Цитаты Молчание завершёнOnline
А каков ты сам? - спросил я себя. Если бы, не долг и честь священника, быть может, ты тоже попрал бы Священный образ?..
Не всем дано родиться святыми и героями.
Если дозволено мне высказать свое святотатственное суждение, по-моему, Иуда - просто несчастная кукла, марионетка, которой отведена особая роль в драме жизни и смерти Христа..
Христос хотел спасти даже Иуду, в противном случае Он не сделал бы его своим учеником. Но тогда почему же Он позволил Иуде отступиться?..
Я спрашивал об этом многих священников - еще в семинарии. Несомненно, я задавал тот же вопрос и Феррейре. Не помню, что он ответил. А раз не помню, значит, ответ его не рассеял моих сомнений.
Значит, моя цена - триста сребреников? Иуда продал Христа за тридцать сребреников. Мою голову оценили в десять раз выше.
...Я ищу оправдания собственной слабости...
В Японии могущественные князья отдавали миссионерам под церкви усадьбы или буддийские храмы, ничего в них не перестраивая. Из-за этого обстоятельства крестьяне часто не понимали разницы между учением Христа и буддизмом.
Сомнение - самый великий грех.
Если Бога не существует, разве смог бы человек вынести это жуткое равнодушие, это жестокое бесчувствие моря?
И все же - что, если?.. «О, конечно, всего лишь «если»... Если бы вдруг оказалось, что Бога нет...»
Мне невыносимо тяжко видеть, как и сегодня с однообразным шумом все грызет и грызет песчаный берег это темное море, в котором стонали, мучились и погибли Итидзо и Мокити. В зловещем спокойствии моря мне чудится молчание самого Господа - точно это Всевышний молчит, бесстрастно внимая горестным людским стонам...
Вы, наверное, скажете: «Нет, не напрасной была их смерть! То были камни, которые лягут в фундамент Храма». И еще Вы скажете, что Господь никогда не посылает испытаний, превышающих наши силы... что Мокити с Итидзо обрели сейчас вечное блаженство, так же, как многие погибшие до них японские мученики... Разумеется, я тоже не сомневаюсь в этом. Но почему же сердце мое полно скорби?
А теперь плюнь! - последовал приказ, и на икону упал плевок - печать унижения и несмываемого позора.
- Топчите, топчите, я разрешаю вам это! - невольно вырвалось у меня, и только тогда я спохватился, что сказал нечто неподобающее священнику.
Ради всего святого... У всех жены, дети, а ты – человек посторонний, чиновники, пожалуй, строго с тебя не спросят.
Что делаешь, делай скорее...
Страх перед тьмой - своего рода инстинкт, напоминающий человечеству о суеверном ужасе первых людей, не знавших Бога, любви и света.
Истинное милосердие есть отречение от себя самого.
Существует ли Бог? Если нет, то на что он потратил полжизни, зачем пересек океан - неся семечко веры для этого голого островка? К чему тогда смерть одноглазого - в яркий солнечный полдень, под звонкую песню цикады? Кому нужна гибель Гаррпе? Священник затрясся от хохота.
Сочувствие - не деяние. Это еще не любовь. Жалость, равно как страсть, - всего лишь своего рода инстинкт. Он постиг эту истину многие годы назад, на семинарской скамье, - но тогда это было абстрактное знание.
Я думаю, для мужчины, чье имя - Япония, будет разумней не связывать себя с чужестранками, а предпочесть ту, что одной с ним крови и знает его нрав и привычки.
Фумиэ - лишь формальность, - твердил чиновник. - Надо только поставить на образ ногу. А верить можно во что угодно. Властям это безразлично. Согласно указу, надо только слегка коснуться ногой - и сразу же на свободу!..
Господь создал меня слабым, отчего же он спрашивает с меня, как с сильных?! Разве это справедливо?!
- Выходит, христианский Бог сотворил и злодеев, это вы хотите сказать? Получается, ваш Дэус творит зло?.. - Переводчик засмеялся с видом победителя.
- Вовсе нет! - Родригес покачал головой. - Господь создал все только для блага. Ради добра он даровал человеку разум. Но случается, люди поступают вопреки разуму. Это и есть зло.
Значит, вы утверждаете, что все существует само по себе и мир не имеет ни конца ни начала...
Когда человеку навязывают то, что ему совершенно не нужно, у нас это называется горе-благодеяние.
Я знал одного падре, его звали Кабраль - так тот нас и за людей не считал. Приехал в Японию, а сам насмехался над нашими жилищами, над языком, высмеивал нашу пищу, наши обычаи. Даже выпускников семинарии отказывался вводить в сан.
Истинный грех - это вовсе не ложь, не кража. Грех - это равнодушие, позволяющее одному человеку попирать жизнь другого, нимало не думая о тех муках, что он причиняет...
- Мужичье - дураки. Но их жизнь или смерть, падре, целиком зависят от вас. - Родригес не очень понимал, куда клонит хитрый старик, но было понятно, что он старается заманить его в западню. - Простолюдины не способны думать своей головой. Толку от них все равно не добьешься. Но если вы скажете одно маленькое словечко...
- Какое словечко? Что я должен сказать?
- «Отрекаюсь»...
Рай совсем не таков, как вы себе его представляете.
Они дали ему приют, подарили одежду, кормили его. Теперь и ему следовало бы отплатить им добром. Но у него не было ничего, что можно было бы принести в дар - кроме собственной жизни и смерти.
Грудь сжалась от какого-то неизъяснимого, радостного чувства - то была радость от осознания, что я полезен.
Тебе не совестно? - услышал я голос, и голос этот оказался сильнее страха. Ведь я священник, жизнь дана мне затем, чтобы служить. Позорно пренебречь долгом, поддавшись низменному страху.
Нетрудно умереть ради чистых и совершенных, трудно отдать жизнь за жалких и безобразных - вот что отчетливо понял я в те минуты.
Мы приоткрыли набухшую дверь, и сразу же, как бурлящий родник, из леса хлынуло щебетанье птиц. Я и не знал, какое же это счастье - жить!
Удивительное создание человек - всегда в нем живет надежда, что уж его-то судьба пощадит.
Люди здесь не смеют проявлять ни отчаяния, ни даже радости. Долгая необходимость таить чувства превратила их лица в настоящие маска!
В душах наших рождается чувство, похожее на гнев: как долго будет продолжаться такая жизнь?.. Да, нервы наши напряжены до предела. Мы сделались нетерпеливыми друг к другу, и любой пустяковый промах товарища невольно вызывает раздражение.
Меня пронзил жгучий стыд. Господь вверял свою жизнь любому и каждому, потому что любил людей. А я усомнился даже в одном-единственном человеке...