Онлайн чтение книги Овечий источник
Явление второе

Уехал? Скатертью дорога!

Хоть насовсем бы!

Вот те на!

Неужто не огорчена

Ты этой вестью? Ну, немного?

Я? Дай-то боже, Паскуала,

Чтоб он оставил навсегда

Фуэнте Овехуну.

Да?

Я недотрог таких знавала.

И все ж в один прекрасный день

Растает девичье сердечко,

Как тает масло рядом с печкой.

Ну, не скажи: мое — кремень.

Так не уступишь дон Фернану?

Ой, Лауренсья! Говорят:

Не плюй в колодец!

Как бог свят,

Из этого — я пить не стану.

Поверь, не люб мне командор,

Да и влюбляться толку мало.

Он женится на мне?

Сказала!

Что ж он предложит мне? Позор?

Припомнить бы тебе не худо,

Что девушек у нас не счесть,

У коих он похитил честь.

И ты спасешься? Веришь в чудо?

Одно могу тебе сказать:

Ведь командор уж три недели

Меня преследует, но к цели

Не стал он ближе ни на пядь.

Он засылал ко мне своих

Приспешников, тебе известных,

Врунов и сводников бесчестных —

Ортуньо с Флоресом. При них —

Подарки мне, от самого:

Корсаж расшитый, гребень, бусы.

Такие развели турусы

Про господина своего…

Ну, нет! Меня не соблазнят

Они посулами своими.

А где ты говорила с ними?

Там, у реки. Шесть дней назад.

Эх, глупый ты цыпленок! Скоро

Тебя съедят.

Съедят?

Съедят!

Цыпленок будет жестковат

Для столь вельможного сеньора.

Зачем бы, господи прости,

Сеньор влюбился вдруг в крестьянку?

Мне любо, вставши спозаранку,

Огонь на кухне развести.

На завтрак — жареное сало.

Лепешка выпечки своей

С глотком вина — еще вкусней

(Чур, — только б матушка не знала!).

Когда к обеду на огне

Кипит котел с капустой, с мясом, —

Следить за их веселым плясом,

Вдыхая запах, любо мне!

Когда я в поле приустану,

А дел еще полным-полно, —

Прибавить в полдник не грешно

Ломоть свининки к баклажану.

А вечером — кисть винограда

Сорву, когда иду домой,

Минуя виноградник мой, —

Спаси его господь от града!

На ужин — миска овощей,

Приправлю маслом их да перцем,

И — спать. Но прежде, с чистым сердцем,

В молитве повторю своей:

«И не введи во искушенье!»

Такая жизнь мила мне, право.

Мне ни к чему льстецов орава,

Все их посулы и моленья.

Им нашу разве жаль сестру?

Лишь об одном способны печься:

Им ночью надобно развлечься,

Чтобы пресытиться к утру.

Да! Верные слова твои,

Мужчин за дело ты поносишь.

С них благодарности не спросишь, —

Они точь-в-точь, как воробьи.

Зимой, когда не могут птички

В промерзлом поле прокормиться,

Их стайка в дверь твою стучится:

«Чивик! Подайте чечевички!»

Всю зиму кормишь воробьев.

Но вот теплеет, солнце — выше,

Глядь! — воробьи опять на крыше

И не слетаются на зов:

Прошла нужда — ушла привычка.

И ежели ты их стыдишь:

«А где спасибо?» — слышишь с крыш:

«Чирик-чирик! Уйди, чумичка!»

Так и мужчины. Разве нет?

Не жаль им нежного словечка.

Для девушки: «Мое сердечко!

Моя голубушка! Мой свет!»

Но чуть поверишь их словам,

Уступишь, — станешь вмиг «чумичкой»,

А то — такой отметят кличкой,

Что вслух и вымолвить-то срам!

Нельзя им верить, Паскуала.

Любой обманет и продаст.

Баррильдо! Спорить ты горазд,

Как скажешь, — все отдай, да мало.

Пускай они рассудят нас.

Согласен. Только прежде надо

Условиться насчет заклада.

Признают девушки сейчас

Сужденье ваше за ошибку, —

Тогда заклад платите тот,

Что я назначил вам.

Идет!

А что поставишь ты?

Я? Скрипку!

Ведь я ее сработал сам.

