Онлайн чтение книги Тысяча и одна ночь One Thousand and One Nights
Сказка об Абу-ль-Хасане из Омана (ночи 946—952)

Рассказывают также, что халиф Харунар-Рашид однажды ночью сильно мучился бессонницей. Он позвал Масрура и, когда тот явился, сказал ему: «Приведи ко мне скорее Джафара!» И Масрур пошёл и привёл его, и когда Джафар остановился перед халифом, тот сказал: «О Джафар, на меня напала сегодня ночью бессонница и прогнала от меня сон, и я не знаю, как избавиться от неё». – «О повелитель правоверных, – сказал Джафар, – мудрецы говорят: „Взгляд в зеркало, посещение бани и слушание пения прекращают заботы и размышления“. – „Джафар, – сказал халиф, – я все это делал, но ничто не помогает, и я клянусь моими пречистыми дедами, если ты не найдёшь способ прогнать от меня бессонницу, я отрублю тебе голову“. – „О повелитель правоверных, – сказал Джафар, – сделаешь ли ты то, что я тебе посоветую?“ – „А что ты мне посоветуешь?“ – спросил халиф. И Джафар сказал: „Сядем в лодку и спустимся на ней по реке Тигру, вместе с течением воды, до местности, называемой Карн-ас-Сарат, – может быть, мы услышим то, чего не слыхали, или увидим то, чего не видали, ибо сказано: „Рассеется забота от одного из трех дел: пусть увидит человек то, чего не видал, или услышит то, чего не слыхал, или вступит на землю, на которую не вступал“. – «Может быть, это будет причиной прекращения твоей тревоги, о повелитель правоверных“.

И тогда ар-Рашид встал со своего места и пошёл вместе с Джафаром, его братом альФадлом, Исхаком собутыльником, Абу-Новасом и Абу-Дулафом[659]Абу-Новас – знаменитый порт VIII века. Абу-Дулафаль-Иджли – полководец, умерший, вероятно, в 942 году. и Масруром меченосцем…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Девятьсот сорок шестая ночь

Когда же настала девятьсот сорок седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф встал со своего места и пошёл вместе с Джафаром и остальными людьми. И они вошли в комнату одежд, и все оделись в платья купцов, и, направившись к Тигру, сели в лодку, украшенную золотом, и спустились по течению реки, пока не достигли того места, куда направлялись. И они услышали голос девушки, певшей под лютню и произносившей такие стихи:

И халиф, услышав этот голос, воскликнул: «О Джафар, как прекрасен этот голос!» И Джафар отвечал: «О владыка наш, не касалось моего слуха ничего приятнее и лучше этого пения, но только, о господин мой, слушать из-за стены, значит слушать наполовину, каково же будет слушать из-за занавески?» – «Пойдём, о Джафар, – сказал халиф. – Явимся, непрошеные, к хозяину этого дома, и, может быть, мы увидим певицу воочию». – «Слушаю и повинуюсь!» – сказал Джафар. И они вылезли из лодки и попросили позволения войти, и вдруг к ним вышел юноша, красивый на вид, с нежными словами и красноречивым языком, и сказал: «Приют и уют, о господа, оказывающие мне милость! Входите, ширина вам и простор!» И они вошли (а юноша шёл перед ними) и увидели дом, выходящий на четыре стороны, и потолки в нем были позолоченные, а стены были разрисованы лазурью. В доме был портик, под которым стояла красивая скамья, а на ней сидели сто невольниц, подобных лунам. И юноша закричал на них, и они сошли с сидений, а затем хозяин дома обернулся к Джафару и сказал: «О господин, я не отличаю среди вас высокого от высшего. Во имя Аллаха! Пусть пожалует тот из вас, кто всех выше, на почётное место, а товарищи его пусть садятся, каждый по чину». И все сели на своё место, а Масрур стоял перед ними, прислуживая, и хозяин дома сказал: «О гости, с вашего позволения – не принести ли вам чего-нибудь съестного?» И ему ответили: «Хорошо!» И тогда он велел невольницам принести еду, и пришли четыре невольницы с перетянутым станом, неся перед собой стол, на котором были диковинные кушанья из того, что ходит, летает и плавает в морях, – ката, перепёлки, цыплята и голуби, и по краям скатерти были написаны подходящие к месту стихи. И пришедшие поели вдоволь и вымыли руки, и юноша сказал: «О господа мои, если у вас есть нужда, скажите нам о ней, чтобы мы почтили себя её исполнением». И пришедшие ответили: «Хорошо! Мы пришли в твоё жилище только из-за голоса, который услыхали за стеной твоего дома, и хотим услышать его и узнать его обладательницу, и, если ты решишь пожаловать нам это, это будет от твоих благородных качеств, а потом мы вернёмся туда, откуда пришли». – «Добро вам пожаловать!» – сказал юноша. А затем он обернулся к одной чёрной невольнице и сказал ей: «Приведи твою госпожу такую-то». И невольница ушла, и пришла, неся скамеечку, и поставила её, и ушла вторично, и вернулась с девушкой, подобной луне в её полноте, и девушка села на скамеечку, а затем чёрная невольница подала ей атласный чехол, и девушка вынула из него лютню, украшенную драгоценными камнями и яхонтами, а колки её были из золота…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Девятьсот сорок восьмая ночь

Когда же настала девятьсот сорок восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка, когда пришла, села на скамеечку и вынула лютню из чехла, и вдруг оказалось, что она украшена драгоценными камнями и яхонтами, а колки её – из золота. И девушка подтянула струны лютни, и она была такова, как сказал о ней и о лютне её поэт:

И затем она прижала лютню к груди и склонилась над ней, как мать склоняется над ребёнком, и прошлась по её струнам, которые жалостно вскрикнули, как кричит ребёнок, зовя мать. А потом она ударила по струнам и произнесла такие стихи:

А окончив свои стихи, девушка заплакала сильным плачем, и все, кто был в доме, закричали, плача, так что едва не погибли, и не было среди них никого, кто бы не исчез из мира, не разорвал бы своих одежд и не бил бы себя по лицу из-за красоты её пения. И ар-Рашид сказал: «Поистине, пение этой девушки указывает на то, что она влюблённая-разлучённая». И её господин ответил: «Она потеряла мать и отца». И ар-Рашид воскликнул: «Это не плач того, кто потерял отца и мать, это тоска того, кто лишился любимого». И ар-Рашид пришёл в восторг и сказал Исхаку: «Клянусь Аллахом, я не видел ей подобной!» И Исхак молвил: «О господин мой, я дивлюсь на неё крайним удивлением и не владею своей душой от восторга».

А ар-Рашид при всем этом смотрел на хозяина дома и вглядывался в его прелести и изящество его черт. И он увидел у него на лице следы желтизны, и обратился к нему, и сказал: «О юноша!» И юноша ответил: «Я здесь, о господин». И ар-Рашид спросил его: «Знаешь ли ты, кто мы?» – «Нет», – отвечал юноша. И Джафар сказал: «Хочешь ли ты, чтобы мы сказали тебе, как имя каждого из нас?» – «Да», – отвечал юноша. И Джафар молвил: «Это повелитель правоверных и сын дяди господина посланных», – и назвал ему имена остальных пришедших. А после этого ар-Рашид сказал: «Хочу, чтобы ты рассказал мне про желтизну, которая у тебя на лице, приобретённая ли она, или коренная, со времени рождения?» – «О повелитель правоверных, – сказал юноша, – мой рассказ удивителен, и дело моё диковинно, и если бы написать его иглами в уголках глаза, он бы был назиданием для поучающихся».

«Осведоми меня о нем, – сказал халиф. – Может быть, твоё исцеление придёт через мои руки». – «О повелитель правоверных, предоставь мне твой слух и освободи для меня твоё внимание», – молвил юноша. И ар-Рашид воскликнул: «Подавай твой рассказ, – ты внушил мне желание его послушать!»

И тогда юноша сказал: «Знай, о повелитель правоверных, что я человек из купцов, торгующих в море, и род мой из города Омана. Мой отец был купцом с большими деньгами, и было у него тридцать кораблей, которые работали в море, и плата за них каждый год составляла тридцать тысяч динаров. А он был человек благородный и научил меня письму и всему, что нужно человеку. И когда пришла к нему кончина, он позвал меня и заповедал мне то, что обычно, и затем Аллах великий взял его к своему милосердию (да оставит Аллах в живых повелителя правоверных!). А у моего отца были товарищи, которые торговали на его деньги и ездили по морю. И в какой-то день случилось, что я сидел в моем жилище, вместе с несколькими купцами, и вдруг вошёл ко мне один из моих слуг и сказал: „О господин, у ворот человек, который просит позволения войти к тебе“. И я позволил ему, и он вошёл, неся на голове что-то закрытое, и поставил это передо мной и открыл, и вдруг оказалось, что это плоды, поспевшие не вовремя, и редкости и диковинки, которых нет в нашей стране. И я поблагодарил его за это и дал ему сто динаров, и он ушёл благодаря. А потом я разделял принесённое среди всех, кто был со мной из друзей, и спросил купцов: „Откуда это?“ – „Из Басры“, – сказали они и стали хвалить плоды и описывать красоту Басры, и все они сошлись на том, что среди городов нет города прекраснее Багдада и его обитателей. И они начали описывать Багдад и прекрасный нрав его жителей, и его хороший воздух, и красивое расположение, и моей душе захотелось туда, и мечты мои привязались к тому, чтобы его увидеть. И я продал свои земли и владения, и продал корабли за сто тысяч динаров, и продал рабов и невольниц, и когда я собрал все свои деньги, их оказалось тысяча тысяч динаров, кроме драгоценных камней и металлов. И я нанял корабль, и погрузил на него деньги и все своё имущество, и плыл на нем дни и ночи, пока не прибыл в Басру. И я провёл там некоторое время, а потом нанял корабль и сложил на него свои деньги, и мы плыли вниз по реке немного дней и достигли Багдада. И я спросил, где живут купцы и какое место лучше всего для жизни, и мне сказали: „Квартал аль-Карх“[660]Аль-Карх – торговая часть средневекового Багдада, располагалась в юго-восточной части столицы. Сначала альКарх был самостоятельным городом, и лишь со временем, по мере разрастания Багдада, вошёл в его пределы. И я пришёл туда, и нанял дом на улице, называемой Шафранная, и перенёс все свои деньги в этот дом, и провёл там некоторое время. А затем в какой-то день я отправился на прогулку, имея с собой немного денег (а был день пятницы), и пришёл в соборную мечеть, называемую мечеть аль-Мансура[661]Мечеть, названная в честь её строителя, второго аббасидского халифа аль-Мансура (годы правления 754—775), находилась в древнейшей, центральной части Багдада., в которой совершается соборная молитва. И когда мы кончили молиться, я вышел с людьми и пошёл в место, называемое Карн-ас-Сарат. И я увидел в этой местности высокий красивый дом с балконом, выходящим на берег, и на балконе было окно. И я подошёл, среди других людей, к этому помещению и увидел сидящего старика, одетого в красивые одежды, от которого распространялся приятный запах. И старик распустил свою бороду, и она разделялась у него на груди на две пряди, подобные серебряным тростям, и вокруг него стояли четыре невольницы и пять слуг. И я спросил одного человека: «Как зовут этого старика и какое его ремесло?» И он сказал: «Это – Тахир ибн аль-Ала, и он содержатель девушек. Всякий, кто к нему входит, ест, пьёт и смотрит на красавиц».

«Клянусь Аллахом, – воскликнул я, – я уж давно хожу и ищу чтонибудь подобное!..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Девятьсот сорок девятая ночь

Когда же настала девятьсот сорок девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша воскликнул: „Клянусь Аллахом, я уже давно хожу и ищу что-нибудь подобное!“ И я подошёл к старику, о повелитель правоверных, – говорил он, – и приветствовал его, и сказал: „О господин мой, у меня есть до тебя нужда“. – „Что у тебя за нужда?“ – спросил он. И я сказал: „Я хочу быть твоим гостем сегодня вечером“. – „С любовью и охотой!“ – ответил старик. А потом он сказал: „О дитя моё, у меня много девушек, и среди них есть такие, чья ночь по десять динаров, а есть такие, чья ночь по сорок динаров, а есть и такие, чья ночь стоит больше. Выбирай которую хочешь“. – „Я выбираю ту, чья ночь по десять динаров“, – сказал я. И затем я отвесил старику триста динаров за месяц, и он передал меня слуге, и этот слуга взял меня, и отвёл в баню, находящуюся в доме, и хорошо мне прислуживал. А когда я вышел из бани, он привёл меня в какую-то комнату и постучал в дверь. И к нему вышла девушка, и он сказал ей: „Бери твоего гостя“. И девушка встретила меня пожеланием уюта и простора, смеясь и радуясь, и ввела меня в удивительную комнату, украшенную золотом, и я всмотрелся в эту девушку и увидел, что она подобна луне в ночь её полноты, и ей прислуживали две невольницы, подобные звёздам. И она посадила меня, и села со мной рядом, и сделала девушкам знак, и они принесли столик со всевозможным мясом – курицами, перепёлками, ката и голубями, и мы ели, пока не насытились, и я в жизни не видел кушаний слаще этих. И когда мы поели, столик был убран, и принесли столик с напитками, цветами, сладостями и плодами, и я провёл с этой девушкой месяц в таких обстоятельствах.

А когда месяц кончился, я сходил в баню и пришёл к старику и сказал ему: «О господин мой, я хочу ту, чья ночь по двадцать динаров». – «Вешай золото», – сказал он. И я пошёл, и принёс золото, и отвесил старику шестьсот динаров за месяц, и он позвал слугу и сказал: «Возьми своего господина». И слуга взял меня и отвёл в баню, а когда я вышел, он привёл меня к дверям какой-то комнаты и постучался, и из комнаты вышла девушка: «Возьми своего гостя», – сказал он ей. И она встретила меня наилучшей встречей, и вдруг я вижу – вокруг неё четыре невольницы. И она приказала принести еду, и принесли столик со всевозможными кушаньями, и я стал есть, а когда я покончил с едой и столик убрали, девушка взяла лютню и пропела такие стихи:

И я провёл у неё месяц, а затем пришёл к старику и сказал: «Хочу ту, что за сорок динаров!» И старик сказал: «Вешай золото!» И я отвесил ему за месяц тысячу двести динаров и провёл с девушкой месяц, точно день, столь прекрасной я нашёл её внешность и её общество. И затем я опять пришёл к старику. А дело было уже под вечер, и я услышал большой шум и громкие голоса и спросил его: «В чем дело?» И старик сказал: «Сегодняшняя ночь у нас самая знаменитая из ночей, и все люди развлекаются в эту ночь, глядя друг на друга. Не хочешь ли ты подняться на крышу и посмотреть на людей?» И я сказал: «Хорошо!» И поднялся на крышу и увидел красивую занавеску, а за занавеской – великолепное помещение, в котором стояла скамья, и на ней были прекрасные ковры, и там сидела красивая девушка, которая ошеломляла смотревших своей красотой, прелестью, стройностью и соразмерностью. И рядом с ней сидел юноша, положив руку ей на шею, и целовал её, и она целовала его. И, увидев их, о повелитель правоверных, я не мог владеть своей душой и не знал, где я, – так ослепил меня прекрасный облик этой девушки. И когда я спустился вниз, я спросил девушку, у которой я был, и описал ей облик той девушки, и она сказала: «А что тебе до неё?» И я воскликнул: «Клянусь Аллахом, она взяла у меня ум!» И девушка улыбнулась и сказала: «О Абу-ль-Хасан, у тебя есть до неё желание?» – «Да, клянусь Аллахом, она овладела моим сердцем и умом!» – воскликнул я, и девушка молвила: «Это дочь Тахира ибн аль-Ала, и она наша госпожа, а мы все – её невольницы. Знаешь ли ты, о Абу-ль-Хасан, сколько стоит её ночь и день?» – «Нет», – ответил я. И девушка сказала: «Пятьсот динаров, и по ней вздыхают сердца царей». – «Клянусь Аллахом, – воскликнул я, – я изведу все свои деньги на эту девушку!» И я провёл всю ночь, борясь со страстью, а наутро я пошёл в баню и надел самые роскошные одежды из одежд царей и, придя к отцу девушки, сказал ему: «О господин, я хочу ту, чья ночь по пятьсот динаров». – «Вешай золото!» – сказал старик. И я отвесил ему пятнадцать тысяч динаров за месяц, и он взял их и сказал слуге: «Отведя его к твоей госпоже такой-то!» И слуга взял меня и привёл в помещение, наряднее которого не видел мой глаз на лице земли.

И я увидел, что девушка сидит там, и когда я увидел её, она ошеломила мой ум своей красотой, о повелитель правоверных, и была она подобна луне в четырнадцатую ночь…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до девятисот пятидесяти

Когда же наступила ночь, дополняющая до девятисот пятидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша рассказал повелителю правоверных о качествах той девушки и продолжал: «И она была подобна луне в четырнадцатую ночь – красивая, прелестная, стройная и соразмерная; её слова позорили звуки лютни, и как будто её имели в виду слова поэта:

И если б она явилась вдруг многобожникам, Её бы сочли они за бога, не идола, А если бы в море вдруг солёное плюнула, То стала б вода морская от слюны сладкою.

А если монаху на востоке явилась бы, Оставил бы он восток, пошёл бы на запад он. Или слова другого; Взглянул на неё я раз, и впали в смущение Тончайшие мысли от чудесных красот её.

Внушила ей мысль её, что я её полюбил, И мысль эта отразилась вмиг на щеках её И я приветствовал девушку, и она сказала» «Приют и уют, добро тебе пожаловать!» И взяла меня за руку, о повелитель правоверных, и посадила с собой рядом, и от крайней тоски я заплакал, боясь разлуки, и пролил слезы из глаз, и произнёс такое двустишье:

И девушка стала развлекать меня ласковыми речами, а я утопал в море страсти и боялся, хоть был вблизи, мучений разлуки из-за крайней любви и тоски. И я вспомнил горечь разлуки и отдаления и произнёс такое двустишье:

И девушка приказала принести кушанья, и пришли четыре невольницы, высокогрудые девы, и поставили перед нами кушанья, плоды, сладости, цветы и вино, подходящие для царей. И мы поели, о повелитель правоверных, и сидели за вином, и вокруг нас были цветы, в помещении, подходящем только для царя. А затем, о повелитель правоверных, невольница принесла ей парчовый чехол, и она взяла его, и вынула из него лютню, и, положив лютню на колени, прошлась по струнам, и струны жалобно позвали, как ребёнок зовёт мать, а девушка произнесла такое двустишье:

И я пробыл у неё, о повелитель правоверных, в таких обстоятельствах некоторое время, пока не вышли все мои деньги, и я подумал, сидя с нею, о разлуке, и слезы полились у меня по щекам, как потоки, и я перестал отличать ночь от дня.

«Почему ты плачешь?» – спросила девушка. И я сказал ей: «О госпожа, с тех пор как я к тебе пришёл, твой отец берет с меня каждый вечер пятьсот динаров, и у меня не осталось нисколько денег, а правду сказал поэт, когда сказал:

«Знай, – сказала девушка, – что у моего отца в обычае, когда у него находится купец и он разорится, держать его как гостя три дня, а потом его выгоняют, и он никогда к нам не возвращается. Но скрывай свою тайну и таи своё дело, а я устрою хитрость, чтобы быть с тобой, до каких пор захочет Аллах, – в моем сердце великая любовь к тебе. Знай, что все деньги отца под моей рукой, и он не знает их количества. Я буду давать тебе каждый день мешок с пятью сотнями динаров, а ты будешь отдавать его моему отцу и скажешь: „Я не стану тебе давать деньги иначе как день за днём“. И всякий раз, как ты отдашь ему деньги, он будет давать их мне, а я буду давать их тебе, и мы будем продолжать так, до каких пор захочет Аллах».

И я поблагодарил девушку за это и поцеловал ей руку, и я провёл у неё, о повелитель правоверных, таким образом целый год.

И в какой-то день случилось, что она побила свою невольницу болезненным боем, и невольница сказала ей: «Клянусь Аллахом, я сделаю больно твоему сердцу, как ты сделала больно мне». И эта невольница пошла к её отцу и осведомила его о нашем деле с начала до конца. И Тахир ибн аль-Ала, услышав слова невольницы, тотчас же поднялся и вошёл ко мне, когда я сидел с его дочерью, и сказал: «О такой-то!» – «К твоим услугам!» – ответил я. И он сказал: «У нас такой обычай: когда с нами купец и он разорился, мы держим его как гостя три дня, а ты у нас уже год ешь, пьёшь и делаешь, что хочешь».

И он обернулся к своим слугам и сказал: «Снимите с него одежду!» И они сделали это и дали мне скверную одежду ценой в пять дирхемов, и дали мне десять дирхемов, и старик сказал: «Уходи! Я не буду тебя ни бить, ни ругать, ступай своей дорогой, но если ты останешься в этом доме, за твою кровь не будет дано платы».

И я вышел, о повелитель правоверных, не зная, куда идти, и опустилась в моё сердце вся забота в мире, и охватило меня беспокойство. И я сказал себе: «Как это я приехал морем с тысячей тысяч динаров, часть которых – цена тридцати кораблей, и все это остаётся в доме зловредного старика, и после этого я выхожу от него голый, с разбитым сердцем. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!»

И я провёл в Багдаде три дня, не вкушая ни еды, ни питья, а на четвёртый день я увидел корабль, направлявшийся в Басру, и сошёл на этот корабль, и нанял место у его хозяина, и доехал до Басры. И я пришёл на рынок, сильно голодный, и меня увидел один зеленщик, и подошёл ко мне, и обнял меня, так как он был моим другом и другом моего отца. Он спросил меня о моем положении, и я рассказал ему обо всем, что со мной случилось, и зеленщик сказал: «Клянусь Аллахом, это не дела разумного! После того, что с тобой случилось, что же ты задумал делать?» – «Не знаю, что делать», – сказал я. И зеленщик спросил: «Хочешь ли ты сидеть у меня и записывать мой расход и доход? Тебе будет каждый день два дирхема, сверх еды и питья».

И я согласился на это и провёл у него, о повелитель правоверных, целый год, продавая и покупая, пока у меня не оказалось сто динаров, и тогда я нанял комнату на берегу реки, надеясь, что, может быть, придёт корабль с товаром, и я куплю на мои динары товару и отправлюсь с ним в Багдад. И случилось в какой-то день, что пришли корабли, и все купцы пошли покупать, и я пошёл с ними. И вдруг два человека вышли из трюма корабля и, поставив себе две скамеечки, сели. И купцы подошли к ним, чтобы покупать, и прибывшие сказали своим слугам: «Подайте ковёр». И ковёр принесли. И один из слуг принёс суму, и, вынув из неё мешок, раскрыл его, и опорожнил на ковёр, и вдруг я увидел, что ковёр похищает взоры, – так много было на нем драгоценных камней, жемчуга, коралла, яхонтов и карнеола всевозможных цветов…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Девятьсот пятьдесят первая ночь

Когда же настала девятьсот пятьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша, рассказав халифу о происшествии с купцами и с мешком и о том, какие в нем были драгоценности всевозможных сортов, продолжал: „О повелитель правоверных, потом один из двух людей, сидевших на скамеечках, обратился к купцам и сказал: „О собрание купцов, я буду продавать только в сегодняшний день, так как я утомлён“. И люди стали набавлять цену, пока её размер не дошёл до четырехсот динаров. И тогда владелец мешка (а у меня с ним было старинное знакомство) сказал мне: „Почему ты ничего не говоришь и не набавляешь цены, как другие купцы?“ – «Клянусь Аллахом, о господин мой, – сказал я, – у меня не осталось ничего в мире, кроме сотни динаров“.

И мне сделалось его стыдно, и мои глаза прослезились, и владелец мешка посмотрел на меня – а ему было тяжело видеть моё положение – и сказал купцам: «Засвидетельствуйте, что я продал все, что было в мешке из разных драгоценностей и металлов этому человеку за сто динаров, хотя я знаю, что это стоит столько-то и столькото тысяч динаров, и это подарок ему от меня».

И он дал мне суму, и мешок, и ковёр со всеми бывшими на нем драгоценностями, и я поблагодарил его за это. И все купцы, что присутствовали, стали его восхвалять, а затем я забрал драгоценности, и пошёл на рынок камней, и сел покупать и продавать. А среди этих дорогих металлов был кружок с заклинаниями – изделие мастеров, весом в полритля, и он был красный, очень красный, и на нем были строчки, точно следы муравьёв, с обеих сторон, и я не знал, какая от него польза. И я продавал и покупал целый год, а затем я взял кружок с заклинаниями и сказал: «Это лежит у меня долгое время, и я не знаю, какая от него польза». И я отдал его посреднику, и тот походил с ним, и вернулся, и сказал: «Ни один купец не дал мне за него ничего, кроме десяти дирхемов». И я сказал: «Я не продам его за такую цену». И посредник бросил мне кружок в лицо и ушёл.

И я предложил его для продажи в другой день, и цена за него дошла до пятнадцати дирхемов, и я взял его у посредника, рассерженный, и бросил где-то у себя. И когда я сидел однажды, вдруг подошёл ко мне человек и, поздоровавшись со мной, сказал: «С твоего разрешения, нельзя ли мне порыться в твоих товарах?» И я сказал: «Хорошо».

А я, о повелитель правоверных, был гневен из-за того, что завалялся этот кружок с заклинаниями, и человек порылся в товарах и не взял из них ничего, кроме кружка с заклинаниями. И когда он увидел его, о повелитель правоверных, он поцеловал себе руку и воскликнул: «Хвала Аллаху!»

И затем он спросил: «О господин, продаёшь ли ты его?» И мой гнев усилился, и я сказал: «Да!» И человек спросил: «Какая его цена?» – «А сколько ты дашь?» – спросил я. И он ответил: «Двадцать динаров». И я заподозрил, что он надо мной издевается, и сказал: «Уходи своей дорогой». И человек сказал мне: «За пятьдесят динаров». И я не ответил ему, и тогда он сказал: «За тысячу динаров!» И при всем этом, о повелитель правоверных, я молчал и не отвечал ему, а он смеялся над моим молчанием и говорил: «Почему ты мне не отвечаешь?» – «Ступай своей дорогой», – сказал я ему и хотел начать с ним ссору, а он прибавлял тысячу за тысячей, но я не отвечал ему. И наконец он сказал: «Продашь ли ты этот кружок за двадцать тысяч динаров?» А я все думал, что он издевается надо мной, и люди собрались вокруг нас, и все говорили мне: «Продавай, а если он не купит, мы все пойдём против него, побьём его и выгоним из города».

И я спросил его: «Ты покупаешь или смеёшься?» И человек ответил: «А ты продаёшь или смеёшься?» И я сказал: «Продаю!» И тогда человек молвил: «Он стоит тридцать тысяч динаров, возьми их и заверши продажу».

И я сказал присутствующим: «Засвидетельствуйте это, но только с условием, что ты мне расскажешь, какая от него прибыль и в чем его польза».

«Заверши продажу, – сказал человек, – и я расскажу тебе о его прибыли и пользе». И тогда я сказал: «Я продал тебе!» И человек воскликнул: «Аллах в том, что я говорю, поручитель!» И вынул золото, и вручил его мне, и, взяв ладанку, положил её в карман. И затем он спросил: «Ты удовлетворён?» И когда я ответил: «Да», – он сказал: «Засвидетельствуйте, что он завершил продажу и взял деньги – тридцать тысяч динаров».

И затем он обратился ко мне и молвил: «О бедняга, клянусь Аллахом, если бы ты отложил продажу, мы бы прибавили тебе до ста тысяч динаров, нет – до тысячи тысяч динаров».

И когда я услышал, о повелитель правоверных, эти слова, кровь убежала от моего лица, и его покрыла с того дня желтизна, которую ты видишь. И затем я сказал ему: «Расскажи мне, в чем причина этого и какая польза от этого кружка». И человек сказал: «Знай, что у царя Индии есть дочка, лучше которой не видано, но у неё падучая болезнь. Царь вызывал обладателей перьев, людей науки и волхвов, но они не сняли с неё этого, и я сказал ему (а я присутствовал в собрании): „О царь, я знаю человека по имени Сад-Аллах-аль-Бабили, – нет на лице земли никого более сведущего в этих делах. Если ты решишь послать меня к нему, сделай это“. – „Ступай к нему“, – сказал царь. И я сказал ему: „Вели принести мне кусок карнеола“. И царь принёс мне большой кусок карнеола, сто тысяч динаров и подарок, и я взял это и отправился в страны вавилонские. Я стал спрашивать об этом старце, и мне указали к нему дорогу, и я дал ему сто тысяч динаров и подарок, и он принял это от меня, а потом он взял кусок карнеола и позвал гранильщика, и гот сделал из него ладанку. И старец провёл семь месяцев, наблюдая звезды, пока не выбрал время, чтобы сделать надпись. И тогда он написал на кружке талисманы, которые ты видишь, и после этого я вернулся к царю…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Девятьсот пятьдесят вторая ночь

Когда же настала девятьсот пятьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил повелителю правоверных: „И тот человек сказал: „И я взял эту ладанку и принёс её к царю, и когда царь повесил её на свою дочку, она сейчас же выздоровела, а она была привязана на четырех цепях, и всякую ночь у неё ночевала невольница, которую к утру зарезали. А когда на царевну положили эту ладанку, она тотчас же выздоровела, и царь сильно обрадовался этому, и наградил меня, и роздал большие деньги на милостыню, а потом он вставил ладанку в ожерелье царевны. И случилось, что в какой-то день она поехала на лодке со своими невольницами прогуляться по морю, и одна из невольниц протянула к ней руку, играя с нею, и ожерелье разорвалось и упало в море, и с того времени вернулся к царевне злой дух, и охватила царя печаль. И он дал мне большие деньги и сказал: «Ступай к старцу, чтобы он сделал ей ладанку вместо той“. И я отправился к нему, но оказалось, что он умер. И когда я вернулся к царю и рассказал ему об этом, он послал меня с десятью человеками, и мы ходим по разным странам в надежде, что, может быть, найдём ей лекарство, и вот Аллах помог мне напасть на эту ладанку у тебя“.

И он взял у меня ладанку, о повелитель правоверных, и ушёл, и было это причиной желтизны, которая на моем лице. И потом я отправился в Багдад, взяв с собою все свои деньги, и поселился в том доме, где я жил раньше. И когда наступило утро, я надел свои одежды и пришёл к дому Тахира ибн аль-Ала, надеясь, что, может быть, увижу ту, кого люблю, ибо любовь к ней непрестанно усиливалась в моем сердце.

И когда я дошёл до его дома, я увидел, что оконная решётка обвалилась, и спросил одного юношу и сказал ему: «Что сделал Аллах со старцем?» И юноша ответил: «О брат мой, к нему пришёл в каком-то году один купец, которого звали Абу-ль-Хасан, оманец, и провёл с его дочерью некоторое время, а затем, когда его деньги кончились, старец выгнал его, сокрушённого сердцем, а девушка любила его сильной любовью. И когда юноша расстался с нею, она заболела сильной болезнью, так что дошла до смерти, и её отец узнал об этом, и послал за юношей во все стороны, и поручился, что даст всякому, кто его приведёт, сто тысяч динаров, но никто не увидал его и не напал на его след. А она до сей поры близка к смерти». – «А каковы обстоятельства её отца?» – спросил я. И юноша сказал: «Он продал своих невольниц – так велико было то, что его постигло».

«Хочешь, я укажу тебе Абу-ль-Хасана из Омана?» – сказал я. И юноша воскликнул: «Ради Аллаха, о брат мой, укажи мне его!» И я сказал: «Пойди к её отцу и скажи ему: „С тебя подарок за благую весть – Абу-ль-Хасан из Омана стоит у ворот“.

И этот человек убежал, мчась, точно мул, сорвавшийся с жернова, и скрылся на некоторое время, а затем он пришёл вместе со старцем, и тот, увидав меня, вернулся домой и дал тому человеку сто тысяч динаров, и он взял их и ушёл, желая мне блага. А старец подошёл ко мне и обнял меня, и заплакал, и спросил: «О господин мой, где ты был во время этой отлучки? Погибла моя дочь из-за разлуки с тобой! Войди со мной в дом».

И когда я вошёл, старец пал ниц, благодаря Аллаха великого, и сказал: «Хвала Аллаху, который свёл нас с тобой». И затем он вошёл к своей дочери и сказал ей: «Исцелил тебя Аллах от этой болезни». – «О батюшка, – сказала она, – я выздоровлю от моей болезни, только когда увижу лицо Абу-ль-Хасана». И её отец молвил: «Когда ты поешь немного и сходишь в баню, я сведу вас».

И девушка, услышав его слова, воскликнула: «Правда ли то, что ты говоришь?» – «Клянусь Аллахом великим, то, что я сказал, правда», – молвил старик. И его дочь воскликнула: «Клянусь Аллахом, если я увижу его лицо, мне не нужно еды». – «Приведи твоего господина», – сказал тогда старец своему слуге, и я вошёл. И когда девушка взглянула на меня, о повелитель правоверных, она упала, покрытая беспамятством, а очнувшись, она произнесла такой стих:

А затем она села прямо и сказала: «Клянусь Аллахом, о господин мой, не думала я, что увижу твоё лицо, если это не будет сон». И она обняла меня, и заплакала, и сказала: «О Абу-ль-Хасан, теперь я буду есть и пить!» – И принесли еду и питьё.

И я провёл у них, о повелитель правоверных, некоторое время, и девушка вновь стала такой же красивой, как прежде, и тогда её отец позвал кади и свидетелей, и записал её запись со мной, и устроил великолепный пир, и она – моя жена до сей поры».

И затем юноша удалился от халифа, и вернулся к нему с мальчиком, дивно прекрасным, со станом стройным и тонким, и сказал ему: «Поцелуй землю меж рук повелителя правоверных». И мальчик поцеловал землю меж рук халифа, и халиф изумился его красоте и восславил его создателя. И затем ар-Рашид ушёл, вместе со своими людьми, и сказал: «О Джафар, это не что иное, как удивительная вещь! Я не видел и не слышал ничего диковиннее».

И когда ар-Рашид сел во дворце халифата, он сказал: «О Масрур». И Масрур ответил: «Здесь, о господин!» И ар-Рашид молвил: «Сложи под этот портик харадж Басры и харадж Багдада и харадж Хорасана». И Масрур собрал харадж, и оказалось, что это великие деньги, счесть количество которых может только Аллах. «О Джафар», – сказал затем халиф. И Джафар молвил: «Здесь!» И халиф сказал: «Приведи ко мне Абу-ль-Хасана». – «Слушаю и повинуюсь!» – сказал Джафар и привёл его. И юноша, явившись, поцеловал землю меж рук халифа, и он боялся, что тот его потребовал из-за ошибки, случившейся с ним, когда халиф был в его жилище. «О оманец», – сказал ар-Рашид. «Я здесь, о повелитель правоверных! Да сделает Аллах над тобой вечными свои милости!» – молвил Абу-ль-Хасан. И ар-Рашид сказал: «Приподними эту занавеску!»

А халиф приказал сложить деньги из тех трех областей и опустить на них занавеску. И когда оманец поднял занавеску перед портиком, его ум был ошеломлён обилием денег. «О Абу-ль-Хасан, – спросил халиф, – какие деньги больше – эти или те, которые тебя миновали за кружок с заклинаниями?» – «Нет, эти, о повелитель правоверных, больше во много раз», – сказал оманец, и ар-Рашид молвил: «Засвидетельствуйте, о присутствующие, что я подарил эти деньги юноше».

И оманец поцеловал землю меж рук ар-Рашида, и устыдился, и заплакал от сильной радости, и когда он заплакал, слезы потекли из его глаз по щекам, и кровь возвратилась на своё место, и стало его лицо, как луна в ночь её полноты. И халиф воскликнул: «Нет бога, кроме Аллаха! Хвала тому, кто изменяет одно положение на другое, а сам вечен и не изменяется!» И затем он велел принести зеркало и показал оманцу его лицо. И, увидев своё лицо, оманец пал ниц, благодаря Аллаха великого. А потом халиф приказал отнести к нему эти деньги и попросил оманца не порывать с ним близости для застольной беседы, и оманец посещал его, пока халиф не был взят к милости Аллаха великого. Да будет же хвала тому, кто не умирает, властителю видимого и невидимого царства!