Онлайн чтение книги Разбойник
Я НАЗВАЛСЯ ТАНГЕЙЗЕРОМ 1925 («Wenn die Schwachen sich fur stark halten»)

Вчера я проявил и повёл себя очень прекрасным, хорошим, щедрым на нюансы образом. С каким тонким чувством стиля сохранял я спокойствие, хотя и не имел необходимости брать себя в руки! Будет ли позволено доложить, что я скушал в ресторане жаркое из кролика с картофельным пюре, причём и то, и другое было гарнировано, украшено квашеною капустою? Последняя отлично пришлась мне по вкусу, а именно, была как раз в меру кислой, т. е. я полагал, что кислота распределялась равномерно по всем её направлениям. После того, как я вдобавок должным образом вкусил газетные новости, я положил себе звучное имя Тангейзер, целиком из ближайшей струи вдохновения, и в качестве такового устремился в залитую солнцем окрестность, прямо навстречу горному гребешку, на который я взобрался с солидной гибкостью, элегантно подтягиваясь, в случае надобности, при помощи древесных сучьев. В еловом бору у меня произошла встреча, а именно такая, какой я меньше всего ожидал. Поэтому в этом случае можно говорить о совершенно неожиданном свидании. Я повстречал свою былую возлюбленную, которая шагала рядом с мужем и двумя маленькими детьми. Я поприветствовал подругу с неожиданной для самого себя непринуждённостью и услышал ответное приветствие. Чего же лучшего мог я желать? На горной вершине в зимнем солнечном свете сидели на земле люди, наслаждаясь, в первую очередь, очаровательным альпийским видом, а во вторую — захваченной закуской. Один из них подошёл ко мне и счёл себя принуждённым вести себя таким образом, чтобы долго, долго вперяться в меня взглядом. Я охотно предоставил ему это удовольствие. Его глаза словно бы вопрошали меня о чём-то; я, однако же, не чувствовал себя обязанным гадать, о чём. Я предпочитаю начинать умственно напрягаться только тогда, когда это может что-нибудь принести. Одинокий дом стоял у кручи. Жаль, что я употребляю это слово, круча; не напоминает ли оно о поэмах и сказаниях, с которыми каждый уже однажды ознакомился? Из другого дома девушка изо всех сил прокричала своему Руди, чтобы он воротился домой, сейчаж - же! Как весело прозвучал на опушке высокий, повелительный голос! Я же, со своей стороны, стал изображать тирольца, закатав до колен брюки и в продолжении некоторого времени вышагивая голыми ногами. И чего не придёт в голову Тангейзеру! По возможности, не только изгаляния. Некоторое время спустя три девушки с определённым возмущением глянули мне в лицо, показавшееся им, должно быть, слишком счастливым. Наше довольство производит на окружающий мир впечатление бесчувственности. Однако, когда выглядишь жаждущим, страждущим, угодившим впросак — разве не рискуешь иногда оказаться осмеянным? Заведение было полно шубконакидывательных дам и столозанимающих господ. Вечером я был в театре, где перед наполненным до аншлага залом давалась очень приятная, я хочу сказать, утончённая опера.

Героиня играла то служанку, то даму, а поющий герой — то господина и повелителя, то подвластного. В антракте я чинно удостоил себя вафли, милосердно её искушав.

О, как счастлива она была порадовать мой вкус.

Она улыбалась, когда я её раскусил.

Страдая, она познала смысл бытия.

Леди на сцене имела бархатный шлейф, и ей угодно было, наряду со шляпкой с пером поверх причёски, иметь в гантированной ручке наездническую плётку. Целый букет барышень грациозно выскочил на сцену из леса, но о герое следует доложить, что он пропел превосходную арию с отчаянной отвагой, принесшей ему щедрый аплодисмент. Он всего лишь скромный хлебопашец, и когда он громко подчеркнул, что леди принадлежит ему, то поначалу не нашёл отклика, а скорее был взят в плен, но нам предстояло убедиться в серьёзности его намерений, поскольку мы сделали честь зрительским местам своим присутствием до конца представления. Он обладал способностью прелестно ухаживать, она тоже, и действие, цвет и музыка составляли наижеланное созвучие. Весь зал одновременно покрылся свежим розовым румянцем. Мою похвалу вызывает такой театральный вечер, в конце которого он и она, по счастью, оказываются вместе.

Я видел, как певица, игравшая леди, воспламеняла глазами небосвод. Когда он её обнял, объятия были такими большими, что она в них почти исчезла. Она стала совсем маленькая, почти невидимая. Только её волосы шептали: «Я здесь». А больше из её слов ничего не было слышно, так крепко, так глубоко прижимал он её к себе. Она существовала теперь только как немножко объятия. Она, как говорится, совсем пропала. Она была так счастлива его кроткому, очарованному, любящему превосходству. А он занимал обе руки доказательством собственной силы. Ах, если кто-то сильный ищет обхватить руками что-то слабое, что-то мягкое, и вдруг не может найти и лишь шарит в пустоте…