Онлайн чтение книги Алое восстание Red Rising
2. Поселок

Нанопластик скафандра не справляется с такими температурами. Внешний слой уже почти расплавился, скоро дойдет очередь и до внутреннего. Я едва замечаю, как лампочка сканера вспыхивает серебристым светом – готово. В глазах мутится. Сжавшись от страха, снова перебираю скобы, подтягиваясь вверх, подальше от убийственного жара. Что-то не пускает… зацепился ногой. К горлу подступает паника, смотрю вниз и вижу, как плавится толстая подошва сапога. Первый слой уже расплавился, второй вздулся пузырями, следующей станет моя кожа.

Усилием воли подавляю крик, рвущийся из груди. И тут я вспоминаю о тесаке. Он висит в ножнах на спине – длинный, массивный, изогнутый полумесяцем. Как раз для таких случаев – если надо, можно отхватить ногу. Рукоятка массивная, ухватистая, чтобы не выронить из трясущихся от страха рук. Мои не трясутся – я трижды провожу тесаком по сапогу, отрезая нанопластик вместо собственной ноги. Наклоняясь, я отрываю подошву и случайно задеваю костяшками пальцев буровую коронку щупальца. Острая боль пронизывает руку до самого плеча, в нос бьет запах паленой плоти, но я уже карабкаюсь все дальше и дальше от этого адского пекла, назад к своему насесту, хохоча во все горло, чтобы не разреветься.

Дядька был прав, а я нет. Только будь я проклят, если это признаю.

– Идиот! – Самый доброжелательный из его комментариев.

– Сумасшедший! Чертов псих! – орет Лоран.

– Остаточный газ, – сухо докладываю я, – иду глубже.

Когда свисток возвещает о конце работы, стволовые спускают трос. Устало выбираюсь из ремней и пристегиваюсь к нему, оставляя агрегат на попечение ночной смены. Взмываю на километровую высоту к устью штольни, потом, сжимая зубы от боли в руке, ковыляю вслед за Кираном и Лораном по гулким пещерам нового горизонта к гравилифту, где уже собрались остальные. Желтые фонари свисают с потолка, словно пауки.

Мой клан и три сотни шахтеров Гаммы уже стоят, заправив носы сапог под стальную решетку на полу огромного прямоугольного гравилифта. Избегая бешеного взгляда дядьки Нэрола и пряча обожженную руку, встаю в строй. Молодежь одобрительно похлопывает меня по спине: они знают мою выработку – она больше, чем у Гаммы. А старые пердуны лишь ворчат и считают нас дураками.

Гравитация переворачивается, лифт взлетает вверх по шестикилометровому главному стволу. Сразу закладывает уши. Какой-то сопляк из Гаммы, явно новичок, позабыл зацепиться за решетку и теперь парит у нас над головами.

– Гляньте-ка, Гамма тут напердела! – хохочет Барлоу.

Хоть оно и мелко, но подловить на чем-нибудь Гамму всегда приятно. У них лавры, они богатенькие, зажрались, вот почему их все презирают. Если мы их теперь обойдем, высмеивать станут нас.

Ладно, хватит. Дергаю мальчишку за штанину и ставлю на пол. Да какой, к чертям, мальчишка – всего на два-три года младше меня.

Чуть не валится с ног от усталости, но при виде моего алого скафандра весь подбирается, отводит глаза – и первым замечает покалеченную руку. Подмигиваю ему – а он небось обосрался от счастья. Я сам, когда впервые встретил проходчика, смотрел на него как на бога.

Того проходчика уже нет в живых.

Наверху скидываем шлемы, с наслаждением вбирая в обожженные легкие свежий прохладный воздух. Просторная станция главного горизонта быстро наполняется вонью мочи и пропотевших тел. Вокруг – сталь и бетон, в стороне – магнитные рельсы, над которыми мигают предупредительные огни.

С Гаммой не смешиваемся, каждая ржаво-красная очередь отмечена своей буквой на спинах. Два алых скафандра проходчиков, еще два темно-алых – бригадиров.

Длинной вереницей шаркаем по цементному полу, заполняя вагоны под зоркими взглядами крабов из охранной роты. Потертые серые панцири крабов выглядят неряшливо под стать длинным патлам, свисающим на глаза. Такая броня держит удар простого клинка, но не ионного, а импульсное или молекулярное лезвие разрежет ее, как бумагу. Впрочем, подобное оружие мы видим только в кино. Серым не требуется выставлять силу напоказ, дубинки мирно висят на поясе, ими почти не пользуются.

«Послушание – главная добродетель».

Капитан охранников Страшила Дэн, редкостная мразь, поднимает камушек и швыряет в меня. Лицо у него загорелое, но волосы тускло-серые, как у всей касты. Глаза – будто пара льдинок среди пепла. Запястья обвивает паучий знак серых. Все крабы грубы и жестоки, но этот хуже остальных. Говорят, Страшила потерял руку на фронте в Евразии, не знаю, где это. Платить за новую никто не стал, и его взяли к нам в охрану. Дали протез старой модели, которого он стесняется. Я всякий раз нарочно бросаю взгляд на эту руку.

– Похоже, у тебя выдался интересный денек, приятель? – Голос у Страшилы гнусавый и какой-то затхлый, как воздух внутри моего скафандра. – Ты у нас теперь герой, Дэрроу? Я всегда знал, что ты смельчак.

– Это ты герой. – Киваю на протез.

– Еще и умник, да?

– Просто алый.

– Привет твоей птичке, – скалится он, сально облизываясь, – у нее есть за что подержаться… хоть и ржавенькая.

– В жизни не видал птиц, разве что на видео.

– Да что ты говоришь? – смеется Страшила и тут же хмурится, когда я отворачиваюсь. – Эй, ты куда? Думаешь, развалишься от лишнего поклона высшим? – Он подмигивает своим парням.

Я низко кланяюсь, замечая краем глаза, как кривится дядька Нэрол.

Очередь движется, оцепление остается позади. Мне ничего не стоит поклониться, но если выпадет шанс, перережу Страшиле глотку не задумываясь… Размечтался! Шансов махнуть на Венеру на ракетном корабле всяко больше.

– Эй, Даго! Даго! – окликает Лоран проходчика Гаммы. Даго – человек-легенда. Любому проходчику сто очков вперед даст. Только не мне. – Ты сколько сегодня выдал?

На белесом выдубленном лице Даго мелькает ухмылка.

– Не знаю, – лениво произносит он, затягиваясь и выпуская клуб дыма.

– Да ладно тебе!

– Мне плевать. Кому надо, посчитают.

– А мне не плевать! Сколько у него выработка за последнюю неделю? – Залезая в вагон, Лоран обводит взглядом лица, освещенные огоньками сигарет.

– Девять тысяч восемьсот двадцать один, – гордо выдает кто-то из Гаммы.

С довольной улыбкой я откидываюсь на спинку сиденья. Наши радостно галдят, одни старики хмуро помалкивают. Интересно, что Эо сможет приготовить с сахаром? Нам он никогда не доставался, разве что в карты когда выиграешь. А еще фрукты! Говорят, за лавры можно получить и их. Хотя фрукты она наверняка раздаст голодным соседским детишкам – назло Сообществу: не нужны, мол, нам ваши подачки. Набить бы сначала брюхо, а потом заниматься политикой. Но Эо просто помешана на своих идеях. А я помешан на ней.

– Все равно хрен выиграете, – ухмыляется Даго, когда вагон трогается с места. – Дэрроу хоть и щенок, но не совсем дурак, он это понимает. Правда, Дэрроу?

– Щенок или не щенок, а задницу тебе надеру! – фыркаю я.

– Ты серьезно, парень?

– Вполне, – подмигиваю я и посылаю ему воздушный поцелуй. – Лавры наши, так и знай. Обрадуй своих сестричек – теперь их черед идти к нам за сахаром.

Наши дружно гогочут, хлопая себя по ляжкам.

Даго хмуро глядит на меня, потом подносит ко рту сигарету и мощно затягивается.

– Это ты! – показывает он мне съежившийся окурок и отщелкивает в сторону.

* * *

Доехав, выгружаемся и бежим всей толпой в душ. В тесном металлическом ангаре прохладно и сыро. Пахнет так, как и должно пахнуть там, где тысячи мужчин регулярно снимают скафандры, в которых они потели и испражнялись на протяжении нескольких часов.

Быстро раздеваюсь, нахлобучиваю на голову резиновую шапочку и иду голый к рядам прозрачных кабинок. Шум насосов, общий гвалт, толкотня – каждый стремится пролезть первым. Время веселья и танцев еще не настало, мы едва волочим ноги от усталости, но кое-где в толпе уже слышно, как отбивают ритм тихие хлопки ладоней, сливаясь с шипением воздуха в незамысловатую мелодию.

Дверь с шипением запирается за моей спиной, музыку становится почти не слышно. Душевая кабинка совсем дряхлая, выходные отверстия в полу заросли волосяной коростой, и приходится стоять боком, чтобы не касаться их. Взревывает мотор, свистит насос, и мощный поток воздуха, насыщенного антисептиком, обдает меня с головы до ног, смывая пот и грязь. Ощущение не из приятных.

После душа расстаюсь с Лораном и Кираном: они отправляются на форум выпить и поплясать в таверне, пока не начались общие танцы. В полночь объявят, кому достались лавры, их торжественно вручат победителю, а потом крабы станут выдавать пайки. Это праздник для всей дневной смены.

Говорят, бог Марс был отцом слез и врагом музыки и танца. Наша колония была одной из первых, возникших под поверхностью Марса, больше всего мы ценим танцы, пение и свою семью. А на легенды с мифами нам плевать. Начальству нет дела до наших развлечений, лишь бы мы исправно копали, обустраивая планету для всех остальных, – но чтобы не слишком забывались, одна песня и один танец все-таки запрещены, за них наказывают.

Для моего отца тот танец стал последним, я видел его всего однажды и песню слышал тоже раз в жизни. Я тогда был еще мал и не все понял – что-то про туман, погибшую любовь и жнеца, который уводит в долину снов. Помню, пела женщина во время казни ее сына – он обвинялся в краже продуктов. Он мог бы стать высоким красивым малым, но еды вечно не хватало. Потом умерла и мать. Люди Ликоса проводили их ритуальным плачем, стуча в такт кулаками в грудь – ритм медленно замирал, как удары сердца той женщины, пока не замер совсем.

Он преследовал меня потом всю ночь, я плакал, лежа без сна на холодном полу в нашей тесной кухоньке, и сам себе удивлялся: почему я плакал теперь, а не когда казнили отца? Потом кто-то тихо царапнул дверь, я выглянул и нашел на пороге бутон гемантуса. Вокруг ни души, только следы маленьких ножек на ржаво-красном песке. Это был второй раз, когда Эо принесла цветы к похоронам.

Песни и танцы у нас в крови, и потому совсем не удивительно, что влюбился я как раз на танцах. Она была уже не крошка Эо, а такая, как теперь. Говорит, что сама влюбилась еще раньше, до гибели моего отца, но я – только там, в дыму таверны, где под звон цитры и раскаты бубнов мелькали ее стройные ножки и развевались рыжие волосы. Тогда-то мое сердце и пропустило пару ударов. Она не делала сальто, не кувыркалась колесом, не пускала пыль в глаза, как остальная молодежь. В ее движениях было столько изящества и достоинства! Без меня Эо ни за что не станет есть. А я без нее не стану жить.

И пускай она подшучивает над моими словами, но в ней сама душа нашего народа. Судьба нас не балует, мы жертвуем собой ради тех, кого не знаем и никогда не видели, – копаем и копаем, готовим Марс для будущих поколений. Немудрено, что все мы немного угрюмы и грубоваты, но доброта моей жены, ее смех и железная воля – то лучшее, что в нас есть.

Эо ждет меня в поселке, где мы живем, в полутора километрах от форума, – одном из двух дюжин поселков, расположенных вокруг и соединенных туннелями. Как и другие, он похож на соты с ячейками, вырубленными в каменных стенах старой пещеры. Камень и земля – это наши стены, полы и потолки. Наш клан – это огромная семья. Эо тоже выросла здесь, буквально в нескольких шагах от моего жилища. Ее братья – такие же, как мои, а отец похож на моего, которого я потерял.

Из переплетения черных и красных проводов наверху свисают лампы, покачиваясь в потоке воздуха, который циркулирует по лабиринту тоннелей. В центре висит прямоугольный ящик с широкими потрепанными экранами на четыре стороны – по ним транслируются передачи Сообщества. И хотя изображение тусклое и расплывчатое, оно заливает темные входы жилищ собственным бледным светом.

От дна пещеры к нашему дому ведет крутая тропинка, поднимаясь на стометровую высоту. Можно подняться и на механическом лифте, но им пользуются только старики и инвалиды, которых у нас не так уж много. Мы с Эо только недавно получили отдельную комнату. Киран с семейством занимает еще две, а мать с сестрой живут в одной на втором этаже.

Здесь обитает весь клан Лямбда колонии Ликос. Соседние поселки Омеги и Ипсилона – в минуте ходьбы по разные стороны тоннеля. Одна только Гамма расположилась в самом центре, на форуме: над тавернами, мастерскими и лавками. Гарнизонная крепость с казармами крабов – еще выше, под самой поверхностью нашей бесплодной планеты. Там порт, через который с Земли доставляют припасы для нас, пионеров освоения космоса.

Экран над головой показывает картины всяких бедствий, потом под торжественную музыку – этапы славного пути Сообщества. Его эмблема, золотая пирамида в круге с тремя параллельными полосами по граням, вспыхивает крупным планом, и старческий голос верховной правительницы Октавии Луны вещает:

– Начиная с самой зари человечества история нашего биологического вида была омрачена межплеменными войнами. Это была пора суровых испытаний и жертв в попытках раздвинуть естественные природные границы, достичь новых рубежей. Теперь, благодаря чувству долга, дисциплине и послушанию, мы достигли единства, но наша борьба не закончена. Сынам и дочерям всех цветов снова предстоит жертвовать собой во имя великой цели. Наступает звездный час, когда лучшие семена нашей цивилизации отправляются в космос, чтобы взойти на Венере, Меркурии, Марсе, спутниках Нептуна и Юпитера.

Ее голос звучит торжественно, а лицо без возраста полно царственного величия. Один лишь длинный шрам, изогнувшийся полумесяцем на правой скуле, нарушает совершенство. Это жестокая, свирепая красота хищной птицы. На запястьях знак золотых – треугольник в круге с крыльями.

– Вы, смелые первопроходцы Марса, сильнейшие представители человечества, жертвуете собой ради прогресса, прокладываете дорогу в будущее. Ваша кровь, ваши жизни – плата за бессмертие человеческой расы, которая наконец вырвалась за пределы родной планеты. Вы проникаете в глубины, недоступные нам, страдаете для того, чтобы не страдали другие. Я восхищаюсь вами, я люблю вас! Гелий-3, который вы добываете, – это источник жизненной энергии для процесса терраформирования. Уже скоро на Красной планете появится воздух и плодородная почва. Поверхность Марса станет пригодной для обитания, и тогда мы, слабые цвета, присоединимся к вам, отважным пионерам, и вознесем вас на ту высоту, которую вы заслужили своим героическим трудом, под небом, которое создано вами, на земле, пропитанной вашим потом и кровью! Всегда помните: послушание – главная добродетель. Уважение к старшим, готовность к жертвам, подчинение иерархии…

Вхожу в дом. На кухне никого, но из спальни доносится голос жены.

– Стой, где стоишь! – кричит она через дверь. – Не вздумай сюда заглядывать!

– Ладно. – Я останавливаюсь и жду.

Появляется через минуту, смущенная и раскрасневшаяся. Провожу рукой по ее волосам, покрытым пылью и паутиной. Прибежала прямо из ткацкой, где производят биошелк.

– Даже в душ не сходила, – усмехаюсь я.

– Некогда было, пришлось выскочить, взять кое-что.

– И что тебе понадобилось?

– Не забывай, ты не для того женился, чтобы я тебе все рассказывала, – улыбается она. – В ту комнату не ходи.

Делаю выпад к двери. Эо загораживает путь и сдвигает мне головную повязку на глаза. Лбом упирается в грудь. Я со смехом поправляю повязку, беру жену за плечи и заглядываю ей в глаза.

– А то что? – шутливо поднимаю бровь.

Эо лишь молча улыбается, наклонив голову, – и я сдаюсь. Я могу не моргнув нырнуть в адскую горящую пропасть, но знаю, когда нужно остановиться.

– Хороший мальчик, – говорит она, вставая на цыпочки и целуя меня в нос, – послушный. – Морщится, принюхивается и наконец замечает мою обожженную руку.

Она не слишком нянчится со мной, но и не ругает, почти ничего не говорит, разве что «потерпи, любимый» с легкой тревогой в голосе. Вынимает из раны оплавленные кусочки пластика и делает перевязку из паутинного шелка с антибиотиками и нейронуклеинами.

– Где ты все это достала? – удивляюсь я.

– Я не читаю тебе нотаций, а ты не задавай вопросов, – фыркает Эо, подставляя губы для поцелуя. Я играю обручальной лентой у нее на пальце, сплетенной из моих волос и шелка. – У меня для тебя сюрприз.

– У меня тоже, – улыбаюсь я, думая о лаврах. Снимаю головную повязку и надеваю ей на голову как алую корону. Эо морщит нос от запаха пота.

– А у меня зато – целых два! Жалко, что ты не знал… а то принес бы мне за это сахарный куб или отрез ткани… а может, даже кофе.

– Ха, кофе! Похоже, ты не из того цвета выбрала мужа.

– Проходчик, он и есть проходчик, – вздыхает Эо. – Дикий, упрямый, легкомысленный…

– Ловкий, – подсказываю с усмешкой, кладя руку ей на бедро.

– Ну, разве что, – фыркает она, смахивая назойливую руку, словно паука. – Все, теперь надень перчатки, чтобы кумушки на форуме не трепали языками. Твоя мать уже там.