Онлайн чтение книги Пожалуйста, избавьте от греха
Глава 14

Объявление появилось во вторник на шестой странице утреннего выпуска «Таймс» и на девятой странице «Газетт». Два столбца, набранные жирным шрифтом, с широкими полями со всех сторон — и с двумя новыми условиями:

«1. 65,000 долларов могут быть выплачены одному человеку или разделены между несколькими людьми.

2. 65,000 долларов или какая-то их часть будут выплачены только за точные сведения, а не за предложение, предположение или гипотезу».

Ниже следовали остальные условия, в которых были изменены только три слова.

Мы обсудили одну возможность и пришли к выводу, что ничего поделать нельзя. Увидят ли наше объявление в манхэттенской уголовке? Наверняка. Установят ли они неусыпное наблюдение за нашим домом, чтобы увидеть, кто к нам придет? Безусловно. И что тогда? Они вторгнутся к нам и попытаются получить задаром то, за что наш клиент предлагает 65 тысяч. Они, наверное, начнут прослушивать наш телефон, а ученые наизобретали столько сногсшибательных устройств, что простому смертному уже стало невозможно определить, подслушивают его или нет. Как бы то ни было, во вторник, в два часа дня, Сол, Фред и Орри сидели в нашей гостиной и играли в пинокль. Мы приготовились к приему гостей.

Самый первый оказался презанятной личностью. До него еще четверо звонили по телефону, но все оказались чокнутыми. Первый живой посетитель позвонил в дверь около трех часов дня. На первый взгляд он тоже был чокнутым, но дверь я все же открыл, и он вручил мне визитку — крохотную голубую карточку, на котором витиеватыми черными буквами значились имя и фамилия:

Назир ибн-Бекр.

Что ж, иностранцы тоже бывают чокнутыми, но я его все же впустил. Худой, смуглый и чернявый, ростом он доходил мне до подбородка, а вот его носика вполне хватило бы на двоих. Несмотря на жаркий июньский день, на нем был застегнутый на все пуговицы пиджак, а воротничок сорочки потемнел от пота. Когда, заперев дверь, я повернулся к нему лицом, он вручил мне вырезанное из «Тайме» объявление и сказал:

— Я увижу Ниро Вулфа.

— Возможно, — сказал я. — Он занят. У вас есть интересующие его сведения?

— Я не вполне уверен. Возможно, да.

Нет, не чокнутый. Чокнутые не знают сомнений. Я попросил его подождать, кивнул на скамейку, отнес карточку в кабинет, вручил Вулфу, получил приказ ввести гостя, но выполнить его не смог. Назир ибн-Бекр уже стоял за моей спиной. Кабинет был устлан толстенным персидским ковром, но в прихожей пол был голый; смуглолицый ступал бесшумно, как кошка. Желая быть к нему поближе, я преградил ему доступ к красному кожаному креслу и кивнул в сторону одного из желтых, стоявшего возле угла моего стола. Затем я вышел из кабинета и закрыл за собой дверь. Замысел состоял в том, чтобы незаметно легонько постучать в дверь гостиной. Это будет знак нашей троице, что посетитель уже в кабинете и они могут спокойно идти в нишу возле кухни, чтобы рассмотреть гостя через отверстие, замаскированное со стороны кабинета картиной с изображением водопада. Кроме того, они услышат все, о чем мы говорим. Когда я вернулся к своему столу, Назир ибн-Бекр сказал:

— Разумеется, наш разговор записывается.

— Прекрасно, — сказал я. — Значит, мне не придется стенографировать.

Вулф спросил:

— Условия вам ясны?

Ибн-Бекр кивнул.

— Совершенно. Кристально ясны. Сведения, которыми я располагаю, находятся у меня в голове, а о том, какую ценность они представляют, судить вам. Я должен задать вопрос. В вашем досье мы не обнаружили ровным счетом ничего, что позволило бы нам составить мнение о том, как вы относитесь к положению на Ближнем Востоке. Вы не антисионист?

— Нет.

Смуглолицый повернулся ко мне:

— А вы?

— Тоже нет. Единственное мое предубеждение против евреев состоит в том, что один из них играет в покер не хуже меня. А иногда даже лучше.

Назир ибн-Бекр кивнул.

— Да, им палец в рот не клади. Привыкли обманывать.

