Онлайн чтение книги Шенна
Глава четвертая

ГОБНАТЬ: Охти, Шила, а где же Пегь?

ШИЛА: Отправилась в дом Лиама О Буахалла. А Кать уже и жизнь не мила без того, чтоб пойти туда повидать Эманна-младшего. Мы уже слышать не можем про этого Эманна-младшего! Случись тебе с ней говорить, она б и двух слов связать не смогла без «Эманн то» да «Эманн сё». И сообщила бы тебе, что он ее отличает от всех прочих, а ему всего-то неделя. Прошлым вечером, до того, как ты пришла, Кать сказала Пегь, что она ему как мать, потом – что она сама его крестила, и наконец сказала, что боится, как бы его не съесть!

ГОБНАТЬ: Батюшки, Шила! Я и сама прекрасно помню эти слова. Я как раз вошла в дверь, когда это услыхала, и всей душой удивилась, в ком это она уж так души не чает. Как думаешь, а Пегь далеко?

ШИЛА: Уже недалеко, порядком времени утекло, как они ушли. Пегь велела мне следить за очагом, чтобы он хорошо горел, пока вы с Норой Белой не явитесь. И еще велела сказать вам, что она не станет мешкать и постарается задерживаться как можно меньше.

ГОБНАТЬ: Ага, а вот и Нора. А я раньше тебя, Нора!

НОРА: Да ну, мне и дела нет, Гобнать, раз сказка еще не началась. Ой, а где Пегь?

ГОБНАТЬ: Боюсь я, не выйдет у нас сегодня никакой сказки. Придется мне самой вам сказку рассказывать.

НОРА: Не твое это ремесло. Шила, а где Пегь?

ПЕГЬ: Вот она, Нора, вот она, деточка.

( Входят Пегь и Кать. )

НОРА ( Гобнати ): Ну вот. Сиди уж, рассказчица. Как там маленький Эманн, Кать?

ГОБНАТЬ: Да она его за это время, должно быть, уже съела.

КАТЬ: Охо-хо, от этой-то вряд ли кто увернется, такая у нас на язык скорая!

ГОБНАТЬ: И правда, Кать. Совсем не думаю, что говорю-то. Само собой, немудрено, что ты в нем души не чаешь – ты ж ему родная мать.

( Все прыскают со смеху .)

КАТЬ: Ради душ усопших, Пегь, расскажи нам сказку дальше, может, это их уймет.

ГОБНАТЬ: Расскажи, Пегь, – и пусть мне отрежут ухо, если хоть кто-то из нас издаст хоть писк или визг.

ПЕГЬ: А где Шила? Я-то думала, она уже здесь.

КАТЬ: А вот она, за моей спиной. Головою под шаль спряталась, как маленький цыпленок под курицу.

ПЕГЬ: Эй, Шила, малютка, что с тобой такое?

ШИЛА: Ой, совсем-совсем ничего, Пегь, только мне очень-преочень надо спрятать голову получше, а то страшно, что Рогатый еще раз заревет или что я его увижу.

ПЕГЬ: Не бойся.

Как только Шенна пришел в себя, он осмотрелся вокруг и понял, что рогач исчез.

ШИЛА: Чтоб он ушел да больше не возвращался, прохвост!

ПЕГЬ: Думаю, Шенна больше всего хотел сказать себе ровно то же, когда очнулся и обнаружил, что остался один. Он весь покрылся холодным смертным потом, а в глазах его застыл ужас, но что бы там ни хотел сказать, Шенна первым делом сунул руку в карман, проверить, на месте ли кошель, – и тот, честное слово, был там. Он был там же, в том самом кармане, куда Шенна его положил, такой дивно тугой и замечательно тяжелый. Шенна сунул руку в другой карман и нашел там двести фунтов, что были ему дадены в обмен на те два шиллинга.

«А ведь дай я ему разойтись тогда, – заметил Шенна про себя, – было бы у меня три сотни; впрочем, никакой нет разницы – сказал же он, что кошель останется таким же тугим, сколько из него ни возьми».

Шенна снова убрал деньги в карман, а кошель осторожно и бережно пристроил во внутренний кармашек жилета. Затем сапожник встал, отряхнулся, и, уверяю вас, все воспоминания об ужасе, им пережитом, скоро его покинули.

– Ну вот, – сказал Шенна. – Теперь нужно купить лошадь, чтобы не маяться, шагая пешком на мессу каждое воскресенье и по праздникам. И нужно купить корову, чтобы не зависеть от мелких яблочек, если захочется утолить жажду. И, ясное дело, нужно жениться, потому что как же я сумею сам доить корову. Но чем бы ни занялся я, прежде всего должен без промедления поесть. Такого голода не знавал я уже год!

Шенна посмотрел на мешок муки и на стул, и, честное слово, когда прошел мимо, пронял его вроде как страх. Он внимательно оглядел землю вокруг стула и ясно увидел след от большого пальца. Ему почудилось, будто от следа того все еще пахнет паленым. Шенна опасливо потрогал стул, и, едва только тронул, тот легко поддался. Это добавило Шенне храбрости, и он сел на стул. Немного покачался туда и сюда, и стул прекрасно качался вместе с ним. Разум Шенны успокоился. Сапожник сунул руку в мешок и принялся жевать горсточку муки, как обычно. Как только ему захотелось пить, Шенна вышел из дома, сорвал несколько яблок и съел их.

Рано утром назавтра он отправился на ярмарку, чтобы купить себе коня и молочную корову.

Совсем скоро ему повстречались соседи.

– Эй, Шенна, – сказал один, – а что это у тебя стряслось вчера вечером? Мы уж все так и подумали, будто в твой дом ударила молния и ты дотла сгорел живьем. В жизни не слыхал я подобного грома.

– Неправда твоя, – возразил другой. – И не гром это вовсе был, а рев, навроде бычьего.

– Рот закрой, – сказал третий. – Где найдешь такого быка, чтобы смог так реветь?!

– Я вот, – заявил четвертый, – как раз сидел на вершине Вьюнковой скалы, и открывался мне оттуда вид на дом. Как заслышал я весь этот шум, так посмотрел туда и увидел вроде как орла и стаю воронов, черных, как смоль, что поднимались высоко в небо. Очень удивился, что они сумели наделать столько шуму.

Так шли они, толковали, препирались да перебивали друг друга, а Шенна не сказал ни слова. Они всё спорили друг с другом, а ему не хотелось им мешать. Шенна вообще боялся говорить, чтоб не проскользнуло ненароком случайное слово и не открыло всем, что́ у него на уме. Ко всему прочему, была у него и причина основательно призадуматься – она его и занимала. Шенна размышлял о лошади и о корове, а вдобавок о том, что сказали бы соседи, увидавши, как он едет верхом. Они бы спросили, откуда он взял деньги, а как ему тогда отпираться?

Едва они достигли зеленого ярмарочного поля и Шенна увидел коней, каких предлагали на ярмарке, у него ум зашел за разум, и он сам не знал, что же делать. Были там кони большие и маленькие, кони старые и кони молодые, кони черные, кони белые, гладкие кони с лоснящейся шкурой – и страшные согбенные квелые клячи. Среди них он начисто позабыл, зачем пришел, и все не мог решить, какая лошадь ему больше по нраву.

Наконец он заприметил прекрасного вороного коня, статного, словно вылепленного из глины, на спине которого восседал легкий, ловкий всадник. Шенна подошел поближе и окликнул наездника, но прежде чем тот изловчился обратить на сапожника внимание, мимо проехали трое других всадников, и все разом понеслись по полю во весь опор. Меж ними и внешним полем была двойная ограда, и все четверо легко и привольно пролетели над ней, не сбавляя прыти, так, что ни задние, ни передние ноги коней ограды и не задели. После они ринулись вперед, и ни у одного наездника не было и дюйма форы перед другими. Так скакали они – стройные бока и грудь каждого коня почти касались зеленой травы на поле, шеи коней вытянуты вперед, головы всадников пригнуты – и неслись они стремительно, словно волшебный ветер сидов[6]Ветер сидов – колдовской ветер, чаще смерч, подчиняющийся волшебному народу холмов, возникает в тихую безветренную погоду и обладает неимоверной скоростью и силой. По преданиям, в этом ветре также могут возвращаться домой души погибших на чужбине..

Не было на ярмарке ни юнца, ни старца, кто не застыл бы столбом, в изумлении глядя на них, – кроме, пожалуй, наперсточника. Когда лошади приблизились ко второму барьеру, всяк заметил, как вороной конь на один удар копыта вырвался вперед. Проходя преграду, вороной и тот конь, что был к нему ближе всех, пролетели над ней, словно вороны, даже не задев ее. Два других коснулись ее копытами. Земля полетела из-под копыт передней лошади, и она вместе с наездником свалилась по ту сторону заборчика.

– Ой! Он убился! – закричали все вокруг. Едва раздался этот крик, как всадник снова уже оказался в седле, но конь захромал, и им пришлось вернуться.

Трое неслись вперед, и вся ярмарка следила за ними. Люди так притихли, что Шенна ясно слышал подобные музыке четкие тяжкие удары лошадиных копыт, выбивавших дробь на ярмарочном поле, точно танцор, что пляшет на доске.

В эту минуту Шенна заметил, что вороной конь уже порядком впереди и приближается к поставленной на поле перекладине с какой-то красной тряпицей наверху. Вот он перемахнул через перекладину. Вот перемахнул за ним второй конь. Вот за ними и третий. Так скакали они по левую руку от Шенны на северо-восток – вороной конь впереди, отдаляясь от прочих. Последний конь наддал прыти и стал настигать второго. Второй ускорил бег, и вместе они приближались теперь к вороному. А потом Шенне и всей ярмарке явилось невиданное зрелище: черный конь вытянулся вперед, всадник слегка тронул поводья – лошадь ринулась, словно гончий пес, и можно было подумать, что ноги ее вовсе не касаются земли, а сама она просто летит над полем, словно ястреб. В эту минуту над всем полем, где бежали лошади, поднялся дикий крик и понесся к северо-востоку, туда, где шло это состязание. Вся ярмарка разразилась воплями. Шенне пришлось заткнуть уши пальцами, не то у него раскололась бы голова. Всяк бежал и всяк кричал, и Шенна тоже бежал и вопил вместе с ними, сам не зная, чего ради.

Как только прекратился бег и улегся крик, Шенна заметил прямо перед собой шестерых или семерых благородных господ с мясистыми лицами и большими животами, каждый одет в господское платье, и все они говорили друг с другом, указывая на вороного коня.

– За много ли продашь его? – спросил один у всадника.

– За тысячу фунтов, – отвечал тот.

Услыхав такие слова, Шенна молча развернулся и подумал: «Не выйдет у меня из этого никакого дела. Не потяну я столько».

И на́ тебе – за спиной у него наперсточник.

– Не потянешь, ага? – сказал наперсточник. – Да уж точно, бить тебя колотить! Тщедушный башмачник, мелкий мешочник с рыжими линялыми заплатками, толстыми тупыми шилами и в вонючих башмачках, стоило тебе вставать да тащиться сюда покупать лошадь, а у самого ни гроша в кармане!

Как только Шенна уяснил, что́ ему сказано, двинулся он к обидчику. Рука его скользнула в карман. Честное слово, он был пуст! Шенна обыскал другой карман. Пуст точно так же! Сунул руку за пазуху в поисках кошеля, но того и след простыл. Шенна внимательно поглядел на того наперсточника. Тот вовсю занимался своими делами, не обращая на Шенну никакого внимания, будто никогда его и не видывал.

– Да, – сказал себе Шенна. – Вот и конец параду. А все же стало сподручнее, когда сняли проклятие и с мешка, и со стула, и с дерева. Вряд ли их можно будет наложить снова. Что бы там на белом свете ни случилось, мне теперь ничего не остается, как пойти посмотреть, удастся ли купить еще кусок кожи да заняться тем ремеслом, какое хорошо знаю. Пускай башмаки иногда и воняют, те, кто их носит, не видит в них никаких изъянов. Плохо, когда человек недоволен тем, что у него есть, сколь бы малым ни было оно. Вот найдись у меня сейчас те мои три шиллинга, уж они бы помогли мне в моем деле не хуже всех этих сотен. Ну да ладно. Что уж теперь рассказывать. Попробую, пожалуй, сходить к Диармаду Седому, уж верно, он одолжит мне по дружбе немного кожи, – так, чтоб хватило на пару башмаков. Он мне уже столько одалживал, а расплачивался я точно и честно».

Поразмыслив обо всем этом, он направился прямо к двери дома Диармада. Сам Диармад стоял у косяка.

– Эге, Шенна, ты ли это? – спросил Диармад.

– Я, – сказал Шенна. – А что, на работу по-прежнему силы хватает?

– Здоровья у нас, слава Богу, в достатке! А с тобой-то что в последнее время случилось? Ты теперь у всех на устах, и нет ни единого рассказа, ни единой вести о тебе, что походили бы друг на друга. Один говорит, что ты видел призрака, второй говорит, что тебя придавило собственным домом, еще кто-то – будто тебя убило молнией, а кое-кто другой – будто ты нашел ничейные деньги. И так далее, и у каждого на твой счет свои соображения. Что ты натворил? Может, с тобой что-то случилось? С чего вся эта суматоха?

– Ума не приложу, Диармад, одно только ясно: никакими ничейными деньгами я не обзавелся. Уж, верно, если бы обзавелся, не пришел бы просить у тебя немного кожи взаймы, как ты мне уже давал когда-то.

– Да что там, я дам тебе еще, с радостью. Много ли тебе нужно?

– Будь у меня столько, чтоб хватило на башмаки двоим, то уже, значит, пришел я сюда не зря. Ну а как эти продам и будут у меня деньги, расплачусь с тобой и возьму еще.

– Можешь взять не откладывая. Возьми сразу на фунт.