Онлайн чтение книги О чем весь город говорит
1900-е. Новая эра

Городок

Катрина была не только хорошей женой и надежной соседкой, она еще способствовала приросту местного населения, родив сперва сына Тедди, а потом дочку, которую в честь своей матери назвала Ингрид.

По данным переписи 1890 года, в Шведбурге проживали семьдесят четыре человека. К 1900-му его население выросло больше чем в два раза.

Еще задолго до отъезда из Чикаго Катрину утомили чад и суета большого города. Она искренне любила чистый воздух и сельскую тишь. Но после рождения первенца Катрина на себе испытала все тяготы жизни вдали от лекаря и лавки с товарами, необходимыми для надлежащего домоводства.

И вот однажды она сказала:

– Лордор, нам нужен настоящий город с собственными лавками.

А ведь она права, подумал Лордор. Поселение растет, мотаться в Спрингфилд и обратно далеко и тяжело, особенно женщинам, особенно зимой.

Вечером он сел за кухонный стол и, вооружившись карандашом и линейкой, набросал примерный план деловой части города. В тот год после сбора урожая мужчины проложили четыре аккуратные широкие улицы, по обеим сторонам которых высадили вязы, дающие хорошую тень. Потом из Чикаго выписали архитектурный каталог Лаймана-Бриджеса, в котором выбрали сборные магазины, церковь, зал собраний и дома для торговцев. Затея казалась выгодной. Лавка стоила дешевле восьми сотен, а церковь с молельными скамьями и зал собраний на круг обходились в пять тысяч долларов. Жители сбросились на покупку и заказали доставку по железной дороге.

Через три месяца Лордор и еще несколько мужчин встретили груз в Спрингфилде, уложили на подводы и привезли домой. Когда в поселке появились церковь, лавки и все прочее, жители подумали, что неплохо бы дать новое имя их городу с иголочки.

На собрании, проходившем в новом зале, кто-то предложил назвать город Нордстрём, в честь его основателя, но Лордор возразил:

– Нет, город принадлежит всем.

Кому-то нравилось имя Новехонький, норвежцы стояли за Скрипичный город, шла горячая дискуссия по фантазиям вроде Афин, Парижа, Гастонии и Утопии, однако Лордор настаивал на простом и честном названии и спросил:

– Зачем вводить людей в заблуждение?

После многочасовых споров остановились на названии Элмвуд-Спрингс.

– Тут уж без обману, – сказал мистер Нотт. – Вот вам вязы, а вот родники[1]Elmwood – вязовый лес, Spring— источник, родник ( англ .). – Здесь и далее примеч. ред. . Давайте голосовать, и я пойду ужинать.

Предложение прошло при одном воздержавшемся – Бёрди Свенсен ратовала за Париж. На том же собрании Лордора Нордстрёма единогласно избрали первым мэром, и Генри Нотт отправился домой, где его ждали лапша с подливкой и яблочные оладьи.

Новый мэр, новое имя и новые постройки подвигли жителей Элмвуд-Спрингс на следующий шаг – объявление в газетах восточных штатов:

Лордор счел, что в объявлении, составленном Бёрди Свенсен, картина слегка приукрашена, однако отправил его в газету. Сгодится все, что поможет привлечь профессионалов.

По всему Западу и Среднему Западу небольшие общины, прежде именовавшиеся Маленькая Польша, Маленькая Италия, Немецкий городок, меняли свои названия на американские и надеялись вырасти в города. Элмвуд-Спрингс повезло. Года не прошло, как он обзавелся лекарем, цирюльником, при необходимости рвавшим зубы, и лютеранским проповедником Эдвином Уимсбли. По запросу, не слишком рьяным.

Мисс Люсиль Бимер

1901

Раньше все крестьянские дети обучались дома. Но вскоре городские женщины поняли, что пришла пора для кое-чего получше. Скажем, Катрина захотела, чтобы Тедди и Ингрид получили настоящее образование. Лордор, как всегда, согласился.

Через несколько месяцев в городе появилась прелестная маленькая школа из красного кирпича. А осенью из Филадельфии приехала восемнадцатилетняя учительница мисс Люсиль Бимер, чтобы преподавать в первом – восьмом классах.

Невзирая на молодость, она получила место благодаря своему особому интересу к литературе и английскому языку, что и требовалось общине. Недавние эмигранты хотели, чтобы их дети хорошо говорили и читали по-английски.

Первые годы учительства дались нелегко. Почти все учебники были на шведском, никто не знал, в какой класс отдавать ребенка. В одной комнате сидели все: и самый старший Густав Тилдхолм, восьмиклассник шестнадцати с половиной лет, и самый младший шестилетний Андер Свенсен, и остальные пятнадцать учеников самых разных возрастов – от малышей до верзил. Да уж, работа не из простых. Еще повезло, что в первый год под рукой был Густав, который на муле приедет спозаранку, наносит дров и растопит пузатую печку. Ростом за шесть футов, он утихомиривал расшумевшуюся малышню. Густав больше хлопотал по хозяйству и учился не слишком усердно, но в роли помощника был незаменим. Как все другие ученики, он обожал мисс Бимер.

Дорогие родители,

Спешу сообщить, что ваша дочь стала настоящей учительницей. Семнадцать моих учеников называют меня «мисс Бимер», и я себя чувствую совсем взрослой. Я живу в семье шведской пары, мистера и миссис Лордор Нордстрём. Он рослый и симпатичный, она невысокая, но очень миловидная и носит капор в полоску. У них двое детей – Тедди и маленькая Ингрид, милые и очень воспитанные. Мистер Нордстрём держит молочную ферму, у него много коров, кур и одна свинья, которая мне не нравится. Я подошла к загону, и она хотела меня укусить, я чуть не сомлела! Миссис Нордстрём извинилась – мол, свинья подумала, ее чем-то угостят.

Мама, пришли, пожалуйста, мое синее платье. Я не рассчитывала, что оно понадобится, но люди здесь очень общительные, они часто устраивают танцы и вечеринки. Я слегка располнела. Миссис Нордстрём печет всякие вкусности, от которых я не в силах отказаться. Пожалуйста, пишите и рассказывайте, что у вас нового.

Чикаго

Приветик, Катрина!

Я рада получить от тебя весточку. У тебя уже двое деток! Просто не верится! А я все еще в поиске. Тебя ждут малыши, меня – развлечения. Ты прирожденная мать, не то что я. Но все равно, детки – это чудесно.

На работе без особых новостей, вот только к Дагмар Йенсен приехал муж, и его взяли на службу. Теперь у меня своя комната – каморка на четвертом этаже, где мы прятали книжки; ничего, пока что сойдет.

Сейчас я встречаюсь с бейсболистом из «Чикагских юнцов». О, этот парень бьет без промаха. А какие вечеринки ребята закатывают! Уж точно они знают толк в веселье. Нынче я вернулась домой в четыре утра.

Как поживает хрюшка, о которой ты писала? Похоже, мы с ней родственные души. Все, убегаю. Старуха проснулась и звонит в колокольчик.

Со Сладкой Картофелиной всегда было хлопотно. Что-что, а воспитанной ее не назовешь. На попытки Катрины, Лордора и детей ее приласкать она ясно давала понять, что плевать на всех хотела. «Кормите, но не докучайте» – был ее девиз. А жрала она абсолютно все. Однажды вместе с пуговицами и прочим слопала красные кальсоны Лордора, которые сдуло с бельевой веревки, в другой раз сжевала каталог «Товары – почтой» и кожаный башмак. Вот такая вот препротивная прожорливая тварь с луженым желудком.

– Эта свинья ведет себя просто по-свински, – говорила Катрина, однако, несмотря ни на что, им с Лордором и в голову не приходило продать или заколоть Картофелину на мясо. На их взгляд, она обладала одним большим достоинством, перевешивающим все недостатки: ее абсолютное довольство собой и полное безразличие к мнению окружающих смешили до слез. Разумеется, Картофелина, будучи свиньей, не осознавала своего счастья.

Еще ей повезло в том, что она не понимала по-английски.

– Будь это моя свинья, – не раз громогласно заявляла миссис Нотт, – она бы уже нынче оказалась в котле и завтра превратилась в колбасу.

А Сладкая Картофелина знай себе хрюкала и чавкала. Говорят, она стала единственной свиньей в Миссури, которая умерла от старости. Между прочим, Картофелина пережила миссис Нотт, но, конечно, не смогла бы оценить эту иронию судьбы.

Соседский мальчик

Смышленого рыжего Андера Свенсена, семилетнего сына Бёрди и Ларса, как будто окатили из бадьи с веснушками. Лицо и уши его были сплошь в конопушках. Но все любили его за добрый нрав и звонкий заливистый смех.

На правах ближайшего соседа он был частым гостем в доме Нордстрёмов. Ему очень нравилась стряпня Катрины, и он явно увлекся Ингрид, которая безжалостно им командовала.

Девочка обожала подшутить над отцом. И вот как-то раз она подговорила приятеля нарядить папину любимую корову.

Когда утром Лордор пришел на дойку, его лучшая телка Сэлли красовалась в соломенном капоре и клетчатом фартуке Катрины. Лордор уловил сдавленное хихиканье, доносившееся с сеновала, и притворился чрезвычайно огорченным:

– Ох, бедняжка Сэлли! Вот узнаю, кто это сделал, да зашвырну безобразника в хлев к Сладкой Картофелине, мало ему не покажется!

Конечно, он понял, чьих рук это дело, поскольку еще раньше засек озорников, с капором и передником выскочивших из дома.

За обедом Лордор поведал о происшествии Катрине и мисс Бимер. Андер, мальчик искренний и честный, вытаращил карие глаза и мгновенно сознался:

– Это сделал я, мистер Нордстрём. Я и придумал. Зашвырните меня в хлев, если желаете.

Взрослые невольно рассмеялись.

– Что скажете, мисс Бимер? – спросил Лордор. – Он ваш ученик. Стоит отправить его к Сладкой Картофелине?

Андер в страхе смотрел на учительницу, ожидая своей участи.

– Нет, мистер Нордстрём. Виновник сказал правду, и это подкупает. Я думаю, он заслуживает снисхождения.

Андер облегченно выдохнул.

– Ой, спасибо вам, мисс Бимер. Я ужасно боюсь эту свинью.

– Я с вами согласна, мисс Бимер, – сказала Катрина. – Вообще-то за честность ему полагается добавка сладкого.

Ингрид запыхтела.

– Я тоже хочу добавки!

– Нет уж, поздно, – сказал Тедди. – Ты упустила свой шанс.

– Я хотела признаться, но ты меня опередил. – Ингрид испепелила взглядом приятеля.

Она была та еще озорница. Однажды за ужином в лоб спросила мисс Бимер:

– Этот дылда Густав, что каждый день провожает вас до дома, он ваш сударчик?

Под столом Тедди ее пнул.

– Ингрид, прекрати! – одернула Катрина. – Это бестактно.

– А что в этом плохого? Вот Андер – мой ухажер, а Тедди увивается за Эльзой Бергсен.

– Ничего подобного! – возмутился брат. – Врет она, мисс Бимер, не слушайте ее.

Мисс Бимер улыбнулась:

– А что, Эльза, по-моему, очень милая девочка.

Дочкин вопрос Катрину смутил, однако она и сама о том задумывалась. Люсиль ей очень нравилась, и ее беспокоило, что у девушки нет друзей-ровесников.

Когда после ужина они вдвоем мыли посуду, Катрина извинилась за дочь:

– Вы уж простите, Люсиль, ее нахальство.

– Пустяки, миссис Нордстрём. Просто ей любопытно.

– Скажите, а у вас есть молодой человек? Я спрашиваю лишь потому, что вы можете не стесняться и приглашать его в гости.

– У меня никого нет. – Люсиль вытерла очередную тарелку.

– Значит, очень скоро кто-нибудь появится. Вы так хорошо ладите с детьми, из вас получится прекрасная жена и мать.

– Вы думаете? Спасибо на добром слове, но я, наверное, никогда не выйду замуж.

– Почему это?

Мисс Бимер вздохнула:

– Так мне кажется.

– Не зарекайтесь. И мне так казалось, но вот – извольте.

Тут раздался пронзительный вопль «Отстань, отстань!», в кухню влетела Ингрид, следом Тедди. Опрокидывая стулья, дети носились вокруг стола.

– Мам, она стащила мою тетрадку! – вопил Тедди.

– Не ври! – проверещала Ингрид и пулей вылетела в коридор.

– Сейчас же угомонитесь! – прикрикнула Катрина. – Не мешайте папе читать! – Она глянула на Люсиль и рассмеялась: – Пожалуй, в одиночестве есть своя прелесть. Хотя бы тихо.

В доме Свенсенов было не тише. Уже давно Бёрди пыталась связать свитер – подарок Лидеру на день рожденья. Но ей постоянно мешали: то сынок, который вечно туда-сюда снует, то муж или батраки, которым всегда что-нибудь нужно. И оттого последнее время она, отправляясь на кладбище, брала с собой корзинку с вязаньем. Покончив с поливом и обрезкой, Бёрди спокойно вязала. Так хорошо – сидишь на природе, вокруг никого, только птички поют.

Перебирая спицами, она думала о дне, когда кто-нибудь упокоится на этом холме. Пока что бог миловал – лишь разок Катрина напугала своей родильной горячкой. А так все живы-здоровы. И относительно молоды.

И вот однажды Бёрди подметила некую странность, которую отнесла на счет своего разыгравшегося воображение. Никак иначе. Однако странное чувство, что за ней наблюдают, не проходило. И она, знаете, не ошиблась. Так оно и было.

Телеграмма

1902

В городке Элмвуд-Спрингс на смену слякотным тропкам пришли деревянные тротуары, понемногу обустраивался настоящий деловой центр. Первым открылся магазин сельхозтоваров, потом кузница, аптека, мелочная лавка и бакалея, где задешево купишь и крекеры, и сыр, и пикули.

По субботам на Центральной улице было не протолкнуться от фермерских повозок и народа: женщины покупали материю на платья, мужчины – хозяйственную утварь. На входе в аптеку ребятишки лакомились мороженым, а в глубине зала мужчины (кроме преподобного Эдвина Уимсбли) угощались стаканчиком виски. Исключительно в лечебных целях. Потом раскрасневшиеся мужчины, разогретые целительным снадобьем, усаживались на лавочку перед аптекой и рассуждали о женской болтливости. Они не понимали, отчего их жены томятся одиночеством сельской жизни и тоскуют по женскому обществу.

С соседками Катрина хорошо ладила и по четвергам охотно посещала вязальный кружок Бёрди Свенсен. Все были к ней очень добры, особенно после рождения детей. Однако она тосковала по своей матушке. Уже столько лет они не видались. Однажды, вернувшись домой, Лордор застал жену в слезах; узнав, в чем дело, он взял ее за руки и сказал:

– Напиши ей, пусть приезжает. Будем жить одной семьей.

Вскоре пришла телеграмма, извещавшая, что мать, сестра Бригитта и брат Олаф переедут в Америку. Катрина была вне себя от радости.

Не прошло и трех месяцев, как она уже выпекала хлеб для встречи родных. Перед тем было много бумажной мороки, но Лордор все устроил. Наконец-то мама поживет в доме с обогревом и водопроводом. Не терпелось ее увидеть. Из сбережений, хранившихся в кофейной банке, родным послали деньги на дорогу. Лордор не нарадовался, видя жену такой счастливой.

Но тут пришло письмо:

Дорогая доченька ,

Ты уж прости, но доктор сказал, что мой дряхлый организм не перенесет поездки в Америку. Пожалуйста, не печалься. Америка – для молодых, чьи молитвы еще не услышаны. А все мои просьбы уже исполнены. Вы, мои дети и внуки, никогда не изведаете голода. Спасибо за фото Ингрид и Тедди. Красивые детки. Малыш весь в папу. Думаю о тебе всегда.

А еще через день-другой принесли телеграмму: мама умерла.

Весть облетела городок, и все женщины пришли к Катрине. Сидели молча. Чтоб просто не оставлять ее одну.

Через полгода Катрина радовалась приезду брата и сестры, но радость эта слегка горчила, потому что с ними не было мамы. Восемнадцатилетняя Бригитта произвела фурор среди местных парней, очень скоро она вышла замуж за сына Эгстрёмов. Олаф, уже взрослый мужчина, тотчас нашел работу в бакалее и подкопил денег. С негласной помощью Лордора через год он перевез из Швеции свою молодую жену Хельгу.

Разыгралась весна, и с нею фантазия юноши

Весной 1903-го возникла непростая ситуация с мисс Бимер и ее учеником Густавом Тилдхолмом. Восьмиклассник Густав дважды намеренно оставался на второй год. И Люсиль знала – почему На уроках он не сводил с нее больших карих глаз, полных неподдельного обожания.

Густав даже писал ей любовные письма, в которых говорил о своем неистовом желании стать ее мужем. Она сама виновата, считала Люсиль. Слишком уж зависела от его помощи. Слишком уж с ним подружилась.

Она была всего на полтора года старше Густава, но никогда не смогла бы перешагнуть через определенные этические нормы. Вдобавок Люсиль была квакершей, господи помилуй. Брак с учеником породил бы скандал. Стоило об этом лишь заикнуться.

В конце концов она разбила Густаву сердце, сообщив, что в следующем учебном году ему нельзя появляться в классе, а равно провожать ее домой. Люсиль попыталась его урезонить и объяснить, что чувства его – всего лишь юношеская влюбленность. Это пройдет, уверяла она.

– Нет, не пройдет, – ответил Густав. – Скорее я умру. Вот увидите.

Он выскочил из класса и бросился в рощицу за школой, порог которой больше не переступит. Родные его говорили, он уехал в Калифорнию, но куда именно – не знали. Люсиль часто о нем думала – вернется ли он когда-нибудь? На комоде ее стоял цветок, вырезанный из соснового капа, – подарок Густава в первый год ее учительства.

Недавно кто-то сказал, что видел его у городского озера. Наверное, человек обознался. Густав непременно зашел бы повидаться.

Меж тем Элмвуд-Спрингс разрастался. Настоящий фармацевт Роберт Смит открыл новую современную аптеку, в конторе «Вестерн Юнион» расположился кабинет настоящего дантиста. В городе проложили рельсы, и теперь трамваем можно было доехать до озера и обратно.

А в большом мире новшества, похоже, случались ежедневно. Как-то в декабре Лордор решил постричься, и тут в парикмахерскую влетел телеграфист мистер Гуднайт, раскрасневшийся и взбудораженный.

– Боже мой, ребята… только что передали по телеграфу… В Северной Каролине автомобиль поднялся в воздух! Летающее авто!

Парикмахер замер, не добрив щеку клиента.

– Что?

– Братья Райт из Огайо построили машину с длинными крыльями по бокам. Она разгоняется, потом отрывается от земли и летит, как птица.

– Да разве это возможно?

– Не ведаю… так сказано в сообщении. Они изобрели какой-то мотор, способный взлетать. Не знаю, как это они умудрились. Еще сказано, в доказательство есть фотография.

– Человек летит по воздуху в крылатой машине – так, что ли?

– Да. Я пересказываю новость, что пришла минуту назад.

– По-моему, тут какой-то грандиозный розыгрыш. Или ты сам выдумал?

– Нет, все правда, клянусь. Ладно. Как-нибудь такая машина пролетит над нами, вот тогда увидите собственными глазами.

– Слушай, Джордж, но как этакая тяжеленная штуковина может оторваться от земли?

– А как каждый вечер всходит луна? Поди знай – как, но всходит же… Мне надо выпить, – сказал мистер Гуднайт. – Где тут у вас?

Из шкафа парикмахер достал бутылку:

– Черт… если это правда, выпить надо всем.

Слух разнесся молниеносно, на другой день все с нетерпением ожидали прибытия газеты. Когда прочли заметку о летающей машине и своими глазами увидели фотографию, Свар Линдквист задал вопрос, который в ближайшие годы будет возникать снова и снова:

– Что они там еще удумают?

Увидимся на ярмарке

1904

Сент-Луис

Хоть Лордор не получил надлежащего образования, он был человеком весьма прогрессивным, стремящимся развить себя и других. В гостинице он присел на край кровати и чрезвычайно серьезно взглянул на жену:

– Наверное, это важнейшее событие за последнее время.

Лордор говорил о Международной ярмарке, в 1904-м проходившей в Сент-Луисе, Миссури.

Как мэр, он способствовал тому, чтобы жители Элмвуд-Спрингс, кому поездка была по средствам, отправились в Сент-Луис. За тех, кто хотел побывать на ярмарке, но не мог осилить расходов, он заплатил из своего кармана. Мисс Бимер привезла учеников старших классов.

Газеты обещали, что ярмарка будет интересной и познавательной, но никто и помыслить не мог об этакой сногсшибательной зрелищности. Народу съехалось со всего света. Жители Элмвуд-Спрингс просто онемели, впервые узрев огромный Электрический дворец, озаренный тысячами огней.

Лордор был прав – раньше ничего подобного никто не видел. А размах ярмарки! Один только Аграрный павильон занимал двадцать три акра. За два дня они увидали такое, что и во сне не приснится: живого китайца и эскимоса, слона, кино, младенцев в инкубаторе.

Лордор глянул на своих спящих умаявшихся детей и улыбнулся:

– Какое будущее их ожидает, Катрина! Еще сколько чудес впереди!

Поездка всех изменила. После всего увиденного народ, обитавший в своем тихом крестьянском мирке, уже не мог оставаться прежним. И всем верилось в лучшее будущее.

Вернувшись домой, на первом же городском совете Лордор заявил:

– Моя мечта – осветить наш город, навеки покончив с тьмой.

Сказано – сделано. После его многочисленных визитов в миссурийскую Энергетическую компанию озарились витрины магазинов на Центральной улице, а позже, как и было обещано, электричество провели во все городские дома. В 1906-м появились уличные фонари, и горожане устроили праздник, на который явились в своих лучших нарядах. Ингрид Нордстрём надела мамину шляпку, озорник Тедди пришел в огромных отцовских башмаках.

Лордор обожал своих детей и был в них уверен. Особенно в Ингрид. В отличие от брата, она любила коров и уже помогала на дойке. В кухонное окно Катрина смотрела, как Лордор вышагивает на летнее пастбище, а рядом семенит маленькая Ингрид, души не чаявшая в папе.

Лордор, конечно, ей потворствовал. Он даже купил дочке мальчишеский комбинезон и резиновые сапоги.

– Я хочу быть похожей на папу, – заявляла девочка.

Дети росли, рос и город. В 1907-м усилиями Бёрди Свенсен и других женщин в нем появился небольшой театр, где играли заезжие гастролеры и местные любители.

– Пусть мы живем в провинции, – говорила Бёрди, – это не повод, чтобы время от времени не приобщиться к культуре.

С этим все соглашались, однако последний спектакль, представленный «Шекспировской труппой», разочаровал. Тщедушному актеру в роли Гамлета стукнуло не меньше семидесяти.

Чего не увидишь глазом

Число учеников росло, и потому мисс Люсиль Бимер, съехав от Нордстрёмов, поселилась ближе к школе. Теперь она квартировала в пансионе миссис Молли Бэллантайн, где принимали одиноких женщин и мужчин, а также проезжих коммерсантов. Нынче мисс Бимер сидела в своей комнатке на втором этаже и проверяла тетради. Однако ей не работалось.

Люсиль открыла окно и выглянула на улицу. Стоял теплый летний вечер, просто чудесный. С веранды пахло цветущей жимолостью, из соседнего дома доносилась тихая музыка – у кого-то играл фонограф.

В такие вечера Люсиль часто вспоминала Густава: где-то он сейчас?

Все, взрослые и дети, обращались к ней «мисс Бимер», но в душе она была юной девушкой. Ей только-только сравнялось восемнадцать, когда она стала учительствовать.

Несколько лет назад одна матрона сказала, едва Люсиль сошла с поезда:

– Не волнуйтесь, дамы, эта чужих мужей не уведет. У нее большими буквами написано на лбу: «Учительша-вековуха».

Темные волосы, сколотые в пучок, и тонкий длинноватый нос способствовали образу серьезной и очень правильной личности. Однако не вполне отражали истинную натуру Люсиль. За обликом ответственной учительницы пряталась романтическая девушка, страстно мечтающая о любви и приключениях.

Потаенные мечты о красивом незнакомце, который ворвется в ее жизнь и увезет в дальние края, поразили бы даже ее отца, филадельфийского священника. Неведомый красавец теперь все чаще обретал черты Густава Тилдхолма.

Кое-какие закоренелые холостяки, среди которых был мистер Глен Эрли, тенор церковного хора, приглашали ее на прогулки. Но эти мужчины не интересовали Люсиль. В разлуке с Густавом она все яснее понимала, кому отдано ее сердце. И задавалась вопросом, стоило ли так беспокоиться о людской молве, которая осудила бы учительницу, сбежавшую с учеником.

С веранды донесся громкий хохот кого-то из постояльцев, и Люсиль затворила окно.

Элмвуд-Спрингс, Миссури

Дорогая Анна Ли,

Спасибо за письмо. Спешу сообщить, что я по-прежнему жива-здорова. Вот бы ты приехала в гости. Нынче у нас море нарциссов.

Дети растут не по дням, а по часам. Сынок очень славный, а дочка не перестает меня удивлять. В ее годы мы были совсем другие, ей-богу. Ингрид – настоящая американка. Летом загорает дочерна и бегает босиком, как мальчишка. Лордор говорит, верхом на муле она ездит лучше парней. Он ею очень гордится. Давеча взял с собою на большой скотный торг в Канзас-Сити. Говорит, дочка разбирается в коровах лучше многих фермеров.

Знаешь, я по тебе скучаю и часто вспоминаю нашу жизнь в Чикаго. Что бы я без тебя делала, дорогая моя подруга?

Ну, заканчиваю, пора кормить кур. Теперь у нас их целая уйма, а одну красавицу, очень крупную, белую и перистую, в твою честь я назвала Анной Ли. Ты бы ею гордилась. Она несет много яиц, и все петухи-здоровяки в нее влюблены.

Р. S. Посылаю фото Ингрид и Тедди.

Чикаго

Дорогая Катрина,

Извини, что задержалась с ответом. Спасибо за письмо и фотографии детишек. Ингрид все больше похожа на тебя.

Я цвету и пахну. Кстати, о петушках, я тут одного такого подцепила. Он итальянец и слегка неотесан, но у него огромные мечтательные глаза. И ему очень нравятся блондинки. Так что не удивляйся, если вдруг я стану богачкой. Он занимается производством дорогущей выпивки. Опаньки! Недавно подарил мне чудную белую шубку. Кто его знает, следующее письмо я могу подписать уже как миссис Джонни Зенелла. Пожелай мне удачи и от меня погладь ту курицу.

Р. S. КОГДА СОБЕРЕШЬСЯ В ГОСТИ?

Это ты?

1908

В десятом часу вечера в комнату Люсиль постучали.

– Мисс Бимер, вам звонят по межгороду, – сказала хозяйка пансиона миссис Бэллантайн. – Мужчина.

Люсиль уже сколола волосы и улеглась в постель, но теперь поспешно вскочила, накинула халат, влезла в тапочки и по лестнице сбежала к телефону в вестибюле. Дождавшись ее, миссис Бэллантайн передала ей трубку и удалилась к себе, чтобы не мешать разговору.

– Алло, я слушаю, – сказала запыхавшаяся Люсиль. – Алло?

В трубке молчали, только где-то далеко играла музыка.

– Слушаю… – повторила Люсиль. – Густав… это ты? Алло, я слушаю…

Опять молчание, а затем неведомый абонент дал отбой.

Миссис Бэллантайн вышла из своей комнаты:

– Кто звонил?

– Не знаю. Этот человек не сказал, откуда он звонит?

– Нет, только спросил вас. Похоже, он был слегка нетрезв.

– Может, еще перезвонит?

– Если надумает, желательно, чтоб это было в приличное время.

Мисс Бимер подождала у телефона, но никто не перезвонил.

В перчаточном отделе

Конечно, это вышло не нарочно. Мисс Бимер встретила матушку Густава совершенно случайно. Просто в один день обе отправились за покупками в Спрингфилд. Они перебросились парой фраз о том о сем, примерили несколько пар перчаток, и тогда мисс Бимер как бы между прочим задала вопрос, тщательно запрятав его в праздную болтовню, дабы он выглядел совсем для нее не важным.

Люсиль натянула серые лайковые перчатки и, разглядывая их, поинтересовалась:

– Как вам такие, миссис Тилдхолм? Что-то меня смущают эти кнопки. А как там Густав? Что-нибудь о нем слышно? – Она повертела руками и сдернула перчатки: – Нет, все-таки слишком вычурно.

Люсиль ждала ответа, сердце ее колотилось.

– Да, верно, кнопок перебор… – сказала миссис Тилдхолм, глянув на перчатки. – Густав-то? – Она вздохнула и покачала головой: – Ох уж этот Густав! Умотал в Орегон, работает лесорубом в каком-то крупном хозяйстве. Говорит, заколачивает большие деньги, а я мечтаю, чтоб хоть на денек он приехал домой. – От нежданной мысли глаза ее вспыхнули: – Мисс Бимер, окажите неоценимую услугу, а? Густав очень вас уважал. Напишите ему, чтоб приехал нас проведать. Вдруг он вас послушает? Нынче молодежь сама себе голова. Родители им не указ, так, может, к учителю прислушаются? Напишете? Вот адрес.

На другой день Люсиль села за столик в своей комнате, взяла ручку, обмакнула перо в пузырек с чернилами и, чуть помешкав, написала:

Дорогой Густав,

Привет из Элмвуд-Спрингс. Я надеюсь, у тебя все хорошо. Твоя матушка говорит, ты работаешь лесорубом. Это замечательно, прямо как в романе Джека Лондона. У тебя ясная голова. Я не сомневаюсь, ты находишь время для чтения…

Она смяла листок и взяла новый.

Дорогой Густав,

Привет от давней знакомой. Твои родители по тебе сильно скучают, и потому…

Милый мой Густав,

Прими запоздалый привет от своей бывшей учительницы Люсиль Бимер…

Дорогой Густав,

С нашей последней встречи прошло много времени, но я часто и очень тепло тебя вспоминаю. Интересно, а ты…

Дорогой Густав,

Мне очень жаль, что наш последний разговор вышел таким огорчительным. Пожалуйста, пойми, что мое положение…

Люсиль отложила ручку Господи, что она делает? Густав не ребенок. Он взрослый мужчина. И не нуждается в указаниях – дескать, пора бы проведать матушку. У него новая захватывающая жизнь, он, наверное, даже не вспомнит, кто это ему пишет. Вот так вот запросто обращаться к бывшему ученику совершенно недопустимо. Скорее всего, его озадачит писанина глупой старой девы, когда-то его учившей. Он посмеется и покажет письмо приятелям.

Люсиль попыталась выразить свои чувства в словах, но, увидев их на бумаге, осознала всю безнадежность ситуации. У Густава своя жизнь. И с этим ничего не поделаешь, только выставишь себя полной дурой. Теперь она поняла, что жила с выдуманной мечтой: в один прекрасный день Густав вернется и скажет, что по-прежнему ее любит.

Тут постучали в дверь:

– Мисс Бимер, это Соня, экономка. Мусор не надо вынести?

– Да, минутку, входите. – Люсиль бросила последний скомканный листок в почти доверху полную плетеную корзинку и вручила ее уборщице: – Вот, пожалуйста.

Соня опростала корзинку в мусорный бак:

– Проверяете контрольные работы?

– Что? А, да.

– Понятно. Как говорится, учительской работе нет конца-краю. Детишки-то всё нарождаются, верно? Благослови вас Господь за ваши труды. На будущий год и мой малыш пойдет в школу.

– Да, я знаю, с нетерпением жду нашей встречи.

– Ну, до завтра. – Соня вышла в коридор, а Люсиль с пустой корзинкой в руках так и сидела за столом. Она смотрела в окно, но видела ожидавшую ее одинокую жизнь, которую заполнят только ученики.

Четвертое июля

1909

Как обычно, в этот день женщины готовили праздничный стол, а мужчины и мальчишки самозабвенно метали подковы. Вдруг из толпы игроков вознесся восхищенный рев. Катрина удивленно оглянулась. Дочка Ингрид, единственная девочка в игре, вновь сделала превосходный бросок.

В ее возрасте Катрина была совсем другая. Ингрид очень независимая. Поди знай, чем она займется в жизни. Американка в первом поколении, а мир меняется. Даже прошел слух, будто женщины получат право голоса, что Лордор горячо поддерживал.

– Если всякий забулдыга, пропивший мозги, голосовать может, почему нельзя женщинам? – говорил он.

Лордор радовался дочке, а вот сосед Генри Нотт огорчался, что в семье его одни девочки. Он частенько делился мечтой о наследнике, которому мог бы передать ферму.

Лордор тоже был бы рад передать дело сыну, но Тедди не пылал интересом к молочной ферме. Наверное, он пошел в мать, потому что увлекся выпечкой и мечтал когда-нибудь открыть собственную пекарню. Лордор ничуть не возражал. В Швеции именно мужчины лучшие пекари. Он даже купил сыну пекарский колпак. Лордор просто хотел счастья своим детям. Он понимал: коров или любишь, или нет.

Все эти годы ферма его процветала. Дела шли настолько хорошо, что Лордор еще увеличил стадо и построил четыре новых коровника. Он и сам не знал, в чем секрет его успеха. Может, в особой миссурийской земле или отменном кормовом клевере. Либо в породистых коровах. В любом случае все признавали, что у Лордора самые вкусные молоко и сыр. И он решил назвать свою ферму Сыроварня «Сладкий клевер».

Если Тедди не проявлял ни малейшего интереса к молочному бизнесу, этого не скажешь о его соседе, пятнадцатилетием Лидере Свенсене. Для него Лордор был кумиром. Многие считали Нордстрёма лучшим молочником штата, и Лидер хотел во всем походить на него.

Ларс Свенсен попросил своего лучшего друга взять Лидера под крыло и обучить основам молочного ремесла. Лордор охотно согласился. Лидера он любил – парнишка открытый, способный и трудолюбивый. И Лидер поселился у Нордстрёмов, о чем ни секунды не жалел. Он был рад бок о бок работать с Лордором. Была и другая причина для радости. Красивая девочка Ингрид.

Чикаго

Очередное письмо от Анны Ли таило весьма неожиданный сюрприз.

Дорогая Катрина,

У меня новость. Я познакомилась с мужчиной, которого зовут Карл Йоханссен. Этот огромный швед-молчун владеет зерновой фермой в Висконсине. В Чикаго столько шикарных парней, а меня угораздило втюриться именно в него, это ж надо? Можешь смеяться, если угодно. После всех моих высказываний о фермерах никто тебя не осудит.

Как бы то ни было, он сделал мне предложение, и я согласилась. В конце месяца твоя подруга переедет из большого города в Висконсин.

Орегон

На лесоповале в окрестностях Портленда высокий симпатичный мужчина двадцати пяти лет получил письмо от матери. Оно плутало около месяца, разыскивая адресата в лесных чащах.

Дорогой Густав,

Спасибо от меня и отца за последний денежный перевод. Ты так добр к своим стареньким родителям. Мы по тебе скучаем, сынок. Видел бы ты, как изменился наш город. Магазины занимают целый квартал, а еще поговаривают о строительстве масонской ложи и новой методистской церкви.

Нынче лето выдалось на славу. Мы купили еще одного теленка, чему несказанно рады. Старая ферма Линдквиста, о которой ты спрашивал, все еще не продана. Я довольна, что работа тебе нравится и дела идут хорошо. Здесь все о тебе спрашивают. Все наши родичи и даже твоя бывшая учительница мисс Бимер, которая тебе так нравилась, – при каждой нашей встрече непременно о тебе справится. Намедни Бёрди Свенсен сказала, что мисс Бимер собирается замуж, и я за нее очень рада. Она такая милая. Ходят слухи о постройке новой школы, но я буду грустить по старой. Приезжай поскорее. Мы с отцом не молодеем.

Р. S. Крышу мы починили.

Вечером один лесоруб спросил приятеля на соседней койке:

– Что это с Тилдхолмом? Все читает и перечитывает письмо.

Бёрди Свенсен не была сплетницей. Она просто получила неверную информацию. Слух пустил городской ювелир, у которого Глен Эрли приглядывал обручальные кольца. Позже Молли Бэллантайн все разъяснила:

– Нет, Люсиль не помолвлена. Я знаю точно, она отказала мистеру Эрли, причем дважды.

– Ай-ай-ай, – расстроилась Бёрди. – Я, значит, приняла желаемое за действительное.

В конечном счете мистер Эрли женился на своей семиюродной сестре Айрис Лавлесс; потом супруги переехали в Саммит-Фолс, Миссури, и стали унитарианскими священниками.

Миссис Тилдхолм и в голову не пришло послать вдогонку письмо с поправкой. Она не знала, что это важно.

Печальные дни

У Лордора Нордстрёма золотое сердце, говорили все, кто его знал. Дважды он чуть не лишился фермы, потому что выплачивал долги соседей, попавших в беду Однако врач вынес приговор: сердце это понемногу отказывает. Сраженная мыслью о возможной потере, Катрина ни на шаг не отходила от мужа. Сперва детям ничего не сказали, но Лордор все больше слабел и уже не мог работать. А потом вообще оказался прикован к постели.

Он понимал, что дни его сочтены, и хотел оставить семью в достатке. Ни Катрина, ни Тедди не управились бы с огромным хозяйством, а Ингрид мечтала о колледже. На семейном совете решили ферму продать.

Когда среди молочных фермеров прошел слух о продаже Сыроварни «Сладкий клевер», более чем щедрые предложения хлынули со всех сторон и даже издалека.

Юный Андер Свенсен, близкий семейству Нордстрёмов, наскреб что только смог (занял у отца, взял банковскую ссуду) и тоже вступил в торг. Он понимал, что его предложение сильно уступает прочим, но выше головы не прыгнешь.

День за днем Лордор выслушивал планы по управлению фермой. Состязатели подробнейше рассказывали о новых методах увеличения надоя от каждой коровы.

Однажды утром Лордор позвал Тедди, возившегося в кухне:

– Сынок, сгоняй на ферму и привези сюда Андера.

– Ладно.

Тедди верхом поехал к коровникам, отыскал Андера и передал приказ немедленно явиться к отцу. Андер оставил дела, но спросил, чем вызвана такая срочность.

– Не знаю, – сказал Тедди.

Вскоре Андер, как был в заляпанных резиновых сапогах, вошел в дом. Сдернул шляпу и постучал в спальню Лордора.

– Входи и закрой дверь.

– Хорошо, сэр.

Андер прошел к стулу возле кровати. Он отметил сильную бледность своего наставника.

Лордор подтянулся и сел.

– Знаешь, вот смотрю я на другие фермы и ничего хорошего не вижу. Так вести дела негоже.

– Верно, сэр, – кивнул Андер.

– Моим коровам нужен заботливый уход.

– Да, сэр.

Лордор посмотрел на юношу:

– Вот почему я решил продать ферму тебе.

– Что? – опешил Андер. – Но, мистер Нордстрём…

– Никаких споров. – Лордор вскинул руку. – Ты единственный, кому я могу ее доверить спокойно. И ты это заслужил.

– Как же так, мистер Норд стрём… вы всему меня обучили…

– Вот и прекрасно. Только я хочу, чтобы ты кое-что обещал… Это останется между нами, понятно?

– Что, сэр?

– Обещай, что ферма и коровы всегда будут принадлежать нашим семьям. Ты не продашь их никому чужому. Обещаешь?

– Да.

– Когда-нибудь ты это запишешь в своем завещании… чтобы все так и было даже после твоей кончины, согласен?

– Жизнью своей клянусь, сэр, – торжественно ответил Андер.

Лордор улыбнулся и откинулся на подушку.

– Вот и хорошо. Теперь извести других.

Домашние обрадовались решению Лордора. Свенсены были их лучшие друзья, а с Лидером они почти сроднились.

Когда новость облетела город, жители вздохнули облегченно. Всем была невыносима мысль, что фермой Лордора завладеет чужак. Ведь сколько сил и труда в нее вложено, чтоб она обрела свой нынешний вид. За все эти годы Сыроварня «Сладкий клевер» стала частью каждого горожанина.

Пожалуй, это лишь правомерно, что через две недели Лордор Нордстрём первым упокоился на «Тихих лугах». Согласно давней планировке, его похоронили в центре кладбища под раскидистым дубом.

Перемена адреса

Родные тосковали по Лордору, а город будто осиротел, лишившись своего первого мэра. В иных общинах назначили бы новые выборы. Но жители Элмвуд-Спрингс единодушно решили избежать мороки. Они просто известили Тедди, которому недавно исполнилось двадцать, он – их новый мэр. Все уже привыкли говорить «мэр Нордстрём» и не хотели переучиваться. Народ тяжело переживал утрату. Все были на похоронах, но все еще не верили, что Лордора больше нет. И отчасти в том были правы.

Вскоре после похорон произошло нечто странное. Лордор Нордстрём пробудился. Он вполне сознавал, кто он такой. Мог думать и вспоминать. Видел синее небо в облаках и слышал птичье пение. Кроме того, он чувствовал необычайную легкость и дышал свободно. И все вокруг дышало свежестью. Земля, трава, цветы. В душе царили покой и умиротворение.

Где это он? В раю? Он мертвый или живой? Лордор поднял взгляд и, увидев над собой старый дуб, понял, где он сейчас. В собственной могиле на кладбище «Тихие луга». Он умер, спору нет. Однако не сгинул.

Какой приятный сюрприз. Скажи кто об этом, он бы в жизнь не поверил, но вот – извольте. Он понятия не имел, как и почему это произошло. Но еще никогда ему не было так хорошо. Лордор глубоко вздохнул и вновь погрузился в долгую освежающую дрему.

После кончины наставника Андер просил его семью не покидать ферму Но Катрина и дети решили на деньги, вырученные от продажи хозяйства, купить дом в городе. У Катрины ухудшалось зрение, да и потом, без Лордора все было не так. Родным его ужасно не хватало. Особенно Катрине. На ферме все о нем напоминало. Казалось, наступит вечер и он войдет в дом, вернувшись с работы. Но он не входил, и тогда пронзало болью. Потеря мужа и подступающая слепота подтолкнули Катрину написать письмо:

Родная моя Ингрид,

Если со мной что случится, пусть этот платок станет твоим. Мне он достался от твоей бабушки и теперь переходит к тебе, так что береги его. Сохранилось так мало вещиц с прежней родины. Я надеюсь, когда-нибудь ты побываешь там, где я выросла.

Мамины рецепты я оставляю Тедди. Ты, наверное, не против? Как говорил папа, выпечку или любишь, или нет. А Тедди ее любит.

Ты же знаешь, что папа тобой очень гордился. И я горжусь. Ты моя американочка. Еще здесь одежки, которые Бёрди Свенсен связала для вас маленьких. Они мне очень дороги, я так и не смогла их выбросить.

Закончив письмо, Катрина приготовила сверток и убрала его в надежное место.

Освоившись на «Тихих лугах», Лордор преисполнился небывалым довольством собой. Из его новой обители вид открывался чудесный. Он и впрямь выбрал прекрасное место, и теперь ему не терпелось, чтобы другие, составив ему компанию, разделили его мнение. Конечно, он старше Катрины, какое-то время придется подождать, и пока он один наслаждался далеким мычанием коров на пастбище, петушиным криком, тихим рокотом тракторов на полях и воскресным перезвоном церковных колоколов. Родные звуки.

Оказалось, это очень приятно – избавиться от беспокойства за ферму и все свое время посвящать отдыху и размышлениям. Лордор ничуть не страдал от одиночества. По праздникам он принимал множество гостей. Радовался приходам Катрины с детьми, ахал, как выросла Ингрид. Поначалу Лордор пытался с ними поговорить, но понял, что они его не слышат. К счастью, он-то их слышал и потому всегда был в курсе интересных событий. Было приятно узнать, что люди его не забыли.

Вот на прошлой неделе заглянул Андер Свенсен, сел у могилы и поведал о своих нововведениях на ферме, выразив надежду, что наставник их одобрил бы. Лордор одобрил. Андер – толковый парень.

Жизнь продолжается

1915

Элмвуд-Спрингс все больше расцветал. Два грека, братья Морган, открыли настоящий универмаг, торговавший новинками мужской и женской моды. Олаф, брат Катрины, получил место в обувном отделе.

Отдавая дань современности, старый театрик переоборудовали в кинозал. Наняли киномеханика, привезли пианино, и Бёрди Свенсен, игравшая на церковном органе, взяла на себя роль тапера. Ее музыкальное сопровождение усиливало впечатление от любовных сцен и эпизодов погони в немых фильмах.

Кино открыло новый мир фантазии. Вскоре все девочки хотели быть как Мэри Пикфорд или женщина-вамп Теда Бара. После того как в город привезли «Опасные похождения Полины» с Перл Уайт в главной роли, Ингрид Нордстрём упросила мать купить ей бриджи и сапоги, как у героини фильма.

Парни, очарованные приключениями звезды немого кино Тома Микса, разъезжали на отцовых мулах, воображая, что и они, как «король ковбоев» на чудо-коне по кличке Тони, в округе выискивают злодеев.

Потом первый восторг перед синематографом угас и все вернулось в свою колею. Ребятишки учились, народ женился, младенцы рождались.

Элнер Нотт и Беатрис Олсен, племянница Катрины, пошли в первый класс. Старшая дочь Ноттов Элнер, веселая, для своих лет крупная девочка, отличалась добрым нравом. В первый учебный день она пришла в мешковатом домотканом платье, в руках у нее была огромная оловянная коробка с завтраком.

Маленькую изящную Беатрис нарядили в новенькое готовое платье с кружевным воротничком и белые кожаные башмаки на кнопках. Олаф отвел ее в школу и из рук в руки передал мисс Бимер. Но Беатрис, впервые оказавшись в незнакомой обстановке, пугалась и нервничала.

В большую перемену она села на скамью в сторонке и заплакала. Ей хотелось домой. Элнер заметила одинокую девочку и, прихватив свою оловянную коробку, подсела к ней.

– Если не выдашь, я открою тебе секрет, и он будет нашим, – помолчав, сказала она. – Только сначала перестань реветь.

– Какой секрет? – сквозь слезы спросила Беатрис.

– Обещай, что не проболтаешься.

Беатрис шмыгнула носом и кивнула:

– Обещаю.

Элнер медленно подняла крышку с просверленными дырочками:

– Гляди.

Вытянув шею, Беатрис заглянула в коробку. Там была синяя мисочка, в которой сидел пушистый желтый утенок.

– Его зовут Пит, – сказала Элнер. – Если хочешь, можешь его погладить.

Беатрис провела пальцем по пуховой головке:

– Ой, какой милый!

– У нас дома полно утят и цыплят. Еще есть крольчата.

– Правда?

– Ага. Хочешь печенье? Там пять штук под салфеткой. Я немка, а немцы едят много. – Элнер протянула бисквит: – На, угощайся. У меня есть и джем.

Они съели все бисквиты, потом снова погладили утенка.

– А я умею делать кувырок, – сказала Элнер. – Хочешь, покажу?

– Хочу.

Элнер кувыркнулась, отчего платье ее задралось, выставив на обозрение белые панталоны. Беатрис засмеялась.

Она уже ничего не боялась, когда по колокольчику мисс Бимер вернулась в класс. Девочки сами еще не знали, что отныне навсегда стали подругами.

Вроде бы все шло своим чередом, однако весной 1916-го мужчины Элмвуд-Спрингс почуяли неладное, хоть толком не поняли, в чем дело. Жены как-то странно на них поглядывали. И часто перешептывались.

Вскоре средь бела дня женщины стали устраивать секретные встречи в задней комнате аптеки. Собравшись, они запирали дверь, а жена аптекаря Хэтти Смит вставала на входе часовым. Когда муж ее Роберт деликатно осведомился, что там происходит, Хэтти коротко ответила:

– Тебя не касается.

Мужчинам было невдомек, что в аптеке собирается новое отделение Суфражистского клуба.

Бёрди Свенсен, подписчица журнала «Миссурийская женщина», распространила среди подруг статью о женском избирательном праве. В мире шла борьба, и Элмвуд-Спрингс, хоть был невелик, не желал оставаться в стороне.

Бёрди переписывалась с президентом Ассоциации суфражисток в Сент-Луисе, которая уведомила, что в июне произойдет нечто очень важное. Она также предупредила о возможной опасности, но женщины Элмвуд-Спрингс единодушно решили встать плечом к плечу, когда будет брошен клич. Пусть их немного, они твердо намерены занять свое место в истории, невзирая на любые последствия.

Через какое-то время мужья, вернувшись с работы, вдруг видели, что жены их затворились в комнатах для рукоделия и трудятся над чем-то неведомым. Они не знали и знать не желали, чем заняты их супруги, их волновало, что на столе нет ужина. Например, Генри Нотт был крайне раздосадован тем, что ровно в шесть вечера не получал лапшу с подливкой и шницель.

14 июня 1916 года в Колизее Сент-Луиса, крупнейшем в стране зале заседаний, открывался Общенациональный съезд Демократической партии. В городе царило праздничное настроение, все дома были украшены красными, белыми и синими стягами. Делегаты съехались со всей страны.

Когда утром они высыпали из гостиниц и по центру Локуст-стрит зашагали к залу собраний, их ждал большой сюрприз: по обеим сторонам улицы стояли сотни молодых и старых женщин в длинных белых платьях, у каждой в руках желтая парасоль, через плечо ярко-желтая лента с надписью ПРАВО ГОЛОСА ЖЕНЩИНАМ. Строй женщин со всех концов страны, растянувшийся насколько хватало глаз, был неподвижной и безмолвной демонстрацией солидарности.

Что и говорить, зрелище впечатляло. Делегаты шли под взглядами женщин, так похожих на их жен и матерей. Некоторые покачнулись в своей позиции по вопросу женского избирательного права. И этого удалось добиться без единого слова.

Двенадцать жительниц Элмвуд-Спрингс в длинных белых платьях, наискось перехваченных желтыми лентами, вместе с женщинами со всего света гордо стояли на Голден-лейн, держа в руках самодельные желтые зонтики.

Там были Бёрди Свенсен, Нэнси Нотт и ее дочка Элнер. Вместе с Ингрид там стояла полуслепая Катрина Нордстрём, которую приходилось вести под руки. Они знали, что Лордор ими гордился бы.

Несмотря на благородную цель приезда, эти женщины не собирались отказывать себе в удовольствиях Сент-Луиса. После демонстрации все вместе они пошли в кино, где посмотрели «Водоворот жизни» с Айрин и Верноном Касл. Прическа Айрин их просто сразила. На другой день в гостиничной парикмахерской шесть представительниц Элмвуд-Спрингс сделали себе стрижку «боб». Первой постриглась Нэнси Нотт, за ней Ингрид, а следом – семидесятидвухлетняя матушка Лили Тилдхолм, заявившая, что смерть как хочет обучиться танцу «индюшачий шаг».

Увидав женину стрижку, Генри Нотт едва не окочурился:

– Мамочка, где твой пучок?

– С пучками мы распрощались в Сент-Луисе. А что?

По взгляду жены Генри понял, что тему лучше не развивать.

– Просто спросил.

На другой день в парикмахерской он поделился с приятелями:

– Мы обречены, ребята. Бабы наши взбесились, словно телки в пургу. Поди знай, что они еще удумают. А у меня их четыре штуки. Не исключено, что ради золотых зубов сонного меня прирежут.

Конечно, никаких золотых зубов у него не было. Просто он любил слегка приукрасить.

Воссоединение

В декабре 1916-го Катрину Нордстрём, уже ослепшую совершенно, унесла скоротечная чахотка; похоронили ее рядом с мужем.

Катрина открыла глаза, когда над ухом раздался голос мужа:

– Катрина, ты меня слышишь?

– Ты мне снишься, Лордор?

– Нет, милая. Вот он я.

Долгожданное счастливое воссоединение свершилось.

– Ой, прямо не верится! – выдохнула Катрина. – Какая прелесть вокруг!.. Я снова вижу… изумительное небо, облака, звезды… Я даже не припомню такой красоты…

– Ну что, хорошее место я выбрал?

– О да.

– До чего же я рад, что мы снова вместе!

– Я тоже.

– Я скучаю по детям, но знаешь, о чем я просто истосковался?

– Нет. О чем?

– О наших беседах. Слушал бы тебя бесконечно.

Чудный миг. Они вдвоем и вновь безмерно счастливы. И тут вдруг чей-то голос произнес:

– Здорово, робятки!

– Это еще кто? – вскинулся Лордор.

– Покойник Эвандер Дж. Чапмэн, – ответил скрипучий мужской голос.

– Где вы?

– Да эвон, слева от вас.

– Господи боже мой! Давно вы здесь?

– С июня 1854-го. Как оно, давно?

– Изрядно. А чего вы раныне-то молчали?

– Так оно вишь ты как, мистер, вы ничего не говорили, ну и я помалкивал. По правде, я и не ведал, что могу говорить, покеда не услыхал, как вы здоровкаетесь с вашей хозяйкой, – сказал незнакомец и вежливо добавил: – Мое почтение, мэм.

– Здравствуйте, мистер Чапмэн, – ответила Катрина. – Меня зовут Катрина Нордстрём, а это мой муж Лордор.

– Наше вам, мистер Нордстрём. Польщен знакомством.

– Здравствуйте.

– Так вот, сэр, в 54-м охотился я тут на бобра и ондатру, да напоролся на индейца. С той поры я здеся и оченно рад обчеству. А вы как сюда попали? Меня-то стрела проткнула, прям вот скрозь печенку прошла.

– Ох, какой ужас, мистер Чапмэн! – посочувствовала Катрина.

– Да уж, мэм. Индеец тот подкрался, стрельнул и был таков, а нашел меня мой напарник, старый канадец из Квебека. Лежу я подстреленный да оскальпированный, глянул он на меня и грит: ты давай, мол, помирай с концами, а я через день-другой вернуся и тебя похороню. И ушел. Ох и костерил же я его! Струсил, сволочь, бросил меня на растерзание грифам. Не зря я ему не доверял, пьяни подзаборной. Но старый энтот канадец выказал себя истинным христианином и оченно мне услужил. Слово сдержал – вернулся и честь честью похоронил меня на энтом холме, даже какие-то слова сказал. Он был французский канадец, так что я ничего не понял… Наверное, просил не серчать на него.