— Государь! — говорил Хилон. — Море теперь как оливковое масло, и волны кажутся уснувшими… Поедем в Ахайю. Там ждет тебя слава Аполлона, там встретят тебя венцами, триумфами, там народ провозгласит тебя богом, а боги примут как равного в свою среду, и ты, государь…
Он замолчал, потому что нижняя челюсть его сильно дрожала и он не мог говорить от волнения.
— Мы отправимся после окончания игр, — ответил Нерон. — Знаю, что и так уж некоторые называют христиан невинными жертвами. Если бы я уехал, это стали бы говорить все. Чего ты боишься, старая кляча?
Цезарь нахмурился и стал пытливо смотреть на Хилона, ожидая объяснений. Его хладнокровие было притворным. На последнем зрелище его расстроили слова Криспа, и, вернувшись во дворец, он не мог заснуть от стыда и бешенства, а вместе с тем и от какого-то страха.
Суеверный Вестин, молча прислушивающийся к их разговору, поглядел по сторонам и таинственно зашептал:
— Послушай, государь, старика, потому что в этих христианах есть что-то странное… Их божество дает им легкую смерть, но оно может оказаться мстительным…
Нерон быстро ответил:
— Не я устроил игры, а Тигеллин.
— Да, это я! — вмешался Тигеллин, услышав слова цезаря. — И я смеюсь над всеми христианскими богами. Вестин — пузырь, наполненный всякими суевериями, а этот воинственный грек готов умереть от страха при виде наседки, которая распушила перья, защищая цыплят!
— Все это хорошо, — сказал Нерон. — Но вели отныне отрезывать им языки или затыкать рты.
— Им заткнет рты огонь, о божественный!
— Горе мне! — застонал Хилон.
Цезарь, которого ободрила наглая самоуверенность Тигеллина, стал смеяться и сказал, указывая на грека:
— Смотрите, на кого похож потомок Ахилла!
Действительно, вид Хилона был ужасен. Остатки волос на голове стали совершенно седыми, на лице написано было выражение невероятного ужаса и страшной подавленности. Иногда казалось, что он теряет сознание и впадает в забытье. Он часто не отвечал на вопросы, потом вдруг приходил в ярость и становился таким наглым, что августианцы предпочитали оставлять его в покое и не дразнить.
В таком состоянии он был и сейчас.
— Делайте со мной, что хотите, но на игры я больше не пойду! — в отчаянии завопил он вдруг.
Нерон пристально посмотрел на него и, повернувшись к Тигеллину, сказал:
— Позаботься, чтобы этот стоик был поближе ко мне в садах. Я хочу увидеть, какое впечатление произведут на него наши факелы.
Хилон испугался гнева, который слышался в голосе цезаря.
— Государь, я ведь ничего не увижу, мои глаза совсем не видят ночью.
Цезарь ответил со страшной улыбкой:
— Ночь будет светла, как день.
Потом он обратился к другим августианцам и стал разговаривать о конских состязаниях, которые намеревался устроить под конец игр. К Хилону подошел Петроний и, тронув его за плечо, сказал:
— Разве я не говорил, что ты не выдержишь?
— Я хочу напиться… — отвечал тот и протянул руку за чашей с вином, но не в силах был донести ее до рта; это увидел Вестин, взял у него чашу и, пододвинувшись ближе, с выражением любопытства на лице спросил Хилона:
— Тебя преследуют фурии? Не правда ли?..
Старик тупо смотрел на него, раскрыв рот, будто не понимая вопроса, и моргал глазами. Вестин повторил:
— Преследуют тебя фурии?
— Нет, — ответил Хилон, — но передо мной ночь.
— Как ночь?.. Да помилуют тебя боги!.. Какая ночь?
— Ночь ужасная и непроглядная, и что-то шевелится в ней и приближается ко мне. Но я не знаю — что именно, и боюсь.
— Я всегда был уверен, что они чародеи. Не видишь ли ты страшных снов?
— Нет, потому что я совсем не сплю… Я не думал, что их так накажут.
— Ты жалеешь их?
— Зачем вы проливаете столько крови? Ты слышал, что говорил человек с креста? Горе нам!
— Да, слышал. Но ведь они поджигатели.
— Неправда!
— Враги человеческого рода.
— Неправда!
— Отравители источников.
— Неправда!
— Убийцы детей.
— Неправда!..
— Как же так? — спросил изумленный Вестин. — Ведь ты же сам утверждал это и выдал их Тигеллину!
— Потому-то меня окружила ночь и смерть приближается ко мне… Иногда мне кажется, что я уже умер, и вы также…
— Нет! Это они умерли, а мы живем. Но скажи: что они видят, когда умирают?
— Христа…
— Это их бог? И это могущественный бог?
Но Хилон ответил вопросом:
— Что это за факелы должны гореть в садах? Ты слышал, о чем говорил цезарь?
— Слышал и знаю… Христиан оденут в скорбные туники, пропитанные смолой, привяжут к столбам и подожгут… Но пусть их бог не насылает за это на город великого бедствия!.. Такая казнь ужасна…
— Я предпочитаю это, потому что не будет крови, — сказал Хилон. — Вели рабу поднести чашу к моим губам. Хочу напиться — и расплескиваю вино, потому что руки мои дрожат от старости…
Августианцы в это время также беседовали о христианах. Старый Домиций Афр издевался над ними.
— Их так много, что нам грозила гражданская война, и помните, все боялись, что они будут защищаться. А они умирают, как бараны.
— Пусть бы они попробовали оказать сопротивление! — воскликнул Тигеллин.
В разговор вмешался Петроний:
— Ошибаетесь. Они защищаются.
— Каким образом? Чем?
— Терпением.
— Это новый способ.
— Конечно. Но разве вы можете утверждать, что они умирают, как обыкновенные преступники? Нет! Они умирают так, что преступниками кажутся те, которые обрекли их на смерть, то есть мы и весь римский народ.
— Что за бред! — воскликнул Тигеллин.
— Ты глуп, — бросил Петроний.
Окружающие, пораженные верностью его замечания, стали с изумлением переглядываться и говорить:
— Да, да! Есть что-то необыкновенное и странное в их смерти.
— Я говорю вам, что они видят своего бога! — воскликнул Вестин.
Тогда некоторые обратились с вопросом к Хилону:
— Послушай, старик! Ты знаешь их хорошо. Скажи нам, что они видят?
Грек залил вином свою тунику и ответил:
— Воскресение из мертвых!..
И так затрясся весь от волнения, что присутствующие громко захохотали.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления