Онлайн чтение книги Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи
М. У. БЕКВИТ О «СКАЗАНИИ О ЛАИЭ-И-КА-ВАИ»

I. «СКАЗАНИЕ О ЛАИЭ-И-КА-ВАИ» И ЕГО АВТОР

«Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи» — гавайский роман о жизни принцессы высокого ранга и ее обожествлении. Эта история дошла до нас из древности в форме каао, прозаического повествования с поэтическими вставками, т. е. именно в той форме, в которой гавайские сказители до сих пор ее рассказывают.

«Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи» было записано Халеоле, гавайцем, и его целью было напомнить своим соотечественникам о былых идеалах и былой славе гавайцев, а также пробудить в них интерес к народным сказаниям и обычаям, быстро исчезавшим после того, как в 1778 году Кук открыл Гавайские острова. Халеоле родился примерно тогда же, когда умер Камехамеха I, за год-два до прибытия на Гавайи первых американских миссионеров и учреждения протестантской миссии[76]Камехамеха I умер 8 мая 1819 г., первая партия миссионерок прибыла на Гавайи 30 марта 1820 г.. В 1834 году он поступил в миссионерскую школу в Ла-хаина-луне[77]Ла-хаина-луна — первая христианская миссия на Гавайях — располагалась на холме возле городка Ла-хаина, тогдашней столицы Гавайского королевства. В Ла-хаина-луне была организована первая типография (1822 г.) и первая средняя школа (1831 г.). (остров Мауи), где его интерес к древней истории гавайцев был замечен и поддержан двумя тамошними учителями: Лоррином Эндрюсом, составителем гавайского словаря, вышедшего в свет в 1865 году, и Шелдоном Дибблом, под чьим руководством Дэвид Мало подготовил книгу «Гавайские древности». «История Сандвичевых островов» Диббла (1843 г.) является достоверным источником для всех изучающих раннюю историю миссии. Соучениками Халеоле были такие первые писатели Гавайев, как Мало, Камакау, Джон Ии. Закончив школу, Халеоле сначала работал учителем, а спустя некоторое время посвятил себя издательскому делу. В начале 1860-х годов он напечатал по частям «Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи» в гавайской газете «Куокоа», а в 1863 году выпустил его отдельной книгой[78]Дэггетт назвал «Сказание» «народной божественной легендой XIV века» и включил великолепный отрывок из него, подготовленный к печати доктором В. Д. Александером, в свою книгу гавайских легенд. Лоррин Эндрюс писал (Islander, 1875, с. 27): «Мы познакомились с гавайским каао, или сказанием, которое было создано много веков назад и, передаваясь из уст в уста, сохранялось в народной памяти, пока наконец оно не было записано гавайцем и напечатано, составив том в 220 страниц, из которого были исключены многие поэтические вставки. Говорят, что декламация этого сказания продолжалась около шести часов». В предисловии к своему словарю Л. Эндрюс пишет: «„Каао о Лаиэ-и-ка-ваи“, насколько я знаю, единственное из подобных произведений, которое теперь стало доступно большой аудитории. Многие замечательные произведения уже печатались в гавайской периодике, но ни одно из них не было прочитано иностранцами и не было оценено ими по достоинству».. в 1885 году Болстер и Мехеула, тоже гавайцы, вновь издали «Сказание», правда, в несколько измененном виде[79]Изменения, внесенные во второе издание, кроме нескольких несущественных и восстановленных пропусков, не включены в данное издание. Однако именно во втором издании впервые напечатана популярная песенка:

<…>

«Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи» до сих пор остается единственным изданным отдельной книгой гавайским преданием. И в то же время это единственное произведение уроженца Полинезии, который посвятил себя работе над фольклорным материалом, движимый идеей создания национальной литературы, и, следовательно, «Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи» имеет важное значение и с исторической точки зрения.

Язык «Сказания» хотя и содержит много старых, вышедших из употребления слов, пословиц, поговорок, смысл которых не всегда поддается точной расшифровке, тем не менее мало изменился со времени введения письменности, т. е. с 1820 года[80]Дата ошибочная. Первая брошюра на гавайском языке — «Piapa» («Азбука») — была выпущена 7 января 1822 г. Однако сначала использовалось несколько весьма несовершенных систем письма. Единая орфография, применяемая и в наши дни, была принята в 1829 г., и легко понятен даже в наши дни. Эндрюс включил в свой словарь всю лексику «Сказания», и лишь в немногих случаях можно оспорить правильность его толкований. Песни, несмотря на сложную образность, обычно не представляют трудностей для понимания. Так что смысл «Сказания» передан достаточно точно. Гораздо большую проблему представляет передача стиля. Донести до иноязычного читателя не только смысл, но и свойственное гавайцам видение мира, дух оригинала, едва ли возможно без определенных потерь. Приходится, например, жертвовать краткостью повседневной речи и излишне часто пользоваться приемом повтора, который, к слову, характерен для гавайских сказаний. Некоторые слова, не имеющие в английском языке синонимов, в гавайском чрезвычайно синонимичны. Другие, односмысловые в английском языке, в гавайском обретают разные значения в зависимости от контекста. И эту игру слов невозможно передать на чужом языке <…>

Халеоле добросовестно записал сказание, иногда, правда, он несколько драматизировал действие, но при этом всегда помнил об историческом аспекте своей миссии. Его собственные высказывания, да и некоторые странности в сюжете неопровержимо доказывают, что в «Лаиэ-и-ка-ваи» соединились разные источники. Вероятно, отдельные эпизоды «Лаиэ-и-ка-ваи» было принято включать в другие популярные сказания, и Халеоле пользовался ими. Мы еще будем говорить об источниках «Лаиэ-и-ка-ваи», но стиля самого Халеоле касаться не будем. Единственной причиной, побудившей меня к переводу «Сказания» в целом, несмотря на его чуждость иноземному вкусу, было желание по возможности точно воспроизвести образ мыслей полинезийца, реконструировавшего сказку о Богине Сумерек, а также показать тот реальный мир, в котором жили полинезийцы, и те силы, которые регулировали их поступки и чувства; таким образом дать представление о полинезийцах вообще <…>

Мне неизвестны переводы других полинезийских, в частности гавайских, сказаний. Замечательные сборники гавайских сказок были составлены Трамом, Реми, Дэггеттом, Эмерсоном, Вестервельтом. К этому нужно добавить сказки, собранные А. Форнандером и переведенные на английский язык Джоном Уайзом, они сейчас изданы музеем Б. П. Бишоп[81]Музей Бернис Пауахи Бишоп, один из крупнейших исследовательских центров в области полинезийской культуры и искусства, основан в 1889 г. Чарльзом Ридом Бишопом и назван в честь его покойной супруги Бернис Бишоп (принцессы Пауахи).. Хотя упоминавшиеся сборники включают сказания, для декламации которых потребовалось бы несколько часов, а для печатания в газете — несколько лет, но они сокращены до такого минимального объема, что читатель может получить лишь самое отдаленное представление о сюжете, но отнюдь не о формировании образа или искусстве сказителя. И иностранцы, и гавайцы проявили известную изобретательность, переводя песни (mele), а гораздо более простое и более важное дело — перевод гавайских каао до сих пор никого не вдохновляет <…>

II. МЕСТО ДЕЙСТВИЯ «СКАЗАНИЯ»[82]«Место действия „Сказания“» является самостоятельным вспомогательным разделом издания М. Беквит. При подготовке русского перевода было сочтено целесообразным включить его в текст публикуемого приложения.

<…> В основном действие «Сказания» происходит на четырех самых больших островах Гавайского архипелага: на Оаху, где родились близнецы, на Мауи, родине Хины, где предсказатель воздвиг святилище, на острове Гавайи, где находится сказочная земля Пали-ули и волны омывают берег Кеаау, и на Кауаи, где вожди готовят каноэ, чтобы отправиться на поиски Лаиэ-и-ка-ваи, и где происходят последние события «Сказания». На этих островах, включая Молокаи и Ланаи, которые расположены недалеко от Мауи подобно «одному длинному острову», и развивается действие.

Близнецы родились в Лаиэ, маленькой рыбачьей деревушке на севере острова Оаху[83]В настоящее время Лаиэ — довольно крупный город, центр мормонского учения в Океании. Здесь расположены организованные мормонами Университет Бригэма Янга и Полинезийский культурный центр.. Это место известно еще и потому, что здесь родился и совершил свои подвиги бог-свинья Кама-пуаа. К северу от деревни, в горах, над Правительственной дорогой, до сих пор есть окруженное зарослями сахарного тростника озеро Ваи-апука, длинное овальное углубление, ведущее к нижнему озеру. Местные жители говорят, что вода в нем солоновата на вкус и ее уровень то поднимается, то опускается в зависимости от уровня моря. Там есть скала, по которой легко найти вход в подводную пещеру. Дэггетт дает подробное описание этого места в своем изложении «Сказания о Лаиэ-и-ка-ваи». Лаиэ — самое подходящее место для появления на свет Богини Сумерек, и это ясно для каждого, кто провел на побережье хотя бы неделю. Это одно из самых живописных мест на острове. С одной стороны — море, окаймленное песчаным пляжем, с другой — Коолау, крутые, заросшие до самых вершин, фантастически изрезанные, играющие всеми цветами радуги горы.

Ку-кани-локо, находящееся в горах Вахи-ава, где воспитатель прятал Лаиэ-лохелохе, — одно из священных мест на Оаху. Его слава сродни славе Холохоло-ку в Ваи-луа (остров Кауаи) — здесь рождаются на свет вожди. Говорят, что со времени некоего Капавы, внука вождя с Таити, на вождей тут снисходит особая благодать. Женщина, ожидающая родов, должна смотреть направо, по бокам у нее лежат камни, под спину ей насыпают бугор из земли, и восемнадцать вождей стоят на страже вокруг нее. Но вот слышатся удары священного барабана, и люди собираются на востоке и на юге, желая стать свидетелями великого события. Гавайцы говорят: «Если женщина придет сюда с истинной верой и правильно ляжет, то ребенок будет принят с почетом, его назовут божественным вождем, горящим огнем». Даже Камехамеха пожелал, чтобы его сын Лихолихо родился в Ку-кани-локо. С этого места, расположенного между хребтами Коолау и Ваи-анаэ, открывается великолепный вид. Камней здесь уже давно нет, но правление плантации Ваи-алуа разрешило огородить священное место.

Знаменитая гора Ка-увики, где мудрец воздвиг святилище и где Хина сидела, следя за облаками, плывущими к дому ее возлюбленного, находится на самом востоке острова Мауи. С этим местом тоже связано много преданий. Когда до неба можно было еще достать копьем, брошенным с земли, поднялся на ноги Мауи, сын Хины, и отодвинул небо, разлучив мать с отцом. Позже Ка-увики прославилась великим сражением с воинами Уми, а в исторические времена она более полувека служила ареной битв между воинами с острова Гавайи и с острова Мауи <…>

И наконец, Пуна — самый восточный округ острова Гавайи, известный своим фольклором. От кратера Килауэа, который находится на высоте 4000 футов над уровнем моря[84]Точнее, 4077 футов (1231 м)., идет пологий склон на расстоянии не более одной мили от моря. Склон лесистый, наверху растет твердое дерево хиа, внизу — панданус. Деятельность вулкана постепенно изменила здешнюю местность. Берег опустился, и теперь деревья растут в воде. На крутом берегу с южной стороны много огромных валунов, заброшенных сюда приливом. В результате землетрясений образовались трещины. Лава пористая, в ней много опасных пустот. Об этом районе рассказывают немало таинственных историй, в которых действуют духи. «Бойтесь совершить зло в горах Пуны, — предупреждает старое сказание, — не то бесчисленные духи деревьев, которые живут в здешних лесах, принесут вам несчастье». Пеле, богиня вулканов, любит Пуну, и даже сегодня множество юношей хвастается встречей с рыжеволосой красавицей, которая увлекла за собой храброго юношу с острова Кауаи и бегала с ним наперегонки по склону горы к морю в те давние времена, когда горы и холмы Пуны еще имели первоначальный вид.

III. ПРИРОДА И БОГИ В «СКАЗАНИИ О ЛАИЭ-И-КА-ВАИ»

1. Полинезийское происхождение гавайского сказания

Чтобы правильно интерпретировать гавайское сказание, мы должны с самого начала четко представлять себе его связь с прошлым гавайского народа, его происхождением и миграциями, его социальным наследием и тем материальным миром, в котором он живет. Гавайский фольклор принадлежит не одной какой-то изолированной группе, а всей Полинезии. От Новой Зеландии до Тонга, островов Эллис, Самоа, островов Общества, Раротонга, Маркизских и Гавайских островов население преимущественно относится к одному физическому типу, изъясняется на одном языке, придерживается одинаковых обычаев, привычек, формы поклонения одним и тем же богам, общих традиций в искусстве[85]М. Беквит преувеличивает культурное и языковое единство Полинезии. Носители двух десятков полинезийских языков в большинстве случаев почти неспособны понимать друг друга. Контакты между Западной и Восточной Полинезией практически прекращаются в первые века нашей эры. Гавайский пантеон, космогоническая концепция, обрядовая практика восходят к восточнополинезийской культурной традиции, формировавшейся в течение нескольких веков в районе островов Общества. Однако многовековая изоляция отдельных народов Восточной Полинезии (гавайцев, таитян, маори, раротонганцев и др.) привела к заметным различиям в их культурах. Материальная и духовная культура Западной Полинезии (Тонга, Самоа и близлежащие острова) существенно отличается от восточнополинезийской и имеет более архаичный характер. Необходимо заметить, что в XIX — начале XX в. в поле зрения этнографов и фольклористов, в первую очередь находились новозеландские маори и гавайцы, в меньшей степени — таитяне. По этой причине возникла ошибочная концепция, окончательно не изжитая и до сих пор, согласно которой общеполинезийским признается восточнополинезийский культурный комплекс, а отступления от него в Западной Полинезии считаются позднейшими новшествами..

Похоже, когда-то оно создавалось сообща, и дошло до нашего времени в неизмененном виде. В Новой Зеландии и на Гавайях рассказывают о Мауи как о рыболове и похитителе огня. Тщательный сравнительный анализ легенд, несомненно, выявляет местные различия, но мы будем говорить о полинезийской расе как единой и ее общих преданиях, которые, несмотря на миграции полинезийцев и их расселение по далеким друг от друга островам, от Новой Зеландии на юге до Гавайев на севере, от Фиджи на западе[86]Население островов Фиджи не относится к полинезийцам, хотя и находится с ними в довольно близком родстве. Многие общие черты в культуре фиджийцев и западных полинезийцев (особенно тонганцев) объясняются взаимным влиянием. до Маркизских островов на востоке, оставались единой сокровищницей народной фантазии. Мы найдем тут похожие приключения, похожую среду, похожие интересы и страсти.

Это может означать, во-первых, что раса долгое время развивалась в каком-то едином месте, прежде чем произошло расселение, и родственные группы отправились по дорогам океана в поисках новых земель, и во-вторых, по-видимому, что период странствий был долгим и не исключавшим культурного обмена между ранее удаленными друг от друга группами <…> Певцы и поэты плыли по морям, везя с собой на новые земли песни своих племен. На островах, мимо которых пролегали их пути, жили люди, и усталые гребцы собирались у земляных печей, в которых готовилась пища для пиров.

Таким образом легенды с легкостью переходили от группы к группе; общий язык, общие интересы и взаимное удовольствие благоприятствовали этому в не меньшей степени, чем постоянное соперничество отдельных семейных групп.

В гавайской традиции сохранилась память о том времени странствий[87]Согласно гавайским преданиям, которые, конечно, не могут считаться исторически достоверными, так называемая вторая миграция на Гавайи, вероятно, происходила в период между XI и XIV вв. (датировано по времени прибытия в Кохалу на острове Гавайи великого жреца Паао, что было за восемнадцать поколений до Каме-хамехи); она шла с юго-востока и несла с собой своеобразную религию, просуществовавшую до 1819 г.. Вождь клянется не брать в жены местную женщину, а только ту, которую он встретит «на земле хороших женщин». Честолюбивый жрец ищет за морем вождя божественного происхождения. Вождь, обиженный вождем более высокого ранга, отправляется со своей свитой на другой остров. Тут и обмен дарами, и браки представителей разных групп, и обложение данью, и войны. «Сказание» перекликается с морской песней о плавании в пределы Кахики[88]Kahiki в гавайских песнях — термин, которым обозначается «чужая земля», и он не служит для обозначения исключительно острова Таити в архипелаге Общества., несмотря на то что долгое время не было общения между северной группой и ее соседями на юге и востоке. Когда Дж. Кук впервые пристал к острову Кауаи, самому западному из островов, возможно, с помощью испанских карт, возможно — таитянских навигаторов, сохранивших память о древних плаваниях[89]Гипотеза об испанском приоритете в открытии Гавайев ныне отвергнута. Таитянские мореходы действительно сообщили Куку о местоположении многих близлежащих островов, но сведения о Гавайях не могли не иметь легендарный характер, поскольку этот архипелаг отделен от Таити расстоянием в 4500 км и контакты с ними отсутствовали в течение нескольких столетий., уже многие сотни лет ни одно судно (разве лишь случайно) не появлялось здесь.

Однако сохранились старые сказки, которые уводят нас к периоду возникновения гавайской устной литературы. В своем теперешнем виде они имеют форму песен или длинных монотонных сказаний, подобных «Лаиэ-и-ка-ваи», в которых диалоги и некоторые эпизоды достигают уровня истинной поэзии и требуют включения песни в качестве эмоциональной кульминации. Эпизоды свободно кочуют из сказания в сказание, меняются географические названия и имена, т. е., что касается деталей, твердая форма дает полную свободу изобретательности рассказчика. В сущности, налицо процесс закрепления и изменения фольклорного материала, неизбежный в устном народном творчестве, тем более что его цель — доставлять удовольствие слушателям. В то же время есть сказители, которые ревниво хранят в памяти даже случайные эпизоды. Среди стариков в любом районе Полинезии всегда найдется хотя бы один, рассказывающий легенды в том виде, в котором они дошли до него из древности, его все знают и все уважают. И в Новой Зеландии, и на Гавайях почти без изменений, даже в именах, встречаются одинаковые сюжеты.

2. Полинезийская космогония

Тематически полинезийский фольклор ничем не отличается от любого другого, который принадлежит примитивному[90]Читатель уже располагает достаточной информацией, чтобы критически относиться к подобной терминологии., но любящему сказки народу. В нем есть элементы философии — сюжеты о космогонии и героях, сотворивших землю; элементы летописи о миграциях, легенды о культурных героях, о завоеваниях и переворотах. Есть своеобразные «романы» о соперничестве, мести и любви, комедийные истории о чудаках и трикстерах, «страшные» сюжеты о духах и всевластии призраков. Здесь нет ничего исключительно полинезийского, ибо все это свойственно развлекательным повествованиям любого народа. Разве лишь форма каждого произведения диктуется реальной жизнью богов, такой, какой ее видит именно полинезиец.

Концепция неба предметна, близка к представлению о вселенной Анаксагора: плоская земля, обнесенная стеной там, где виден горизонт и где, согласно воззрениям гавайцев, проходит граница Кахики (Kukulu-o-Kahiki)[91]Полинезийская картина, мира подразумевает небесную стену, Которая ограждает каждую островную группу, так что лодки, которые плывут от одной группы к другой, пробиваются сквозь нее. Вероятно, Кукулу-о-Кахики и есть такая граница. Эмерсон пишет: «Кукулу — это стена или вертикальные опоры на горизонте, которые поддерживают небеса» (Malo, 30). Отсюда и названия: Kukulu hikina, Kukulu komohana, Kukulu hema, Kukulu akau — «восток», «запад», «юг», «север». Горизонт назывался Kukulu-o-ka-honua («компас земли»), пространство же внутри этих стен — Kahiki. Круг неба, что поднимается на горизонте, — Kahiki-ku («вертикальное»). Все видимое до горизонта пространство — Kahiki-moe («горизонтальное»).. Небеса взгромождены друг на друга как конусы, и их в разных островных группах насчитывают от восьми до четырнадцати. Внизу, под землей, тоже есть свой мир, который имеет два или три уровня. Каждый управляется божественными предками и населен духами умерших или даже богами[92]На острове Раротонга духи живут в подземном мире (см.: Gill. Myths and Songs). Гавайцы верили в подземный мир, населенный умершими и разделенный на две части. В верхней правил Вакеа, в нижней — Милу. Люди, не отличавшиеся особенным религиозным рвением, «попадали к Милу, лежали под деревьями Коу, пили воду и ели ящериц и бабочек». Согласно традиционным верованиям, дух начинал свой путь в подземный мир или на севере острова Гавайи, или па западе Мауи, или на юге и северо-западе Оаху, но самый известный вход в страну мертвых — в начале долины Ва-и-пио, на острове Гавайи.. Все это внутри хаоса, как яйцо в скорлупе. Обычно считается, что боги живут на небесах.

Как и в других мифологиях, небо и жизнь богов — воспроизведение земли и земной жизни. Боги на небесах тоже делятся по рангам. На самом верху живет верховное божество[93]Позднейшие исследования верований гавайцев не подтверждают наличия в их религиозной концепции верховного божества. и наслаждается высшим правом на тишину, это табу моэ. Другие божества населяют более низкие уровни неба. Земной мир не исключается из сферы их деятельности, божеств мириады, и они дают знать о себе, обретая физическую форму. Сама по себе эта форма — не божество, но она служит ему и даже может стать его потомком. Боги населяли землю, и от них произошло человечество. Вожди различаются по рангам в зависимости от степени их родства с древними богами[94]Джилл пишет о жителях атолла Аитутаки: «Свое общество они представляют в качестве длинного дома, протянувшегося с востока на запад, вожди северной и южной частей острова — правая и левая стены, менее благородные вожди — стропила, отдельные люди — листья тростника. Это — аналог дома богов в мире духов» (см.: Gill, с. 17)..

Единообразного представления об этом нет. В полинезийском мифе творения важны три момента — монистическое представление о божестве, которое существовало до сотворения всего[95]«Он был, и имя его — Таароа (Каналоа). Он жил в бесконечности. Земли не было. Таароа позвал, но ничто не откликнулось на его зов, и, существуя в одиночестве, он превратился во вселенную. Опоры (оси или орбиты) — вот Таароа, скалы — тоже Таароа. Таароа — это песок, так он был назван. Таароа — это день. Таароа — это сердцевина. Таароа — это зародыш. Таароа — это основа. Таароа — непобедимый, он создал вселенную, священную вселенную, раковину для Таароа, жизнь, жизнь вселенной » (Moerenhout, I, с. 419).; порядок сотворения из бесконечности и хаоса, от низших форм к высшим, вызванным к жизни желанием, которое объясняется сексуальным дуализмом определенных пар: от неодушевленного мира — скала и земля, наземные и морские растения — к одушевленному — рыбы, насекомые, рептилии, птицы[96]«Таароа спал с морской, женщиной по имени Хина. Родились на свет черные облака, белые облака, дождь. Таароа спал с женщиной с гор, и они дали жизнь первому зародышу. Потом родилось все то, что растет на земле. Потом родился туман. Потом родился тот, которого называют сильным. Потом родилась женщина, прекрасная женщина…» (Moerenhout, I, с. 423).; и, наконец, анализ души человека: жизнь — это «дыхание», «чувство» заключено в сердце, «желание» — в кишках, «мысль», которая порождает сомнение, составляет знание (akamai). На Гавайях в мифе творения особое внимание уделяется последовательному воспроизводству естественных форм.

Отдельные острова архипелага обычно описываются как скалы, сброшенные с небес или выуженные из морских глубин для отдыха богов, или же они воспринимаются как потомки божественных предков[97]В собрании гавайского фольклора Форнандера Гавайские острова описаны как потомство Вакеа и Папы или Хины.. Идея в том, что им приписывается свойство быть частью божественной материи, имеющей отношение к происхождению народа.

3. Полубог в качестве героя

Множились земные формы, множились и боги, дававшие им жизнь. Таким образом, на свете появились, полубоги, или купуа, которых следует отличать от акуа, истинных божеств[98]Многие авторы считают акуа первичными богами, аику — их потомками, демоническими существами, являющимися в виде животных и помогающими человеку, купуа — обожествленными людьми.. Природа полинезийских купуа подробно описана в двадцать девятой главе «Сказания о Лаиэ-и-ка-ваи», где сестры Аи-вохи-купуа стараются успокоить свою госпожу, испуганную предложением стать женой бога, живущего на небе <…> Купуа происходит от богоподобных родителей и наследует от них или от другого члена семейной группы божественную силу, или ману, обычно какой-либо ее вид; он типичный герой ранних гавайских сказаний. Свой божественный ранг он обретает, выиграв соревнование с соперничающим купуа или предком, от которого он требует и признания, и какого-либо дара. Он может перевоплощаться в животное, предмет или природное явление, и они служат ему «знаком», или «телом», в котором он может являться людям, и ему подвластны все животные и все предметы этого класса. Не только небесные тела, облака, штормы и знаки на небесах, но также запахи и пение птиц могут служить ему, а отдельные виды птиц, рыб, рептилий и таких животных, как крыса, свинья, собака, особенно удобны для обитания в них божества. В их оболочке духи-стражи семьи, аумакуа, являются, чтобы следить за благополучием семьи, которую они охраняют[99]Когда полинезиец взывает к богу, он обращается к духу или умершему родичу, который является его божественным помощником. Дух сильнее человека. Отсюда обычай класть на могилу тяжелый камень, чтобы дух оставался под землей. Его сила возрастает, если ему воздают молитвы и приносят жертвы, что называется «кормлением» бога..

Помимо способности к перевоплощению купуа владеют другими сверхъестественными способностями: летать[100]Божества в виде птиц — низшие в небесной теогонии — являются обычно посланцами, гонцами высших богов. Наиболее часто встречающиеся в гавайском фольклоре птицы-гонцы — кулик, ржанка, камнешарка — мигрируют с апреля по август и потому восприняты полинезийцами как естественные гонцы за обычные пределы. Джилл пишет, что о своем появлении боги некогда сообщали с помощью маленьких земных птиц, как во время визита Лаиэ-и-ка-ваи к Кауакахи-алии (Myths and Songs, с. 35)., по желанию уменьшаться и увеличиваться в размерах, видеть то, что происходит на расстоянии, возвращать умершего к жизни. Рождение купуа в качестве земного человека, чему предшествует какое-нибудь знамение с небес, всегда сопровождается разными чудесами.

Обычно его воспитанием занимается обладающий сверхъестественными способностями опекун, купуа взрослеет не по дням, а по часам, и невероятно много ест, что является доказательством его божественной природы, потому что в Полинезии только вождь имел возможность удовлетворять повышенный аппетит[101]Необходимость в «удовлетворении повышенного аппетита» диктовалась тем, что, по представлениям гавайцев и других полинезийцев, упитанность являлась мерилом красоты.. Он также очень красив, искусен, силен, умен и во всем превосходит любого соперника. Его приключения мало чем отличаются от приключений других легендарных героев. Как правило, он совершает путешествие на небеса с целью получить подарок от божественного предка, и это путешествие с немалой изобретательностью подробно отражено в сказаниях и легендах. Героя сажают на облако или на птицу, на быстро растущий бамбук или паутину, на свисающую с неба ветку или на радугу, и оказавшись наверху, он обнаруживает свое родство с богами либо при помощи каких-то присущих ему знаков, либо при помощи «именной» песни, рассказывающей о его рождении и родословной; на небесах он проходит испытание в силе и утверждает свое право на долю в семейных ценностях.

Если купуа совершает что-то на земле, то это обязательно какое-нибудь чудо. Часто его божественная природа проявляется и в неумеренной лени. Пока мужчины из его свиты совершают невероятные подвиги, он пребывает в бездействии и подвергается укорам, тогда, топнув ногой или взмахнув рукой, он меняет форму гор и долин. В качестве культурного героя он может одаривать человечество, учить его искусствам, знание которых сам получил от богов, насыщать голодных огромным количеством рыбы, выловленной с помощью чудесного крючка, или богатым урожаем. Иногда мстит сопернику-полубогу, если тот причинил зло его родственникам или покровителю, с помощью хитрости одерживает верх над вредным акуа.

На земле он поселяется навсегда, только нарушив обычай купуа или проиграв в соперничестве с более могущественным купуа; и тогда он превращается в камень. Таким образом объясняют происхождение многих камней на островах. Им поклоняются как обиталищу богов. В других случаях купуа отправляется на небо или в подземный мир, откуда он тоже может помогать своим потомкам на земле, если они его почитают. Обретать земное воплощение и являться потомкам купуа могут по многу раз.

4. Земной рай: божественное в человеке и природе

Согласно древнему мифу, Небо и Земля, находившиеся почти вплотную друг к другу, дали рождение ветрам, деревьям, растениям, обитателям моря. Однако юные боги, долгое время вынужденные ползать между ними, в конце концов разъединили их. Боги и люди в ранних мифах жили вместе; в более поздних, так называемых исторических мифах небеса отодвинулись далеко вверх и на них поселились боги. Мифические божества один за другим уходили с Гавайев: сначала верховные боги — Кане, Ку, Лоно, Каналов, потом полубоги, за исключением Пеле, богини вулканов. Божественные драконы и животные, наоборот, пришли на Гавайи с «сияющих небес». Боги и богини управляли небесными и земными делами, и им помогали мириады божественных помощников, которыми были лесные существа, за ночь выполнявшие самую трудную и кропотливую работу. Божества создали острова и дали свои имена горам и долинам, скалам и расщелинам, возникавшим от ударов их копий или их тяжелой поступи. За ними последовали мифические герои, которые разумно правили островами и, вместо того чтобы забираться на небеса за божественным питьем или под землю за огнем, отправлялись на другие острова с прозаической целью меновой сделки или женитьбы. Потом прекратились и долгие путешествия, вожди стали плавать на каноэ вблизи своих островов, теряя их из виду разве лишь ночью. Они охраняли свою собственность от соперников. Так, в постоянной опасности оттачивая умение все замечать и рационально строить жизнь, они узнали пределы человеческих возможностей и начали молиться богам, которые были их далекими предками, просить их о том, чего они сами не могли сделать <…>

В представлении полинезийца боги и люди — одна семья, но они занимают в ней неодинаковое положение. Боги осуществляют контроль над природными явлениями и могут передавать эту способность своим земным потомкам. Полинезиец верит, что бог, правящий на небесах, может подавать знаки земным людям и, более того, посещать землю в виде облака, птицы, бури или запаха, если вдруг пожелает устроить чей-то брачный союз или продемонстрировать свою власть над человечеством. Божества могут принимать любые обличья, жить на земле и создавать земные традиции. Именно поэтому «Сказание о Лаиэ-и-ка-ваи» — это реалистическое отражение мировоззрения полинезийцев, его представлений о деятельности богов на небе и на земле, а также об устройстве общества и жизни людей. Сверхъестественное соотносится с естественным так же, как в восприятии полинезийца боги соотносятся с людьми, и жизнь богов, даже будучи перенесена на небо, воспринимается и описывается столь же реалистично, как и жизнь людей, и в ней полинезийцы находят объяснение земной жизни. В контексте полинезийского фольклора даже миф творения может рассматриваться как точная родословная, а различие между сказками и историческими преданиями заключается лишь в некотором сдвиге акцентов, но общая концепция природы и взаимоотношений между богами и человечеством остается неизменной.

5. Сюжет и его мифологическая основа

Мифы о богах в какой-то мере отражены в «Сказании о Лаиэ-и-ка-ваи» Халеоле. Хотя действие происходит на Гавайях, тем не менее мы знакомимся и с жизнью на небесах. Кроме того, Пали-ули, где живет Лаиэ-и-ка-ваи, и Пихана-ка-лани, где живет играющий на флейте верховный вождь Кауаи, несомненно, представляют собой земной рай[102]Пали-ули встречается и в других гавайских легендах: 1. В Пали-ули росли мифические деревья макалии, мужское и женское, которые были наделены способностью привлекать к себе рыб. Женские были вырублены и перевезены в Каилуа (остров Оаху) <…>. 2. А. Форнандер пишет, что Пали-ули — это земля, данная первому человеку и названная «тайная земля Кане», или «великая земля богов». 3. В сюжете о Кепакаилиуле из книги Форнандера боги отдают Пали-ули героям. Чтобы достичь его, путешественники со вторыми петухами отправляются из Кеаау (как в «Лаиэ-и-ка-ваи») и утром прибывают на место. Это «добрая земля, ровная, плодородная, наполненная всем, чего жаждет человек». Яблок здесь родится не меньше, чем плодов хлебного дерева. Путешественники видят пруд «посреди земли, полный всеми известными породами морских рыб, кроме кита и акулы». «Сахарный тростник растет, пока не валится на землю под собственной тяжестью, свинья — пока клыки не упрутся в землю, цыплята — пока не станут длинными и острыми их шпоры, собаки — пока не выровнятся их спины». Они покинули Пали-ули, чтоб обойти Гавайи, и «с тех пор не видали людей Пали-ули». 4. В сюжете о Кане в книге А. Форнандера бабушка Каны, Ули, идет в Пали-ули, чтобы вырыть из земли двойное каноэ Каумаиэлиэли, на котором Кана должен плыть на розыски матери. Морская песня, в которой описано это каноэ, используется сегодня колдунами для изгнания врага..

Спросите у местного жителя, где эти места, и он, улыбаясь, скажет «На небе». Длинный перечень географических названий отражает интерес полинезийца к путешествиям <…>

Сюжет «Сказания» точно соответствует сюжету тех легенд, в которых рассказывается о семействах полубогов. Это очевидно, особенно если вспомнить историю, переведенную на английский язык Вестервельтом в книге «Боги и духи» (Legends of Gods and Chosts, с. 116), которая, хотя и более фрагментарна, но основана на том же материале, что и версия Халеоле[103]Боги Кане и Каналоа, живущие в горах Оаху, позади Гонолулу, приготовили дом для первого сына Ку и Хины, к которым они послали Радугу, чтобы доставить его из Нуу-меа-лани. Посланная Радуга, получив согласие ящера-опекуна в Куаи-хе-лани, приносит Ребенка-Усыновленного-Богами к богам на Оаху. У Хины потом рождается дочь. За ней боги посылают двух сестер, которые приносят Пали-ули к Ваке, живущей в лесах Пуны; там она заботится о птицах. Она приготавливает для девочки красивый дом с садом, в нем растут два волшебных дерева-макалии, перенесенные из Нуу-меа-лани, которые в изобилии снабжают людей рыбой. Два ребенка — брат и сестра — составляют самую красивую пару на земле, и боги устраивают их брак. Кане шествует впереди мальчика, одетый в молнии, а люди-деревья пляшут и поют перед Пали-ули. Некоторые источники говорят, что богиня Лака, покровительница пляски хýла, тоже сопровождает их. Сначала все идет хорошо, а потом юношу пленяет Поли-аху (Холодное Лоно[132]М. Беквит ошибочно переводит имя Поли-аху как «Холодное Лоно» (Cold Bosom). Гавайское poli означает «нижняя часть живота, сердцевина», а ahu — «накидка, плащ, циновка, используемая для покрывания чего-либо». Таким образом, Поли-аху означает «укрытое, одетое лоно» (одежда символизирует снежный покров на горе Мауна-кеа). «Холодный» по-гавайски anu.). Пали-ули узнает о неверности мужа и посылает за ним Ваку, но Холодное Лоно заваливает дороги снегом и не отпускает его. Тогда Пали-ули отправляется на Оаху, потом на Кауаи, по дороге обучаясь местным танцам, которым, возвратившись, учит деревья. Тем временем Ку и Хина дают жизнь третьему ребенку. Ящер-опекун вынимает очаровательную девочку из головы Хины, называет ее Ке-ао-меламела (Золотое Облако) и отправляет на Сияющие Небеса править небесами, среди которых живет Ка-онохи-о-ка-ла (Глаз Солнца), владеющий даром знать, что делается на расстоянии. От ящера-опекуна Золотое Облако узнает о несчастье ее сестры Пали-ули и спускается на землю, чтобы воссоединить супругов. Тут она узнает все танцы, которым только могут научить боги. Между тем Ку и Хина, гадая по облакам, выбирают себе других партнеров и дают жизнь мальчику Кау-маи-лиула (Сумерки-Отдыхающие-На-Небе) и девочке Кау-лана-ики-покии. Мальчика на красном каноэ вождя перевозят на остров Оаху, где он должен стать мужем Золотого Облака. Его сестра следует за ним со своими девушками в раковинах, которые они на берегу прячут в карманы. Ку, Хина и семья ящера тоже переселяются на Оаху к богам Кане и Каналоа и участвуют в свадебном празднестве. Так первые боги оказались на Оаху..

Ситуация в основном напоминает ту, что и в «Лаиэ-и-ка-ваи». Прекрасную девушку, дочь высокого вождя, забирает от родителей и растит в земном рае Вака, божественная опекунша. Птицы прислуживают им, великий ящер охраняет их. Девушка становится женой высокого вождя, который приходит к ней с небес и которого потом соблазняет красота другой женщины. Это — Поли-аху, женщина, живущая на горе, но в сказании Халеоле она играет второстепенную роль. В остальном сюжеты не совпадают[104]Хотя земной рай в обоих сюжетах находится в одном и том же месте, имя Пали-ули в версии Вестервельта принадлежит героине. Имя младшей сестры, которая в этой версии не играет никакой роли, появляется также у А. Форнандера в сюжете о Кау-лана-покии, где, подобно мудрой младшей сестре у Халеоле, она ведет за собой четырех сестер Маиле и, мстя, использует куда больше колдовских средств, чем в сказании Халеоле. Ка-онохи-о-ка-ла, согласно Халеоле, — бог-солнце, у Вестервельта он появляется лишь как эпизодическая фигура.. Совершенно очевидно, что под влиянием привнесенных извне представлений Халеоле изъял из своей версии взаимоотношения брата и сестры, которые есть в версии Вестервельта. В других гавайских сказаниях, пока не опубликованных, о них тоже рассказывается. Знатоки же гавайских генеалогий уверяют, будто именно такие союзы давали право на самый высокий божественный ранг. Восстановив источник, можно смело утверждать, что сюжет рассказывает о событиях из жизни одной семьи богов или их богоподобных потомков[105]Первое поколение: Вака, Киха-нуи-лулу-моку, Ланалана-нуи-макуа; второе поколение: Моана-лиха-и-ка-ваокеле, Лау-киэле-ула; Моку-келе-кахики и Ка-эло-и-ка-малама (братья Лау-киэле-улы); третье поколение: Ка-онохи-о-ка-ла, Лаиэ-и-ка-ваи, Лаиэ-лохелохе, Ке-калукалу-о-кева, Аи-вохи-купуа, Маиле-хаи-вале, Маиле-калухеа, Маиле-лау-лии, Маиле-пакаха, Ка-хала-о-мапуа-ана..

Версия Вестервельта в целом — это миф, объясняющий, как все стало таким, как есть, как боги населили острова, как пляски хýла и гадание по облакам стали известны на Гавайях. Причина подобной локализации ясна. Пуна, ее непроходимые леса, долгое время посвященные богам и населенные поющими птицами, деревья, листья которых танцуют на ветру, благоухающие маиле, густые туманы, часто сюда опускающиеся и давшие этой местности имя Хале-оху (Дом Тумана), и, что самое главное, постоянно рождающиеся тут радуги — достойная декорация для деяний любой семьи полубогов. Какими бы странными и чудесными ни были описываемые эпизоды, какими бы аллегорическими они ни казались, природа и человек для полинезийца — объективные данности.

Итак, в более правдоподобном сказании Халеоле сказка призвана украсить повествование. Ураган берет в жены Благоухание, и у них рождаются сыновья Полуденное Солнце и, вероятно, Молния, и дочери-близнецы, названные в честь двух видов растений, символизирующих, по-видимому, Радугу и Сумерки, и еще пять дочерей, из них четыре названы в честь разных видов маиле и одна в честь пахучего цветка хала. Перворожденный сын — божество — живет на самом верху небес. Птица-полдень доставляет к его воротам посетителей, а стражи тени — Движущееся Облако и Великая Яркая Луна — закрывают ворота, чтобы его сияние оставалось внутри. Три уровня небес, что находятся ниже, охраняют дяди по материнской линии и отец, который не имеет права подходить близко к священному дому, куда имеет доступ только мать. Знаки верховного вождя, знаки бури — гром, молнию, «красный дождь», повышение уровня воды в море, долгие туманы — он наследует от своего отца. Родственница растит Радугу в лесу Пуны. Птицы переносят ее с места на место на своих крыльях, прислуживают ей, готовят, не-прилагая труда, пищу. Золотыми птичьими перьями покрыт дом, окруженный благоухающими цветами. Туман скрывает принцессу, когда она отправляется в путешествие. Землетрясение охраняет ее, спасает от посягательств Молнии, которая хочет ее погубить, относит гонца к Полуденному Солнцу, и тот становится женихом прекрасной Радуги. Бог-Солнце спускается на землю и уводит Радугу на небо, однако через некоторое время он влюбляется в сестру Радуги — Сумерки, следует за ней на землю и обрекает себя на гибель в Ночи.

6. Сказание как отражение жизни аристократии

Таково краткое содержание мифа, но обратите внимание, как, очеловечивая богов, Халеоле показывает нам живую картину жизни Полинезии. Мы видим и спасение ребенка, и кулачный бой, и катание на волнах, и все перипетии любовных отношений (ревность, отказ стать женой, посредничество сестер), а также игру в шашки на пари, ночные игры килу, свадебный кортеж и всеобщее празднество. Нам рассказывают о любви полинезийцев к музыке, об их особенном интересе к незнакомому музыкальному инструменту, об отношении к запахам. И наконец, перед нами проходят представители разных социальных групп: дочь высокого вождя — госпожа юных девственниц, живущая в доме, куда запрещено входить мужчинам и где ее посещают лишь старуха и горбунья-служанка, вождь, его предсказатели, гребцы, воины, палач, главный советник, вожди более низкого ранга, которые кормятся за его столом. В «Сказание» включены ритуальные причитания, которыми встречают вождя, описаны церемонии торжеств, знаки табу, плащ из перьев птиц, свадебные атрибуты вождя, показана его власть над жизнью и смертью других людей, и то, как происходит выбор невесты. В то же время здесь отражены чувства простых людей, их удивление и радость, их интерес к жизни вождя, но и предательство гребцов, самовластие землевладельцев. В святилищах приносят в жертву людей, молятся, вызывают видения. Прорицатель ищет могущественного покровителя, призывает на помощь бога, но одновременно он искренне привязан к вождю и, главное, стремится сохранить о себе память в потомстве с помощью принцессы и ее подруг, которые становятся его приемными дочерьми: «Они дочери Хулу-маниани». Все это отражает каждодневную жизнь полинезийской общины и лежит в основе гавайского эпоса. В полинезийском сказании показан мир, в котором боги и люди играют свои роли, мир, в котором, хотя отведено место и небесам, отражены обычаи и верования людей.

Теперь давайте посмотрим, как формировался стиль сказителя под влиянием его видения природы и условий жизни. Что с социальной точки зрения представляла собой Полинезия, занявшая среди Других, равных по уровню развития народов-сказителей в общем-то высокое положение благодаря богатству, разнообразию и красоте своих творений?

В полинезийском сказании отражается мир, для которого основополагающим является так называемый социальный ранг. Семейные узы, а также права и титулы, полученные в наследство, определяют положение человека в обществе. Вожди утверждают, что их права и титулы получены ими от богов, их предков. Эти права подразумевают не только права на землю и другую собственность, но и определенные привилегии в управлении жизнью группы, а также систему поклонений, подобных тем, которые обычно оказывались богам. Все это проводилось в жизнь с помощью сложной системы табу[106]М. Грасиа пишет (с. 47), что табу — это запрещение касаться определенной пищи или какого-то предмета, посвященного богу. Вождь благодаря своему божественному происхождению является представителем бога <…> «Вожди, ведущие свой род от Кане, — рассказывает А. Форнандер о Гавайях, — назывались Ка Хоалии, или „помазанные“ (poni ia) водой Кане (wai-nui-a-Kane); они несли на себе божественное табу (na’lii-kapu-akua). Их родословная называлась Ику-пау (Iku-pau), потому что она вела к истоку всех родословных. Они имели право на два типа табу: обычное табу вождей (Kapu-alii) и табу богов (Kapu-akua). Родословная низших вождей называлась Ику-нуу (Iku-nuu). Их власть была временной, и они были титулованы соответственно обычному табу вождей (Kapu-alii)»..

Власть табу зависит от того, насколько сильна вера в то, что оно установлено богом, который прогневается, если оно будет нарушено. В случае же нарушения табу общество, чтобы отвести от себя гнев бога, само наказывает виновника, его семью или племя. Но ясно, что это наказание вызвано страхом перед местью божества. В Полинезии бог представлен личностью вождя, его божественную власть никто не смеет оспаривать, поэтому он имеет право призывать к повиновению даже под угрозой смерти. Пределы его власти зависят от ранга вождя. Перед некоторыми вождями дóлжно падать ниц, к другим нельзя прикасаться. Так, если вождь посвящает какую-то часть своего тела богу, она становится табу для человека более низкого ранга и любое проявление святотатства неизбежно ввергает вождя в ярость. Точно так же табу может стать какая-то еда или какой-то предмет. Нарушить табу значит бросить вызов, т. е. объявить войну.

В основе права налагать табу лежит божественное происхождение, ибо принадлежность к божественному роду, как вообще родовая принадлежность, была фактором первостепенной важности. Но не менее важны были способности вождя, которые он должен был проявить, чтобы иметь право притязать на божественное наследство. К тому же он должен был строго придерживаться определенного поведения, в противном случае мог оказаться рангом ниже. И все же даже удачливый воин, дабы поддержать свой ранг, обычно искал себе жену в среде более высокопоставленных вождей. По этой причине женщины занимали сравнительно высокое положение в обществе, что так или иначе отразилось в сказках. В центре многих полинезийских сказаний (например, «Лаиэ-и-ка-ваи») — судьба женщины. Ребенку часто покровительствует именно мать, если она принадлежит к более высокому, чем отец, рангу, или же ее родичи. Девушка из семьи высокого ранга находится под строгим надзором, как в «Лаиэ-и-ка-ваи», так как в отличие от других девушек должна хранить девственность, чтобы найти себе достойного мужа. Ранг имеет большое значение для брака, и наибольшим почетом пользуется ребенок брата и сестры, принадлежащих к высшему рангу. Ступенью ниже будет отпрыск представителей двух поколений — отца и дочери, матери и сына, дяди и племянницы, тетки и племянника, если они тоже принадлежат к высокому рангу[107]М. Грасиа пишет (с. 41), что родословная маркизских вождей — это длинный перечень богов и богинь, вступающих в брак между собой. К тридцатому поколению все они становятся братьями и сестрами, после чего их родственные взаимоотношения перестают рассматриваться..

Высшее право вождя подразумевает следующее. Вождь должен постоянно поддерживать свое исключительное положение среди соплеменников и постоянно напоминать о своем божественном происхождении[108]Вождю приходилось также подтверждать свою ману, наличие которой зависело от расположения богов. Ср. обряд встречи вождя воинами во время ежегодных празднеств в честь бога Лоно (см. Предисловие).. В этом назначение отличительных знаков его ранга: на Гавайях это какой-нибудь знак табу, а также королевский плащ из птичьих перьев, особое возвышенное место на двойном каноэ, главенство во время пира, определенные одежда свиты, размеры дома и каноэ, особое изящество всего, что его окружает, тем более естественное, что вождь имеет право решающего голоса, если речь идет об украшении жилища и т. д. Высокое положение вождя обеспечивает и материальные выгоды. Божественное табу позволяет ему получать от общины лучшую еду, украшения, оружие, одежду. Также за счет общины он содержит свою свиту, исполняющую все его желания.

Земля в гавайских и других полинезийских общинах также находится под контролем вождя и может перераспределяться, когда власть переходит из одних рук в другие. Таким образом, табу — это сложная система, регулирующая экономические, социальные и прочие отношения в общине. При помощи табу контролируется труд простых общинников и поддерживается благосостояние вождей, пользующихся неограниченной личной свободой и роскошью. Табу способствовало классовому разграничению, разделению на высших и низших[109]Кеаулумоку, описывая гавайского вождя (Islander, 1875), дает ясное представление об этом разделении:

.

Для посредничества между вождем и его предками и выполнения необходимых церемоний существуют жрецы, чье положение зависит, во-первых, от ранга, к которому они принадлежат по рождению, во-вторых, от покровителя. Даже если в тело жреца на время вселяется бог и жреца почитают как божество, он лишается этого и вновь обретает прежний ранг, как только бог покидает его тело. Так как претензии вождя и жреца одинаково обосновываются божественной властью, то они поддерживают друг друга, и часто бывает так, что один человек совмещает обязанности и вождя и жреца; жрец может взять верх над вождем.

В полинезийской общине жрец является тем, что мы называем профессионалом. Помимо проведения религиозных церемоний в его обязанности входят консультации с богами по вопросам управления, разгадывание предзнаменований, занятие медициной, сохранение в памяти родословных вождей и древних сказаний; он часто выступает как восхвалитель вождя и защитник его интересов. Все это в его власти, пока его вдохновляет бог, который через него говорит с людьми.

IV. ИСКУССТВО КОМПОЗИЦИИ

1. Покровительство, оказываемое аристократией полинезийскому искусству

Искусство песни и сказания, хотя и популярное среди всех классов[110]«Песни и сказания были распространены среди всех классов и исполнялись бродячими музыкантами на празднествах, похоронах или чествовании героев. Таким образом в народе становились известными события островной жизни. В основном песни состояли из коротких, ритмически не выдержанных фраз. Односложные, двусложные и трехсложные слова произносились за точно известный промежуток времени. Местные жители речитативом повторяют заданные уроки, или приказы, или отрывки из древних песен — и так по нескольку часов в удивительном согласии», — пишет Джарвис., пользовалось особенным вниманием вождей и тех, кто искал их покровительства. Важной похвалой вождю была фраза: «Он хорошо говорит». Гавайские сюжеты рассказывают о героях, ставших знаменитыми благодаря искусству спора (hoopapa) или искусству танца и пения (hula), о вождях, которые с помощью неземного наставника предаются изучению небес и земли, чтобы всех превзойти своим знанием. «Занятие песнетворчеством» (oihana haku mele) поощрялось аристократией[111]Большой интерес к поэзии гавайская аристократия проявляла и после европеизации островов. Наиболее известные гавайские поэты XIX в. — это король Ка-ла-кауа, его брат, принц Леле-ио-хоку и королева Лилиу-о-ка-лани.. Способный песнотворец, будь то мужчина или женщина, даже принадлежащий к низкому рангу, в качестве «составителя песен» (haku mele) мог рассчитывать на покровительство вождя, и его имя навсегда соединялось с той песней, которую он сочинил. Поэт мог один сочинить панегирик, но более длинные и ответственные песни сочиняла уже целая группа, при этом или один разрабатывал тему, или все по очереди сочиняли строку за строкой. Каждая фраза обсуждалась, чтобы в ней не было ни одного ненужного намека, который мог бы навлечь несчастье на покровителя поэтов. Сочинив панегирик, они все запоминали его наизусть, чтобы избежать случайного пропуска или ошибки. Подобное коллективное творчество способствовало выбору лучшего варианта и точному запоминанию текста.

Точность при воспроизведении сказания, песни или легенды рассматривалась как доказательство божественного вдохновения сказителя. Когда детей вождя учили генеалогическим песням, тот, кто не обладал хорошей памятью, терял свою долю в «божественном наследии», ибо считался «менее одаренным», чем братья.

Особое значение искусства песни и красноречия определялось социальными причинами. Церемониальные песни (mele) о деяниях героических предков составляли собственность семьи, о которой рассказывали. Право наследника на ранг зависело от его способности в точности воспроизводить текст, декламировать семейные песни и свою «именную песню», сочиненную по случаю его рождения. Особое значение придавалось именно точности.

Умение спорить помогало не только в соперничестве, где были высокие ставки, но и во время войны — для высмеивания врага. Быстрый ответ считался, подобно быстроте рук, даром божьим. Песни в честь умершего на церемонии похорон должен был петь каждый родственник. Песня служила для посрамления врага, для мести; бывало, песня даже одерживала победы. Ее можно было использовать и для более приятной цели — возвратить расположение покровителя или возлюбленной; кстати, в искусстве любви песня высоко ценилась вождями. Способность сложить песню и запомнить ее была в основном важна для вождей, которые благодаря ей могли даже повысить свой ранг. Как все это отражалось на языке произведений, мы расскажем ниже.

2. Перечисление и его эмоциональная нагрузка

Гавайский (или полинезийский) сочинитель, желая возвыситься над другими в поэзии, декламации, споре, должен был сохранять в памяти довольно длинный перечень имен, географических названий, названий предметов и времен года, что являлось необходимым для претендента на мастерство в искусстве красноречия. Его учили, как говорится в одной легенде, «всему, что есть на земле и на небе», т. е. именам и названиям, и характеристикам всего сущего, что было обусловлено, несомненно, эмоциональным интересом, но также социальной или экономической значимостью тех или других объектов для общины.

Родословная, от которой до определенной степени зависело право собственности, имела социальное значение и, следовательно, в ней корни генеалогических и географических перечислений. Длинный перечень предков вождя должен был вызывать у него моральное удовлетворение и, кажется, вовсе не обременял память декламатора. Миссионеры рассказывали нам, что «гавайцы заучивают библейские генеалогии и декламируют их как лучшие поэтические места Священного писания». Примеры таких родословных долго искать не приходится, так как в обязанности сказителя входило включать родословную вождя в официальную генеалогическую песнь.

Такой перечень есть в известной песне, возвеличивающей семью знаменитого вождя Ку-алии, генеалогическое древо которого уходит в прошлое на двадцать шесть поколений и восходит к Вакеа и Папе, предкам всех гавайцев.

Так поется в песне, в которой возможны лишь небольшие изменения, зависящие только от ее ритма.

В одиннадцатом разделе «Песни творения» говорится:

Дальше идет перечисление:

Вслед за перечислением этой семейной группы идет длинный перечень более шестисот пятидесяти пар так называемых мужей и жен. Примерно после четырехсотого имени начинаются вариации какого-то одного имени. Сначала пятьдесят Купо («темная ночь» — «Темная Ночь Скитаний», «Темная Ночь Борьбы» и т. д.), потом шестьдесят Поло, пятьдесят Лиили и, наконец, шестьдесят Алии (вожди), за которыми следуют Муа и Лоа примерно в тех же пропорциях.

В конце мы читаем:

Так заканчивается «вторая ночь Вакеа», которая, и это интересно отметить, завершается, как шарада, смертью Купо-лоли-или-алии-муа-лоипо. Перечень его предков занимает последние двести или триста строк. Обратите внимание, как слово «Купо» открывает и завершает серию имен.

Такая декламация — символическое использование генеалогических песен — явление обычное. То, что перечни часто обладают скорее эмоциональной, чем исторической ценностью, ясно из игры слов и того факта, что в героических сказках нет характерного для исландских саг подробного перечисления предков всех героев по мере их появления. Они обычно начинаются с имен отца и матери главного героя и их окружения, хотя в более древних сказках непременно есть Ку и Хина, что почти соответствует нашему «давным-давно». Помимо фиксации божественного происхождения героя перечисление несет в себе идею родства героя со всеми, к кому легенда имеет отношение, а это тоже имеет определенную эмоциональную нагрузку.

Географические названия, хотя и не встречаются в таких количествах в дошедших до нас легендах и песнях, также занимают важное место в гавайском фольклоре. В «Лаиэ-и-ка-ваи» из семидесяти шести упомянутых мест большинство нужно лишь для определения маршрута путешествия. Вот популярная форма сказки, как ее рассказывают в Ваи-анаэ (о-в Оаху): «Жил в Кахуку высокий вождь Кахо-алии. Однажды он сказал своему сыну: „Пока я жую каву, облети Оаху, но возвращайся, прежде чем я вылью сок кавы в чашу, чтобы рассказать мне все, что ты увидишь“». Дальше идет перечисление тех мест, которые видел юноша.

Если мы обратимся к гавайским песням, то тут географические названия встречаются чаще. Доктор Хайд писал (Hawaiian Annual, 1890, с. 79): «В гавайской песне (mele) и плаче (kanikau), кажется, главная цель — назвать каждое место, связанное с сюжетом, и дать ему тот эпитет, который уже привычен для слуха или вновь придуман как более подходящий». Примером может служить перечисление из песни о Ку-алии:

В игре словами «Манини» и «Ханини» мы видим риторический прием, но цель — перечислить те места, которые связаны с деяниями Ку-алии.

В других случаях географическое название используется как намек на какое-то известное событие. Подобное встречается и в англосаксонском сказании о Беовульфе, где сравнение и противопоставление способствует лучшему показу сегодняшней ситуации. Для поэта, например, важно знать, что фраза «цветы Паиахаа» имеет отношение к местности в Кау (о-в Гавайи), куда безошибочно находят дорогу символы любви, брошенные в море на расстоянии 20–30 миль, на берегу Пуны.

Еще один вид локализации соответствует нашему представлению о ней. Остров Кауаи лежит к северо-западу от Оаху и иногда виден оттуда. На этой стороне острова поднимается горная гряда Ваи-анаэ с вершиной Каала. В старые времена, плывя с острова Кауаи на остров Оаху, каноэ приставали к берегу возле деревни Ваи-анаэ. Между ней и деревней Ваи-алуа — высокая гряда, которая круто обрывается в море, и это место называется Казна. Мыс Кахуку находится позади Ваи-алуа на самом севере острова. Моку-леиа с одним из самых старых рыбных прудов — первая деревня к западу от Ваи-алуа. Это географическое объяснение следующих строк, взятых из песни о Ку-алии:

Огромно число названий, запечатленных в памяти сказителя. Не только названий побережий, скал, мысов, ручьев, родников, водопадов, но и, например, одинокого дерева, которое имеет историческое значение. Названия имеют и небольшие отрезки земли, входящие в индивидуальные владения, а также ветры, дожди, прибрежные воды из-за их важной роли в жизни островитянина. Все это должен был использовать сочинитель, чтобы обогатить географические аллюзии. Даже сегодня гавайский издатель, знающий как важно эмоциональное воздействие на читателей, не напишет в некрологе, что в родных местах тоскуют по умершему, а выразит свою мысль примерно так: «Никогда больше приятный Кипуупуу (ветер, несущий туман)[112]Исправляем очевидную опечатку Беквит: в оригинале ошибочно kupuupuu («печеные клубни таро и батата»); должно быть, очевидно, kupuupuu (название прохладного ветра и дождя в Ваи-меа, о-в Гавайи). не увлажнит его чело». То же подтверждают и песни молящих о спасении сестер в «Сказании о Лаиэ-и-ка-ваи». В «Ку-алии» поэт, желая сказать, что море принадлежит богу Ку, перечисляет разные «типы» моря: море для катания на волнах, море для раскалывания сетей, море, где можно быть обнаженным, море, где можно плавать, море, где ловят кефаль, море, где живут маленькие крабы, море, где много бухт, и т. д.

Наиболее полный пример подобного перечисления — в песне о Куапакаа, в которой сын опозоренного отца сначала перечисляет своему господину названия ветров и дождей, известных во всех районах и на всех островах, а потом с помощью костей своей бабушки, которые он хранит в калебасе на дне каноэ (бабушка — гавайская богиня ветра), поднимает бурю и мстит за поруганную честь отца. Он поет:

Несомненно, это перечисление является утверждением власти над силами, которые герой называет по именам как наследник своей бабушки, получивший от нее знание магической формулы.

Так, мастер по рыболовным снастям, по одежде, по каноэ, по строительству домов (вожди особенно интересовались каноэ и домами) овладевает детальным перечнем реалий, полезным для сказителя, когда он участвует в споре или загадывает загадки. Классический пример гавайской песни — знаменитая морская песня, которую в легенде о Кане (здесь Кана, в отличие от Кане. — Л. В.) поет Ули, строя каноэ для военной экспедиции ее внуков против похитителя Хины, и которую, говорят, все еще поют во время заклинаний колдуны-кахуна, пользующиеся божественным покровительством Ули. Перечисление начинается так:

И перечисление продолжается во всех подробностях, вплоть до места каждого гребца, до его весла и его одежды. В этой песне нет заметной игры слов, и остается неясным, является ли она откликом на какое-то событие истории или демонстрацией вдохновенного мастерства в перечислении, служащего для подтверждения божественного дара[113]Эта песня — прекрасный образец непереводимой многозначности, рассматриваемой Беквит ниже (раздел IV, 4) и составляющей стержень гавайской поэтики. Мнение Беквит о том, что в песне «нет заметной игры слов» выглядит малоубедительно: каждое имя собственное в тексте песни содержит аллюзию на именуемый им предмет: Kau-mai-elieli — «пусть снизойдет глубочайшее [расположение богов]» — традиционная торжественная просьба в конце молитвы; Ke-aka-milo — «тень дерева мило (Thespesia populnea, до 12 м высотой)»; Halau-loa — «длинный навес (для хранения каноэ на суше)»; Luu — «ныряние»; Aukuu-i-ka-lani — «Аукуу, [нацеленный] в небо». В последнем случае имеет место уже двойная игра слов; аукуу — это, во-первых, вид цапли (Nictocorax nictocorax), питающейся рыбой, а во-вторых, — вид рыболовного крючка, изогнутого наподобие птичьей шеи. Довольно естественно, что столь блестящее поэтическое описание каноэ превратилось в заклинание-оберег..

Помимо интереса к ремеслам, общественная и экономическая жизнь требовала пристального внимания к жизни растений и животных, окружавших человека, к камням, годившимся для работы. Эндрюс насчитывает двадцать шесть видов съедобных водорослей, известных гавайцам. Сказители всегда держали наготове эти хорошо известные термины, иногда для живого сравнения, иногда для простого перечисления. Интересно, что в «Песне творения» игра слов включена в перечисление растений и животных в порядке их появления — сначала моллюски, потом водоросли и травы, потом рыбы и деревья, потом насекомые, птицы, рептилии:

Наке и Маке, Напа и Нала, Пала и Кала, Пака (угорь) и Папа (краб) и еще 25–30 пар, причем теперь невозможно определить, кто они такие, если, конечно, они вообще не были порождением фантазии. Там же шестнадцать названий рыб стоят в паре с названиями лесных растений:

Так соединение двух объектов производится по принципу случайного созвучия их имен.

Гаваец, как правило, мало интересуется звездами[114]В корне ошибочное утверждение. Будучи великолепными навигаторами, гавайцы не могли не иметь астрономических знаний. Известно, более сотни гавайских названий звезд, но, к сожалению, большинство этих названий не удается идентифицировать точно, поскольку эти сведения не были зафиксированы вовремя.. Несомненно, он знает путеводную звезду гребцов и «сеть Макалии» (Плеяды). Однако в гавайском фольклоре трудно найти сюжеты о звездах, и даже солнце с луной редки в нем, — они принадлежат более древним и сказочным сюжетам. Однако это возмещается подробными описаниями облаков, по которым можно предсказывать и погоду, и будущие события[115]В «Гавайском ежегоднике» за 1890 г. доктор Александер напечатал перевод заметок Камакау (1865 г.) о гавайской астрономии и искусстве навигации. Дно калебасы представляло собой небо, на котором были проведены три линии, показывающие северную и южную границы солнечного пути и экватор, они назывались соответственно «черный сверкающий путь» Кане, путь Каналоа и «путь паука», или «путь к пупку Вакеа» (главного предка). Одна линия соединяла Северную звезду со звездой Неве на юге, слева от нее был «сверкающий путь Кане», справа «хоженая тропа Каналоа». Между ними располагались все известные звезды, которых Камакау насчитал четырнадцать, помимо пяти планет. В обязанности некоторых гавайских жрецов входило разгадывать сны, гадать по облакам, по полету птиц, по внутренностям животных. На Гавайях, согласно А. Форнандеру, предсказатели составляют три из десяти больших жреческих каст — Онеоне-и-хонуа, Килокило, Нана-ули[133]Информация А. Форнандера требует уточнения. Oneone-i-honua («песок в земле») — это всего лишь название заклинания, несущего смерть. Термином kilokilo, или kilo, обозначается любое предсказание (и сам предсказатель): kilo lani — «предсказывать по небу», kilo makani — «предсказывать по ветру» (и изучать ветры с навигационными целями), kilo nana lima — «гадать по руке» и т. п. Nanauli (букв.: «смотреть на темное») — «предсказывать по знакам, появляющимся на небе»., — которые, в свою очередь, подразделяются г на меньшие. Ike («знание») буквально значит «видеть (глазами)», но также и умственное видение, или знание со ссылкой на реальные объекты, с помощью которых это знание достигается. Так, Тыква Знания (ka ipu o ka ike), с которой советуется Лаиэ-и-ка-ваи, приближает объективно существующие предметы к женщине, так что, глядя в нее, она обретает знание всего происходящего на земле. Знаки, подаваемые облаками, изучаются особенно тщательно, как для предсказания погоды, так и для определения будущего. Согласно рассказу о Ке-ао-мелемеле (Вестервельт), сами боги учили знанию предков гавайцев <…> Наблюдали приметы погоды обычно рано утром или вечером. Радуги, пуноху (как мне объяснили, но, возможно, не совсем верно, — это туман, ограниченный радугой) и длинные облака, лежащие на горизонте, предсказывают поступки вождей. Интересный пример знака, поданного радугой, был в недавней истории Гавайев. Когда Гонолулу достигло известие о смерти короля Ка-ла-кауа, возле дворца собралась толпа, желающая приветствовать нового монарха. Ее величество Лилиу-о-ка-лани вышла на балкон, и тут над дворцом появилась радуга, которая немедленно была признана подтверждением прав новой королевы. В «Сказании о Лаиэ-и-ка-ваи» с использованием радуги как символа произошла некоторая неловкость, так как Солнце послало своей будущей жене в качестве отличительного знака ту самую радугу, которой та владеет с момента рождения..

Помимо разделения на части видимых предметов, полинезиец делит на части и невидимое. Когда мы смотрим на солнце или на горизонт, то воспринимаем расстояние как целое. Полинезиец же делит его на части, как мы делим на зоны глобус. Мы уже знаем, как полинезиец воспринимает небо, деля его на уровни, как воспринимает порядок сотворения мира, ранги людей и богов. Что касается времени, он отмечает переход от дня к ночи, вызванный движением солнца, месяцы, связанные с разными фазами луны, изменение погоды, определяющее сезон сельских работ и сезон ловли рыбы, разные стадии жизни человека от детства до старости, когда «застучит его посох, пожелтеет он, как лист пандануса, помутнеют его глаза».

Ясно, что перечисление вызывает в первую очередь эмоциональную реакцию. В нем много игры слов. Но в нем есть и утилитарный смысл — идея ранга, божественные привилегии, которые якобы заложены в простом перечислении названий, дающем названному предмету сверхъестественную власть. Имена, как и сами предметы, которые они называют, пришли от богов. Так, в сюжете о Пупу-хулу-эне культурный герой старается умилостивить двух рыболовов, чтобы они открыли ему названия растений, дающих им пищу, а потом, правильно их произнеся, он заставляет духов уступить ему права на них, и так съедобные корнеплоды становятся собственностью его народа.

По этой причине точное знание считается обязательным. Ошибки раздражают бога[116]А. Форнандер отмечает, что, собирая гавайские песни на островах Гавайи и Оаху, он записал сказание о Ку-алии, датируемое XVII в. и содержащее 618 строк, и оба варианта не отличались друг от друга ни одной строчкой. Сказание о Хауи-ка-лани, сочиненное незадолго до начала правления Камехамехи, содержит 527 строк. Два варианта сказания — с острова Гавайи и с острова Мауи — отличаются друг от друга одним словом. Множество упражнений существовало специально для тренировки артикуляции.. Неправильное произнесение имени дальнего родственника вождя могло стоить провинившемуся милости господина или даже жизни. Если его имя — какое-то широко распространенное слово, то это слово могло выйти из употребления и быть заменено другим.

Полное перечисление имеет и мистическое значение. Когда гаваец хочет умилостивить богов, он заключает свою мольбу заклинанием, обращенным к «сорока тысячам богов, к четыремстам тысячам богов, к четырем тысячам богов»[117]В гавайской системе счисления опорным числом было четыре. Таким образом, особые слова существовали для 40 (kaau), 400 (lau), 4000 (mano) и т. д., а не для 100, 1000 и т. д., с тем чтобы ни один не был забыт. В искусстве спора, на Гавайях называемом хоопапа, к перечислению, сделанному одним из соперников, другой должен добавить одну параллель к каждой части или какую-то упущенную часть к целому[118]Это хорошо иллюстрирует сюжет, записанный А. Форнандером, — спор Каи-палаоа со сказителями, собравшимися на Кауаи. Сначала говорят мужчины: Вот мои острова, все острова:

— Ты проиграл, юноша, больше тут нет островов. Мы все острова назвали, ни одного не осталось. Тогда юноша сказал так: — Вот остров для вас. Остров это. Он стоит в море. (Это маленький остров возле Хило, Гавайи.) Мужчины опять начинают: — Гляди, юноша, нет больше хау, мы все перечислили. Ни одного не забыли. Если назовешь еще хоть одно, останешься жить, нет — умрешь. Мы будем крутить тебе нос, пока ты не увидишь солнце в Кумукене. Мы запихнем кахили[134] Кахили — опахало из птичьих перьев; регалия могущественного вождя. тебе в глаза, и слезы польются из них, и тогда наш маленький бог споров, бог Кане-улупо, выпьет их. — Вы взрослые мужчины, — отвечает им юноша, — вы насчитали много хау. Но у вас уже зубы сгнили от времени, так почему бы мне, юноше, не найти еще хау во спасение моей жизни? Я поищу другие хау, и, если найду, вы умрете, а если нет, останетесь живы. — Вот вам семь хау, мужчины со сгнившими зубами.. Заклинание в одной из сказок — это «перечисление слов, заканчивающихся на лау». Заклинание может также состоять из какого-то определенного числа, например, десять раз произнеся одинаковые фразы и не пропустив ни одного слова, Лепе обманывает духов. В «Ку-алии» Ку прославляется как десятый вождь и воин:

Далее следует перечисление еще девяти воинов. Подобные строки есть в известной песне «Мираж Маны», в сюжете о Лоно, очевидно, как заключительные в ряду перечислений.

Формула перечисления появляется в серии эпизодов, следующих за неудачным сватовством сестер в «Лаиэ-и-ка-ваи». Тут, как и в строках из «Ку-алии», идет нарастание эмоционального напряжения, достигающего в конце концов кульминации. Последним действует главный персонаж. Хотя всем известно, что младшая сестра может больше, чем другие, аудиторию нельзя лишать удовольствия послушать рассказ о неудачных попытках старших сестер прежде, чем начнет действовать младшая. Более того, сказитель варьирует эпизоды, не повторяет их слово в слово, что характерно для более древних источников «Сказания».

В представлении гавайца между человеком и его именем, предметом и его названием существует живая связь, которая придает простому акту перечисления эмоциональность, распространяющуюся и на сцены, с которыми он связан. У гавайца сильно развито чувство преданности тем местам, где он бывал, поэтому их названия столь часто встречаются в его речи. В «Лаиэ-и-ка-ваи» это проявляется в плачах сестер, в их воспоминаниях о родном острове. В песнях влюбленного в «Халемано» и бывшего любимца вождя, жаждущего вернуть его милость, в «Лоно-и-ка-макахики» вспоминаются те места, в которых эти люди попадали в трудные ситуации, и в таком порядке, чтобы вызвать, насколько это возможно, такие же чувства любви и верности, какие переживались в описываемых обстоятельствах. Гавайцы, к какому бы классу они ни принадлежали, в погребальной песне будут вспоминать все места, с которыми была связана жизнь умершего <…>

Совершенство формы, обычно приписываемое божественному влиянию, можно объяснить сильно развитым чувством красоты, присущим полинезийцу. Полинезиец видит в природе знаки богов. Во всех более и менее замечательных ее проявлениях — громе, молнии, буре, «красном дожде», радуге, тумане, форме облаков, нежно пахнущих растениях, редких на Гавайях, или пении птиц — он читает знаки присутствия богов. Сказания восторженно повествуют о поразительном воздействии красоты человека на того, кто ее видит, хотя сама красота редко описывается детально, за исключением случаев, когда ее сравнивают с природой. В «Лаиэ-и-ка-ваи» лицезрение красивой героини рождает такой экстаз в сердце простого человека, что он бросает свои дела и начинает бегать по округе, крича о своем открытии. Мечтая о прекрасной Лаиэ-и-ка-ваи, юный вождь чувствует, что его сердце опалено страстью к «красному цветку Пуны», как может быть опален ветер, пролетающий над огненным вулканом. Божественный герой должен выбрать себе жену безупречной красоты, героиня выбирает возлюбленного за его физические достоинства. Итак, нетрудно убедиться, что в этих случаях любовный восторг усиливается благодаря вере в то, что красота — божественное проявление и доказывает божественную суть ее обладателя. Ранг подтверждается красотою лица и фигуры. Красота подчинена законам симметрии. Цвет тоже вызывает определенную реакцию в зависимости от своей социальной значимости. Например, радость при виде красного цвета связана с тем, что он ассоциируется с одеянием вождя[119]Красный цвет в традиционном гавайском обществе — сакральный; он ассоциируется в первую очередь с богами и с вождями как носителями божественной маны..

3. Художественное значение аналогии

Другой важный прием, к которому охотно прибегает полинезийский сказитель, — аналогия. Ее значение двояко. С одной стороны, это живописный прием, указывающий на сходство объектов и метафорически характеризующий идею или настроение; с другой стороны — простая игра слов. В большинстве случаев задача перечисления — дать живую картину происходящего, подчеркнув при этом какую-то важную деталь; прием аналогии в первую очередь привлекает внимание слушателя к чему-то существенному. Мне вспоминается любопытный привозной цветок с перекрученным пестиком, которому местные жители с характерным для них грубоватым юмором дали имя «кишки священника». Испанский бородатый мох был назван «борода судьи Доула» в честь известного иностранца. Местные девушки плели венки из папоротника и обратили мое внимание на грациозные растения в тени, очень ими ценимые. «Это местные цветы, — сказали они, после чего не без лукавства показали на грубый светлый папоротник, горевший на солнце, — а вот чужеземцы».

После окончания занятий в миссионерской школе на острове Гавайи одного из родителей попросили сказать речь, и он сказал: «Когда я слушаю песни и декламацию, я похож на человека, который идет по лесу, где поют птицы. Я не понимаю слов, но мелодия приятна моему слуху». Мальчики в одной из гавайских школ называют еженедельную инспекцию «игрой на укулеле», намекая на буквальный смысл названия местной разновидности гитары[120] Укулеле (букв.: «прыгающая блоха») получила свое название по прозвищу Э. Пурвиса, придворного шута короля Ка-ла-кауа, отличавшегося маленьким ростом и подвижностью; он сделал популярной на Гавайях особую разновидность гитары.. Эти примеры, взятые из жизни, иллюстрируют привычку сознательно прибегать к аналогии для эмоционального эффекта, а также для большей выразительности. Привычка к выделению главного сказывается в придумывании таких названий, как: «Прыгающая вода», «Белая гора» или «Место, где собираются облака» (для водопада или горы). Иностранца, у которого сел голос, прозвали «Человек, который никогда не говорит», а большое поселение — «Множество следов». Гора — это «Дом солнца», нескончаемый дождь в одном из районов — «Дождь с ношей на спине», «Скачущий кит» или «Призрачный», долина — «Протекающее каноэ», каноэ — «Спящий в воде угорь». Человек, не имеющий братьев, — «Одинокий кокос», по ассоциации с деревом, на котором созрел лишь один плод.

Эта тенденция с очевидностью проявляется и в употреблении синонимов[121]Судя по приводимым Беквит примерам, она имеет в виду не синонимию, а широкое использование переносных значений, связанное с полисемией.. Oili означает «крутиться», а также «быть усталым, взволнованным, беспокойным в мыслях». Hoolala — «ответвляться», а в мореплавании «отклоняться от курса». Kilohana — название внешнего разукрашенного слоя тапы на юбке в пять слоев, а также «самое лучшее». Kuapaa означает «натрудить спину» тяжелой работой, так же называется плод хлебного дерева, спаленный на дереве солнцем, и поднимающаяся над водой скала. Lilolilo — «распространяться, вылезать, как цветок из бутона», а также «щедрый человек». Nee может означать «ехать из одного места в другое» и «изменить мнение»; Palele — «отделить, положить отдельно, если нет свободного места» и «заикаться». Эти взятые наугад примеры можно множить до бесконечности. Я вспоминаю одного священника, который жил в деревушке на острове Гавайи. Желая охарактеризовать местных жителей, он взял камень, которым обычно толкут пищу (alapaa, букв. «мелкозернистый камень») и объяснил, что здешние люди тесно связаны друг с другом и потому зовутся Kaweleau alapaa. Эта изобразительность, иногда карикатурная, постоянно проявляется в повседневной жизни и является ключом ко многим пословицам, например о каноэ, налетевшем на коралловый риф, в «Лаиэ-и-ка-ваи»[122]См. примеч. 34 к «Сказанию о Лаиэ-и-ка-ваи»..

Песни изобилуют символами. Человек — это «длинноногая рыба», предлагаемая богам. Невежество — «ночь ума». Облако, повисшее над Каулой, — «птица, летящая впереди ветра»:

Листья кокосовой пальмы — «волосы, длинные локоны деревьев». Район Каи-луа — «узкая серая циновка».

Классический пример использования подобной метафоры в гавайской песне — отрывок из «Хау-и-ка-лани», в котором вожди воюющих племен сравниваются с боевыми петухами; любимое развлечение гавайцев описывается не без намека на войны, которые вед Кеоуа на острове Гавайи:

Здесь намек на красные одежды и на обжорство вождя. Головной убор из перьев и красные весла боевых каноэ сравниваются с ярким оперением боевого петуха. Аналогия построена на сходстве цвета и движений.

Последний отрывок показывает изысканную красоту полинезийской метафоры. Здесь найдены не только сходные, но и характерные черты. Куапакаа поет:

Песни полны таких описаний, они пополняют богатый словарь эпитетов, используемых при воспоминании о каком-то месте, человеке или предмете. Перенесенные в область чувств, они создают поистине прекрасные поэтические сравнения. Куапакаа поет:

Тоскуя по возлюбленному, Хина в «Лаиэ-и-ка-ваи» поет песню, которую можно сравнить с плачем Лаукиа-ману-и-кахики, когда, покинутая своим возлюбленным, она смотрит на облака, плывущие в том направлении, куда он ушел:

Насколько будет жизненна и понятна аналогия зависит от выбора сходных черт. Первоначально подобный выбор, несомненно, считался колдовством. Воображение сказителя занимает жизнь в лесу и на море. В мифах герои поднимаются на небо и живут там, подобно их великим предкам ящерам. В «Лаиэ-и-ка-ваи», как и во многих других сюжетах, действие часто происходит в море, герои плывут на каноэ, на доске или на волне. В других сказках сюжет куда более фантастический. Для полинезийца образные выражения типа «быстрый, как птица», «плавает, как рыба», означают буквальную трансформацию. Чувство тождества у полинезийца все еще пластично, он в состоянии идентифицировать себя со всем, что он видит. Когда поэт Марвелл[123]Марвелл, Эндрю (1621–1671) — английский поэт. говорит:

он попросту выражает то, что является составной частью примитивного мировоззрения. Превращение — это главное в полинезийском представлении о природе, на которую человек смотрит с удивлением и восторгом.

4. Двойное значение и игра слов

Аналогия — основа большинства случаев двойного значения слов и выражений. В самом деле, ни одна лирическая песня, говорящая о пейзаже, не обходится без глубинного, часто не совсем скромного намека, разгадать который может лишь опытный слушатель.

Эта тенденция образной поэзии загадывать загадки, возможно, обязана своим существованием тому, что полинезийская аристократия, покровительствовавшая поэзии, стремилась усложнить поэтический язык, сделать его недоступным для простых людей, отсюда аллюзии и эллипсисы, двойной смысл. Таким образом развивался особый язык вождей, с помощью которого говоривший мог передать тайное сообщение или отдать приказание, не вызывая подозрений у непосвященных. Быстрая интерпретация таких символов входила в курс обучения вождя, а также и в испытание, которое определяло, достоин ли он ранга вождя. В то же время желание казаться наивным приводило к тому, что человек скрывал главное в нарочито заурядных выражениях. Поэтому и природа, и обыденные предметы, и события каждодневной жизни становились символами. Для поэтического стиля культивировались те же приемы: аллюзия, метафора, двойной смысл. В некоторые периоды в песне каламбуры были просто обязательными.

Это искусство не столь впечатляюще для иностранного уха, потому что многое заключено в игре слов, которая не поддается переводу, к тому же шутка часто имеет в виду незнакомый иностранцу обычай или построена на непонятном намеке. Именно по этой причине искусство имело социальное значение, ибо только вождь и тот, кто понимал его речь, могли договориться друг с другом. В одной самоанской сказке бродячий колдун приходит в деревню и просит «половить голубей». Хозяин удовлетворяет его просьбу, а колдун смеется над его простотой, потому что на самом деле он просил подарить ему жену. В тонганском сюжете вождь, путешествуя на каноэ, чувствует голод и приказывает слуге: «Поищи мне бананы на наветренной стороне каноэ». Поскольку эта часть каноэ считалась женской, то его приказ означал: «Убей для меня женщину». Здесь женщина оказывается достаточно мудрой, чтобы понять смысл сказанного, и прячется под каноэ, спасая себя и ребенка. В одном из собранных А. Форнандером сюжетов два человека собираются убить вождя во время игры в конане, и на первый взгляд невинные слова, имеющие отношение к игре, обретают другой, гораздо более мрачный смысл. Язык обид и оскорблений часто использует игру на двойном смысле. Бог-свинья, желая досадить Пеле, отвергнувшей его, вполне невинно для постороннего воспевает ее как «женщину, толкущую нони». Нони — растение, из которого добывают красную краску. Здесь намек на красные глаза Пеле, и богиня немедленно реагирует на оскорбление.

Искусство придания речи двойного смысла ценилось очень высоко, именно поэтому в полинезийском фольклоре так широко распространен сюжет о соревновании в разгадывании загадок. Лучшие примеры такого рода заключены, наверное, в «Ке-пака-или-уле» А. Форнандера. Тут герой берет верх над хозяином, разгадав две его загадки: «Люди стоят, люди лежат, люди прижаты друг к другу» и «Сплетено все вокруг, сплетено до самого низу, оставлен лишь выход». Ответ в обоих случаях — дом. В первой загадке — столбы стоят, перекладины лежат, трава для кровли связана в пучки; во второй — покрытие хижины описано в более общих выражениях <…> Еще один пример можно найти в уже упоминавшемся сюжете о спорщике Каи-палаоа. Его соперники поют: «Маленькая птичка щебечет, она дрожит под дождем в Пуне, в Кеаау, в Иваинало», — и требуют, чтобы он «нашел себе другое nalo». Юноша отвечает: «Ворона часто каркает, сверкая каплями дождя. В Коне, в Хонало прячется (nalo)». Таким образом, дважды употребив «nalo», юноша побеждает соперников.

В тщательно разработанных песнях, сопровождающих хýлу, приведенных, например, Эмерсоном, это искусство доведено до совершенства. Иностранец не всегда может точно интерпретировать местные песни, однако я постараюсь дать анализ одной из песен Халемано, в которой он пытается вернуть любовь красавицы из Пуны. Обстоятельства тут следующие. Халемано, вождь Кауаи, взял в жены знаменитую красавицу из Пуны (о-в Гавайи), но она отвергает его ради возлюбленного королевского происхождения. Тем временем его любви домогается принцесса из Кохалы, которая устраивает ради него празднество. На нем присутствует и жена вождя, изменившая ему. Халемано поет песни, в которых сетует на ее неверность. Вот одна из этих песен:

Перефразировать эту песню можно так: «Море поднялось на берег Пуны и Хило, так что деревья хала (панданусы) оказались в воде, и все же они стоят прямо, несмотря на потоп. Так любовь затопляет мое сердце, но я связан гневом. Увы! Моя жена, разве ты забыла те дни, когда мы жили в Калапане и смотрели, как солнце встает из-за мыса Куму-кахи? То в жар, то в холод бросает меня из-за любви к тебе, хотя тело мое по законам игры отдано принцессе из Кохалы. Возвращайся ко мне! Я приплыл сюда с Кауаи, с севера, и тут в Пуне я всем чужой».

Вначале имеется в виду хорошо известный факт, что на затопленном, а ранее сухом берегу Пуны растут панданусы. Но поэтический смысл заключается прежде всего в сходном звучании ke kua (рубить) и he kokua, что также может значить «рубить», но обязательно подразумевает «с чьей-то помощью», и игре на слове ola (жизнь): «Море заливает остров жизни — да! Жизнь воскресает, несмотря на горе». В последней части песни эпитеты anuanu (холодный) и hapapa (так говорят о семени, посаженном в каменистую почву), возможно, были выбраны как намек на холодную и каменную природу ее любви к нему <…>

Чуткость к аналогии и искусное перечисление обогащают поэзию. Итак, мы видим живые, естественные события повседневной жизни, которые приобретают фантастическую форму, ибо приписываются богам, правящим в природе; иносказательный язык, полный скрытых аналогий; названия предметов и мест, личные имена, используемые как намек на связанное с ними событие; описание какой-то сцены с целью вызвать, например, восхищение перед чем-то необычным, удивительным в звуке, запахе или внешности, обусловленным его божественной природой.

5. Конструктивные элементы стиля

Наконец, некоторые конструктивные элементы стиля «Сказания», несомненно, связаны с влиянием песни, с неизбежной театральностью, свойственной устному исполнительству. Изучая формальную сторону гавайской поэзии, непременно приходишь к выводу, что в основе ее структуры лежит параллелизм. То же самое и в прозе. Возможно, тут сыграла роль необходимость запоминать текст. Произведение создавалось для устного исполнения и должно было быть приятным на слух, поэтому немаловажным было его звучание. Чередование прозы, речитатива и песни; частота диалога, иногда построенного на чисто драматургических приемах; повторы, в которых одно и то же действие производится разными персонажами, или разные стадии действия, описываемые в одних и тех же выражениях, или повторения, направленные по восходящей; организующее значение антитезы <…>; пауза, привлекающая внимание слушателя, достигаемая при помощи восклицания <…> — все эти приемы способствуют созданию речи, приятной для слуха, способной привлечь и усладить чувства и разум.

Alexander W. D. Brief History of the Hawaiian People. Honolulu, 1908.

Andrews L. Dictionary of the Hawaiian Language. Honolulu, 1865.

Bastian A. Die Samoanische Schöpfungs-sage. B., 1894.

Daggett. Legends and Myths of Hawaii. Fables and Folktales of a Strange People. Coll. by Kalakaua, ed. by Daggett. N. Y, 1888.

Dibble S. A History of the Sandwich Islands (Lahainaluna, 1843). Honolulu, 1909.

Ellis W. «Polynesian Researches» during a Residence of Nearly Eight Years in the Society and Sandwich Islands. 4 vols., 2-nd ed. L., 1842.

Emerson N. B. Unwritten Literature of Hawaii: The Sacred Songs of the Hula. — Bureau of American Ethnology, Bulletin 38. Wash., 1909; Pele and Hiiaka. A Myth from Hawaii. Honolulu, 1915; Hawaiian Antiquities of David Malo. Transl. and ed. Honolulu, 1898.

Fomander A. The Polynesian Race. 3 vols. L., 1878; Fornander Collection of Hawaiian Antiquities and Folk-lore. Memoirs of the Berni-ce Pauahi Bishop Museum. Ed. by T. G. Thrum. Honolulu, 1916.

Gill W. W. Myths and Songs from the South Pacific. L., 1876.

Gracia M. Lettres sur les Iles Marquises. P., 1845.

Jarves J. J. History of the Hawaiian Islands. 4-th ed. Honolulu, 1872.

Liliuokalani An Account of the Creation of the World According to Hawaiian Tradition. Composed by Keaulumoku in 1700 and Translated from Manuscripts Preserved Exclusively in Her Majesty’s family. Boston, 1897.

Malo D. Moolelo Hawaii (Hawaiian Antiquities of David Malo and others) gathered at Lahainaluna, 1835-36. Revised and published by Dibble. 1838. Transl. into English by Rev. R. Tinker in Hawaiian Spectator II, 1839. Hawaiian Antiquities of David Malo. Transl. and ed. with Further Materials by N. B. Emerson, with Introduction and Notes by W. D. Alexander. Honolulu, 1898.

Moerenhout J. A. Voyages aux ties du Grand Ocean. 2 vols. P., 1837.

Stair f. B. Old Samoa, or Flotsam and Jetsam from the Pacific Ocean (Religious Tract Society). L., 1897.

Thrum T. G. Hawaiian Folktales. A Collection of Native Legends. Chicago, 1907; The Hawaiian Annual: the Reference Book of Information and Statistics Relating to the Hawaiian Islands. Honolulu, 1874.

Turner G. Samoa a Hundred Years Ago. L., 1884.

Westervelt W. D. Legends of Maui, a Demigod of Polynesia, and his Mother Hina. Honolulu, 1910; Melbourne, 1913; Legends of Old Honolulu. Boston and London, 1915; Legends of Gods and Ghosts. Boston and London, 1915; Hawaiian Legends of Volcanoes Boston, 1916.

White J. Ancient History of the Maori, his Mythology and Traditions. 6 vols. New Zealand, 1887.