Обед в Ричмонде показался бедному Фокеру самым скучным развлечением, на какое человек когда-либо тратил деньги. "И как только, черт возьми, эти люди могли мне нравиться, — думал он. — У Ружмон морщины под глазами, а красок на щеках наложено, как у клоуна в пантомиме. Эту Пинкни просто нет сил слушать. Терпеть не могу, когда женщина распускает язык. А старик Крокус! Прикатил сюда в своей каретке с фамильной короной, еле втиснулся между мадемуазель Корали и ее мамашей! Черт знает что! Пэр Англии и наездница от Франкони. Это уж слишком, честное слово. Я не какой-нибудь надменный аристократ, но это уж слишком!
— О чем задумался, Фоки? — громко спросила мисс Ружмон, выпустив сигару из очень алых губ и глядя на юношу, который сидел во главе стола, погруженный в свои мысли, словно не видя тающего мороженого, нарезанных ананасов, полных и пустых бутылок, фруктов, осыпанных сигарным пеплом, и прочих остатков десерта, потерявшего для него всякую прелесть.
— А разве Фокер когда-нибудь думает? — протянул мистер Пойнц. — Эй, Фокер, вот тут одна любознательная красавица интересуется, каковы сейчас эманации вашего сверхвысокого и архиострого интеллекта!
— Что он такое городит, этот Пойнц? — спросила мисс Пинкни у своего соседа. — Терпеть его не могу. Насмешник и грубиян.
— Ах, милорд, какой смешной маленький человек этот маленький Фокэр, — сказала мадемуазель Корали на своем родном языке, со звонко гнусавым выговором солнечной Гаскони, где зажглись огнем ее смуглые щеки и черные глаза. — Какой смешной человек! Он не кажется и двадцать лет.
— Хотел бы я быть в его возрасте! — вздохнул почтенный Крокус, склоняясь багровым лицом к большому бокалу с кларетом.
— C'te jeunesse! Peuh! Je m'en fiche [3]Уж эта молодежь! Плевать я на нее хотела (франц.)., - сказала мадам Брак, мать Корали, и взяла изрядную понюшку табаку из миниатюрной табакерки лорда Крокуса. — Je n'aime que les hommes faits, moi. Gomme milord. Coralie! N'est ce pas que tu n'aimes que les hommes faits, ma bichette? [4]Мне нравятся только сложившиеся мужчины. Такие, как милорд. Корали, душечка, ведь, правда, тебе нравятся только сложившиеся мужчины? (франц.).
Милорд усмехнулся:
— Вы мне льстите, мадам Брак.
— Taisez-vous, maman, vous n'etes qu'une bete [5]Замолчите, мама, вы дура (франц.)., - воскликнула Корали, передернув крепкими плечами; на что милорд заметил, что она-то, во всяком случае, не льстит, и спрятал табакерку в карман, дабы сомнительной чистоты пальцы мадам Брак не слишком часто залезали в его макабо.
Нет нужды подробно пересказывать оживленный разговор, сопровождавший конец этого обеда, — читатель почерпнул бы из него мало возвышенного. И само собой разумеется, что не все девицы из кордебалета похожи на мисс Пинкни и не все пэры Англии таковы, каким был видный член этого сословия ныне покойный виконт Крокус.
Поздно вечером Фокер отвез своих прелестных гостей в Бромптон; но всю дорогу от Ричмонда он был задумчив и угрюм — не прислушивался к шуткам друзей, сидевших позади него на империале и рядом с ним на козлах, и сам, против обыкновения, не веселил их уморительными выходками. Когда же дамы вышли из кареты и предложили своему искусному вознице зайти к ним выпить стаканчик, он отказался с видом столь удрученным, что они сразу решили: либо он поссорился с папашей, либо с ним стряслась еще какая-нибудь беда; он не поведал им причины своей грусти и распрощался с мисс Пинкни и мисс Ружмон, оставив без внимания просьбу этой последней, когда она, свесившись с балкона подобно Иезавели, кричала ему вслед, чтобы он поскорее опять устроил вечеринку.
Карету он отослал с одним из грумов, а сам пошел пешком, засунув руки в карманы и глубоко задумавшись. Луна и звезды безмятежно взирали сверху на мистера Фокера, и он со своей стороны бросал на них умильные взгляды. А дойдя до особняка на Гровнер-Плейс, он так же умильно поднял глаза к окнам, за которыми, как он предполагал, спала его богиня, и вздыхал и стонал на жалость и удивление всякому, кто мог бы его увидеть, а увидел его все тот же полицейский, который и сообщил слугам сэра Фрэнсиса Клеверинга, — они только что привезли свою хозяйку из Французской комедии и, сидя на козлах, освежались пивом у ближайшей распивочной, — что нынче возле дома опять слонялся какой-то тип — росточком маленький и одет франтом.
И вот, с той энергией, изобретательностью и находчивостью, какие рождает только одно-единственное чувство, мистер Фокер стал теперь выслеживать мисс Амори по всему Лондону и появляться везде, где была надежда ее встретить. Когда леди Клеверинг ехала во Французскую комедию, где у нее была постоянная ложа, мистер Фокер, который, как мы знаем, очень неважно владел французским языком, оказывался в первых рядах партера. Он разузнавал, куда она приглашена (возможно, его слуга Анатоль был знаком с лакеем сэра Фрэнсиса и, таким образом, имел доступ к записной книжке леди Клеверинг), и нередко появлялся на этих вечерах, к великому удивлению всего света, а в особенности собственной матери, в угоду ему добивавшейся приглашений на сборища, о которых он раньше отзывался с великим презрением. Очень довольная, она не подозревала ничего худого, когда он объяснял ей, что ездит на вечера, потому что надобно же бывать в свете, а во Французскую комедию — потому что решил совершенствоваться в французском языке, ведь лучший урок языка — это комедия или водевиль; когда же изумленная леди Агнес увидела однажды, что он танцует, и похвалила его за грацию и живость, маленький лгунишка сказал ей, что научился танцевать в Париже, тогда как Анатолю было известно, что его молодой барин тайком ездит по утрам к некоему учителю танцев на Бруэр-стрит и часами там упражняется. До общественных балов в то время еще не додумались, либо они только нарождались, и сверстникам мистера Фокера не так просто было постичь танцевальную науку, как нынешним молодым людям.
Старый Пенденнис прилежно ходил в церковь. Он полагал, что его долг, как дворянина, оказывать покровительство богослужению и что если тебя по воскресеньям видят в церкви — это только хорошо. Однажды ему случилось взять с собой племянника. Артур, находившийся теперь в великой милости у дядюшки, был приглашен к утреннему завтраку, а затем они отправились пешком через Хайд-парк в церковь, что близ Белгрэйв-сквер. В церкви на Пикадилли, ближайшей к дому майора, предстоял сбор на благотворительные нужды, о чем майор узнал из афишек, приклеенных у церковных дверей; и, будучи человеком бережливым, он решил на этот раз ей изменить; к тому же у него были другие планы.
— Мы пройдемся по парку, а потом заглянем к Клеверингам и, как старые друзья, попросим, чтобы нас покормили. Леди Клеверинг любит, когда у нее просят поесть. Необыкновенно добрая женщина, на диво хлебосольная.
— На прошлой неделе, сэр, я их встретил на обеде у леди Агнес Фокер, — сказал Пен. — Бегум и вправду была ко мне очень добра. Да она и в деревне такая, и везде. Но насчет мисс Амори я разделяю ваше мнение; вернее — одно из ваших мнений, потому что последний раз, что мы о ней говорили, вы утверждали совсем другое.
— А что ты сам о ней сейчас думаешь? — спросил майор.
— По-моему, она — самая завзятая кокетка во всем Лондоне, — отвечал Пен, смеясь. — Она предприняла грандиозную атаку на Гарри Фокера, благо он сидел с ней рядом. Только с ним и разговаривала, хотя вел ее к столу я.
— Ну, это пустяки. Генри Фокер обручен со своей кузиной, это все знают, к слову сказать — неглупый ход со стороны леди Рошервилль. Сколько я понимаю, после смерти отца — а здоровье у старого мистера Фокера никудышнее, ты ведь знаешь, в прошлом году, в клубе Артура с ним случился припадок, — сколько я понимаю, у молодого Фокера будет не менее четырнадцати тысяч в год от одного только пивоваренного завода, не говоря уже о Логвуде и землях в Норфолке. Я не гордый человек, Пен. Конечно, высокое рождение — великая вещь, но пивоварня, которая приносит четырнадцать тысяч в год, — это тоже, черт возьми, неплохо, а, Пен? Ха-ха, это человек в моем вкусе. И очень тебе советую, раз ты уже принят в свете, держись за таких людей, за тех, что пекутся о благе страны.
— Фокер сам за меня держится, сэр, — отвечал Артур. — Он за последнее время несколько раз у нас был. Приглашает меня обедать. Мы дружим почти так же, как в юности. И он с утра до ночи говорит о Бланш Амори. Ясно, что он к ней неравнодушен.
— А мне ясно, что он обручен со своей кузиной и увернуться ему не дадут. В таких семействах брак — это государственное дело. Покойный лорд выдал леди Агнес за старого Фокера, хотя все видели, что она влюблена в своего родственника — того, что вытащил ее из озера в Драммингтоне, а потом был убит под Альбуэрой. Я помню леди Агнес в молодости — на редкость интересная была женщина. А как она поступила? Да, разумеется, вышла за избранника своего отца. Этот мистер Фокер до самого билля о реформе представлял Драммингтон в парламенте, и немалые деньги платил за свое место. И можешь не сомневаться, мой милый, что Фокер-старший — парвеню и, как все парвеню, преклоняющийся перед титулами, лелеет честолюбивые планы для сына, как раньше — для себя, и твой друг Гарри не посмеет его ослушаться. Да что там! Я знаю сотни случаев юношеских увлечений, слышишь, милейший?.. Молодые люди брыкаются, скандалят, бунтуют, но в конце концов покоряются-таки голосу разума.
— Бланш — опасная женщина, сэр, — сказал Пен. — Я и сам в свое время по ней страдал, да еще как! Но это было давно.
— В самом деле? И как далеко это зашло? А она отвечала тебе взаимностью? — спросил майор, внимательно поглядев на Пена.
Тот рассмеялся.
— Одно время мне казалось, что мисс Амори ко мне благоволит. Но матушке она не нравилась, и дело кончилось ничем.
Подробно рассказывать дядюшке обо всем, что произошло между ним и Бланш, Пен не счел нужным.
— Это не худшее, что могло бы с тобой случиться, Артур, — сказал майор, все так же странно поглядывая на племянника.
— А ее происхождение, сэр? Отец ее, говорят, был помощником капитана на каком-то корабле. Да и денег у нее маловато, — продолжал Пен развязным тоном. — Что такое десять тысяч фунтов при том, какое она получила воспитание?
— Ты повторяешь мои слова, пусть так. Но скажу тебе по секрету, Пен, — строго между нами, — что у нее, сколько я понимаю, будет не десять тысяч, а гораздо побольше; я тогда за обедом присмотрелся к ней, и кое-что о ней слышал, и скажу, что девушка она на редкость умненькая, я с талантами, и при разумном муже из нее может получиться отличная жена.
— Откуда у вас сведения о ее деньгах, сэр? — спросил Пен с улыбкой. — Вам, видно, обо всех в Лондоне все известно.
— Кое-что я анаю, милейший, и не все, что знаю, разбалтываю. Запомни это. А что касается очаровательной мисс Амори, — а она, ей-же-ей, очаровательна! — так если бы она стала миссис Артур Пенденнис, это меня, ей-же-ей, и не удивило бы, и не огорчило. А если десять тысяч тебе не подходит, то как ты смотришь на тридцать, или сорок, или пятьдесят? — И майор бросил на Пена взгляд еще более загадочный и пристальный.
— Ну что ж, сэр, — отвечал Пен своему крестному и тезке. — Сделайте ее миссис Артур Пенденнис. Вам это не труднее, чем мне.
— Смеяться надо мной изволишь, — недовольно буркнул майор. — А смеяться возле церкви не следует. Вот мы и пришли. Мистер Ориель славится своими проповедями.
И в самом деле, колокола трезвонили, люди толпой валили в красивую церковь, и коляски обитателей этого фешенебельного квартала разгружались от нарядных прихожанок, в обществе которых Пен и его дядюшка, закончив свою назидательную беседу, и переступили порог храма. Не знаю, все ли, входя в церковь, оставляют свои мирские дела за дверью. Артур, с детства привыкший настраивать себя в церкви на почтительный и благоговейный лад, может быть, и подумал о том, как неуместна была их беседа; а старому щеголю, сидевшему рядом с ним, это несоответствие и в голову не пришло. Шляпа его была вычищена на славу, шейный платок повязан безупречно, парик лежал волосок к волоску. Он с интересом обводил взглядом молящихся — лысины и шляпки, цветы и перья, но делал это незаметно, едва поднимая глаза от молитвенника (в котором без очков не мог прочесть ни слова). Что до Пена, то ему нелегко оказалось сохранить свою серьезность: взглянув ненароком на скамьи, где сидели слуги, он заметил рядом с лакеем в ливрее своего приятеля Гарри Фокера, и сюда нашедшего дорогу. Проследив же за взглядом Гарри, то и дело отрывавшимся от молитвенника, Пен обнаружил, что взгляд этот устремлен на две шляпки, желтую и розовую, и что шляпки эти прикрывают головы леди Клеверинг и Бланш Амори. Если дядюшка Пена — не единственный, кто толкует о мирских делах за минуту до того, как войти в церковь, так неужели один только бедный Гарри Фокер принес под ее своды свою мирскую любовь?
Когда служба кончилась, Фокер одним из первых устремился к выходу, но Пен скоро его догнал — он стоял на крыльце, не в силах уйти до того, как ландо с кучером в серебристом парике умчит прочь свою владелицу и ее дочку.
Выйдя из церкви на яркое солнце, дамы эти увидели их всех вместе — обоих Пенденнисов и Гарри Фокера, посасывающего набалдашник трости. Для доброй бегум увидеть — значило предложить откушать, и она тут же пригласила всех троих к завтраку.
Бланш тоже была необыкновенно любезна.
— Непременно, непременно приходите, — сказала она Артуру, — если только вы не возгордились свыше меры. Я хочу с вами поговорить о… впрочем, здесь нельзя об этом упоминать. Что бы сказал мистер Ориель? — И юная праведница впорхнула в ландо следом за матерью. — Я прочла все, от слова до слова. Это adorable [6]Восхитительно (франц.)., - добавила она, по-прежнему обращаясь к Пену.
— Я-то знаю, кто adorable, — сказал Артур с довольнотаки дерзким поклоном.
— О чем это вы? — вопросил ничего не понявший мистер Фокер.
— Вероятно, мисс Амори имеет в виду "Уолтера Лорэна", — сказал майор, с хитрым видом кивая Пену.
— Вероятно, так, сэр. Сегодня в "Пэл-Мэл" о нем хвалебная статья. Но это дело рук Уорингтона, так что гордиться мне нечем.
— Статья в "Пэл-Мэл"? Уолтер Лорэн? Да о чем вы, черт возьми, толкуете? — спросил Фокер. — Уолтер Лорэн, бедняжка, умер от кори, когда мы еще в школе учились. Я помню, его мать тогда приезжала.
— Ты, Фокер, далек от литературы, — смеясь сказал Пен и взял приятеля под руку. — Да будет тебе известно, что я написал роман, и некоторые газеты очень лестно о нем отозвались. Может быть, ты не читаешь воскресных газет?
— "Беллову жизнь" я всегда читаю, — ответил мистер Фокер, на что Пен снова рассмеялся, и все трое в наилучшем расположении духа направились к дому леди Клеверинг.
После завтрака мисс Амори опять завела разговор о романе: она и вправду любила поэтов и литераторов (если вообще кого-нибудь любила), и сама в душе была художником.
— Над некоторыми страницами я плакала, по-настоящему плакала, — сказала она. Пен отвечал не без рисовки:
— Я счастлив, что и мне достались vos larmes, мисс Бланш.
Майор (он прочел из книги Пена страниц десять, не больше) набожно завел глаза и сказал:
— Да, там есть очень волнующие пассажи, чрезвычайно волнующие.
А леди Клеверинг заявила, что ежели от этой книжки прошибает слеза, так она и читать ее не будет — не будет, и все тут.
— Перестаньте, мама, — сказала Бланш, передернув плечиками на французский манер, и тут же стала превозносить до небес и всю книгу, и вкрапленные в нее стихи, и обеих героинь — Леонору и Неэру, — и обоих героев — Уолтера Лорэна и его соперника, молодого герцога… — И в какое изысканное общество вы нас вводите, мистер Артур, — лукаво заметила Бланш. — Quel ton! Сколько лет вы провели при дворе? Или вы — сын премьер-министра?
Пен засмеялся.
— Писателю одинаково легко произвести человека и в баронеты и в герцоги. Открыть вам секрет, мисс Амори? Я всех моих действующих лиц повысил в звании по требованию издателя. Молодой герцог был вначале всего-навсего молодым баронетом, его вероломный друг виконт вообще не имел титула, и так со всеми.
— Каким же вы стали дерзким и злым насмешником! Comme vous voila forme! [7]Как вы созрели! (франц.). — сказала девушка. — Как непохожи на того Артура Пенденниса, которого я знала в деревне! Ах! Тот мне, пожалуй, нравился больше. — И она пустила в ход все очарование своих глаз — сначала с нежной мольбой поглядела ему в глаза, потом скромно опустила взгляд долу, показав во всей красе темные веки и длинные пушистые ресницы.
Пен, разумеется, стал заверять ее, что ничуть не изменился. Она отвечала ему нежным вздохом, а затем, решив, что вполне достаточно потрудилась, чтобы повергнуть его в блаженство или горе (это уж как придется), начала обхаживать его приятеля Гарри Фокера, который во время их литературной беседы молча сосал набалдашник трости и все грустил, что он не такой умный, как Пен.
Если майор воображал, что, сообщив мисс Амори о помолвке Фокера с его кузиной леди Энн Милтон (а он очень ловко ввернул об этом несколько слов, сидя рядом с нею за завтраком), — если, повторяем, майор воображал, что после этого Бланш перестанет обращать внимание на молодого наследника пивоваренных заводов, он жестоко ошибался. Она удвоила свою любезность к Фокеру. Она расхваливала его и все, чем он владел: расхваливала его матушку, и лошадку, на которой он ездил в парке, и прелестные брелоки на его цепочке от часов, и такую симпатичную тросточку, и обворожительные обезьяньи головки с рубиновыми глазками, что украшали грудь Гарри и служили пуговицами на его жилете. А расхвалив и улестив легковерного юношу до того, что он весь зарделся и задрожал от счастья, а Пен подумал, что, пожалуй, дальше идти некуда, она переменила предмет разговора.
— Боюсь, мистер Фокер — ужасный шалун, — сказала она, оборотясь к Пену.
— По виду этого не скажешь, — усмехнулся Пен.
— А мы слышали про него ужасные истории, помните, мама? Что это мистер Пойнц на днях рассказывал про вечеринку в Ричмонде? Ах вы скромник!
Но, заметив, что на лице Гарри изобразилась отчаянная тревога, а на лице Пена — веселость, она обратилась к последнему:
— Я думаю, и вы не лучше. Я думаю, вам жаль, что и вас там не было, разве не так? Да, да, вам наверняка хотелось бы там быть… и мне тоже.
— Бланш! — возмутилась леди Клеверинг.
— А что тут плохого? Я не знакома ни с одной актрисой. А мне бы этого так хотелось! Ведь я обожаю талант. И Ричмонд я обожаю, и Гринвич, и мне ужасно хочется там побывать.
— А почему бы нам, трем холостякам, — галантно вмешался майор к великому изумлению племянника, — не попросить наших хозяек оказать нам честь и съездить с нами в Гринвич? Неужели леди Клеверинг без конца будет оказывать нам гостеприимство, а мы не можем даже отблагодарить ее? Что же вы молчите, молодые люди? Вот сидит мой племянник, у него карманы полны денег — ей-богу, полны карманы! — вот мистер Генри Фокер — он, как я слышал, тоже на бедность не жалуется… как поживает ваша прелестная кузина леди Энн, мистер Фокер?.. А говорю один я, старый человек. Леди Клеверинг, покорно вас прошу быть моей гостьей! А мисс Бланш, если будет так добра, примет приглашение Артура.
— О, с удовольствием! — воскликнула Бланш.
— Я тоже не прочь повеселиться, — сказала леди Клеверинг. — Мы выберем день, когда сэр Фрэнсис…
— Да, мама, когда сэр Фрэнсис будет обедать не дома, — сказала дочка. — Это будет прелестно.
И действительно, все получилось прелестно. Обед был заказан в Гринвиче, и Фокеру, хоть это и не он пригласил мисс Амори, несколько раз представилась упоительная возможность поговорить с нею за столом, потом на балконе в гостинице, а потом, по дороге домой, в ландо миледи. Пен приехал с майором в каретке Хью Трампингтона, которой майор воспользовался для этого случая: "Я старый солдат, — заявил он, — и смолоду научился заботиться о своих удобствах".
И как старый солдат он позволил молодым людям вдвоем заплатить за обед, и на обратном пути все время шутливо уверял Пена, что мисс Амори явно к нему неравнодушна, хвалил ее красоту, живость и ум и снова под большим секретом напомнил племяннику, что она, ей-же-ей, будет куда богаче, нежели думают.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления