдетъ солнце. И споры и разсужденія идутъ только о томъ, какъ велѣть жить всѣмъ этимъ милліонамъ, а что жить они будутъ по предписаннымъ имъ законамъ несколькими людьми, называемыми правительствомь, въ этомъ никто не сомнѣвается. И еще болѣе удивительно то, что и въ самомъ дѣлѣ милліоны людей, т. е. разумныхъ, нравственныхъ существъ, живущихъ своимъ трудомъ и потому не только не нуждающихся ни въ чьей помощи, но и содержащихъ своимъ трудомъ много тысячъ праздныхъ людей, рабски подчиняются волѣ этихъ спорящихъ между собой праздныхъ людей, руководимыхъ самыми мелкими, дурными страстями, но только не тѣмъ, что они всегда лицемѣрно выставляютъ своей главной цѣлью: благомъ народа.

За этой статьей идетъ третья длинная статья «Конституціонный бюджетъ», въ которой разсуждается о томъ, сколько у каждаго человека, трудящагося для себя и своей семьи, слѣдуетъ ежегодно отнимать произведеній его труда, отдавая ихъ въ распоряжение людей, называемыхъ правительствомъ. Казалось бы очевидно то, что такъ какъ работеющимъ милліонамъ нѣтъ никакой не только надобности, но и повода отдавать произведенія своего труда людямъ, до сихъ поръ всегда употреблявшимъ эти деньги на самыя дурныя и безнравственныя дѣла, на изготовленіе орудій убійства, на тюрьмы, крѣпости, поставку водки, на развращеніе народа посредствомъ солдатства или ложной вѣры, то казалось бы очевидно, что и не будетъ никакого бюджета и нечего разсуждать о томъ, какъ собиреть и употреблять его. Такъ казалось бы, а между тѣмъ правительственные люди и тѣ, которые хотятъ быть правительствомъ, съ полной уверенностью въ томъ, что деньги эти будутъ въ ихъ рукахъ, разсуждаютъ о томъ, какъ побольше собрать ихъ и какъ распредѣлить ихъ между собою. И — удивительное дѣло — деньги эти собираются и распределяются: нуждающiеся въ самомъ необходимомъ, часто голодные трудящіеся люди отдаютъ свои сбереженія празднымъ, безумно роскошествующимъ людямъ.

Следующая статья — «Вопросъ о государственныхъ преступленіяхъ на Московскомъ съѣздѣ криминалистовъ». Въ этой статье описывается то, какъ собравшіеся въ Москве люди разсуждали о томъ, по какимъ статьямъ можно лишать свободы, грабить (штрафы), мучать, убивать людей и по какимъ этого нельзя делать, какъ лучше применять эти статьи и т. п. Сначала представляется удивительнымъ, для чего эти люди, очевидно несогласные съ правительствомъ и противные ему, не высказываютъ прямо того, что само собой представляется всякому здраво мыслящему человѣку, что, не говоря ужъ о христіанствѣ, которое будто бы мы исповѣдуемъ, съ какой бы то ни было самой низкой нравственной точки зрѣнія совершенно ясно, что никакой человѣкъ, во имя какихъ бы то ни было соображеній, не имѣетъ права и не долженъ ни грабить, ни мучать, ни лишать свободы, ни жизни другихъ. И потому казалось бы ясно, что собравшіеся люди, враждебные правительству, должны бы были прямо сказать то, что само собой разумѣется для всякаго здраво мыслящаго человѣка: то, что одинъ человѣкъ не можетъ насиловать другого, не можетъ потому, что если допуститъ, что могутъ быть такія соображенія, по которымъ одни люди могутъ насиловать другихъ, то всегда — какъ это и было и есть — найдутся такія соображенія, по которымъ другіе люди могутъ и будутъ употреблять насиліе и противъ тѣхъ, которые ихъ насиловали. Но собравшіеся «ученые» люди не дѣлаютъ этого, а старательно приводятъ хитроумныя соображенiя о томъ, какія «ужасныя послѣдствія происходятъ отъ отступленій по дѣламъ о политическихъ преступленіяхъ отъ общаго порядка судопроизводства», о «необходимости изученія государственныхъ преступленшй съ соціологической точки зрѣнія», о томъ, какъ «основная проблема все болѣе и болѣе развивалась на собраніи группы и все болѣе и болѣе становилась ясной невозможность ограничиться какими-либо краткими тезисами по такому сложному вопросу».

