Отзыв на книгу Волхв

Джон Фаулз, несомненно, один из ярчайших представителей современной английской прозы.

У читающей публики он снискал весьма теплый отклик и получил широкую известность, надо сказать, совершенно заслуженно. Богатый, насыщенный аллюзиями к произведениям живописи (что мне особенно импонирует) и литературы язык, стилистически почти безупречен. А темы, затрагиваемые в его произведениях, порой достигают размаха Федора нашего Михалыча.

Но не смотря на все это, в моем случае, к сожалению, любви не сложилось.

Первым неоднозначным опытом стал «Коллекционер». Не вдаваясь в подробности, впечатление было таким – «по усам текло, а в рот не попало». Да, вроде и интрига держит в напряжении, и интеллектуальная составляющая на месте, и стиль, опять же – все отлично. А к чему все это? Рискуя вызвать ассоциацию с комитетом цензуры СССР, не могу удержаться от вопроса, – «что хотел сказать автор?»

И вот «Волхв». Гораздо более серьезное и объемное произведение, чем упомянутый «Коллекционер». Масштаб впечатляющий. Тут уже не только до «слезинки ребенка», но аж до Великого Инквизитора добрались. И стилистически, опять же, просто мастерская работа. Спотыкаясь о свою дремучую неосведомленность в классической английской литературе, я не уставал поражаться изобретательности и интеллектуальному кругозору автора, сумевшего нанизать такое количество аллюзий и метафор к литературе, искусству, мифологии и поэзии, не перегрузив при этом главного.

Но все же, за всей этой безусловно интересной и внушительной работой, потерялось самое главное, если оно там вообще было. В литературе, как и в любом другом виде искусства, техника, безусловно, важна, - но она лишь средство, необходимое для того, чтобы выразить невыразимое. А порою, не столь важно «как», сколь «что». Так вот «что» хотел сказать автор снова оказалось слабым звеном.

Главный герой романа являет собой прямо-таки идеальное воплощение этого невнятного, зыбкого и вялого «что», которое правильнее было бы, наверное, уже назвать «ничто». По слабодушию расставшись с любящей девушкой, он сбегает от ответственности и жизни на греческий остров Фраксос, где ему предлагается место учителя английской словесности. Там он знакомится с загадочным богачем «Кончисом», то ли старым пройдохой, то ли чародеем, то ли светилом психиатрии; и двумя красавицами – близняшками. Вся эта странная троица похоже только и занята тем, что дурит нашему герою голову, разыгрывая перед ним то ли театральные представления, то ли мистификации. Фаулзу удается раз за разом сбивать читателя с толку, не в последнюю очередь, благодаря своему стилистическому мастерству, но проблема в том, что по мере распутывания (или запутывания) этого клубка, мы не двигаемся вглубь, как хотелось бы, а только вширь и в стороны. Все серьезные вопросы, поднимаемые в романе, не находят глубинного отклика ни у самих героев, ни у читателя.

А фокус в том, что вступая на зыбкую почву трансцендентного, Фаулз, с его агностическим и рациональным мироощущением, был обречен на провал. Попытка выйти за границы сознательного, вооружившись исключительно логикой и силой интеллекта, не обладая внутренним мистическим чувством (а лучше бы, как в случае с Федором Михалычем, еще помноженным на необузданную страстность), выглядит откровенно слабой и поверхностной.

В этом Фаулзу можно было бы поучиться у своего соотечественника, мастера мистификации Грэма Джойса, который проводит ничего не подозревающего читателя в хрупкий мир иллюзий и скрытого бессознательного с помощью буквально прозрачных полунамеков, таким элегантным образом, что бедняга сам не понимает, как там оказался и как оттуда выбраться, еще спустя долгое время после прочтения книги. Впрочем, я не уверен, что подобному вообще можно «научиться». Тут как дар свыше – или есть, или нет. Если нет, то стилистическое мастерство не спасет положение. 

Я, впрочем, все же надеюсь, что в случае в «Волхвом», Фаулз просто вступил не на свою территорию. Интеллектуальная качественная литература сама по себе большая редкость и большое удовольствие, так что списывать Фаулза со счетов было бы непозволительным расточительством. Я уж точно не стану, а вы решайте сами.