Онлайн чтение книги ПУТЕШЕСТВЕННИКИ XIX ВЕКА
Глава вторая. Кругосветные путешествия французских мореплавателей

I

Путешествие Фрейсине. – Рио-де-Жанейро и цыгане. – Мыс Доброй Надежды и его вина. – Залив Шарк. – Стоянка на Тиморе. – Остров Омбай (Алор). – Острова папуасов. Свайные постройки. – Обед у губернатора Гуама. – Описание Марианских островов и их жителей. – Некоторые подробности о Сандвичевых (Гавайских) островах. – Порт-Джексон и Новый Южный Уэльс. Кораблекрушение в заливе Франсез.- Малуинские. (Фолклендские) острова. – Возвращение во Францию. – Экспедиция на «Кокий» под руководством Дюперре. – Острова Мартин-Вас и Тринидади. – Остров Санта-Катарина. – Независимость Бразилии.- Залив Франсез и остатки «Урании». – Стоянка в бухте Консепсьон. – Гражданская война в Чили. – Арауканы.- Новые открытия в Опасном архипелаге (Туамоту). – Стоянки на Таити и на Новой Ирландии. – Папуасы. – Заход на Юалан. – Жители Каролинских островов. – Научные результаты экспедиции .

Экспедиция под начальством Луи-Клода де Сольс де Фрейсине могла быть предпринята после заключения мирного договора 1815 года, положившего конец военным действиям французского флота.[119]Окончательное поражение Наполеона Бонапарта в 1815 году и мирный договор французского правительства с европейскими державами положили конец длительным наполеоновским войнам. Вследствие этого часть французского флота можно было перебросить в отдаленные места для проведения колониальных завоеваний и научно-географических исследований Фрейсине, один из наиболее предприимчивых морских офицеров, тот самый, что сопровождал Бодена при изучении берегов Австралии, составил план экспедиции, и ему же поручили его выполнение. Это было первое морское путешествие, задачи которого не ограничивались гидрографическими работами. Главная цель экспедиции состояла в изучении формы земли в южном полушарии и явлений земного магнетизма; путешественники не должны были забывать также об изучении растительного и животного царства, нравов, обычаев и языка туземных народов. Чисто географические исследования хотя и не исключались, но были отодвинуты на задний план. При составлении коллекций естественнонаучных материалов Фрейсине нашел ценных помощников в лице Куа, Гемара и Годишо – офицеров медицинской службы флота. К участию в экспедиции он привлек также опытных морских офицеров: Дюперре, Ламарша, Берара и Оде-Пеллиоиа; один из них впоследствии стал академиком, остальные – высшими офицерами или адмиралами французского флота.

Фрейсине позаботился также подобрать таких матросов, которые знали какое-нибудь ремесло; из ста двадцати человек. составлявших экипаж корвета «Урания», не меньше пятидесяти в случае нужды могли выполнять работу плотника, канатчика, парусного мастера, кузнеца и т. д.

На «Уранию» погрузили двухлетний запас одежды, разнообразное снаряжение, железные бочки для хранения пресной воды, аппараты для перегонки морской воды, консервы и противоцинготные средства. 17 сентября 1817 года корвет вышел из Тулонского порта, увозя с собой переодетую матросом жену командира, которая не испугалась опасностей и трудностей предстоящего длительного плавания.

Наряду с чисто материальными запасами Фрейсине вез с собой набор самых лучших инструментов и приборов. Наконец он получил от Академии наук подробные инструкции, которыми следовало руководствоваться при исследованиях: они должны были подсказать ему, какого рода опыты смогут лучше всего содействовать научному прогрессу.

Заход в Гибралтар, стоянка в бухте Санта-Крус на Тенерифе, одном из Канарских островов, которые, как остроумно заметил Фрейсине, вовсе не были Счастливыми для его экипажа- испанский губернатор запретил всякое сообщение с берегом, – и, наконец, 6 декабря «Урания» вошла в гавань Рио-де-Жанейро.

Командир и его офицеры использовали эту стоянку для проведения большой серии магнитных наблюдений и опытов с маятником, между тем как естествоиспытатели совершали экскурсии в глубь страны и собирали многочисленные коллекции.

Подлинный отчет о путешествии содержит пространный исторический обзор открытия и колонизации Бразилии, а также мельчайшие подробности о нравах и обычаях населения, о температуре и климате и обстоятельное описание Рио-де-Жанейро, его памятников и окрестностей.

Наиболее любопытные страницы этого описания посвящены цыганам, которых в тс время можно было встретить в Рио-де Жанейро. Фрейсине сообщает:

«Цыгане, живущие в Рио-де-Жанейро, являются потомками париев[120]Парии – одна из низших каст «неприкасаемых» в южной Индии. Соприкосновение с париями и принятие пищи из их рук запрещено высшим кастам и считается оскверняющим. Они живут в особых кварталах или селениях. В городах они выполняют черную работу, в деревнях используются как сельскохозяйственные рабочие, обычно закрепощенные феодалами. Термин «пария» утвердился во многих языках в значении: бесправный угнетенный человек Индии, откуда они, по всей видимости, происходят. Бразильские цыгане подвержены всем порокам, проявляют склонность ко всякого рода преступлениям. Многие из них, обладатели крупных состояний, щеголяют великолепной одеждой и лошадьми, в особенности во время свадеб, которые справляются очень пышно, и обычно проводят свою жизнь в пьянстве и безделии. Мошенники и лгуны, они крадут сколько могут при торговле; они также ловкие контрабандисты. Здесь, как и повсюду, где встречаются цыгане, они заключают браки только между собой. У них свое произношение и даже особый жаргон. Бразильское правительство специально отвело для них две ули цы по соседству с предместьем Санта-Анна».

«Кто видел Рио-де-Жанейро только днем, – говорит далее Фрейсине, – мог бы подумать, что население его состоит исключительно из негров. Белые, если их не вынуждают какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства или религиозные обязанности, выходят из дому только вечером. В особенности это относится к женщинам; в течение дня они почти постоянно сидят дома, деля свое время между сном и занятиями туалетом. Мужчины могут встречаться с ними только в театре и в церкви».

Плавание «Урании» от Бразилии до мыса Доброй Надежды не сопровождалось никакими событиями, достойными упоминания. 7 марта был брошен якорь в бухте Столовой горы. После трехдневного карантина путешественники получили разрешение съехать на берег, где их ждал самый любезный прием со стороны английского губернатора Чарлза Соммерсета. Как только удалось найти подходящее место, были выгружены приборы. Ученые производили обычные опыты с маятником и вели наблюдения над склонением магнитной стрелки.

Естествоиспытатели Куа и Гемар в сопровождении большой группы офицеров совершили экскурсию на Столовую гору и на знаменитые виноградники Констана.

«Виноградники, которые мы осмотрели, – рассказывает Гемар, – окружены дубовыми и сосновыми аллеями, и виноградные лозы, посаженные прямыми рядами на расстоянии четырех футов одна от другой, не поддерживаются шпалерником. Ежегодно их подрезают, а почву вокруг, имеющую песчаный характер, мотыжат. Здесь и там мы видели множество персиковых, абрикосовых и лимонных деревьев, яблонь, груш и небольшие грядки, на которых возделывались овощи. Фермер Колин настоятельно убеждал нас отведать различные сорта его вин, к числу которых относятся собственно констанское вино из мускатного винограда, белое и красное, вина понтак, пьер и фронтиньяк. Вино из других мест, носящее специальное название «капского», делается из мускатного винограда соломенно-желтого цвета; на вкус оно, по-моему, лучше муската из Прованса».

Покинув южную оконечность Африки, «Урания» ровно через месяц бросила якорь в Порт-Луи на острове Иль-де-Франс (Маврикий), который со времен договора 1815 года находился в руках англичан.

Вынужденный завалить свой корабль на бок для тщательного осмотра и починки медной обшивки, Фрейсине задержался здесь гораздо дольше, чем первоначально рассчитывал. Нашим путешественникам не пришлось на это жаловаться, так как жители Иль-де-Франса вполне оправдали свою старинную репутацию любезных хозяев. В бесконечных прогулках, приемах, балах, званых обедах, конских скачках и других празднествах время шло очень быстро.

Поэтому французы не без сожаления расстались со своими старыми земляками и недавними заклятыми врагами.

Многие из самых почтенных колонистов с весьма похвальным рвением снабдили Фрейсине интересными фактическими данными, которых он не смог бы сам собрать из-за кратковременности своего пребывания. Таким образом ему удалось получить ценные сведения о положении сельского хозяйства, торговли, промышленности, финансов, о моральном состоянии жителей; все эти деликатные, требующие тонкого суждения проблемы не могут быть глубоко изучены путешественником, который посещает страну проездом. С тех пор, как остров перешел под управление англичан, было проложено много дорог, построены порты, расширены площади плантаций (Активная хозяйственная деятельность англичан объясняется тем, что остров Маврикий являлся важной морской базой на пути из Великобритании к ее богатым колониям в Индии и Австралии.).

Затем «Урания» направилась к острову Бурбон (Реюньон), где на государственных складах должна была получить необходимое продовольствие. 19 июля 1817 года она стала на якорь у острова Сен-Дени и оставалась на рейде Сен-Поль до 2 августа, когда снова пустилась в путь к заливу Шарк на западном берегу Новой Голландии (старинное название Австралии).

12 сентября после благополучного плавания «Урания» бросила якорь у входа в залив Шарк. Отряд моряков немедленно был отправлен на Дёрк Хартаг, чтобы определить географическое положение мыса Левайян и привезти на корвет оловянную доску, в давние времена оставленную там голландцами и виденную Фрейсине в 1801 году.

Были пущены в ход два перегонных куба для опреснения морской воды. В течение всей стоянки французы употребляли только эту воду, и ни один человек не мог на нее пожаловаться.

Высадившийся на берег отряд имел несколько встреч с аборигенами. Вооруженные «сагайи» и палицами, совершенно голые, австралийцы отказывались вступить в непосредственные сношения с белыми; держась от моряков в некотором отдалении, они лишь с большими предосторожностями прикасались к тем предметам, которые им давали.

Хотя залив Шарк был подробно изучен экспедицией Бо- дена, оставалось еще восполнить пробел в гидрографическом исследовании восточной части бухты Хамелин. Эту съемку поручили Дюперре.

Естествоиспытателя Гемара не удовлетворили происходившие ранее встречи с туземцами, которых звуки выстрелов окончательно разогнали. Стремясь узнать хоть какие-нибудь подробности об их образе жизни, он решил углубиться внутрь материка. Но Гемар и его спутник заблудились, как это случилось в 1792 году с Ришем на земле Нейтс; они ужасно страдали от жажды, не найдя за три дня, проведенные ими на суше, ни одного источника, ни одного ручейка.

Без всякого сожаления наблюдали моряки, как исчезали из виду негостеприимные берега Земли Эндрахт. Благодаря прекрасной погоде и совершенно спокойному морю «Урания» без всяких помех достигла Тимора; она прибыла туда 9 октября и стала на якорь на рейде Купанга.

Прием, оказанный португальскими властями, был самым сердечным.

Колония не могла уже похвалиться тем благоденствием, какое удивило и восхитило французов во время путешествия Бо- дена. Раджа Аманубанги – области, наиболее изобиловавшей сандаловым деревом, плативший раньше дань португальцам, сражался за свою независимость. Военные действия, приносившие колонии неисчислимый вред, сильно затруднили и для Фрейсине закупку товаров, в которых он нуждался.

Несколько человек из высших офицеров корабля отправились с визитом к радже Петерсу-де-Банакаси, чья резиденция находилась на расстоянии всего трех четвертей лье от Купанга. Петерс, восьмидесятилетний старик, когда-то, по всей вероятности, был очень красив; его окружала свита, проявлявшая к нему величайшее почтение; среди телохранителей можно было заметить воинов внушительного роста.

Французы немало удивились той роскоши, с какой их принимали в этом простом жилище, а также при виде очень дорогих европейских ружей прекрасной работы.

Несмотря на сильную жару, которую приходилось переносить – термометр показывал на солнце и на открытых местах 45°, а в тени от 33 до 35°, – командир и его офицеры с прежним рвением занимались научными наблюдениями и географическими исследованиями, входившими в задачи экспедиции.

Однако, вопреки настойчивым предупреждениям Фрейсине,

молодые офицеры и матросы не соблюдали предосторожностей и выходили среди дня; кроме того, в надежде предохранить себя от гибельных последствий этой игры со смертью, они жадно поглощали холодные напитки и кислые фрукты. В результате дизентерия не замедлила свалить с ног пятерых самых неблагоразумных моряков. Следовало уходить, и 23 октября «Урания» снялась с якоря.

Сначала она быстро шла вдоль северного берега Тимора, занимаясь гидрографической съемкой; но, когда корвет очутился в самой узкой части пролива Омбай, его встретили такие сильные течения и такие слабые или противные ветры, что ему с трудом удалось вернуться на курс, с которого он сбился во время штиля. В таком положении корабль находился не больше не меньше как девятнадцать дней!

Несколько офицеров воспользовались задержкой «Урании» у берегов Омбая для того, чтобы посетить ближайшую часть этого очень живописного острова. Они высадились на берег у деревни Битука и стали приближаться к толпе туземцев, вооруженных луками со стрелами и кривыми саблями-крисами, одетых в латы и державших щиты из буйволовой кожи. У дикарей был очень воинственный вид, и они, по-видимому, не боялись огнестрельного оружия; они полагали, что без труда успеют выпустить тучу стрел за то время, какое необходимо для перезарядки ружей.

«Наконечники стрел, – сообщает Гемар, – были изготовлены из твердого дерева, из кости и даже из железа. Стрелы, расположенные веером, были заткнуты с левой стороны за пояс, на котором висела сабля или крис воина. У большей части туземцев на правом бедре и у пояса висела связка листьев веерной пальмы, имевших прорези, через которые пропускались полосы тех же листьев, окрашенные либо в красный, либо в черный цвет. Непрерывное громкое шуршание, создаваемое движениями тех, кто носил этот забавный наряд, усиливавшееся при соприкосновении с латами и щитом, звон маленьких бубенчиков, также являвшихся необходимой принадлежностью военной экипировки,- все это производило такой шум, что мы не могли удержаться от смеха. Ничуть не обидевшись на это, омбайцы не замедлили последовать нашему примеру. Apaгo[121]Речь идет о французском писателе – брате знаменитого астронома, Жаке Apaгo (1790-1855), который впоследствии ослеп на оба глаза и тем не менее совершил еще два путешествия в Калифорнию и Бразилию. Спутников Aparo, отважившихся разделить с ним трудности путешествия и благополучно вернувшихся в Париж, шутливо называли «арагонавтами». В молодости Жюль Верн был знаком с Жаком Aparo и читал ему спои первые рассказы проделал перед ними несколько фокусов, которые привели их в большое изумление. Наконец мы зашагали прямо к деревне Бутика, расположенной на небольшой возвышенности. Проходя мимо одной из хижин, я заметил десятка два человеческих челюстей, подвешенных к своду, и выразил желание приобрести несколько штук, предложив в обмен за них самые ценные из имевшихся у меня вещиц. Но мне ответили: «Пелами» (священно). Эти кости, вероятно, представляли собой трофеи, служившие для увековечения памяти о победах над врагами!»

Прогулка представляла тем больше интереса, что прежде остров Омбай посещался европейцами лишь очень редко. К тому же экипажи нескольких судов, пристававших к нему, жаловались на плохой прием, оказанный им населявшими остров воинственными и свирепыми туземцами, из которых некоторые занимались даже людоедством.

Так, в 1802 году шлюпка с корабля «Роза» была задержана и экипаж ее захвачен в плен. Десятью годами позже капитан «Инахо», сошедший один на берег, был ранен стрелами. Наконец в 1817 году английский фрегат послал к острову шлюпку для заготовки дров; в результате стычки с туземцами все люди из этой шлюпки были убиты и съедены. На следующий день на поиски пропавших моряков отправили вооруженный баркас, обнаруживший лишь окровавленные трупы и остатки разбитой на куски шлюпки.

Осведомленные обо всех этих событиях, французские путешественники могли только радоваться тому, что им удалось избегнуть ловушки, которую, без сомнения, устроили бы им эти дикие людоеды, если бы «Урания» пробыла здесь подольше.

17 ноября был брошен якорь у Дили на острове Тимор. После обычного обмена любезностями с португальским губернатором Фрейсине изложил ему нужды своего корабля и получил в ответ весьма предупредительное обещание возможно скорее собрать необходимое продовольствие. Всему экипажу был ока зан пышный и сердечный прием, и, когда Фрейсине приехал с прощальным визитом, губернатор, желая подарить французскому капитану что-нибудь на память, послал ему двух мальчиков и двух девочек в возрасте шести – семи лет, уроженцев королевства Файлакор, расположенного во внутренней части Тимора. «Это племя совершенно неизвестно в Европе», – объяснил дон Жозе Пинто Алькофара д'Асеведо-и-Суса, уговаривая принять столь необычный дар. Фрейсине тщетно приводил самые сильные и убедительные доводы в оправдание своего отказа, но все же вынужден был оставить у себя одного из двух мальчиков, получившего при крещении имя Жозеф-Ан- тонио; в возрасте шестнадцати лет он умер в Париже от золотухи.

При первом знакомстве с туземцами Тимора может показаться, что все они азиатского происхождения; но достаточно заняться несколько более подробным изучением этого вопроса, как сразу же выясняется, что в горной стране, расположенной в самом центре острова и реже всего посещаемой, обитает племя негров с курчавыми волосами и дикими нравами, которое напоминает жителей Новой Гвинеи и Новой Ирландии и представляет собой, по всей вероятности, остатки древнейшего населения. Этнографические исследования об этих первобытных народах, начатые в конце XVIII века англичанином Крофордом, получили дальнейшее развитие в ученых трудах доктора Брока и Э. Хеми.

Покинув Тимор, «Урания» направилась к проливу Буру (Манипа), прошла между островами Уэттер и Рома и миновала остров Гассес. отличающийся причудливой формой и покрытый самыми великолепными лесами, какие только можно вообразить; затем течения увлекли «Уранию» к острову Писанг, близ которого ей встретились три «корокоры» (лодки) с туземцами острова Гебе.

У жителей этого острова кожа темно-смуглая, нос приплюснутый, губы толстые; некоторые обладают крепким, плотным атлетическим телосложением, другие – худощавы и слабосильны, третьи – коренастые, отталкивающего вида. У большинства вся одежда состояла из штанов, поддерживаемых повязанным вокруг пояса платком.

Несколько французских моряков побывали на Писанге; это маленький островок вулканического происхождения, на котором трахитовые лавы разрушились и превратились в рыхлую почву, по всем признакам очень плодородную.

Затем корвет, держась вблизи мало изученных островов, продолжал свой путь к Раваку, где и бросил якорь в полдень 16 декабря.

Островок Равак необитаем, и, хотя наших моряков часто посещали жители Вайгео, возможностей для антропологических исследований представилось довольно мало. Следует упомянуть, что результаты оказались не слишком плодотворными из-за незнания туземного языка; сговориться с ними по-малайски было трудно, так как они знали лишь несколько малайских слов.

Как только нашлось подходящее место, установили приборы и приступили к физическим и астрономическим наблюдениям; одновременно велись и географические исследования. Равак, Бони, Вайгео и Мануароа, которые Фрейсине называет Папуасскими островами, расположены почти у самого экватора. Вайгео, наибольший из них, имеет в поперечнике не меньше семидесяти двух миль. Низменности, занимающие прибрежную полосу, представляют собой болота; обрывистые берега окружены кораллами и изобилуют гротами, промытыми водой.

Растительность, покрывающая все эти островки, поистине изумительна. Среди великолепных деревьев встречаются «баррингтония», огромный ствол которой всегда наклонен к морю, так что верхние ветки ее купаются в воде, смоковницы, мангро-

вые деревья, казуарины с прямым тонким стволом, достигающим сорока футов в высоту, «рима» (хлебные деревья), «такамахака» (бальзамический тополь) со стволом, в обхвате имеющем свыше двадцати футов, деревья из семейства бобовых, покрытые донизу розоватыми цветами к золотистыми плодами; кроме того, в низких и сырых местах прекрасно растут пальмы, мускатные деревья, разновидности мирт и бананы.

В то время как флора этих островов достигла исключительного развития, о фауне этого сказать нельзя. Из четвероногих животных на Раваке встречаются лишь кускусы[122]Кускусы – лазающие сумчатые млекопитающие, населяют леса Австралии и прилегающих островов. Ведут ночной лазающий образ жизни; некоторые снабжены летательной перепонкой. Длина их от 14 до 90 см и собаки-овчарки, живущие здесь в диком состоянии. На Вайгео, впрочем, имеются также бабирусы – разновидность мелких кабанов. Что касается пернатого царства, то оно не так многочисленно, как можно было бы предполагать, ибо злаковые растения, служащие им для пропитания, не могут развиваться в густой тени лесов. Из птиц встречаются «калао», крылья которых, имеющие по краям большие отдельные перья, производят при полете очень сильный шум; множество попугаев, зимородки, горлицы, флейтщики, бурый ястреб-перелетник, венценосные голуби. Возможно- хотя наши путешественники не встречали их – там были и райские птицы.

Жители этих мест – папуасы – очень уродливы и производят неприятное впечатление. Вот как описывает их Оде- Пеллион.

«Плоский лоб, слабо развитый череп, лицевой угол в 75°, большой рот, маленькие запавшие глаза, выступающие скулы, большой, приплюснутый на конце нос, нависающий над верхней губой, редкая борода (особенность, уже отмеченная раньше у обитателей здешних краев), плечи средней ширины, огромный живот, тонкие нижние конечности – таковы отличительные признаки этого народа. Характер волос и форма прически самые различные; чаще всего это огромная грива, состоящая из сплошной массы – толщиной не меньше восьми дюймов – шерстистых или лоснящихся волос, вьющихся от природы; тщательно причесанные, закрученные, приподнятые со всех сторон кверху, они скрепляются жирной смазкой, образуя почти правильный круг, обрамляющий голову. Часто папуасы втыкают в прическу длинный деревянный гребень с пятью – шестью зубцами, служащий скорее для украшения, чем для придания ей большей прочности».

Несчастные туземцы являются жертвой ужасного бича: среди них свирепствует проказа, и можно смело утверждать, что ею заражена десятая часть населения. Распространение этой страшной болезни следует приписать вредному климату, ядовитым испарением болот, в которые с приливами поступает мор-

ская вода, сырости, обусловленной густыми лесами, близости и плохому содержанию могил, а может быть, обильному поглощению ракушек, жадно поедаемых островитянами.

Все жилища, как на земле, так и на море вблизи от берега, построены на сваях. Эти дома по большей части расположены в таких местах, доступ к которым очень труден или совершенно невозможен. Состоят они из забитых в землю свай и прикрепленных к ним при помощи полос древесной коры поперечных бревен с настланным на них полом из подогнанных и прижатых друг к Другу жилок пальмовых листьев. Те же листья, искусно уложенные в виде черепицы, образуют крышу жилища, имеющего только дверь. Если эти хижины построены над водой, то они соединяются с берегом чем-то вроде мостков на козлах, съемный настил которых может быть быстро убран. Со всех сторон дом окружен подобием балкона с перилами.

Наши путешественники не смогли получить никаких сведений относительно общественного строя папуасов. Живут ли они объединенные в большие племена, подвластные одному или нескольким вождям, или каждая деревня подчиняется только своему вождю, многочисленно население или нет, – на все эти вопросы получить ответа не удалось. Сами островитяне называют себя альфуру. Они говорят, вероятно, на нескольких различных диалектах, значительно отличающихся от папуасского и малайского языков.

Жители этого архипелага, по-видимому, очень изобретательны; они искусно мастерят различные рыболовные снасти, хорошо умеют обрабатывать дерево, приготовлять сердцевину саговой пальмы, делать глиняные горшки и класть печи, в которых пекут лепешки из саги; они плетут циновки, ковры, корзины, лепят статуи и идолов. На острове Вайгео на берегу бухты Бонн, Куа и Гемар видели статую из белой глины, установленную под навесом возле могилы. Изваяние изображало стоящего человека в естественную величину с поднятыми к небу руками; голова была деревянная, в щеки и глаза были вставлены белые раковины.

6 января 1819 года вскоре после отплытия от Равака «Урания» очутилась в виду низких, окруженных рифами островов Ану, очень плохо изученных. Гидрографическим работам сильно мешала лихорадка, на Раваке ею заболело свыше сорока человек.

12 февраля увидели Анахоретские острова, а назавтра – острова Адмиралтейства, но «Урания» не сделала попытки пристать к ним.

Вскоре корвет очутился в виду острова Святого Варфоломея, называемого туземным населением Пулусук и относящегося

к Каролинскому архипелагу. С жителями этого острова немедленно завязалась оживленная, а главное – очень шумная торговля, но ни один человек не решился подняться на палубу. Обмен производился с трогательной доверчивостью, и не наблюдалось ни одного случая плутовства.

Перед восхищенными взорами французских моряков прошли один за другим множество островов Каролинского архипелага.

Наконец, 17 марта 1819 года, то есть через восемнадцать месяцев после отплытия из Франции, Фрейсине увидел Марианские острова и бросил якорь на рейде Уматак на берегу уама.

В то время как французы собирались съехать на берег, их посетил губернатор дон Мединилья-и-Пинеда в сопровождении майора дона Луиса де Торреса, второго лица в колонии. Представители власти с большой предупредительностью осведомились о нуждах путешественников и обещали удовлетворить все их просьбы в самый короткий срок.

Фрейсине, не теряя времени, занялся поисками помещения, пригодного для устройства временного госпиталя, и, найдя такое, назавтра же распорядился перевести туда больных членов экипажа – числом двадцать человек.

Губернатор пригласил высших офицеров корабля на обед. Все собрались у него к назначенному часу. Там их ожидал стол, уставленный пирожными и фруктами, среди которых пламенели две чаши горящего пунша. Гости сразу же начали обмениваться замечаниями по поводу такого странного угощения. Сегодня постный день, что ли? Почему никто не садится? Но так как ответить на эти не вполне деликатные вопросы было некому, то французские моряки хранили их про себя, отдавая должное кушаньям.

Новый повод для удивления: со стола всё убрали и подали самые разнообразные мясные блюда, короче говоря, настоящий роскошный обед. Закуска, с которой начали и которую здесь называют «рефреско», предназначалась лишь для возбуждения аппетита гостей.

В те времена на Гуаме увлекались обильными пиршествами. Два дня спустя французские офицеры присутствовали на новом обеде на пятьдесят человек, где на каждую перемену, а их было три, подавалось не больше и не меньше, как по сорок четыре мясных блюда.

«Тот же очевидец, – рассказывает Фрейсине, – сообщает, что этот обед стоил жизни двум быкам и трем крупным свиньям, не говоря уже о более мелкой живности, населяющей леса, птичий Двор и море. Такой резни, я думаю, не видали со времени свадебных пиршеств Гамаша (Персонаж из «Дон-Кихота» Сервантеса – богатый крестьянин, на свадьбу которого попали Дон-Кихот и Санчо-Панса. (Прим. перев.)). Наш хозяин, без сомнения, полагал, что люди, долго терпевшие лишения морского плавания, заслуживают щедрого угощения. Дессерт был столь же обилен и разнообразен; на смену ему вскоре подали чай, кофе со сливками и разнообразными ликерами. Так как, в соответствии с обычаем, за час до пира дело не обошлось без «рефреско›, можно легко понять, что самые заядлые гастрономы могли лишь сожалеть о недостаточной вместимости своего желудка».

Но пиры и празднества не мешали нормальному ходу работ экспедиции. Одновременно проводились экскурсии, имевшие своей целью естественноисторические изыскания, наблюдения за склонением магнитной стрелки и географическое описание берегов Гуама, порученное Дюперре.

Между тем корвет перешел на якорную стоянку во внутреннюю часть порта Сан-Луис, и командование, а также больные поселились в Аганье, столице острова и резиденции губернатора. Там в честь иностранцев устраивали петушиные бои, одно из любимых зрелищ во всех испанских владениях в Океании, и танцы, все фигуры которых, как говорят, изображали события из истории Мексики. Танцоры, ученики местной школы, были одеты в богатые шелковые костюмы, привезенные когда-то иезуитами из Новой Испании (Мексика). Затем дошла очередь до боя на дубинках, в котором участвовали каролинцы, и других развлечений, следовавших одно за другим почти без перерыва. Но наибольшую ценность в глазах Фрейсине представляли многочисленные сведения о нравах и обычаях древних жителей острова, полученные им от майора дона Луиса Торреса, местного уроженца, который постоянно занимался изучением этих вопросов.

Ниже мы используем и вкратце приведем эти чрезвычайно интересные данные, но прежде надо рассказать о посещении островов Рота и Тиниан; второй из них нам уже известен по описаниям старинных путешественников.

22 апреля маленькая флотилия, в составе восьми «про», доставила Берара, Годишо и Жака Aparo на остров Рота, где их появление вызвало вполне понятное изумление и испуг. Ходили слухи, что на корвете прибыли повстанцы из Америки.

Затем «про» достигли Тиниана, бесплодные равнины которого напоминали путешественникам пустынные берега Земли Эндрахт; этот остров, очевидно, сильно изменился с тех пор, когда там побывал лорд Ансон, описавший его как земной рай.

Открытый 6 марта 1521 года Магелланом, Марианский

архипелаг был сначала назван Ислас-де-лос-Велас-латинас (острова Латинских Парусов), затем-Лос-Ладронес (Разбойничьи). Если верить Пигафетте, знаменитый адмирал видел только острова Тиниан, Сайпан и Ангигуан. Спустя пять лет их посетил испанец Лоайса, встретивший там, в противоположность Магеллану, очень хороший прием; в 1565 году Мигуель Лопес де Легаспи объявил эти острова испанскими владениями. Они были колонизированы лишь в 1669 году, когда миссионер Санвиторес обратил их население в христианство. Понятно, что мы не последуем за Фрейсине в описании всех событий, которыми ознаменовалась история этого архипелага, хотя старинные рукописи и различные труды, имевшиеся в руках у Фрейсине, дали ему возможность совершенно заново разобраться в этом вопросе и представить его в подлинно научном свете.

Восхищение, вызванное изумительным плодородием Па- пуасских и Молуккских островов, должно было, без сомнения, ослабить впечатление от богатой природы некоторых из Марианских островов. Леса Гуама, хотя в них и представлены прекрасные образцы деревьев, не производят все же того грандиозного впечатления, как леса экваториальных стран; чащи деревьев покрывают большую часть острова, но на нем имеются и обширные пространства пастбищ, где не растут ни хлебные деревья, ни кокосовые пальмы.

В глубине лесов колонизаторами были созданы искусственные саванны; там завезенный ими в большом количестве рогатый скот мог находить для себя корм.

Агигуан, остров с обрывистыми, скалистыми берегами, издали кажется сухим и бесплодным, но на самом деле он покрыт густым лесом, взбирающимся до вершин самых высоких гор.

Что касается острова Рота, то он представляет собой настоящую чащу, почти непроходимые заросли низкого кустарника, над которым выступают рощицы хлебных деревьев, тамариндов, смоковниц и кокосовых пальм.

Вид Тиниана можно во всяком случае назвать приятным. Хотя французским ученым совершенно не встретились ландшафты, описанные их предшественниками такими богатыми красками, все же характер почвы и большое количество мертвых деревьев давали им основание думать, что старинные рассказы вовсе не были преувеличены; к тому же вся юго-восточная часть острова стала совершенно недоступной из-за густо разросшегося леса.

Население островов в эпоху путешествия Фрейсине было чрезвычайно смешанным и число коренных жителей составляло уже меньше половины.

Все марианцы когда-то были выше, сильнее и крупнее евро-

пейцев; но племя вырождается, и в настоящее время (Речь идет о второй половине XIX века. (Ред.)) только на острове Рота можно встретить туземцев первобытного типа во всей его чистоте.

Когда-то неутомимые пловцы, искусные ныряльщики, рьяные ходоки, они должны были демонстрировать свое мастерство во всех этих разнообразных упражнениях в день своей свадьбы. Марианцы отчасти сохранили эти качества, хотя лень или, скорее, беспечность составляет основу их характера.

Браки, которые заключаются в раннем возрасте (между пятнадцатью и восемнадцатью годами для юношей, и двенадцатью- пятнадцатью для девушек), обычно бывают плодовитыми, и приводятся примеры семей с двадцатью двумя детьми.

На Гуаме встречаются болезни, завезенные европейцами, – туберкулез, оспа и т.д., но есть и много других, по-видимому местных, или, во всяком случае, протекающих здесь совершенно необычно и ненормально. Из числа последних сообщают о слоновой болезни и о проказе, которая наблюдается на Гуаме в трех формах, различающихся как по симптомам, так и по последствиям.

До завоевания марианцы питались рыбой, плодами хлебного дерева или «римы», рисом, сагой и другими мучнистыми растениями. Кухня их была проста, одежда еще проще; туземцы ходили совершенно голые. Даже теперь (То есть в первой половине XIX века. (Ред.)) дети до десяти лет ходят без всякой одежды.

Один путешественник конца XVIII века, капитан Пажес, рассказывает по этому поводу, что однажды он случайно приблизился к дому, «перед которым сидела на ярком солнце туземка приблизительно десяти или одиннадцати лет. Она сидела на корточках, голая; ее рубашка лежала рядом. Увидев меня,- добавляет путешественник, – девочка быстро встала и накинула на себя рубаху. Она не надела ее как следует, но считала свой костюм вполне приличным, так как плечи ее были покрыты, и больше не чувствовала себя смущенной, стоя передо мной».

Население раньше было довольно многочисленным, как об этом свидетельствуют встречающиеся тут и там развалины жилищ, когда-то поддерживавшихся каменными столбами. Первым путешественником, упомянувшим о них, был лорд Ансон. В своем описании он даже придал им несколько фантастический вид, но исследователи с «Урании» все-таки узнали их, как об этом свидетельствует следующий отрывок:

«Описание, приведенное в отчете о путешествии Ансона, точно; но ветви деревьев, которые в настоящее время каким-то обра-

зом переплелись с каменной кладкой, придают развалинам совершенно не тот вид, какой они имели тогда; углы столбов стерлись, а венчающий купол утратил свою круглую форму».

Что касается современных жилищ, то лишь шестая часть их построена из камня; в Аганье есть здания, представляющие значительный интерес своими размерами, хотя они и не отличаются красотой, величественностью или изяществом пропорций. Это училище Сен-Жан-де-Латран, церковь, дом священника, губернаторский дворец, казармы.

До того как жители Марианских островов стали поданными Испании, они делились на три группы: знатных, полузнатных и простолюдинов. Последние отличались, как говорит Фрейсине, не указывая источников, на которые он опирался, более низким ростом по сравнению с остальными островитянами. Может ли служить этот единственный факт достаточным указанием на племенные различия, или же меньший рост следует рассматривать лишь как результат приниженного положения, в котором находилась вся эта каста?

Простолюдины никогда не могли возвыситься до высшей касты, и мореплавание им было запрещено. В составе каждой из этих резко разграниченных групп имелись также колдуны, жрицы или «исцелительницы», занимавшиеся лечением лишь какой-нибудь одной болезни, – из чего вовсе не следует заключать, что они ее хорошо знали.

Профессия строителя пирог была привилегией знатных; только полузнатным разрешали они помогать им в этой работе, имевшей для них очень важное значение, как самое ценное из их прав. Что касается языка, то хотя он похож на малайский и тагальский, на котором говорят на Филиппинах, все же он имеет свои особенности. В отчете Фрейсине имеется также множество замечаний о весьма странных обычаях древних марианцев, но воспроизведение этих отрывков, какой бы интерес они ни представляли для философа и историка, завело бы нас слишком далеко.

Прошло уже два месяца, как «Урания» стояла на якоре. Пора было приступить к дальнейшим работам и исследованиям. Фрейсине и его штаб посвятили последние дни прощальным визитам, принося благодарность за оказанный им сердечный прием.

Губернатор не только не хотел слышать о благодарности за внимание, которым он постоянно окружал французов в течение двух месяцев, но отказался даже принять плату за все поставки, произведенные им для пополнения запасов корвета. Больше того, в трогательном письме он приносил извинения за недостаток съестных припасов, обусловленный засухой, на протяжении шести месяцев опустошавшей Гуам и помешавшей ему снабдить гостей так, как ему хотелось бы.

Прощание происходило на берегу у Аганьи. Фрейсине рассказывает:

«С глубокой печалью расставались мы с этим любезным человеком, осыпавшим нас столь многочисленными знаками благоволения. Я был слишком взволнован, чтобы выразить ему те чувства, которые переполняли мое сердце; но слезы, катившиеся из моих глаз, должны были лучше всяких слов дать ему понять о том, какое волнение и грусть я испытывал».

С 5 по 16 июня «Урания» проводила съемку берегов северной части Марианского архипелага, во время которых были сделаны различные приведенные выше наблюдения.

После этого, желая ускорить свое плавание к Сандвичевым (Гавайским) островам, начальник экспедиции воспользовался ветром, давшим ему возможность достичь более северных широт и найти там попутные ветры. Двигаясь в этой части Тихого океана, мореплаватели встречали густые холодные туманы, которые пропитывали весь корабль сыростью, столь же неприятной, как и вредной для здоровья. Впрочем, ничем, кроме насморка, моряки не болели. Напротив, такая погода действовала даже успокаивающе на организм, уже столько времени подвергавшийся изнурительной тропической жаре.

6 августа корвет обогнул южную оконечность острова Гавайи, чтобы добраться до западного берега, где Фрейсине рассчитывал найти удобную и безопасную якорную стоянку. Этот день, как и следующий, отмеченные полным штилем, были посвящены завязыванию сношений с туземцами, жены которых, явившись я большом числе, собирались взять корабль на абордаж и заняться обычной торговлей; но командир запретил им доступ на палубу.

Король Камехамеха умер, и наследником остался молодой сын Рио-Рио; такова была новость, которую один из «ариев» поспешил сообщить капитану.

Как только снова поднялся ветер, «Урания» направилась к бухте Кеалакеакуо. Фрейсине собрался было послать одного из офицеров для промера глубины якорной стоянки, когда от берега отделилась пирога и доставила на борт правителя острова. Принц Куакини, прозванный Джоном Адамсом, обещал командиру подыскать лодки, пригодные для доставки запасов на «Уранию».

Этот молодой человек – ему было лет двадцать девять – пропорционально сложенный, гигантского роста, удивил командира обширностью своих познаний. Услышав, что «Урания» совершала плавание с научными целями, он спросил:

– Вы обогнули мыс Горн или пришли с юга от мыса Доброй Надежды?

Затем он осведомился о Наполеоне и о том, верны ли слухи, что остров Святой Елены со всеми жителями провалился. Шутка какого-то весельчака китобоя, которой наполовину поверили!

Куакини сообщил Фрейсине также о том, что после смерти Камехамеха мир не был нарушен, но все же многие вожди заявили претензии на самостоятельность и государственному единству грозила опасность. Отсюда проистекали некоторые политические затруднения и нерешительность правительства, но можно было рассчитывать, что все это вскоре прекратится, в особенности если командир согласится сделать дружественное заявление в поддержку молодого короля.

Фрейсине высадился на берег вместе с принцем, чтобы отдать ему визит, и посетил его дом, где принцесса, крупная, чересчур тучная женщина, приняла его лежа на покрытой циновками кровати европейского образца. Затем Куакини повел Фрейсине к своим сестрам – вдовам Камехамеха, но, не застав их, направился к верфям и главным мастерским покойного короля.

Четыре навеса были предназначены для постройки больших военных пирог; под другими хранились европейские лодки; дальше Фрейсине увидел строительный лес, слитки меди, множество рыболовных сетей, кузницу, бондарную мастерскую и, наконец, в ящиках, принадлежавших первому министру Краимоку, навигационные инструменты, компасы, секстанты, термометры, часы и даже один хронометр.

Вход в два других склада, где хранились порох, боевые припасы, спиртные напитки, железо и ткани, иностранцам не разрешался.

К тому времени эти места были уже заброшены, так как новый повелитель избрал местопребыванием своего двора бухту Коамаи.

По приглашению короля, Фрейсине снялся с якоря, чтобы перейти туда; «Уранию» вел лоцман, оказавшийся очень внимательным и исключительно хорошо угадывавший перемены погоды.

«Король ждал меня на берегу, – рассказывает командир, – одетый в английскую парадную форму капитана 1-го ранга и окруженный всем своим двором. Несмотря на ужасающую бесплодность этой части острова, вид причудливого сборища мужчин и женщин показался нам величественным и несомненно живописным. Король стоял впереди, а его высшие офицеры держались на некотором расстоянии сзади; на одних были великолепные мантии из красных и желтых перьев или из алого сукна, на других простые плащи такого же цвета, яркие краски которых иногда оттенялись черными полосами; у некоторых на голове были каски.

Довольно большое количество солдат, расставленных тут и там, придавали своим причудливым и разнообразным обмундированием большую живописность этой необыкновенной картине».

Это был тот самый молодой король Рио-Рио, который впоследствии поехал со своей женой в Англию, где они оба умерли откуда их останки были привезены на Гавайи капитаном Байроном.

Фрейсине повторил свои просьбы о пополнении запасов, и король обещал ему, что не пройдет и двух дней, как его желания будут удовлетворены. Но хотя в доброй воле молодого повелителя нельзя было сомневаться, командир вскоре понял, что большинство главных вождей не особенно склонно повиноваться юному королю.

Некоторое время спустя высшие офицеры «Урании» нанесли визит вдовам Камехамеха. Вот как описывает Куа картину этого забавного приема.

«Это было поистине странное зрелище, когда в тесном помещении мы увидели восемь или десять полуголых туш человеческого облика, из которых самая меньшая весила по крайней мере триста фунтов; они лежали на земле животами вниз. Не без труда удалось нам найти место, чтобы мы могли, в соответствии с обычаем, также растянуться. Тут же находились слуги; одни держали опахала из перьев, другой – зажженную трубку, которую он поочередно вставлял в рот вдовам, делавшим несколько затяжек; другие массировали принцесс… Легко себе представить, что наша беседа была не очень оживленной, но превосходные арбузы, поданные нам. оказались прекрасным средством для заполнения томительных пауз…».

Фрейсине посетил также знаменитого Джона Юнга, который долгие годы был преданным другом и советником короля Камехамеха. Хотя к этому времени он стал уже стар и часто болел, это не помешало ему снабдить Фрейсине ценными сведениями об архипелаге, где он прожил тридцать лет и история которого тесно переплетается с событиями его жизни.

Министр Краимоку во время посещения «Урании» увидел священника, аббата де Келана, чей наряд его очень заинтересовал. Как только он узнал, что это священнослужитель, он выразил командиру желание принять христианство. Его мать, сказал он, крестилась на смертном одре и взяла с него обещание, что он при первой возможности также совершит этот обряд.

Фрейсине согласился и захотел придать церемонии известную торжественность, тем более, что Рио-Рио попросил разрешения присутствовать при ней со всем своим двором.

Во время совершения обряда все островитяне держались очень почтительно, но лишь только он был закончен, придворные набросились на приготовленное командиром угощение.

Поразительно было, с какой быстротой пустели бутылки с вином, ромом и водкой, как исчезали разнообразные кушанья, стоявшие на столе. К счастью, дело шло к ночи; если бы не это, Рио-Рио, как и большая часть его придворных и офицеров, оказался бы не в состоянии добраться до берега. Впрочем, пришлось дать ему с собой еще две бутылки водки, чтобы он мог. по его словам, выпить за здоровье командира и за его счастливое плавание, и все приближенные сочли своим долгом попросить и для себя по две бутылки.

«Не будет преувеличением сказать, – сообщает Фрейсине, – что королевская компания за два часа выпила и увезла с собой запас крепких напитков, которого хватило бы десяти человекам на три месяца».

Королевская чета и, командир обменялись многочисленными подарками. Среди вещей, врученных французскому моряку молодой королевой, была мантия из перьев – одеяние, ставшее на Сандвичевых (Гавайских) островах большой редкостью.

Фрейсине собрался сняться с якоря, когда узнал от одного американского капитана, что к острову Мауи пристало торговое судно, имевшее большой запас сухарей и риса, часть которого французам, без сомнения, удалось бы купить. Все же он решил сначала сделать остановку у острова Рахеина. Там Краимоку должен был доставить на корабль свиней, необходимых для пропитания экипажа. Но министр проявил отменную недобросовестность, потребовав за тощих свиней такую высокую цену, что пришлось прибегнуть к угрозам для того, чтобы сделка состоялась. Краимоку в этом случае сам был обманут одним англичанином, оказавшимся не кем иным, как ссыльным, бежавшим из Порт-Джексона; если бы туземный министр был предоставлен самому себе и велениям собственной совести, то, весьма вероятно, он вел бы себя в этом деле со свойственным ему благородством и добросовестностью.

Прибыв на Оаху, Фрейсине стал на якорь в гавани Гонолулу. Теплый, дружественный прием, оказанный ему жителями, заставил его пожалеть, что он не направился прямо сюда. Здесь он немедленно достал бы все необходимые запасы, которые ему с таким трудом удалось получить на двух других островах, Правитель этого острова, Боки, был окрещен священником «Урании»; впрочем, он, по-видимому, пожелал подвергнуться этому обряду лишь потому, что его брат уже окрестился.

На вид он казался далеко не таким умным человеком, как те вожди с Сандвичевых островов, с которыми путешественникам приходилось встречаться раньше.

Некоторые наблюдения над туземцами представляют достаточный интерес, чтобы стоило вкратце упомянуть о них. Все мореплаватели единодушно признают, что каста вождей по своему росту и умственному развитию выделяется среди остальных жителей островов. Нередко можно было видеть вождей, рост которых достигал шести футов. Тучность среди них – обычное явление, в особенности у женщин; еще совсем молодыми они очень часто становятся поистине чудовищно толстыми.

Тип лица у них характерный, и женщины часто бывают довольно миловидными. Продолжительность жизни гавайцев не очень велика, и редко можно встретить семидесятилетнего старика.

Покинув Сандвичевы острова, Фрейсине занялся изучением в этой части океана положения магнитного экватора.[123]Магнитный экватор пересекает географический экватор на 23" и 169° западной долготы и отклоняется от него в западном полушарии на 15° к югу, а в восточном полушарии на 10? к северу Поэтому, подняв все паруса, он поплыл к юго-востоку.

7 октября «Урания» вступила в южное полушарие и 19-го числа того же месяца очутилась в виду островов Дейнджер. К востоку от архипелага Мореплавателей (Самоа) был открыт островок, не указанный на карте, который назвали островом Роза, по имени госпожи Фрейсине. Кстати сказать, это оказалось единственным открытием за все путешествие. Затем было уточнено местоположение островов Пилстаарт и Гоу. и 13 ноября замечены, наконец, огни, указывавшие вход в Порт-Джек- сон или Сидней.

Фрейсине, конечно, ожидал, что найдет город сильно разросшимся за шестнадцать лет, которые прошли со времени его предыдущего посещения; и все же вид европейского города, процветающего среди почти дикой природы, его глубоко поразил.

Частые поездки по окрестностям воочию убедили французских путешественников в успехах, достигнутых колонией. Прекрасные, тщательно содержавшиеся дороги, окаймленные эвкалиптами, которые Перон называл «Гигантами австралийских лесов»; прочно построенные мосты, каменные столбы, указывавшие расстояние, – все говорило о хорошо организованном дорожном хозяйстве. Красивые коттеджи, многочисленные стада быков, старательно обработанные поля свидетельствовали об энергии и настойчивости новых колонистов.

Губернатор Макуори и высшие чиновники страны наперебой старались проявить внимание к французским офицерам, которым пришлось отклонить не одно приглашение, чтобы не пострадала их работа. Под звуки военного оркестра они совершили поездку морем в Параматту – загородный дом губернатора. Многие офицеры посетили также городок Ливерпуль, построенный в прекрасном месте на берегу реки Джордж, а также поселки Виндзор и Ричмонд, выросшие у реки Хоксбери. В это же время часть высших офицеров корабля приняла участие, в охоте на кенгуру и, перевалив через Голубые горы, проникла в глубь страны за поселение Батерст.

Благодаря прекрасным отношениям, установившимся за время двух пребываний Фрейсине в этих краях, ему удалось собрать множество интересных сведений об австралийской колонии. Поэтому раздел отчета, посвященный Новому Южному Уэльсу и отмечающий поразительные и быстрые успехи колонизации, вызвал большой интерес во Франции, где имели лишь слабое представление о развитии и растущем благоденствии Австралии. В увлекательно написанном отчете Фрейсине сообщаются новые данные, дающие точное представление о состоянии колонии в 1825 году.

Цепь гор, известных под названием Австралийских Альп, отделяет на некотором расстоянии от побережья Новый Южный Уэльс от внутренних областей австралийского материка. В течение двадцати пяти лет она являлась препятствием для сообщения с внутренней частью страны, но благодаря губернатору Макуори это препятствие было преодолено. Среди скал проложили извивающуюся многочисленными уступами дорогу, которая дала возможность заселить обширные плодородные долины, орошаемые большими реками.

Самые высокие пики этой горной цепи, покрытые снегом и в средине лета, достигают трех тысяч метров.

В то время, когда производилось измерение важнейших пиков- горы Эксмут, Каннингхем и других, было обнаружено, что, кроме реки Суон, в Австралии есть еще ряд крупных рек, из числа которых в первую очередь следует назвать Хоксбери, образованную слиянием вод Непина и Гроза, и Брисбен; о существовании Муррея тогда еще не знали.

В ту пору уже приступили к эксплуатации каменноугольных копей, залежей сланца, железного шпата, песчаника, известняка, порфира, яшмы, но еще не было найдено золото – металл, которому предстояло так быстро преобразить жизнь молодой колонии.

Что касается почвы, то на морском побережье она бесплодна, и там встречается лишь низкорослый кустарник. Но внутри страны простираются тучные поля, огромные пастбища, лишь местами прерываемые отдельными рощами, или леса, где гигантские деревья, обвитые перепутанной сетью лиан, образуют непроходимые чащи.

Одним из фактов, сильнее всего поразивших исследователей, было то, что весь этот огромный материк населял один и тот же народ. В самом деле, где бы вы ни наблюдали коренных жителей Австралии – в заливе Шарк, на Земле Эндрахт, на реке Суон или в Порт-Джексоне, – цвет их кожи, характер волос, черты лица, весь внешний вид не оставляли никакого сомнения в общности их происхождения.

Для населения, живущего на морском побережье или вдоль рек, основу питания составляют рыба и ракушки. Жители внутренней части страны существуют за счет охоты и едят опоссумов,[124]О п о с с у м – млекопитающее из семейства сумчатых крыс. Живет в Америке в лесных областях, где ведет ночной образ жизни, обитая преимущественно на деревьях кенгуру, ящериц, змей, червей, муравьев; последних они добавляют вместе с их яйцами к месиву из корней папоротника.

Повсюду туземцы обычно расхаживают совершенно голыми; впрочем, они ничего не имеют против того, чтобы прикрыть себя какой-нибудь европейской одеждой, если им удастся ее раздобыть. По рассказам, в 1820 году на улицах Порт-Джексона можно было видеть старую австралийку, завернутую в рваное шерстяное одеяло, с маленькой дамской шляпкой из зеленого шелка на голове. Трудно себе представить более причудливую карикатуру.

Впрочем, некоторые туземцы делают себе плащи из шкур опоссума или кенгуру, которые они сшивают жилами казуаров;[125]Казуар – большая бегающая птица из семейства страусов. Живет в Австралии и на прилегающих островах в густых тропических лесах, где питается падающими с деревьев плодами и мелкими животными но такого рода одежда встречается редко.

Свои лоснящиеся волосы, смазав их кое-где жиром, они заплетают в мелкие косички. Поместив посреди пучок травы, они устраивают из волос диковинную высокую прическу, из которой торчит несколько перьев попугая-какаду; иногда они приклеивают к ней с помощью смолы человеческие зубы, кусочки дерева, собачьи хвосты или рыбьи кости.

Хотя татуировка в Новой Голландии (Австралия) не пользуется особым почетом, все же довольно часто можно встретить аборигенов, кожа которых покрыта симметричными надрезами, сделанными острыми раковинами. Не менее распространен обычай расписывать тело красными и белыми полосами и причудливыми узорами, которые придают черной коже туземцев поистине дьявольский вид.

Прежде эти дикари были убеждены, что после смерти они, превратившись в маленьких детей, переносятся на облака или на вершины самых высоких деревьев и наслаждаются изобилием пищи в этих райских обителях; но со времени прибытия европейцев их верования изменились, и теперь они думают, что после смерти станут белыми и отправятся жить в отдаленные страны. По их представлениям, все белые являются не кем иным, как их предками, погибшими в сражениях и принявшими новый облик.

По переписи 1819 года – одной из самых подробных из всех, проводившихся в тот период – число белых колонистов составляло 25 425 человек, не считая, само собой разумеется, военных. Женщин было значительно меньше, чем мужчин, и отсюда проистекало много неудобств, которые метрополия попыталась устранить, отправив в Австралию партию молодых девушек; те очень быстро повыходили замуж, и таким образом создались новые семьи.[126]Первоначально правительство Великобритании использовало австра- лииские колонии преимущественно как место поселения каторжан и ссыльных преступников

В отчете Фрейсине много места посвящено всему, что имеет отношение к экономике. Различные виды почв и какие культуры лучше всего подходят для них, ремесла, животноводство, сельскохозяйственное производство, промышленные предприятия, торговля, средства сообщения, управление – обо всех этих вопросах говорится очень подробно, на основании свежих для того времени данных и с таким знанием дела, какого трудно ожидать от человека, специально не занимавшегося этими проблемами. Наконец, в отчете можно найти очень подробные сведения о режиме, которому подвергались ссыльные с момента прибытия в колонию, об ожидавших их наказаниях, о поощрениях и наградах, которых они довольно легко добивались, как только их поведение становилось нормальным. Имеются у Фрейсине так-

же весьма разумные и дальновидные соображения о будущем австралийской колонии.

25 декабря 1819 года, после длительной и давшей столь богатый материал стоянки, «Урания» снова вышла в море и взяла курс на восток, с тем чтобы, пройдя к югу от Новой Зеландии и острова Кэмпбелл, достигнуть мыса Горн. Через несколько дней на борту было обнаружено человек десять беглых ссыльных; но к этому времени корабль находился уже слишком далеко от Новой Голландии, чтобы можно было водворить их обратно.

Плавание до берегов Огненной Земли прошло без всяких достойных упоминания событий; все время дул попутный западный ветер. 5 февраля показался мыс Десолейшен. Беспрепятственно обогнув мыс Горн, «Урания» стала на якорь в бухте Буэн-Сусесо, берега которой, окаймленные высокими деревьями и орошаемые водопадами, не имели того пустынного и унылого вида, который характерен для здешних, обычно бесплодных мест.

Впрочем, стоянка была непродолжительной, и корвет, двинувшись снова в путь, вскоре вошел среди густого тумана в пролив Ле-Мер. Там его встретили сильное волнение, жестокий ветер и непроницаемый туман, скрывший от взора и землю, и море, и небо.

Дождь и поднятые ветром брызги, а также наступившая тем временем ночь заставили «Уранию» держаться к ветру под зарифленным грот-марселем[127]Грот-марсель – второй снизу прямой парус на грот-мачте (второй мачте от носа) и малым кливером;[128]К л и в е р – косой треугольный парус, поднимаемый впереди фок- мачты (носовой мачты). На судах бывает до трех кливеров под этими парусами корабль держался очень хорошо.

Приходилось идти по ветру; моряки уже стали поздравлять себя с тем, что шторм отнес их далеко от берегов, как вдруг раздался крик: «Впереди земля, и очень близко!»

Смертельный страх охватил все сердца. Кораблекрушение казалось неизбежным.

Один только Фрейсине после минутной нерешительности снова овладел собой. Впереди не могло быть земли; он распорядился продолжать идти на север, чуть отклонившись к востоку, и дальнейшие события не замедлили доказать правильность его расчетов.

На третий день погода прояснилась, и удалось определить местоположение судна; так как теперь оно находилось далеко от бухты Буэн-Сусесо, командиру пришлось выбирать между заходом в какую-нибудь гавань на побережье Америки или на Малуинских (Фолклендских) островах. Он решил идти к островам.

В тумане «Урания» миновала остров Конти, бухту Марвиль, мыс Дурас; попутный ветер нес ее к заливу Франсез, намеченному в качестве ближайшей стоянки. Все уже радовались тому,

что завершены столь опасные труды, что такое тяжелое плавание было проделано без всяких злоключений. Для матросов, как говорит Байрон, The worst was over, and the rest seemed sure (Самое худшее было позади, и будущее не возбуждало опасений (англ.)).

Но мореплавателей ждало тяжелое испытание.

Во время входа в залив Франсез все находились на своих местах, готовясь к тому, чтобы стать на якорь. Впередсмотрящие были начеку, с русленей[129]Руслени – полка, приполок за бортом судна, за который крепятся ванты (толстые веревки, держащие мачты с боков) производились промеры, показывавшие двадцать саженей, затем восемнадцать; и вдруг заметили скалы. Судно находилось на расстоянии всего полулье от берега.

Осторожности ради, Фрейсине приказал отклониться на два румба, но его предусмотрительность оказалась роковой. Корвет неожиданно с силой ударился о подводную скалу. Даже в эту минуту лот показывал с обоих бортов пятнадцать и двенадцать саженей. Камень, на который налетел корабль, был, следовательно, уже, чем корпус корвета. И действительно, «Урания» застряла на остроконечной вершине скалы.

Куски дерева, поднявшиеся на поверхность, сразу же внушили опасение, что повреждение серьезно. Бросились к помпам. Вода с силой врывалась в трюм. Фрейсине немедленно распорядился «наложить пластырь», то есть подвести под киль парус таким образом, чтобы, затянутый в пробоину, он уменьшил отверстие, через которое устремлялась вода. Ничего не помогло. Хотя все, офицеры и матросы, работали у помп, результат сводился лишь к тому, что корабль «держался», – иначе говоря, не погружался в море. Нужно было выбрасываться на берег.

Но принять это решение, как ни было оно тяжело, означало еще не все; следовало привести его в исполнение. Однако повсюду берег опоясывали скалы, и лишь в самой глубине залива удалось обнаружить песчаный пляж, пригодный для посадки судна на мель. Ветер переменился и дул навстречу, наступала ночь, а «Урания» была до половины наполнена водой. Можно представить себе отчаяние командира! И все же корабль удалось посадить на мель у берегов острова Пингвинов.

«К тому моменту, – рассказывает Фрейсине, – наши люди настолько устали, что пришлось прекратить все работы и дать экипажу отдых; он был более чем необходим, так как в том положении, в каком мы находились, нам предстояло множество очень трудных дел. Но мог ли я сам предаваться отдыху! Обуреваемый тысячью мучительных мыслей, я чувствовал себя как во сне. Внезапный переход из положения, где все, казалось, улыбалось мне, к жестокой действительности, в которой я теперь находился, угнетал меня, как страшный кошмар; мои мысли сме

шались, и мне трудно было вновь обрести хладнокровие, в котором я нуждался и которому пришлось подвергнуться такому жестокому испытанию! Во время ужасной катастрофы, едва не погубившей нас, все мои товарищи по путешествию выполнили свой долг, и я считаю для себя приятной обязанностью всем им воздать по заслугам».

Когда при свете наступившего дня моряки увидели окружавший их ландшафт, ими овладело глубокое уныние. Ни одного дерева, ни травинки на этих пустынных берегах! Кругом лишь безмолвная пустыня, во всех отношениях напоминавшая окрестности залива Шарк.

Но сейчас не приходилось давать волю своим чувствам. Впрочем, для этого не было и времени. Разве могли моряки допустить, чтобы погибли дневники, записи наблюдений, все ценные документы, собранные с таким трудом и среди таких опасностей?

Все было спасено. К несчастью, с коллекциями дело обстояло хуже. Большое количество ящиков с образцами, сложенных в глубине трюма, безвозвратно погибло, другие оказались испорченными морской водой. Сильнее всего пострадали при

катастрофе естественноисторические коллекции и гербарий, с таким трудом собранные Годишо. Мериносовых овец, которые были великодушно подарены скотоводом Мак-Артуром в Сиднее и которых везли во Францию в расчете, что они там акклиматизируются, а также и других животных доставили на берег невредимыми.

Разбили палатки, в первую очередь для нескольких больных моряков, затем для офицеров и остального экипажа. Продукты питания и снаряжение, вывезенные с корабля, тщательно укрыли для защиты от непогоды. Спиртные напитки решили сохранить до тех пор, пока не удастся покинуть место кораблекрушения, и в течение трех месяцев, проведенных здесь французскими моряками, не было отмечено ни одного случая кражи рома или водки, хотя всем приходилось довольствоваться только чистой водой.

В то время как большая часть экипажа с трудом пыталась заделать самые опасные пробоины в корпусе «Урании», нескольким матросам было поручено заняться охотой и рыбной ловлей для обеспечения пропитанием. На озерах во множестве водились сивучи,[130]С и в у ч – млекопитающее семейства ушастых тюленей. Взрослый самец достигает в длину 3,5 метра и весит до 1000 кг. Обитает в северной части Тихого океана. В период размножения и линьки залегает на необитаемых скалистых островах и мысах, образуя лежбища гуси, утки, чирки, гаршнепы,[131]Гаршнеп – маленьким кулик с длинным тонким клювом но промышлять их в количестве, достаточном для того, чтобы накормить всю команду, оказалось нелегко, и пороха расходовалось слишком много. К счастью, на острове были пингвины – до того глупые, что их можно было бить дубинками; пингвинов попадалось так много, что их хватило бы для пропитания ста двадцати человек в течение четырех или пяти месяцев. Удалось также подстрелить несколько лошадей, одичавших после того, как основанная Бугенвилем колония покинула эти места.

28 февраля пришлось признать, что с помощью тех ничтожных средств, какие имелись в распоряжении французских моряков, исправить полученные корветом повреждения невозможно, тем более, что повторные удары корабля о скалу значительно ухудшили положение дел.

Как быть?

Ждать, пока в залив Франсез зайдет какое-нибудь судно?

Это означало бы обречь матросов на праздность и тем самым допустить падение дисциплины.

Не лучше ли построить из остатков «Урании» новое судно, поменьше?

Большой баркас уцелел. Если сделать на нем палубу и нарастить борта, то не удастся ли ему добраться до Монтевидео и привести оттуда какое-нибудь судно, которое сможет захватить имущество и персонал экспедиции?

Фрейсине остановился на последнем решении, и с этого момента ни одной минуты не пропадало даром. Какая-то необык-

новенная жажда деятельности охватила матросов, и работа подвигалась быстро. Вот теперь мог похвалить себя командир за го, что набрал в Тулоне матросов, владевших различными ремеслами! Кузнецы, парусные мастера, канатчики, пильщики досок – все энергично трудились над выпавшим на их долю заданием.

Что касается предстоящего плавания, то никто не сомневался в его успехе. Всего триста пятьдесят лье отделяли Малу- инские (Фолклендские) острова от Монтевидео, и ветры, господствующие в это время года в здешних местах, дадут возможность «Эсперанс» («Надежде»)-так был назван перестроенный баркас – проделать этот путь за несколько дней.

Необходимо, однако, было предусмотреть и тот случай, если утлое суденышко не сможет достичь устья Ла-Платы. Поэтому Фрейсине решил немедленно после ухода «Эсперанс» приняться за постройку шхуны водоизмещением в сто тонн.

Хотя все эти разнообразные работы отнимали очень много времени, все же путешественники продолжали вести астрономические и физические наблюдения, естественнонаучные и гидрографические исследования. Можно было подумать, что они находятся на обычной стоянке.

Наконец судно было готово и спущено на воду. Его командир, капитан Дюперре, получил все инструкции, экипаж отобрали, провизию погрузили, отплытие назначили на послезавтра, как вдруг 19 марта 1820 года раздались крики: «Корабль! Корабль!» – У входа в залив показался парусный шлюп.

Чтобы привлечь его внимание, французы дали несколько пушечных выстрелов, и шкипер шлюпа поспешил к берегу.

В нескольких словах Фрейсине рассказал о тех событиях, в результате которых он здесь очутился. Шкипер сообщил, что он находится в распоряжении американского судна «Дженерал Нокс», занятого ловлей тюленей на острове Уэст, самом западном из Малуинских островов.

Один из офицеров немедленно получил приказание отправиться к капитану судна и договориться с ним о помощи французским морякам. Но тот потребовал 135 750 франков за доставку потерпевших кораблекрушение в Рио-де-Жанейро. Это была возмутительная попытка воспользоваться безвыходным положением, а потому французский офицер не пожелал ни о чем договариваться без согласия своего командира и попросил американца прибыть в залив Франсез.

Пока шли переговоры, в залив вошло еще одно судно, «Меркурий», под командованием капитана Гальвина. Выйдя из Буэнос-Айреса, чтобы доставить пушки в Вальпараисо, «Меркурий» собирался обогнуть мыс Горн, когда на нем обнаружилась боль-

шая течь, заставившая его зайти для ремонта на Малуинские острова. Французским морякам это оказалось на руку, так как конкуренция, которая должна была возникнуть, не могла не обернуться к их пользе.

Фрейсине немедленно предложил капитану Гальвину помочь в ремонте повреждений материалами и людьми, имевшимися в его распоряжении, добавив при этом, что если его плотникам удастся починить судно, он попросит капитана доставить его с товарищами в Рио-де-Жанейро.

По истечении двух недель ремонт «Меркурия» был закончен. За это время переговоры с «Дженерал Нокс» прекратились, так как Фрейсине решительно отказался принять неумеренные требования американского капитана. Что касается капитана Галь- вина, то понадобилось много дней, чтобы прийти с ним к соглашению и убедить его заключить следующий договор:

Капитан Гальвин обязуется доставить в Рио-де-Жанейро потерпевших кораблекрушение, их документы, коллекции и инструменты, а также все, что окажется возможным погрузить из спасенного с «Урании» имущества.

Потерпевшие кораблекрушение должны питаться во время плавания специально выделенными для них продуктами.

По прибытии к месту назначения французы обязуются уплатить ему в десятидневный срок 97 740 франков.

Так длительные переговоры закончились принятием поистине драконовских условий.

Перед тем как покинуть Малуинские острова, естествоиспытатель Годишо обогатил эту обездоленную землю многими видами растений, которые, по его мнению, смогли бы оказаться полезными для заходящих туда мореплавателей.

Некоторые подробности о Малуинском архипелаге не лишены интереса. Расположенный между 50°57? и 52°45' южной широты и между 60°04' и 63°48' западной долготы, считая от Парижского меридиана, он состоит из многочисленных маленьких островов и двух главных, Восточного и Западного. Залив Франсез, лежащий на восточной оконечности острова Восточного, глубоко вдается в землю, но не слишком широк; его берега скалисты и круты.

Несмотря на то, что острова расположены в высоких широтах, климат на них мягкий. Снега выпадает немного, и на вершинах самых высоких гор он держится не больше двух месяцев. Речки никогда не замерзают, а лед на озерах и болотах больше суток подряд не бывает настолько прочным, чтобы выдерживать тяжесть человека. По утверждениям Уэдделла, посещавшего эти места между 1822 и 1824 годом, температура воздуха здесь значительно повысилась за последние сорок лет; он объясняет это тем, что огромные айсберги, уносимые в Атлантический океан, изменили направление своего пути.

По словам естествоиспытателя Куа, Малуинские острова, если принять во внимание небольшую глубину океана между ними и Америкой и сходство их травянистых равнин с пампами Буэнос-Айреса, по-видимому, некогда были частью материка.

Эти низкие болотистые равнины покрыты высокой травой; зимой они затопляются. Там встречаются обширные пространства черного торфяника, представляющего хорошее топливо.

Особый характер почвы помешал росту деревьев, которые Бугенвиль посадил там в надежде на их акклиматизацию; ко времени высадки Фрейсине от них не осталось никакого следа. Самым крупным и самым распространенным растением является разновидность шпажника[132]Шпажник – многолетнее травянистое растение семейства касатиковых – прекрасный корм для скота, – который служит убежищем для огромного количества тюленей и бесчисленных пингвинов. Именно шпажник первые путешественники приняли издали за высокий кустарник.

К числу полезных для человека растений, встречающихся на этом архипелаге, относятся лишь сельдерей, ложечник, одуванчики, малина, щавель, синеголовник.

Из животных на Восточном острове необычайно размножились быки, свиньи и лошади, завезенные французскими и испанскими колонистами; но беспощадная охота, которой занимаются китобои, несомненно вскоре значительно сократит их количество.

На Малуинских островах единственным четвероногим животным местного происхождения является антарктическая собака; ее морда в точности напоминает лисью. Поэтому некоторые китобои назвали ее собачьей лисицей или волчьей лисицей. Эти свирепые животные бросались в воду, чтобы напасть на моряков Байрона. Если тюленям, с которыми собаки не боятся вступать в сражение, удается от них ускользнуть, они вполне удовлетворяются расплодившимися в огромном количестве кроликами, завезенными сюда позже.

28 апреля 1820 года «Меркурий» вышел в море, увозя в Рио-де-Жанейро Фрейсине и его экипаж. Но капитан Гальвин заранее не подумал о том, что при входе в Рио-де-Жанейро судно, идущее под флагом аргентинских повстанцев, воевавших в то время с Португалией, может быть задержано, а его матросы и он сам захвачены в плен. Он попытался добиться от Фрейсине пересмотра их договора, надеясь уговорить его высадиться в Монтевидео. Но тот ни под каким видом не соглашался, и прежний договор был заменен новым. По нему Фрейсине приобрел за счет французского морского министерства право собственности на «Меркурий», обязавшись уплатить за него ту же сумму, какая была обусловлена в первом соглашении.

8 мая прибыли в Монтевидео, где Фрейсине принял коман- дование над судном, которому он дал название «Физисьен». Эта стоянка была использована для вооружения судна, распределения нагрузки, проверки такелажа и принятия на борт пресной воды и продуктов, необходимых на переход до Рио-де-Жанейро. Во время этого плавания корабль получил ряд довольно крупных повреждений.

Он имел такой мирный вид, что, несмотря на военный вымпел, развевавшийся на верхушке грот-мачты, таможенные чиновники приняли его за торговое судно и пожелали посетить для осмотра.

Необходимо было произвести очень серьезный ремонт. Это заставило Фрейсине пробыть в Рио-де-Жанейро до 18 сентября. Затем он окончательно взял курс к берегам Франции и 13 ноября 1820 года бросил якорь в Гавре после длившегося три года и два месяца плавания, во время которого им было пройдено 18862 морских лье.

Несколько дней спустя Фрейсине, серьезно заболевший, возвратился в Париж и передал в секретариат Академии наук труды экспедиции, составляющие не больше не меньше, как тридцать один том in – 4° (То есть форматом в четвертую долю листа. (Ред.)). Естествоиспытатели Куа, Гемар и Годишо также сдали собранные ими коллекции. Среди них было четыре новых вида млекопитающих, сорок пять видов рыб, тридцать – пресмыкающихся, моллюсков, кольчатых червей, полипов и другие.

Привлеченный, согласно военным законам, к военному суду за потерю корабля, Фрейсине не только был единогласно оправдан, но и получил горячую благодарность за проявленную им энергию и способности, за искусные и своевременные меры, к каким он прибегнул при этом печальном происшествии.

Отныне Фрейсине посвятил все свое время опубликованию результатов совершенной им экспедиции. То немногое, что мы сообщили, дает представление об их грандиозности. Но чрезмерная добросовестность побуждала исследователя не выпускать в свет своих трудов до тех пор, пока они не будут доведены до совершенства, пока он не достигнет того, что они окажутся на уровне современной науки. Можно себе представить, сколько времени пришлось ему потратить на классификацию привезенных им многочисленных материалов. Поэтому, когда наступил день его смерти, 18 августа 1842 года, остался еще не вполне законченным один из самых интересных разделов его работы, в котором рассматривался вопрос о языках народов Океании и, в частности, жителей Марианских островов.

В конце 1821 года морскому министру Франции Клермон- Тоннерру был представлен проект нового путешествия, принадлежавший двум молодом офицерам – Дюперре и Дюмон д'Юрвилю. Первый только год назад вернулся во Францию; плавая помощником Фрейсине на «Урании», он оказал важные услуги экспедиции своими познаниями в области точных наук и гидрографии. Второй обратил на себя внимание во время гидрографических исследований, проведенных капитаном Готье в Средиземном и Черном морях. Дюмон д'Юрвиль интересовался ботаникой и изящными искусствами; он один из первых отметил художественную ценность незадолго до того найденной Венеры Милосской.

Задачи, которые ставили перед собой эти молодые ученые, заключались в изучении земного магнетизма, климата и в определении формы земли.

«Что касается географических исследований, – писал Дюперре, – то мы предполагаем установить или уточнить путем наблюдений или путем исчислений местоположение многих точек в различных частях земного шара. В особенности нас будут интересовать бесчисленные архипелаги Великого океана, бывшие местом гибели стольких кораблей, замечательные по характеру и форме низкие острова, рифы и подводные скалы, из которых они состоят. Мы намереваемся проложить новые пути в Опасном архипелаге (Туамоту) и на островах Общества, наряду с путями, проложенными Киросом, Уоллисом, Бугенвилем и Куком, мы хотим связать наши гидрографические работы с теми, что были произведены во время путешествий д'Антркасто и Фрейсине в Полинезию, Новую Голландию и на Молуккские острова, и, в частности, посетить Каролинские острова, о которых, если не считать их восточной части, исследованной в наши дни капитаном Коцебу, мы имеем лишь самые неопределенные сведения, сообщенные миссионерами на основании рассказа нескольких туземцев, которые сбились в своих пирогах с пути и были занесены ветром на Марианские острова. Язык, характер, нравы и внешний вид островитян также должны стать предметом специального изучения, представляющего неменьший интерес».

Флотским врачам Гарно и Лессону поручили естественнонаучные наблюдения, а в качестве высших офицеров пригласили самых образованных моряков. Среди них были Лесаж, Жакино, Берар, Боттен, Блуа и Блоссевиль.

Академия наук отнеслась с большим энтузиазмом к плану научных исследований, разработанному инициаторами экспедиции, и предоставила в их распоряжение подробные инструкции, в которых были изложены пожелания ученых. Одновременно исследователям были переданы самые совершенные приборы.

Выбор пал на небольшой трехмачтовый корабль «Кокий» («Раковина») с осадкой, не превышавшей двенадцати-тринадцати футов; это судно стояло в резерве в Тулонском порту.

Время, необходимое для ремонта, распределения груза и вооружения, задержало отплытие до 11 августа 1822 года. 28-го того же месяца экспедиция прибыла на остров Тенерифе, где офицеры надеялись подобрать кое-какие колоски, оставшиеся после богатой жатвы наблюдений, собранной здесь их предшественниками; но санитарный совет, осведомленный о появлении на побережье Средиземного моря желтой лихорадки, подверг «Кокий» двухнедельному карантину.

В это время политические страсти на Тенерифе так кипели, там шло такое брожение, что жители его были каждый день близки к тому, чтобы поднять восстание. Можно понять, что при подобных обстоятельствах французским морякам не пришлось особенно досадовать из-за карантина. Итак, дни, проведенные ими на Тенерифе, были целиком заняты погрузкой на корвет запасов, а также астрономическими и магнитными наблюдениями.

По истечении срока карантина корабль снялся с якоря, и 6 октября исследователи приступили к съемкам группы Мартин- Вас и острова Тринидади (Не смешивать с Тринидадом. (Ред.)). Первые островки представляют собой выступающие из воды безобразно голые скалы, а Тринидади – каменистое бесплодное плоскогорье с несколькими деревцами в южной его части. Тринидади является не чем иным, как легендарным островом Ассенцао, в течение трех столетий служившим предметом поисков многих путешественников.

В 1700 году Тринидади был захвачен англичанами, которым впоследствии пришлось уступить его португальцам. Последние основали там поселение, существовавшее еще в 1785 году во время посещения Лаперуза. Это поселение, бесполезное и требовавшее больших затрат, вскоре было заброшено, и с тех пор постоянными жителями острова были лишь собаки, свиньи и козы – потомки когда-то завезенных животных.

Расставшись с Тринидади, Дюперре намеревался направиться прямо к Малуинским (Фолклендским) островам; но авария, которую следовало как можно скорее ликвидировать, заставила его сначала зайти на остров Санта-Катарина. Только на нем мог

он найти одновременно и лес, необходимый для починки рангоута, и свежие съестные припасы, которые имелись там в изобилии и должны были поэтому дешево стоить.

Когда вы приближаетесь к этому острову, вас приятно поражает величественный и живописный вид его густых лесов, где сасафрасы,[133]С а с а ф р а с – дерево семейства лавровых, иногда кустарник, используется как декоративное растение; его крепкая древесина идет на изготовление столбов, шпал, бочек. Кора корней используется в медицине и в парфюмерии лавры, кедры, апельсиновые и мангровые деревья растут рядом с бананами и пальмами, изящные султаны которых покачиваются на ветру.

Ко времени прибытия корвета прошло всего четыре дня после того, как Бразилия, сбросив португальское иго, объявила о своей независимости и провозгласила императором принца дом Педру[134]Дом – почетный монашеский титул д'Алькантара. Поэтому командир, желая получить какие-нибудь сведения о происшедших политических переменах и убедиться в дружелюбном отношении нового правительства, направил в Носса-Сеньора-до-Дестерро, столицу острова, делегацию в составе д'Юрвиля, Блоссевиля, Габера и Гарно.

Власть в этой провинции находилась в руках хунты,[135]X у н т а – название различного рода объединений и союзов в Испании, Португалии и в Латино-Американских странах. Чаще всего хунта – военная партия которая немедленно разрешила французам срубить необходимый им лес и предложила коменданту крепости Санта-Крус оказывать им всяческое содействие в научных работах.

Что касается съестных припасов, то получить их было нелегко, так как купцы, опасаясь возможных беспорядков, перевезли свои запасы в Рио-де-Жанейро. По-видимому, этим и объяснялись те трудности, которые встретил командир «Кокий» в порте, столь горячо расхваливаемом капитанами Крузенштерном и Коцебу.

«Жители, – говорится в отчете, – были убеждены, что вскоре неприятельские войска высадятся в этой местности, чтобы восстановить власть португальского правительства, иначе говоря, чтобы снова превратить их, как они считали, в рабов. Повод к таким опасениям дал декрет, изданный 1 августа 1822 года, призывавший всех бразильцев к оружию для защиты своих берегов и предписывавший им во всех случаях, когда это окажется нужным, вести партизанскую войну. Программа, одновременно великодушная и полная решимости, которую развертывал в этом декрете дом Педру, дает самое высокое представление о его характере и освободительных планах. Полные уверенности в справедливости своих целей, многочисленные сторонники независимости были охвачены энтузиазмом, бурному проявлению которого способствовали долгие годы подавления их пылких умов. Преисполненные радости, они устроили иллюминацию в Носса-Сеньора-до-Дестеррс, в Лагуне, в Сан- Франциско и расхаживали по улицам этих городов, распевая песни в честь дом Педру».[136]После того как Португалия была оккупирована наполеоновской армией, португальский двор и аристократия бежали за океан, в португальскую колонию Бразилию, где остались и после изгнания французов. В 1820 году в Португалии произошла революция, проходившая под лозунгом установления конституционной монархии. Король Иоанн VI вернулся в Португалию, оставив в Бразилии вице-королем своего сына Педру. Королевский двор принял меры к.тому, чтобы не упустить Бразилию из своих рук. В связи с революцией в Португалии и освободительным движением в испанских и португальских колониях принц Педру провозгласил независимость Бразилии, но сделал все возможное, чтобы не потерять свою власть. Позже (в октябре 1822 г.) Педру в качестве императора получил бразильский трон, подавив республиканские восстания в ряде провинций

Но энтузиазм, проявлявшийся во всех бразильских городах, не разделяли жители сельских местностей – люди равнодушные, чуждые политических страстей. Если бы Португалия могла подкрепить свои указы посылкой эскадры, провинция Санта-Ката- рина, без сомнения, была бы вновь покорена.

30 октября «Кокий» снова пустился в путь. Застигнутый к востоку от Ла-Платы грозным ураганным ветром, известным под названием «памперо», корабль счастливо отделался, не получив никаких повреждений.

В этих местах Дюперре произвел очень интересные наблюдения над течением Ла-Платы. Еще Фрейсине отметил, что течение этой реки на расстоянии ста лье к востоку от Монтевидео имеет скорость в две с половиной мили в час. Но командир «Кокий» обнаружил, что течение ощущается и значительно дальше; он установил также, что сопротивление океана заставляет воды Ла-Платы разделиться на две ветви; наконец, Дюперре высказал предположение, что незначительная глубина океана вплоть до Огненной Земли объясняется огромным количеством размытой почвы, содержащейся в воде Ла-Платы и по мере замедления ее движения непрерывно оседающей на дно вдоль берегов Америки.

Прежде чем вступить в залив Франсез, «Кокий», подгоняемый попутным ветром, некоторое время шел среди огромных стай китов, дельфинов и пингвинов – обычных обитателей этих бурных широт.

С вполне естественным чувством удовлетворения Дюперре и некоторые из его спутников снова увидели Малуинские (Фолклендские) острова – ту землю, что в течение трех месяцев служила им приютом после гибели «Урании». Они побывали на берегу, где был тогда разбит их лагерь; остатки корвета почти полностью занесло песком, а то, что еще виднелось, носило следы хищнического хозяйничанья жадных китобоев, побывавших один за другим в этих местах. Повсюду валялись лишь всякого рода обломки, обрывки снастей, лоскутья одежды, куски парусов – бесформенные и неузнаваемые остатки, среди которых белели кости животных, служивших пищей потерпевшим кораблекрушение.

«Это зрелище недавнего бедствия, – говорится в отчете, – носило отпечаток запустения, приобретавший в наших глазах еще большую мрачность из-за пустынных берегов и неприветливого неба, которое все время оставалось пасмурным и дождливым. И все же в этой картине было для нас какое-то необъяснимое очарование, и она оставила в нашей душе ощущение смутной печали, не покидавшей нас еще долго после того, как мы расстались с Малуинскими островами».

Пребывание Дюперре на Малуинских островах длилось до 17 декабря. Путешественники расположились среди развалин поселения, основанного Бугенвилем, и занялись всякого рода починками, которых требовало состояние корвета. Охота и рыбная ловля с избытком снабжали экипаж почти всем необходимым; за исключением фруктов и овощей, всего было более чем достаточно, и среди этого изобилия экипаж «Кокий» готовился к встрече с опасностями морей, омывающих мыс Горн.

С самого начала путешественникам пришлось бороться с юго-западными ветрами и довольно сильными течениями; затем налетели шквалы с туманами, и так продолжалось до тех пор, пока корабль не достиг – 19 января 1823 года – острова Моча.

По определениям Дюперре, он находится на 38°20'30" южной широты и 76?21'55" западной долготы и имеет в окружности двадцать четыре мили. Образованный горной цепью средней высоты, понижающейся в сторону моря, этот остров был местом встреч первых исследователей Тихого океана. Здесь пираты и моряки торговых судов находили диких лошадей и свиней, мясо которых отличалось необыкновенной нежностью. Мореплавателей ждала там чистая и прозрачная вода и некоторые европейские фрукты – яблоки, персики и вишни, произраставшие на деревьях, которые в свое время были привезены завоевателями. Но в 1823 году почти все эти богатства исчезли, уничтоженные китобоями, не думающими о завтрашнем дне.

Через некоторое время открылась бухта Консепсьон, где стояло лишь одно английское китобойное судно, собиравшееся обогнуть мыс Горн. С этим судном были отправлены письма и отчет о выполненных работах.

На следующий день, как только лучи солнца осветили бухту, французские моряки еще сильнее поразились унылому и пустынному виду, который привел их в изумление накануне. Разрушенные дома и безмолвные улицы города, на берегу несколько жалких полуразвалившихся лодок, около которых слоня\ись одинокие рыбаки в грязной, засаленной одежде, зияющие дырами лачуги и шалаши, а перед ними женщины в лохмотьях, расчесывающие друг другу волосы, – такова была жалкая картина городка Талькауано.

Как бы для того, чтобы еще резче подчеркнуть нищету населения, природа разодела окружающие холмы, леса и сады в самое роскошное убранство. Повсюду яркие цветы и плоды, которые сверкали живыми красками, говорившими о том, что они уже созрели. Неумолимое солнце, безоблачное небо придавали еще больше горечи безотрадной картине.

Эти развалины, заброшенность, нищета представляли собой наиболее разительные результаты следовавших один за другим политических переворотов.

На Санта-Катарине французы были свидетелями событий, связанных с провозглашением независимости Бразилии; здесь они присутствовали при падении правителя О'Хиггинса. Избегая созыва представительного собрания, путем увеличения прямых налогов и уменьшения таможенных пошлин, ущемляя интересы земледельцев к выгоде купцов, обвиненный вместе со своими министрами во взяточничестве, О?Хиггинс восстановил против себя большую часть населения.[137]В 20-х годах XIX столетия в результате национально-освободительного движения, охватившего испанские колонии в Южной Америке, Испания лишилась этих владений. В процессе освободительной борьбы в Испанской Америке возник ряд республик, провозгласивших в первой четверти XIX века свою независимость от метрополии. Видную роль в борьбе за освобождение Чили и создание чилийского государства сыграл Б. О'Хиггинс (находился у власти в 1807-1823 гг.)

Во главе начавшегося против него восстания стоял генерал дон Рамон Фрейре-и-Серрано, который дал французским путешественникам официальные заверения в том, что происходящие события ничуть не отразятся на снабжении «Кокий» всем необходимым.

26 января два корвета вошли в бухту Консепсьон.

Офицеры с «Кокий» отправились с визитом к генералу Фрейре. По мере приближения к городу все чаще попадались опустошенные поля, сожженные дома, все реже встречались жители, едва прикрытые лохмотьями.

Вид самого города был еще печальнее. Переходивший из рук в руки, уничтоженный пожарами, Консепсьон представлял собой лишь груду развалин, среди которых в одиночку бродили полуголые жители – жалкие остатки когда-то многочисленного населения. На улицах пробивалась трава; дворец епископа и собор еще стояли, зияя дырами, разграбленные, но и им предстояло вскоре быть разрушенными.

Генерал Фрейре, прежде чем выступить против правителя Чили О'Хиггинса, завязал дружественные отношения с араука- нами, смелыми индейцами, сумевшими сохранить свою независимость и проявлявшими постоянную готовность захватить занятые испанцами земли. Некоторые из этих индейцев служили даже во вспомогательных отрядах чилийских войск. Дюперре, видевший их сам и получивший о них достоверные сведения от генерала Фрейре, дает им не слишком лестную характеристику; вкратце она сводится к следующему.

Арауканы выступают в поход верхом на быстрых лошадях, вооруженные длинным копьем, длинным саблевидным ножом, называемым «мачете», и лассо, которым они орудуют с большой ловкостью.

Они среднего роста, кожа у них цвета меди, маленькие глаза, черные и живые, слегка приплюснутый нос, толстые губы – все это придает их лицу выражение жестокости. Разделенные на соперничающие между собой племена, всегда склонные к мятежу, они ведут бесконечные войны.

«Если иногда приходилось видеть, как они принимают в своих «толдо» [хижинах] побежденных и выступают в их защиту, – говорится в отчете, – то к такому благородному поведению их всегда побуждала жажда мести; это означало, что враждующая сторона имела своим союзником какое-то племя, которое они хотели истребить. У арауканов ненависть заглушала все другие страсти, и только она одна является наиболее прочной гарантией их верности. Все они зарекомендовали себя храбрецами, пылкими, стремительными воинами, безжалостными к врагам, которых они убивают с устрашающим хладнокровием. Надменные и мстительные, они крайне недоверчиво относятся ко всем, кого они не знают, но гостеприимны и великодушны по отношению к тем, кого считают друзьями. Они исключительно дорожат своей свободой, своими правами и всегда готовы их защищать с оружием в руках».

Та ков нарисованный Дюперре портрет вольных сынов Анд, обладающих, во всяком случае, тем достоинством, что, начиная с XVI столетия, они оказывали упорное сопротивление всем попыткам захватчиков и сумели сохранить в неприкосновенности свою независимость.

После ухода генерала Фрейре и войск, которые он повел за собой, Дюперре воспользовался моментом, чтобы ускорить снабжение своего корабля. Вода и сухари были быстро погружены; немного больше времени понадобилось для того, чтобы запастись каменным углем; его добывали сами моряки в шахте, выходившей на поверхность земли, и платить приходилось только владельцам мулов, на которых он доставлялся к берегу.

Хотя события, сопровождавшие стоянку «Кокий» в бухте Консепсьон, были далеко не веселыми, общая печаль не смогла устоять против традиционных карнавальных увеселений. Снова начались обеды, званые вечера, балы, и уход армии сказался лишь в том, что не хватало кавалеров для танцев. Французские офицеры, чтобы отблагодарить за великолепный прием, оказанный им, дали два бала в Талькауано, и много семейств из Консепсьон совершили специальное путешествие, чтобы присутствовать на них.

К несчастью, отчет Дюперре прерывается на том моменте, когда он собирался покинуть Чили, и в нашем распоряжении нет официального документа, на основании которого мы могли бы подробно рассказать об этой интересной и плодотворной экспедиции. Мы не в состоянии шаг за шагом следовать за первоисточником, как это делали при описании других путешествий, и вынуждены дать лишь краткий пересказ чужих пересказов, имеющихся в нашем распоряжении.

Впрочем, несколько писем Дюперре морскому министру были опубликованы, и мы позаимствуем из них некоторые подробности.

15 февраля 1825 года «Кокий» покинул бухту Консепсьон и пошел в Пайту, откуда Альваро Менданья де Нейра и Педро Эрнандес де Кирос отправились в 1595 году открывать новые страны. Спустя примерно две недели вблизи от острова Лоренсо корвет попал в штиль, и Дюперре решил зайти в Кальяо, чтобы взять там свежей провизии.

Как известно, Кальяо является портом Лимы. Конечно, офицеры не могли упустить случая побывать в столице Перу. Обстоятельства им, однако, не благоприятствовали. Все выдающиеся деятели страны вместе со своими женами находились на морских купаниях в Мирафлоресе. Французские моряки вынуждены были удовлетвориться осмотром достопримечательностей города и 4 марта возвратились в Кальяо. 9-го того же месяца «Кокий» стал на якорь у Пайты.

Местоположение этого пункта между земным экватором и магнитным экватором дало возможность заняться наблюдениями над суточными склонениями магнитной стрелки. Естествоиспытатели также совершили несколько экскурсий в пустыню Пиура; там они нашли в третичных отложениях очень интересные окаменелые раковины, в точности такие, какие встречаются в окрестностях Парижа. Как только все работы в Пайте, представлявшие какой-либо интерес для науки, были закончены, «Кокий» вышел в море и направился на Таити.

Плавание сопровождалось происшествием, которое могло бы послужить причиной если не окончательной гибели экспедиции, то, по меньшей мере, существенной задержки в ходе ее работ. 22 апреля ночью, когда корвет находился в районе Опасного архипелага (Туамоту), вахтенный офицер неожиданно услышал шум волн, с силой разбивавшихся о рифы. Он немедленно распорядился лечь в дрейф, и, когда наступил рассвет, все увидели, какой опасности они избежали.

Меньше полутора миль отделяло корвет от низкого острова, поросшего густым лесом и вдоль всего берега окаймленного скалами. К кораблю приблизилась пирога, но находившиеся в ней туземцы ни за что не хотели подняться на палубу. Дюперре вынужден был отказаться от посещения этого острова, получившего название Клермон-Тоннер (Реао); повсюду волны с грохотом разбивались о скалы, и «Кокий» смог лишь пройти вдоль всего берега на очень небольшом расстоянии от него.

Назавтра и в последующие дни французские моряки увидели несколько островков, не представлявших, впрочем, большого интереса, которым были даны названия Ожье, Фрейсине и Лостанж.

3 мая на рассвете открылись, наконец, зеленые берега и покрытые лесом горы Таити. Как и его предшественники,

Дюперре не мог удержаться, чтобы не отметить коренной перемены, происшедшей в нравах и обычаях туземцев.

Ни одна пирога не вышла навстречу «Кокий». Когда он входил в бухту Матаваи, был час проповеди, и миссионеры собрали все население острова, в количестве семи тысяч человек, в главную церковь Папаоа, чтобы обсудить статьи нового кодекса законов. Таитянские ораторы, по-видимому, не уступают французским. Многие из них обладают ценной способностью говорить несколько часов, ничего не сказав, и хоронить самые лучшие проекты, засыпая их цветами своего красноречия.

Вот как описывает д'Юрвиль одно из таких заседаний:

«Назавтра только художник экспедиции, Лежен, присутствовал на заседании, на котором обсуждению народного собрания подлежали некоторые политические вопросы. Собрание продолжалось много часов, выступали по очереди все вожди. Самым блестящим оратором оказался вождь Таити: главным вопросом, которого он коснулся, было введение подушной подати в пять бамбуков масла с человека. Затем перешли к рассмотрению вопроса о налогах, которые следовало взимать либо в пользу короля, либо в пользу миссионеров. Позже мы узнали, что первый вопрос был решен в положительном смысле, а второй, касавшийся миссионеров, те сами сняли в предвидении провала. На этом подобии народного собрания присутствовало четыре тысячи человек».

Незадолго до прибытия «Кокий» Таити отказался от английского флага и ввел свой собственный; эта мирная революция нисколько не отразилась на положении миссионеров. Последние оказали французским морякам превосходный прием к снабдили их по обычным ценам свежей провизией, в которой те нуждались.

С Таити «Кокий» направился на соседний остров Борабора, относящийся к тому же архипелагу; его жители также восприняли европейские нравы.

9 июня, взяв курс на запад, корвет произвел съемку островов Салвешен, Эоа, Санта-Крус, Бугенвиль и Бука, затем 12 августа он бросил, наконец, якорь в знаменитой своим великолепным водопадом бухте Прален на побережье Новой Ирландии.

«Дружественные отношения, установившиеся с туземцами, дадут нам возможность пополнить историю человечества новыми любопытными подробностями, которых прежние путешественники не имели случая наблюдать».

Вот когда приходится пожалеть, что первоначальный отчет экспедиции не был полностью опубликован, ибо предыдущая фраза, взятая из краткого отчета, напечатанного в «Анналах путешествий», только возбуждает любопытство, ничего не давая для его удовлетворения.

Гардемарин Поре де Блоссевиль – тот самый, что впоследствии погиб на «Лиллуаз» в полярных льдах – побывал в одной из деревень жителей Новой Ирландии, хотя туземцы и пытались воспротивиться этому посещению. Там французскому моряку показали что-то вроде храма; на окруженном стенами помосте стояло много безобразных причудливых идолов.

Дюперре тщательно нанес на карту пролив Сент-Джорджес – Чаннел, а затем направился к островам, некогда открытым Схаутеном к северо-востоку от Новой Гвинеи. Три дня, 26, 27 и 28 августа, были посвящены их съемке. После этого мореплаватель безуспешно искал описанные Картеретом острова Стефенс и, сравнив свой путь с тем, каким в 1792 году следовал д'Антркасто, пришел к заключению, что этот архипелаг является не чем иным, как островами Провиденс, давным-давно открытыми Дампиром.

3 сентября была замечена северная оконечность Новой Гвинеи. Три дня спустя «Кокий» вошел в узкую и скалистую бухту Оффак на северо-западном побережье Вайгео, одного из Папуасских островов. Единственным мореплавателем, упоминавшим об этой бухте, был Форест. Конечно, Дюперре с особым удовлетворением занялся изучением уголка земли, на который почти никогда не ступала нога европейца. К тому же открытие южной бухты, отделенной от бухты Оффак узким перешейком, представляло большой интерес для географической науки.

Два офицера, д'Юрвиль и Блоссевиль, занялись съемкой, результаты которой удалось привести в соответствие с той работой, которую Дюперре имел возможность выполнить на этом же берегу во время плавания «Урании». Остров оказался очень богат растительностью, и д'Юрвиль собрал здесь основную часть своей коллекции, чрезвычайно ценной по новизне и красоте представленных в ней видов.

Д'Юрвиль и Лессон, горя желанием поскорее приступить к изучению жителей острова, принадлежавших к племени папуасов, сразу же по прибытии высадились на берег в шлюпке, в которой находилось семь человек.

Под проливным дождем они пробежали уже порядочное расстояние, как вдруг очутились перед хижиной, стоявшей на сваях и крытой листьями веерной пальмы. Неподалеку от нее в кустах прятался молодой туземец; несколько дальше на самом виду лежала кучка из десятка недавно сорванных кокосовых орехов, казалось приглашавших путников освежиться. Французы поняли, что это приношение замеченного ими молодого туземца, и с удовольствием приняли подарок, который пришелся очень

кстати. Вскоре туземец, успокоенный мирным поведением моряков, приблизился к ним, говоря: «Бонгу!» («хорошо») и жестами пояснил, что кокосовые орехи преподнесены им самим. Его деликатное внимание было вознаграждено подарком, состоявшим из ожерелья и серег.

Когда д'Юрвиль вернулся к своей шлюпке, около нее оказалось человек двенадцать папуасов, которые веселились, ели и, по-видимому, находились в наилучших отношениях с матросами.

«Они сразу же окружили меня,- рассказывает д'Юрвиль,- повторяя: «Капитан, бонгу!» – и всячески выражая мне свое расположение. Эти туземцы обычно маленького роста, тщедушны и хилы, подвержены заболеванию проказой; черты их лица, впрочем, вовсе не безобразны; у них приятный голос, ведут они себя степенно, вежливо и даже с ярко выраженным оттенком постоянной меланхолии».

Среди античных статуй, которыми так богат Лувр, имеется знаменитая статуя Полигимнии, (в греческой мифологии одна из девяти муз – покровительница лирической поэзии. (Прим. перев.)) отличающаяся выражением меланхолической мечтательности, совершенно несвойственной народам древности. Довольно странно, что д'Юрвиль обнаружил у папуасов это выражение лица, так хорошо переданное древним скульптором.

На палубе корабля толпа других туземцев вела себя спокойно и сдержанно, что представляло резкий контраст поведению большинства островитян Океании.

То же впечатление создалось у французов во время их посещения вождя острова и его ответного визита на «Кокий». В одной из деревень на берегу южной бухты моряки видели своеобразный храм, в котором они обратили внимание на множество грубых изображений, расписанных в разные цвета и украшенных перьями. Никаких сведений о том, какое поклонение воздается этим идолам, получить не удалось.

16 сентября «Кокий» снова вышел в море и достиг острова Амбоины.

27 октября корвет продолжал свой путь и направился к Тимору, пройдя к западу от Черепаховых островов и острова Люсипара. Затем Дюперре определил положение архипелага Волкано, произвел съемку островов Уэттер, Бабе, Дог, Камбинг и, двигаясь проливом Омбай, заснял множество точек на этой цепи островов, которые тянутся от Пантара и Омбая (Алор) до Явы.

После того как берега были нанесены на карту, Дюперре направился к Новой Голландии (Австралия), но из-за встреч-

ных ветров не смог двигаться вдоль ее западного побережья. 10 января 1824 года он обогнул, наконец, Вандименову землю (Тасмания) и шесть дней спустя увидел огни Порт-Джексона и назавтра стал на якорь.

Губернатор, сэр Томас Брисбен, предупрежденный о прибытии экспедиции, оказал ей радушный прием, приложил все усилия, чтобы помочь запастись провизией, и с исключительной любезностью содействовал всем ремонтным работам, которых требовало ветхое состояние корвета. Губернатор предоставил Д'Юрвилю и Лессону возможность совершить плодотворную поездку за Голубые горы в долину Батерст, о природных богатствах которой европейцы имели далеко не полное представление.

Только 20 марта Дюперре покинул Австралию. На этот раз он взял курс к Новой Зеландии, остававшейся всегда несколько в стороне во время путешествий его предшественников, и бросил якорь в глубине залива Бей-оф-Айлендс. Свой досуг офицеры посвящал и физическим наблюдениям и естественнонаучным исследованиям. В то же время постоянное общение экипажа с туземцами помогло составить более ясное представление о нравах, религиозных верованиях, языке, воинственных наклон-

ностях этого народа. Из всего того, что могла принести новозеландцам цивилизация, они оценили только усовершенствованное оружие.

17 апреля «Кокий» покинул стоянку и пошел на север к острову Ротума, открытому в 1797 году капитаном Уилсоном; впрочем, тот на него не высаживался. Жители острова, добродушные и гостеприимные, поспешили снабдить мореплавателей всеми видами необходимой им свежей провизии. Но вскоре французы заметили, что туземцы, пользуясь доверием, которое они сумели внушить, украли с корабля много нужных вещей; заставить их вернуть украденное стоило величайшего труда. Пришлось принять строгие меры, и пойманные на месте преступления воры были выпороты в присутствии их товарищей, что вызвало только смех и у туземцев-зрителей и у тех, кто подвергся порке.

Среди островитян жили четверо европейцев, дезертировавших с китобойного судна «Рочестер». Подобно туземцам полуголые, татуированные и вымазанные каким-то желтым порошком, они отличались лишь более светлой кожей и более живым выражением лица. Довольные своей участью, они обзавелись на Ро-

туме семьями и твердо рассчитывали остаться там до конца своих дней, вдали от забот, беспокойств и тягот цивилизованной жизни. Только один из них попросил взять его на «Кокий», на что Дюперре охотно согласился; но вождь острова дал на это разрешение только тогда, когда узнал, что двое ссыльных из Порт-Джексона выразили желание остаться на берегу.

Хотя это мало изученное племя представляло большой интерес для ученых, все же пора было двигаться в путь. Прежде всего «Кокий» занялся съемкой островов Кораль и Святого Августина, открытых Мореллем в 1781 году. Затем настала очередь острова Драммонд, жители которого, отличавшиеся очень темной кожей, тонкими руками и ногами, мало осмысленным лицом, явились на корабль, чтобы обменять несколько ра- ковин-тридакн, в просторечии называемых кропильницами, на ножи и рыболовные крючки. Затем последовали острова, образующие архипелаг Гилберта и, наконец, Маршалловы острова.

3 июня Дюперре оказался в виду острова Юалан (Каролинские острова), открытого в 1804 году американским капитаном Крозером. Так как этот остров не был показан на картах, командир решил сделать точную и детальную съемку. Лишь только якорь коснулся дна, Дюперре с несколькими офицерами высадился на берег. Там они встретили приветливых, доброжелательно настроенных туземцев, которые угостили их кокосовыми орехами и плодами хлебного дерева, а затем повели по очень живописным местам к жилищу своего главного вождя, «уросс-тона», как они его называли. Вот как описывает Дюмон д'Юрвиль местность, по которой им пришлось двигаться, прежде чем они очутились перед лицом этой высокой персоны.

«Мы мирно плыли среди обширного водоема, окаймленного зеленым прибрежным лесом. Позади нас поднимались высокие холмы острова, покрытые густым ковром зелени, среди которой возвышались стройные, покачивающиеся стволы кокосовых пальм. Впереди среди волн показался островок Леилеи, по берегам которого стояли красивые хижины туземцев, а посредине возвышался небольшой, поросший зеленью холм… Если к этому добавить великолепный день, приятную температуру воздуха, то можно составить себе представление о тех чувствах, которые наполняли наши сердца во время этого торжественного путешествия в обществе простых, кротких и великодушных людей.

Толпа человек в восемьсот ожидала приближавшиеся лодки перед чистенькой, привлекательной деревней с хорошо вымощенными улицами. Все собравшиеся, мужчины с одной

стороны, женщины с другой, хранили поистине торжественное молчание. Два вождя выступили вперед, взяли путешественников за руки и повели их к жилищу «уросс-тона». Толпа, по-преж- нему хранившая молчание, осталась снаружи, между тем как французы вошли в хижину.

Вскоре появился «уросс-тон» – худой, немощный старик лет восьмидесяти. При его входе в комнату французы из вежливости встали, но по шепоту присутствующих они поняли, что нарушили обычай.

Они оглянулись. Все простерлись ниц. Даже сами вожди должны были воздать этот знак почтения. Старик, на мгновение ошеломленный дерзостью чужестранцев, призвал, однако, своих подданных к тишине, приблизился к французам и сел рядом с ними. В знак благодарности за небольшие подарки, преподнесенные ему и его жене, он дружески похлопал гостей по щекам, плечам и ляжкам.

По окончании аудиенции французы посетили деревню и очень удивились, увидев там две огромные стены из коралловых глыб; некоторые из них весили много тысяч фунтов.

Несмотря на несколько краж, совершенных вождями, десятидневная стоянка прошла мирно, и дух согласия, установившийся в отношениях между моряками и юаланцами, ни разу не был нарушен.

«Легко понять, – рассказывает Дюперре, – какое важное значение сможет со временем приобрести остров Юалан. Расположенный в центре Каролинских островов на пути кораблей, идущих из Голландии в Китай, он может обеспечить их гаванями для ремонта, пресной водой и разнообразной свежей провизией. Туземцы, населяющие его, великодушны и кротки и вскоре окажутся в состоянии снабжать мореплавателей необходимым в пути продуктом, который они, без сомнения, будут иметь от потомства двух супоросных свиней, подаренных нами и принятых ими с живейшей благодарностью».

Предположения Дюперре не оправдались, хотя путь из Европы в Китай и проходит в этих местах. Изобретение паровой машины внесло такой переворот в условия мореплавания, вызвало такие резкие перемены, каких не мог предвидеть путешественник начала XIX столетия.

После того как «Кокий» покинул Юалан, 17, 18 и 23 июня Дюперре и его спутники открыли новые островки, составляющие группы Макаскилл и Дюперре, жители которых похожи на юаланцев и называют, как и на островах Радак, своих вождей «тамонами».

24-го того же месяца «Кокий» вступил в воды, омывающие архипелаг Трук, который Коцебу искал слишком далеко к северу; Дюперре определил его местоположение по нескольким названиям, сообщенным ему туземцами и обозначенным на карте Кантовы. С 24 по 27 июня Блуа произвел гидрографическую съемку этой группы, имеющей в окружности не меньше тридцати лье.

Острова эти в большинстве своем высокие, в центре их выступает остроконечная вершина вулкана; расположение кольцевидной лагуны на других островах Трук говорит о коралловом происхождении.

Что касается островитян, то они малы ростом, плохо сложены, слабосильны. Если изречение mens sana in соrpore sano (Здоровый дух в здоровом теле. (Лат.)) остается справедливым и в отрицательной форме, то в этом случае мы находим его подтверждение, так как жители архипелага Трук не обладают достаточно развитыми умственными способностями и стоят в культурном отношении гораздо ниже юалан- цев. Тем не менее и сюда как будто проникли чужеземные моды. Некоторые из туземцев, по примеру китайцев, носят остроконечные шляпы, другие были одеты в плетеные циновки, с дырой посредине, чтобы можно было просунуть голову – ни дать ни взять «пончо» индейцев Южной Америки. Но все островитяне с презрением относились к зеркалам, ожерельям и побрякушкам; они просили топоры и железо, что говорило о частых сношениях с европейцами.

После съемки островов Таматан, Фанендик и Оллап (на старинных картах острова Мучеников) «Кокий» направился к Новой Гвинее, чтобы заснять ее северный берег. 26 июля он стал на якорь в бухте Дореи, на юго-восточной стороне этого огромного острова, и остался там до 9 августа.

Пребывание здесь оказалось как нельзя более плодотворным в отношении естественнонаучных и географических исследований, астрономических и физических наблюдений. Жители острова самые чистокровные папуасы. Жилища их представляют собой стоящие на сваях хижины; лестницу заменяет бревно с нарубками, которое каждый вечер втаскивается внутрь. Прибрежные туземцы, по-видимому, находятся в постоянной войне с теми, что живут внутри страны. Д?Юрвилю удалось в сопровождении молодого папуаса добраться до поселений этих последних. То были мягкие, гостеприимные, вежливые создания, вовсе не походившие на портрет, нарисованный их врагами.

После этого «Кокий» снова миновал Молуккские острова, остановился очень ненадолго в Сурабае – на берегу Явы – и 30 октября прибыл на Иль-де-Франс (Маврикий). Наконец,

после захода на остров Святой Елены, где французские офицеры посетили могилу Наполеона, и на остров Вознесения, где в 1815 году была основана английская колония, корвет 24 апреля 1825 года вошел в гавань Марселя – после тридцати одного месяца и тринадцати дней плавания, во время которого было пройдено 24 894 лье без потери людей, без болезней, без аварий.

Исключительный успех этой экспедиции делает честь молодому командиру и всем офицерам, с неутомимым рвением производившим всякого рода научные наблюдения. Жатва поэтому оказалась чрезвычайно богатой.

Были составлены пятьдесят две карты, собраны многочисленные, изобиловавшие новыми образцами коллекции животных, растений и минералов. Множество словарей, с помощью которых рассчитывали восстановить историю миграций населяющих Океанию племен, интересные данные о природных богатствах посещенных мест, о состоянии торговли и туземных ремесел, наблюдения относительно формы земли, исследования в области земного магнетизма, метеорологии и ботаники, – таков был привезенный на «Кокий» солидный научный багаж, опубликования которого с нетерпением ждал ученый мир.

II

Экспедиция барона Бугенвиля. – Стоянка в Пондишери. – Белый город и черный город. – «Правая рука» и «левая рука». – Малакка. – Сингапур и его история. – Стоянка в Маниле. – Бухта Туран. – Флора и фауна. Аннамиты. – Мраморные скалы Файфо.- Кохинхинская дипломатия.- Острова Анамбас (Сурабая). – Султан острова Мадура. – Проливы Мадура и Алас. – Вандименова земля (Тасмания). – Ботани-Бей и Новый Южный Уэльс. – Сант-Яго и Вальпараисо. – Возвращение вокруг мыса Горн. – Экспедиция Дюмон д'Юрвиля на «Астролябии». – Пик Тейде.-Австралия.- Остановка на Новой Зеландии. – Архипелаг Тонга. Стычки с туземцами.- Новая Британия и Новая Гвинея. – Первые сведения о судьбе Лаперуза.- Ваникоро и его обитатели. – Стоянка на Гуаме. – Амбоина и Манадо. – Результаты экспедиции.

Экспедиция, руководство которой было поручено капитану 1-го ранга, барону Иву Гиасинту де Бугенвилю, не была, в сущности говоря, ни научным путешествием, ни плаванием с целью открытия новых земель. Главная ее задача заключалась в том, чтобы напомнить о французском флаге и французских интересах в юго-восточной Азии. Инструкции, данные Бугенвилю, (не смешивать с первым французским кругосветным мореплавателем Луи Антуаном Бугенвилем (1729-1811). (Ред.)) предписывали ему, между прочим, передать императору Кохинхины (область Намбо в южной части Вьетнама) письмо французского короля, а также подарки, которые должны были быть погружены на фрегат «Фетида».

Бугенвилю предстояло также повсюду, где это окажется возможным без значительной задержки плавания, производить гидрографические съемки и собирать самые подробные сведения о торговле, естественных богатствах и средствах обмена тех стран, где ему придется останавливаться.

Под начальство Бугенвиля было отдано два корабля. Первый- «Фетида» – был совершенно новый сорокачетырехпу- шечный фрегат, экипаж которого насчитывал триста матросов; еще ни один французский корабль такой мощи, если не считать знаменитого «Будэз», (См. описание экспедиции Л. А. Бугенвиля во втором томе «Истории великих путешествии». (Ред.)) не совершал кругосветного плавания. Второй корабль, облегченный корвет «Эсперанс» («Надежда»), имел на борту двадцать каронад[138]Каронада – старинная чугунная пушка и сто двадцать человек команды.

«Фетида» находилась под непосредственным командованием Бугенвиля; его помощниками были опытные офицеры Лонге- виль, Лапьерр и Боден. «Эсперанс» командовал капитан 2-го ранга Нурке дю Кампе. Из числа офицеров «Эсперанс» следует упомянуть Тюрпена, впоследствии ставшего контр-адмиралом, Эжена Пено и Медерика Малавуа. На кораблях Бугенвиля не было ни одного ученого специалиста вроде тех, что совершали плавание на «Натуралисте» («Натуралист» – один из кораблей экспедиции Никола Бодена, исследовавшей Австралию в 1801-1803 гг. См. второй том настоящего издания. (Ред.)) и других судах, направлявшихся в кругосветное путешествие. Об этом Бугенвиль не переставал жалеть в течение всего плавания, тем более, что судовые врачи, занятые заботами о здоровье многочисленного экипажа, не могли покидать корабли во время стоянок.

Путевой дневник Бугенвиля начинается следующим справедливым замечанием:

«Еще не так давно кругосветное плавание являлось рискованным предприятием; не прошло и полувека с тех пор, когда подобного рода экспедиции было достаточно для того, чтобы прославить ее руководителя… То было хорошее время, золотой век для кругосветных путешественников; опасности и лишения, с которыми им приходилось сталкиваться, вознаграждались сторицей, когда, вернувшись с ценными открытиями, они салютовали берегам родины… Теперь дело обстоит иначе; обаяние исчезло, теперь путешествие вокруг света совершают так, как раньше совершали путешествие вдоль берегов Франции!»

Что же говорить в наши дни, когда мы имеем прекрасные, столь усовершенствованные пароходы и такие точные карты, при которых дальнее плавание становится как бы забавой.

2 марта 1824 года «Фетида» покинула Брестскую гавань; со своим спутником, корветом «Эсперанс», который ушел несколько раньше и направился в Рио-де-Жанейро, она должна была встретиться на острове Бурбон. Короткая стоянка на Тенерифе, где французским морякам удалось купить лишь вино скверного качества и очень немного свежих съестных припасов, в которых они нуждались, увиденные издали острова Зеленого Мыса и мыс Доброй Надежды, поиски легендарного острова Саксенбург и нескольких скал, являвшихся также плодом фантазии,- таковы были незначительные события во время перехода до острова Бурбон, где корвет «Эсперанс» уже ожидал своего спутника.

В ту пору мореплаватели настолько хорошо знали остров Бурбон, что после упоминания о двух его открытых рейдах, Сен-Дени и Сен-Поль, Бугенвилю больше нечего было о нем сообщить.

Сен-Дени, главный город острова Бурбон, расположен на северном берегу у края плоскогорья, спускающегося в сторону моря. Это даже не город, а скорее большой поселок, не имеющий ни ограды, ни стен; каждый дом был окружен садом. Никаких достопримечательностей, о которых стоило бы упомянуть, не имелось, если не считать губернаторского дворца, ботанического сада и сада акклиматизации, существующего с 1817 года. В ботаническом саду, расположенном в центре города, было много прекрасных аллей; он содержался в удивительном порядке. Эвкалипт, гигант австралийских лесов, новозеландский лен, мадагаскарская сосна – казуарина, баобаб со стволом исполинской толщины, ванильное дерево составляли украшение этого сада, орошавшегося канавами с проточной водой. Второй сад на склоне холма, разбитый на спускающихся уступами террасах, по которым протекали ручьи, приносившие жизнь и плодородие, был предназначен для акклиматизации деревьев и других растений европейских стран. Питомники яблонь, прекрасно прижившихся персиковых и абрикосовых деревьев, вишен и груш дали уже колонии ценные саженцы. В этом саду разводят также виноград, чайные кусты и заморские пряности.

9 июня оба корабля покинули гавань Сен-Дени. Обогнув рифы и пройдя открытым морем мимо Сейшельских островов, затем между южными атоллами Мальдивского архипелага – низкими островками, покрытыми густой растительностью с кое- где возвышающимися рощами кокосовых пальм, – «Фетида» и «Эсперанс» очутились в виду острова Цейлона и Корамандель- ского берега и стали на якорь у Пондишери.

Эта часть Индии далеко не соответствует тому пленительному образу, который мог создаться у европейцев на основании восторженных отзывов писателей, прославлявших ее чудеса.

Число общественных сооружений и памятников в Пондишери невелико, и после того как вы посетите пагоды, представляющие наибольший интерес, вам больше ничего не останется, кроме наблюдения за необычными сценами, развертывающимися на каждом шагу на улицах города, разделенного на два совершенно обособленных квартала. Пожалуй, «белому» городу с его красивыми и в то же время скучными и пустынными зданиями, следует предпочесть другое – «черный» город с базарами, фокусниками, пагодами и пленительными танцами баядерок.

«Индийское население на Корамандельском берегу, – гово- ворится в отчете, – делится на две группы – «правая рука» и «левая рука». Это разделение ведет свое начало со времени правления одного раджи, при котором произошло народное восстание. Все, кто остался верен властителю, удостоился названия правой руки, а остальных стали называть левой рукой. Эти две многочисленные группы, на которые делится почти поровну население, находятся все время в состоянии вражды из-за чинов и привилегий, доставшихся сторонникам раджи. Они занимают правительственные должности, а представители второй группы сосредоточили в своих руках торговлю и ремесла. Чтобы не давать лишнего повода к нарушению мира, были запрещены старинные процессии и церемонии… «Правая рука» и «левая рука» подразделяются каждая на восемнадцать каст, закостенелых в притязаниях и предрассудках, не ослабевших от многовекового общения с европейцами. Отсюда проистекают чувства соперничества и презрения, которые могли бы стать причиной кровавых войн, если бы индийцы не питали отвращения к крови и если бы характер не заставлял их воздерживаться от всякого насилия. Эта мягкость и никогда не угасающая страсть к внутренним раздорам могут послужить объяснением политического факта подчинения пятидесятимиллионного с лишним народа игу двадцати тысячи иноземцев».

30 июня «Фетида» и «Эсперанс» покинули гавань Понди- шери, пересекли Бенгальский залив и очутились в виду Никобарских островов. Затем они вступили в Малаккский пролив и с 24 июля по 26 августа простояли в голландском порту Ма- лакка для починки корвета «Эсперанс». К тому времени голландцы уже должны были передать Малакку англичанам. Расставались они со своими владениями очень неохотно, так как, с точки зрения плодородия почвы, живописности ландшафта, легкости снабжения всеми предметами первой необходимости, Малакка отличалась большими преимуществами.

26 августа Бугенвиль снялся с якоря; дальнейший путь кораблей по Малаккскому проливу задержали встречные ветры, штили и грозы. То были места, чаще всего посещавшиеся малайскими пиратами. Несмотря на то, что французские корабли были достаточно мощны, чтобы не бояться никаких врагов, командир приказал выставить часовых и принял меры предосторожности, необходимые для предотвращения всякой неожиданности. В этих водах часто встречаются малайские «про» с экипажем в сотню человек, и не одно торговое судно стало добычей морских разбойников. Но французские моряки, не заметив ничего подозрительного, продолжали свой путь к Сингапуру.

Население этого города представляло собой необычайное смешение народов. Там можно было встретить европейца, занятого в одной из основных отраслей торговли, армянских и арабских купцов, китайцев, занимающихся земледелием или различными ремеслами для удовлетворения нужд населения. Что касается самих малайцев, оказавшихся не к месту у себя на родине, то они либо исполняли обязанности слуг, либо пребывали в состоянии праздности и нищеты. Незавидна была также участь поселившихся здесь индейцев. Право обосноваться в Сингапуре англичане приобрели у султана малайской области Джохор только в 1819 году. Тогда маленькое местечко, в котором они

поселились, насчитывало лишь пятьсот жителей. На том месте, где прежде находились хижины туземцев, вскоре вырос настоящий город. Чтобы превратить его в торговый центр, англичане отменили все таможенные пошлины. Обширная и безопасная гавань, усовершенствованная трудом искусных человеческих рук, способствовала процветанию этого города.

Ко времени прибытия Бугенвиля гарнизон насчитывал всего триста сипаев и тридцать артиллеристов; укреплений еще не существовало, и артиллерийская материальная часть состояла из батареи в двадцать пушек и такого же количества бронзовых полевых орудий. В сущности говоря, Сингапур был лишь торговым складом. Из Мадраса туда привозили хлопчатобумажные ткани, из Калькутты – опий, с Суматры – перец, с Явы – рисовую водку; все эти товары отправляли затем в Европу, Китай, Сиам и в другие страны.

В Сингапуре не было тогда еще ни общественных зданий, ни пакгаузов, ни ремонтных доков, ни строительных верфей, ни казарм; была только небольшая церковь, которую посещали обращенные в христианство туземцы.

2 сентября корабли снова пустились в путь и без всяких происшествий достигли гавани Кавите. Командир «Эсперанс» получил приказ идти в Манилу, где он должен был предупредить генерал-губернатора Филиппинских островов о прибытии фрегата и выяснить, какой прием будет оказан французам.

В самом деле, недавнее вмешательство Франции в испанские дела ставило мореплавателей в довольно щекотливое положение по отношению к губернатору Хуану Антонио Мартинесу. назначенному на этот пост правительством кортесов, только что свергнутым французами. Однако опасения Бугенвиля не оправдались, и он встретил со стороны испанских властей любезное содействие и самое искреннее доброжелательство.

Бухту Кавите, где корабли стали на якорь, ежедневно заносило илом. А между тем это был главный порт Филиппин. Испанцы создали там хорошо оборудованный морской арсенал, где работали местные жители.

Французские моряки приступили к смене обшивки «Фетиды» и к серьезным ремонтным работам, которых требовало состояние «Эсперанс»; судовые комиссары и офицеры следили в это время в Маниле за заготовкой съестных припасов и изготовлением снастей. Сделанные из «абаки» – волокна банана, которое в просторечии называют «манильской пенькой», они оказались при пользовании на кораблях не слишком доброкачественными.

К сожалению, стоянка была омрачена землетрясениями и тайфунами, периодически наблюдавшимися в Маниле. 24 октября произошло такое сильное землетрясение, что губернатор, войска и часть жителей были вынуждены спешно покинуть город. Убыток исчислялся в три миллиона франков, часть домов была разрушена, восемь человек оказались погребенными под развалинами; насчитывалось много раненых.

Едва лишь население начало успокаиваться, как ужасающий тайфун довершил бедствия, причиненные землетрясением. Он продолжался лишь часть ночи на 31 октября, и наутро, когда взошло солнце, можно было бы подумать, что все это только привиделось в кошмарном сне, если бы зрелище опустошенных полей и плачевный вид гавани, где шесть кораблей были выброшены на берег, а остальные почти полностью потеряли способность управления, не свидетельствовали о реальности происшедшего. Местность вокруг всего города была разорена, урожай погиб, деревья, даже самые толстые, вырваны с корнем, поселения разрушены. Глазам предстала душераздирающая картина! Грот-мачта и бизань-мачта «Эсперанс» были сломаны на высоте нескольких футов над палубой, бортовые ящики снесены. «Фетида» оказалась более счастливой и вышла из этой ужасной бури почти без повреждений. Медлительность рабочих и огромное количество справляемых ими праздников заставили Бугенвиля принять решение на время расстаться со своим спутником, и 12 декабря он вышел в море, взяв курс на Кохинхину (южный Вьетнам).

Но, прежде чем последовать за нашими путешественниками к редко посещаемым берегам этой страны, следует бросить вместе с ними взгляд на достопримечательности Манилы и ее окрестностей.

Бухта Манилы безусловно одна из самых больших и самых красивых в мире; в ней могли бы поместиться огромные флотилии; два прохода, ведущие в нее, не были защищены, что дало возможность двум английским фрегатам проникнуть в 1798 году в гавань и захватить много судов под самыми пушками городской крепости.

Горизонт ограничен цепью гор, которые на юге заканчиваются Таалем, вулканом, в настоящее время почти угасшим, но когда-то не раз причинявшим своими извержениями страшные бедствия. Равнинный пейзаж оживляют разбросанные среди рисовых полей деревушки или отдельные дома.

Напротив входа в бухту возвышается город с длинными предместьями. В Маниле, насчитывающей сто шестьдесят тысяч жителей, протекает река Пассиг, берущая начало в озере Бай. Такому исключительному местоположению, дающему много преимуществ, могла бы позавидовать не одна столица.

Гарнизон, не считая милиции, состоял в то время из двух тысяч двухсот солдат. Кроме военного флота метрополии, всегда представленного несколькими кораблями, была еще создана флотилия, пригодная для местных условий, получившая название «sutil» (Sutil – по-испански – тонкий, проницательный; здесь употреблено в смысле: всюду проникающий. (прим. перев.)), то ли из-за небольшой величины судов, то ли из-за их быстроходности. Эта флотилия, весь личный состав которой назначался генерал-губернатором, состояла из шхун и канонерских лодок, предназначенных для защиты побережья и торговых кораблей от пиратов с островов Сулу. Однако эта дорогая затея не дала сколько-нибудь заметных результатов. Бугенвиль приводит разительный пример: в 1828 году пираты похитили на берегах Лусона три тысячи человек, а карательная экспедиция, направленная против них к островам Сулу и закончившаяся уничтожением шести разбойников, обошлась в сто сорок тысяч пиастров!

В то время, когда «Фетида» и «Эсперанс» находились на Филиппинских островах, там шло довольно сильное брожение и болезненно ощущались отзвуки тех событий, которые залили кровью метрополию. Избиение филиппинцами белых (20 декабря 1820 года), бунт одного из полков и убийство прежнего губернатора, Фольгереса, в 1824 году – таковы были первые толчки, поколебавшие испанское господство. Метисы, которые вместе с тагалами[139]Т а г а л ы – одна из крупнейших народностей Филиппинских островов, населяющая главным образом остров Лусон составляли наиболее богатую и трудолюбивую часть населения и были к тому же подлинными местными уроженцами, возбуждали законные опасения испанских властей, ибо все знали, что они стремились к изгнанию тех, для кого Филиппинские острова не были родиной. Метисы командовали туземными полками, метисы занимали большую часть высших должностей; все видели, что они пользуются значительным влиянием, и, естественно, возникал вопрос, не находятся ли Филиппины накануне одной из тех революций, которые лишили Испанию самых лучших ее колоний.[140]В 1896 году на Филиппинских островах было свергнуто испанское иго; в 1898 году образовалась независимая Филиппинская республика, которая сразу же была захвачена США. Под давлением народно-освободительного движения США были вынуждены объявить о формальном предоставлении Филиппинам независимости

Плаванию «Фетиды» до Макао (Аомынь) мешали шквалы, ливни и холод, который был тем более чувствителен, что в течение многих месяцев путешественники привыкли к температуре не ниже 27°. Как только был брошен якорь в устье реки Кантон, тотчас же множество джонок окружили фрегат, предлагая для продажи овощи, рыбу, апельсины и кучу всяких безделушек, некогда очень редких, ныне ставших более обычными, но все еще дорогих.

«Ослепительно белые здания Макао, теснящегося среди бесплодных холмов, – говорится в отчете, – видны издалека. Город обращен к востоку, и выстроившиеся в ровную линию

изящные дома обрисовывают контуры берега. Это лучший квартал города, тот, в котором живут иностранцы. За ним местность внезапно повышается; на втором плане выступает другая линия фасадов – многочисленных монастырей, бросающихся в глаза благодаря своей массивной архитектуре, и ансамбль увенчивается зубчатыми стенами фортов, над которыми развевался белый флаг с гербом Португалии. На северном и южном концах города тремя ярусами спускаются к морю батареи; в северной части, несколько ближе к центру, находится церковь, портик и наружные украшения которой очень изящны. Бесчисленные джонки и рыболовные лодки, стоящие на якоре у берега, оживляют эту картину, обрамление которой казалось бы менее мрачным, если бы окружающие город холмы были хоть немного оживлены зеленью».

Благодаря своему положению промежуточного пункта торговли между Китаем и всем остальным миром Макао (Аомынь)-один из немногих остатков колониального могущества Португалии-долгие годы был процветающим городом. К 1825 году он уже находился в упадке, и его благосостояние поддерживалось только контрабандной торговлей опиумом.

«Фетида» зашла в Макао (Аомынь) лишь для того, чтобы высадить там миссионеров и продемонстрировать французский флаг. Поэтому уже 8 января 1825 года Бугенвиль покинул этот порт.

Плавание до бухты Туран не ознаменовалось никакими достойными упоминания событиями. Но по прибытии туда Бугенвиль узнал, что французский резидент Шеньо уехал в Сайгон с намерением зафрахтовать там барк для отправки товаров в Сингапур. Командир не знал теперь, к кому обратиться, и, не застав единственного человека, который мог помочь в осуществлении его планов, сразу же решил, что ему грозит неудача. Тем не менее он тотчас же послал в Гуэ письмо с изложением сущности своей миссии и с просьбой разрешить ему лично явиться в столицу в сопровождении нескольких офицеров.

Время, протекшее до получения ответа, французские моряки использовали на подробный осмотр бухты и ее окрестностей, а также знаменитых мраморных скал, привлекающих внимание всех путешественников.

Некоторые авторы считают бухту Туран одной из самых красивых и самых обширных во всем мире. Но Бугенвиль придерживается другого мнения и полагает, что лишь очень незначительная часть ее безопасна. Деревня Туран расположена на берегу моря у входа в канал Файфо, на правом берегу которого возвышается построенная французскими инженерами крепость с гласисами,[141]Гласисы – земляная пологая насыпь впереди наружного рва укрепления бастионами и сухим рвом.

Французов, считавшихся старинными союзниками, всегда принимали здесь благожелательно и без опасений. Не так, по- видимому, обстояло дело с англичанами, которым не разрешали сходить на берег, между тем как морякам «Фетиды» сразу же было дано право заниматься рыбной ловлей и охотой; они пользовались полной свободой передвижения, и им оказывали всяческое содействие в закупке свежих съестных припасов.

Благодаря предоставленной французским офицерам свободе, они могли совершать прогулки по окрестностям и делать интересные наблюдения. Один из путешественников, Туан, так рисует вьетнамцев (аннамитов):

«Они скорее ниже среднего, чем выше среднего роста, и в этом отношении почти не отличаются от китайцев Макао. Кожа у них желтовато-коричневая, лицо плоское и круглое. Однако их темные глаза не сужены, как у китайцев. У них приплюснутый нос, большой рот; толстые губы всегда черные из- за постоянной привычки мужчин и женщин жевать листья капустной пальмы, смешанные с бетелем и известкой».

Больше всего поражает нищета аннамитов на фоне плодороднейшей местности, и это оскорбительное несоответствие свидетельствует об эгоизме и нерадивости местного правительства, а также о ненасытной жадности чиновников.

На полях растут маис, сладкий картофель, маниок, табак, рис. Прекрасный вид посевов говорит о тщательном уходе за ними: море снабжает население разнообразной рыбой; в лесах скрываются множество птиц, тигры и носороги, буйволы и слоны, а также обезьяны, повсюду встречающиеся в большом количестве. Вышиной в четыре фута, пестро окрашенные – туловище жемчужно-серого цвета, ляжки черные, ноги красные – эти обезьяны имеют к тому же красный «воротник» и белый «пояс», что придает им такой вид, словно они одеты. Они обладают изумительной физической силой и, прыгая с ветки на ветку, могут преодолевать огромные пространства. Нет ничего забавнее стаи этих животных штук в двенадцать, сидящих на дереве, гримасничающих и кривляющихся самым причудливым образом.

«Однажды, находясь один на опушке леса, – рассказывает Бугенвиль, – я ранил обезьяну, высунувшую свой нос из листвы. Она обхватила лицо обеими руками и принялась испускать такие стоны, что в ту же минуту ее окружило штук тридцать сородичей. Я поспешно перезарядил ружье, не зная, что меня может ожидать, ибо среди этих животных встречаются такие, которые не боятся нападать на человека; но вся стая, захватив раненого товарища, снова скрылась в чаще леса».

Другая экскурсия имела своей целью осмотр мраморных скал на реке Файфо. Там находятся очень интересные пещеры; в одной из них можно увидеть свисающую со свода огромную колонну, нижняя часть которой совершенно не касается земли. Сталактитов[142]Сталактиты – минеральные натечные образования, нарастающие в пещерах и рудниках в результате медленного просачивания капель воды, которая содержит различные растворенные вещества (обычно изве- стковые). Обыкновенно сталактиты свешиваются сверху в виде прихотливых образований различных форм в этой пещере нет, но в глубине ее слышен шум падающей воды.

Несколько дальше на открытом месте французские моряки увидели развалины древнего сооружения, расположенные рядом с гротом, в котором стоял идол. В одном из углов грота был боковой ход; Бугенвиль пошел по нему и вскоре очутился в огромной круглой пещере, освещенной сверху и образующей куполообразный свод, вышиной по меньшей мере в шестьдесят футов. «Представьте себе, – пишет он, – колонны разноцветного мрамора, из которых многие кажутся высеченными из бронзы, так как они покрыты слоем зелени, образовавшейся от времени и сырости; представьте себе лианы, пересекающие в вышине каменный свод и спускающиеся вниз, одни в виде пучков, другие в виде лент, как бы предназначенные для того, чтобы поддерживать люстры; представьте себе напоминающие огромные органные трубы группы сталактитов, нависшие над головой, алтари, изуродованные статуи, страшные чудовища, высеченные из камня – одним словом, целую пагоду, занимающую, однако, лишь очень незначительную часть грандиозного помещения! Соберите все это воедино, осветите тусклым призрачным светом, и, может быть, вы получите некоторое понятие о том, что внезапно поразило мой взор».

20 января 1825 года корвет «Эсперанс» присоединился, наконец, к фрегату. Два дня спустя прибыли два представителя двора Гуэ и попросили у Бугенвиля вручить им привезенное письмо. Но так как тот имел распоряжение передать его только самому императору, это требование повело к длительным и не лишенным комизма переговорам.

Церемонии, сопровождавшие все действия кохинхинских царедворцев, напомнили Бугенвилю анекдот о после и губернаторе Явы, которые, стараясь перещеголять друг друга в степенности и дипломатической осторожности, просидели вместе целые сутки и расстались, не обменявшись ни словом. Командир не принадлежал к числу людей, способных проявлять такое долготерпение, но он так и не смог получить разрешение, которого добивался, и переговоры окончились ни к чему не обязывающим обменом подарками.