И опять то же удивленіе и недоумѣніе: почему то правительство, которое теперь дѣйствуетъ, или то, которое составится изъ тѣхъ людей, которые спорятъ съ нимъ въ надеждѣ самимъ стать правительствомъ, почему эти люди такъ несомнѣнно уверены, что тотъ народъ, который не знаетъ и знать не хочетъ всѣ эти 120, 117 и т. п. статьи, но, къ счастью, еще знаетъ другія статьи о томъ, что не надо дѣлать другому, чего не хочешь себѣ, что лучше простить не семь, а семью семь разъ, чѣмъ мстить, — почему народъ этотъ подчинится ихъ статьямъ, 120-й, 117-й и еще какой-нибудь, и будетъ изъ повиновенія этимъ статьямъ совершать самъ надъ собой тѣ преступленія всѣхъ законовъ божескихъ и человѣческихъ, которыя предписываются ему? И что удивительнѣе всего, это то, что народъ не только подчиняется всѣмъ этимъ статьямъ, но и въ положеніи солдатъ, стражниковъ, присяжныхъ, тюремщиковъ, палачей совершаетъ самъ надъ собой всѣ эти, противныя его совѣсти и исповѣдуемому имъ, признаваемому божескимъ закону, преступленія.

Слѣдующая, пятая статья заключаетъ въ себѣ свѣдѣнія о томъ, какъ человѣкъ, называющійся русскимъ императоромъ, выразилъ желаніе о томъ, чтобы умершій, жившій въ Кронштатѣ, добрый старичокъ былъ признанъ святымъ человѣкомъ, и какъ синодъ, т. е. собраніе людей, которые вполнѣ увѣрены, что они имѣютъ право и возможность предписывать милліонамъ народа ту вѣру, которую они должны исповѣдовать, рѣшилъ всенародно праздновать годовщину смерти этого старичка, съ тѣмъ чтобы сдѣлать изъ трупа этого старичка предметъ народнаго поклоненія. Еще понятно — хотя и съ большимъ усиліемъ — то, что люди могутъ быть такъ обмануты, чтобы вѣрить, что они не столько люди, сколько подданные извѣстнаго государства, и во имя идола государства отступать отъ своихъ человѣческихъ обязанностей, какъ ото дѣлается при принужденіи людей къ участію въ солдатствѣ и войнахъ. Можно понять и то, какъ люди могутъ быть доведены до того, чтобы отдавать на завѣдомо дурныя дѣла свои сбереженія, какъ это дѣлается при отбираніи податей. Какъ ни странно, но можно понять даже и то, какъ долгое и усиленное воспитаніе дурного чувства мести можетъ довести людей до того, что они подчиняются требованіямъ совершенія всякаго рода насилій, даже убійствъ надъ братьями, подъ предлогомъ наказанія. Но, казалось бы, невозможно уже заставить людей 20 вѣка, знающихъ евангеліе, понимать превратно назначеніе своей жизни, вѣрить въ необходимость и благотворность идолопоклонническаго поклоненія неодушевленнымъ предметамъ.

Казалось бы, въ этомъ-то уже не могутъ люди христіане подчиниться волѣ другихъ людей, а между тѣмъ — удивительное дѣло — для огромнаго большинства народа это непрестанно совершается, и человѣкъ, считающій себя царемъ, и всѣ его помощники, и тѣ самые лицемѣрные или заблудшіе люди, которые называютъ себя синодомъ, святѣйшимъ синодомъ, вполнѣ увѣрены въ томъ, что всѣ ихъ распоряженія о празднованіи умершего старичка какъ святого, — будутъ также приняты всѣмъ народомъ, какъ были приняты всѣ ихъ прежніе обманы, ихъ мощи, иконы, чудеса.

И — удивительное дѣло — вмѣсто того, чтобы милліонамъ народа съ отвращеніемъ отнестись къ такимъ распоряженіямъ, они спокойно принимаются, освящаются древностью преданія и замѣняютъ для людей спасительныя истины извѣстнаго имъ христіанства и губятъ ихъ жизнь, отдавая ее и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ во власть обманывающихъ.

Да, какъ ни ужасны всѣ тѣ обманы, подъ гнетомъ которыхъ страдаетъ человѣчество, этотъ наименѣе замѣчаемый людьми обманъ вѣры ужаснѣе всѣхъ. Ужасенъ онъ, потому что на этомъ обманѣ зиждутся всѣ другіе обманы и всѣ вытекающія изъ нихъ бѣдствія.

