Онлайн чтение книги Королевский убийца Royal Assassin
Глава 9. Полные закрома

Голод разбудил меня вскоре после полуночи. Некоторое время я лежал без сна, прислушиваясь к бурчанию в животе. Я закрыл глаза, но мне так хотелось есть, что меня мутило. Тогда я встал и пошел к столу. Вечером там стоял поднос со сластями, но слуги убрали его. Некоторое время я боролся с собой, но мой желудок вскоре взял верх над благоразумием.

Открыв дверь комнаты, я шагнул в слабо освещенный коридор. Двое часовых, которых там поставил Верити, вопросительно посмотрели на меня.

– Умираю от голода, – сказал я им. – Вы не знаете, где здесь кухня?

Нет такого солдата, который не мог бы ответить на этот вопрос. Я поблагодарил их и пообещал, что принесу им что-нибудь перекусить, и осторожно двинулся по темному коридору. Когда я спускался по ступенькам, мне казалось очень странным, что под ногами не камень, а дерево. Я шел, как меня учил Чейд, – бесшумно передвигая ноги, держась в тени, у самых стен, там, где доски пола меньше скрипели. И притом со стороны никто бы не заметил, что я пускаюсь на все эти ухищрения, – просто мальчик идет по коридору.

Похоже, все обитатели замка крепко спали. Несколько стражников, которых мне пришлось миновать, дремали, никто из них меня не окликнул. В то время я приписал это моей ловкости; а теперь думаю, что они сочли тощего взъерошенного парнишку не стоящим внимания.

Кухню я нашел легко. Это была просторная комната, пол и стены ее были выложены камнем для защиты от огня. Там было три огромных очага, огонь во всех трех был тщательно засыпан на ночь. Несмотря на поздний (или ранний, это как посмотреть) час, здесь было светло. Кухня замка никогда не спит полностью. Я увидел закрытые сковороды и ощутил запах дрожжевого теста, оставленного на ночь. Большой котел тушеного мяса на краю одного очага был еще теплым. Заглянув под крышку, я решил, что никто не заметит, если я немного подкреплюсь. Я пошарил вокруг и вскоре нашел все, что мне было нужно. От завернутой буханки хлеба на полке я отломил хрустящую горбушку, а в бочке с ледяной водой обнаружилась кадушка с маслом. Это было как раз то, чего мне не хватало: не изысканные яства, а добрая вкусная еда.

Я уже доедал вторую миску мяса, когда услышал шорох и легкие шаги. Я поднял глаза и постарался обезоруживающе улыбнуться, в надежде, что здешняя повариха окажется такой же мягкосердечной, как Сара из Оленьего замка. Но это оказалась не кухарка, а горничная. Она шла, кутаясь в одеяло, накинутое на плечи поверх ночной рубашки, на руках она держала ребеночка. Служанка рыдала. Я смущенно отвел глаза.

Она едва удостоила меня взглядом. Положив запеленатого малыша на стол, она достала миску и зачерпнула холодной воды, все время что-то бормоча. Потом склонилась над младенцем.

– Вот, мой миленький, мой ягненочек. Вот, мой дорогой. Это поможет. Выпей немножечко. Ой, миленький, неужели ты не можешь даже глотать? Ну, открой ротик! Ну… Ну, давай открой ротик.

Я не мог не смотреть на них. Она неловко держала миску и пыталась лить воду в рот ребеночка. Второй рукой она открывала ему рот, применяя гораздо больше силы, чем любая виденная мною мать. Служанка наклонила миску, и вода выплеснулась. Я услышал приглушенное бульканье и потом кашляющий звук. Когда я вскочил, чтобы сделать что-нибудь, из свертка высунулась голова маленькой собаки.

– О, он снова задыхается! Он умирает! Мой маленький Шалунишка умирает, и никому, кроме меня, нет до этого дела. Он хрипит, а я не знаю, что делать, и мое солнышко умирает! – она прижимала к себе собачку, а та кашляла и задыхалась, бешено тряся маленькой головкой, потом затихла.

Если бы я не слышал затрудненного дыхания, то готов был бы поклясться, что бедный песик умер на руках у хозяйки. Его темные глаза встретились с моими, и я ощутил всю силу ужаса и боли маленького существа.

«Не бойся, все хорошо»,  – постарался мысленно внушить ему я.

– А ну-ка, – услышал я свой голос, – не сжимай его так, этим ты ему не поможешь. Он едва дышит. Поставь его. Разверни одеяльце. Пусть сам решает, как ему удобнее всего. Когда он так запеленат, ему слишком жарко, он пытается вдохнуть и тут же давится. Поставь его.

Служанка была на голову выше меня, и на миг я испугался, что она не послушается, но девушка позволила мне взять собаку у нее из рук и развернуть несколько стеганых одеял. Я поставил песика на стол.

Маленькое существо ужасно страдало. Он стоял, голова его висела между передними ногами, грудь и мордочка были скользкими от слюны, живот – раздувшимся и твердым. Он снова начал давиться и кашлять. Он широко открыл пасть, губы оттянулись, оскалив острые зубки. Цвет языка свидетельствовал о непомерных усилиях. Девица пискнула и кинулась вперед, пытаясь снова схватить его, но я грубо ее оттолкнул.

– Не трогай его! – прикрикнул я на нее. – Он хочет, чтобы его вырвало, но не может, когда ты его сжимаешь.

Она остановилась.

– Вырвало?

– Он выглядит и ведет себя, как будто у него что-то застряло в глотке. Мог он добраться до костей или перьев?

Она потрясенно уставилась на меня.

– В рыбе были кости, но только очень маленькие.

– Рыба? Какой дурак подпустил его к рыбе? Свежая она была или тухлая?

Мне случалось видеть, как худо бывает собакам, когда они добираются до протухшей выпотрошенной лососины на берегу реки. Если маленький песик сожрал что-то в этом роде, ему не выжить.

– Та же самая форель, которую я ела за обедом.

– Ну что ж, по крайней мере, это, видимо, не ядовито. Тогда это просто кость. Но если она уйдет вниз, то может убить его.

Горничная ахнула.

– Нет, не может! Он не должен умереть! Он поправится. У него просто испортился желудок. Я его слишком много кормила. Он поправится. Откуда ты, поваренок, разбираешься в собаках?

Я наблюдал за очередным приступом судорожной рвоты у песика. Ничего не выходило, кроме желтой слюны.

– Я не поваренок, я псарь. Личный псарь Верити, если хочешь знать. И если мы не поможем этому маленькому глупышу, он умрет.

Я схватил ее маленького питомца. Девица смотрела на меня со смесью благоговейного страха и ужаса.

«Я стараюсь помочь»,  – нашептывал я. Песик не верил мне. Я разжал его челюсти и запустил два пальца ему в глотку. Собачка стала давиться еще сильнее и изо всей силы царапала меня передними лапами. Когти его, кстати, требовали подрезания. Кончиками пальцев я нащупал кость. Я пошевелил ее и почувствовал, что она поддается. Но кость застряла поперек маленькой глотки. Собачка приглушенно завыла и яростно забилась в моих руках. Я отпустил ее.

– Что ж. Сам он от этой кости не избавится, – заключил я.

Я оставил служанку хныкать и причитать над песиком. По крайней мере, она не хватает и не тискает его. Я достал немного масла из кадки и положил его в свою миску из-под мяса. Теперь мне нужно было что-то вроде крючка, но не слишком большое. Я порылся в ящиках и наконец нашел изогнутый металлический крючок с рукояткой. Возможно, им пользовались, чтобы вынимать горшки из огня.

– Сядь, – приказал я девице.

Она очумело уставилась на меня, но послушно села на скамейку, на которую я ей указал.

– А теперь зажми его между коленями и не отпускай, как бы он ни царапался, ни брыкался и ни визжал. И придерживай его передние лапы, чтобы он не процарапал меня до ребер, пока я буду помогать ему. Поняла?

Горничная глубоко вздохнула, потом сглотнула и кивнула. Слезы ручьями бежали по ее лицу. Я поставил собаку к ней на колени и положил руки девицы на спину песика.

– Держи крепко, – сказал я ей и зачерпнул комочек масла. – Я хочу смазать ему глотку жиром. Потом мне придется раскрыть ему пасть и выдернуть косточку. Ты готова?

Девушка кивнула. Слезы больше не лились, губы ее были сжаты. Я был рад, что в ней нашлась хоть какая-то сила воли, и кивнул в ответ.

Запихнуть ему в глотку масло было легко. Однако оно заткнуло песику горло, и ему стало еще страшнее. Мое самообладание содрогнулось под волнами его ужаса. У меня не было времени на нежности. Я силой развел его челюсти и запустил крючок в глотку. Я надеялся, что крючок не воткнется в плоть. Ну а если бы это и произошло, песик, если ему не помочь, все равно был обречен. Я повернул инструмент у него в горле, а пес извивался и визжал и описал всю хозяйку. Крючок зацепил кость, и я потянул ровно и уверенно.

Она вышла вместе с комком слюны, пены и крови, зловредная маленькая косточка, и вовсе не рыбья, а грудная кость маленькой птицы. Я швырнул ее на стул.

– И птичьих костей ему тоже нельзя давать, – свирепо сказал я девице.

Не думаю, что она слышала меня. Собака благодарно хрипела у нее на коленях. Я поднял миску с водой и протянул песику. Он обнюхал ее, полакал немного и потом свернулся в изнеможении. Девица подняла его и стала баюкать, прижимая к груди, как младенца.

– Пообещай мне кое-что, – начал я.

– Что угодно. – она говорила, уткнувшись в шерстку любимца. – Проси, и это твое.

– Во-первых, перестань кормить его своей едой. Некоторое время давай ему только баранину или говядину и каши. Столько, сколько поместится у тебя в горсти, – для такой маленькой собачки больше не нужно. И не носи его повсюду. Заставляй его бегать, чтобы у него появились мускулы и стерлись когти. И вымой его. Он отвратительно пахнет. Шкура и дыхание. Это от слишком жирной пищи. Иначе он не проживет больше года-двух.

Девица подняла на меня глаза, во взгляде ее застыло изумление. Ее рука метнулась к губам почти тем же движением, каким она самодовольно ощупывала свои драгоценности за обедом, – и я вдруг понял, кому читаю нотации. Леди Грейс. А я заставил собаку описать ее ночную рубашку.

Что-то в моем лице, видимо, выдало меня. Она восторженно улыбнулась и крепче прижала к себе собачку.

– Я сделаю все, что ты сказал, маленький псарь. Ну а для тебя? Неужели ты ничего не попросишь?

Она думала, что я попрошу монетку или кольцо, а может быть, даже место при ее дворе; вместо этого я посмотрел на нее так твердо, как только мог, и сказал:

– Пожалуйста, леди Грейс, я прошу вас убедить вашего лорда отправить на башню Сторожевого острова лучших людей. Пора положить конец разногласиям между Риппоном и герцогством Шокс.

– Чего?

Это единственное слово рассказало мне о ней целые тома. Такому выговору и интонациям в высшем свете не учат.

– Попросите вашего лорда как следует содержать сторожевые башни. Пожалуйста.

– Какое дело мальчику-псарю до таких вещей?

Это был слишком прямой вопрос. Не знаю, где Келвар отыскал себе жену, но до замужества она не была ни богатой, ни благородной. Ее восторг, когда я узнал ее, и то, что она принесла собаку вниз, к привычному уюту кухни, сама, завернув в свое одеяло, – все это выдавало в ней девушку из простонародья, слишком быстро и слишком резко возвысившуюся по сравнению с ее прежним положением. Она была одинокой, неуверенной в себе и совершенно не умела делать то, чего от нее ожидали. Что еще хуже, она знала, что невежественна, и это знание грызло ее и отравляло ей жизнь страхом. Если она не научится быть герцогиней, прежде чем ее молодость и красота потускнеют, ее будут ждать лишь долгие годы одиночества и насмешек. Эта юная леди нуждалась в наставнике, который помогал бы ей тайно, как Чейд учил меня.

И еще леди Грейс нуждалась в том совете, который я мог ей дать. Но мне следовало действовать осторожно, потому что она не приняла бы совета от мальчика-псаря. Это могла бы сделать только простая девушка, а если Грейс и была в чем-то уверена, так это в том, что она больше не простая девушка, а герцогиня.

– Я видел сон, – сказал я, ощутив внезапный прилив вдохновения. – Такой ясный… Как видение. Или предупреждение. Он разбудил меня, и я почувствовал, что должен прийти на кухню. – Я постарался сделать взгляд рассеянным, словно смотрю куда-то в неведомые дали. Юная герцогиня во все глаза смотрела на меня. Я добился своего. – Мне снилась женщина, которая говорила мудрые слова и превратила трех сильных мужчин в единую стену, которую не смогли сломить пираты красных кораблей. Она стояла перед ними, и на руках ее были драгоценности, и она сказала: «Пусть сторожевые башни сияют ярче, чем самоцветы в этих кольцах. Пусть бдительные часовые охватят наши берега, как эти жемчуга охватывают мою шею. Пусть заново отстроятся крепости и будут готовы отразить любую напасть, угрожающую нашему народу. Потому что я буду рада, если моим единственным украшением в глазах короля и народа будут бриллианты наших защищенных земель». И король, и его герцоги были потрясены благородством ее души и мудростью ее сердца. Но сильнее всех ее полюбил народ, потому что люди знали, что она любит и ценит их больше, чем золото или серебро.

Получилось коряво и совсем не так красиво, как мне хотелось, но мои слова зацепили воображение леди Грейс. Я по ее глазам видел, что она представляет себе, как прямо и благородно стоит перед будущим королем и покоряет его сердце своей жертвой. Я чувствовал в ней горячее желание прославиться, чтобы люди, среди которых она выросла, восхищались ею. Это показало бы им, что теперь она истинная герцогиня, а не просто жена правителя. Лорд Шемши и его приближенные донесли бы весть о ее поступке до герцогства Шокс, менестрели воспели бы ее слова в балладах. И ей наконец-то удалось бы произвести впечатление на мужа, поразить его. Пусть увидит в ней женщину, которая заботится о земле и людях больше, чем о красивых безделушках, которыми он заманил ее. Я почти воочию видел, как все эти мысли бушуют в ее голове. Глаза леди Грейс смотрели вдаль, на лице блуждала улыбка.

– Спокойной ночи, мальчик-псарь, – сказала она тихо и величественно выплыла из кухни, прижав к груди собачку.

Одеяло ниспадало с ее плеч, словно горностаевая мантия. Завтра леди Грейс прекрасно сыграет роль. Я усмехнулся про себя – мне вдруг подумалось, что, похоже, я выполнил свою миссию без помощи яда. Не то чтобы я действительно разнюхал, был ли Келвар виновен в измене, но интуиция подсказывала, что мне удалось нащупать корень здешних бед. Я готов был поспорить, что не пройдет и недели, как сторожевые башни будут обеспечены всем необходимым.

И я отправился назад в постель, прихватив из кухни буханку свежего хлеба, – я отдал ее стражам, которые впустили меня обратно в спальню Верити. Где-то далеко на башне замка горн протрубил час ночи. Я не обратил на это особого внимания и зарылся обратно в постель. Желудок мой был доволен, я предвкушал дивный спектакль, который сыграет завтра леди Грейс. Засыпая, я поспорил сам с собой, что на ней будет что-нибудь прямое, простое и белое, а волосы будут распущены.

Этого мне так и не суждено было узнать. Казалось, всего через мгновение меня разбудили, тряся за плечо. Я открыл глаза и увидел согнувшегося надо мной Чарима. Слабый свет одной свечи отбрасывал слабые тени на стены комнаты.

– Просыпайся, Фитц, – прошептал он хрипло. – В замок прибыл гонец от леди Тайм. Она требует, чтобы ты пришел немедленно. Твою лошадь уже готовят.

– Меня? – глупо спросил я.

– Конечно. Я приготовил тебе одежду. Одевайся, но не шуми. Верити еще спит.

– Зачем я ей понадобился?

– Ну, я не знаю. В послании об этом не говорилось. Может быть, леди Тайм заболела, Фитц. Гонец сказал только, что она требует тебя немедленно. Я думаю, ты все узнаешь, когда приедешь к ней.

Слабое утешение. Но этого было достаточно, чтобы возбудить во мне любопытство. Как бы там ни было, а ехать все равно бы пришлось. Я не знал точно, в каком родстве леди Тайм была с королем, но она была по положению много выше меня. Я не смел пренебречь ее приказом. Я быстро оделся при свете свечи и покинул свою комнату – второй раз за эту ночь. Хендс уже оседлал Уголька, и она была готова – вместе с парой непристойных шуток о моей ночной поездке. Я посоветовал ему не скучать, пока меня не будет, и уехал. Стражи, предупрежденные о моем скором появлении, без задержек выпустили меня из замка. Дважды в городе я спутал поворот. Ночью все выглядело по-другому, вдобавок днем я не особенно обращал внимание на дорогу. Наконец я нашел двор трактира. Обеспокоенная трактирщица не спала, и в окне ее горел свет.

– Она стонет и зовет вас уже почти час, – встревоженно сказала она. – Боюсь, что это серьезно, но она не хочет впускать никого, кроме вас.

Я поспешил по коридору к ее двери и осторожно постучал, ожидая, что в ответ вредная старуха вполне может визгливо приказать мне убираться и не беспокоить ее. Вместо этого я услышал дрожащий стон:

– А, Фитц, это ты наконец? Поспеши, мальчик, ты мне нужен.

Я набрал в грудь побольше воздуха и поднял щеколду. Я вошел в полутемную душную комнату, задерживая дыхание от водопада запахов, хлынувших мне в ноздри. «Запах смерти вряд ли был бы хуже этого», – подумал я про себя. Тяжелые занавеси закрывали кровать. Единственным источником света в комнате была оплывающая в подсвечнике свеча. Я поднял ее и подошел ближе к кровати.

– Леди Тайм, что случилось? – спросил я тихо.

– Мальчик, – тихий голос раздался из темного угла комнаты.

– Чейд, – сказал я и мгновенно почувствовал себя полным дураком.

– Нет времени для объяснений. Не огорчайся, мальчик. Леди Тайм одурачила в свое время много народу и будет продолжать в том же духе. По крайней мере, я на это надеюсь. Теперь доверься мне и не задавай вопросов. Просто делай то, что я скажу. Сперва иди к трактирщице. Скажи ей, что у леди Тайм приступ и ее нельзя трогать несколько дней. Скажи, чтобы ее не тревожили ни при каких обстоятельствах. Ее правнучка приедет ухаживать за ней.

– Кто…

– Это уже устроено. Ее правнучка будет приносить ей еду и все необходимое. Просто подчеркни, что леди Тайм нужна тишина и пусть ее оставят в покое. Пойди и скажи это.

Так я и сделал. Я был так потрясен, что говорил весьма убедительно. Трактирщица заверила меня, что не позволит никому даже постучать в дверь, потому что очень бы не хотела потерять благоволение леди Тайм к ее трактиру и ее услугам. Из чего я заключил, что леди Тайм платит ей воистину щедро.

Я снова тихо вошел в комнату, бесшумно закрыв за собой дверь. Чейд задвинул засов и зажег новую свечу от мерцающего огарка, потом разложил на столе небольшую карту. Я заметил, что на нем была дорожная одежда: черный плащ, такие же черные сапоги, камзол и штаны. Он внезапно стал выглядеть другим человеком, очень подтянутым и энергичным. Может, и старик в изношенном халате – лишь одна из его масок, подумалось мне. Чейд посмотрел на меня, и на мгновение я готов был поклясться, что смотрю на Верити, солдата. Наставник не дал мне времени на размышления.

– Здесь, между Верити и Келваром, все пойдет как пойдет. А у нас с тобой есть дело в другом месте. Сегодня я получил послание. Пираты красных кораблей нанесли удар по городку под названием Кузница. Это так близко к Баккипу, что уже не просто оскорбление – это настоящая угроза. И они атаковали как раз в то время, когда Верити отправился в Ладную бухту. Не говори мне, будто они не знали, что он уехал из Оленьего замка. Но это не все. Они взяли заложников. И утащили их на свой корабль. И отправили послание в Баккип самому королю Шрюду. Они требуют золота, много золота, а иначе вернут заложников в поселок.

– Ты хочешь сказать, что пираты убьют их, если не получат золота?

– Нет. – Чейд свирепо замотал головой. Вылитый медведь, на которого напали пчелы. – Нет. Послание было совершенно ясным. Если мы заплатим, они убьют их. Если нет – отпустят. Посланец был из Кузницы, человек, чьи жена и сын тоже попали в плен. Он настаивал на том, что все передает правильно.

– Тогда я не понимаю, что здесь думать, – фыркнул я.

– На первый взгляд я тоже не вижу, о чем тревожиться. Но человек, который доставил послание Шрюду, все еще дрожал, хотя ему пришлось довольно долго скакать. Он не смог ничего объяснить и даже не смог сказать, стоит ли, по его мнению, платить золото или нет. Все, что он мог, – это снова и снова повторять, как улыбался капитан корабля и как остальные пираты хохотали, когда он обещал отпустить заложников, если мы не заплатим.

– Поэтому, – продолжал Чейд, – мы с тобой отправимся посмотреть, в чем там дело, ты и я. Сейчас. Прежде чем король даст какой-нибудь официальный ответ, даже прежде чем узнает Верити. Теперь будь внимателен. Вот это дорога, по которой мы прибыли в Ладную Бухту. Видишь, как она следует изгибу береговой линии? А вот это тропа, по которой мы поедем теперь. Она идет гораздо прямее, но там местами болота и крутые склоны, так что по ней никогда не ездили на телегах. Но всадники выбирают этот путь, если им дорого время. Вот здесь, на берегу, нас ждет маленькая лодка; переплыв залив, мы выиграем много времени и сократим путь на много миль. Мы высадимся тут и поднимемся наверх, в Кузницу.

Я изучал карту. Кузница была севернее Баккипа; я подумал, сколько же времени понадобилось посланнику, чтобы добраться до нас, и не исполнят ли пираты красных кораблей свою угрозу к тому времени, когда мы доберемся до места. Но это было пустое любопытство.

– А откуда мы возьмем тебе лошадь?

– Это было устроено. Тем, кто принес это послание. Там, снаружи, стоит гнедой с тремя белыми ногами. Он для меня. Тот, кто доставил послание, обеспечит также правнучку для леди Тайм. Лодка ждет.

– Один вопрос, – сказал я, не обращая внимания на то, что он нахмурился. – Я должен спросить это, Чейд. Ты здесь, потому что не доверяешь мне?

– Что ж, прямой вопрос, на мой взгляд. Нет. Я приехал сюда, чтобы слушать то, что говорят в городе – женские разговоры, сплетни, слухи, – как ты должен был слушать в замке. Шляпницы и продавщицы пуговиц могут знать больше, чем советник высокого короля, и при этом даже не догадываться о своей осведомленности. Так мы едем?

И мы поехали. Мы вышли через боковой вход, гнедой был привязан у самых дверей. Угольку он не очень-то пришелся по нраву, но она была воспитанной лошадкой и не стала открыто возражать. Я ощущал нетерпение Чейда, но он не давал лошадям ускорять шаг, пока мы не оставили позади вымощенные булыжником улицы Ладной бухты. Когда свет домов угас вдали, мы пустили лошадей легким галопом. Чейд ехал впереди, и я удивлялся, как хорошо он держится в седле и выбирает дорогу в темноте. Угольку не нравилось такое быстрое путешествие среди ночи. Если бы не почти полная луна, не думаю, что мне удалось бы заставить ее не отставать от гнедого.

Никогда не забуду этой ночной скачки. Не потому, что мы мчались во весь опор спасать несчастных пленников, а именно потому, что никакого безумного галопа не было. Чейд использовал лошадей, как будто они были игральными фишками на доске. Он не играл на скорость, он играл ради победы. И поэтому временами лошади шли шагом и отдыхали, и иногда мы спешивались, чтобы помочь им преодолеть опасные места. Когда небо из черного стало серым, мы остановились, чтобы перекусить запасами из седельных сумок Чейда. Мы устроили привал на вершине холма, так густо заросшего лесом, что небо едва проглядывало над головой. Я слышал океан и чуял его запах, но ничего не видел. Дорога превратилась в узкую стежку, немногим шире оленьей тропы. Теперь, когда мы не двигались, я чувствовал бурную жизнь вокруг нас. Птицы перекликались, и я слышал шорохи мелких зверьков в кустарнике и в ветвях над головой. Чейд потянулся, потом опустился и сел в глубокий мох, прислонившись спиной к дереву. Он долго пил воду из меха, потом, почти столь же долго, бренди из фляжки. Он казался усталым, и дневной свет выдавал его возраст более беспощадно, чем это когда-либо делал свет фонаря. «Выдержит ли он такую поездку?» – подумал я.

– Со мной все будет в порядке, – сказал он, заметив, что я за ним наблюдаю. – Мне приходилось делать и более трудную работу, чем эта, и спать еще меньше. Кроме того, если переправа пройдет благополучно, мы сможем пять-шесть часов передохнуть в лодке. Так что нет нужды думать о сне. Поехали, мальчик.

Примерно через два часа мы добрались до развилки и снова выбрали менее торную тропу. Вскоре я почти лежал на шее Уголька, чтобы избежать ударов низких веток. Воздух был сырым и теплым, кроме того, мы были осчастливлены посещением мириад мелких мошек, которые терзали лошадей и забирались в мою одежду, движимые желанием попировать. Их было так много, что когда я наконец набрался храбрости спросить Чейда, не заблудились ли мы, то чуть не задохнулся из-за целой тучи мух, норовивших влететь мне в рот.

В середине дня мы оказались на овеваемом ветром склоне. Я снова увидел океан. Ветер остудил вспотевших лошадей и смел насекомых. Было огромным наслаждением снова выпрямиться в седле. Дорога стала достаточно широкой, так что я мог ехать рядом с Чейдом. Лиловато-синие точки резко выделялись на его бледном лице. Мой наставник казался теперь даже более белокожим, чем шут. Под глазами Чейда залегли черные тени. Он заметил, что я смотрю на него, и нахмурился.

– Лучше бы доложился, вместо того чтобы пялиться на меня.

Так я и сделал. Трудно было в одно и то же время следить за дорогой и за его лицом, но, когда он фыркнул во второй раз, я посмотрел на него и увидел кривую улыбку. Я закончил доклад, и он покачал головой:

– Везение. То же везение, что было у твоего отца. Если все дело действительно только в леди Грейс, твоей кухонной дипломатии может оказаться достаточно, чтобы спасти положение. То, что я слышал в городе, вполне согласуется с твоими выводами. Что ж. Раньше Келвар был хорошим герцогом; похоже, его просто сбила с толку молодая жена. – он внезапно вздохнул. – И все-таки хорошего мало. Верити отправляется в Ладную Бухту, чтобы попенять нерадивому правителю, а во время отсутствия принца пираты нападают чуть ли не на Баккип. Проклятье! Мы так многого не знаем! Как могли пираты пройти мимо наших башен незамеченными? Откуда они знали, что Верити уехал из Баккипа? Или пиратам просто повезло? И что означает этот странный ультиматум? Это угроза или издевательство?

Некоторое время мы ехали молча.

– Хотел бы я знать, что собирается предпринять Шрюд? Когда король отправлял мне послание, он еще не решил, как поступить. Может статься, мы приедем в Кузницу и обнаружим, что все уже устроилось. И хотел бы я точно знать, что Шрюд передал Верити при помощи Силы. Говорят, что в прежние дни, когда больше людей владело Силой, человек мог узнать, что думает его вождь, просто некоторое время помолчав и послушав.

Но возможно, это всего лишь легенда. Теперь Силой владеют не многие. Мне кажется, это пошло еще со времен короля Баунти. Держать Силу в тайне, чтобы она была доступна лишь избранным, и тогда она станет более ценной – вот логика того времени. Я никогда особенно не понимал ее. Ведь то же самое можно сказать и о хороших лучниках или штурманах. Тем не менее я думаю, что аура таинственности может придать вождю больше веса среди его людей… Или для такого человека, как Шрюд. Ему бы было очень приятно, что его подчиненные никогда не знают, читает он их мысли или нет… Да, это бы ему понравилось, понравилось…

Сперва я думал, что Чейд очень огорчен или даже рассержен. Я никогда не слышал, чтобы он был так многословен. Но когда его лошадь шарахнулась от белки, перебежавшей дорогу, Чейд чуть не упал. Я протянул руку и схватил его поводья.

– Ты здоров? Что случилось?

Он медленно покачал головой:

– Ничего. Когда мы доберемся до лодки, я буду в порядке. Мы просто должны ехать, уже не очень далеко.

Его бледная кожа стала серой, и при каждом шаге лошади он покачивался в седле.

– Давай немного отдохнем, – предложил я.

– Прилив не ждет. Отдых мне не поможет. Что это за отдых – сидеть и переживать, как бы наша лодка не разбилась о скалы, пока мы тут прохлаждаемся. Нет. Мы должны продолжать путь. – И он добавил: – Доверься мне, мальчик. Я знаю, что я могу сделать, и не так глуп, чтобы пытаться сделать больше.

И мы ехали. Больше мы, в сущности, почти ничего не могли сделать. Но я ехал чуть впереди его лошади, чтобы перехватить поводья в случае необходимости. Шум океана становился громче, а дорога резко пошла в гору. Вскоре, хотел я того или нет, мне пришлось ехать впереди.

Мы совсем уже выбрались из кустарника на отвесный берег, выходивший на песчаный пляж.

– Благодарение Эде, они здесь, – пробормотал Чейд у меня за спиной, и я увидел плоскодонное суденышко, болтающееся у самого берега.

Часовой окликнул нас и помахал в воздухе шапкой. Я махнул ему рукой.

Мы с Чейдом спустились вниз (склон был такой крутой, что копыта лошадей скользили), и Чейд немедленно поднялся на борт. Я остался один с лошадьми. Ни одна из них не жаждала войти в воду, не говоря уж о том, чтобы перейти через низкий фальшборт на палубу. Я попытался проникнуть в их сознание, чтобы дать им понять, чего я хочу, но впервые в жизни обнаружил, что просто слишком устал для этого. Я не мог сосредоточиться. Так что, когда трем отчаянно ругающимся матросам и двум другим, которые влезли вместе со мной в воду, наконец удалось погрузить лошадей, каждая пядь конских шкур и каждая пряжка на сбруе были мокрыми от соленой воды. Как я объясню это Барричу? Это была единственная мысль, занимавшая меня, когда я сидел на банке и смотрел, как гребцы гнут спины, выталкивая суденышко на более глубокую воду.