В общем, единственным положительным результатом всех свиданий было заверение императора, что он с удовольствием увидит французские корабли в своих портах при условии соблюдения законов империи.

С 1817 года Франция была почти единственной страной,

поддерживавшей более или менее дружественные отношения с Кохинхиной; этим она была обязана присутствию своих резидентов при дворе и делала все зависящее от нее, чтобы сохранить исключительное положение, в которое ее поставили старинные дружеские отношения с кохинхинским правительством.

17 февраля оба корабля покинули бухту Туран, собираясь посетить острова Анамбас, еще никем не исследованные. 3 марта на горизонте показался этот архипелаг, и выяснилось, что он ни в коей мере не походит на острова Анамбас, указанные на английской карте Китайского моря. Бугенвиль был приятно изумлен при виде открывавшихся его взору все новых и новых островов и островков, которые, несомненно, представляли собой прекрасные якорные стоянки в период муссонов.

Оба корабля проникли в середину архипелага и занялись гидрографической съемкой. В то время как суда вели эту работу, приблизились две легкие пироги. Одна из них пристала к «Фетиде», и на палубу поднялся мужчина лет пятидесяти, грудь которого была испещрена шрамами, а на правой руке не хватало двух пальцев. Он уже спустился было в межпалубное пространство, но устрашающий вид пушек и ружей, составленных в пирамиды, заставил его вернуться в свою пирогу.

На следующий день к кораблю пристали две другие лодки с малайцами довольно свирепого вида. Они привезли бананы, кокосовые орехи и ананасы и обменяли их на сухари, платок и два маленьких топора. В следующие дни произошло еще несколько встреч с островитянами, вооруженными кривыми саблями – криссами и короткими железными пиками, заостренными с обоих концов.

Хотя французские моряки исследовали только часть островов, собранные ими сведения по своей новизне представляли большой интерес.

Жители островов Анамбас страдают от недостатка воды.

Так как слой почвы весьма неглубок и горы разделены лишь узкими лощинами, а не равнинами, то земледелие здесь почти невозможно. Даже деревья, за исключением кокосовых пальм, достигают здесь лишь умеренной высоты. Поэтому население, по словам одного туземца, не превышает двух тысяч человек- цифры, показавшейся Бугенвилю даже преувеличенной.

Удобное местоположение архипелага на скрещении двух путей, по которым следовали суда, занимавшиеся торговлей с Китаем, должно было давно привлечь к нему внимание мореплавателей. Забвение, которому были преданы эти острова, следует, конечно, приписать недостатку на них воды и съестных припасов.

Не слишком любезный и недоверчивый прием, встреченный Бугенвилем у островитян, дороговизна съестных припасов, а также перемена направления муссона в Южно-Китайском море, заставили командира прекратить изучение архипелага Анамбас и как можно скорее направиться на Яву, куда он, по инструкции, должен был зайти.

Отплытие обоих кораблей было назначено на 8 марта. Они прошли в виду острова Виктория, миновали пролив Гаспар, проход через который отнял не больше двух часов, хотя при неблагоприятном ветре он часто длится много дней, и бросили якорь в гавани Сурабая, где французские моряки узнали о смерти Людовика XVIII и восшествии на престол Карла X.

На Яве свирепствовала холера, унесшая в 1822 году триста тысяч жертв. Бугенвиль в целях предосторожности запретил экипажу покидать корабли и бывать на солнце; он также отдал строгий приказ не вступать ни в какие сношения с лодками, привозившими фрукты, так как их употребление очень опасно для европейцев, особенно в период дождей, который уже приближался. Несмотря на эти благоразумные распоряжения, на «Фетиде» вспыхнула эпидемия дизентерии и немало моряков стало ее жертвой.

Город Сурабая расположен в одном лье от устья реки, и попасть в него можно, лишь поднявшись против течения с помощью бечевы. Подступы к городу очень оживленные, и все говорит о деятельной торговле населения. Так как военная экспедиция на остров Целебес полностью поглотила запасы правительства и склады были пусты, французы обратились за содействием к китайским купцам.

Побывать в Сурабае и не посетить султана острова Мадура, чья слава гостеприимного хозяина перелетела океаны, было так же невозможно, как приехать в Париж и не повидать Версаля и Трианона.

После плотного завтрака на берегу высшие офицеры с «Фетиды» и «Эсперанс» уселись в коляски, запряженные четверкой лошадей. Но дороги оказались такими плохими, а лошади такими истощенными, что наши путешественники не раз застряли бы в грязи, если бы специальные люди, расставленные для наблюдения на тяжелых участках пути, не принимались энергично толкать колеса. Наконец прибыли в Банкалан, и коляски остановились на третьем дворцовом дворе у подножия лестницы, на верхней площадке которой гостей ожидали наследный принц и первый министр.

Принц Адден Энграте принадлежал к самому знатному роду индонезийского архипелага. На нем был штатский наряд яванских вождей. Длинная юбка из цветастой хлопчатобумажной ткани, из-под которой едва виднелась пара китайских туфель, белый жилет с золотыми пуговицами, поверх него короткий камзол коричневого сукна с полами, украшенный алмазными пуговицами, повязанный вокруг головы платок, а на нем фуражка с козырьком,-все это придавало бы принцу забавный вид карнавальной амазонки, если бы непринужденность манер и величавая осанка не заставляли забывать об эксцентричности его наряда.

Дворец или «кратон» состоял из ряда обнесенных галереями зданий, в которых с помощью навесов и занавесей поддерживалась приятная прохлада. Большие залы и жилые комнаты были украшены люстрами, стильной европейской мебелью, красивыми обоями, зеркалами, хрусталем. Один флигель с глухой стеной в сторону двора и с окнами, выходящими в сад, предназначался для «рату» (султанши) и одалисок.

Прием был самый сердечный, и сервированный по-европейски завтрак отличался изысканностью.

«Разговор, – сообщает Бугенвиль, – шел по-английски, и не было недостатка в тостах; принц пил за наше здоровье чай, наливая его себе из бутылки вместо мадеры. Духовный глава своего государства, он строго придерживается заветов корана, никогда не пьет вина и много времени проводит в мечети; но это не мешает ему быть прекрасным собеседником, и в его разговоре не чувствуется ни тени аскетической строгости, какой можно было ожидать при таком образе жизни».

Во второй половине дня путешественники посетили каретные сараи, где стояли прекрасные экипажи; некоторые из них были местного производства и сделаны так хорошо, что совершенно не отличались от привезенных из Европы. При возвращении во дворец гостей встретили звуки задумчивой музыки, вскоре сменившейся лаем и причудливым танцем придворного шута, обнаружившего изумительную ловкость и гибкость. На следующий день – новые игры, новые упражнения. Сначала борьба взрослых, детей, затем бои перепелов и, наконец, упражнения, выполнявшиеся верблюдом и слоном. После завтрака – прогулка в колясках, состязания в стрельбе из лука, бег в мешке, бег с корзиной, удерживаемой в равновесии на голове, и т.п. И все дни султана, когда он не был в мечети, проходили в таких развлечениях.

Знаки уважения и покорности, оказываемые повелителю, поистине изумительны. Никто не решается стоять в его присутствии, и, прежде чем с ним заговорить, все простираются ниц. Прислуживают ему стоя на коленях, и «даже его маленький ребенок четырех лет почтительно складывает руки, обращаясь к нему».

Бугенвиль использовал свое пребывание в Сурабае для того, чтобы побывать на расположенном в Тенгерских горах вулкане Брумо. Это путешествие, во время которого он пересек остров с востока на запад на протяжении почти ста миль, оказалось одним из самых интересных.

В Сурабае есть любопытные сооружения, в большинстве своем построенные по инициативе бывшего губернатора генерала Дендельса: к ним относится архитектурная мастерская, монетный двор – единственный на Яве, – больница на четыреста коек, расположенная в очень хорошем месте.

Остров Мадура, лежащий напротив Сурабаи, имеет в длину не меньше ста миль и пятнадцать – двадцать миль в ширину; он производит недостаточно продуктов, чтобы прокормить свое население, хотя оно и немногочисленно. Власть над этим островом поделена между Банкаланским и Суменепским султанами, которые ежегодно поставляют голландцам шестьсот солдат, не считая чрезвычайных наборов.

20 апреля среди французских моряков появились признаки заболевания дизентерией. Поэтому два дня спустя оба корабля подняли паруса. Им понадобилось не меньше недели для того, чтобы миновать пролив Мадура. Они двигались вдоль северного берега острова Ломбок и прошли проливом Алас между Ломбоком и Сумбавой.

Первый из этих островов от подножия гор до моря представляет взору веселый зеленый ковер, усеянный рощицами стройных деревьев. На северном его берегу имеется множество хороших якорных стоянок, и на нем без труда можно достать пресную воду и дрова, если в них ощущается нужда. Но вдоль другого берега тянутся многочисленные бесплодные на вид холмы; приблизиться к высокому берегу мешает цепь скалистых неприступных островов. Это и есть тот самый Ломбок, коралловых глубин и обманчивых течений которого следует избегать.

Две стоянки в деревнях Бали и Пеежоу для пополнения запасов свежей провизии дали возможность офицерам произвести гидрографическую съемку этой части побережья Ломбока.

Выйдя из пролива, Бугенвиль искал остров Клотс, но, само собой разумеется, не нашел его, ибо в течение восьмидесяти лег многие корабли проходили по тому месту, где, согласно старинным картам, он должен был находиться. Что касается Триаль- ских островов – скал, виденных в 1777 году с корабля «Фре- денсберг-Кастль», то, по словам английского капитана Кинга, они являются не чем иным, как островами Монте-Белло, прекрасно подходящими под описание датчан.

Бугенвиль имел предписание разведать окрестности австралийской реки Суон, где французское правительство рассчитывало найти подходящее место для ссылки несчастных людей, заполняющих каторжные тюрьмы. Но Англия успела уже водрузить свой флаг на Земле Нейтс и Земле Луин, в гавани Кинг- Джордж, в заливе Географа и на реке Суон. Разведка стала поэтому бесполезной. К тому же приступить к ней все равно оказалось невозможным, так как экспедиция задержалась и вместо того, чтобы прибыть в апреле, добралась туда лишь к средине мая, то есть в разгаре здешней зимы. Действительно, на этом берегу нет никакого убежища; стоит задуть ветру, – волнение становится очень сильным, а в памяти французов еще были живы воспоминания о тех испытаниях, которые пришлось перенести в это время года «Географу» («Географ» – судно французской экспедиции, исследовавшей под начальством Никола Бодена Австралию в 1801-1802 гг. См. второй том «Истории великих путешествий». (Ред.)).

Бурная погода сопровождала «Фетиду» и «Эсперанс» до Хобарта, самого крупного английского поселения на Вандиме- новой земле (Тасмания). Несмотря на горячее желание командира остановиться здесь, ему пришлось, спасаясь от бури, направиться к Порт-Джексону.

Вход в него указывал прекрасный маяк – гранитная башня высотой в семьдесят шесть английских футов; его фонарь, где источником света служил горящий газ, в хорошую погоду можно было увидеть на расстоянии восьми – девяти лье.

Губернатор, сэр Томас Брисбен, оказал экспедиции сердечный прием и немедленно приложил все старания для снабжения ее съестными припасами. На поставку их были устроены торги, и сделка выполнялась самым добросовестным образом.

Корвет нужно было посадить на мель, чтобы починить его обшивку; этот ремонт, так же как и менее существенные починки, произведенные на «Фетиде», потребовали немного времени.

Впрочем, стоянка оказалась небесполезной для высшего офицерского состава, живо интересовавшегося успехами исправительной колонии. В то время как Бугенвиль с увлечением читал все труды о Новом Южном Уэльсе, вышедшие до того времени, его офицеры ходили по городу и в изумлении останавливались при виде бесчисленных сооружений, возведенных губернатором Макуори: казармами, центральным госпиталем, рынком, домами призрения для сирот, стариков и инвалидов, тюрьмой, крепостью, церквами, зданием правительства, фонтанами, городскими воротами, наконец, «правительственными конюшнями, которые с первого взгляда всегда принимают за дворец».

Но в общей картине были и темные пятна: на широких,

прямых улицах не имелось ни мостовой, ни освещения; больше того, они по ночам были небезопасны, и многих жителей убили и ограбили в самом центре Джордж-Стрит, наиболее населенной улицы Сиднея. Если улицы города не отличались безопасностью, то еще в большей степени это относилось к окрестностям. Банды праздношатающихся ссыльных, «бум-ренджерс» («подкустные бродяги»), наводняли страну и вселяли такой страх, что правительство вынуждено было организовать специальный отряд из пятидесяти драгун для преследования этих банд.

Тем не менее французские офицеры совершили много интересных путешествий. Они побывали в Парраматте, расположенной на протекающей среди очень крутых берегов реке Непии, где посетили владения Реджент-Вилл, затем – в «равнинах Эму», правительственном сельскохозяйственном предприятии, своего рода образцовой ферме. Наконец, они присутствовали в театре на большом представлении, данном в их честь.

Известно, какое удовольствие испытывают моряки от верховой езды. Поэтому по равнинам Эму французы разъезжали верхом на лошадях. Благородные животные, привезенные из Англии, не выродились в Новом Южном Уэльсе; они были все такими же резвыми, в чем смог убедиться один молодой офицер. Обращаясь к сопровождающему их мистеру Коксу, он сказал ему по-английски: «Я очень люблю верховую езду», как. вдруг неожиданно слетел с лошади и очутился в траве, прежде чем успел осознать, что произошло. Все весело смеялись, тем более, что искусный наездник совершенно не пострадал.

За возделанными полями Кокса простирается лес, «открытый лес», как говорят англичане, по которому можно ехать верхом, где ничто не препятствует движению, лес из эвкалиптов и акаций разных видов, а также казуарин с темной листвой.

На следующий день была совершена прогулка на шлюпке по реке Непий, притоку Хоксбери. Эта поездка дала богатый естественнонаучный материал. Бугенвиль пополнил там свою коллекцию утками, водяными курочками, прекрасной разновидностью зимородка – «королевским рыболовом» и попугаями- какаду. В лесу раздавались резкие крики птицы-лиры и еще каких-то двух птиц, которые подражают звону колокольчика и скрипучим звукам пилы так похоже, что могут ввести в заблуждение.

Не только эти птицы отличаются своим необыкновенным пением; следует упомянуть также о «свистуне», «точильщике», «пересмешнике», «кучере», подражающем хлопанью бича и «хохочущем осле» с его бесконечными раскатами смеха, действующими всем на нервы.

Сэр Джон Кокс подарил командиру двух утконосов. Нравы этих необыкновенных животных были еще мало известны европейским зоологам, и они имелись в коллекциях лишь очень немногих музеев.

Другое путешествие было совершено в Голубые горы, где французские моряки посетили Королевское плато (Kings table- land), откуда открывается великолепный вид. С большим трудом вы взбираетесь на косогор, и вдруг у ваших ног разверзается бездна глубиной в тысячу шестьсот футов; это огромный ковер зелени, расстилающийся на протяжении двадцати миль; справа и слева видны исковерканные склоны горы, рассеченной каким-то землетрясением, – пласты, образующие эти склоны, в точности совпадают; несколько ближе с грохотом мчится поток и низвергается каскадами в глубь долины; это водопад, известный под названием водопада Асплея. Затем французы охотились на кенгуру на «Коровьих пастбищах», куда их сопровождал мистер Мак-Артур, один из тех людей, которые больше всего содействовали процветанию Нового Южного Уэльса.

Бугенвиль воспользовался своим пребыванием в Сиднее, чтобы заложить первый камень в памятник Лаперузу. То был обелиск, установленный в Ботани-Бей в том самом месте, где мореплаватель некогда разбил свой лагерь.

21 сентября «Фетида» и «Эсперанс» пустились, наконец, снова в путь. Они прошли мимо Питкэрна, острова Пасхи и островов Хуан-Фернандес, ставших местом ссылки для чилийских преступников после того, как в течение пятидесяти лет архипелагом владели испанцы, разводившие там виноград.

23 ноября «Фетида», потерявшая в густом тумане «Эсперанс», бросила якорь в Вальпараисо. На рейде царило большое оживление; генерал Рамон Фрейре-и-Серрано, о котором мы уже упоминали, готовился к экспедиции против острова Чилоэ, находившегося еще в руках испанцев.

Бугенвиль, как и русский путешественник Литке, считает, что местоположение Вальпараисо не оправдывает его названия (По-испански Вальпараисо означает: «райская долина». (Прим. перев.)). Улицы грязные, узкие и настолько крутые, что ходить по ним очень утомительно. Единственным приятным уголком является предместье Альмендраль; примыкая к паркам и фруктовым садам, оно было бы еще лучше, если бы не песчаные вихри, в течение почти всего года поднимаемые ветром. В 1811 году в Вальпараисо насчитывалось всего четыре – пять тысяч жителей; к 1825 году его население утроилось и в дальнейшем, вероятно, будет продолжать расти.

Во время стоянки «Фетиды» в Вальпараисо там находился английский фрегат «Блонд» под командованием лорда Байрона, внука того мореплавателя, об открытиях которого мы рассказывали (См. второй том «Истории великих путешествий», (Ред.)). По какому-то странному совпадению он только что воздвиг на острове Гавайи памятник Куку, а Бугенвиль, сын кругосветного мореплавателя, встреченного Джоном Байроном в Магеллановом проливе, только что заложил первый камень в памятник Лаперузу в Новом Южном Уэльсе.

Бугенвиль воспользовался большим промежутком времени, потребовавшимся для снабжения его кораблей съестными припасами, чтобы совершить поездку в Сант-Яго, столицу Чили, расположенную в тридцати трех лье от берега.

Окрестности города поражают своей пустынностью, – нет ни жилищ, ни возделанных полей. Ничто не предвещает близости столицы, пока вы не увидите ее колоколен; и, очутившись в центре Сант-Яго, вы думаете, что находитесь еще в предместьях. Это не значит, однако, что в городе нет больших зданий; можно назвать монетный двор, университет, дом архиепископа, собор, церковь иезуитов, дворец и театральный зал, так плохо освещенный, что в нем нельзя различить лица зрителей. Исчерпав все достопримечательности города, путешественники занялись окрестностями и посетили Сальто-де-Агуа – водопад высотой в двести туазов, к которому довольно трудно подступиться, а затем Серито-де-Санта-Лючиа, где расположен небольшой форт, единственное оборонительное сооружение города.

Время шло, и следовало торопиться, чтобы не упустить наиболее благоприятный период для плавания вокруг мыса Горн. Поэтому 8 января 1826 года оба корабля снова вышли в море. Они благополучно обогнули мыс Горн и 28 марта бросили якорь на рейде Рио-де-Жанейро.

Во время этой стоянки обстоятельства сложились для французских моряков достаточно благоприятно, и они смогли получить полное представление о городе и императорском дворце.

«Когда мы прибыли, – рассказывает Бугенвиль, – император совершал путешествие; его возвращение послужило поводом к празднествам и приемам, взбудоражившим все население и на время нарушившим однообразную жизнь города, самого скучного и унылого во всем мире для иностранцев. Впрочем, его окрестности очаровательны. Природа щедро одарила их, а огромная гавань – место свидания «купцов» всех стран, ведущих торговлю в Атлантике – «представляет собой очень оживленное зрелище: движение бесчисленных судов, входящих в гавань и выходящих из нее, снующих взад и вперед шлюпок, по-

стоянный шум, мешающий слышать слова собеседника, залпы фортов и военных кораблей, обменивающихся салютами по случаю какой-нибудь годовщины или в честь какого-нибудь святого, наконец, постоянный обмен визитами вежливости между морскими офицерами разных национальностей и между дипломатическими представителями государств, аккредитованными при дворе Рио-де-Жанейро».

11 апреля «Фетида» и «Эсперанс» снялись с якоря и 24 июня 1826 года вошли в Брестскую гавань, не зайдя по дороге из Рио-де-Жанейро ни в один порт.

Бугенвиль во время описываемого путешествия не сделал никаких открытий, но следует отметить, что в этом отношении он был связан точными инструкциями: ему предписали лишь продемонстрировать французский флаг в тех краях, где его так редко видели.

Однако мы обязаны Бугенвилю очень интересными и подчас новыми подробностями о тех странах, где он побывал. Ряд съемок, сделанных офицерами его кораблей, должен был оказать серьезную услугу мореплавателям, и надо признать, что гидрографические работы, единственные из научных исследований, которые могли проводиться при отсутствии специалистов- ученых, были выполнены тщательно и многочисленные наблюдения отличались большой точностью.

Экспедиция, руководство которой было поручено капитану Дюмон д?Юрвилю, имела своей целью, по мысли министра, пополнить научные данные, собранные капитаном Дюперре во время его плавания 1822-1824 годов.

Ни один из офицеров не имел столько прав возглавить экспедицию, как Дюмон д'Юрвиль, ибо он был помощником Дюперре; кроме того, именно он наметил план и разработал все детали нового путешествия. Он предполагал заняться изучением тех районов Океании, которые, по его мнению, наиболее настоятельно требовали внимания географа и путешественника, – Новой Зеландии, архипелага Вити (Фиджи), островов Лоялти, Новой Британии и Новой Гвинеи.

Следя шаг за шагом за путешественником, мы увидим, что ему удалось выполнить.

Перед этой экспедицией была также поставлена задача совершенно иного рода, но о ней пусть лучше расскажет данная мореплавателю инструкция. В ней говорилось:

«Один американский капитан сообщает, что он видел у туземцев острова, расположенного между Новой Каледонией и архипелагом Луизиада, крест святого Людовика и медали, по его предположению, очутившиеся там после гибели корабля зна-

менитого мореплавателя (Лаперуза), о смерти которого все так искренне сожалеют. Конечно, это лишь слабое основание надеяться, что жертвы катастрофы еще живы; тем не менее, господин капитан, вы доставили бы его величеству живейшее удовлетворение, если бы вам удалось привезти во Францию кого- нибудь из этих несчастных жертв кораблекрушения, столько лет проведших в лишениях вдали от родины!»

Итак, задания, которые предстояло попытаться выполнить экспедиции, были многообразны, и благодаря редкой удаче она достигла почти всего, чего от нее ожидали.

В декабре 1825 года Дюмон Д'Юрвиль получил приказ о своем назначении, и ему предоставили право подбора всего личного состава, который должен был его сопровождать. Он привлек в качестве помощника лейтенанта Жакино, а в качестве научных сотрудников – Куа и Гемара, проделавших плавание на «Урании», и флотского врача Примевера Лессона.

Кораблем, выбранным для экспедиции, был «Кокий», в превосходных качествах которого Д'Юрвиль имел случай убедиться; в память Лаперуза он переименовал его в «Астролябию». Экипаж состоял из восьмидесяти человек. 25 апреля 1826 года подняли якорь, и вскоре горы Тулона и берега Франции исчезли из вида.

После захода в Гибралтар «Астролябия» сделала остановку на Тенерифе, чтобы взять там свежие съестные припасы, перед тем как пуститься в путь через Атлантический океан. Командир, воспользовавшись этой стоянкой, поднялся на пик Тейде.

Сначала д'Юрвиль с Куа, Гемаром и многими офицерами двигался по довольно плохой дороге среди покрытых вулканическим пеплом полей, но по мере приближения к Ла-Лагуне пейзаж становился более привлекательным. В этом довольно большом городе очень немного жителей.

От Матансы до Оротавы растительность великолепна, и виноградники с их зеленеющими лозами еще больше украшают ландшафт.

Оротава представляет собой приморский городок; его гавань дает лишь ненадежную защиту; хорошо распланированный, с красивыми зданиями, он производил бы приятное впечатление, если бы не крутые улицы, проезд по которым очень затруднителен.

Три четверти часа подъема среди хорошо возделанных полей, привели путников в зону каштановых лесов. За ней начинаются облака, и дальше приходится двигаться в сыром промозглом тумане. Еще дальше начинается зона вереска, выше которой растения исчезают, а почва становится бесплодной и лежит более тонким слоем. Здесь в большом количестве попадаются полуразрушенные глыбы лавы, вулканический шлак, куски пемзы, а внизу расстилается безбрежное море густых облаков.

Наконец показывается пик; раньше он был закрыт тучами или окружающими его высокими горами. Подъем становится менее крутым, и вы оказываетесь на огромном, совершенно бесплодном плато, производящем мучительно тоскливое впечатление.

Путники останавливаются в Сосновом гроте, чтобы позавтракать, прежде чем двинуться дальше по огромным базальтовым глыбам, образующим края круглого кратера, в настоящее время заполненного пеплом пика Тейде.

Теперь предстоит штурм самой вершины; на одной трети пути к ней находится нечто вроде эспланады, называемой Эстан- сия-де-лос-Инглезес. Здесь путешественники провели ночь не так хорошо, как на своих койках, но все же не очень сильно страдая от неудобств и недостатка воздуха, которые испытывали многие исследователи. Только блохи не прекращали своих нападений и всю ночь не давали командиру сомкнуть глаза. В четыре часа утра пустились в дальнейший путь и вскоре достигли новой площадки, носящей название Альта-Виста. За нею тропинка исчезает, и приходится с трудом карабкаться по голой лаве до Сахарной головы, все время преодолевая участки снега в тех местах, где он защищен от солнца и не тает. Вершинная пирамида очень крута, и подъем на нее представляет еще большую трудность из-за пемзы, которая, перекатываясь под ногами, мешает двигаться.

«В шесть часов тридцать минут, – рассказывает Дюмон д'Юрвиль, – мы добрались до вершины Сахарной головы. Это, по-видимому, наполовину сглаженный кратер с не очень толстыми выветрившимися стенками; глубина его не больше шестидесяти, восьмидесяти футов, а поверхность усеяна кусками обсидиана и пемзы и глыбами лавы. По краям кратера выделяются серные пары, образующие, если можно так выразиться, дымовую корону, между тем как в глубине он совершенно остыл. На вершине пирамиды термометр показывал 11°; но я подозреваю, что на него влияли вулканические пары, так как в глубине кратера температура быстро понизилась с 19° на солнце до 9,5° в тени».

Спуск прошел без всяких приключений по другому склону, что позволило путешественникам исследовать Куева-де-ла-Ниеве и побывать в лесу Агуа-Гарсиа, где протекает прозрачный ручей; там д'Юрвиль собрал много образцов растений.

В Санта-Крус в кабинете майора Мельорини, среди оружия, раковин, чучел животных, заспиртованных рыб и других разнообразных экспонатов, французский мореплаватель увидел завернутую в сшитые шкуры, хорошо сохранившуюся мумию женщины-гуанчи,[143]Гу а н ч н – вымерший народ, населявший некогда Канарские острова. Это были рослые светлокожие люди. Они жили в пещерах, не знали употребления металлов и орудия выделывали из базальта и обсидиана. К началу XVII столетия испанцы истребили последние их семейства. В настоящее время невозможно восстановить их родословную, но обычай бальзамирования трупов указывает на их африканское происхождение ростом примерно в пять футов; кисти рук у нее были большие, а черты лица казались довольно правильными.

В могильниках гуанчи находили также глиняные и деревянные сосуды, треугольные пластинки из обожженной глины, множество мелких кружков из того же материала, нанизанных, как четки, и служивших у этого исчезнувшего народа, быть может, для той же цели, что «узелки» у перуанцев.[144]В узелковом письме перуанцев мысли выражались шерстяными шнурочками различных цветов и узелками. Красный цвет означал воина или войну, белый – мир или серебро, желтый – золото, зеленый – кукурузу. Один узелок означал цифру 10, два узла рядом – 20. Узелковое письмо в древние времена было распространено также в Китае

21 июня «Астролябия» снова вышла в море и, после недельного перехода, остановилась в Прае на островах Зеленого Мыса, где д'Юрвиль рассчитывал застать английского капитана Кинга, который мог сообщить ему ценные сведения об условиях плавания у берегов Новой Гвинеи. Но тридцатью шестью часами раньше Кинг покинул Праю. Поэтому утром следующего дня, 30 июня, «Астролябия» направилась в дальнейший путь.

В последних числах июля были замечены скалистые берега островов Мартин-Вас и Тринидади. Этот последний казался совершенно бесплодным; кое-где среди скал виднелась лишь чахлая трава и несколько куп низкорослых деревьев.

Д'Юрвилю очень хотелось заняться ботаническими исследованиями на этом пустынном острове, но прибой разбивался о него с такой силой, что высадка на берег была бы сопряжена с большим риском.

4 августа «Астролябия» миновала ту точку, где должен был находиться Саксенбург – мифический остров, который необходимо вычеркнуть на французских картах, как это уже сделали англичане. Выдержав один за другим несколько штормов, сильно затруднявших движение, корабль прошел вблизи от островов Сен-Поль и Амстердам и 7 октября бросил якорь в заливе Кинг-Джордж у берегов Австралии.

В течение ста восьми дней плавания «Астролябии» волнение было очень сильным и почти все время стояла плохая погода, но это не помешало Д'Юрвилю заниматься обычным изучением влияния боковой качки, высоты волн, по его подсчетам достигавших в районе отмелей Эгюий восьмидесяти и даже ста футов, а также температуры моря на разных глубинах.

На правом берегу залива Принцессы Шарлотты капитан Жакино обнаружил прекрасный источник пресной воды, а невдалеке от него – место, подходящее для постройки обсерватории. Вскоре парусные мастера принялись ставить там палатки, между тем как большая группа офицеров занялась обследованием всего залива Принцессы, а другие завязали сношения с группой туземцев.

Один из туземцев согласился подняться на палубу. С невероятным трудом удалось добиться, чтобы он расстался с тлеющей веткой, с помощью которой он мог долго сохранять огонь и греть себе живот и всю переднюю часть тела. Впрочем, он очень мирно провел на корабле два дня, пил и ел, сидя у плиты камбуза. Его сородичи, оставшиеся на берегу, все время проявляли мирные намерения и не побоялись даже привести в лагерь своих детей.

Когда «Астролябия» стояла в заливе Принцессы, появилась шлюпка с восьмью англичанами, которые попросили взять их на корабль в качестве пассажиров. Они рассказали малоправдоподобную историю о том, как оказались брошенными на произвол судьбы, наведшую капитана на мысль, что перед ним находятся беглые ссыльные; эта догадка превратилась в уверенность при виде гримасы, скорченной ими, когда им предложили доставить их в Порт-Джексон. Однако назавтра один из англичан нанялся матросом, два других повторили свою просьбу принять их на борт пассажирами; что касается пяти остальных, то они предпочли остаться на здешнем берегу и по-прежнему влачить жалкое существование среди дикарей.

Все это время не прекращались гидрографические съемки и астрономические наблюдения, а на суше охотники и естествоиспытатели старались раздобыть образцы новых видов. Стоянка, затянувшаяся до 24 октября, дала возможность экипажу отдохнуть от проделанного им тяжелого перехода, произвести необходимые починки, сделать запас пресной воды и дров, составить карту окрестностей и собрать большие коллекции растений и животных.

Произведя всевозможные наблюдения, д'Юрвиль не мог не удивиться тому, что англичане до сих пор не обосновались в заливе Кинг-Джордж, местоположение которого представляло большие удобства как для кораблей, направляющихся непосредственно из Европы в Новый Южный Уэльс, так и для тех, что с контр-муссоном идут с мыса Доброй Надежды в Китай или на Зондские острова.

Исследование побережья было продолжено до залива Уэстерн-Порт, который д'Юрвиль предпочел бухте Далримпл, так как вход и выход из нее были трудны и нередко сопряжены с опасностью. К тому же Уэстерн-Порт был до сих пор известен лишь по сообщениям Бодена и Флиндерса. Изучение этого редко посещаемого берега представлялось более целесообразным. Работы, производившиеся в заливе Кинг-Джордж, были повторены и в Уэстерн-Порте, и командир пришел к следующему выводу:

«Уэстерн-Порт, – говорит он, – представляет собой якорную стоянку, одинаково удобную для входящих и выходящих судов; дно прекрасно держит якорь, дров много и их легко заготовить. Одним словом, если удастся найти хороший источник пресной воды (а это, вероятно, удастся), Уэстерн- Порт станет очень удобной стоянкой в Бассовом проливе, где подчас много дней подряд дуют свирепые ветры одного и того же направления и где течения при таких обстоятельствах могут сильно затруднить мореплавание».

С 19 ноября по 2 декабря «Астролябия» продолжала свой путь вдоль берега, остановившись только один раз в заливе Джервис, на берегах которого возвышались великолепные эвкалиптовые леса.

Прием, оказанный французам в Порт-Джексоне губернатором Дарлингом и колониальными властями, был как нельзя более сердечен, хотя остановки д'Юрвиля в различных пунктах Новой Голландии (Австралии), без сомнения, сильно заинтриговали английские власти.

За последние три года город изумительно вырос и украсился; население колонии насчитывало только пятьдесят тысяч человек, но тем не менее англичане создавали все новые и новые предприятия.

Командир воспользовался стоянкой в Сиднее, чтобы отослать во Францию свои донесения, а также большое количество ящиков с естественноисторическими коллекциями. Затем, сразу же после того, как были погружены съестные припасы и получено все необходимое, он пустился в дальнейший путь.

Останавливаться вместе с Дюмоном д'Юрвилем в Новом Южном Уэльсе имело бы мало смысла; целый том своего отчета он посвящает истории этой колонии и ее состоянию в 1826 году, о чем мы уже подробно рассказывали.

19 декабря он покинул Сидней и направился в залив Тасмана, встречаясь по пути со штилями, противными ветрами, течениями и бурями, из-за которых ему удалось достичь Новой Зеландии лишь 14 января 1827 года.

Ни одна экспедиция не сообщала еще никаких сведений о заливе Тасмана, виденном только Куком во время его второго путешествия.

К борту «Астролябии» пристали пироги; в каждой находилось человек по двадцать туземцев; половина из них, по-видимому, являлась вождями. Они оказались достаточно доверчивыми и поднялись на палубу; некоторые оставались на корабле много дней. Позже появились другие туземцы, обосновавшиеся по соседству, и началась обменная торговля.

Большая группа офицеров взобралась на господствующие над бухтой вершины, покрытые густой чащей леса.

«Ни одной птицы, – рассказывает д'Юрвиль, – ни одного насекомого, нет даже пресмыкающихся; в этом полном отсутствии каких-либо живых существ, в этом абсолютном молчании было что-то торжественное и мрачное».

Тягостное впечатление производили эти унылые пустынные места!

С вершины холмов командир увидел другой залив, Адмиралтейский, соединявшийся проливом с той бухтой, где стояла на якоре «Астролябия». Д'Юрвиль захотел исследовать увиденный залив, так как издали он ему показался еще более удобным, чем залив Тасмана. Но многочисленные попытки чуть не привели его к гибели. Если бы «Астролябия» оказалась выброшенной на этот скалистый крутой берег, весь экипаж мог бы погибнуть, и от катастрофы не осталось бы никакого следа. Наконец, после многих бесплодных попыток, д'Юрвилю удалось пройти этим проливом, потеряв только часть резенкиля[145]Резенкиль – накладка, набиваемая на киль по врубке в него шпангоутов (ребер судна, придающих ему поперечную прочность) корабля.

«Чтобы сохранить воспоминание о проходе «Астролябии», – говорится в отчете, – я дал этому опасному проливу название Французского; но, за исключением случаев крайней необходимости, я никому не советую пользоваться им… Мы на свободе любовались прекрасным водоемом, в котором очутились. Он, конечно, вполне заслуживает тех похвал, которые расточал ему Кук; особенно мог бы я порекомендовать красивую маленькую бухту в нескольких милях к югу от того места, где стоял на якоре английский капитан… Наш проход Французским проливом. бесспорно доказал, что вся часть суши, оканчивающаяся мысом Стефенса, как назвал его Кук, представляет собой остров. От Южного острова Новой Зеландии он отделен заливом Течений. Сравнение нашей карты этого пролива с той, которая была сделана Куком, покажет, что его работы оставляли желать много лучшего…»

Вскоре «Астролябия» вступила в пролив Кука, прошла мимо залива Королевы Шарлотты и обогнула гористый мыс Паллисер. С глубочайшим изумлением д'Юрвиль убедился, что в данные великого английского мореплавателя вкралось много неточностей, и в гидрографической части отчета о своем путешествии он оспаривает положение некоторых точек, для которых установил ошибки в пятнадцать – двадцать минут.

Командир собирался теперь исследовать западный берег Северного острова, где встречаются свиньи, но нет «пунаму» – того зеленого нефрита, из которого новозеландцы изготовляют свои самые ценные инструменты; нефрит находят на южном острове, но там нет свиней.

Двое туземцев, пожелавших во что бы то ни стало остаться на корабле, пришли в большое уныние при виде того, как исче-

зали на горизонте берега области, где они жили. Теперь, слишком поздно, они жалели о своей смелости, толкнувшей их путешествовать. Слово смелость не является слишком сильным, ибо они то и дело спрашивали французов, не съедят ли они их, и успокоились на этот счет только после нескольких дней ласкового обращения.

Д'Юрвиль продолжал идти вдоль берега. Обогнули мыс Тарнегейн и мыс Киднапперс (названные так Куком) и вскоре увидели остров Баррен с его «па».[146]П а – укрепленные поселения маорийцев, защищенные от нападения рвом или оградой В заливе, названном Куком Толага-Бей, туземцы привезли на корвет свиней и картофель и обменяли их на предметы, не представлявшие сколько-нибудь значительной ценности. Когда появились другие пироги, находившиеся на корабле новозеландцы – маори пристали к командиру, уговаривая его открыть огонь по пирогам и убить их соотечественников. Но стоило тем подняться на палубу, как прибывшие раньше пошли к ним навстречу и приветствовали их самым дружеским образом. Это странное поведение объясняется взаимным недоверием и ревностью. «Каждый хотел бы один пользоваться теми благами, которых он ожидал от посещения иностранцев, и приходил в отчаяние, видя, что и его соседям также кое- что перепадает». Такое объяснение было совершенно точным, и правильность его вскоре подтвердили дальнейшие события.

На «Астролябии» находилось несколько маори; среди них выделялся некий Шаки; высокий рост, сплошная татуировка,

надменная осанка, почтение, с каким к нему обращались его соплеменники, выдавали в нем вождя. Увидев, как к корвету приближалась пирога с семью или восьмью туземцами, Шаки и другие стали настойчиво уговаривать д'Юрвиля убить приближающихся островитян; они дошли даже до того, что попросили дать им ружья, чтобы стрелять самим. Однако, как только вновь прибывшие взошли на палубу корабля, все туземцы, которые уже раньше находились там, принялись осыпать их знаками уважения, а Шаки, только что проявлявший наибольшее ожесточение, переменил тон и стал предлагать соплеменникам несколько приобретенных им топоров.

Приехавшие вожди, воинственной и свирепой наружности, с лицами, сплошь покрытыми татуировкой, находились на корабле всего несколько минут, и д'Юрвиль приготовился было задавать им вопросы с помощью опубликованного миссионерами словаря, как вдруг они кинулись от него прочь, спрыгнули в свои пироги и поспешно отплыли.

Оказалось, что соотечественники, желая отделаться от конкурентов, попросту намекнули им, что их жизни на «Астролябии» угрожает опасность, так как французы задумали их убить.

В заливе Толага-Бей, настоящее название которого Хуа- Хуа, д'Юрвиль впервые услышал рассказы о «киви», после того как увидел украшенную перьями этой птицы циновку, представляющую один из предметов роскоши у здешних туземцев.

Это та самая птица, которая получила название «аптерикс». Сведения, собранные о ней д'Юрвилем у туземцев, в значительной мере были правильными. Киви-киви, величиной с курицу, с оперением буровато-стального цвета, подобно страусу, лишен способности летать; он живет в темных сырых лесах и выходит на поиски пищи только вечером. Туземцы усердно охотятся на него с факелами и с собаками, что сильно сократило количество представителей этого забавного вида, встречающегося в настоящее время очень редко.

Д'Юрвиль продолжал гидрографическую съемку восточного берега северного острова Новой Зеландии и ежедневно общался с туземцами, доставлявшими ему сладкий картофель (бататы) и свиней.

По словам туземцев, между племенами шли постоянные войны, и это будто бы наиболее существенная причина убыли населения. Островитяне все время просили продать им ружья и, в конце концов, удовлетворились порохом, который им давали в обмен на их товары.

10 февраля в районе мыса Ранэуей корвету пришлось выдержать бурю, продолжавшуюся тридцать шесть часов, и не раз он был на краю гибели.

Затем «Астролябия» вошла в залив Пленти, в глубине которого возвышается гора Эджком; продолжая двигаться вдоль берега, корабль миновал острова Высокий и Большой. Но во время исследования бухты погода стояла настолько плохая, что заснятая карта не заслуживает большого доверия.

Затем корвет произвел съемку острова Грейт-Барьер, прошел в залив Хаураки (иначе Шураки) и, засняв ряд мелких островков, вошел в залив Бей-оф-Айлендс.

Здешние племена вели в это время военные действия против племен, населявших побережье залива Хаураки. Д'Юрвиль снова двинулся на юг, чтобы изучить залив Хаураки, лишь частично исследованный Куком, и обнаружил, что в этом районе берега Новой Зеландии изрезаны множеством бухт и бухточек – одна лучше другой по глубине и безопасности. Узнав, что, следуя по течению реки Ваи-Магоиа, можно достичь пункта, находящегося на очень незначительном расстоянии от большой бухты Ману- кау-Харбор на западном берегу острова, д'Юрвиль отдал распоряжение группе офицеров пройти этим путем; вернувшись, они подтвердили правильность полученных сведений.

«Это открытие, – пишет д'Юрвиль, – может представить большой интерес для поселений, которые будут основаны у залива Хаураки, и интерес еще возрастет, если дальнейшие исследования покажут, что бухта Манукау-Харбор доступна для судов более или менее значительного тоннажа, так как такое поселение в этом случае оказалось бы связанным с двумя морями, восточным и западным».

Ранги, один из «рангатира», или вождей этих мест, много раз просил у командира свинец для изготовления пуль, но тот всегда ему отказывал. В момент отплытия д'Юрвиля предупредили, что свинец от лота украден. Командир немедленно принялся упрекать Ранги и суровым тоном сказал ему, что подобное воровство не достойно честных людей. Этот упрек, по-видимому, глубоко поразил вождя, который извинился, утверждая, что преступление было совершено в его отсутствие и не его людьми.

«Мгновение спустя, – рассказывается в отчете, – звук наносимых изо всех сил ударов и жалобные крики, доносившиеся с пироги Ранги, снова привлекли мое внимание в эту сторону. Тут я увидел, что Ранги и Тавити вдвоем лупят веслами по плащу, под которым как будто находился человек. Но я без труда понял, что оба лукавых вождя бьют лишь по скамье пироги. Этот фарс продолжался несколько минут, после чего весло в руках Ранги сломалось, а человек, казалось, свалился на дно лодки; и Ранги, обратившись ко мне, сказал, что он убил вора, и спросил, удовлетворен ли я. Я ему ответил утвердительно, смеясь про себя над хитростью этих людей, хитростью, примеры которой мы,

впрочем, нередко встречаем у многих народов, стоящих на более высокой ступени цивилизации».

Д'Юрвиль произвел съемку красивого острова Ваихеки и закончил таким образом изучение пролива Астролябии и залива Хаураки. Затем он взял курс на север к Бей-оф-Айлендс, а оттуда к мысу Мария-Ван-Димен, северной оконечности Новой Зеландии, «куда (по туземным верованиям) со всего острова Ика- На-Мави собираются души мертвых, «ваидуа», чтобы совершить последний полет к славе или к вечной тьме».

В то время, когда у берегов Бей-оф-Айлендс останавливался «Кокий», там было довольно многочисленное население. Теперь молчание пустыни сменило оживление прежних дней. «Па» Каху-Вера, где когда-то жило деятельное племя, была заброшена; война произвела здесь обычные опустошения. Племя сонгхуи разграбило владения племени пароа и изгнало его отсюда.

В Бей-оф-Айлендс обосновались английские миссионеры. Несмотря на всю их самоотверженность, они до сих пор не достигли никакого успеха среди туземцев, и бесплодность их стараний стала очевидной.

В этом пункте закончились очень важные гидрографические исследования восточного берега Новой Зеландии. Со времен Кука не было ни одной экспедиции, которая, преодолев столько опасностей, изучила бы здешние берега на таком большом протяжении и так детально. Этой искусно и тщательно проведенной операцией д'Юрвиль оказал огромную услугу географической науке и мореплаванию. Внезапно налетавшие ужасные штормы не помешали ему проявить свои исключительные способности; но, не оценив таких тяжких трудов и такой самоотверженности, правительство по возвращении д'Юрвиля во Францию держало его в тени и давало ему назначения, которые не представляли возможности отличиться и могли быть выполнены любым капитаном 1-го ранга.

Покинув 18 марта 1827 года Новую Зеландию, д'Юрвиль взял курс на Тонгатабу (острова Тонга). Прежде всего он произвел съемку островов Картис, Маколи, Санди (Рауль), затем тщетно пытался отыскать остров Васкес, упомянутый Мо- релем, и 16 апреля очутился в виду Намуки. Спустя два дня он увидел Эоа; прежде чем достигнуть Тонгатабу. ему пришлось выдержать страшную бурю, во время которой «Астролябия» была на волосок от гибели. Европейцы, жившие уже много лет на Тонгатабу, оказали командиру большую услугу, держа его в курсе настроений туземцев. С тех пор, как религиозный вождь «туитонга», который пользовался прежде огромным влиянием, был изгнан, власть поделили между собой три вождя, три «эги».

На Тонга обосновались веслианские миссионеры;[147]Веслианские миссионеры – последователи религиозного учения английского богослова Джона Весли (1703-1791), основавшего протестантскую секту методистов. Методистская церковь, возникшая в XVIII веке в Англии, нашла многочисленных сторонников в США и в Канаде. Методисты – активные противники рабочего и национально-освободительных движений но сразу же стало ясно, что эти методистские священники не сумели приобрести никакого влияния на туземцев. Те из островитян. которых они обратили в христианство, заслужили презрение за свое вероотступничество.

Как только «Астролябия», счастливо избегнув всех угрожавших ей опасностей, которым она подвергалась из-за встречных ветров, течений и подводных рифов, подошла к якорной стоянке, вся палуба ее сразу же оказалась заваленной невообразимым количеством фруктов, корнеплодов, свиней, домашней птицы, отдававшихся туземцами за бесценок. Д'Юрвиль приобрел также оружие и различные изделия для музея. То были палицы, чаще всего из казуарины, превосходно отделанные и украшенные художественными инкрустациями из перламутра или китового уса.

Обычай островитян Тонга отрезать себе один или два сустава пальца в качестве приношения божеству в случае тяжелой болезни близкого родственника все еще существовал.

С первого же дня, когда «Астролябия» 28 апреля стала на якорь, туземцы проявляли самые мирные намерения, и не происходило никаких ссор; 9 мая Д'Юрвиль почти со всеми своими офицерами отправился в гости к одному из самых влиятельных вождей, по имени Палу. Тот принял их с исключительной сдержанностью, что никак не вязалось с шумными и восторженными

излияниями предыдущих дней. Подозрительность островитян пробудила подозрительность и в командире, который при мысли о малочисленности экипажа, оставшегося на «Астролябии», стал испытывать живейшее беспокойство. Однако за время его отсутствия никаких неприятностей не произошло. Только из- за робости Палу заговор не удался. Как выяснилось позже, туземцы поставили своей целью не больше и не меньше как захватить одним ударом весь офицерский состав корабля; после этого им легче было бы договориться с матросами, часть которых уже возымела желание зажить беззаботной жизнью островитян. Таково было и впечатление, создавшееся у командира. Разыгравшиеся затем события подтвердили правильность его опасений.

Д'Юрвиль решил поскорее покинуть Тонгатабу, и 13 мая все было готово к тому, чтобы назавтра сняться с якоря. Гардемарин Дюдемен бродил по большому острову, между тем как гардемарин Фараге находился в это время с девятью матросами на островке Пангаи-Моду, не то запасая пресную воду, не то наблюдая за приливом. Один из эги, Тахофа, был на «Астролябии» и с ним большая группа туземцев; вдруг по знаку вождя, пироги все сразу отплыли и быстро достигли берега, Француз-

ские моряки, недоумевавшие по поводу столь внезапного бегства, вскоре увидели, как туземцы на Пангаи-Моду силой тащили матросов. Д'Юрвиль немедленно распорядился дать выстрел из пушки, но для большей верности послал весельный баркас, который подобрал двух матросов и гардемарина Дюдемена. Тот же баркас, посланный некоторое время спустя для того, чтобы сжечь хижины островитян и попытаться захватить нескольких заложников, тонганцы встретили стрелами. В последовавшей затем стычке один туземец пал убитым, много было ранено, а французы потеряли морского старшину.

Д'Юрвиль очень беспокоился за судьбу своих матросов и командовавшего ими гардемарина Фараге. Не оставалось другого выхода, как напасть на священную деревню Мафанга, в которой находились родовые могилы вождей. Но туземцы возвели на следующий день вокруг деревни земляные редуты и частоколы, так что нечего было и думать овладеть ею с помощью десанта.

Тогда корвет подвели к берегу и обстреляли деревню. Однако и пушечные залпы не дали никакого результата, если не считать того, что один островитянин был убит. В конце концов недостаток пищи и постоянная тревога, которую французы поддерживали пушечными выстрелами, заставили туземцев пойти на мировую. Они вернули захваченных людей, с которыми обращались очень хорошо, подарили свиней и бананы, и 24 мая «Астролябия» окончательно покинула острова Дружбы (Прежнее название островов Тонга. (Ред.)).

Уходить отсюда было самое время, так как положение д'Юрвиля стало невыносимым; из разговора с боцманом выяснилось, что можно было полагаться только на пять или шесть матросов: все остальные перешли бы на сторону тонганцев.

Острова Тонга кораллового происхождения, но покрыты очень толстым слоем перегноя. Поэтому растительность там превосходно развивается, особенно кокосовые пальмы и бананы, которые достигают большой высоты. Местность ровная и однообразная: достаточно пройти по острову четверть лье, чтобы получить о нем полное представление. Население островов составляет примерно семь тысяч человек. Жители Тонга явно выраженного полинезийского типа.

«В них сочетаются,- рассказывает д'Юрвиль,- самые противоположные свойства. Они великодушны, услужливы, гостеприимны, но в то же время алчны, дерзки и в особенности очень скрытны. В ту самую минуту, когда они осыпают вас ласками и проявлениями дружбы, они способны напасть на вас и ограбить, стоит лишь внезапно пробудиться в них жадности или самолюбию».

Туземцы Тонга по своему развитию намного превосходят жителей Таити. Французские путешественники не переставали восхищаться изумительным порядком, в котором содержались плантации кавы,[148]К а в а – опьяняющий напиток островитян Тихого океана, приготовлялась из перечного растения. Действие этого напитка не ограничивалось опьянением, а вызывало еще и накожную болезнь, похожую на проказу, после которой на теле оставались большие шрамы бананов, ямса, исключительной чистотой жилищ, изяществом оград. Тонганцы были сведущи и в фортификационном искусстве, что д'Юрвиль испытал на собственном опыте; впрочем, он мог еще раньше убедиться в этом, посетив укрепленную деревню Хифо, защищенную крепким частоколом, который был окружен рвом шириной в пятнадцать – двадцать футов, до половины наполненным водой.

25 мая д'Юрвиль приступил к изучению архипелага Вити или Фиджи. С самого начала ему посчастливилось встретить туземца с Тонга, который занимался на Фиджи торговлей и побывал когда-то на Таити, в Новой Зеландии и в Австралии. Этот человек, а также один уроженец острова Гуам, оказали командиру большую услугу, сообщив ему названия двухсот с лишним островов, входящих в архипелаг, и заранее указав их местоположение, а также положение окружающих подводных рифов.

В это же время гидрограф Грессьен собирал материалы, необходимые для составления карты архипелага Фиджи.

Одной шлюпке было отдано распоряжение пристать к острову Лакемба, где, по словам туземцев, на дне бухты лежал якорь, который очень хотелось раздобыть Дюмон д'Юрвилю, потерявшему у берегов Тонга два своих. Вначале Лоттен, командовавший шлюпкой, видел на берегу только женщин и детей; но

прибежавшие вскоре воины заставили женщин удалиться и стали готовиться к тому, чтобы захватить матросов и овладеть шлюпкой. Их намерения были настолько очевидны, что не оставляли места сомнению; поэтому Лоттен распорядился немедленно поднять якорь и отплыл, не дожидаясь начала стычки.

Восемнадцать дней подряд, несмотря на бурную погоду и сильное волнение, «Астролябия» шла среди архипелага Фиджи, производя съемку островов Лакемба, Кандаву, Вити-Леву, Ум- бенга, Вату-Леиле, Унонг-Лебу и т.д., то есть южной части архипелага, в то время почти совершенно неизвестной.

Если верить д'Юрвилю, население Фиджи относится к переходной группе , между медно-красной, или полинезийской, расой и черной, или меланезийской. Эти туземцы производят впечатление сильных и энергичных людей, что подтверждается их высоким ростом.

11 июня корвет взял курс к гавани Картерет; он миновал острова Эрронан и Анейтьюм, группу Лоялти, где д'Юрвиль открыл острова Лифу и Увеа, затем маленькую группу островов Бопре, рифы Астролябии, представляющие тем большую опасность, что они находятся на расстоянии почти тридцати миль от островов Бопре и шестидесяти миль от Новой Каледонии, и, наконец, острова Хуон и северную цепь рифов у берегов Новой Каледонии.

Отсюда д'Юрвиль за шесть дней добрался до архипелага Луизиада; но ненастная погода, преследовавшая мореплавателей у этих берегов, заставила его принять решение отступить от предписанного ему маршрута и не идти Торресовым проливом. Командир полагал, что непосредственное изучение южного побережья Новой Британии и северного побережья Новой Гвинеи принесет науке больше пользы.

На горизонте показался остров Россел, и «Астролябия» взяла курс на Новую Ирландию, чтобы пополнить там запас дров и пресной воды.

Корвет прибыл туда 5 июля в пасмурную дождливую погоду, и лишь с большим трудом удалось различить вход в бухту Картерет, где д'Антркасто когда-то пробыл с неделю.

Французов неоднократно посещали десятка два туземцев, составлявших, по-видимому, все население этих мест. То были малоразвитые существа, не проявлявшие никакого любопытства к многочисленным, дотоле не известным им предметам.

Совершенно голые, чернокожие, с курчавыми волосами, они проявляли жадность только по отношению к изделиям из железа, не понимая при этом, что они могут получить их лишь в обмен на фрукты и свиней. Мрачные и подозрительные, они отказались повести кого бы то ни было в свои деревни. Во время

этой малопродуктивной стоянки д'Юрвиль серьезно заболел колитом, сильно мучившим его в течение многих дней.

\ 19 июля «Астролябия» снова вышла в море и направилась вдоль южного берега Новой Британии. Исследованиям мешала дождливая и туманная погода, ливни и шквалы, из-за которых кораблю то и дело приходилось удаляться от берега.

«Нужно самим побывать в этих местах, – говорит д'Юрвиль, – и непременно при тех же условиях, чтобы составить правильное представление о тамошних ливнях; нужно, кроме того, чтобы вам пришлось выполнять работы, аналогичные тем, которые были возложены на нас, и только тогда вы сможете оценить заботы и тревоги, сопряженные с подобным плаванием. Лишь в редких случаях видимость превышала сто туазов, и наши маневры поневоле были очень неуверенными, так как местоположение корабля являлось для нас загадкой. В общем вся наша работа у берегов Новой Британии, несмотря на невероятные усилия, которых она нам стоила, и опасности, которым подвергалась «Астролябия», намного уступает по своей точности остальным съемкам, произведенным на протяжении всей нашей кампании».

Встав перед невозможностью взять курс к проливу Сент- Джордес-Чаннел, д'Юрвиль вынужден был идти проливом Дам- пира; вход в него с южной стороны почти полностью прегражден цепью подводных рифов, на которых «Астролябия» дважды застревала.

Подобно Дампиру и д'Антркасто, д'Юрвиль пришел в восторг при виде прекрасных берегов западной части Новой Британии.

Песчаный пляж, расположенная амфитеатром внутренняя часть острова, леса с темной листвой или желтеющие луга, две величественные пирамиды горы Глостер – все придает этой части побережья большое разнообразие, еще усиливающееся благодаря извилистым очертаниям острова Рук.

При выходе из пролива вырисовываются во всем своем великолепии горы Новой Гвинеи; вскоре они сдвигаются полукольцом, окаймляющим большой залив, который получил название залива Астролябии. Один за другим были определены и пройдены острова Схаутен, бухта Нападения, где д'Юрвилю пришлось отразить атаку туземцев, залив Гумбольдта, и наконец «Астролябия» бросила якорь в гавани Дореи, чтобы продолжить работы, начатые «Кокий».

Здесь сразу же завязались дружеские отношения с папуасами, привозившими на корабль много райских птиц, но очень мало свежих продуктов. Мягкие и робкие, эти туземцы неохотно решались углубляться в леса из страха перед их заклятыми врагами, жившими в горах.

Земля в этих местах повсюду так плодородна, что достаточно было бы ее чуть вскопать и уничтожить сорные травы, как она стала бы приносить обильные жатвы; но папуасы настолько мало смыслят в земледелии, что пригодные в пищу растения чаще всего оказываются заглушенными сорняками.

Д'Юрвиль делит жителей этих мест на три большие группы: папуасов, метисов, среди которых преобладает то малайский, то полинезийский тип, и хафуров или альфуру, сходных с австралийцами, новокаледонцами и другими чернокожими жителями Океании. Последние, вероятно, являются коренными жителями страны.

Во время стоянки, представлявшей мало интереса, Д'Юрвиль собрал лишь очень немного естественнонаучных экспонатов, если не считать моллюсков, и еще меньше точных сведений о нравах, религии и языке различных народов Новой Гвинеи. 6 сентября «Астролябия» вышла в море и направилась к острову Амбоина, куда и прибыла без всяких происшествий 24 сентября.

Хотя губернатор Меркус находился в отъезде, тем не менее командир достал в этой гавани все, в чем нуждался. Власти и жители острова приняли его самым дружеским образом и делали все от них зависящее, чтобы французы могли позабыть тяготы длинного и утомительного перехода.

С Амбоины Д'Юрвиль направился к Тасмании в Хобарт, куда со времен Бодена не заходил ни один французский корабль; ч‹Астролябия» прибыла туда 17 декабря 1827 года.

Тридцать пять лет назад д?Антркасто обнаружил на этих берегах лишь несколько жалких дикарей, а десятью годами позже Боден не встретил там ни одного человека.

Первой новостью, которую Дюмон д'Юрвиль узнал, войдя в реку Дервент, еще до того, как бросил якорь у Хобарта, было известие, что английский капитан Диллон собрал на острове Тукопия точные сведения относительно гибели Лаперуза у Ваникоро: он привез даже эфес шпаги, по его предположениям, принадлежавшей французскому мореплавателю. Прибыв в Калькутту, Диллон сообщил о своем открытии губернатору; тот немедленно отправил его обратно в те места с поручением разыскать потерпевших кораблекрушение, которые, возможно, еще были живы, и собрать все, что могло уцелеть от корабля.

Можно представить себе, с каким интересом выслушал д'Юрвиль эти известия; ведь он, имея задание отыскать все документы, способные пролить хоть какой-нибудь свет на судьбу несчастного мореплавателя, обнаружил на острове Намука доказательства пребывания Лаперуза на архипелаге Дружбы (Тонга).

Среди представителей английской колонии мнения по поводу того, заслуживает ли доверия сообщение капитана Дил- лона, разошлись; да и само донесение, адресованное этим офицером губернатору Индии, возбудило в д'Юрвиле большие сомнения. Поэтому, отказавшись от своих дальнейших планов исследования Новой Зеландии, французский мореплаватель решил проверить эти сведения и немедленно идти на «Астролябии» к Ваникоро, который он тогда знал еще под названием Малликоло, упоминавшимся Диллоном.

Вот факты, сообщенные Диллоном.

Во время стоянки на островах Фиджи кораблю «Хантер» довелось подобрать одного немца, по имени Мартин Бушарт, его жену и матроса-индийца, по имени Ашовлия, которых туземцы собирались съесть, как они уже поступили с остальными сбежавшими с кораблей европейцами, поселившимися на этом архипелаге. Трое несчастных просили лишь о том, чтобы их высадили на первом обитаемом острове, какой встретит на своем пути «Хантер». Они и были высажены на Тукопии, одном из островов Санта-Крус, расположенном на 12°15' южной широты и 169° восточной долготы.

В мае 1826 года Диллон, служивший раньше на «Хантере», желая узнать, что произошло с этими людьми, высаженными в 1813 году на Тукопию, подошел к этому острову.

Он действительно встретил там индийца и немца. Первый Даже продал ему серебряный эфес шпаги. Естественно, Диллон поинтересовался, каким образом эта вещь попала к туземцам,

Немец рассказал ему, что, очутившись на Тукопии, он нашел там засовы, топоры, ножи, разные другие изделия из железа, ложки и еще ряд предметов, которые, по словам туземцев, были привезены ими с Малликоло – группы островов, расположенных к западу на расстоянии всего двух дней пути на пироге.

Диллон принялся расспрашивать туземцев и узнал от них, что много лет назад два корабля были выброшены на берег у островов Малликоло. Один из них погиб со всеми людьми и грузом, а матросы второго построили из остатков своего корабля небольшое судно, на котором и вышли в море, оставив на Мал- ликоло несколько своих товарищей. Индиец утверждал, что видел двух из этих людей, которые благодаря услугам, оказанным ими вождям, пользовались вполне понятным влиянием.

Диллон тщетно предлагал индийцу поехать вместе с ним на Малликоло; с немцем ему больше посчастливилось, и тот сопровождал его, пока они не очутились в виду острова, названного д'Антркасто островом Решерш, но штиль и недостаток продовольствия помешали Диллону пристать к нему.

Когда он прибыл в Пондишери, губернатор, ознакомившись с его рапортом, поручил ему командование судном, специально предназначенным для дальнейших розысков. Это было в 1827 году. Диллон пристал к острову Тукопия, захватил оттуда переводчика и лоцмана, затем достиг Малликоло. Он узнал там от жителей, что чужеземцы оставались на острове пять месяцев, строя свой корабль; их считали сверхъестественными существами – такому взгляду немало способствовало их странное поведение. И в самом деле, островитяне видели, как они с помощью длинной палки разговаривали с луной и все время стояли навытяжку с железной дубинкой в руке.

Так запечатлелись в народной памяти астрономические наблюдения и часовые французов.

Диллон собрал у туземцев много вещей, оставшихся от экспедиции. Он обнаружил также в море на коралловой отмели, на которой засел корабль, бронзовые пушки, колокол и разные обломки; он благоговейно собрал все и в 1828 году доставил в Париж, где король назначил ему в вознаграждение за его труды пенсию в четыре тысячи франков.

Все сомнения отпали, когда граф Лессепс, спутник Лаперуза, высадившийся на Камчатке, признал пушки и резную корму «Буссоли», и когда, наконец, на одном из серебряных подсвечников различили герб ботаника Колиньона.

Но все последние факты, такие существенные и любопытные, стали известны д'Юрвилю лишь значительно позже, а в то время он знал лишь о первом рапорте Диллона.

Случайно, или скорее из боязни, что его могут опередить, английский капитан сделал оплошность, не указав координат Ва- никоро и пути, каким он шел туда с Тукопии. Д?Юрвиль решил, что этот остров, вероятно, принадлежит к группе Санта-Крус, которая была почти неизвестна в то время.

Но, прежде чем последовать за французским мореплавателем, следует на некоторое время остановиться с ним в Хобарте, уже тогда игравшем, по его мнению, весьма важную роль.

«Дома в нем очень разбросаны и обычно имеют только два этажа; но они опрятны и стоят в строгом порядке, что придает им привлекательный вид. Улицы совершенно не замощены, и ходить по ним трудно; на некоторых, впрочем, есть тротуары; постоянно поднимающаяся над улицами пыль очень мучительна для глаз. Губернаторский дворец расположен в прекрасном месте на берегу бухты. В ближайшие годы это здание станет еще более приятным на вид, если молодые деревья, посаженные вокруг него, как следует разрастутся, ибо местные деревья не могут служить украшением».

Время стоянки было использовано для закупки продовольствия, якорей и других недостававших предметов первой необходимости, а также для починки корпуса корабля и многочисленных повреждений его такелажа.

6 января 1828 года «Астролябия» снова вышла в море, 20-го была в виду острова Норфолк, шесть дней спустя миновала небольшой вулканический остров Матью, 28-го – остров Эронан, 8 февраля – островок Митре и на следующий день очутилась перед Тукопией. Это маленький, покрытый зеленью остров, окружностью в три – четыре мили, с довольно остроконечной вершиной. Восточный берег островка, по-видимому, недоступен, так как о него все время разбиваются буруны.

Всеобщее нетерпение возрастало и становилось невыносимым, как вдруг с корабля увидели приближавшиеся три пироги, в одной из которых находился европеец.

То был немец Бушарт, недавно сопровождавший Диллона на Малликоло. Английский капитан пробыл там около месяца и, как мы уже знаем, действительно нашел остатки экспедиционного имущества, о чем д'Юрвилю рассказывали в Хобарте. На острове не было ни одного француза, – последний умер за год до прибытия Диллона. Бушарт сначала согласился сопровождать д'Юрвиля, но затем передумал и в последний момент отказался остаться на борту «Астролябии».

Ваникоро окружен подводными рифами, между которыми удалось не без риска отыскать проход, приведший «Астролябию» в бухту Осили – ту самую, где побывал Диллон. Что касается места кораблекрушения, то оно находилось на противоположной стороне острова.

Получить какие-либо сведения от туземцев, людей жадных и недобросовестных, оказалось нелегко. Все же в конце концов один старик признайся, что белые, высадившиеся на берег у деревни Вану, были встречены стрелами; завязалась битва, в которой большое число туземцев нашло свою смерть; что касается «мара», белых, то они все были убиты, и их черепа зарыли в землю в Вану. Остальные кости туземцы использовали для отделки стрел. Обещание дать кусок красного сукна заставило туземцев, после долгих колебаний, проводить французов к месту кораблекрушения. На расстоянии одной мили от берега, около Паиу и напротив Амби, прибрежных островов, в глубине какого-то подобия прохода среди подводных скал можно было различить якоря, ядра, пушки и множество других предметов, вид которых не оставил никаких сомнений в умах офицеров «Астролябии».

Судя по всему, было очевидно, что корабль пытался пройти за рифы, используя что-то вроде прохода между ними, но застрял и не смог сняться со скал. Экипаж, вероятно, спасся, высадившись на Паиу, и, по рассказам некоторых туземцев, построил там небольшое судно, между тем как второй корабль, засевший на скалах дальше от берега, погиб со всеми людьми.

Вождь Моембе слышал рассказы о том, что жители Вану подплыли к кораблю, чтобы разграбить его, но, встретив сопротивление со стороны белых, потеряли убитыми двадцать воинов и трех вождей. В свою очередь туземцы умертвили всех французов, высадившихся на берег; только двое получили пощаду и прожили на острове в течение «трех лун».

Другой вождь, по имени Валико, рассказал, что один из кораблей в очень ветреную ночь сел на мель по ту сторону рифов, напротив Танема, и что почти весь его экипаж погиб, не добравшись до земли.

Множество «мара» со второго корабля обосновались на берегу и из обломков разбившегося о рифы корабля построили в Паиу небольшое судно. Во время их пребывания на острове то и дело возникали ссоры; пять туземцев с Вану и один с Танема были убиты, а также два «мара». Французы покинули остров по истечении «пяти лун».

Наконец, третий старик уверял, что человек тридцать матросов с первого корабля присоединились к экипажу второго и что все они уехали лишь по истечении «шести или семи лун».

Все эти показания, которые приходилось, можно сказать, вырывать силой, отличались друг от друга в подробностях. Последние версии, по-видимому, были ближе всего к истине.

В числе предметов, подобранных «Астролябией», были якорь весом примерно в 1800 фунтов, чугунная короткостволь-

ная пушка, бронзовая мортира, медный мушкетон, свинцовые балластины и ряд других предметов; все они оказались в очень плохом состоянии и не представляли большого интереса.

Эти предметы, так же как и собранные Диллоном, находятся в военно-морском музее, размещенном в залах Лувра.

Д'Юрвиль не захотел покинуть Ваникоро, не воздвигнув обелиска в честь своих несчастных соотечественников. Этот скромный памятник был установлен на самом рифе среди купы манговых деревьев. Он представлял собой сложенную из плоских коралловых глыб четырехгранную призму высотой в шесть футов, на которой стояла четырехгранная пирамида такой же высоты, вырезанная из дерева; к ней была прибита небольшая свинцовая доска со следующей надписью:

Как только покончили с этой работой, Д'Юрвиль стал готовиться к выходу в море. Было самое время, так как из-за сырости, вызванной проливными дождями, появилась сильная лихорадка, уложившая на койки не меньше двадцати пяти человек. Следовало торопиться, если командир хотел сохранить команду, которая была бы способна выполнять трудные маневры, необходимые для выхода через узкий, усеянный подводными камнями проход.

К тому же в последний день, проведенный «Астролябией» у Ваникоро, командир ее смог окончательно убедиться – если в этом еще была необходимость – в истинных настроениях туземцев. Вот как он описывает последние события этой опасной стоянки:

«Около восьми часов я очень удивился при виде шести пирог, подошедших к нам с Теваи; еще больше меня удивило, что три или четыре жителя Маневаи, находившиеся на нашем корабле, нисколько не испугались их появления, хотя еще несколько дней тому назад они говорили мне, что жители Теваи их смертельные враги. Я высказал свое недоумение людям с Маневаи, но они лишь рассмеялись и заявили, что заключили мир с жителями Теваи и что те везут мне кокосовые орехи. Но вскоре

я увидел, что вновь прибывшие островитяне имели при себе лишь луки и стрелы, которые в любой момент могли быть пущены в ход. Два или три туземца с решительным видом взобрались на палубу и подошли к главному люку, чтобы заглянуть в кубрик и удостовериться в количестве больных. Злобная радость блестела в их глазах. В это время несколько человек из экипажа сообщили мне, что несколько туземцев с Маневаи, находившиеся на корабле, проделывали то же самое в течение последних трех – четырех дней. Грессьен, с утра следивший за их поведением, был уверен, что видел, как воины обоих племен встретились на берегу и о чем-то долго совещались. Подобные действия свидетельствовали о самых вероломных намерениях, и я считал, что нам грозит серьезная опасность. Я немедленно приказал туземцам покинуть корвет и вернуться в свои пироги. У них хватило наглости с гордым и угрожающим видом взглянуть на меня, как бы предостерегая от попытки заставить их силой выполнить мой приказ. Я удовольствовался тем, что распорядился открыть оружейный склад, обычно тщательно запертый и, с грозным видом указав на него пальцем, другой рукой указывая дикарям в сторону пирог; островитяне, внезапно увидев двадцать блестящих мушкетов, смертоносную силу которых они знали, пришли в трепет и освободили нас от своего зловещего присутствия».

Прежде чем расстаться с этими печальной памяти местами, приведем некоторые подробности о них, заимствованные из донесения д'Юрвиля.

Группа Ваникоро, или Малликоло, или Лаперуза, как ее называет Диллон, состоит из двух островов – Решерш и Теваи. Первый имеет в окружности не меньше тридцати миль, второй – не больше девяти. Оба острова высокие, покрыты почти до самого побережья непроходимым лесом и окаймлены кольцом подводных рифов окружностью в тридцать шесть миль, лишь в немногих местах прорезанным узкими проходами. Количество жителей, по-видимому, не превышает тысячи двухсот или тысячи пятисот человек. Поистине Лаперузу не посчастливилось, что он наскочил на рифы у берегов, населенных таким свирепым народом, между тем как на любом другом полинезийском острове он встретил бы совершенно иной прием.

Женщины от природы уродливы, но те тяжелые работы, которые они выполняют, и моды, которым они следуют, делают их вид еще более непривлекательным. Мужчины производят менее неприятное впечатление, хотя они и малы ростом, сухопары, покрыты язвами и пятнами проказы. Их оружие – лук со стрелами. По словам туземцев, бамбуковые стрелы с очень тонким и острым костяным наконечником, прикрепленным исключительно клейкой смолой, наносят смертельные раны. Поэтому островитяне так ценят свое оружие, и путешественникам лишь с большим трудом удалось раздобыть несколько образцов.

17 марта «Астролябия» вышла, наконец, за пределы страшных рифов, опоясывающих Ваникоро. Командир намеревался исследовать Соломоновы острова, где надеялся отыскать следы кораблекрушения французских моряков, оставшихся в живых после гибели «Буссоли» и «Астролябии». Но жалкое состояние матросов, ослабленных лихорадкой, болезнь большей части офицеров и отсутствие надежных якорных стоянок в этом районе Океании заставили его принять решение идти к Гуаму, где команда могла бы, как он думал, отдохнуть.

Это было довольно серьезным нарушением инструкций, которые предписывали произвести съемку Торресова пролива; но нехватка сорока матросов, лежавших на койках, кого угодно убедила бы в безумии столь опасной попытки.

Только 26 апреля с «Астролябии» увидели архипелаг Трук, и д'Юрвиль восполнил пробел, оставшийся после съемки, произведенной Дюперре; 2 мая на горизонте показались берега Гуама. Местом стоянки избрали Уматак, где легче запастись пресной водой и где климат более умеренный, чем в Аганье. Однако 29 мая, когда путешественники возобновили свой путь, все больные были еще далеки от выздоровления.

Губернатором Гуама был все тот же Мединилья, которого так расхваливал Фрейсине. Если на этот раз он не проявил к экспедиции такой же предупредительности, то это объяснялось ужасной засухой, нанесшей большой ущерб колонии; к тому же распространился слух, что болезнь, которой страдали моряки с «Астролябии», заразна; наконец, Уматак расположен довольно далеко от Аганьи, и д'Юрвиль не смог посетить губернатора в его резиденции.

Надо все же сказать, что Мединилья прислал морякам свежие продукты, большое количество фруктов и не изменил своей обычной щедрости.

Покинув Гуам, д'Юрвиль, не останавливаясь, произвел съемку групп Эливи, Улути (названной так Литке), Гуап, Гулу и Палау, составляющих западную часть Каролинских островов; ветры вынудили его пройти в виду островов Вайге, Аиу, Азия, Гебе, затем он вошел в пролив Буру и бросил якорь у Амбоины, где голландские власти оказали ему сердечный прием. Командир получил там также известия из Франции. Министерство совершенно не пожелало оценить труды участников экспедиции, те лишения и опасности, которым они подвергались: несмотря на представления д'Юрвиля, ни один офицер не получил повышения.

Когда эта новость стала известна, она вызвала некоторое разочарование и уныние, которые командир постарался рассеять.

Покинув Амбоину, «Астролябия» прошла проливом Банса и достигла гавани Манадо, на острове Целебес, где имеется хорошо укрепленная и снабженная пушками крепость. Губернатор Меркус достал для д'Юрвиля превосходных бабируссов, са- пиутанга – животное величиной с небольшую корову, с коровьей мордой и коровьими ногами и с двумя загнутыми назад рогами,- змей, птиц, рыб, растения; все это значительно пополнило естественнонаучные коллекции экспедиции.

Д'Юрвиль считает, что жители Целебеса по внешнему виду приближаются скорее к полинезийцам, чем к малайцам. По его мнению, там встречались типы, гораздо больше напоминавшие туземцев Таити, Тонга и Новой Зеландии, чем папуасов или малайцев.

Недалеко от Манадо находились рудники, где добывался золотоносный кварц, образец которого командиру удалось достать, и расположенное внутри страны озеро огромной, как утверждали, глубины. Это озеро Тондано; из него вытекает довольно большая река Менадо; прежде чем достигнуть моря, она образует великолепный водопад. Река, прегражденная базальтовой скалой, промыла себе выход и, с бешеной скоростью устремляясь в него, низвергается в виде огромного снопа в пропасть глубиной свыше восьмидесяти футов.

В сопровождении губернатора и естествоиспытателей экспедиции д'Юрвиль исследовал это красивое озеро, окруженное вулканическими горами, где местами еще видны фумаролы;[149]Фумаролы – газовые струи, выделяющиеся из трещин в вулканических областях что касается глубины озера, то она повсюду составляла двенадцать – тринадцать саженей, и если бы этот водоем почему-либо высох, то дно его образовало бы совершенно ровную долину.

4 августа «Астролябия» покинула стоянку в Манадо, за время которой моряки, страдавшие лихорадкой и дизентерией, ничуть не поправились, и 29-го того же месяца прибыли в Батавию, где задержались всего на три дня.

С этого времени и до возвращения во Францию путь корабля проходил по уже изученным морям. «Астролябия» зашла на Иль-де-Франс (Маврикий), где д'Юрвиль встретил командира Легоарана, который на своем корвете «Байоннез» совершил плавание на Ваникоро. Д'Юрвиль узнал от этого офицера, что тот не пытался даже проникнуть за рифы и удовольствовался посылкой на разведку шлюпок.

Туземцы относились с уважением к памятнику, воздвигнутому в честь Лаперуза, и лишь неохотно разрешили морякам с «Байоннез» прибить к нему бронзовый медальон.

18 ноября «Астролябия» покинула Иль-де-Франс и после остановок на мысе Доброй Надежды, на островах Святой Елены и Вознесения прибыла 25 марта 1829 года в Марсель – ровно через тридцать пять месяцев со дня отплытия.

Одних только гидрографических работ было достаточно, чтобы признать результаты этой экспедиции выдающимися; благодаря неусыпным трудам Грессьена и Пари было составлено не менее сорока пяти новых карт. Что касается естественнонаучных результатов, то наилучшее представление о богатстве собранной жатвы могут дать следующие строки из донесения Кювье:

«Каталоги насчитывают тысячи названий (открытых Куа и Гемаром видов), и ничто яснее не доказывает энергии наших естествоиспытателей, чем то затруднительное положение, в каком оказалась администрация Королевского Ботанического сада, когда ей пришлось размещать все, что доставили последние экспедиции и в особенности та, о которой мы даем отчет. Пришлось занять все первые этажи, чуть ли не подвалы, и в настоящее время даже кладовые так завалены – в буквальном смысле этого слова, – что их пришлось разделить перегородками, чтобы выгадать место».

Геологические коллекции были не менее многочисленны; сто восемьдесят семь видов или разновидностей горных пород свидетельствовали об усердии Куа и Гемара; Лессон младший собрал от тысячи пятисот до тысячи шестисот растений. Капитан Жакино произвел множество астрономических наблюдений, Лоттен изучал земной магнетизм; наконец, командир, не забывая о своих обязанностях моряка и начальника экспедиции, занимался изучением температуры воды на различной глубине, метеорологическими наблюдениями и собрал огромное количество лингвистических и этнографических материалов.

Итак, лучшим окончанием нашего рассказа об этой экспедиции будет следующая выдержка из воспоминаний Дюмон д'Юрвиля, приведенная его биографом Дидо:

«Это рискованное плавание превзошло все предыдущие по тем многочисленным и неминуемым опасностям, с которыми оно было сопряжено, а также по обилию и глубине результатов, полученных во всех областях знания. Железная воля никогда не позволяла мне отступать пред любым препятствием. Раз навсегда принятое решение погибнуть или добиться успеха не оставляло во мне места для каких-либо колебаний, для нерешительности. Двадцать раз видел я «Астролябию» на грани гибели, не сохраняя в глубине души никакой надежды на спасение. Тысячу раз я рисковал жизнью моих спутников, чтобы достигнуть цели, поставленной передо мной инструкциями, и я смело

могу утверждать, что в течение двух лет подряд мы ежедневно подвергались большему количеству реальных угроз, чем может возникнуть во время самого длительного перехода при обычном плавании. Офицеры, смелые, преисполненные сознания долга, отдавали себе отчет в тех опасностях, которым я их изо дня в день подвергал; но они хранили молчание и благородно выполняли свои обязанности».

Изумительное сочетание преданности делу и напряжения всех сил имело результатом огромное количество открытий, материалов и наблюдений во всех областях человеческого знания.