1. Пойдешь моим путем?

Онлайн чтение книги Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме Orange Is the New Black: My Year in a Women's Prison
1. Пойдешь моим путем?

Зона выдачи багажа международных рейсов в аэропорту Брюсселя была весьма просторной. Беспрестанно крутилось несколько каруселей. Я переходила от одной к другой, отчаянно пытаясь найти свой черный чемодан. Он был набит деньгами, полученными от продажи наркотиков, так что я переживала сильнее, чем обычно переживают при потере багажа.

В 1993 году мне было двадцать четыре года, и я, наверное, напоминала очередную дерганую дамочку, только что вернувшуюся из командировки. Я сменила «мартинсы» на красивые черные замшевые лодочки ручной работы. На мне были черные шелковые брюки и бежевый жакет, я казалась настоящей юной леди, без малейшего намека на контркультуру, если, конечно, не обращать внимания на татуировку на шее. Я сделала все в точности, как мне сказали: зарегистрировала багаж в Чикаго, откуда должна была через Париж добраться до Брюсселя.

Мой чемодан был набит деньгами, полученными от продажи наркотиков.

Оказавшись в Бельгии, я встала у карусели в ожидании своего черного чемодана на колесиках. Однако его нигде не было. С трудом справляясь с паникой, я призвала на помощь свой школьный французский и спросила, что случилось с моим багажом.

– Иногда сумки попадают не на тот рейс, – ответил мне здоровяк, работающий в багажном отделении. – Дождитесь следующего рейса из Парижа. Наверное, чемодан прилетит на нем.


А что, если мой чемодан засекли? Я знала, что перевозить более десяти тысяч долларов противозаконно, не говоря уже о том, чтобы везти их западноафриканскому наркобарону. Что, если власти меня уже ищут? Может, просто пройти через таможню и убежать? Или же чемодан действительно задержался, и в таком случае я брошу в аэропорту огромную сумму денег, принадлежащую человеку, который может убить меня, просто позвонив нужным людям? Я решила, что последнее все же страшнее. И осталась ждать.

Наконец прилетел следующий самолет из Парижа. Я подошла к своему новому «другу», который как раз занимался разгрузкой багажа. Когда боишься, строить глазки нелегко. Я заметила чемодан.

– Мой чемодан! – восторженно воскликнула я и схватила его.

От всей души поблагодарив своего спасителя из багажного отделения, я радостно помахала ему рукой и поспешила к выходу в терминал, где меня уже ждал мой друг Билли. Таможню я случайно пропустила.

– Я уж начал волноваться. Что случилось? – спросил Билли.

– Поехали скорее! – прошипела я.

Выдохнула я только тогда, когда мы вырвались из аэропорта и были уже на полпути к Брюсселю.


За год до этого прекрасным весенним днем я получила диплом об окончании колледжа Смит, расположенного в Новой Англии. Двор колледжа был залит солнцем, звучали волынки, а губернатор Техаса Энн Ричардс призывала меня и моих однокурсниц выйти в мир и показать всем, на что мы способны. Все родственники чрезвычайно гордились мной. Мои родители недавно развелись, но вели себя в высшей степени прилично. Мои представительные бабушки и дедушки специально приехали с юга, чтобы своими глазами увидеть, как их старшая внучка в академической шапочке вращается в среде представителей привилегированного класса и выпускников Лиги плюща, а мой младший брат тем временем сходил с ума от скуки. Все мои более организованные и целеустремленные однокурсницы уже определились, куда пойдут учиться дальше, нашли работу в некоммерческих организациях или вернулись домой – это было вполне типично в печальный период кризиса при первом президенте Буше.

Я же осталась в Нортгемптоне, штат Массачусетс. Моей специальностью было театральное искусство, хотя отец и дед относились к моему выбору с изрядной долей скептицизма. Я выросла в семье, где образованию уделялось большое внимание. Мы были настоящим кланом врачей, учителей и адвокатов, поэтому случайно затесавшиеся медсестра, поэт или эксперт довольно сильно выделялись на общем фоне. Проучившись четыре года, я все еще считала себя дилетантом и полагала, что у меня нет ни нужных навыков, ни мотивации для работы в театре, но у меня не было и альтернативных планов – продолжить образование, построить успешную карьеру или пойти по проторенному пути и поступить на юридический.

