Онлайн чтение книги Шенна
Глава пятая

ГОБНАТЬ: Глядите, чтоб эти деньги не превратились в кусочки шифера, точно как деньги Михала Реманя!

ПЕГЬ: Ты ведь не это говорила, Гобнать, а что Михал Ремань сам превратил кусочки шифера в деньги.

ГОБНАТЬ: Ну конечно, так он и сделал, но потом деньги снова превратились в кусочки шифера.

НОРА: Да вы только послушайте! Нешто наши уши не помнят, как ты сама нам говорила, что он отдал деньги женщине, а та, когда на них посмотрела, то подумала, что это и есть честные, законные деньги, и как раз потому вернула Михалу его шляпу.

ГОБНАТЬ: Ну конечно, так она и подумала. Всё так. И вернула. Только потом деньги снова превратились в кусочки шифера.

НОРА: Да как же они сами могут превратиться в кусочки шифера, если Михал их не расколдует?

КАТЬ: А откуда ты знаешь, что не расколдовал?

НОРА: Она сказала, что он пошел домой, как только получил шляпу.

ГОБНАТЬ: Ну да, а потом снова вернулся на Мельничную улицу. Неделю спустя. Он – и Яичный Тайг с ним, и зашли они в тот же дом, и Михал отозвал женщину в сторонку. «Я тебе должен два фунта и два тестона, – говорит он. – Вот тебе». – «Никаких двух фунтов и двух тестонов ты мне не должен», – отвечает та. «Должен, честно, – говорит, – вот, держи». – «Да говорю тебе, не должен, – хозяйка ему. – Ты разве не помнишь, – говорит, – что я взяла в залог твою шляпу, а потом ты где-то раздобыл деньги и мне их отдал?» – «А что ты с ними сделала?» – спрашивает Михал. «Да ничего я с ними не делала, – отвечает она. – Вон они у меня до сих пор в ящике лежат». – «Позволь, я на них взгляну», – просит Михал. «Да вон там они: шиллинг, два реала[7]Реал – здесь: старинное название монеты достоинством в полшиллинга. и два тестона. Пойдем со мной, – говорит, – сам на них еще раз посмотришь». Пошли они к ящику, открыла она его, и едва только заглянула внутрь, увидала кусочки шифера. Развернулась она к Михалу, да посмотрела на него, как на бешеную собаку. «Вот», – говорит Михал и протягивает ей деньги. «Оставь! – говорит она. – Да уходи из моего дома! В тебя вселился сын погибели. И в тебя тоже, Тайг! Убирайтесь прочь!» И вот вам честное слово, оба ушли в большой спешке.

ШИЛА: А не знаешь, что она сделала с теми пятью кусочками?

ГОБНАТЬ: Не знаю, Шила. Но, по-моему, очутились они за дверью так же скоро, как и Михал с Тайгом.

ШИЛА: Я бы со страху к ним и не притронулась.

КАТЬ: А я слышала, будто он превратил Яичного Тайга в козла.

ГОБНАТЬ: Такого Михал не делал, зато заставил метлу поколотить Тайга. Наложил на метлу заклятие, та и выставила Тайга из дому.

НОРА: Это как же, Гобнать?

ГОБНАТЬ: Вот как-то сидели они все – полно всяких, целое сборище – на западной стороне деревни, в доме у Яичного Тайга. Играли в карты, и пошла меж ними какая-то размолвка. Вот Михал и сказал Тайгу: «Если не закроешь свой рот, – говорит, – превращу тебя в козла». – «А вот и не сможешь», – отвечает Тайг. «А вот и смогу», – говорит Михал. «Уж постарайся, да гляди, пополам не сломайся», – Тайг ему. «Ах вот, значит, как?» – спрашивает Михал. «Да уж так, – отвечает Тайг, – вот посмотрим сейчас, что тебе по силам». Вынул Михал из кармана черную книжечку, а кромки у листов-то в ней красные, и принялся ее читать. Какое-то время спустя перестал и смотрит на Тайга. «Одно только опасно во всем этом деле, Тайг, – говорит он. – Если, покуда ты будешь козлом, ветер переменится, расколдовать тебя обратно я уже не смогу». – «Ах ты, вор из-под черной виселицы! Да что же ты мне этого раньше не сказал?» – «Вот я тебе сейчас и говорю, а ты можешь только велеть мне вовремя остановиться». – «Так остановись тогда! – вопит Тайг. – Я, конечно, ни в жизнь не поверю, что тебе под силу такое сделать, но ты уж шути свои шутки над кем-нибудь еще». – «А спорим, – сказал Михал, – что твоя метла прогонит тебя прочь за дверь, если я ей прикажу?» Глянул Тайг на метлу. Та стояла у двери. Отличная, новая, тяжелая была метла. Вся компания засмеялась при этих словах. «Да и сам ты меня не выставишь, – говорит Тайг, – и трудно поверить, что заставишь метлу сделать такое, чего сам не сумеешь». – «Сам я тебя не выставлю, – соглашается Михал. – А будь у тебя хорошая палка, не найдется здесь и четверых, чтобы тебя выгнать (Тайг славился своею силой с тех пор, как побил семерых, что шли за ним с Мельничной улицы, желая убить); но побьюсь с тобой сейчас же об заклад, что эта вот метла выгонит тебя вон». Тайг взял свою палку, а Михал заговорил с метлой. Встал Тайг на середине дома. А метла поднялась и нацелилась хватить его промеж глаз. Хороша была палка, да и руки крепкие. И правда – Тайг защищал, как мог, и голову, и лицо, только била метла его по ногам, била по голеням, била по коленям и била по ляжкам, и по ребрам, и по спине так, что скоро он уж и не знал, куда ему деваться. И вот уж завопил Тайг, чтоб ему скорей отворили дверь, и, правду вам сказать, долгим показалось ему время, пока он наконец не оказался на улице.

ШИЛА: Видно, ручка у этой метлы оказалась для него слишком крепкой.

КАТЬ: Вот ведь странное дело! Пожалуй, разгляди Тайг того, чья рука держала метлу, тот бы так легко не отделался. И потом, ну посмотри, Гобнать. Как же деньги Шенны могут превратиться в кусочки шифера, если их не из кусочков шифера сделали?

ГОБНАТЬ: А откуда ты знаешь, Кать, из чего их сделал Рогатый? Уж конечно, всему свету известно, что получил он их нечестно и незаконно.

ПЕГЬ: Как бы ни получил он деньги, ни в какие кусочки шифера они не превратились. А если и превратились, то в кармане у Шенны не остались. Карманы его были пусты, когда он брал кожу у Диармада Седого. Взял он кожу, и воск, и дратву, отправился домой, и – ей-ей – гордиться ему было нечем.

Когда Шенна пришел домой, усталый, измученный, с тяжестью на сердце, и увидел стул, и мешок муки, и яблоню, и вспомнил те три прекрасные желания, что сам загубил, объяли его горечь и разочарование, и разум его так растревожился, что не мог уже сапожник отведать ни горсточки муки, ни яблочка. Бросился на стул, поскольку устал, и вскоре забылся сном.

Бедняга провел всю ночь не вставая. Когда он открыл глаза, день едва занялся. Утренний холод пробрал его почти до костей. Шенна вспомнил про кошель, про Черного Человека и про все приключения минувшего дня. Привел себя в порядок – и вдруг почувствовал тяжесть в кармане жилета. Шенна сунул руку внутрь… А там, представьте, самый что ни есть кошель!

– Ох! Видывал ли христианин когда-нибудь подобное дело? – вымолвил Шенна и вынул кошель. Сунул руку в карман штанов… А в нем двести фунтов, целые и невредимые! – Да, – сказал Шенна, – в жизни еще не видывал столько чудес, сколько вчера со мною случилось. Не мог ведь кошель появиться у меня без моего ведома. Искал же я! Да никогда прежде еще я так не искал! Вот разве что углы карманов собственными пальцами не продрал насквозь! Искал ли я? Да я сам обшарил все карманы как следует. Пустые? Были пустые – как, впрочем, и всегда. Не могли же они быть еще пустее? А раз так, то где же были деньги, пока я их искал? Куда они делись? И где оставались все время, пока их не было? И кто вернул их? И в чем же смысл всего этого дела? Вот он, вопрос. Вот она, загвоздка. Что мне пользы от тугого тяжелого кошеля в кармане, да еще двух сотен фунтов деньгами, если иду я на ярмарку и всякий никчемный прощелыга-наперсточник срамит меня перед соседями, обзывает «тщедушным башмачником», бранит за «рыжие заплатки», «толстые шила» и «вонючие башмачки», да еще объявляет на всю ярмарку, что у меня в кармане ни гроша? Хоть всякий и живет с договоров, таких детских сделок обычно не заключают. А если ради такой сделки на меня наложили клятву «как есть, всем наивысшим», это совсем не здорово. «Он останется таким же тугим в последний день, каков нынче». Вот, ей-ей, не диво, если так и окажется.

Так Шенна продолжал разговаривать сам с собой еще очень долго. Наконец вскочил на ноги.

– Пойду сейчас же, немедля, – сказал он, – расплачусь с Диармадом и возьму у него еще кожи.

Прямо так он и пошел – и не останавливался, покуда не достиг дома Диармада.

Диармад стоял, подпираючи дверной косяк, в точности как и вчера. Именно так он и проводил обычно бо́льшую часть времени – стоя в дверях, подпирая плечами косяк да поглядывая то и дело на дорогу то туда, то сюда, то в одну сторону, то в другую.

– Эгей, Шенна, – воскликнул Диармад. – Что с тобой случилось?

– В самом деле, ничего не случилось, – ответил Шенна. – Я просто пришел к тебе с деньгами. Вот они, возьми.

И протянул ему фунт.

– Быстро же ты обернулся, – удивился Диармад и озорно посмотрел на Шенну так, будто сомневался, что тот заработал деньги своим ремеслом.

Шенна понял его взгляд и ответил:

– Эти деньги обещали мне еще до ярмарки, а получил их я только сегодня.

– Вот как, – сказал Диармад. – А к чему было так торопиться? Разве это дело не подождало бы неделю или две? Ты так измотан, будто три ночи не ложился в постель. А ходил ты куда-нибудь вчера вечером?

– Куда-нибудь вчера вечером? Куда бы это мне ходить вчера вечером? Конечно, не ходил. Просто воротился домой с ярмарки, сел себе на стул да заснул. И ни словом не совру, так и оставался там до сегодняшнего утра.

– Надо же, какие дела забавные! Послушай, а ведь когда ты уходил отсюда вчера вечером, совсем было не похоже, что ты выпил. Да и вечер был еще ранний. Где же ты останавливался?

– Ох, за-ради Господа Бога и благословения всех усопших душ, Диармад, оставь ты меня в покое! Нигде я не останавливался, а пошел прямиком домой. Не игры и не выпивка меня утомили, точно тебе говорю.

Шенна протянул Диармаду фунт и отправился домой, нигде более не задерживаясь, из страха, как бы ему не задали новых вопросов. Он было подумал взять кожи еще на три-четыре фунта, но испугался, что Диармад спросит, кто ссудил ему денег. По дороге домой разум и рассудок его спутались и он размышлял снова и снова, опять и опять, что же случилось с деньгами в день ярмарки.

– Да размышляй я над этим хоть год напролет, – сказал себе Шенна, – все равно не понять мне, что все это значит.

И по пути он беспрестанно ощупывал левой рукой жилет, где во внутреннем кармане лежал кошель, а правую руку по локоть засовывал в карман штанов, перебирая пальцами золотые монеты.

ШИЛА: А что ему пользы перебирать монеты, Пегь?

ПЕГЬ: Об этом я ни сном ни духом, Шила. Но в любом случае именно так он и делал, и притом не переставая, покуда не пришел домой.

Расположение духа у него сделалось бодрее, а муки и яблок ему хотелось больше, чем накануне. И Шенна их съел предостаточно. Так он ел и размышлял еще долго. Наконец перестал и хлопнул ладонью по колену.

– Клянусь Святым Писанием, – сказал Шенна. – Если бы Диармад увидел, как я купил того вороного коня, кто знает, когда бы закончились расспросы. Мне бы от него было не отвязаться. Уж слишком он настырный. Стоит только придумать тебе объяснение, и вроде решил, что ты уж от Диармада избавился, глядь – а он опять на тебя наседает, да еще крепче. Может, в конце концов, оно и к лучшему, что не купил я ни коня, ни коровы. Мне же все равно, раз у меня теперь есть деньги. Лошадь бы эта меня угробила, и тогда мне бы и тринадцати лет не перепало. А что до коровы, так теперь нет мне нужды искать жену, чтобы корову доила. Пожалуй, все, как вышло, оно и к лучшему. Что человеку не по нутру хлеще смерти, может обернуться его главной удачей, как говорится! Сошью-ка я эти башмаки, а потом пойду к Диармаду и возьму кожи на два фунта, а после на четыре, и так дальше. Ха-ха! Диармад, да-да-да! Дело покатится своим чередом, а ты об этом и знать не будешь. Ну не болван ли я, что сразу про это не подумал? Конечно, нет для меня ничего хуже молвы о том, каким путем я раздобыл деньги. Скажут еще, что я их у кого-нибудь украл. А вот когда они станут появляться постепенно, всяк решит – и в этом не будет ничего удивительного – что я их заработал своим ремеслом.

Скумекав это, он зачерпнул еще немного муки и съел, затем наметил еще одно яблочко и сжевал его. А после придвинул к себе кожу, и дратву, и воск, и тонкие шилья, и толстые шилья, и колодки и принялся за работу. А за работой была у него привычка бормотать и напевать, и вот какую песенку пел он чаще прочих: