Онлайн чтение книги Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами
ГЛАВА XXII

Давайте покинем сейчас молодоженов на пути к дому и возвратимся в Круглую прерию. Бывалый наблюдатель подобных зрелищ без труда обнаружил бы в поведении вождей признаки того, что они лишены единодушия и полны сомнений, хотя обсуждение еще не начиналось. Питер, по своему обыкновению, держался как признанный авторитет, не брезгуя ничем, что подтверждало его влияние. Весьма возможно, что его старания подстегивались деликатностью ситуации — ему предстояло отречься от многого из того, за что он прежде так горячо ратовал.

А вот Унгкве выглядел так, словно ничто его особенно не тревожило. Все его существо выражало полную безмятежность: он был уверен, что победу ему принесет мощный взрыв красноречия, внезапно снисходящего на него в тех случаях, когда он вынашивает в душе какой-нибудь злой замысел.

Мы не станем вдаваться в подробности и рассказывать, как вожди сходились. Совет происходил на самом краю прерии, где она переходит уже в прелестную прогалину, так что глаз мог наслаждаться видом этой бесплодной естественной лужайки, а тело — тенью от деревьев. В круге сидели только вожди, а «храбрецы» и молодые воины расположились все вместе неподалеку, так чтобы до них долетало каждое слово. После того как трубка была раскурена и все прочие обычаи соблюдены, поднялся первый оратор — Медвежий Окорок.

— Братья, — сказал он, — нас призвали в Круглую прерию для участия в Великом Совете. Мы и раньше встречались, но не здесь. Здесь мы собрались впервые. Чтобы попасть сюда, мы проделали длинный путь. Но некоторые из наших собратьев проделали еще более длинный путь. Они сейчас в Детройте. И там они для того, чтобы встретиться с нашим Великим Отцом в Канаде и взять скальпы янки. Сколько они взяли скальпов — мне неведомо, иначе я бы вам сказал. Мне нравится считать скальпы янки. По мне, лучше считать скальпы янки, чем скальпы краснокожих. Осталось еще очень много скальпов янки. Янки много, и у каждого янки есть скальп. А лучше бы их было поменьше. Когда бизоны приходили слишком большими стадами, наши отцы собирались вместе и охотились на них. Их сыны должны поступать так же. Ведь мы сыны своих отцов. Они говорят, что мы похожи на них, говорим как они, живем как они, так давайте же и поступать будем как они. Я кончил, пусть скажет другой.

После этой краткой речи, несколько напоминавшей вступительное слово председателя на собрании в цивилизованном обществе, некоторое время все молча курили, ожидая, что следующим возьмет слово Питер. Но этого не произошло, и Воронье Перо, желая дать великому вождю собраться с мыслями, решил заполнить паузу. Он был больше воин, чем оратор, слушали его с большим уважением, вызванным, однако, не столько его словами, сколько деяниями. В его речи, разумеется, было много самовосхваления, присущего индейцам.

— Мой брат говорил вам о янки, — начал он. — Их много, сказал мой брат. Лучше бы их было поменьше, сказал он. Он не вспомнил о тех, кто сидит рядом с ним. А может, он не знает, что с последней луны янки стало на три человека меньше. Воронье Перо взял в Чикаго три скальпа. Там взяли много скальпов. Янки, должно быть, больше, чем бизонов в Великих прериях, если они теряют столько скальпов, а посылают все новых воинов. Я — потаватоми. Мои братья знают это племя. Это племя не евреев, это племя индеев. Это великое племя. Оно никогда не было потерянным. Оно не может потеряться. Нет другого племени, которое так же хорошо знало бы все тропы, все ходы и выходы, все дороги к любой точке, куда надо пройти. Глупо говорить, что можно потерять потаватоми. Я не говорю об оттава, я говорю о потаватоми. Мы не евреи. Мы не хотим быть евреями. А раз не хотим, то и не будем. Ошибается наш отец, который шел так далеко, чтобы сказать нам, что мы евреи, а не индеи. Я никогда раньше не слышал об этих евреях. И я не хочу больше слышать о них. Если человеку надоедает слушать, он не будет держать уши открытыми. Тогда говорящему оратору лучше сесть на свое место. Потаватоми закрыли свои уши для речей великого пастора и знахаря бледнолицых. Может, его слова и правда для других племен, но для потаватоми это не правда. Мы не потерялись; мы не евреи. Я сказал.

Речь Вороньего Пера встретила всеобщее одобрение. Мысль о том, что индейцы вовсе не индейцы, а евреи, никак не могла понравиться тем, кто слушал рассуждения по этому поводу. Поэтому выступление Вороньего Пера обладало тем огромным преимуществом, что отражало общее отношение к этому интересному вопросу. А в подобных случаях можно многого достигнуть, не прибегая к ухищрениям красноречия или к сложным логическим построениям. И речь Вороньего Пера вообще имела больший успех, чем речь первого оратора.

Теперь уже все были твердо уверены, что встанет Питер. Он не встал. То ли таинственный вождь еще не был готов к тому, чтобы выступить, то ли намеренно накалял нетерпение аудитории, оттягивая свое выступление. Минут десять, не меньше, все молча курили. Наконец, явно для того, просто, чтобы скоротать время, поднялся вождь, чье имя в переводе означало Дубовый Сук. Памятуя успех, выпавший на долю Вороньего Пера, он в продолжение его линии также напал на теорию миссионера, но с другой стороны.

— Я индей, — сказал Дубовый Сук. — Мой отец был индеем, и мать моя была дочерью индея. Все мои предки были краснокожими и их сыновья тоже. Почему я должен хотеть быть кем-нибудь иным? Я спросил у моего брата, знахаря-пастора, и он признался, что евреи — бледнолицые. Зря он в этом признался, если желает, чтобы индеи стали евреями. Кожа у меня краснаяnote 148Кожа у меня красная. — Цвет кожи индейцев зависит от района обитания, однако основной цвет их тел желто-бронзовый. Английское понятие «redskins» («краснокожие») — калька с французского «peaux rouges», имеющего то же значение. Происхождение французского выражения связано с военным обычаем индейцев: при известии о приближении белых воины мазали лицо и все тело священной красной краской, символизируя тем самым вступление на тропу войны.. В такой цвет ее выкрасил Маниту моих праотцев, и их сын не будет пытаться смыть его. Смойте красный цвет с моего лица, и я стану бледнолицым. Никакой боевой раскраски не хватит тогда, чтобы скрыть мой позор. Нет, я родился краснокожим, краснокожим и умру. Иметь два лица плохо. Индей не змея, чтобы менять свою кожу. Он хочет сохранить кожу, в которой родился. В этой коже он играл ребенком; в ней пошел впервые на охоту; по ней его узнают медведи и олени; в ней он встал на тропу войны, и враги, завидев ее, затрепетали; скво узнает его по коже, когда он возвращается к себе в вигвам; и когда он умирает, его хоронят в той же коже, в какой он родился. Кожа у человека одна, и она имеет один цвет. Вначале она невелика — маленькому ребенку зачем большая кожа? Но ребенок растет, а вместе с ним растет и его кожа, и ее хватает даже самому большому воину. И все потому, что Великий Дух прилаживает кожу к человеку. А все, что делает Маниту, хорошо.

У моих братьев есть скво, а у скво есть детишки. Разве скво раскрашивают младенцев цветными камнями? Нет, в этом нет надобности. Маниту окрашивает их в красный цвет еще до того, как они появляются на свет. Как это происходит, я не знаю. Я всего-навсего бедный индей и знаю лишь то, что вижу своими глазами. Я видел, что младенцы рождаются красными, а воины красными умирают. И при жизни они тоже красные. И этого достаточно для меня. Их предки никогда не могли быть бледнолицыми, иначе на детях были бы белые пятна. А их нет.

Воронье Перо говорил о потерянных евреях. Меня это не удивило. По-моему, так все бледнолицые — потерянные. Бросают свои места охоты и идут на чужие. Инд ей так не поступают. Потаватоми не убивают оленей айова, а оттава — оленей меномини. Каждое племя знает, где его дичь. А все потому, что они не потерянные. Мой бледнолицый отец желает мне добра. Он проделал долгий трудный путь, чтобы рассказать нам о своем Маниту. За это я ему благодарен. Я благодарен всем, кто желает мне добра. А тем, кто желает мне зла, я наношу удар сзади. Таков обычай у нас, у индеев. Я не хочу обижать знахаря-пастора, потому что он, думаю я, желает мне добра, а не зла. Но закон у него странный. Закон велит быть добрым к тем, кто причиняет тебе вред. Краснокожие не признают такого закона. Это плохой закон. Я не удивляюсь, что племена, жившие по такому закону, потерялись. Они не умеют отличать своих врагов от друзей. Они не знают, с кого надо снимать скальп. А что это за воин, который не может найти, с кого бы ему снять скальп? Нет, такой закон превратит в женщин храбрейших из храбрых на всех прогалинах или в прериях. Он, может, и хорош для евреев, которые потерялись, но для индеев, которые знают, по каким тропам ходить, он плох. Пусть скажет другой. Эта краткая декларация по вопросу, столь недавно поднятому в Совете, вызвала у слушателей огромное удовлетворение. Все присутствующие явно предпочитали быть краснокожими, знающими, где они находятся, чем бледнолицыми, сбившимися с пути и заблудившимися. Незнание дороги — бесчестие для американского дикаря, и он никогда не согласится признать, что этим пороком страдает та часть большой человеческой семьи, к коей он принадлежит. Слова о том, что янки «потерялись» и с тех пор блуждают невесть где, усладили слух большинства сидевших в круге вождей и невероятно повысили ораторскую репутацию Дубового Сука, попавшего, можно сказать, точно в яблочко.

Воцарилась долгая томительная пауза, в продолжение которой трубка мира сделала не один круг. Прошло не менее получаса после выступления Дубового Сука, прежде чем Питер поднялся со своего места. К этому моменту слушатели уже сгорали от нетерпения и любопытства. Они понимали, что раз Питер так долго колеблется и размышляет, никак не решаясь заговорить, то для этого должна быть причина чрезвычайной важности. И когда таинственный вождь, великий сниматель скальпов, встал, чтобы раскрыть рот и сказать свое слово, слушатели замерли, пожирая Питера глазами. Он, однако, встав, еще какое-то время осматривался вокруг себя молча, словно желая окончательно собраться с мыслями, прежде чем доверить их языку.

— Что есть земля? — вопросил Питер, и в мертвой тишине его низкий гортанный голос донесся даже до самого отдаленного из слушателей, внимавших ему с восхищением и любопытством. — Земля — это одна равнина, сливающаяся с другой; реки, следующие друг за другом; озера, следующие друг за другом; и замечательные леса, вроде бы без конца и края, отданные людям для жизни в них. Великий Дух разделил эти бескрайние земли между всеми людьми, предоставив каждому народу свой участок для охоты. А людей он покрасил в разные цвета. Любимцев своих — в красный, ибо таков цвет и его кожи. На краску для менее любимых детей своих он поскупился — они красные только местами. Нелюбимых же Великий Дух макнул в черную краску, и они стали чернокожими. Таких цветов бывают люди. Может, встречаются и иные, но я их не видел. А говорят, что встречаются. Увижу, тоже буду знать.

Братья, весь этот разговор о потерянных племенах — глупый разговор. Мы не потерялись. Мы знаем, где мы находимся, и знаем, откуда пришли янки на горе нам. Мой брат говорил хорошо. Если кто и потерялся, то это янки. Янки и есть евреи, которые потерялись. Близится время, когда они будут найдены, и тогда они снова обратятся взорами к восходящему солнцу. А пока что они так давно смотрят на заходящее солнце, что лишились способности ясно различать предметы. Слишком долго смотреть в одну точку нехорошо. Янки так долго смотрели на наши охотничьи угодья, что у них потемнело в глазах. Охотничьи угодья они видят, а воинов, что на них, замечают не всех. Но со временем они научатся их считать.

Братья, сотворив человека, Великий Дух поставил его на землю и велел жить на ней. Наши легенды по-разному говорят о том, из чего он его сделал. Некоторые утверждают, что из глины и что, направляясь в Вечные охотничьи угодья, где его ждет непреходящее блаженство, человек снова становится глиной. Я не берусь сказать, так ли это, потому что не знаю. Нехорошо говорить то, о чем мы не знаем, правда это или нет.

Я хочу говорить только правду. Но вот что мы знаем: если воин умирает и мы кладем его в землю, а много лет спустя приходим на это место, то не находим ничего, кроме костей. Все остальное исчезает. А от стариков я слышал, что со временем и костей не найти. Так бывает с деревьями; и с людьми, видно, происходит то же. С людьми, но не с охотничьими угодьями. Они даны нам навечно.

Братья, вы все знаете, зачем мы собрались в этой прерии: чтобы сосчитать бледнолицых и подумать, как сделать так, чтобы их стало поменьше. Сейчас для этого самое подходящее время. Они вырыли топор войны и пошли друг на друга; а когда краснокожий слышит о скальпах, снятых с бледнолицых, сердце его радуется. Я не думаю, что наш Отец из Канады больше нам друг, чем Великий янки дядя Сэм. Правда, Отец из Канады дает нам больше пороха, одеял и томагавков, чем янки, но ведь все это делается для того, чтобы мы сражались на его стороне. И мы будем сражаться на его стороне. Потому что янки — наши враги. Мы будем сражаться против его врагов, которые нам тоже враги.

Братья, нам пора подумать о наших детях. Один мудрый вождь однажды рассказал мне, сколько зим тому назад среди краснокожих появился первый бледнолицый. Это случилось не так уж давно. Еще живы индеи, чьи отцы видели первых бледнолицых. Их было мало. И в ту пору они походили на маленьких детей; но сейчас они все возмужали и стали зрелыми мужами. Среди них множество знахарей, которые учат, как растить детей. Индеи этого не умеют. Из-за оспы, «огненной воды», невезения в охоте и морозов мы пребываем в нищете и дети наши вырастают не так быстро, как дети бледнолицых.

Братья, все это произошло на протяжении жизни трех старых вождей. Один рассказал об этом другому, а другой — третьему. Три вождя сохранили для нас сие предание. И оно от них дошло до меня. На этой палке (Питер поднял над головой оструганную ясеневую палку, в качестве доказательства) я сделал зарубки по числу упомянутых ими зим и с тех пор каждую зиму добавляю новую. Вот, взгляните, зарубок не так ула и много. Некоторые краснокожие уверяют, что бледнолицых уже стало у нас больше, чем листьев на деревьях. Я этому на верю. Эти зарубки говорят об ином. Верно, что число бледнолицых быстро растет, что у них много детей и оспа редко уносит их жизни, верно и то, что они мало воюют. Но посмотрите повнимательнее на эту палку. На ней отмечено так мало зим, разве могло за это время прийти столько каноэ, полных людьми? Нет, не могло. Истории, которые нам рассказывают, лгут. Их придумали бесчестные люди. У нас хватит сил вытеснить чужеземцев в Великое Соленое озеро и получить обратно все наши охотничьи земли. Вот чего я желаю.

Братья, я взял много скальпов. Эта палка поведает вам, сколько именно. — И тут на сумрачном лике оратора на миг мелькнуло уже упоминавшееся нами выше жуткое выражение жестокости, которое усилило сочувствие аудитории ко всем его словам. — Их, повторяю, много. И каждый снят с головы бледнолицего. А с краснокожего я снял скальп двадцать зим тому назад. И больше никогда не сниму. Наши воины все нужны нам, чтобы оттеснить чужеземцев.

Братья, есть индеи, которые толкуют о разных индейских племенах. Отдаленные кажутся им чужаками. Говорю вам, мы все дети одного отца. Кожа у нас у всех красная. Я не вижу разницы между оджибвеем и сауком или сиу. Мне нравятся даже чироки. — В этом месте выступления Питера некоторые слушатели всем своим видом выразили решительное недовольство. Дело в том, что как раз в это время воины племен из района Великих озер дошли до самого Мексиканского залива, чтобы обрушить топор войны на живущих там индейцев, которых ненавидели лютой ненавистью. — В каждом из сынов этих племен течет кровь наших общих праотцев. Мы все — братья, и жить нам должно как братьям. Если мы хотим брать скальпы, то для этого есть сколько угодно бледнолицых. Я знаю это. Я и моя рука, которая часто делала это в прошлом и будет делать в будущем. Если бы каждый индей взял столько скальпов, сколько взял я, чужеземцев сейчас осталось бы очень мало.

Братья, вот что еще я хочу сказать. Я хочу послушать, что скажут другие, а сам пока не скажу все, что знаю. Но об одном скажу, потому что должен сказать. Я тут говорил, что надобно снять скальпы со всех бледнолицых, которые сейчас находятся около нас. Я полагал, что их будет больше, но остальные не пришли. Может, испугались. Бледнолицых всего лишь шестеро. Шесть скальпов — это немного. Мне жаль, что их так мало. Но мы вольны пойти туда, где их будет больше. Один из этой шестерки — колдун. Я и не знаю, что подумать. Может, и хорошо взять его скальп. А может — плохо. Колдуны обладают великой силой. Вы сами видели, на что способен этот бортник. Он умеет разговаривать с пчелами. А эти маленькие насекомые забираются в самые потаенные места и видят там то, чего не видят индеи. Такими их сотворил Великий Дух. Вот мы получим обратно всю нашу землю, а вместе с нею и пчел, соберем Совет и решим тогда, что с ними делать. А пока мы больше ничего о них не знаем, я не хочу трогать скальп этого бортника. А то как бы не случилось большого зла. Я знал одного колдуна бледнолицых, с которого сняли скальп, и оспа убила половину войска, которое взяло его в плен и оскальпировало. Не стоит затеваться с колдунами. Тому всего несколько дней, как я очень желал скальп этого молодого человека. А сейчас не желаю. Потому что опасаюсь, как бы это не было опасно. Мое желание — отпустить его, пусть уходит, вместе со своей скво. А с остальных мы снимем скальпы.

Хитрый Питер намеренно упомянул о Марджери только в самом конце своего выступления, хотя беспокойство за девушку не покидало его ни на минуту. Его заступничество за бортника мало кого удивило — такое сильное впечатление произвел Бурдон сегодня утром на вождей. Суеверные дикари Америки, как правило, живут в великом страхе перед колдовством. Им казалось крайне опасным замышлять смерть человека, повелевающего даже жужжащими вокруг них пчелами. А вдруг они сейчас доносят ему обо всем, что происходит на Совете! И несколько сидевших в кругу бывалых воинов самой свирепой внешности, лишенные, судя по их виду, малейших признаков человечности, с неудовольствием подумали, что уж колдун-то наверное знает, кто ему друг, а кто — враг.

Когда Питер закончил свою речь и сел на место, только один из присутствующих вождей был полон решимости выступить против его плана избавить Бодена и Марджери от страшной участи. Другие колебались, не зная, что и подумать о столь неожиданном и странном предложении, хотя нельзя сказать, что они были горячими сторонниками первоначального замысла поголовного уничтожения всех белых. Этим исключением был Унгкве. Как уже говорилось выше, этот человек, ставший вождем не столько благодаря своим заслугам, сколько из-за снисходительности окружающих, не мог простить Питеру его авторитета и был склонен выступать против него, хотя и соблюдая при этом, в соответствии с законами дипломатии, величайшую осторожность. Сейчас, однако, ему предоставилась редкостная возможность нанести Питеру удар, и он решил не пренебрегать ею. Но коварный индеец, привыкший сдерживать свои желания и порывы, не поддался первоначальному импульсу, побуждавшему его немедленно вскочить и дать ответ Питеру, а продолжал спокойно сидеть, выжидая, когда придет его час.

Хотя индеец благодаря традиционной выдержке прекрасно владеет собой, он тем не менее всего лишь человек со всеми присущими ему слабостями. Убедительным доказательством этой истины служит Дубовый Сук. Только что преуспев неожиданно для себя в искусстве красноречия, он не мог упустить случай еще раз блеснуть своими способностями. Поэтому следом за Питером поднялся он.

— Братья мои, — начал Дубовый Сук, — меня назвали по имени дерева. Вы все знаете, какого именно. Это дерево не годится для лука и стрел; оно не пригодно и для каноэ; костер из него получается не лучший, хотя оно горит и дает при этом тепло. У него мало применений. Есть его нельзя. Сока, как у клена, годного для питья индеям, в нем нет. Метлы из него плохие. Но у него, как у всех деревьев, есть ветки, и ветки эти твердые. Твердые ветки — хорошие ветки. Сучья дуба не гнутся, как сучья ивы, ясеня или пекана.

Братья, я Дубовый Сук. И я не хочу гнуться. Если я что решил, то пусть так оно и остается. А решение мое в том, что нужно снять скальпы со всех бледнолицых, которые сейчас на прогалинах. И менять его я не собираюсь. Дуб ломается, но не сгибается. Дуб тверд.

И Дубовый Сук уселся, вполне довольный тем, что он дважды за один день отличился красноречием. Правда, на сей раз его краткое, но очень поучительное сообщение о позиции, занимаемой им в обсуждаемом вопросе, было встречено с меньшим воодушевлением, хотя и с уважением. Некоторые вожди сочли аналогию между именем человека и принятым им решением если не совсем логичной, то, во всяком случае, вполне допустимой. А что человек должен поступать в соответствии со своим именем, казалось им более чем справедливым. Если имя его напоминает о твердости, значит, и ему подобает быть твердым. В этом они ненамного отличаются от людей цивилизованных, которые слишком часто склонны действовать вопреки своим убеждениям, лишь бы не выходить, как говорится, «из образа», присущего, по их мнению, им.

Неожиданная поддержка со стороны Дубового Сука не только удивила, но и обрадовала Унгкве. Он достаточно хорошо знал человеческую натуру, чтобы понять — подоплекой непредвиденной оппозиции Дубового Сука служило нахлынувшее на того честолюбивое желание противоречить великому таинственному вождю Питеру; и Унгкве это как раз пришлось по душе.

Оппозиции, исходящей из разума, всегда можно противопоставить разумные же доводы, если таковые существуют; иное дело противостояние, порождаемое каким-либо чувством — оно, как правило, отличается большим постоянством. Все это отлично понимал и умел использовать вождь невзрачного вида по имени Хорек. Он счел момент подходящим и решил «ковать железо, пока оно горячо». После приличествующей обычаям паузы хитрый индеец поднялся и с благоговением оглядел присутствующих, словно сомневаясь, смеет ли он высказывать свои мысли в присутствии столь многих мудрых вождей. Показав таким образом, сколь ничтожным он считает себя перед лицом почтенного собрания, он начал говорить.

— Меня зовут Хорек, — сообщил он скромно. — Мое имя не повторяет названия самого могущественного из лесных великанов, как имя моего брата; хорек — разновидность крысыnote 149… хорек — разновидность крысы… — С биологической точки зрения, это утверждение ничем не обосновано. Хорьки входят в семейство куньих, относящееся к хищным млекопитающим, в то время как крысы (семейство мышеобразных) входят совсем в другой отряд — грызунов., животного, живущего своим умом. Меня назвали правильно. Мое племя не ошиблось, дав мне это имя. Но не у всех индеев есть свои имена. У моего великого брата, который однажды сказал нам, что надобно снимать скальпы со всех белых, а теперь говорит, что скальпы снимать надо, но не со всех белых, у него имени нет. Бледнолицые зовут его Питером. Это хорошее имя. Но это имя бледнолицых. Мне бы хотелось узнать настоящее имя моего брата. Нам неведомо, к какому народу он принадлежит, к какому племени. Одни говорят, что он оттава, другие — что айова, а иные даже полагают, что он сиу. Я слышал, что он из Делавэраnote 150Делавэр — штат на Атлантическом побережье США, в низовьях одноименной реки и вдоль одноименного залива; один из штатов-основателей США., из Страны восходящего солнца. Есть и такие среди индеев, которые думают и говорят, что он чироки! Но у этих людей вместо языка змеиное жало. Я этому не верю. Это ложь. Так говорят лишь для того, чтобы навредить моему брату. Так говорят плохие индеи. Но нам безразлично, что говорят они. Пусть говорят.

Братья мои, я хочу, чтобы мы знали, из какого племени этот великий вождь, который то велит снимать скальпы, то велит не снимать. Может, тогда мы поймем, почему он говорит по-разному. Я верю всему, что он говорит, но желал бы знать, почему он так говорит. Всегда хорошо знать, почему мы верим тому или иному. Я слышал, как мой брат посоветовал отпустить этого бортника к его народу, но не понимаю, почему это было бы правильнее всего. Наверное, это потому, что я бедный индей: недаром меня зовут Хорьком. Я то самое животное, которое пролезает в маленькие отверстия. Такова моя природа. Бизон скачет по открытым прериям, и догнать его по силам только всаднику. А с хорьком все иначе: он пролезает в маленькие отверстия. Но он всегда смотрит, куда идет.

Великий вождь без имени и племени говорил о скво бортника. Этот вождь боится такого великого колдуна и желает, чтобы он ушел, взяв с собой все, что есть в его вигваме. У него нет скво. В его доме живет молодая скво, но она не его скво. А значит, нет нужды отпускать ее вместе с колдуном. Если мы возьмем ее скальп, это не может обернуться для нас вредом. Здесь мой брат ошибается. Пчелы жужжали слишком близко — от его уха. А у хорьков, как у всех прочих животных, острый слух; и я слышал, что эта молодая скво вовсе не приходится скво бортнику.

Ежели индеям надлежит брать скальпы со всех бледнолицых, то почему бы нам не начать с тех, что уже находятся в наших руках? Нож готов, голова рядом, нужна лишь рука, которая возьмется за нож. Но и рук таких в избытке. Бедному маленькому хорьку, который в поисках добычи пролезает в самые маленькие отверстия, кажется неправильным отпускать уже пойманную добычу. Я буду доволен, если мой великий брат, который не велит нам снимать скальп с бортника и той, которую он называет его женой, скажет нам, из какого он племени. Я — невежественный индей, а потому хочу узнать, что только можно; и это я тоже хочу узнать. Может, тогда мы поймем, почему вчера он дал нам один совет, а сегодня совсем другой. Для этого есть своя причина. И я хочу ее узнать.

И Унгкве медленно опустился наземь. Он говорил чрезвычайно скромно, всем своим видом выказывая собственное ничтожество. Точно так же ведет себя порой какой-нибудь наш демагог, который рассыпается в комплиментах своей аудитории, не переставая при этом умалять собственные заслуги и выдавая себя чуть ли не за последнего человека. Питер с первых же слов Унгкве понял, что имеет дело с умным противником, и постарался ничем не выдать охватившего его возмущения, вызванного тем, что столь незадачливый вождь осмелился ему противоречить. Питер, человек бывалый, владел всеми хитроумными приемами властвования над людьми и собирался с их помощью достигнуть великой цели. Таковой было фактическое уничтожение белой расы, и во имя этой идеи он был готов на все. Но сейчас, когда впервые за много лет во мраке его души мелькнул проблеск человечности, против него неожиданно выступил один из тех людей, которых ему стоило огромного труда склонить на сторону своих заветных планов! Будь это хотя бы прославленный вождь, с этим еще можно было бы примириться; но против него, против Питера, поднял голос человек, который, судя по его прошлой жизни, хорошо известной Питеру, не имел ни малейшего права открывать рот на таком синклите. Неудивительно, что дикарь, на протяжении многих лет пользовавшийся непререкаемым авторитетом и не привыкший к возражениям, кипел от возмущения. Скрывая его под маской невозмутимого спокойствия, таинственный вождь встал, чтобы ответить Унгкве.

— Мой брат сказал, что он Хорек, — начал Питер, оглядывая круг суровых лиц, устремленных в его сторону. — Хорек — животное маленькое. Он проползает сквозь самые мелкие отверстия, но в этом нет ничего хорошего. Он ни на что не годен. И когда он проходит сквозь мелкие отверстия, то вовсе не для того, чтобы сделать добро индеям, а лишь ради своих интересов. Мне хорьки не нравятся.

Мой брат не опасается бортника. А сам он может сказать, о чем жужжит пчела? Если может, пусть расскажет нам. Пусть покажет нашим молодым людям, где они найдут еще меда, где забьют медведя для следующего праздника, где прячутся в лесах воины.

Мой брат говорит, что у бортника нет скво. Откуда ему это известно? Он жил с бортником в одном вигваме, греб с ним в одном каноэ, ел вместе с ним и скво оленину? Хорек — тварь очень маленькая. Она может пробраться в жилище бортника и подсмотреть, кто там живет, что там делают, что едят, кто его скво, а кто не его. Поступил ли так наш хорек? Я его там ни разу не видел.

Братья, Великий Дух поступает по-своему. Он не останавливается на своем пути, чтобы выслушивать хорьков, хотя знает, что такие животные существуют наряду со змеями, жабами и вонючками. Великий Дух всех их знает, но не обращает на них внимания. Он мудр и прислушивается только к голосу своего разума. Совету великих вождей надо следовать его примеру. Поступать лишь по своему разумению. Это будет мудро. А прислушиваться к мнению хорька неразумно.

Братья, вам только что сказали, что этот хорек не знает, в каком племени я родился. А к чему вам это знать? Было время, индеи вели себя безрассудно. Бледнолицые забирали одно за другим их охотничьи угодья, а они откопали топор войны и пошли с ним против своих друзей. Индеи снимали скальпы с индеев. Индей ненавидел индея, одно племя ненавидело другое. Я не принадлежу ни к одному племени, никто не может ненавидеть меня из-за моего народа. Вы видите мою кожу. Она красная. Этого достаточно. Я снимаю скальпы, курю трубку костра, говорю и хожу, хожу без устали по разным дорогам, но не ради одного племени, а ради всех индеев. У меня нет племени. Кое-кто называет меня «Лишенным племени». Лучше носить это имя, чем зваться Хорьком. Я кончил.

Приведенные Питером аргументы звучали столь убедительно, что большинство присутствующих вообразили, что Хорек заползет сейчас в какую-нибудь щель и скроется из виду. Но не тут-то было! Унгкве был демагогом, пусть на индейский манер. А демагоги принадлежат к той категории людей, которые, выражаясь привычным для нас, американцев, жаргоном финансистов, умеют «извлекать прибыль» даже из обвинений в их адрес. Ничуть не испугавшись и не смутившись, он, как всякий заядлый спорщик, немедленно вскочил, чтобы дать отпор Питеру, но с таким приниженным видом, что ни у кого не повернулся бы язык обвинить его в самонадеянности.

— Безымянный вождь ответил, — сказал он. — Я рад. Я люблю его слушать. Мои уши всегда широко открыты для его слов, от них мой разум становится сильнее. И я понял, что ему лучше не иметь племени. А то ведь он может оказаться чироки, а это вряд ли придется по душе нашим воинам.

Это был хорошо рассчитанный удар, замаскированный самым тщательным образом. Чироки было племя, наиболее ненавистное всем присутствовавшим на Совете вождям — им на долю выпала роль карфагенян в Древнем Римеnote 151… роль карфагенян в Древнем Риме. — Рим и Карфаген — две самые мощные державы Западного Средиземноморья — долго соперничали за господство в этом регионе; в конце концов, после трех Пунических войн, римляне победили, и Карфаген был разрушен в 146 году до н. э.; развалины старинной африканской метрополии находятся возле современного города Туниса.. Лучше уж не иметь племени вообще, чем быть чироки. Чироки хуже хорька.

— Братья, нас призывали убить всех бледнолицых. Мне нравится этот совет. Земля не может иметь двух хозяев. Если она принадлежит бледнолицему, — значит, индей ее лишен. А если она принадлежит индею, — значит, у бледнолицего ее нет. Но вождь без племени уговаривает нас не убивать всех бледнолицых подряд. Он хочет убить всех здешних белых, кроме бортника и его скво. Он считает бортника колдуном, который может нанести большой вред нам, индеям. Он хочет, чтобы его отпустили.

Братья, я думаю иначе. Лучше убить бортника с его скво, пока это в наших силах, и пусть не будет такого бортника-колдуна, который держит в страхе индеев. Если такой вред индеям способен нанести один бортник, то на что способно целое племя бортников? Я не хочу присутствовать при его колдовстве. Уметь разговаривать с пчелами очень опасно. Никому не следует обладать такой силой. Лучше я больше никогда не попробую меду, чем стану жить среди бледнолицых, умеющих беседовать с пчелами.

Братья, мало того, что бледнолицые знают куда больше, чем краснокожие, они еще умеют заставить пчел оповещать их, где есть мед, где находятся медведи, а где прячутся в засаде воины. Нет! Давайте оскальпируем этого бортника, умеющего разговаривать с пчелами, вместе с его скво, чтобы такое колдовство больше никогда не повторилось. Я сказал.

Питер больше не поднялся. Он понимал, что чувство собственного достоинства повелевает ему промолчать. Многие вожди высказали теперь свое мнение короткими поучительными фразами. Впервые с того времени, как таинственный вождь призвал к крестовому походу против бледнолицых, настроение окружающих обернулось против него. Хорек больше не произнес ни слова, но оброненные им намеки были подхвачены другими. У дикарей, как и у людей цивилизованных, зародившийся поток неизменно находит выход. У Питера хватило дальновидности понять, что, продолжая выгораживать Бурдона и Марджери, он лишь ставит под удар свой авторитет, а цели все равно не достигнет. И тут он проявил себя еще более искусным стратегом, чем Унгкве, умело обратив свое поражение в победу. После того как вожди еще целый час обсуждали эту тему и таинственный вождь понял, что упорствовать в своем новом решении бессмысленно, он отказался от него, но с таким тактом, что ему позавидовал бы сам герцог Веллингтон, задумай он пойти на уступку католикам или согласиться на проведение парламентской реформы. Причем сделал он это весьма своевременно, как бы плывя по течению высказываний и с прямотой, обезоружившей его противников.

— Братья, — сказал Питер в заключение полемики. — Мои глаза обманули меня. Туман, случается, застилает очи, и тогда они плохо видят. Я был в тумане. Дыхание моего брата разогнало туман. Теперь я вижу хорошо. Я вижу, что бортникам не следует жить. Пусть этот бортник умрет, и его скво тоже.

На этом дискуссия, естественно, закончилась. Было принято торжественное решение уничтожить всех белых, находящихся на прогалинах. Принимая его, Питер нисколько не кривил душой. Он был вполне искренен. Совет продолжался еще два часа, занимаясь более важными вопросами, а когда все поднялись, Питер окончательно примирился с заключением Совета. Теперь в его власти было одно — определить детали предстоящей операции по уничтожению белых.