Он обратился к Вулфу:

— Возможно, вам известно, что в этой стране, в основном в Вашингтоне и Нью-Йорке, вовсю орудуют арабские террористы — главным образом, палестинцы.

— Да, говорят, что это так.

— Не просто говорят. Так и есть. Один из них как раз перед вами. — Он расстегнул верхнюю пуговицу пиджака, полез внутрь и вытащил небольшой коричневый конверт. Затем достал из него сложенный лист бумаги и встал, чтобы протянуть его Вулфу.

Поскольку террористы проходят по моей части, я поспешно вскочил и перехватил бумагу. Пока я ее разворачивал, он снова сел и сказал:

— Здесь имена пятерых людей, хотя я не уверен, что они подлинные. Но я их знаю только под этими именами. Мы встречаемся еженедельно по воскресеньям на одной квартире в Джексон-Хаите. Здесь есть адрес и номер телефона. В квартире живет Армад Кармат. Адресов остальных у меня нет. Как видите, мое имя здесь не фигурирует. Я написал их печатными буквами, потому что в нашей профессии это надежнее, чем оставлять запись, сделанную собственным почерком.

Я пробежал листок глазами и передал его Вулфу.

— Я вижу, у вас есть телевизор, — произнес Назир ибн-Бекр. — Возможно, вы видели в мае программу КВС под названием «Нефть и Мекка»? Седьмого мая.

Вулф потряс головой.

— Я редко включаю этот прибор, — признался он. — Всякий раз я убеждаюсь, что не зря придерживаюсь столь низкого мнения о телевидении.

Моим мнением никто не интересовался, поэтому я скрыл, что посмотрел «Нефть и Мекку», когда был у Лили Роуэн.

— Программа шла целый час, — сказал террорист. — Частично она была посвящена добыче нефти в арабских странах, но, кроме этого, в ней содержались и определенные комментарии. Напрямик там сказано не было, что существование и процветание Израиля куда важнее для цивилизации и демократии, чем арабская нефть, но намеков было предостаточно. Вся программа была произраильской и антиарабской. Это было в среду. А в ближайшее воскресенье мы отправили в КВС письмо с требованием публичного извинения за клевету и ложь. В следующее воскресенье Армад заявил, что ответа на письмо мы не получили, но зато ему удалось выяснить, что ответственным за выпуск программы был вице-президент КВС по имени Эймори Браунинг. Это было в воскресенье, восемнадцатого мая. Мы решили, что следует воспользоваться этим случаям, чтобы объявить войну антиарабской пропаганде в этой стране.

Он посмотрел на меня, потом снова перевел взгляд на Вулфа.

— Должен объяснить, что я сам стал членом этой группы всего год назад, даже меньше, и еще не пользуюсь их доверием. Армад Кармат до сих пор не принял насчет меня окончательного решения — вот почему я и сказал, что не вполне уверен, есть ли у меня именно те сведения, которые вас интересуют. Я знаю, что у них было три бомбы, я их видел собственными глазами. В апреле. А в то воскресенье, восемнадцатого мая, один из них предложил, что нужно заложить бомбу в контору КВС, желательно — в кабинет самого Эймори Браунинга. Завязалось обсуждение, которое прервал Армад Кармат — как мне показалось, из-за меня. Как я говорил, он мне еще не доверял. В следующее воскресенье, двадцать пятого мая, один из них сказал о том, что в кабинете Эймори Браунинга взорвалась бомба, в результате чего погиб другой вице-президент, Питер Оделл, но Армад Кармат сказал, что мы это обсуждать не будем. С тех пор мы встречались еще четырежды, но про бомбу никто не вспоминал.

Назир ибн-Бекр закинул голову назад, пару раз вздохнул, потом снова обвел глазами меня и Вулфа.

— Вот, — сказал он. — Я вам все рассказал. Сегодня утром я прочитал ваше объявление. Шестьдесят пять тысяч долларов — это большие деньги. Я был с вами предельно откровенен. Это все, что я знаю. В объявлении не сказано, что я должен предъявить доказательства.

Террорист снова полез в карман пиджака, достал прежний коричневый конверт и вынул из него еще что-то.

— В моем положении, — сказал он, — нужно быть готовым ко всему. Вот кусок долларовой бумажки, которую я разорвал на две части. Если вы узнаете, что я вам рассказал именно то, ради чего вы дали это объявление, а я не приду за деньгами, то это может быть из-за того, что меня уже нет в живых. В этом случае за деньгами придет кто-то другой, который и предъявит вторую половину доллара. Вас это устроит?

