Онлайн чтение книги Охота к перемене мест
31

Самолет шел на посадку. Уже виднелись не только телеграфные столбы, но и резкие косые тени их, отброшенные на снег. Еще минута, и он различил лыжный след; кто-то пропетлял по поляне, как заяц.

Для него праздник начался до того, как он увидел Нонну среди встречающих, в минуту, когда стюардесса оповестила по радио:

— Наш самолет произвел посадку в Свердловском аэропорту. Температура воздуха...

Температура воздуха его мало интересовала. Не все ли равно — сколько градусов мороза или тепла? Главное — дышать одним воздухом с Нонной!

Маркаров отработал на ангарском льду уйму лишних смен, чтобы выкроить этот волшебный отпуск. Одна пересадка, какие-то пять летных часов, и он — в Свердловске, на улице 8 Марта, неподалеку от театра.

Решили: поскольку он будет в Свердловске две недели — прожить все дни безотлучно друг от друга. Каждый час, минуту выкраивать!

После завтрака, приправленного поцелуями и шутками, он провожал ее в театр, а сам отправлялся в библиотеку и ждал, когда окончится репетиция. Он штудировал работы Ленина о русских переселенцах в Сибирь, коротал в читальном зале время с Цицероном, Монтенем, Гегелем.

Нонна заходила за ним в библиотеку после репетиции. Он встречал ее счастливый. Но когда она однажды сильно запоздала, не заметил опоздания.

Обрадованный ее появлением, он при этом оставался под властью только что прочитанных страниц, был озарен чьим-то глубокомыслием и, может быть, самую малость даже раздосадован тем, что вынужденно отрывается от книги, так увлечен был общением с мудрым собеседником.

Она не обижалась — Нонне нравилась его одержимость.

Ранним вечером (ей надо загримироваться, нарядиться) он вновь провожал Нонну до служебного входа в театр.

Много говорили о последней премьере в их театре. Пьеса на производственную тему, а художник спектакля такой махровый реалист, что дальше некуда. С помощью мощных прожекторов и цветных стекол на сцене изображалась мартеновская печь. Она ослепляла не только актеров, но и зрителей, неосмотрительно купивших билеты в первые ряды партера; им бы вместе с биноклями брать напрокат у гардеробщицы синие очки и надевать их с актерами заодно.

Во многих современных пьесах действующие лица аккуратно разделены на положительных и отрицательных.

Имеет ли вообще право на сценическую жизнь пьеса, которую зрителям не захочется посмотреть во второй раз? Нет глубинного постижения характеров, нет психологических загадок, зрителю нечего разгадывать. А пьеса должна быть умнее актера, даже умного актера.

— Я бы написал рецензию на сегодняшний спектакль, если бы умел, — сказал Мартик с сожалением. — Но рецензию, скорее всего, не напечатали бы...

— Станиславский, — напомнила Нонна, — рекомендовал даже в негодяе искать и находить что-то хорошее, в положительном герое — что-то нехорошее. Недостатки — не что иное, как продолжение наших достоинств.

Мартик любит Шукшина, тот не делил своих героев на сорта и этим часто ставил критику в тупик. Егор Прокудин из «Калины красной» — положительный или отрицательный? Не потому ли фильм с трудом добрался до экрана? Многие критики напоминают Мартику их Михеича, который тоже делит всех человеков на две категории: люди со знаком плюс и люди со знаком минус. Это только в сказках разграничено добро и зло, а все страхи и ужасы заканчиваются счастливым концом.

Еще критики рассортировали сценических персонажей на героев активного социального действия и на тех, кто не кует ничего железного, а больше размышляет. Если герой варит сталь на сцене или в романе, он — герой активный, а если мучительно решает для себя вопросы морали, совести, чести — он пассивный и получает от критиков шишки и синяки.

— Герой без единого изъяна, без теней, — пожимал могучими плечами Мартик, когда они возвращались из театра. — А не ослепит ли зрителя такой яркий источник света? В хирургии при операциях пользуются бестеневой лампой — пинцеты, скальпели и перчатки хирурга лишаются теней. Но к чему искусственно подсвечивать живые лица современников? — не горячась продолжал он философствовать. — Мало отметки «положительный», критика ратовала еще за идеального героя, у которого нимб вокруг головы, а вместо сердца — знак качества. Гегель же утверждает, что мир — это гармония гармонии и дисгармонии, то есть закономерность более сложного порядка, в которую входит беспорядок. И драматург, и режиссер, и ваш брат актер должны понимать, что закономерность и случайность не противоречат, а дополняют друг друга.

