Онлайн чтение книги Пенденнис
Глава XIIX. В саду Темпла и поблизости от него

Мода уже давно улетела из живописного зеленого сада Темпла, где, если верить Шекспиру, Йорк и Ланкастер сорвали ни в чем неповинные розы, алую и белую, ставшие эмблемами в их кровопролитной войне. Сведущий и обязательный автор "Путеводителя по Лондону" сообщает нам, что в пропитанном копотью воздухе столицы "розы, даже самых простых и выносливых сортов, уже давно перестали цвести". Мало кому из нынешних обитателей этого квартала известно, растут там розы или не растут, да едва ли это их особенно интересует: они и в сад-то почти не заходят, разве что по дороге домой. Клерки адвокатов, когда бегут с поручениями, не кладут в свои сумки цветов, не держат под мышкой букетов; а те немногие юристы, что прогуливаются здесь для моциона, меньше всего думают о Йорке и Ланкастере — особенно с тех пор, как улеглась шумиха вокруг железных дорог. Только знатоки старины и любители литературы с интересом взирают на этот сад и представляют себе, как ходят взад-вперед по дорожке добрый сэр Роджер де Коверли и круглолицый мистер Зритель; или сидит в беседке милый Оливер Гольдсмит, размышляя о ближайшем письме "Гражданина мира", или о новом костюме, который шьет ему портной мистер Филби, или о письме, в котором издатель мистер Ньюбери требует уплаты долга. Тяжело ступая по гравию, переваливаясь на ходу, к нему приближается великий лексикограф в табачном кафтане и в парике, давно не знавшем щипцов и пудры (а за ним семенит его лакей-шотландец, малость навеселе после портвейна, которого они только что хлебнули в "Митре"), и мистер Джонсон приглашает мистера Гольдсмита к себе, откушать чаю с мисс Уильяме. Велика вера воображения! Сейчас сэр Роджер и мистер Зритель для нас такие же реальные люди, как оба доктора и верный пьянчужка шотландец. Детища поэзии живут в нашей памяти так же, как настоящие люди, — и поскольку Артур Пенденнис был человеком романтического и литературного склада и отнюдь не привержен юриспруденции, процветавшей в этой части города, — можно предположить, что какие-то поэтические фантазии в этом духе проносились у него в мозгу, когда на следующий день под вечер он выбрал сад Темпла местом своей прогулки и размышлений.

Воскресными вечерами Темпл обычно затихает. Почти все квартиры стоят пустые. Видные юристы дают званые обеды в своих особняках в Белгрэвии или Тайберне; интересные молодые адвокаты, приглашенные на эти обеды, кадят фимиамы превосходному кларету мистера Манти или очаровательным дочкам судьи Горностэя; не удостоившиеся приглашения экономно обедают в клубе жарким и полупинтой вина, угощая друг друга и прочих обедающих шутками, собранными на выездных сессиях, и юридическими остротами. Мало кто сидит дома — разве что бедный мистер Кокл — он хворает, и уборщица варит ему кашку; или мистер Тудл, флейтист-любитель, — вон он выводит грустную мелодию в своей квартирке на третьем этаже; или юный Тайгер, — из его окна валят клубы сигарного дыма, а у дверей громоздятся блюда под крышками с вензелем ресторации Дика или таверны "Петух". Но полно! Вот что значит дать волю фантазии. Ведь сейчас каникулы, и в квартирах Темпла нет решительно никого, кроме Пенденниса.

Вполне возможно, что именно одиночество выгнало Пена в сад: прежде он там не бывал и лишь мимоходом поглядывал сквозь решетку на цветочные клумбы и на кучки довольных горожан, бродящих по газонам и по широким, посыпанным гравием дорожкам у реки; а в этот вечер, как уже было сказано, на обратном пути из соседней таверны, где обедал совсем один, он решил пройтись по саду, подышать прохладным вечерним воздухом и полюбоваться сверкающей Темзой. Побродив там короткое время, поглазев на мирные, ублаготворенные группы гуляющих, он наскучил этим занятием, вошел в одну из беседок, что стоят по обе стороны главной дорожки, и скромно там уселся. О чем он думал? Вечер был упоительно ясный и тихий; на небе ни облачка; трубы за рекой не дымили; пристани и склады, розовые от солнца, казались такими чистенькими, словно тоже умылись ради праздника. Вверх и вниз по реке быстро скользили пароходы, полные воскресных пассажиров. Колокола бесчисленных церквей звонили к вечерней молитве, — может быть, Пен вспоминал такие же вот воскресные вечера своего детства, когда он, обняв мать за талию, ходил с ней по террасе перед окнами родного дома. Заходящее солнце золотит маленькую Говорку так же, как широкую Темзу, и медленно опускается за Клеверингские вязы и колокольню знакомой церкви… От этих ли мыслей или только от солнца щеки молодого человека покрылись румянцем? Он побарабанил пальцами по скамье в такт колокольному перезвону; смахнул платком пыль со своих начищенных башмаков, потом разом поднялся, топнул ногою, сказал: "Нет, черт возьми, пойду домой". И, приняв такое решение, которому, видимо, предшествовала внутренняя борьба, вышел из беседки.

Он чуть не сбил с ног двух малюток: крошечные, ему по колено, они трусили по дорожке, отбрасывая к востоку длинные синие тени.

Одна вскрикнула "ой!", другая засмеялась и хитро протянула: "Мистер Пен-деннис!" И Артур узнал в них своих маленьких вчерашних приятельниц Эмилию-Энн и Бетси-Джейн. Он покраснел еще гуще и, схватив ту, которую чуть не сшиб, подбросил ее в воздух и поцеловал; а Эмилия-Энн, испуганная столь внезапным нападением, заревела во весь голос.

На ее плач мгновенно явились две женщины в чистых воротничках и новых лентах, а именно: миссис Болтон в ярко-красной шотландской шали поверх черного шелкового платья и мисс Фанни Болтон, в желтом шарфе, муслиновом с мушками платьице и с зонтиком — прямо-таки светская барышня. Фанни не сказала ни слова, только поздоровалась с ним взглядом, и глаза ее засияли как… как ярко освещенные окна типографии. Зато миссис Болтон, побранив и успокоив Эмилию-Энн, сказала:

— Господи помилуй, сэр, ну не чудно-ли, что мы вас тут встретили? Надеюсь, вы в добром здоровье, сэр… Верно, Фанни, как чудно, что мы встретили мистера Пенденниса?

Милые дамы, вы, кажется, смеетесь? А почему? Разве не приходилось вам, когда в загородном доме гостил молодой Крез, по случайному совпадению прогуливаться в саду с вашей Фанни? Разве не случалось вам с вашей Фанни слушать в Брайтоне военный оркестр, как раз когда с мола подходили, звеня шпорами, молодой де Мундир и капитан Эполет? И не доводилось ли вам с вашей ненаглядной Фанни навещать старую вдову Астм в ее домике за выгоном, когда к ней только что заглянул молодой священник с брошюркой на потребу ревматикам? Вы что же, думаете, что странные совпадения бывают только в господском доме, а в сторожке их и быть не может?

Ну да, это и было совпадение, и ничего более. Просто накануне, в ответ на вопрос миссис Болтон, мистер Пенденнис упомянул, что некоторые дворы в Темпле мрачные, но есть там и очень веселые, приятные уголки — в особенности те дома, что смотрят на реку или в сад, а в саду очень хорошо гулять воскресными вечерами, там бывает много народу… и тут-то по чистой случайности все наши знакомые и встретились, точь-в-точь как бывает в светской жизни. Очень просто, натурально и безобидно.

Пен принял вид степенный, напыщенный, фатоватый. Он был разряжен как никогда. Белые нанковые панталоны и белая шляпа, пестрый шейный платок, светлый жилет, золотые цепочки и запонки — принц крови, да и только! А как этот наряд ему к лицу, думал кто-то. И сам-то он красавец писаный. Ну, а уж когда покраснеет — никто, никто с ним не сравнится… Накануне он так поразил воображение малышек, что после его ухода они стали в него играть. Эмилия-Энн, заложив пухлые пальчики в проймы передника — как Пен в проймы жилета, — объявила: "Бетси-Джейн, я буду мистер Пенденнис". Фанни смеялась до слез и чуть не задушила сестренку поцелуями. А сейчас, когда Артур поцеловал малышку, как это ее порадовало!

У Артура лицо пылало, Фанни же, напротив, выглядела бледной, усталой. Артур это заметил и заботливо осведомился, почему у нее такой утомленный вид.

— Я всю ночь не спала, — отвечала Фанни и слегка порозовела.

— Я сама погасила у ней свечку и строго-настрого велела ей закрыть книгу и спать, — вмешалась любящая мамаша.

— Так вы читали? — Пена это позабавило. — И какая же книга так вас увлекла?

— Ох, до того интересная! — сказала Фанни.

— А как называется?

— "Уолтер Лорэн", — выдохнула Фанни. — Какая противная эта Наира… Неара… не знаю, как ее произносить. А Леонора — прелесть. И Уолтер, он такой милый!

Каким образом разыскала Фанни роман "Уолтер Лорэн" и узнала, что он написан Пеном? Эта девчушка запомнила все, что говорил накануне мистер Пенденнис, а ведь он намекнул, что пишет в газетах и в книгах. Какие же это книги? Сгорая от любопытства, она уже хотела было подластиться к Баузу, который со вчерашнего дня был у нее в немилости, но потом решила сперва обратиться к Костигану. Подавая ему обед и прибирая убогую комнату, она улещала его словами и улыбками. Ему, верно, надобно починить белье? (В комоде у капитана и правда хранились весьма любопытные изделия из льна и хлопка.) Она зачинит ему рубашки, все до одной. Вон какие страшные дырки — какие смешные! Сквозь одну из них она, лукаво смеясь, поглядела на старого воина. Нарисовать бы ее так — очень смешная получилась бы картинка. Потом она проворно убрала со стола посуду, бегая по комнате грациозно, как танцовщицы в театре; подтанцевав к буфету, достала бутылку виски, смешала капитану стакан грога и заявила, что отопьет немножко — одну каплю; и пусть капитан споет ей какую-нибудь свою песню, они такие красивые, ей хочется их выучить. А когда Костиган спел ей густым, дрожащим басом одну из ирландских мелодий, воображая, что это он покорил сердце маленькой сирены, она ловко ввернула вопрос насчет Артура Ленденниса и его книги; услышав же ответ — все, что ей было нужно, — бросила Костигана у фортепьяно, не дав ему начать вторую песню, поднос с посудой забыла в прихожей, рубашки — на стуле и побежала вниз, все быстрее и быстрее с каждой ступенькой.

Капитан Костиган, по его словам, не был причастен к литературе и еще не удосужился прочитать изящное сочинение своего молодого друга, хоть и собирался при первом удобном случае приобрести его в собственность. Но заглавие Пенова романа он знал, и вот почему: господа Финьюкейн, Блодьер и другие завсегдатаи Черной Кухни, в своих разговорах о мистере Пенденнисе (далеко не всегда дружеских — Блодьер, например, называл его не иначе, как "этот хлыщ", Хулан удивлялся, почему Дулан его до сих пор держит, и прочее) окрестили нашего героя "Уолтер Лорэн", — а значит, капитан мог сообщить Фанни нужные ей сведения.

— Вот она и побежала спрашивать его в библиотеке, — говорила между тем миссис Болтон. — Сколько библиотек обегала — где нету, где на руках. А в одной библиотеке книжка была, да не давали, пока не оставишь фунт стерлингов, а у ней с собой только мелочь. Прибежала домой, плачет — было дело, Фанни? — ну, я и дала ей фунт.

— Ой, я так боялась, что без меня кто-нибудь его возьмет, — подхватила Фанни, совсем разрумянившись и блестя глазами. — Ой, а потом стала читать, и мне так нравится, так нравится…

Артур был тронут этим простодушным восхищением, до глубины сердца польщен и взволнован.

— Вам нравится? Если вы ко мне зайдете, я с удовольствием… нет, я сам вам принесу… нет, пришлю. До свидания. Спасибо, Фанни. Храни вас бог. Мне нельзя с вами оставаться. Прощайте.

И, крепко пожав ей руку, кивнув ее матери и девочкам, он направился к выходу из сада.

Он все ускорял шаг, а ворота миновал уже бегом.

— Милая, милая малютка, — твердил он вслух. — Чудесная маленькая Фанни! Ты лучше их всех. Господи, поскорее бы Шендон вернулся. Я бы тогда уехал к матушке. Я не должен с ней видеться. И не буду. Не буду, даю слово…

Разговаривая на бегу, так что прохожие на него оборачивались, он налетел на какого-то низенького старичка и обнаружил, что это мистер Бауз.

— Ваш покорный слуга, сэр, — сказал мистер Бауз и с нарочито низким поклоном приподнял свою поношенную шляпу.