Он положил обрывок купюры на стол Вулфа. Я встал, повертел бумажку в руке, потом вручил Вулфу. Вулф склонил голову и посмотрел на террориста.

— Думаю, — произнес он, — вы говорите по-арабски?

— Конечно.

— И на ваших воскресных встречах вы тоже разговариваете на арабском?

— Конечно.

— Очень удачно. Для вас. Ваша попытка говорить на английском так, как должен был бы говорить цивилизованный палестинец, несостоятельна. Не следовало вам даже пытаться. Как вас зовут на самом деле?

Гость не моргнул и глазом.

— Вам это ничего не даст, — сказал он. Потом что-то спросил, видимо, на арабском. Для меня его речь прозвучала как бессмысленный набор звуков, но по интонации я догадался, что это вопрос.

— Изучал, — ответил Вулф, — но много лет назад. Арабский не относится к числу моих любимых языков. А знать, как вас зовут, я хочу потому, что у меня может возникнуть необходимость спросить вас о чем-нибудь.

Назир ибн-Бекр покачал головой.

— Я рассказал вам все, что знал. Я и так пошел на огромный риск, придя сюда к вам, и добавить мне уже нечего. Вы правы. Арабский — не мой родной язык. Родной — испанский. Но по-арабски я тоже разговариваю хорошо. Скажу вам вот что: если что-то случится, если кто-то из них скажет еще что-нибудь важное для вас, я позвоню или приду сам. — Он встал и застегнул верхнюю пуговицу пиджака. — Позвольте откланяться.

— Одну минутку, — сказал Вулф. — За нашим домом следят. Полиция установила наблюдение. Мистер Гудвин покажет вам другой выход. Вы сможете выйти прямо на Тридцать четвертую улицу.

Террорист покачал головой.

— Это ни к чему. Спасибо, конечно, но слежки я не боюсь. Кто бы ни попытался, будь это даже в Багдаде или в Каире, я уйду от любой слежки.

Он зашагал к двери. Было бы интересно выглянуть и посмотреть, кто из моих полицейских приятелей сядет ему на хвост, но мне не хотелось проявлять излишнее любопытство. Заперев за террористом дверь, я выкрикнул: «Горизонт чист!», и из ниши вынырнула наша бравая троица. Они дружно зашли за мной в кабинет и выстроились перед столом Вулфа.

— Прошу прокомментировать, — сказал Вулф. — Фред?

— Не думаю, — сказал Фред. — Как бы он проник в кабинет Браунинга, когда никого там не было, и почему бы он выбрал именно нижний ящик?

— Орри?

— Лига защиты евреев! — выпалил Орри.

— Нет, — сказал Сол. — Он не подходит. То есть он, конечно, еврей, но не того типа. Я согласен с Фредом. С его логикой, хотя следует учесть и фактор времени. Трудно поверить в случайность факта, что бомба была подложена именно в тот день, когда должны были избрать нового президента.

— Вообще-то, — сказал Вулф, — он вовсе ничем не рискует. Пусть даже вероятность, что все случилось именно так, как он придумал, одна тысячная, все-таки у него есть шанс набить мошну. Арчи, перепечатай список, который он нам дал, добавь туда его имя и отдай Фреду. Фред, проверь, стоит ли терять на них время. Проникни в эту квартиру со всеми мыслимыми предосторожностями — рисковать не стоит. Условия наши обычные. Есть еще комментарии?

Ни у кого их не нашлось. Я развернул пишущую машинку, Фред сел в кресло, а Сол и Орри прошли в гостиную.

Это образец последовавших на объявление откликов. Вовсе не типичный, нет, но я так и не говорил. Впрочем, любой давший подобное объявление и указавший в нем свои имя и адрес, должен отдавать себе отчет в том, что от звонков и посетителей отбоя не будет, но остается только надеяться, что хоть в одном случае информация окажется мало-мальски стоящей. Чтобы просто заполнить страницы этого дневника, я мог бы запросто привести еще дюжину подобных случаев за последующие пару дней, до девяти сорока двух вечера в четверг. Некоторые из этих случаев могли бы помочь вам получше познать человеческую натуру. Вот, скажем, пожилой мужчина в безукоризненном белом костюме и пышном парике, которому в ночь на вторник приснился сон. А пришел он в среду. Во сне он видел мужчину, который открыл нижний ящик стола и с помощью клейкой ленты прилепил к перегородке небольшую пластиковую коробочку, из которой торчал длинный тонкий провод длиной примерно с фут. Он прикрепил конец провода изнутри к передней крышке ящика, задвинул ящик и ушел. Если бы показали ему фотографии людей, которые могли войти в кабинет Браунинга, он указал бы нам на убийцу, причем подтвердил бы свои показания в суде под присягой. Представляете, какие есть люди — он бы добровольно пошел в суд, даже без повестки.

Были еще три или четыре личности, которыми занимались Сол и Орри. В деле арабских террористов Фред пока не продвинулся ни на шаг.

Чтобы вы поняли, в каком гнусном настроении я пребывал вечером в четверг после ужина, я признаюсь, чем занимался. Во-первых, чем я не занимался. Я не пошел к Солу на традиционный покер. Вместо этого я сидел в кабинете за своим столом и уныло пялился в блокнот, который я сам называю: «Последний резерв Ниро Вулфа». В нем перечислены некоторые предметы, хранившиеся в частном сейфе банка «Континентал траст компани», и я уже прикидывал, с какими из них можно с наименьшими потерями расстаться, если к нам по-прежнему будут обращаться только арабские террористы и ясновидцы. Вулф громоздился за своим столом, погрузившись в томик рассказов Тургенева, что тоже было дурным предзнаменованием. Он всегда берет книгу, которую уже читал, если у него на душе скребут кошки.

Когда в дверь позвонили, я машинально кинул взгляд на ручные часы. Порой это требуется для протокола. Без восемнадцати десять. Я прогулялся в прихожую, щелкнул выключателем наружного освещения, выглянул в прозрачное лишь изнутри стекло, вернулся в кабинет и провозгласил:

— Вам придется временно прервать чтение. Это Деннис Коупс.

— Ты никогда не видел Денниса Коупса.

— Верно, но Сол описывал его.

Вулф захлопнул книгу, не удосужившись найти закладку, и уж тем более не стал загибать уголок страницы, ведь как-никак это был Тургенев. Я пошел открывать входную дверь. Посетитель со словами: «Вы Арчи Гудвин» — шагнул вперед, словно меня там и не было.

— А вы… — начал я.

— Коупс. Деннис Коупс. Не столь знаменит, как вы, но когда-нибудь стану. Могу я видеть вашего знаменитого босса?

Я был настолько счастлив от его прихода, от возможности вцепиться хоть в кого-то, кто мог вытащить нас из трясины, что даже не скривился при виде его длиннющих нечесаных волос и двухдюймовых бакенбардов. Более того, когда он вошел в кабинет, протопал к столу Вулфа и протянул руку, Вулф пожал ее. Он крайне редко здоровается за руку и никогда не подает руки незнакомцу. Вот до чего он докатился. Усаживаясь, Коупс поддернул вверх брючины — дергающиеся руки, о которых говорил Сол.

— Хорошее вам состряпали объявление, — с места в карьер заявил он. «Любой человек, который свяжется с Ниро Вулфом или с его помощником по поводу этого объявления, автоматически соглашается на данные условия». Ну, трюкачи! Какое агентство?

Вулф нахмурился.

— Что вы имеете в виду?

— Кто написал это?

— Мистер Гудвин.

— Ах вот как. — Коупс уважительно смерил меня взглядом. — Чисто сработано, Арчи. — И снова обратился к Вулфу: — Сколько поклевок у вас уже было?

— Ни одной.

— Что? Не может быть! Ладно, не хотите говорить — не надо, да и с какой стати вы должны мне отвечать? Но вы не можете сказать, что это не мое дело, поскольку оно как раз мое — в какой-то степени. Если кто-то еще знает то, что знаю я, и вам уже об этом сказали, то поезд, конечно, ушел. Вы уже… Надо подумать, как бы это лучше сказать. Словом, вам уже сообщили нечто такое, чтобы вам захотелось потолковать по душам с Кеннетом Миром или с Хелен Лугос?

Вулф внимательно посмотрел на него.

— Мистер Коупс, в объявлении четко сказано: сведения должны предоставить мне, а не пытаться получить их от меня. Отвечу так: узнай я нечто такое, что побудило бы меня переговорить либо с мисс Лугос либо с мистером Миром, я бы уже устроил встречу с ними; я же пока с ними не встречался.

Коупс кивнул.

— Понимаю. Теперь должен вам кое в чем признаться. А именно: то, что я собираюсь вам рассказать, мне следовало открыть полиции. И я признаюсь, что причина, по которой я этого не сделал, вовсе не заставляет меня гордиться. Дело вовсе не в том, что я питаю какую-то особую любовь к Кеннету Миру или к Хелен Лугос; нет, просто сделай я такое признание, я бы очутился в самом пекле крайне неприятных событий, связанных с убийством. С вами дело обстоит иначе по двум причинам. Во-первых, вы не дадите делу такого хода, как полиция. Во-вторых, если вы получите то, на что рассчитываете, — а я думаю, что так и случится, — то я стану богаче на шестьдесят пять тысяч долларов, а они мне чертовски нужны!

Кончики пальцев его правой руки отбивали дробь на подлокотнике кресла; заметив это, Коупс перевернул ладонь и сжал пальцы в кулак.

— То, что я собираюсь вас сказать, частично вам уже известно. Вы, должно быть, знаете, что побудило Оделла пойти в кабинет Браунинга и полезть в тот ящик. Это так?

— А вы знаете? — буркнул Вулф.

— Да. Он собирался подсыпать в его виски ЛСД, чтобы Браунинг опростоволосился перед советом директоров или вообще не сумел бы прийти на него. Миссис Оделл, наверное, сказала вам об этом. Скажу вам, откуда это стало известно мне. Я узнал об этом еще накануне, в понедельник девятнадцатого мая.

— В самом деле?

— Да. Вам, разумеется, известно, что в кабинет Браунинга ведут две двери — одна из приемной, где сидит Хелен Лугос, а вторая из холла. И это третья причина, по которой я не хотел бы признаваться во всем содеянном полиции. Дело в том, что в понедельник днем я вошел в кабинет Браунинга из холла, когда знал, что Браунинга на месте нет. Это было сразу после обеда, и я…

— Разве дверь не запиралась?

— Не всегда. Когда Браунинг сам выходил в холл, он часто нажимал на защелку в замке, чтобы на обратном пути не возиться с ключами. Я хотел взглянуть кое на что, что оставалось у него на столе, и воспользовался для этого его отлучкой. Мне не хотелось привлекать внимания, поэтому я старался не шуметь, но дверь в приемную была приоткрыта и до меня доносились голоса Хелен Лугос и Кеннета Мира. Вы записываете?

— Да.

— Разумеется. — Он вынул из кармана записную книжку. — Тогда я лучше зачитаю вслух. Первое, что сказал Мир, было: «Нет, я не скажу тебе, как мне удалось это узнать. Но это и не самое важное, главное, что я узнал. Оделл собирается завтра днем подсыпать ему в виски ЛСД, а я хочу, чтобы ты ни под каким предлогом не открывала этот ящик, как ты это делаешь обычно. Ни после обеда, ни вообще — даже не подходи к нему!» А она ответила: «Но, Кеннет, ты должен объяснить мне… Постой, я хочу убедиться…» И послышался шум отодвигаемого стула.

Пальцы снова забарабанили, на этот раз по колену.

— И я быстренько смотался оттуда. Она, должно быть, собиралась убедиться, что в кабинете Браунинга никого нет. Возвращаться, в свою комнату я не стал, потому что там сидит еще один человек, а мне хотелось побыть одному. Я отправился в туалет и присел на унитаз, чтобы обмозговать услышанное. Первым делом я хотел, конечно, предупредить Браунинга. Возможно, Мир и сам хотел это сделать, но из того, что я услышал, у меня такого мнения не сложилось. Но мне не хотелось признаваться Браунингу, что я заходил в его комнату из холла — это понятно, да? И я даже понятия не имел, что замыслил Мир. Я знал, что он что-то задумал, иначе он не стал бы так настойчиво требовать, чтобы Хелен не подходила к этому ящику. Но что именно? Что бы вы подумали на моем месте?

Вулф потряс головой.

— Я не знаю этого человека. Вам виднее.

— Да, я-то его, конечно, знаю лучше, но недостаточно хорошо. Например, я думал, что во вторник он просто подождет до четырех часов, а потом вытащит бутылку из ящика, заменит ее на другую, а ту отдаст на анализ, а затем, возможно, на исследование отпечатков пальцев. Он знал, что Браунинг никогда не прикладывается к бутылке до половины пятого или даже до без четверти пять. Я взвесил все возможности и пришел к твердому выводу, что не должен допустить, чтобы Браунинг выпил это виски. Поэтому я решил, что во вторник в конце дня буду сидеть у него, пока он не одобрит последний сценарий, а потом, когда он потянется к виски, скажу, что в такой ситуации Оделл может быть способен на все, и лучше на всякий случай откупорить новую бутылку. У него всегда в запасе была одна или даже две непочатых бутылки.

— И вы об этом знали, — сказал Вулф.

— Да, и не я один. Нам часто случалось сидеть у него, когда он выпивал. И еще я решил следующее: я скажу Браунингу о случайно подслушанном разговоре Мира с Хелен, но не признаюсь, что заходил в его кабинет. Конечно, это было сопряжено с определенным риском. Вы, должно быть, слышали разговоры, что я мечу на место Мира?

— Да, — сдержанно признал Вулф, — это упоминалось.

— Возможно, так и есть, но, может быть, и нет. Я, конечно, не отказался бы от повышения, но это вовсе не означает, что меня привлекает должность именно Мира. Как бы то ни было, мне следовало учитывать и это. Разумеется, знай я тогда, что задумал Мир на самом деле, я бы прямиком направился к Браунингу и выложил ему все без утайки. Увы, так не случилось, и я крайне об этом сожалею.

— Вы хотите сказать, что Мир решил подложить бомбу в его ящик?

— Ну конечно! Господи, неужели это не ясно?

— Вы предположили это уже тогда? Или на следующий день? Узнав о случившемся.

— Да, сразу же.

— Пять недель назад. Пять недель и два дня. И что вы сделали, чтобы получить подтверждение своим догадкам?

Коупс кивнул.

— Да, вам легко спрашивать. А что я мог сделать? Опросить всех, не видели ли они Мира с бомбой? Или — как он заходит в кабинет Браунинга? И мог ли я спросить хоть о чем-нибудь Хелен Лугос? Или нанять сыщика? Вы, конечно, думаете, что я все это сочинил. Это естественно. В противном случае вы были бы дураком. Но есть один факт, с которым вы должны считаться. Как я вам говорил, вы должны знать о том, что Оделл собирался подсыпать ЛСД в виски, потому что вам об этом рассказала миссис Оделл, но вот откуда узнал об этом я? Да, Оделл должен был взять наркотик с собой, но ведь об этом нигде не упоминалось. Полиция держит эту информацию в секрете.

— Что ж, это факт, заслуживающий внимания, — признал Вулф. — Ничего не доказывающий, но весомый. Вы должны отдавать себе отчет, мистер Коупс, что без убедительных доказательств вашим сведениям грош цена. Если я попытаюсь припереть мистера Мира или мисс Лугос к стенке, сославшись на ваши слова, они скажут, что вы лжете, и что тогда? У вас есть предложения?

— Нет. В объявлении не говорилось, что я должен учить вас, как использовать полученные сведения. Вы Ниро Вулф, великий сыщик, а я просто парень, который что-то случайно услышал. Я прекрасно понимаю, что теперь Браунинг узнает о том, как я проник в его комнату — возможно, мне придется рассказать об этом под присягой. И вы записали мои слова на магнитофон. Если из-за этого я потеряю работу, шестьдесят пять тысяч мне не помешают. Может, мне самому повиниться перед Браунингом? Прямо сейчас.

— Нет, — отрезал Вулф. — Никому ни слова не говорите. Могу я посмотреть вашу записную книжку?

— Безусловно. — Коупс вынул ее из кармана, встал и передал Вулфу. Вулф перелистал несколько страничек, потом спросил:

— Вы записали это прямо тогда? В понедельник?

— Нет. Я записал это на следующий день, во вторник вечером, после того… после случившегося. Но это точь-в-точь то, что было сказано. Могу поклясться.

— Возможно, вам и придется. — Вулф вернул ему записную книжку. — Я не могу сказать вам, как поступлю дальше, мистер Коупс, потому что еще и сам не решил. Если вы мне понадобитесь, то я знаю, как вас найти.

Он откинулся на спинку кресла, запрокинул назад голову и закрыл глаза. Честное слово, я не знаю, понимает он или нет, что это не самый вежливый способ заканчивать разговор. То ли дело я.