Ленивой я не была. В студенческие годы я работала в ресторанах, барах и ночных клубах и не отказывалась брать двойные смены, своим усердием и чувством юмора завоевывая симпатию начальства и коллег. Эти люди были мне ближе по духу, чем большинство тех, с кем я познакомилась в колледже. Я не жалела, что выбрала Смит, поскольку там учились умные и энергичные женщины. Однако поступила туда, так как того требовало мое происхождение. Томясь в стенах Смита, я еле-еле добралась до выпускного, и теперь мне хотелось узнавать новое, экспериментировать, получать собственный опыт. Мне пора было жить своей жизнью.


Я была прекрасно образованной молодой леди из Бостона, обожающей богемную контркультуру и не имеющей никаких четких планов на будущее. Кроме того, я и представить себе не могла, что делать со своей потаенной жаждой приключений и как извлечь пользу из этой готовности рисковать. Во мне не было ни научной, ни аналитической жилки – я больше всего ценила искусство, стремления и чувства. Я сняла квартиру вместе с бывшей однокурсницей, которая также занималась театром, и ее чокнутой подружкой-художницей и устроилась официанткой в пивную. Там я подружилась с другими официантами, барменами и музыкантами, которые все до единого были в самом расцвете сил и одевались исключительно в черное. Мы работали, закатывали вечеринки, купались голышом, катались на санках, трахались, иногда даже влюблялись. Мы делали татуировки.

В Нортгемптоне и окружающей его Долине пионеров мне нравилось все. Я без устали бегала по проселочным дорогам, училась подниматься сразу с десятком кружек пива по крутой лестнице, беспрестанно завязывала новые и новые романы с красавчиками и красотками, а летом и осенью брала среди недели выходные и ездила в Провинстаун поваляться на пляже.

С приходом зимы мне стало не по себе. Подруги по колледжу рассказывали о своей работе и жизни в Нью-Йорке, Вашингтоне и Сан-Франциско, а мне лишь оставалось гадать, какого черта я творю. Я понимала, что в Бостон уже не вернусь. У меня были прекрасные отношения с семьей, но мне совсем не хотелось расхлебывать последствия развода родителей. Оглядываясь назад, я понимаю, что гораздо лучше было бы отправиться путешествовать по Европе или поехать волонтером в Бангладеш, но я осталась в Долине.


В наш свободный социальный круг входила группа невероятно стильных и классных лесбиянок в возрасте уже за тридцать. В присутствии этих искушенных и умудренных опытом женщин я начинала стесняться, хотя обычно это для меня нехарактерно, но когда несколько из них переехали в квартиру по соседству с моей, мы крепко сдружились. Среди них была и Нора Йенсен, родом со Среднего Запада. Низенькая, со спутанными, песочного цвета кудрями и хриплым голосом, она напоминала французского бульдога или белокожую Эрту Китт[1]Эрта Мэй Китт ( англ . Eartha Mae Kitt) – американская певица и актриса.. В ней все было забавным – то, как она, растягивая слова, сыпала колкостями, как наклоняла голову, чтобы внимательно окинуть тебя взглядом блестящих карих глаз, скрывающихся под лохматой челкой, даже как она держала свою неизменную сигарету, полностью расслабив запястье. Нора играючи могла разговорить любого, а когда обращала на тебя внимание, всегда казалось, что она собирается рассказать шутку, понятную только своим. Нора единственная из этой группы взрослых женщин обратила внимание на меня. Любовью с первого взгляда это не назовешь, но двадцатидвухлетней искательнице приключений в Нортгемптоне она казалась весьма загадочной личностью.

Мы работали, закатывали вечеринки, купались голышом, катались на санках, трахались, иногда даже влюблялись.

А потом, осенью 1992 года, она пропала.

И вернулась после Рождества. Теперь она сняла большую квартиру одна, обставила ее новенькой мебелью в богемном стиле и купила крутую стереосистему. Все остальные мои знакомые сидели на диванах из комиссионок, а она в открытую сорила деньгами.

Тогда Нора впервые позвала меня выпить. Было ли это свиданием? Может, и было, потому что она повела меня в бар отеля «Нортгемптон» – самый близкий эквивалент роскошного гостиничного лобби в нашем захолустье. Стены там были выкрашены в бледно-зеленый, поверх шли деревянные балки. Я нервно заказала «Маргариту» с солью, и Нора изогнула бровь.

– Не холодновато для «Маргариты»? – бросила она и заказала скотч.

И правда, из-за январских ветров на западе Массачусетса было неуютно. Мне стоило заказать что-нибудь темное в маленьком стакане – моя морозная «Маргарита» казалась крайне инфантильным выбором.

– Что это? – спросила Нора, показывая на маленькую металлическую коробочку, которую я положила на стол.

Нора вкратце рассказала о своих приключениях. Она контрабандой провезла наркотики, ей щедро заплатили за работу.

В желто-зеленой коробочке когда-то были лимонные леденцы. На крышке был изображен смотрящий на запад Наполеон, легко узнаваемый по треуголке и золотым эполетам. Коробочка служила кошельком одной женщине из высшего общества, которую я знала в колледже. Человека лучше нее я никогда не встречала. Она училась в художественной школе, жила за пределами кампуса, была веселой, любознательной, доброй и очень классной, и однажды, когда я похвалила коробочку, она отдала ее мне. В нее как раз влезали пачка сигарет, водительские права и двадцатка. Когда я попыталась достать из своего жестяного кошелька деньги, чтобы оплатить первый раунд, Нора лишь махнула рукой.

Где она пропадала все эти месяцы? Я спросила ее об этом, и она вкратце рассказала о своих приключениях. Нора спокойно объяснила, что друг ее сестры, обладавший «нужными связями», привлек ее к предприятию по контрабанде наркотиков, и она поехала в Европу, где американский арт-дилер, тоже обладавший «нужными связями», обучил ее, как вести себя в преступном мире. Она контрабандой провезла наркотики в его страну, и ей щедро заплатили за работу.

Я не верила своим ушам. Зачем Нора вообще мне об этом рассказала? Что, если бы я сдала ее полиции? Я заказала еще один коктейль, почти не сомневаясь, что Нора все выдумала в неосторожной попытке меня соблазнить.


Однажды я действительно видела младшую сестру Норы, которая как-то пришла ее навестить. Ее звали Эстер, она увлекалась оккультизмом и повсюду развешивала амулеты и всякие побрякушки, сделанные из куриных костей и перьев. Мне показалось, что Эстер просто викканское гетеросексуальное воплощение своей старшей сестры, но, судя по всему, она была любовницей западноафриканского наркобарона. Нора описала, как они с Эстер ездили в Бенин, чтобы встретиться с этим наркобароном, которого звали Аладжи и который как две капли воды был похож на MC Hammer’a. Остановившись в качестве гостьи в его поселении, Нора подверглась обряду, проведенному местным шаманом, и теперь считалась свояченицей наркобарона. Все это звучало дико, ужасно, пугающе, мрачно – и до невозможности увлекательно. Я не могла поверить, что Нора, хранительница столь многих страшных секретов, решила доверить мне свои тайны.

Казалось, рассказав свои секреты, Нора привязала меня к себе и начала ухаживать за мной. Ее нельзя было назвать красавицей, но обаяния и остроумия ей было не занимать, к тому же она умела вести себя на удивление непринужденно. А я никогда не могла устоять перед людьми, которые решительно шли со мной на сближение. Соблазняя меня, она действовала настойчиво и в то же время терпеливо.

В последовавшие месяцы мы стали гораздо ближе, и я узнала, что несколько знакомых мне местных ребят втайне работают на нее, что показалось мне обнадеживающим. Меня манили запретные приключения, с которыми был связан образ Норы. Когда она надолго уезжала в Европу или Юго-Восточную Азию, я практически жила у нее дома, присматривая за двумя черными кошками Эдит и Дам-Дам, которых она обожала. Она звонила среди ночи с другого конца света, чтобы проверить, как там ее питомцы, и в трубке раздавались щелчки и шипение. Я ни о чем никому не рассказывала, хотя мои друзья едва не умирали от любопытства.

Так как работала Нора за пределами нашего маленького городка, наркотики казались мне какой-то абстрактной сущностью. Я не была знакома с теми, кто принимает героин, и не думала, каково это – страдать от зависимости. Одним весенним днем Нора вернулась домой на новеньком кабриолете «Мазда Миата», в багажнике которого лежал чемодан, полный денег. Разбросав деньги по кровати, Нора разделась догола и принялась со смехом кататься по ним. На тот момент это был самый большой ее заработок. Вскоре я уже разъезжала по городу на ее кабриолете, а из колонок доносился голос Ленни Кравица, который все спрашивал: «Пойдешь моим путем?»

Несмотря на странные романтические отношения с Норой (а может, как раз из-за них), я понимала, что мне нужно выбираться из Нортгемптона и устраивать свою жизнь. Мы с моей подругой Лизой Б. копили чаевые, решив, что по окончании лета уволимся из пивной и отправимся в Сан-Франциско. (Лиза ничего не знала о тайных делишках Норы.) Когда я сказала об этом Норе, та ответила, что не откажется от квартиры в Сан-Франциско, и предложила нам вместе полететь туда и подобрать себе жилье. Я удивилась, что ее чувства ко мне так сильны.

Всего за несколько недель до того как я должна была уехать из Нортгемптона, Нора узнала, что ей нужно вернуться в Индонезию.

– Может, поедешь со мной? Вместе веселее, – предложила она. – Тебе не придется ничего делать, просто развеешься.


Я никогда не была за границей Соединенных Штатов. Хотя я и планировала начать новую жизнь в Калифорнии, отказаться от предложения Норы было невозможно. Мне хотелось приключений, и Нора могла их предложить. С парнями из Нортгемптона, которые сопровождали ее в поездках по экзотическим странам в качестве мальчиков на побегушках, еще ни разу ничего не случалось – на самом деле по возвращении они даже рассказывали умопомрачительные истории, предназначенные лишь для узкого круга. Я решила, что в поездке с Норой нет ничего страшного. Она дала мне деньги на билет из Сан-Франциско в Париж и сказала, что на стойке авиакомпании «Гаруда Эйр» в аэропорту Шарль-де-Голль меня будет ждать билет на Бали. Вот и все.

Отказаться от предложения Норы было невозможно. Мне хотелось приключений, и Нора могла их предложить.

Для всех Нора и ее сообщник, бородатый парень по имени Джек, были заняты открытием журнала о литературе и искусстве – весьма сомнительное прикрытие для незаконной деятельности, но дающее повод напустить тумана. Когда я сообщила друзьям и родственникам, что переезжаю в Сан-Франциско, они очень удивились и стали расспрашивать о новой работе, но я отвечала загадками, стараясь пускать как можно больше пыли в глаза. Выехав вместе с Лизой из Нортгемптона и направившись на запад, я почувствовала, что наконец-то начинаю собственную жизнь. Я была готова ко всему.

Мы с Лизой без остановок проехали от Массачусетса до границы с Монтаной, по очереди отдыхая и сидя за рулем. Посреди ночи мы свернули в зону отдыха, чтобы поспать, и проснулись на рассвете – золотой восход в восточной Монтане не описать словами. Не помню даже, была ли я раньше столь счастлива. Миновав Штат Бескрайнего Неба, мы быстро пересекли Вайоминг и Неваду и по огромному мосту въехали в Сан-Франциско. Скоро у меня был самолет.

Что мне понадобится в Индонезии? Я понятия не имела. Я положила в небольшую сумку черные шелковые брюки, легкий сарафан, джинсовые шорты, три футболки, красную шелковую рубашку, черную мини-юбку, одежду для бега и пару черных ковбойских сапог. Взволнованная без меры, я забыла бросить в сумку купальник.


Прилетев в Париж, я пошла прямиком к стойке «Гаруда Эйр», чтобы забрать свой билет на Бали. Там обо мне даже не слышали. Расстроившись, я села за столик в ресторане аэропорта, заказала кофе и попыталась понять, что мне теперь делать. Мобильных телефонов и электронной почты еще не было, поэтому я не представляла, как связаться с Норой, и решила, что мы друг друга недопоняли. Наконец я встала из-за столика, подошла к газетному киоску, купила путеводитель по Парижу и забронировала номер в дешевом отеле, расположенном в центре шестого округа. (Лимит моей единственной кредитки был весьма невелик.) Из маленького номера я видела крыши Парижа. Я позвонила Джеку – старому другу Норы и ее бизнес-партнеру в Штатах. Ехидный, высокомерный, обожающий проституток, Джек был мне очень не по душе.

– Я застряла в Париже. Все, что сказала Нора, неправда. Что мне делать? – спросила я его.

Джеку не понравилось, что я ему позвонила, но он не решился бросить меня на произвол судьбы.

– Найди отделение «Вестерн Юнион». Завтра переведу тебе деньги на билет.


Перевод пришел только через несколько дней, но я не жаловалась. Я бродила по Парижу и смотрела на все вокруг широко раскрытыми глазами. На фоне большинства французских женщин я выглядела подростком, и мне захотелось исправить это недоразумение, для чего я купила пару красивых черных чулок в сетку, чтобы носить их со своими «мартинсами» и мини-юбкой. Мне было плевать, уеду ли я из Парижа. Я оказалась в раю – и совершенно одна.


Покинув прокуренный салон самолета, тринадцать часов летевшего из Парижа на Бали, я с удивлением увидела в толпе встречающих своего приятеля Билли, мы вместе работали в пивной. Он возвышался над индонезийцами, а на его веснушчатом лице сияла улыбка. Светловолосый, с большими голубыми глазами, Билли вполне мог сойти за моего брата.

– Нора ждет в отеле. Тебе здесь понравится! – сказал он.

Встретившись с Норой в роскошном номере, я немного застеснялась ее в такой необычной обстановке. Но она вела себя как ни в чем не бывало.

На Бали началась настоящая вакханалия: мы днями и ночами загорали, выпивали и танцевали без устали с приятелями-геями Норы, местными красавчиками, готовыми помочь нам потратить деньги, и молодыми европейцами и австралийцами, которых встречали в клубах на пляже Куты. Я купила на уличном рынке бикини и саронг, научилась торговаться за резные маски и серебряные украшения и часами бродила по узеньким улочкам Нуса-Дуа с приветливыми местными жителями. Из других развлечений мне были доступны поездки в храмы, полеты на водном парашюте и погружения с аквалангом. Инструкторам на Бали очень нравилась изящная синяя рыбка с длинными плавниками, которую я набила себе на шею еще в Новой Англии, и они с радостью показывали мне собственные татуировки. Но среди всей этой радостной суеты Нора то и дело разговаривала по телефону с Аладжи и с Джеком.

Мне было плевать, уеду ли я из Парижа. Я оказалась в раю – и совершенно одна.

Их бизнес был очень прост. Находясь в Западной Африке, Аладжи сообщал «избранным» людям из США, что у него появились «контракты» на упаковки наркотиков (обычно они представляли собой самодельные чемоданы, за подкладку которых был вшит героин), – а появлялись эти «контракты» в любой точке мира. Люди вроде Норы и Джека (по сути, субподрядчики) организовывали перевозку чемоданов в Штаты, где передавали их дальше на условиях анонимности. Именно они должны были спланировать перевозку – нанять курьеров, обучить их, как проходить через таможню, оплатить их «отпуска» и прочие расходы.

Аладжи работал не только с Норой и Джеком. На самом деле Нора уже некоторое время конкурировала с Джонатаном Бибби, тем самым «арт-дилером», который когда-то ее обучил. Расслабляться ей было некогда – она постоянно думала, сколько контрактов готов предоставить Аладжи, смогут ли они с Джеком их исполнить и прибудут ли все упаковки наркотиков по заранее согласованному расписанию. Любой из этих факторов мог измениться в самый последний момент. Работа требовала гибкости и денег.


Когда денег становилось мало, меня отправляли в разные банки получать денежные переводы от Аладжи – это само по себе было преступлением, хотя тогда я этого и не понимала. Однажды меня послали с таким же заданием в Джакарту, и один из будущих курьеров попросился поехать со мной, заскучав в нашем шикарном отеле. Это был молодой парень из Чикаго, который обожал гот-культуру, но при этом следил за собой и выглядел вполне привлекательно. В городе мы попали в пробку. Нас окружал типичный для мегаполиса Юго-Восточной Азии пейзаж: было жарко, прямо на обочинах были выставлены на продажу клетки с лающими щенками, повсюду бродили люди. У светофора на улице лежал нищий и просил подаяния. На солнце его кожа стала почти черной, ног у него не было. Я уже начала было опускать свое стекло, чтобы дать ему немного денег из тех сотен тысяч рупий, которые мы везли с собой.

Мой компаньон ахнул и откинулся на сиденье.

– Не надо! – вскричал он.

Я презрительно взглянула на него. Наш таксист взял у меня деньги и из своего окна протянул их нищему. Дальше мы поехали молча.


Свободного времени у нас было предостаточно. Мы выпускали пар в пляжных клубах Бали, бильярдных Джакарты и ночных клубах вроде «Танамура», которые по своему назначению граничили с борделями. Мы с Норой ходили по магазинам, посещали косметологов и путешествовали по Индонезии – только вдвоем, без мужчин. Иногда мы ссорились.

Отправившись на Кракатау, мы наняли гида, чтобы он провел нас по склонам, покрытым густой тропической растительностью. Было жарко и влажно, с нас катился пот. Мы остановились на обед у красивой реки неподалеку от водопада. Искупавшись голышом, Нора взяла меня на слабо, сказав, что я ни за что не спрыгну с водопада, который был по меньшей мере футов тридцать пять высотой.

– Здесь кто-нибудь когда-нибудь нырял? – спросила я нашего гида.

– О да, мисс, – улыбнувшись, ответил он.

– А ты нырял?

– О нет, мисс! – все так же улыбаясь, воскликнул гид.

И все же мне не хотелось прослыть слабачкой. Раздевшись догола, я полезла на скалу, показавшуюся мне самым удобным трамплином. Водопад ревел у моих ног. Далеко внизу бурлила мутно-зеленая вода. Мне было очень страшно, и все это уже не казалось такой прекрасной идеей. Но скала была скользкой, и, попытавшись несколько раз слезть с нее боком, словно краб, я поняла, что все же придется прыгнуть. Другого выхода не было. Собравшись с силами, я оттолкнулась от скалы и с визгом полетела вниз. Я рассекла своим телом поверхность воды, погрузилась в зеленые волны и вскоре со смехом вынырнула. Через несколько минут прыгнула и Нора.

Вынырнув, она прокричала:

– Ты сумасшедшая!

– То есть ты бы не прыгнула, если бы я испугалась? – удивленно спросила я.

– Да черта с два! – ответила она.

И в эту минуту мне стоило бы понять, что доверять Норе нельзя.

Казалось, Индонезия таила в себе неисчерпаемые красоты, но было в ней и кое-что печальное. Никогда прежде я не видела такой ужасной бедности, как в Джакарте, или столь неприкрыто работающего капитализма, как на гигантских фабриках и в барах отелей, где вечно слышалась плавная техасская речь выпивающих друг с другом руководителей нефтяных компаний. Можно было целый час общаться с приятным британским дедушкой, обсуждая прелести Сан-Франциско и слушая истории о породистых грейхаундах, ждущих его в Великобритании, а потом, при обмене визитками, он вполне мог заявить, что вообще-то торгует оружием. На закате я поднималась на лифте на крышу отеля «Джакарта Гранд Хайят» и принималась наматывать круги по проложенной сквозь заросший сад дорожке, а с минаретов мечетей, раскиданных по всему городу, до меня доносились голоса муэдзинов, призывающих мусульман к молитве.

В эту минуту мне стоило бы понять, что доверять Норе нельзя.

Прожив в Индонезии несколько месяцев, я с радостью и в то же время с печалью попрощалась с ней и отправилась обратно на Запад. Я соскучилась по дому.


Четыре месяца я беспрестанно путешествовала с Норой, время от времени на несколько дней заезжая в Штаты. Мы жили в постоянном напряжении, хотя порой нам и становилось невыносимо скучно. Мне было нечем заняться, кроме как отправляться вместе с Норой на все ее встречи с курьерами. Я одна бродила по улицам незнакомых городов. Знакомясь с миром, я чувствовала себя оторванной от него, как человек без цели и места в жизни. Не таких приключений я жаждала. Я лгала своей настоящей семье и начинала уставать от своей «семьи» наркокурьеров.