Несколько дней она пропускала репетиции, режиссер прогонял сцены, в которых Нонна не была занята, и Мартик провожал ее на киностудию. Ее пригласили на эпизодическую роль в фильме.

Нонна дала почитать сценарий Мартику.

— Фильм мог бы стать намного лучше, если бы сценарист понимал, что произведение искусства нельзя строить на одних закономерностях, они убивают художество.

Нонна очень привязана к кинематографу — заразительно, всемогуще его искусство. Театральному актеру полезно проверить себя перед кинокамерой. Наигрыш, ходульность, нажим, приблизительность чувства — все отпечатывается на пленке. Начинаешь играть мягче, памятуя о том, что на белом полотне или на экране телевизора зритель видит каждую слезинку, каждую морщинку...

А сцена, сцена сохраняет свою первозданную прелесть.

— Я не очень-то люблю слово «играть», — сказала Нонна. — Играть можно в подкидного дурака, на бегах, в футбол, в бездумное до отвращения спортлото. А на сцене нужно и приходится жить.

Сцена рождает непосредственное общение актера со зрителем, чаще вызывает слезы, согласный смех, а иногда и всеобщее потрясение.

В каждом спектакле Нонна ищет и находит новые интонации, начинает самовольничать. После училища она произносила слова, точно следуя знакам препинания, так, как они читаются глазами,, транслировала авторский текст. А нынче она иногда запинается не там, где стоит точка с запятой, а невпопад, как бы подбирая слова, мучительно исповедуясь перед партнером или перед самой собой.

Много вечеров он любовался Нонной из зрительного зала, ждал в полутемном вестибюле, уже опустевшем (пока снимет грим и переоденется), провожал ее домой, или, как она однажды сказала, «к нам домой».

— Сегодня в библиотеке я вспомнил твою кокетливую оговорку «почти», — сказал он как-то. — Заглянул в словарь русского языка. Словарь это слово объясняет: «Так, что немного не достает до чего-либо».

— После такого открытия в языкознании я тебя люблю без всяких оговорок.

Доверчиво-откровенно ее сердце, бесхитростно-откровенно ее тело. Может, эта откровенность порождена сознанием, что она хороша собой, у нее девичья фигура, тренированная занятиями гимнастикой, у нее совсем девичья грудь, она не любит лифчиков, а на сцене не боится смелого декольте и оголенной спины.

Он помнит утро — волосы упали ей на лицо. Она не торопилась вставать и продекламировала чьи-то полузабытые стихи:

Но разве оно тихое, их согласное, взаимное, обоюдное время? И разве это время плетется неведомой им обоим походкой?

Время мчится безоглядно, и они, со дня его прилета, вели отсчет быстротечным дням и ночам, приближающим их к разлуке.

Он помнит утро: Нонна обмолвилась, что они с мужем живут в разных городах и после ее возвращения из Приангарска не виделись. Она сказала, что разочаровалась в человеке, который когда-то смог очаровать ее, восемнадцатилетнюю. И трагедия в том, что этот человек — отец ее трехлетней Дунечки.

— В каждом разочаровании есть и нечто позитивное, — ответил он. — Чем скорее мы разочаруемся в плохом человеке, тем лучше — короче будет наше заблуждение, скорее прояснится истина.

— Для меня истина, что мы с тобой рождены друг для друга.

— Раньше так говорили в чувствительных пьесах. Теперь про нас с тобой сказали бы — оптимальный вариант.

Он спешил перевести разговор в шутку, не хотел, чтобы она перед ним в чем-то исповедовалась, не испытывал любопытства к подробностям ее прежней жизни.

Избегал такого разговора и потому, что почувствовал бы обязанным распространяться о себе вчерашнем и позавчерашнем. Так ли важно все это знать Нонне, даже если до встречи с нею он был в чем-то другим человеком?

Он ни о чем не спрашивал, и Нонна сказала в раздумье:

— Я ему зла не желаю. Но он оказался не тем, за кого я его когда-то приняла. Совсем другой человек. Вот ваш Гена Погодаев любит аналогии с животным миром. Ну, как тебе объяснить? Петух, который пахнет рыбой. Теперь цыплят в каких-то птицесовхозах откармливают рыбной мукой. А кончится тем, что у кур и петухов начнет расти чешуя вместо перьев...

— Уха из петуха, — усмехнулся он. — Имей в виду — я тоже часто начинаю петушиться, особенно когда кукарекаю — спорю. Хотя и не такой драчливый, как Садырин. Кстати сказать, молодые петушки из инкубатора — самые задиристые...

Нонна помнит утро, когда, вопреки своему обыкновению, затеяла длинный разговор о человеке, давно уже нелюбимом, старалась уверить Мартика, что он лучше того, бывшего.

Когда-то Варежка в минуту бабьей откровенности призналась ей в своей внезапной исповеди Шестакову, и Нонна отчитала ее. Зачем Варежке выставлять своего бывшего муженька в неприглядном свете? Это и неблагородно, и глупо, и в чем-то даже унизительно. Будто Варежка хотела оправдаться перед Шестаковым. Рассказывая про себя все, поступаешь себе же в ущерб, потому что самообвинениям всегда охотнее верят, чем самооправданиям.

А в это памятное утро Нонна пренебрегла своими же советами Варежке.

Она почувствовала, Мартик был доволен, что рассказ остался без продолжения. Нонна замолчала, но воспоминания будоражили ее. Она жалела, что не удержалась от обмена обидными словами, когда они с мужем рассорились и пути их разошлись навсегда. Он солгал ей, а когда ложь обнаружилась, не признался, начал нагромождать на первую ложь другие лжи, маленькие и совсем крошечные. И это повысило температуру взрыва, не знает, как сказать правильнее — температуру или давление взрыва, она всегда боялась взрывчатых веществ. «Ты погорячилась, — пытался он помириться. — Нашему брату нужно уметь иногда прощать, когда он уезжает на гастроли». — «Но нельзя чувствовать себя гастролером дома».

Он хорошо знал поэзию, не чурался русских декадентов. А мне бы только любви немножечко, да десятка два папирос...

Что значит «немножечко любви»? Уместна ли такая мера? Выкурил пачку и забыл свою Дульсинею, Татьяну, Лауру, Лейлу или Джульетту.

Честнее тогда сказать — увлечение, интрижка, адюльтер, шуры-муры. А маленькая любовь, которой так боялся Маяковский, может задохнуться в прокуренном воздухе быстрее, чем порхающий кавалер выкурит свои два десятка папирос.

— Никогда даже не прослезилась в его присутствии, — сказала она, резко повернувшись к Мартику, — никогда не унизилась до истерики. Все копила, копила сдержанность, а разрядилась только в этом сезоне, — Нонна рассмеялась. — В спектакле «Достигаев и другие» послушница Таисия закатила на сцене такую истерику, с такой яростью моя Таисия, прозревшая от слепой веры, набросилась на игуменью, что партнерша не на шутку перепугалась... После того как я неуместно прокудахтала на семейные темы, а затем расхвасталась, уместно спросить себя — почему до сих пор не развелась? Мне старый, выцветший штамп в паспорте не мешал нисколько, я замуж не собиралась выпрыгивать, по крайней мере до того, как познакомилась с тобой, — она смущенно засмеялась своему полусогласию. — Ну, а ему так даже удобнее. Бабы не столь энергично будут пытаться заарканить его, женить на себе. Все-таки он худрук театра — провинциального, плохонького, но худрук...

Он помнит утро, когда она крепко спала на его плече, обеими руками держась за его руку — якорь надежды.

— А я не сразу научилась тосковать по тебе, — призналась она, едва проснувшись.

— Разве этому учатся?

— Учиться этому сознательно, конечно, бессмысленно. Но если один человек все больше скучает без другого, значит, другой все больше нужен тому одному, этого другого все больше недостает. И этот один человек — не кто иной, как я... А ты догадайся — кто другой?..

— Другой за это время пришел к согласию с восточным мудрецом, который считает, что одиночество подобает только богу.

— А сможет ли твой восточный мудрец объяснить, почему бог заставляет страдать от одиночества столько людей?