Если спросишь себя, зачѣмъ люди разумные, добрые по требованію чуждыхъ имъ людей идутъ въ войско, надѣваютъ мундиры, учатся убивать и идутъ убивать чуждыхъ имъ людей, хотя и знаютъ, что человѣкъ долженъ не убивать, а любить всѣхъ людей? Зачѣмъ они отдаютъ чуждымъ людямъ завѣдомо на дурныя дѣла свои сбереженія, когда считаютъ, что никто не имѣетъ права брать чужого? Зачѣмъ они идутъ въ суды и требуютъ наказаній и подчиняются наказаніямъ, зная, что никто но можетъ судить другого, и что человѣку свойственно не наказывать, а прощать брата? Зачѣмъ въ самомъ важномъ для души дѣлѣ: въ признаніи того, что свято, т. е. высшее добро, и что не свято, т. е. что зло, люди подчиняются требованіямъ чуждыхъ имъ людей?

VII.

На всѣ эти вопросы есть и можетъ быть только одинъ отвѣтъ, тотъ, что люди, поступающіе такъ, какъ тѣ, которые предписываютъ эти дѣла, а также и тѣ, которые исполняютъ ихъ, находятся въ состояніи безумія: не въ какомъ-нибудь переносномъ или преувеличенномъ смыслѣ, а въ самомъ прямомъ, опредѣленномъ смыслѣ этого слова: т.-е. руководствуются въ своей жизни не общимъ всѣмъ людямъ разумомъ и его проявленіями, выраженными въ ученіяхъ величайшихъ мудрецовъ жизни, а руководствуются тѣми случайными, явно антиразумными положеніями, которыя въ данное время усвоены большинствомъ людей, не руководящихся разумомъ и не признающихъ его положеній для себя обязательными. Какъ несправедлива мысль, высказанная Паскалемъ, о томъ, что если бы наши сновидѣнія были бы такъ же послѣдовательны, какъ и событія дѣйствительности, жизни, мы бы не могли бы отличить сновидѣнія отъ дѣйствительности, такъ же несправедлива была бы и мысль о томъ, что если бы неразумная дѣятельность признавалась всѣми разумной, то мы бы не могли различить неразумную дѣятельность отъ разумной.

Несправедлива и та и другая мысль, потому что кромѣ непослѣдовательности въ сновидѣніяхъ и кромѣ не всеобщности признанія неразумной дѣятельности, люди всегда обладаютъ однимъ главнымъ признакомъ различенія истинной жизни отъ подобія ея. Признакомъ этимъ всегда было и всегда будетъ высшее свойство человѣческой души — самосознаніе, то свойство, изъ котораго вытекаетъ нравственное чувство и нравственное усиліе. И потому и сонъ, и безуміе, какъ бы ни были послѣдовательны сновидѣнія, и какъ бы всеобще не было безуміе, всегда могутъ быть отличены людьми отъ дѣйствительной жизни тѣмъ, что и въ снахъ, и въ безуміи отсутствуетъ нравственное усиліе. Хотя бы и случилось то, чтобы сновидѣнія многихъ ночей были бы такъ же послѣдовательны, какъ событія дѣйствительной жизни, случилось бы и то, что случилось теперь съ людьми нашего «кулътурнаго» міра, что огромное большинство людей находятся въ полномъ безуміи, люди всетаки благодаря своему самосознанію и вытекающему изъ него нравственному чувству и возможности нравственнаго усилія, всегда могутъ видѣть, не могутъ не видѣть того, что сонъ есть сонъ и что безумная жизнь есть жизнь безумная. И какъ во снѣ бываетъ, что мы видимъ себя совершающими величайшія гадости и знаемъ, что дѣлаемъ гадости, но не можемъ остановиться и спасаемся отъ этого положенія только вызовами самосознанія и потому пробужденія, такъ и въ нашей теперешней безумной жизни, если мы чувствуемъ, что дѣлаемъ ужасныя гадости и не можемъ перестать, то спасеніе отъ этого только самосознаніе и пробужденіе отъ безумной къ разумной жизни.

Пускай въ сновидѣніяхъ будетъ полнѣйшая послѣдовательность и пускай безуміе будетъ обще всѣмъ людямъ, здоровый человѣкъ всегда можетъ отличить сонъ отъ дѣйствительности и безумную жизнь отъ разумной. Здоровый человѣкъ всегда отличаетъ сонъ отъ дѣйствительности и безуміе отъ разумнаго состояния, потому что какъ во снѣ, такъ и въ безуміи отсутствуетъ самосознаніе и вытекающее изъ самосознанія нравственное чувство и послѣдствіе нравственнаго чувства, нравственное усиліе. Такъ что если бы и случилось то, чтобы сны слагались въ самую строгую опредѣленную послѣдовательность и всѣ люди были одержимы однимъ и тѣмъ же безуміемъ, здоровый человѣкъ всегда все-таки могъ бы отличить сны отъ дѣйствительности и безуміе отъ разумной жизни по одному тому, что какъ во снѣ, такъ и въ безуміи люди не сознаютъ себя и потому бываютъ не въ силахъ дѣлать нравственныя усилія. Отъ этого-то и происходитъ то, что какъ во снѣ мы часто видимъ себя дѣлающими гадость, но не можемъ остановиться, такъ же и въ состояніи раздѣляемаго всѣми безумія мы часто зная, что дѣлаемъ дурное, продолжаемъ все-таки дѣлать то, что дѣлаютъ всѣ окружающіе насъ.

Разница между этими двумя состояніями только въ томъ, что то, что предполагается Паскалемъ — именно та послѣдовательность въ сновидѣніяхъ, это самое вполнѣ случилось теперь, когда безуміе охватило всѣхъ или огромное большинство людей нашего міра. Мы живемъ безумной, противной самымъ простымъ и первымъ требованіямъ здраваго смысла, жизнью, но такъ какъ этой жизнью живутъ всѣ или огромное большинство, мы не видимъ уже различія между безумной и разумной жизнью и свою безумную жизнь признаемъ разумной.

И какъ для того, чтобы избавиться во снѣ отъ ужаса къ тому, что происходитъ съ нами, и, главное, къ тому, что мы сами дѣлаемъ, надо сознать себя, понять, что это сонъ и тогда проснуться, такъ и для того, чтобы избавиться отъ того ужаса, среди котораго мы живемъ и въ которомъ участвуемъ, надо сознать себя и вызвать въ себѣ то нравственное чувство и нравственное усиліе, которое свойственно разумному существу, человѣку.

VIII.

То же, что мы живемъ безумной, вполнѣ безумной, сумасшедшей жизнью, это не слова, не сравненіе, не преувеличеніе, а самое простое утвержденіе тога, что есть. — На-дняхъ мнѣ случилось посѣтить два огромныхъ учрежденія душевно больныхъ, и впечатлѣніе, которое я вьнесъ, было то, что я видѣлъ учрежденія, устроенныя душевно больными одной общей, повальной формы сумасшествія, для больныхъ разнообразными, не подходящими подъ общую повальную форму, формами сумасшествія. Всѣ эти разнообразныя формы сумасшествія подраздѣляются тѣми, которые одержимы одной повальной формой сумасшествія, на множество разныхъ классовъ, отдѣловъ и видовъ. Есть классификація Гюислена, Целлера, Гразингера, Крафтъ-Эбинга, Мореля, Мейнерта, Люша, Маньяна, Крепеллина, Морзелли, Клустона, Хакъ-Тьюка, Корсакова, Игнатьева и мн. мн. др. Всѣ они несогласны и даже противорѣчатъ. У каждаго психіатра есть свои всякіе психонейрозы, маніи, паранойи и разные везаніи и кататоническіе и др., и Psychopathia degenerativa и всякія другія. Вообще, какъ говоритъ одинъ ученый авторъ, для большинства психозовъ не найдено еще патогномоничнаго и анатомопатологическаго субстрата (sic), и потому дѣленія точнаго нельзя дѣлать. Тѣ же, какія существуютъ дѣленія, могутъ быть нужны только для того, чтобы студенты, заучивая ихъ и отвѣчая на экзаменѣ тѣ самыя слова, которыя они слышатъ отъ профессоровъ, получили бы дипломы, а потомъ благодаря дипломамъ мѣста съ жалованьемъ, превосходящимъ въ 20, 30, 50 разъ жалованье работника, дѣлающаго несомнѣнно нужную всѣмъ людямъ работу. Такъ что въ сущности есть только одно ясное и понятное дѣленіе душевно больныхъ, то, по которому они распредѣляютъ больныхъ въ больницахъ, и опредѣляется то или другое обращеніе съ ними. Дѣленіе это такое:

1) Безпокойные. (Прежде они назывались буйными).

2) Полубезпокойные,

3) Спокойные и

4) Испытуемые.

И это самое дѣленіе вполнѣ точно относится ко всему огромному количеству людей, одержимыхъ безуміемъ такъ называемой культуры нашего времени.


Читать далее

О БЕЗУМIИ.

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть