О том, как Ёсицунэ ходил походом против Тайра

Онлайн чтение книги Сказание о Ёсицунэ
О том, как Ёсицунэ ходил походом против Тайра

Итак, одержав свою первую победу при Фудзигаве, Ёсицунэ в том же третьем году Дзюэй двинулся на столицу, изгнал оттуда войска Тайра, с неслыханной самоотверженностью первым бросался на врага в Итинотани, у Ясимы и в Данноуре и в конце концов полностью поверг во прах дом Тайра. Главный полководец, а прежде министр-управитель Тайра Мунэмори с сыном был взят живым, и с ними и ещё тридцатью пленниками Ёсицунэ явился в столицу, удостоился приёмов как у государя-монаха, так и у царствующего государя, а ещё раньше, в первом году Гэнряку, был пожалован званием столичного судьи пятого ранга. Затем Судья Ёсицунэ, взяв с собой Мунэмори с сыном, прибыл в Косигоэ, ко вратам Камакуры.

А в Камакуре некий Кадзивара, представ перед Правителем Ёритомо, говорил ему так:

– Как вы полагаете, для чего Судья Ёсицунэ привёз с собой в Косигоэ этого министра-управителя с сыном? По-моему, таит он в душе некий дерзкий умысел. И я вам скажу, с чего это началось. Когда в сражении в Итинотани наш Сё-но Сабуро Такаиэ взял живым начальника личной государевой стражи Тайру Сигэхиру и передал его в руки вашего брата Нориёри, Судья Ёсицунэ страшно разгневался. «Да кто он такой, этот Нориёри? Как посмели отдать ему то, что по праву принадлежит мне? Неслыханная наглость!» Так крича, он налетел на Такаиэ и чуть было не убил его, но тут моими стараниями пленника передали в руки почтенного Дои Дзиро, и только тогда Судья утихомирился. И вот тут-то он и сказал: «После разгрома дома Тайра все земли на запад от Заставы будут принадлежать мне. Хоть и говорится, что-де не бывать двум солнцам на небе и не бывать двум владыкам на земле, а всё же будут у нас два сёгуна!»

Конечно, он искусный воитель. Никогда прежде не воевал на кораблях, но в морском бою не устрашился ни волн, ни ветра и прыгал с борта на борт лёгкий, словно птица. Или взять сражение за Итинотани. Была там крепость, какой нигде больше нет. У Тайра сто с лишним тысяч войска, у нас – шестьдесят пять тысяч. Когда у осаждённых сил мало, а у осаждающих силы большие, тогда дело обычное. А тут в крепости сил много, и все местные, у осаждающих же сил меньше, и местности никто не знает. Казалось нам, что взять крепость нипочём не удастся, однако Ёсицунэ провёл кучку воинов тропой Хиэдори по каменным кручам, где и птицы не летают, ринулся на врагов сверху и в конце концов их уничтожил. Такое обыкновенному человеку не под силу.

Взять теперь битву у Ясимы. Бушевала страшная буря, выходить в море нечего было и думать, а он стремительно переправляется всего на пяти кораблях с отрядом в каких-нибудь пять десятков человек, дерзко подступает к Ясимскому лагерю и обращает в бегство десятки тысяч воинов дома Тайра! И ни разу не дрогнул он вплоть до последней битвы в Данноурском мешке, и воины что из Восточных, что из Западных земель превозносят его, говоря, что ни у ханьцев, ни в нашей стране не было ещё такого военачальника, он же, лелея дерзкий свой умысел, ласкает каждого и не обходит вниманием даже самого захудалого из самураев, и все они в один голос восхищённо толкуют между собой: «Вот доподлинный господин для самураев! Положить за него жизнь нисколько не жаль, всё равно что бросить горсть пыли!»

Потому и сердце у меня не на месте, как подумаю я, что вы впустите его без оглядки в Камакуру. Конечно, сроки ваши определены счастливой кармой, и никто тут ничего изменить не может. Но что будет с потомками вашими? Да и о вашей собственной жизни озаботиться не мешает.

Так говорил Кадзивара. Когда он закончил, Правитель произнёс:

– Вряд ли всё то, что сказал здесь Кадзивара, является ложью. Однако брать меры, выслушав одну лишь сторону, было бы осквернением порядка. Поскольку Куро Ёсицунэ прибыл, пусть завтра явится сюда. Мы поставим его против Кадзивары и послушаем, что он ответит.

Услышав это, даймё и сёмё сказали друг другу:

– Если будет так, как решил сейчас Правитель, то Судья Ёсицунэ скорее всего оправдается, поскольку он, конечно же, не совершил ничего дурного. Тут дело в том, что в своё время он повздорил с Кадзиварой из-за весел «сакаро», а потом, когда ещё не кончилась между ними досада, схватились они в Данноуре из-за того, кому вести передовые войска, и уже натянули было тетивы своих луков. Теперь Кадзивара со злости возводит на него напраслину, и непонятно, что из всего этого получится.

Между тем Кадзивара, услыхав повеление поставить его с Ёсицунэ лицом к лицу, в замешательстве воротился к себе домой в Амано и послал Правителю «клятвенное письмо», в котором поклялся перед богами и буддами, что ни в чём не солгал. «Ну, раз так…» – произнёс Правитель и повелел доставить пленного Мунэмори к себе в Камакуру, а Судье Ёсицунэ повелел оставаться в Косигоэ.

Узнав об этом, Судья Ёсицунэ подумал: «Заветным желанием моим было смыть позор с имени наших предков и успокоить их гневные души, но старался я также, сколько мог, угодить и брату моему Ёритомо. Ожидал я верной награды, но не удостоился даже встречи с ним, и вся моя преданность ему ныне ничего не значит. А все наговоры подлеца Кадзивары! Жаль, надо было его без лишних слов прирезать ещё там, на западе, а я его опрометчиво пощадил и вот теперь заполучил такого врага!» Так сожалел он, однако делать было нечего.

А в Камакуре Правитель призвал к себе Кавагоэ Таро Сигэёри и сказал ему:

– Куро Ёсицунэ, полагаясь на благорасположение государя-монаха, замыслил смуту. Поспеши же в Косигоэ, пока он не поднял самураев из западных провинций!

Кавагоэ произнёс на это:

– Ни в каком деле не иду я против ваших повелений. Однако, как вы изволите знать, Судья Ёсицунэ женат на моей дочери, и мне будет тяжело поднять на него руку. Благоволите приказать кому-нибудь другому.

С этими словами он поднялся и вышел.

Правитель, сочтя возражение основательным, настаивать не стал, а призвал к себе Хатакэяму Сигэтаду и сказал ему:

– Я приказал Кавагоэ, но он сослался на то, что-де родственник, и уклонился. Между тем мы не вправе смотреть сквозь пальцы, как Куро Ёсицунэ готовит смуту. Я намерен послать к нему тебя. Помни верность предков своих. Коли свершишь, как надо, пожалую тебе провинции Идзу и Суруга.

Господин же Хатакэяма, будучи человеком весьма прямодушным, ответил:

– Хотя и не годится идти против ваших повелений, однако известно вам, что сказал в своём обете Великий бодхисатва Хатиман: «За свою страну прежде иных стран, за своих людей прежде иных людей». Чужак не идёт ни в какое сравнение с родной плотью и кровью. Кадзивара – человек, который однажды оказал вам услугу, только и всего. По его навету вы гневаетесь, а вы за долголетнюю преданность, а вы за братские узы пожаловали бы земли Кюсю или призвали бы к себе и пожаловали бы в награду провинции Идзу и Суруга, кои мне хотели отдать, а ещё лучше поставили бы наместником в Киото, дабы была у вас охрана с тыла!

И, высказав это без смущения и страха, он удалился. Счёл ли Правитель его слова основательными, но не сказал более ничего. Прослышав об этом, Судья Ёсицунэ написал несколько «клятвенных писем» с заверениями в чистоте помыслов, но ответа не получил, и тогда он отправил в Камакуру послание по всей форме.


Послание из Косигоэ


Управляющему канцелярией Правителя превосходительному Оэ Хиромото.


Я, Минамото Ёсицунэ, почтительно препровождаю Вам это послание, а содержит оно следующее:

Будучи избран одним из главных военачальников Правителя, я как посланец по указу государя ниспроверг врага династии, а как наследник боевой славы многих поколений предков моих смыл позор с их доброго имени. Меня надлежало наградить, но, противу моих ожиданий, из-за свирепой клеветы великие подвиги мои остались без последствий. Я ни в чём не повинен, но меня осыпают упрёками, и я лишь плачу кровавыми слезами.

Всей душой стремлюсь я объясниться, ведь сказал же Конфуций: «От хорошего лекарства горько во рту, но оно помогает излечиться; правдивые слова с трудом входят в уши, но они помогают делу». И вот Вы не можете разобрать, что в наветах на меня правда, а что ложь, а меня не пускают в Камакуру, и я не имею возможности изложить свои настоящие мысли, и дни мои влачатся в Косигоэ впустую. Коль скоро не могу я предстать перед Правителем, уж не прервалась ли братская связь между нами, определённая в прежних рождениях?

Или, может быть, это возмездие мне за провинности в прошлой жизни? В таком случае, если только не возродится мой покойный отец, то кто ещё откроет мне, неразумному, истоки печалей моих? Чьи сердца состраждут мне в беде моей? Скажут: снова он витийствует, он ропщет и жалуется, но вот: был я пожалован от родителей жизнью, однако лишь самое малое время прошло, а отец уже в мире ином, и сделался я сиротой, и материнские руки унесли меня в земли Ямато, в захолустье уезда Уда, на пастбище Драконьих Ворот. С тех самых пор не знал я ни дня покоя. Я только мог сколь угодно тщить свою бесполезную жизнь, но появляться в Киото мне было нельзя, и я скрывался по разным глухим местам, проживал там и сям в отдалённых провинциях и служил всяким тамошним жителям, простолюдинам и мужикам.

Но вдруг судьба обернулась счастьем, и меня послали в столицу походом на Тайра. Первым делом я покарал Кисо Ёсинаку, а затем, чтобы повергнуть в прах дом Тайра, мне приходилось гнать коня через скалистые горы, уходящие вершинами в небо, я шёл на верную гибель, чтобы разгромить врага, я бросал вызов бурям, бушующим на безбрежном море, и был готов бестрепетно пойти ко дну, чтобы труп мой стал добычей акул. Доспехи и шлем были моей постелью, война была единственным помыслом, и всё для того, чтобы успокоить терзаемые обидой души предков моих и исполнить заветную мечту всей жизни, а иного дела для меня не было.

Что же, я стал столичным судьёю пятого ранга, так разве это не к вящей славе нашего дома, разве это не редкое отличие в наше время, и что может с ним сравниться? И тем не менее я пребываю в глубокой скорби, и сетую я безмерно. И если не к защите богов и будд, то к кому ещё я бы мог обратиться со своею печалью? Вот почему я брал бумажные талисманы из Кумано и других разных храмов и, призвав в свидетели больших и малых богов Японии, а также будд преисподней, писал на обороте «клятвенные письма», в которых заверял в чистоте своих помыслов. Что нужды! Прощения от Правителя я так и не удостоился.

Наша страна – страна богов. Боги отвергают неправедных. А более мне надеяться не на кого. Поэтому от всей души взываю я к Вашему безграничному милосердию. Выберите удобный час и, втайне обеспокоив Правителя, доведите до высокого слуха, что за мной никаких провинностей нет. И если будет мне даровано прощение, тогда «да осенит Ваш дом избыток радости от накопившихся добрых деяний», а процветание Ваше да распространится на Ваших отдалённых потомков! Чело моё разгладится от мимолётных огорчений, и я обрету наконец спокойствие в этой жизни.

Нет слов, чтобы выразить все мои чувства, поэтому остальное опускаю.

Почтительнейше и с благоговением

Минамото Ёсицунэ
Второй год Гэнряку, пятого месяца, … дня

Так было написано в послании. Когда его зачитывали, то все плакали – от Правителя и до находившихся в высоком присутствии дам. И на время Ёсицунэ был оставлен в покое.

Так прошло лето, а когда осень была в разгаре, Судья Ёсицунэ отправился в столицу. Его отменно приняли у государя-монаха. Было благосклонно сказано: «Лучшего наместника для Киото, чем Ёсицунэ, не найти», и всё сделалось по этим словам. Но вот и осень прошла, и началась зима, а злоба Кадзивары не иссякала, он клеветал с прежним усердием, и Правитель вновь склонился к тому, что Кадзивара, наверное, прав.


Читать далее

О том, как Ёсицунэ ходил походом против Тайра

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть