Писать рецензию на эту книгу очень трудно, не писать ее, впрочем, так же.. нет, намного более трудно, чем писать. Как говорить с человеком побывавшем на войне и видевшем все своими собственными глазами, видел смерть, да и вообще человеку у которого кто-то умер и который "умер" сам в этот момент, а ты просто молчишь и пытаешься передать хоть малую толику тепла и утешения, обнять пускай хоть умозрительно и беспомощно что-то там мычишь и от этого становятся еще более неуклюжими и безнадежными попытки что-то сказать, они пусты и бессмысленны. Таково прикосновение к скорби. Из этой книги льется вовне столько боли и горечи, что это парализует и сковывает все чувства.
Больше всего она структурно напоминает посттравматический синдром, постоянное возвращение к произошедшему, воспоминания замкнутые на себя, и ты бродишь по этим кругам ада вместе с писателем и это хождение по-настоящему... мучительно.
Курт Воннегут избрал самую приемлемую и удобную форму - форму абсурда для донесения своего антивоенного месседжа до людей, которые никогда не были на войне и не представляют что это такое, особенно когда никто не хочет ни слушать ни воспринимать, все преданно забвению и, более того, подвергается осмеянию и остракизму. Все ушло в четвертое измерение - время, но для кого-то это остается таким же живым как и этот, только что прожитый миг жизни, все это сливается в пространственно-временной континуум - сейчас - прошлое, настоящее и будущее, утверждая ценность жизни и преемственность памяти.
Не было ни дотошных и обстоятельных описаний бомбежки Дрездена, но есть "ноги цвета слоновой кости с просинью" - эта фраза как заноза сидит у меня в сердце, есть собака с бифштексом в котором заточенная проволока, которая кричит, подонок Пол Лазаро, старый учитель Эдгар Дарби с чайником, плачущий над ложкой с сиропом, путешественник во времени, слушающий сердце в исхудавшей груди Иисуса Христа снятого с орудия убийства, глупышка Лили, делающая вид, что читает реляцию Трумана о бомбежках Хиросимы, горящий в огне Токио, Роланд Вигги со славным именем рыцаря Роланда романтического легендарного героя времен Вильгельма Завоевателя, воспетого в Песне о Роланде и собственно сам Вильгельм - Билли Пилигрим, в лазоревых портьерах, дамской муфте и серебряных сапогах, неловкий и растерянный, плачущий над лошадьми с разбитыми в кровь губами, умирающий и воскресающий, запах роз и горчичного газа, Тральфамадор, тот мир, в котором мы живем, потому что мы и есть жители планеты - тральфамадорцы с единственным определяющим сознание инстинктом - хлеба и зрелищ. И наконец... такие дела, литания, повторяемая после каждой смерти человека ли, животного, схожая по силе утверждения, но от противного, с Аминь (да будет так).
Стиль Воннегута лопедарен и емок, рубленые короткие предложения, четкие без образности и прикрас, служащие только одной цели - донести свои гуманистические мысли и чаяния до читателя. Все же ощущается налет едкой иронии в сторону своей страны, ее ценностей и мировоззренческих установок, ее нравственной деградации, но в то же время - это и крик и мольба о милосердии и просьба знать и помнить и хочется ответить что - знаю и помню и буду помнить.
Такие дела.