— Здравствуйте, — угрюмо отозвался Артур. — Не смею вас задерживать, и провожать меня нынче не требуется. Я тороплюсь, сэр. Всего наилучшего.

Бауз решил, что Пен торопится домой не без причины.

— Где они? — воскликнул старик. — Вы знаете, о ком я говорю. Может, они у вас? Они сказали Болтону, что идут в Темпл, в церковь; а там их нет. Они у вас. Они не должны у вас оставаться, мистер Пенденнис.

— Проклятие! — вскричал Пенденнис в бешенстве. — Убедитесь сами, у меня они или нет. Вот мой двор, вот моя дверь — прошу, сэр.

И Бауз, сняв шляпу и поклонившись, последовал за ним.

В квартире Пена их, как мы знаем, не было. Но когда стали запирать ворота, мать с дочерью, не очень-то весело проведшие этот воскресный вечер, печально побрели со своими малышками вон из сада; зашли в Лемб-Корт; постояли под фонарем — единственным украшением этого унылого квадратного двора; поглядели на верхние окна того дома, где жил Пен, и вскоре увидели, как там засветился огонек. А потом эти две дурехи поплелись домой, волоча за руку уставших детей, и воротились к мистеру Болтону, который один-одинешенек тянул грог в сторожке Подворья Шепхерда.

Бауз оглядел пустую гостиную Пена, в которой очень мало что прибавилось или изменилось с тех пор, как мы видели ее в последний раз. Старые книжные полки и потрепанные книги Уорингтона, заваленный бумагами рабочий стол Пена выглядели уныло.

— Желаете заглянуть в спальню, мистер Бауз, может быть, мои жертвы там? — с горечью произнес Артур. — Или, может быть, я задушил обеих девочек и спрятал их в чулане с углем?

— Вашего слова достаточно, мистер Пенденнис, — отвечал тот печально. — Вы сказали, что их здесь нет, и я вам верю. И надеюсь, что они никогда сюда не приходили и никогда не придут.

— Честное слово, сэр, вы очень добры, — надменно продолжал Пен. — Вы выбираете мне знакомых, вы дали мне понять, что кое-кому вредно со мною знаться. Я помню вас с давних пор, мистер Бауз, и много вам обязан; не то я выразился бы гораздо резче по поводу невыносимого преследования, которому вы, как видно, решили меня подвергнуть. Вчера вы проводили меня за ворота, точно боялись, как бы я чего-нибудь не украл…

Тут Пен осекся и покраснел, чувствуя, что дал в руки Баузу козырь, который тот и не преминул подхватить.

— Да, сэр, раз уж вы произнесли это слово, я именно полагаю, что вы имели в виду что-то украсть. Не станете же вы утверждать, что пришли в гости к нищему скрипачу Баузу или к сторожихе миссис Болтон? Фи! Очень нужно такому изысканному джентльмену, как Артур Пенденнис, эсквайр, лезть на мой чердак или сидеть в прокопченной кухне, если у него нет на то особенных причин! И по-моему, мистер Артур Пенденнис, целью вашего прихода было украсть сердце красивой девушки, а потом разбить его и выбросить. Вот чему вы обучаетесь в свете — вы, молодые денди, лощеные модники, надменные аристократы, угнетающие народ. Для вас это забава, а что для них — об этом вы думали? Для тех, кем вы играете, а наигравшись, выкидываете на улицу? Знаю я вашего брата, сэр. Знаю ваш эгоизм, вашу заносчивость, вашу спесь. Какое дело милорду, что дочь бедняка погибнет, а семья ее будет опозорена! Вам подавай удовольствия, а платить за них будет, конечно, простонародье. На что же мы и существуем на свете? Все вы такие, сэр, все такие.

Бауз зарапортовался, и Пен рад был воспользоваться этим, рад увести спор подальше от того предмета, с которого начал его противник. С невеселым смехом, за который тут же попросил прощения, он сказал:

— О, конечно, я аристократ! Живу в хоромах под крышей, и ковер у меня на лестнице почти такой же красивый, как у вас, мистер Бауз. И жизнь я провожу в том, что угнетаю народ — гублю невинных девушек и граблю бедняков, так? Дорогой сэр, все это хорошо в комедии, где Иов Торнберри, бия себя в грудь, вопрошает милорда, как он смел унизить честного человека и загасить огонь в очаге англичанина. Но в жизни-то, мистер Бауз, можно ли толковать о тиранах-аристократах, попирающих народ, человеку, который так же зарабатывает себе на пропитание, как и вы сами? Разве я вас когда обижал? Или обходился с вами свысока? Разве не питали вы ко мне даже известной симпатии… в те дни, когда оба мы были юными романтиками, мистер Бауз? Не сердитесь же на меня и теперь, будем добрыми друзьями, как прежде.

— Те дни были совсем иные, — возразил Бауз. — И мистер Артур Пенденнис был тогда честным, порывистым юношей; может быть, несколько себялюбивым и самонадеянным, но честным. Тогда я вам симпатизировал, потому что вы готовы были погубить себя ради женщины.

— А теперь, сэр?

— А теперь времена изменились, и вы хотите, чтобы женщина погубила себя ради вас. Я хорошо знаю эту малютку, сэр. Я всегда говорил, что ее подстерегает такая судьба. Она забила себе голову романами, у ней только и мыслей, что о любви и влюбленных, она и не замечает, что ходит по полу сторожки. Я ее обучаю. Могу вам сказать, что она и способна и обаятельна. Я привязался к ней, сэр. Я одинокий старик; живу так, что самому противно, — среди веселых забулдыг, которые наводят на меня тоску. Мне некого любить, кроме этой девочки. Сжальтесь надо мной, не отнимайте ее у меня, мистер Пенденнис, не отнимайте!

Голос у старика срывался. Его просительный тон тронул Пена куда больше, чем угрозы и насмешки, с которых он начал свою речь.

— Уверяю вас, — сказал Артур мягко, — вы напрасно думаете, что я замышляю зло против бедняжки Фанни. Я и увидел-то ее впервые только в пятницу вечером. И вышло это совершенно случайно, благодаря нашему приятелю Костигану. У меня нет никаких намерений касательно нее… просто я…

— Просто вы отлично знаете, что она глупая девчонка, и что мать ее — глупая женщина… просто вы встречаете ее в саду Темпла, разумеется — без предварительного сговора… просто, когда я вчера застал ее за книгой, которую вы написали, она меня с презреньем прогнала. А на что я еще и годен, как не на то, чтобы надо мною смеяться? Старик, калека, жалкий скрипач, только что не в лохмотьях, который для заработка пиликает песенки в кабаке? Вы-то настоящий джентльмен. Платок надушен, на пальце перстень. Вы обедаете в домах у знати. Но кто подаст корку старому Баузу? А ведь я бы мог быть не хуже любого из вас. Я мог бы прославиться, если б представился случай, мог бы общаться с лучшими умами страны. Но мне не повезло. Когда-то я был честолюбив. Я писал пьесы, стихи, музыку — никто не захотел меня выслушать. Все женщины, которых я любил, смеялись надо мной. И вот пришла старость, и я один, совсем один на свете! Не отнимайте же у меня эту малютку, мистер Пенденнис. Оставьте ее мне еще хоть ненадолго. До вчерашнего дня она была мне вместо дочери. Зачем вы явились, зачем заставили ее издеваться над моим уродством, моей старостью?

— Уж в этом-то я неповинен, — сказал Артур с легким вздохом. — Клянусь честью, я и не рад, что встретил эту девушку. Я не обольститель, мистер Бауз. Я понятия не имел, что произвел впечатление на бедную Фанни, и не думал об этом до… до сегодняшнего вечера. А тут, сэр, пне стало ее жаль, и я как раз бежал от соблазна, когда столкнулся с вами. И могу вам еще сказать, сэр, — добавил он заметно дрогнувшим голосом и залившись краской, чего его собеседник не увидел в наступившей темноте, — что нынче вечером, когда звонили в церквах, я думал о своем родном доме и о женщинах, ангельски чистых и добрых, которые в нем обитают. Там я и хотел искать спасения от опасностей, меня обступивших, и просить у всевышнего сил, чтобы исполнить мой долг.

После этих слов Артура наступило молчание, и когда гость снова заговорил, тон его был несравненно более мягким и дружеским. А напоследок Бауз обменялся с Пеном очень теплым рукопожатием, просил прощенья за то, что превратно о нем судил, и сказал несколько лестных слов, за которые молодой человек еще раз с жаром стиснул его руку. Расставаясь со своим гостем у порога, Пен сказал, что дал себе слово и надеется с помощью божией его сдержать.

— Аминь, — сказал мистер Бауз и стал медленно спускаться по лестнице.