В округе лучшей нет скрипицы.

Ее и на амбар пшеницы

Я не сменял бы.

По рукам!

За мной!

Прелестнейшие дамы!

Уж ты не нас ли так зовешь,

Фрондосо? Дамы!..

Ну и что ж?

Не говорим ли так всегда мы?

Зовем мы школяра — ученым,

Слепого мы зовем — кривым,

Безногого зовем — хромым,

А блудодея — ветрогоном,

Мы скажем «щедрый», если — мот,

И «бережливый», если — скряга,

«Хозяйственный», когда — сутяга,

«Приятный», коль — мордоворот,

Зовем нахала — весельчак,

А пьяницу — простецкий малый,

Пройдоху — человек бывалый,

Умалишенного — чудак,

Коль грубиян, он — прямодушный,

А коль невежда — трезвый ум,

Коль круглый дурень — тугодум,

Коль сифилитик — золотушный,

Мы труса — скромником зовем,

Зовем мерзавца — шалопаем,

Мы зад — спиною называем,

А лысину — высоким лбом,

Брюзгу зовем мы — справедливым,

Сутуловатым — горбуна,

Красноречивым — болтуна,

Глухонемого — молчаливым…

Довольно ли примеров вам?

Язык — он все облагородит.

А значит, и для вас подходит

Название «прекрасных дам».

И то! Люд городской привык

К учтивостям такого рода,

Но ведь у этого народа

Есть и совсем другой язык.

Они, его пуская в ход,

Врут тоже, но иным манером.

Не пояснишь ли ты примером?

Изволь. Там все наоборот.

Твердят про умного — хитрец,

Про рассудительного — спорщик,

Про милосердного — притворщик,

И про отважного — наглец,

Про бескорыстного — болван,

Про справедливого — жестокий,

О добром скажут — недалекий,

О прямодушном, что — мужлан,

Кто любит правду, тот — придира,

Кто вежливый, тот — подхалим,

Кто трезвенник, тот — нелюдим,

А кто радушный, тот — транжира,

О сильном скажут — «вот облом!»,

О рослом — «этакий верзила!»,

Коль счастлив ты — «эк, привалило!»,

А коль несчастлив — «поделом!».

Для них красотка — длинноноса,

Девица-скромница — дурнушка,

А верная жена — простушка…

Ну как, достаточно, Фрондосо?

Черт! Что ни слово — прямо в цель!

Не слыхивал такого сроду!

Знать, в день твоих крестин не воду —

Рассол набухали в купель.

Ну что? Зачем вы нас позвали?

Вы спорили о чем-то?

Да.

И просим твоего суда.

Суда? Вот не было печали!

Реши — кто прав?

О чем же спор?

Послушай и реши по чести.

Считаем мы с Баррильдо вместе,

Что Менго…

Менго?..

…мелет вздор.

О чем же вышел спор?

Да вот, —

Вещь, признанную целым светом,

Наш Менго, — с гордостью при этом, —

Решительно не признает.

Не вещь, а звук, пустое слово!

Да что за вещь-то? Объяви!

Он говорит, что нет любви.

Он строг.

Он глуп! Любовь — основа,

Причина сущего, закон!

Не будь любви — всему конец!

Я не ахти какой мудрец,

И грамоте-то не учен,

Но только знаю, что стихии,

Враждуя вечно меж собой,

Мир сотворили наш земной.

Мы, люди, — существа земные,

Наш мозг, и желчь, и плоть, и кровь,

Все наши чувства и желанья —

Стихий враждующих созданья,

Где ж взяться-то могла любовь?

Ты это повторяешь зря:

Наш мир пропал бы в одночасье,

Не будь в нем складности, согласья, —

Любви, иначе говоря.

И я не отрицал того,

Что ты сейчас назвал любовью:

Да, верно, к складности, к здоровью

Полно любви все естество.

Примеры есть неподалеку:

Когда в опасности щека —

Спешит на выручку рука,

Любовно заслоняя щеку;

А если вовсе плохо дело,

В борьбе с врагом я изнемог,

То пара быстрых моих ног

Спасает от побоев тело.

Когда в опасности мой глаз —

Сомкнутся тотчас мои веки.

Любовь есть в каждом человеке..

Так что же ты морочишь нас?

Нисколько. Признаю любовь я:

Живем и дышим мы, любя,

Но любит всяк лишь сам себя.

Такие речи — сквернословье!

Взгляни, коль не видал любви,

Как парни девушек голубят…

Да волк и тот волчицу любит!

Да? Себялюбьем назови

Любовь — и кончим препираться.

Что есть, ответь по простоте,

Любовь?

Влеченье к красоте.

Зачем?

Чтоб ею наслаждаться.

Мы любим — ради наслажденья?

Не своего ль?

Пожалуй.

Вот!

А если цель моих хлопот —

Моих же выгод достиженье,

Я — себялюбец. Разве нет?

Ты прав.

Давайте в корень глянем:

Любовь всегда, — коль врать не станем, —

Любовь к себе. Так создан свет.

Священник как-то говорил

Нам про какого-то Платона [20] …про какого-то Платона…  — Упоминание имени древнегреческого философа Платона (427–347 гг. до н. э.) в этом забавном споре о любви может показаться несколько неожиданным (хотя это и оправдывается ссылкой на священника). Надо, однако, иметь в виду, что философия любви в духе неоплатоников была проходным местом для драматургов эпохи Ренессанса.,

Который, мол, во время оно

Насчет любви всех просветил.

Любить велел он добродетель

И дух…

Ишь, «добродетель», «дух»!

Туда же! Ты простой пастух,

Твои слова — «бычок» да «нетель»,

Оставь премудрость грамотеям, —

У них покрепче голова,

Мозгов побольше.

Ты права:

Решить их спор мы не сумеем…

Но, Менго, должен ты почесть

За счастье, что не знал любви.

А ты? Душою не криви,

Ты любишь?

Собственную честь.

Еще хлебнешь тоски любовной!

Так что ж, — любовь-то есть иль нет?

Тут вам священник даст ответ,

Иль служка просветит церковный.

Нам вашей не решить задачки:

Ей, вишь, не по́ сердцу ваш брат,

Мой опыт тоже небогат,

Мы тут не судьи.

Ишь гордячки!

Честной народ, мое почтенье!

А, командорский лизоблюд!

Бесстыдный пакостник и плут…

Откуда?

Прямо из сраженья.

И дон Фернан вернулся тоже?

Да. Быстро кончилась война,

Но многих унесла она

Из наших, — упокой их, боже!

Так ваше войско одолело?

Я был всему свидетель сам,

Навряд ли кто расскажет вам

Полней, чем я, как было дело.

Достославный наш магистр

Для того, чтоб овладеть

Городом Сьюдад Реаль,

Кликнул клич среди вассалов,

И в поход повел он войско:

Было с ним три сотни конных

И две тыщи пехотинцев, —

И миряне, и монахи,

Ибо, ежели ты носишь

Алый крест, то, кто б ты ни был,

Должен ты на зов явиться

(Особливо против мавров).

Юный наш военачальник

Был одет в кафтан зеленый

С полудюжиной застежек,

Золотом расшитый сплошь,

Только из-под рукавов

Сталью наручи сверкали.

Гарцевал под ним могучий

Серый в яблоках скакун, —

Был он вскормлен и вспоен

На брегах Гвадалкивира [21] …на брегах Гвадалкивира…  — Гвадалквивир — река в Андалусии. Андалусские лошади из породы арабских скакунов считались в ту пору лучшими в Испании.;

Сбруя выделки отменной,

Круто завитая челка,

Схваченная белым бантом,

Украшали его столь же,

Сколь узор из темных хлопьев,

Тающих на светлой шерсти.

Рядом с доблестным магистром —

Наш сеньор, Фернандо Гомес,

На буланом, черногривом,

С белым храпом жеребце.

На турецкую кольчугу

И сверкающие латы

Плащ оранжевый спадал,

Заткан жемчугом и златом.

А султан из белых перьев,

Что на шлеме колыхался,

Был цветку подобен — цвел он

На погибель злым врагам.

Перевязью красно-белой,

Обвивающей плечо,

Схвачено копье, — оно

Памятно гранадским маврам.

Жители Сьюдад Реаля

За оружие взялись:

Признают они, мол, только

Власть кастильских королей.

С бою взят был нами город,

И магистр наш повелел

Всех, кто там сопротивлялся,

Честь его затронув этим, —

Если знатный — обезглавить,

Бели же простолюдин

Кляпом рот ему заткнуть

И при всем народе высечь.

Всем теперь внушил он страх

И почтенье. Верят люди:

Тот, кто в юные столь годы —

Вождь, судья, завоеватель,

Станет, возмужав, грозою

Дерзкой Африки и много

Полумесяцев лазурных

Алым сокрушит крестом.

Командора и всех прочих

Наградил столь щедро, будто

Не казну он городскую

Раздавал, а горсть монет…

Чу!.. Вот музыка! Встречайте

Воинов повеселее:

Изо всех венков лавровых

Лучший — радостная встреча.

Мы вышли все, для встречи

С великим командором,

С воителем бесстрашным,

С вождем победоносным.

Да здравствуют Гусманы!

Да здравствуют Хироны!

Ты в час совета — мудрый,

В дни мирные ты — добрый,

В бою ты валишь мавров,

Как буря — лес дубовый.

К Фуэнте Овехуне

Трофейные знамена

От стен Сьюдад Реаля

С победою принес ты.

Пусть много лет во славе

Живет Фернандо Гомес!

Благодарю всех жителей селенья

И вас, алькальды, за такой прием

И за любви народной изъявленье.

Мы должное сеньору воздаем,

Хоть не умеем выразить словами

Любовь, что в сердце мы храним своем.

В честь этой долгожданной встречи с вами

Сложились все крестьянские дворы.

Уж вы не обессудьте: знаем сами, —

Убоги наши сельские дары.

Вот обливные миски и кувшины,

Все лучшие лепили гончары.

Вот тянет головы отряд гусиный:

Гогочет дружно, поздравляя вас

С победным возвращением с чужбины.

Равно для нёба, для ноздрей, для глаз

Приятен груз, что в недрах этой фуры, —

Полста окороков, гора колбас.

На той повозке — каплуны и куры:

Все петухи остались без подруг,

Беднягам не с кем разводить амуры.

Не дарим ни коней вам, ни кольчуг,

Не дарим вам ни серебра, ни злата,

Но не дороже ль злата верность слуг?

Фуэнте Овехуна небогата,

Но вот вам дюжина мехов вина;

Вино удвоит мужество солдата,

С вином солдату стужа не страшна,

И кажется ему, что бой — забава,

Что глубь мелка, полога крутизна.

А вот сыры и всякая приправа,

Все, что могли собрать у нас, в глуши,

На пользу вам. Немного тут, но, право,

Все то, что дарим, — дарим от души.

Благодарю. Ступайте, с богом!

Все приготовлено для вас,

И отдых, — то, что вам сейчас

Всего нужней, — он за порогом.

Устлали землю мы цветами,

Чтоб ваш порадовался взор.

Но будь роскошный тут ковер,

Унизанный весь жемчугами, —

Для вас бы мы не пожалели…

Ковры-то не по средствам нам.

Да, да. Ступайте по домам!

Эй, гряньте, скрипки и свирели!

Мы вышли все для встречи

С великим командором,

С воителем бесстрашным,

С вождем победоносным.

А вы, — вы обе, — подождите.

Зачем, сеньор? Чего нам ждать?

Ты что, упрямишься? Опять?

Со мной! Дивлюсь подобной прыти.

Тебе он это?

Мне? Ну да!..

Скорей бы унести нам ноги.

Тебе, прекрасной недотроге,

Я говорю, — и ей… Куда?

Иль вам не господин я?

Верно,

Но не для этаких затей.

Прошу, входите в дом. Смелей!

Ишь как пугливы: лань и серна!

Когда б уважить захотели

Алькальдов вы, — позвать их в дом,

С одним из них, моим отцом,

И мы вошли бы, не сробели.

А так — нет.

Флорес!..

Я, сеньор!

Упрямятся.

Пошли!

Без рук!

Пошли, дурехи!

Знаю, друг:

Войдем — ты двери на запор.

Сеньор покажет вам трофеи,

Добытые в бою. Пойдем!

Как Флорес их заманит в дом,

Ты дверь запрешь. Да поживее!

Не заговаривай нам зубы!

Пусти!

Вы входите в число

Даров сеньору.

Ах, мурло!

