Онлайн чтение книги Школа ужасов
3

Страх словно парализовал ее. Деборе казалось, будто ей в позвоночник вонзился ледяной прут, обездвиживший ее. Все подробности страшной картины, увеличиваясь до неправдоподобных пропорций, врезались в ее сознание.

Губы ее непроизвольно раскрылись, холодный воздух с силой ворвался в легкие. Почему она не кричит? Только пронзительный вопль выпустит этот воздух наружу, освободит ее легкие – иначе они лопнут.

Но она не могла кричать, да и что толку– поблизости никого нет. Она могла лишь шептать: «Боже, Боже». А потом непроизвольно, бессмысленно: «Саймон!» Она хотела бы отвести взгляд, но против собственной воли все смотрела и смотрела, сжимая пальцы в кулаки, напрягая мускулы, пытаясь убежать – но что-то все не отпускало ее ;

Ребенок лежал на животе у самой стены, на клумбе отцветшего крапивника. Волосы коротко подстрижены. Мальчик. Мертвый, давно уже мертвый.

Если б даже Дебора попыталась в истерике убедить себя, будто ребенок жив, он только уснул, она бы все равно не смогла поверить, что он спит совершенно голый на улице, осенним вечером, когда с каждой минутой воздух становится все более промозглым, что он улегся спать под сосной, где еще холоднее, чем на открытом месте, под угасающими лучами закатного солнца. И как можно спать в подобной позе – весь вес тела приходится на правое бедро, ноги раскинуты, правая рука неловко подвернута, словно сложена вдвое, голова откинулась влево, лицом он уткнулся в землю, в ползучие растения? Однако кожа розовая, почти красная – ведь это признак жизни, биения пульса, притока крови…

Белки возобновили свою возню. Они спрыгнули с дерева, предоставившего им убежище, приземлившись прямо на неподвижное тело у подножия сосны. Первая белка зацепилась лапкой за кожу на левом бедре мальчика. Пленница громко заверещала, отчаянно вырываясь, – ее преследовательница приближалась, она нее спешила удрать. Рывок, еще рывок – кожа на ноге мальчика лопнула, и белка умчалась прочь.

Дебора убедилась – в маленькой ранке, оставленной когтями зверька, не проступила кровь. «Как странно», – подумала она, но тут же вспомнила, что после смерти кровотечения не бывает – это привилегия живых.

И тут она закричала, повернулась спиной, бросилась бежать, однако страшная картина уже отпечаталась в ее мозгу с такой ясностью, что Дебора никуда не могла уйти от нее. Она видела все: осенний лист, запутавшийся в каштановых волосах, шрам в форме полумесяца вокруг левой коленки, у копчика– грушеобразная родинка, слева, вдоль всего тела, насколько она могла разглядеть, – большая ссадина, словно мальчика тащили по земле.

Может быть, он уснул? Он уснул?

Но даже с расстояния в два ярда Дебора успела заметить о многом поведавшие следы на запястьях и лодыжках– ярко-белые обручи омертвевшей кожи на фоне красной, воспаленной плоти. Она догадывалась, что означают эти следы, она понимала также, о чем говорит множество одинаковых круглых пятен-ожогов на тонкой коже с внутренней стороны руки.

Он не уснул, он мертв, и смерть была жестока к нему.

– Господи! Господи! – закричала она.

Крик словно придал ей сил. Дебора побежала к машине.

Саймон Алкурт Сент-Джеймс затормозил у линии полицейского ограждения, выставленной перед въездом на стоянку у церкви Сент-Джилс. Свет фар на мгновение выхватил показавшееся совсем белым лицо молодого неуклюжего констебля, назначенного охранять этот пост. Зачем, собственно, понадобился тут дежурный, ведь церковь хоть стоит и не на отшибе, но не так уж близко к соседним домам и толпы любопытных на дороге отнюдь не видно?

Потом Сент-Джеймс вспомнил, что остается не более часа до вечерней воскресной службы. Сегодня прихожан не пустят в церковь.

Дальше на узкой дорожке он разглядел яркую дугу света – там собрались полицейские машины. Назойливо, в постоянном пульсирующем ритме вспыхивал синий свет – кто-то так и оставил не-выключенной мигалку на крыше машины.

Сент-Джеймс отпустил ручное сцепление и вытащил ключи зажигания. Он неловко выбрался из машины, левая нога, скованная протезом, уперлась в землю под неправильным углом, и Сент-Джеймс едва не упал. Молодой констебль внимательно смотрел, как Сент-Джеймс выпрямляется, ломая голову, что положено делать в таких случаях: помочь калеке или приказать ему покинуть запретную зону? В итоге полицейский выбрал последнее, более привычное ему решение.

– Здесь нельзя останавливаться, сэр! – рявкнул он. – Идет расследование.

– Я знаю, констебль. Я приехал за своей женой. Мне звонил ваш инспектор. Она обнаружила тело.

– Вы мистер Сент-Джеймс? Тогда извините. – Констебль откровенно рассматривал вновь прибывшего, словно пытаясь удостовериться, тот ли он, за кого себя выдает. – Я вас не сразу узнал. – Сент-Джеймс ничего не ответил, и молодой человек продолжил: – Я видел вас в новостях неделю назад, но там вы не…

– Разумеется! – прервал его Сент-Джеймс, прекрасно догадываясь, о чем думал этот глупец – лишь в последний момент неуместные cлова замерли у него на губах. Разумеется, в телевизионной передаче он не выглядел калекой. С какой стати? Он стоял на ступенях здания Верховного суда, рассказывал корреспонденту, как в только что завершившемся процессе анализ ДНК помог определить личность преступника, и совершенно не был похож на инвалида – камера демонстрировала только его лицо, не показывая, что авария сотворила с его телом.

– Где моя жена? – спросил он. Констебль махнул рукой в сторону дорожки, отходившей от шоссе:

– Она в том доме. Оттуда она звонила нам. Сент-Джеймс кивком поблагодарил констебля и поспешно пересек шоссе. Указанный ему дом стоял чуть в стороне, за распахнутыми створками кованых железных ворот, открывавших проем в кирпичной стене. Ничем не примечательное здание, крытое желобчатой черепицей, гараж на три машины, на всех окнах – одинаковые белые занавески. Сад перед домом отсутствовал, подъездная дорожка упиралась в невысокий склон, который вместе со стеной отгораживал дом от дороги. Переднюю дверь, сделанную из цельного куска матового стекла, обрамляла белая деревянная рама.

Сент-Джеймс позвонил. Дверь открыла женщина в полицейской форме и провела его в гостиную в дальней части дома. Здесь на обитых ситцем стульях и на софе возле кофейного столика расположились четыре человека.

Сент-Джеймс приостановился в дверях. Открывшаяся сцена напоминала старинные картины: двое мужчин и две женщины словно позировали в студии художника, противостоя друг другу и тем самым уравновешивая композицию. Мужчины были одеты в обыкновенные деловые костюмы, но их профессия угадывалась с первого взгляда. Оба сидели, напряженно наклонившись вперед, один держал наготове блокнот, другой вытянул руку, видимо подкрепляя этим жестом свою реплику. Женщины сидели молча, неподвижно, не глядя друг на друга. Похоже, они готовились к новым расспросам.

Одной из двух женщин едва ли сравнялось семнадцать. Махровый халат повис на ней бесформенными складками (один манжет был перепачкан шоколадом), на ногах– толстые вязаные носки, чересчур большие для нее, с грязными подошвами. Маленькая, болезненно-бледная девчушка, губы потрескались, словно от сильного ветра или безжалостного солнца. Нельзя назвать ее непривлекательной, нет, она миленькая, легкая, как дымка, но сразу видно, как ей неможется, особенно на фоне Деборы, подобной пламени, Деборы, с копной огненных волос и кожей цвета слоновой кости.

Сколько раз за время последней поездки жены Сент-Джеймс порывался выехать ей навстречу, но Дебора отказывалась повидаться с ним в Йоркшире или в Бате– в результате разлука продлилась почти месяц. Они общались только по телефону, и эти разговоры становились все более принужденными, Дебора все глубже уходила в себя. Ее уклончивая речь позволяла Саймону лишь догадываться, как она поглощена скорбью о так и не родившемся ребенке, но любую его попытку заговорить на эту тему жена тут же отвергала односложным: «Не надо, прошу тебя». И теперь, когда Саймон глядел на жену, впитывая ее присутствие, будто одного этого соприкосновения взглядами было достаточно, чтобы вновь привязать ее к себе, он впервые осознал, какому риску подверг себя и всю свою жизнь, вверив свою любовь Деборе.

Она подняла взгляд, увидела его и улыбнулась, но в глазах у нее стояла боль. Эти глаза не умели лгать ему.

– Саймон!

Все остальные тоже обернулись к двери. Саймон прошел через комнату, встал за спиной у жены, коснулся ее ярких волос. Он хотел бы поцеловать ее, прижать к груди, сообщить ей свою силу, но он чувствовал себя вправе всего лишь спросить:

– Ты как?

– Все в порядке. Не знаю, с какой стати они вызвали тебя. Я бы и сама доехала до Лондона.

– Инспектору показалось, что тебе нехорошо.

– Полагаю, сказался шок. Но я уже оправилась. – И лицо ее, и фигура противоречили сказанному. Под глазами отпечатались темные круги, одежда мешком висела на ней– Саймон видел, как сильно она похудела за прошедшие четыре недели. В душе его зародился страх.

– Одну минуту, миссис Сент-Джеймс, сейчас мы отпустим вас. – Старший из двух полисменов, вероятно, сержант, на которого возлагалась обязанность снять предварительный допрос, сосредоточил все внимание на девушке. – Мисс Фелд! – обратился он к ней. – Разрешите называть вас «Сесилия»?

Девушка кивнула, но на лице проступила настороженность, словно обращение по имени показалось ей какой-то ловушкой.

– Насколько я вижу, вы больны?

– Больна? – Девушка, похоже, не понимала, что подобный наряд в шесть часов вечера уместен только для больного. – Я… нет, я не больна. И не болела вовсе. Может, немного простудилась, но это же не болезнь. Ничего особенного.

– В таком случае мы можем повторить все еще раз напоследок, – продолжал полисмен. – Надо ведь убедиться, что мы ничего не перепутали? – Хотя он построил последнюю фразу как вопрос, прозвучала она скорее приказом.

Еще один раунд допроса явно превышал силы Сесилии. Девушка выглядела страшно усталой, изможденной. Скрестив руки на груди, опустив голову, она исподлобья изучала присутствовавших, как если бы недоумевала, зачем они вообще собрались в ее доме. Правой рукой она рассеянно водила по левому локтю– вверх-вниз, вверх-вниз, а затем вокруг руки, будто поглаживая.

– Не думаю, что я смогу еще чем-нибудь вам помочь, – возразила она. Девушка старалась говорить спокойно, но голос выдавал нетерпение. – Дом стоит не так уж близко к дороге. Вы сами это видели. Я ничего не слышала. Я тут целыми днями ни звука не слышу. И ничего не видела, это уж точно. Ничего подозрительного. Никаких признаков того, что маленький мальчик… маленького мальчика…– Слова давались ей с трудом. Она запнулась, на мгновение прекратила поглаживать локоть. Потом это движение возобновилось.

Второй полицейский прилежно записывал каждое слово огрызком карандаша. Вероятно, ему пришлось не один раз за вечер записать этот монолог, но он и виду не подавал, будто все это уже слышал.

– Вы же понимаете, почему мы пришли к вам, – заговорил сержант. – Ваш дом стоит ближе всех к церкви. Если кто и мог услышать что-нибудь подозрительное, заметить убийцу, так это вы. Вы или ваши родители. Но вы ведь говорите, что они в это время отсутствовали?

– Это мои опекуны, – уточнила девушка. – Мистер и миссис Стридер. Они сейчас в Лондоне. Вернутся сегодня вечером.

– Они были здесь в выходные? В пятницу, в субботу?

Девушка поглядела в сторону камина. На каминной доске выстроился ряд фотографий, среди них трое молодых людей, вероятно– дети Стридеров.

– Они уехали в Лондон вчера утром. Поехали на выходные, чтобы помочь дочери с переездом в новую квартиру.

– Получается, вы тут совсем одна?

– Меня это устраивает, сержант, – отпарировала она. Ответ прозвучал совсем по-взрослому, в нем не было вызова, только бесхитростное принятие реальности как она есть.

Обреченность в ее голосе заставила Сент-Джеймса призадуматься, как девушка попала в этот дом. Жилье казалось удобным, обжитым, хозяева явно больше заботились об уюте, нежели о моде. Комната тесно заставлена хорошей мебелью, на полу шерстяной ковер, на стенах акварели, на каминной доске корзина искусственных цветов, расставленных без особого вкуса, но с любовью. На полке пониже– большой телевизор и видеомагнитофон. Повсюду книги, журналы– есть чем занять досуг. Но девушка здесь чужая, она сама так сказала, и фотографии на каминной доске подтверждают ее слова, а печальная, усталая интонация свидетельствует, что изгоем она себя чувствует не только здесь, а повсюду.

– Но ведь сюда доносятся звуки с дороги, правда? – настаивал сержант. – Вот мы тут сидим, а мимо проезжают машины. Мы же их слышим.

Все прислушались, проверяя справедливость его утверждения. Словно по сигналу, мимо пронесся грузовик.

– Кто обращает на них внимание? – удивилась девушка. – Машины все время проезжают по шоссе.

– Вот именно, – усмехнулся сержант.

– Вы считаете, его обязательно привезли на машине? Но почему? Вы сказали, тело мальчика нашли в поле позади церкви. По-моему, оно могло попасть туда с другой стороны. Есть еще несколько путей, и если подобраться по одному из них, ни я, ни Стридеры, ни соседи ничего бы не заметили, даже если бы мы просидели на дежурстве все выходные напролет.

– Несколько других путей? – переспросил сержант. Новая информация явно возбудила в нем любопытство.

– Можно пройти через то самое поле оттуда, с фермы, – пояснила девушка. – Через поле Грея, оно примыкает к церкви.

– Вы обнаружили там что-нибудь, подтверждающее данное предположение? – спросил сержант у Деборы.

– Я? – всполошилась та. – Нет. Но я и не искала следов. Я ни о чем таком не думала. Я приехала на кладбище, чтобы сделать фотографии, этим и занималась. А потом увидела тело. Я запомнила только, как он лежал. Его швырнули на землю, будто куль с зерном.

– Да. Швырнули. – Сержант уткнулся взглядом в свои руки. Больше он ничего не сказал. В тишине послышалось громкое урчание – второй полисмен низко опустил голову, видно смущенный тем, что творилось у него в желудке. Сержанту этот звук словно напомнил, где он находится, чем он занят и как долго, – он неторопливо поднялся на ноги, и все остальные последовали его примеру.

– Завтра вы обе подпишете свои показания, – объявил сержант женщинам. Кивнув на прощание, он вышел из комнаты, его напарник пошел за ним. Через мгновение оставшиеся услышали, как захлопнулась дверь дома.

Сент-Джеймс обернулся к жене. Он видел, что Деборе не хочется оставлять Сесилию одну. Ситуация сблизила их, они сплотились перед лицом неясной угрозы.

– Спасибо большое, – поблагодарила Дебора девушку. Она потянулась было, чтобы дотронуться до руки Сесилии, но та резко отпрянула, хотя тут же извинилась взглядом за эту непроизвольную реакцию.

– Похоже, зайдя к вам позвонить, я навлекла на вас неприятности.

– Наш дом ближе всего к дороге, – ответила Сесилия. – Полицейские так и так пришли бы к нам. К соседям они наверняка тоже заглянут. Вы тут ни при чем.

– Да, верно. Что ж, все равно спасибо. Надеюсь, теперь вы сможете отдохнуть.

Девушка сглотнула в замешательстве, опять обхватила себя за локти.

– Отдохнуть! – повторила она, словно впервые пробуя на вкус это слово.

Супруги вышли из дома, пересекли подъездную дорожку и направились к шоссе. Сент-Джеймс отметил, что жена держится на некотором расстоянии от него. Длинные волосы упали Деборе на лицо, мешая мужу заглянуть ей в глаза. Сент-Джеймс подыскивал какие-то слова. Впервые за годы их брака он чувствовал, как их что-то разделяет. Месяц ее отсутствия превращался в непреодолимую бездну.

– Дебора, любимая! – Голос мужа остановил Дебору у самых железных ворот. Услышав его, она судорожно схватилась рукой за одну из металлических перекладин. – Ты не должна нести этот груз одна.

– Это шок. Я была не готова. Разве можно заранее знать, что под деревом наткнешься на мертвого мальчика, да еще совершенно голого?!

– Я не об этом говорю. Ты прекрасно понимаешь, о чем я. – Дебора все еще прятала от мужа лицо, она даже руку приподняла в попытке остановить его, но рука бессильно упала. Сент-Джеймс видел, как слабы и неуверенны ее движения, и корил себя за то, что позволил жене уехать так скоро после потери ребенка. Конечно, она непременно хотела сделать заказанную ей работу, но он мог настоять, чтобы Дебора задержалась до полного выздоровления. Он коснулся ее плеча, провел ладонью по волосам. – Любовь моя, тебе всего двадцать четыре. Времени достаточно. У нас еще много лет впереди. Доктор…

– Я не хочу… – Дебора оторвалась от кованой решетки ворот и быстрыми шагами перешла на другую сторону улицы. Саймон догнал ее уже у машины. – Прошу тебя, Саймон. Пожалуйста. Не будем об этом. Не надо настаивать.

– Разве ты не понимаешь – я и так вижу, что происходит с тобой, Дебора. Надо положить этому конец.

– Прошу тебя!

В голосе жены слышались слезы, и, как всегда, Саймон уступил ей.

– Хорошо, давай я отвезу тебя домой. За твоей машиной мы вернемся завтра.

– Нет! – Она распрямилась, улыбнулась дрожащими губами. – Я в полном порядке. Пусть только полиция разрешит мне уехать на «остине». Завтра у нас обоих много дел, некогда будет возвращаться сюда.

– Мне это не нравится.

– Я в порядке. Честно,

Саймон ясно видел: Дебора старается держаться подальше от него. Месяц прошел в разлуке, но она по-прежнему замкнута в своем горе, и это было для него страшнее любого другого удара.

– Ты уверена? – Он повторил свой вопрос, заранее догадываясь, каков будет ответ.

– Вполне. Вполне!

Констебль, во время их беседы деликатно смотревший в сторону церкви, теперь обернулся и жестом указал обоим, что они могут пересечь линию полицейского ограждения. Муж и жена пошли по дороге, путь в темноте им указывали огни полицейских машин. Вокруг машин команда экспертов собирала в специальные пакеты улики с места преступления. В тот момент, когда Сент-Джеймс и его жена подошли к машине Деборы, от группы полицейских отделился крепко сбитый мужчина. Узнав супругов, он приветствовал их взмахом руки и подошел поближе.

– Инспектор Канерон, – напомнил он свое имя Сент-Джеймсу. – Мы с вами встречались в Брэмшиле восемь месяцев назад. Вы читали лекцию о восстановлении катализатора из осадка.

– Сухая наука, – ответил Сент-Джеймс, протягивая руку инспектору. – Вы не уснули во время той лекции?

Канерон осклабился:

– Разве что на минутку задремал. Нам редко приходится иметь дело с такими материями.

– С вас хватит и этого, – кивнул Сент-Джеймс в сторону кладбища.

Инспектор тяжело вздохнул. Под глазами у него набрякли темные мешки, свидетельствовавшие о постоянной усталости, он слишком раздался и с трудом носил собственное тело.

– Бедный малыш, – пробормотал он. – Чего только в жизни не насмотришься, но никогда не привыкнешь к убийству ребенка.

– Значит, это убийство?

– Похоже на то, хотя концы пока не сходятся. Его вот-вот упакуют. Хотите взглянуть на него?

Дебора наконец-то стояла вплотную к нему, так что Сент-Джеймса отнюдь не порадовала перспектива осматривать найденный ею труп– не важно, бегло или подробно. Но что поделать – он эксперт, крупнейший авторитет в области судебной медицины. Он не может отмахнуться от подобного приглашения под тем предлогом, что ему неохота заниматься осмотром тела в воскресный вечер.

– Поди, Саймон, – послышался возле его уха голос Деборы. – Я поеду вперед. Ужасный день. Мне бы хотелось поскорее сесть в машину.

– Скоро увидимся, верно? – послушно произнес он в ответ.

– За обедом? – примиряющим тоном подхватила она и тут же добавила: – Боюсь, после такого у нас обоих испортится аппетит. Я закажу что-нибудь легкое, хорошо?

– Что-нибудь легкое. Да, хорошо. – Саймону казалось, будто огромный камень придавил его. Вот она садится в машину, в машине зажигается свет, волосы вспыхивают, золотистые искорки пробегают по бронзе локонов, кожа сияет, точно густые свежие сливки под солнечным лучом. Она захлопнула дверь, включила зажигание и тронулась с места. Саймон заставил себя не провожать глазами исчезавший в ночи «остин». – Где тело? – повернулся он к Канерону.

– Сюда.

Сент-Джеймс последовал за инспектором. Тот повел его не на кладбище, а на примыкавшее к нему поле Грея. С одной стороны возвышался во тьме памятник поэту. Почва к концу зимы приобрела красно-коричневый оттенок и сильно, до головокружения пахла перегноем. Еще месяц– и новая жизнь пробьется из-под земли к солнцу.

– Никаких следов, – комментировал Кане-рон, продвигаясь к проволочному ограждению, за которым высилась живая изгородь. Полиция прорезала отверстие в этой ограде, расчищая путь ко второму полю, где нашли тело мальчика. – Похоже, убийца пронес тело через кладбище, а потом перебросил его через стену. Иначе сюда никак не подберешься.

– А с фермы? – Сент-Джеймс махнул рукой в сторону окон, светившихся вдалеке за полем.

– Опять-таки нет следов. К тому же там три сторожевых пса – они бы мертвого разбудили, если бы кто-нибудь попытался пройти мимо них. – Они уже подходили к небольшой рощице. Под деревьями мелькали лучи фонарей, негромко переговаривались все еще не закончившие работу полисмены, кто-то из них рассмеялся. Как и все профессионалы, служаки из Слоу давно привыкли к виду насильственной смерти.

Но, видимо, Канерон так и не нарастил себе толстую шкуру. Коротко извинившись перед спутником, он решительно направился к группе людей, столпившихся под деревом, резко, горячо заговорил с ними, размахивая руками. Когда он вернулся, лицо его вновь приняло бесстрастное выражение. Слишком разнервничался, отметил про себя Сент-Джеймс.

– Прошу вас. Вот сюда.

Остальные полицейские расступились, пропуская Сент-Джеймса. Возле трупа полицейский фотограф разбирал свои принадлежности. На миг он приподнял голову, затем вновь наклонился, упаковывая камеру в большой кейс.

«Чего они ждут от меня?» – с недоумением подумал Сент-Джеймс. Внешние приметы смерти столь же очевидны для них, как и для любого эксперта, а все остальное может установить только вскрытие. Он же не маг и не волшебник, за пределами своей лаборатории он мало на что способен. И как же ему не хотелось торчать здесь, в темноте, на холоде. Ночной ветер, проносясь над полем, приподнимал его волосы, а Сент-Джеймс стоял и смотрел на тело незнакомого ребенка. Глупо думать, будто от того, что он самолично осмотрит эту мрачную сцену, что-то прояснится, откроется какая-то тайна жизни и смерти этого мальчика. Гораздо больше его в этот момент занимала Дебора. Дебора уехала от него на месяц, она покинула дом его женой, а вернулась чужим человеком. Саймон терзался тревогой за нее, сердце отяжелело от одиночества.

И все же он стоял там и смотрел на тело. Кожа красноватая, видимо, изменена формула крови. Это позволяет предположить смерть в результате несчастного случая– если бы не положение тела, которое полностью исключает подобную гипотезу. Канерон прав: концы с концами не сходятся и только вскрытие определит причину смерти. Сент-Джеймсу оставалось лишь констатировать очевидное, то, что мог бы заметить любой стажер, обратив внимание на широкую ссадину, поднимавшуюся по левой ноге мальчика.

– Тело сдвинули с места уже после смерти. Канерон, стоявший рядом, утвердительно кивнул:

– Меня больше интересует то, что произошло перед смертью, мистер Сент-Джеймс. Его пытали.