Однажды, когда я ненадолго приехала в Штаты, чтобы повидаться с родственниками, которые были полны подозрений, Нора позвонила мне и сказала, что я должна встретить ее в Чикаго. Аэропорт О’Хара считался «безопасным», что бы это ни значило, поэтому туда и поступали наркотики. Я встретилась с Норой в отеле «Конгресс» на Мичиган-авеню. «Ну и дыра», – подумала я. К этому времени я уже привыкла к комфорту «Мандарин Ориенталь». Нора была немногословна и объяснила мне, что на следующий день я должна полететь в Брюссель с чемоданом денег. Она должна была пойти на это для Аладжи, а я должна была пойти на это для нее. Она никогда прежде меня ни о чем не просила. В глубине души я чувствовала, что давно подписалась на это, и не могла сказать нет. Мне было страшно. Но я согласилась.


В Европе стало тяжелее. Норе было все сложнее поддерживать бизнес, она частенько рисковала курьерами, и это пугало. В Бельгии к нам присоединился ее партнер Джек, и все пошло под откос. Джек казался мне алчным, опасным и распутным, и я видела, что Нора доверяет ему гораздо больше, чем печется обо мне.

Напуганная, я почти ни с кем не говорила. Мы переехали из Бельгии в Швейцарию. Я одна бродила по Цюриху, пока Нора с Джеком выстраивали свои схемы. Три раза подряд посмотрев «Пианино», я была рада, что хотя бы этот фильм переносит меня в другое время и место и заставляет что-то чувствовать.


Когда Нора без обиняков велела мне перевезти наркотики, я поняла, что больше не представляю для нее никакой ценности и должна приносить доход. Я послушно «потеряла» паспорт и получила новый. Нора напялила на меня очки, жемчуга и пару страшных лоферов и тщетно попыталась замазать тональным кремом татуировку на моей шее. Мне было велено сделать консервативную стрижку. В субботу днем я попала под холодный дождь, пока искала парикмахера, который сможет превратить мои отросшие светлые локоны в нечто более презентабельное, и нырнула в крошечный салон, уже пятый за день. В предыдущих четырех меня встретили по-швейцарски холодно, но здесь я услышала знакомый акцент:

– Вам помочь?

Я чуть не расплакалась, увидев в салоне милого парня. Его звали Фенвик, он родился в одном из южных штатов и был похож на Теренса Трента д’Арби. Он помог мне снять промокший плащ, усадил в кресло, принес чашку горячего чая и сделал стрижку. Когда я пыталась объяснить, что мне нужно, он слушал меня с интересом и удивительной чуткостью. Сам он рассказал о Новом Орлеане, мы поговорили о музыке и Цюрихе.

– Это прекрасный город, – сказал он. – Но здесь у нас серьезные проблемы с героином. Люди под кайфом тут и там валяются на улицах.

Мне стало стыдно и захотелось вернуться домой. Я от души поблагодарила Фенвика и ушла из салона. Этот парень был единственным, с кем я подружилась за многие месяцы.

Мне стоило лишь позвонить, и родственники тотчас вытащили бы меня из любой передряги, но я так этого и не сделала. Я решила, что должна со всем разобраться сама. Я и только я подписалась на эту авантюру, и сама должна была дойти до конца, хотя теперь и боялась, что конец этот может стать летальным.

Когда Нора без обиняков велела мне перевезти наркотики, я поняла, что больше не представляю для нее никакой ценности и должна приносить доход.

Нора и Аладжи разработали сложный и рискованный план подмены чемоданов в аэропорту Цюриха, но, к счастью, наркотики, которые я должна была перевезти, так и не пришли к нам. Мне повезло – наркокурьером я так и не стала. Казалось, катастрофа теперь – лишь вопрос времени. Я была вне себя. Мне нужно было бежать, и я это понимала. Когда мы вернулись в Штаты, я взяла билет на первый же рейс до Калифорнии. Оказавшись в безопасности на Западном побережье, я разорвала все связи с Норой и оставила в прошлом все преступные дела.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Пайпер Керман. Оранжевый – хит сезона. Как я провела год в женской тюрьме
1 - 1 21.07.18
От автора 21.07.18
1. Пойдешь моим путем? 21.07.18
2. Все изменилось мгновенно 21.07.18
3. № 11187–424 21.07.18
4. Оранжевый – хит сезона 21.07.18
5. Вниз по кроличьей норе 21.07.18
1. Пойдешь моим путем?

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть