Онлайн чтение книги Пять женщин, предавшихся любви
Любовь и темную ночь превращает в страну дня

Весеннее море спокойно. На волнах, как на подушках, качаются богатые суда (не с ними ли приплывают и сны о богатстве? [1][1] Картинки с изображением судов, груженных драгоценностями, кладут под подушку в ночь на 2 января. По поверью, это приносит богатство.). Это Муроцу — большая шумная гавань.

Здесь, среди винокуров, есть некто по имени Идзуми Сэйдзаэмон. Дело его процветает, в доме ни в чем нет недостатка. К тому же его сын Сэйдзюро — красавец, красотой превосходит даже портрет известного кавалера давних времен [2][2] Имеется в виду поэт IX в. Аривара Нарихира, славившийся своей красотой.. Все в Сэйд-зюро нравилось женщинам, и едва исполнилось ему четырнадцать лет, как он вступил на путь любовных утех. Из семидесяти восьми веселых женщин в Муроцу не было ни одной, с которой он не свел бы короткого знакомства.

Амулетов с клятвами накопилось у него с тысячу связок; сорванные ногти [3] [3] В средневековой Японии существовал обычай в знак любви посылать возлюбленному ноготь, сорванный со своего пальца.уж не вмещаются в шкатулку; пряди черных волос свились в толстый жгут, каким можно укротить и ревнивую женщину. Письма, что доставляли ему каждый день, громоздились горой; дареные накидки с именными иероглифами, ненадеванные, валялись грудой.

Подарками этими утолила бы свою жадность и старуха с реки Сандзуногавы [4][4] По поверью, души умерших на пути в загробный мир должны пройти испытание — миновать реку Сандзуногаву с тремя страшными порогами. У этой реки обитают старик и старуха, отнимающие у покойников одежду., и даже многоопытный старьевщик не сумел бы определить их ценность.

А Сэйдзюро свалил все это в кладовую, написав на ее дверях: «Кладовая любви».

За такое легкомыслие следовало ожидать расплаты. Люди качали головами и говорили: «Кончится тем, что он попадет в реестр лишенных наследства». Но ведь сойти с этой дороги трудно.

Между тем он сблизился с гетерой по имени Минагава. Их любовь не была обычной: друг для друга и жизни не пожалели бы. Осуждение, людские толки они ни во что не ставили; среди белого дня зажигали лампы, хотя их и лунной ночью глупо зажигать, задвигали все ставни и предавались веселью, устроив «страну вечной ночи».

Они собирали множество проворных шутов и заставляли их подражать колотушке ночного сторожа, писку летучей мыши; посылали к воротам старуху, что прислуживает гетерам, варить чай для прохожих [5][5] Один из буддийских обрядов, совершаемых в храме в июле., а сами распевали непристойные куплеты на мотив буддийских заклинаний; совершали поминальный обряд перед памятными табличками предков [6][6] Таблички с посмертным именем умершего и датами рождения и смерти. Ставятся в храме или в домашнем алтаре. со словами: «Это в помин Кюгоро, которого смерть не берет»; сжигая щетки, устраивали «прощальные огни» [7][7] Костры, которые, по буддийскому обряду, зажигаются перед воротами дома для проводов душ умерших. Все описанное носит характер кощунства по отношению к буддийской религии. и так проводили ночи напролет.

Раз объявили они, что живут на «Острове голых», который якобы есть и на карте, заставили всех гетер, что с ними были, снять одежду и забавлялись смущением обнаженных.

Была среди них одна гетера высшего разряда, по имени Есидэаки. И вот увидели у нее ниже поясницы белый лишай, который ей до сих пор удавалось скрывать. Сэйдзюро и Минагава распростерлись перед ней, уверяя, что она — живая богиня Бэдзайтэн [8][8] Сарасвати — богиня ума и добродетели. В Японии ее имя стало нарицательным для красивых девушек., но вскоре их веселье пошло на убыль. Вид раздетых женщин им опротивел. Они охладели к этой забаве, и у них пропал всякий интерес к ней.

И тут в дом нагрянул отец Сэйдзюро, гнев которого дошел до предела. Вот она — нежданная гроза!

Уже не было времени скрыть следы распутства. Сэйдзюро пытался просить: «Извините на этот раз! Больше не повторится!» Но отец не внимал ему и, распрощавшись с присутствующими, отбыл.

Минагава расплакалась, за ней принялись плакать и все гетеры. Положение было такое, что ничего не придумаешь, и только один из шутов, по прозвищу Дзяскэ — Темная Ночь, нисколько не растерялся. «Мужчина и нагишом сто каммэ [9][9] мера веса; в переносном смысле — значение, положение в обществе. весит. Будь он хоть в одной рубахе — не пропадет. Господин Сэйдзюро, не падай духом!» — сказал он.

Даже среди общего уныния эти слова показались забавными, и, словно они послужили закуской к вину, Сэйдзюро и Минагава снова принялись пить и в конце концов забыли о неприятностях.

Однако обращение с ними в доме свиданий совсем изменилось. Сколько они ни хлопали в ладоши, никто не отзывался; хотя пора уже было приступать к еде, кругом было тихо; когда они спросили чаю, им принесли в руках две чашки и тут же привернули фитили ламп. Отозвали и гетер одну за другой.

Увы! Подобные перемены — в обычае этих домов любви. Нам сочувствуют, только пока у нас есть хоть один золотой за пазухой.

Для судьбы Минагавы все это было печально. Когда все ушли, она залилась слезами. Тут и Сэйдзюро совсем приуныл и решился даже расстаться с жизнью. Он лишь опасался, что Минагава скажет: «И я тоже!»

Пока он раздумывал, как поступить, Минагава, подметив выражение его лица, сказала: «Вижу, что вы собираетесь свести счеты с жизнью. Это очень неразумно. Хотела бы и я последовать за вами, но что поделаешь: жаль оставлять этот мир. Мое занятие таково, что чувства мои — на срок. Поэтому все, что было, — минуло, как давний сон. И нашей связи на этом конец».

Тут она поднялась и вышла.

Вот уж этого он не ожидал. Хоть она и гетера, но так порвать прежнюю близость… что за ничтожная душа! Нет, обычная женщина не смогла бы так поступить. С этими мыслями он, весь в слезах, собирался покинуть дом свиданий.

В этот момент Минагава, уже переодевшись в белую одежду [10][10] Белое в Японии — цвет печали, траура., вбежала и вцепилась в Сэйдзюро:

— Куда же вы уходите, не покончив с жизнью? Нет, если умереть, то сейчас! — и вынула две бритвы.

Сэйдзюро обрадовался, но тут явились люди и оттащили их друг от друга. Минагава должна была вернуться к хозяину, а Сэйдзюро был отправлен под охраной в храм Эйкоин, покровительствующий его семье.

— Послужит прощению дома Идзуми [11][11] т. е. замолит грехи дома Идзуми., — сказали при этом.

Сэйдзюро было в то время девятнадцать лет. Поистине достойно сожаления, что он должен был стать монахом.