Совсем сдурел?

Девчонки грубы.

Ему все мало, все неймется!

Вон — сало, мясо… нет конца!

Там нет девичьего мясца.

Ну, нашим-то он поперхнется!

Теперь не миновать грозы!

По меньшей мере град проклятий

Нас ждет за то, что так некстати

Удрали эти две козы.

Такая служба наша, брат:

Иль все терпи, молчи как рыба,

Когда сеньор бушует, либо

Беги куда глаза глядят.

Нельзя нам праздно ожидать:

Еще промедлим мало-мальски, —

И дон Альфонсо Португальский

На земли наши двинет рать.

Нам выхода иного нет,

Как выслать войско в наступленье,

Пока враждебное вторженье

Не принесло тяжелых бед.

За нас Наварра, Арагон,

Они приложат все усилья.

Пойдет за ними и Кастилья, —

Порядок в ней уж наведен.

Мы можем ввериться судьбе,

Врат будет сломлен, коль ударим.

И я согласна с государем:

Мы одолеем их в борьбе.

С известьем о Сьюдад Реале

Два рехидора городских

Явились к вам. Впустить ли их?

Зачем нам раньше не сказали?

Государь наш дон Фернандо,

Ты, кого из Арагона

Нашего спасенья ради

Небо привело в Кастилью?

Нас послал Сьюдад Реаль,

Чтобы у подножья трона

Мы, склонясь перед монархом,

Умоляли о защите.

Мы за счастье почитали

Под владычеством быть вашим,

Но по воле злого рока

Мы лишились этой чести.

Храбрый дон Родриго Тельес

Де Хирон, известный миру

Тем, что в юные столь годы

Доблестью он — зрелый муж,

Присоединить задумал

Нас к владеньям Калатравы

И для этого наш город

Обложил кольцом осады.

Стойко мы оборонялись,

Отбивая рать магистра, —

По земле текла ручьями

Кровь поверженных бойцов.

Наконец он занял город,

Но лишь потому, что с ним

Был советчик, друг, помощник:

Командор Фернандо Гомес.

И теперь в Сьюдад Реале

Утвердилась власть магистра.

Горе всем нам! — если только

Вызволенье не придет.

Где сейчас Фернандо Гомес?

Полагаю, что вернулся

Он в Фуэнте Овехуну,

Где живет обыкновенно.

Нам не выразить словами,

До чего он самовластно

Притесняет местный люд,

Обездоленный, бесправный.

Есть у вас военачальник?

Государь, нет никого!

Кто и жив из благородных —

Ранены иль взяты в плен.

Нет, это не пройдет им даром!

Не подобает медлить нам:

Ответить мы должны врагам

На дерзкий сей удар ударом.

Ведь это ключ к Эстремадуре! [23] Ведь это ключ к Эстремадуре!  — Эстремадура — кастильская провинция, прилегающая к Португалии.

У нас он выхвачен из рук,

И Португалец может вдруг

Ворваться к нам подобно буре.

Вам, дон Манрике, мой приказ:

Возглавьте войско для отпора, —

Уверен, что получат скоро

Они возмездие от вас.

Пусть будет с вами граф де Кабра, [24] Пусть будет с вами граф де Кабра…  — Диего Фернандес де Кордова, граф де Кабра — военачальник, прославившийся в войне против Гранадского эмирата.

Солдат, гремит о коем свет:

Он мудрый даст всегда совет,

А бьется беззаветно-храбро.

Единственный остался путь:

Сломить их и отбросить разом.

И доблесть так велит, и разум:

Пора нам дерзких припугнуть.

Коль буду жив, уж мы с соседа

Изрядно спеси пособьем!

Я знаю, что с таким вождем

Ждет наших воинов победа.

С речки мне пришлось уйти

С недостиранной одеждой,

Чтобы сплетен не плодить,

Как не совестно, Фрондосо?

Постыдись! Ведь все селенье

Шепчется о нас с тобой,

Все глазеют, как ты ходишь,

Словно тень, за мною следом.

А как парень ты приметный,

И смельчак, и заводила,

Из себя виднее прочих

И наряднее других,

То нет девушки в селенье,

Нет во всей округе парня,

Кто бы не твердил про нас, —

Дескать, мы с тобою пара.

Ждут, когда же, оторвавшись

От любимого фагота,

Пономарь Хуан Растрепа

Огласит нас в божьем храме.

Ты о том бы лучше думал,

Как бы к осени наполнить

Золотым зерном амбар,

Молодым вином кувшины.

Мне же эти пересуды

Надоели: я, признаться,

Крепко сплю и не тоскую,

Перемен в судьбе не жду.

Как мне горько, Лауренсья,

Холодность терпеть твою!

Видеть мне тебя — мученье,

А не видеть — хуже смерти.

Ты ведь знаешь, как мечтаю

Я тебя назвать женою, —

Чем же платишь за любовь?

Я иначе не умею.

Разве можешь равнодушно

Ты смотреть, как я страдаю,

Как в мечтаньях о тебе

Я не пью, не ем, не сплю?

Разве может светлый ангел

Быть настолько бессердечным?

Боже! Я схожу с ума!

Вот как? К знахарке иди, —

Исцелишься.

Исцелюсь я

Лишь тогда, когда с тобою

Будем мы, как голубки,

Ворковать и целоваться,

Обвенчавшись честь по чести.

С батюшкой своим об этом

Потолкуй, — с Хуаном Рыжим.

Не скажу, что ты мне люб,

Но… как знать?

Ах!.. Наш сеньор!

С арбалетом. На охоту.

Спрячься там, в кустах!

Я спрячусь,

Но трудней мне спрятать ревность!

Вот удача: думал встретить

Боязливую косулю,

А настиг такую лань!

Я, сеньор, здесь отдыхала:

Притомилась я от стирки.

Уж простите, ваша милость,

Я опять пойду на речку.

Ты — красотка, Лауренсья,

Но невежество и дикость

Портят твой прелестный образ,

Сотворенный небесами,

И подчас ты безобразна.

Много раз уж ты скрывалась

От моих исканий страстных,

Нынче же в союзе тайном

С молчаливой сей поляной

Я сломлю твою строптивость:

Не в пример другим, с презреньем

Ты одна лицо воротишь

От сеньора своего.

Не сдалась ли Себастьяна,

Что за Педро Толстяком,

А ведь мужняя жена?

Или эта… та, что вышла

За Мартина Землекопа?

После свадьбы их прошло

Лишь два дня, — моею стала.

Эти женщины, сеньор,

И до вас еще ступили

На угодную вам тропку:

Многим нашим молодцам

Милости они дарили.

Отправляйтесь за косулей.

Если бы не этот крест,

Я почла бы, что меня

Дух нечистый донимает.

Что такое? Ты грубишь?

Вот сейчас освобожу

Руки я от арбалета,

Станешь шелковой…

Что, что?

Как вы смеете?.. Оставьте!..

Не упрямься!..

Арбалет!..

Дай-то бог, чтоб не пришлось

В ход его пустить…

Ну, полно!..

Боже правый!.. Помогите!..

Мы одни… Ну-ну, не бойся!..

Милостивый командор,

Бросьте девушку! Иначе

Рассержусь я, и, хотя

Почитаю этот крест,

В вашу грудь стрела вонзится.

Ах ты, пес!..

Здесь нету псов.

Лауренсья, убегай!

Берегись, Фрондосо!

Живо!

Ну, скажи, какая глупость, —

Шпага-то осталась дома!

Снял ее, чтоб шорох ножен

Чуткую не поднял дичь.

Стойте! Ей-же-ей, нажму,

И тогда вам смерть, сеньор.

Убежала… Ах, мерзавец!

Бунтовщик! Брось арбалет!

Слышишь, негодяй?

Вот как?

Чтобы вы меня убили?

Знайте, что любовь глуха:

Коль, права ее задеты,

Увещаний не услышит.

Мыслимо ли, чтобы рыцарь,

Отступил перед каким-то

Мужиком? Стреляй, мерзавец,

Убивай, — ты не заставишь

Рыцаря спасаться бегством.

Нет, зачем же! Я ведь знаю

Свое место. Но коль скоро

Жизнь свою спасать я должен,

Арбалет возьму с собой.

Вот неслыханная дерзость!

Мне посмел он угрожать!

Помешал мне… Погоди,

Разочтусь еще с тобою!

Но сейчас… Какой позор!