Онлайн чтение книги Смертельный блюз
Глава 6

Притащившись в бар, я заказал выпивку и сел в самый темный угол бара.

— Привет!

Голос был чуть хрипловатый и ласковый. Я узнал его владелицу еще до того, как обернулся. Золотоволосая Глория ван Равен стояла возле моего столика и улыбалась так нежно, что мои железы тут же начали выделять гормоны.

— Привет, Глория!

На ней был светлый костюм, глубокое декольте которого демонстрировало, что под ним, похоже, ничего не надето. Я помог даме сесть. Она заказала коктейль.

— Дэнни! Я вас искала все утро...

— И в чем я провинился?

— Мне не до шуток... — Глория потупила глаза. — Вы звонили на студию?

— Да.

— И что Гугги?..

— Ужасен, как всегда... Он хочет, чтобы вы появились на съемках не позже вторника.

— Я тоже этого хочу!

Она подняла глаза: это были голубые озера нежности и надежды.

— Дэнни, как нам выбраться отсюда?

Я честно признался, что шансов — никаких.

— Хардинг даже пригрозил посадить за решетку, если мы попытаемся улизнуть из Бахиа-Мар, — сказал я.

— Дурак!

Она отпила глоток и посмотрела на меня более пристально.

— Дэнни, зачем искать убийцу, если понятно, что это Вулрих!

— Вы уверены?

— Разумеется, Вулрих! — Глория волновалась, ее глаза блестели. — Он порочный человек, это видно за милю. К тому же банкрот. Так нагло врать может только преступник! Что я говорю — вы свидетель, вы все знаете!

— Я не против того, чтобы Вулрих занял одну из тюремных камер. Не хватает только одной маленькой детали...

— Какой же?

— Улики! Неопровержимой и доказательной.

У Глории сразу же на лице появилась тайна, и, поманив меня пальчиком, кинозвезда сделала знак приблизить к ее губам мое ухо.

— Я могу вам кое-что рассказать, — проворковала ван Равен.

— Здесь?

— Нет, конечно, — Глория допила коктейль. — В моем домике это сделать будет гораздо удобнее.

Я чуть не подавился виски.

Свидание, разговор наедине и... Мое раскованное мужское воображение неслось куда-то в запретные дали, в те еще края, куда не ступала такая прелестная нога, как та, что была в двадцати дюймах от меня.

— По глазам вижу: вы согласны!

Глория чуть растягивала слова, ее хрипловатый голос с волнующими модуляциями творил со мной чудеса — короче, я захмелел без виски.

* * *

То бунгало, которое Глория делила с Эдди Вулрихом, осталось в прошлом. Нынешний домик Глории ван Равен был таким же, как у меня. Я подумал, что в Нью-Йорке за такую квартиру пришлось бы выложить долларов восемьсот.

Глория велела мне расслабиться, улыбнулась широкоформатной улыбкой и... закрыла дверь изнутри на ключ.

Я впился в красотку глазами.

— Мне на секунду-другую надо в ванную, — сказала Глория. — А вы, Дэнни, пока... — она сделала паузу, — освобождайтесь от комплексов.

Вильнув бедрами, золотоволосая красавица исчезла.

Я подошел к диванчику, уселся, опробовал пружины: они не скрипели.

Глория появилась в великолепном нейлоновом халате с кружевами, воланами, бантами... Она выступала из этой прозрачно-белой метели, как заря. Жаль, что под халатом было надето что-то еще — короткое, но непрозрачное.

Какой величавой и одновременно игривой была ее походка!

Одна мысль не давала мне возможности забыться, уткнувшись в эти кружева и рюши: я знал, что Глорию волнует только ее финансовое положение среди звезд Голливуда. Я рассматривался ею в качестве того же осла, который пару дней назад служил Эйприл Мауэр и тащил два тяжеленных чемодана. Теперь это вьючное животное понадобилось Глории ван Равен — я должен был тащить ее саму. Точнее, вытаскивать из этой заварухи.

Глория села на диванчик и произнесла единственно возможное слово. Откуда они знают, что надо говорить в такой момент? И где берут эти интонации?..

Глория сказала:

— Дэнни...

Я растаял.

— Дэнни...

Она погладила меня: провела пальцем от виска до подбородка и прикоснулась к губам.

— Что, дорогая?..

— Я плачу, вы видите?

Она, разумеется, не плакала.

— У меня так тяжело на душе... Вулрих обещал очень многое — деньги, яхту... Он оказался гнусным... Я не хочу о нем говорить...

Голубые глаза стали серыми — почти пепел.

— А ведь я могла оказаться на месте этой певички... Если бы женой Вулриха была не Элен Фицрой, а Глория ван Равен, он убил бы меня так же хладнокровно, как и ее!

Глория встала. Она нависла надо мной белым облаком. Пришлось подать голос.

— Значит, вы по-прежнему убеждены: Элен убил Вулрих?

— Точно.

Облако опустилось на диван.

— Дэнни, вы помните тот вечер, ну... когда мы познакомились?

— Помню ли я нашу первую встречу?

Я осторожно потрогал то место на голове, по которому пришелся удар Эдди.

— Отметина на всю жизнь...

— Извините, Дэнни, — Глория склонила повинную голову. — Эдди тогда сделал знак, чтобы я отвлекла вас, а сам... Еще раз простите.

— Удар был мастерский, хотя, как я помню, Эдди был в доску пьян. Вы неплохо меня одурачили.

— Тогда я совсем не знала вас, — Глория повела плечами. — Когда вы упали, мы с Эдди вышли на свежий воздух, и Вулрих отправился на яхту. А я ждала его на берегу. Эдди сказал, что на яхте у него есть деньги...

— Ну-ну... Становится интересно. Продолжайте.

— Эдди был на яхте около получаса. Вернулся он очень странным. Я бы сказала так: он был не в себе. Мое сердце застучало...

Глория прикоснулась к моей руке, взяла ее своими шелковыми наманикюренными пальчиками и приложила к своей груди.

— Вот так оно стучало...

Ее грудь вздымалась и опускалась. Я почувствовал сквозь нейлон жар и томление.

— И все-таки, что было с Эдди?

Она отпустила руку и вздохнула.

— Эдди был абсолютно трезв. Он сказал, что обожает меня, что мы можем хоть сейчас отправиться в кругосветное путешествие, и предложил., подняться на яхту.

Я был сбит с толку.

— Но где же логика, Глория? Эдди убивает жену, а потом приглашает вас на яхту, зная, что там лежит мертвая Элен?!

— Я думаю, что он сказал это для отвода глаз.

Ее руки вновь занялись мной.

— Не понимаю, Глория...

— Дэнни, а почему мы говорим все время об Эдди? Этот человек вычеркнут из моей жизни. Как можно вспоминать о нем, когда рядом вы... такой мужчина... предупредительный... внимательный... добрый...

— Глория, когда вы ждали Эдди, вы видели на берегу кого-нибудь из знакомых? Или вас кто-нибудь там видел?

— Нет... — она положила свою голову мне на плечо.

— Это плохо... Хардинг считает, что ... — я сквозь нейлон ласкал ее грудь, — ... что Элен Фицрой могла погибнуть ... и от вашей руки.

Глория отскочила на полметра.

— Чудовищно! — ее голос совсем охрип, а глаза резали меня на куски. — Ложь!

— Этот Хардинг просто невыносим, — посочувствовал я. — Но в его словах есть здравый смысл. Поймите, Глория, в глазах полицейского вы просто женщина, обуянная ревностью. Хардинг думает: вдруг Вулрих рассказал вам о страховке жены, и вы решили заодно с любовью приобрести еще и деньги...

Глория сидела холодная, как Снежная королева.

— Я ничего не знала о женитьбе Эдди, — отчеканила она каждое слово. — Тем более, о том, что он застраховал жену.

— Только господь бог может быть вашим свидетелем, — горько сказал я. — Но это уже вне компетенции Хардинга и его ведомства. Короче — алиби у вас нет.

Глория в одно мгновение превратилась в фурию: вскочила, ощерилась, ее прическа сбилась набок, лицо пошло красными пятнами.

— Так вот какого мнения вы обо мне! — заорала она.

— Я только изложил точку зрения полиции, — попробовал я защищаться.

— Кто стоит за вашей спиной? Вулрих? Хардинг? — она дышала мне в лицо ненавистью. — До сих пор я думала, что вы работаете на Гугенхеймера.

— Прежде всего я блюду собственные интересы, — ответил я с достоинством. — Я — частный детектив.

— Детектив, который любит деньги и женщин! Получай!

Она запустила в меня светильником. Не попала — реакция у меня хорошая, светильник, ударившись о стену, разлетелся на мелкие осколки, дождем упавшие на диван.

Я вскочил. Глория бросилась на меня, пытаясь добраться до моей физиономии. Она царапалась, кусалась и щипалась. Эта кукла разозлила меня. Я схватил ее за одежду и тряханул так, что непрочные швы лопнули и в руках у меня оказались одни обрывки ткани.

Я услышал, как что-то упало на пол с металлическим стуком: ключ от домика! Я поднял его.

Глория стояла полунагая и прекрасная. Ей в таком виде надо было на баррикады — крушить империи и царства. Вместо этого она вновь бросилась на меня...

Поняв наконец тщетность своих усилий, неукротимая Глория заметалась по комнате, бросая в меня все, что попадалось ей под руки: туфлю, расческу, пепельницу... Я увертывался, и пока успешно. Кое-как удалось вставить ключ в дверь и даже повернуть его... В этот миг в голову мне полетел цветочный горшок. Я спасся чудом.

— Вон! Убью подлеца! — разносилось, очевидно, по всему побережью.

Глория разгромила свой домик в пять минут. Я прикрывался стулом, пятясь к спасительной двери.

— Ваше гостеприимство, Глория...

Закончить фразу я не успел, потому что увидел, как хозяйка домика поднимает над головой утюг.

Мне удалось выскочить из этой центрифуги, где летали массажные щетки, светильники и туфли...

* * *

Я шел к своему домику все еще под впечатлением столь бурно прошедшего свидания.

В домике горел свет. Кто бы мог меня поджидать?

— Где вы ходите? — спросила Эйприл Мауэр, едва я переступил порог.

Она восседала в моем кресле. В ее глазах я видел отражение той, другой, золотоволосой красавицы, замахивающейся на меня чем-то тяжелым.

— Знаете, Эйприл, — я унял дыхание, — я ведь сам вас искал. Где вы были?

— Я была у себя. Странно, что вы не догадались, — удивилась Эйприл. — Этот Свейн так разочаровал меня, что я решила лишить его своего общества.

Только теперь я как следует разглядел девушку, сидящую напротив.

Это была совсем не та белобрысая девчонка в синих шортиках, с челкой до -бровей, которая приходила утром. Передо мной восседала богиня. Волосы были пышно взбиты и уложены волнами. Платье-туника от хорошего портного без всех этих рюш, воланов и клиньев своим строгим покроем выгодно подчеркивало красоту загорелого тела. Бижутерия из бронзы, сандалии на греческий манер, затейливые серьги-подвески — все это вместе составляло гармонию красок, линий и форм.

А как блестели ее глаза!

Сегодня секретарша затмила свою патронессу. Как хорошо, что Глория этого не знала! Второй бури за день я бы не перенес.

— Ну и чем закончилось знакомство со Свейном? — спросила Эйприл.

— Туша и Лапчатый замордовали бедного гиганта и устранили его ... надолго.

Она сделала движение бровью, из чего я понял, что судьба Свейна ее мало занимает.

В наступившей тишине мы услышали блюз: Москат Муллинс заступил на вахту. Он играл вдохновенно и трепетно...

— Вы помните, мистер Бойд, что мы намеревались сделать утром? — заговорщически понизила голос Эйприл.

— Понимаю, куда вы клоните.

— Так пойдемте к Муллинсу теперь!

Честно говоря, мне хотелось совсем другого: положить ей голову на колени и поиграть серьгой-подвеской в ее розовом ушке...

— Хорошо.

Я вздохнул, причесался, и мы вышли на улицу.

Муллинс играл. Но он услышал наш стук в дверь, отложил инструмент и впустил меня с Эйприл.

— Хелло! — сказал я как можно более приветливо. — Мы с Эйприл решили навестить вас.

— Прошу! — Муллинс пригласил внутрь домика.

Жилище Муллинса было стандартным, вдоль стены протянулась батарея пустых бутылок. Здесь также было много и нераскупоренных сосудов.

— Выпьем? — спросил Муллинс без предисловия.

— Я — нет, — Эйприл, конечно, не пила.

— Вы обрекаете меня пить в одиночестве!

Муллинс сказал это прокурорским тоном, как будто Эйприл совершила тяжкий проступок.

— Может, мы вначале поговорим, а завершим беседу одним из этих напитков? — я попробовал сгладить ситуацию.

Но музыкант уже наполнял фужеры чем-то прозрачным.

— Мы хотели бы... — начал я.

— ... чтобы вы помогли нам! — закончила Эйприл.

— Так вы пришли за помощью? — Муллинс удивился. — Откуда у меня могут быть деньги? У меня только звуки.

— Нет, вы нас не поняли, — Эйприл заставила Муллинса сесть.

— Речь идет совсем о другой помощи, — начал я. — Сложилась такая... такое положение вещей, что... и я, и Эйприл, и Глория можем очень крупно погореть...

— Какая-то белиберда! — Муллинс залпом выпил.

— У Глории ван Равен сорвется контракт со студией, если она во вторник не приступит к съемкам очередного фильма, — Эйприл говорила спокойно и так же спокойно смотрела на Муллинса. — Расторгнутый контракт — это убытки и для Глории, и для меня, и даже для мистера Бойда. Мы все окажемся на мели.

— Да... Ужасно... Прискорбно...

Муллинс взял свою трубу и приложился к ней так, как только что к виски.

Эйприл пыталась заглянуть ему в глаза.

— Нас не выпускают, пока не найдут убийцу. Помогите нам.

Муллинс опустил трубу.

— Я тут при чем?

— Вы были на яхте в момент преступления, — сказал я.

— Вы могли кое-что заметить, — Эйприл смотрела на него с надеждой.

— Полиция уже задавала мне такие вопросы. Но, видите ли... Я сидел спиной к двери и играл... Я даже не слышал выстрела. Я не видел, как Элен упала... Я видел Бога и общался с архангелами... Мы пели друг другу псалмы...

— Муллинс, но, может быть, краешек вашего сознания зацепил нечто такое...

— А когда это было? В какое время суток? — Муллинс смотрел то на меня, то на Эйприл.

— Вечером.

— Вечером... Нет, не помню.

Он начал терзать свой инструмент, пока, наконец, не нащупал мелодию, которую принялся выводить на свет божий с большими погрешностями, впрочем, их можно было назвать вариациями...

— Идея! — воскликнул я, стараясь перекрыть своим голосом голос трубы. — Сейчас вы все вспомните.

Муллинс перестал играть. Эйприл уставилась на меня, как на Санта Клауса.

— Надо выпить! — сказал я.

— Выпьем! — охотно откликнулся Муллинс и потянулся к бутылке.

— Что с вами, мистер Бойд? Что вы говорите? — прошипела Эйприл.

Муллинс помягчел лицом, шлепнул губами:

— Я готов, — и поднял стакан.

— Мы выпьем, потом еще... Короче, мы сделаем все так, как в тот злополучный вечер, — объяснил я. — Мы восстановим его в деталях.

— Надо ввести вас, Муллинс, как единственного свидетеля преступления в то состояние, в котором вы пребывали тогда. Вот в чем и заключается моя идея!

— Вы больны, мистер Бойд, — разлепила губы Эйприл.

— Вот лекарство, — Муллинс протянул мне полный стакан.

Я понюхал виски и тяжело вздохнул: как ни привыкай к тупоумию, все равно оно раздражает.

— Послушайте, вы!.. Мы сидим здесь уже черт знает сколько времени... И будем сидеть в Бахиа-Мар... Пора выкарабкиваться... Если вы ничего не понимаете, не мешайте мне осуществлять свои замыслы.

— Выпить — я всегда понимаю, — сказал Муллинс, наполняя стаканы. — Но остальное — нет.

— Значит так. Вам, Муллинс, надо накачать себя виски до такого же состояния, как в тот вечер...

— Это я сделаю без проблем.

— Вы хотите напоить мистера Муллинса?! — Эйприл разозлилась. — И это в то время, когда он трезв и излагает свои мысли человеческим языком.

— Эйприл, я повторяю: нам надо реконструировать события. Мистер Муллинс должен быть пьян. Он должен играть те же блюзы, что и тогда. Он должен сидеть так, как и тогда... Он войдет в то же состояние и ... что-нибудь вспомнит!

— А вот я понял, — похвастался музыкант. — Надо пить и играть, — и Муллинс с удовольствием опрокинул виски в себя.

— А что должна делать я по вашему сценарию? — Эйприл спросила это с подозрением.

— Исполнять роль Элен Фицрой.

— Кого... исполнять?..

— Убитую, точнее, делать то, что делала Элен. Но до того, как в нее выстрелили.

Эйприл пережевывала информацию довольно долго. Муллинс уже порядком налакался, когда она, наконец, сказала только одно слово:

— Хорошо.

— Вот и отлично! Теперь моя очередь. Я буду убийцей. Эйприл посмотрела на меня странным взглядом: ей в голову пришла какая-то мысль, скорее всего, — дикая.

— По местам! Каждый знает свою роль, начнем! — я отошел в угол.

— Стоп! — сказал Муллинс. — А почему вы не пьете? Мне одному не одолеть, — он обвел пространство комнаты, заполненное бутылками. — Да и скучно одному-то.

— Но вы должны!..

— Нет! — отрезал трубач. — Или мы пьем все вместе, или я в ваших экспериментах участвовать не буду.

— Мистер Муллинс, это серьезно! — вступила мне на подмогу Эйприл. — Мы ищем убийцу. И в том эксперименте, который предлагает мистер Бойд, есть смысл.

Но Муллинс в своих убеждениях был тверд, как скала.

Надо отдать должное мужеству Эйприл: она второй раз сказала свое «хорошо», взяла полный стакан, выпила, сморщилась, как сушеная виноградина, тут же запила виски соком и победно посмотрела на меня.

Я понимал: цена ее подвига — жалованье, то бишь заработок, которого она лишится, если Глория потеряет работу. И все-таки Эйприл оказалась молодчиной.

— Ну, теперь мы посмотрим на вас, мистер Бойд, — змей-искуситель, он же трубач, повернулся ко мне. — У меня и тост имеется.

— Вот как!

— За то, чтобы я вспомнил! — провозгласил Муллинс.

Мы начали пить.

Запасы музыканта оказались нескончаемы. Сколько я в себя влил, подсчитать было трудно. Стены и пол, звуки и лица плыли перед глазами, в голове стоял туман.

Муллинс сразу же занял позицию на полу. Он поставил рядом с собой три полные бутылки и стакан. Он играл на трубе, наливал, снова играл...

Эйприл пыталась имитировать походку Элен: она ходила туда-сюда, то садилась на табурет, то перебирала бутылки...

Эйприл начала танцевать сама с собой. Я охотно потанцевал бы тоже, но не мог подняться на ноги: они были ватные, а пол в домике вообразил себя, почему-то, палубой корабля.

Эйприл, видимо, на мгновение, отключилась и стала падать, хватаясь руками за мебель. Она села, отыскала мутными глазами меня и не нашла ничего лучшего, как браниться:

— Шизофреник! Олух!

— Эт-то я?..

— Вы, Бойд! Вы пьяны! И я пьяна!

— А я трезв, — чтобы произнести эту фразу, Муллинс перестал играть.

Выглядел трубач, как мне показалось, действительно трезвым, хотя две бутылки из трех уже были пусты. Я не без труда повернулся к Эйприл:

— Я что-то сделал не так?

— Ваш этот... дурацкий эксперимент провалился...

— Н-нет! Я категорически... Сейчас мы с вами ляжем на диванчик и посмотрим, провалится он или нет.

— А как же вот это... что вы хотели... реконстру... рукенстру... Э, черт!..

— Эйприл, мы созданы для любви!

— Я тоже, — уточнил Муллинс.

Я встал. Пол понесся мне навстречу с космической скоростью, и спустя мгновение я обнаружил себя лежащим.

— Об этом мы... не договаривались, — прошелестели мои губы, и я пополз к креслу.

Когда я взобрался на него, Муллинс опять играл, а Эйприл опять кружилась.

— Проклятая музыка! — заорал я. — У меня болят от нее уши. Эй, вы! Мои уши...

Муллинс резко оборвал мелодию. Легче мне не стало: камнем навалилась тишина. Это был могильный камень. Я пытался придти в себя.

— Что мы должны делать дальше? — крикнула Эйприл: она, как и я, не владела голосом.

— Он — играет, она — сидит с ним, — крикнул я.

— Вы уверены?

Эйприл, шатаясь, подошла к Муллинсу, ноги ее подкосились, она не села, а, скорее, упала на бок.

Муллинс посмотрел, подумал и затянул блюз.

— Ну, Эйприл, подумайте, что сделала бы Элен сейчас!

Мои слова попали в цель: Эйприл вдруг начала гладить Муллинса по волосам, тереться о плечо и даже о ноги — как собачонка.

— Милый, дорогой...

Он оторвался на миг от трубы — погладил девушку в ответ.

— Элен... Нет, ты не Элен.

И снова заиграл.

Я вслушивался в мелодию и пытался вспомнить, что играл Муллинс в тот роковой вечер.

А эти двое так увлеклись друг другом, что я понял: наступил час убийства.

Я осторожно встал с кресла и, балансируя руками, зашел за спину Муллинса. Вытянул палец и «бабахнул» в Эйприл:

— Пуф! Падай!

Эйприл сыграла свою роль до конца. Упала она превосходно и даже перестаралась: в своем падении Эйприл обнажила не только ноги, но и бедра. Музыкант перестал играть и с интересом рассматривал открывшиеся сокровища Али-Бабы.

Но вот Муллинс затянул свой похоронный блюз «Он больше не шевелится» — его-то я вспомнил. Именно под эту мелодию вступили мы с Луи Бароном на палубу яхты.

— Всем — большое спасибо! — уныло сказал я. — Эксперимент закончен.

Эйприл поднялась с неохотой: ей больше нравилось лежать.

— Ну почему... — проговорила она заплетающимся языком, — почему закончен?.. У меня вот здесь чего-то не хватает... — она показала на лоб, где, по ее мнению, должна была быть дырочка от пули.

— Мистер Муллинс, — обратился я к музыканту, — вы вспомнили? Ну хоть что-нибудь...

Он положил инструмент рядом с собой.

— Что?

— Вы вспомнили детали, подробности?..

— Какие?

Он был пьян в доску.

— Ну вы хотя бы слышали, как я «бабахнул» в Эйприл и крикнул ей «падай»?

— Нет.

Я плюхнулся на диванчик рядом с Эйприл. Она потянулась к бутылке на полу. Подняла ее, поболтала и сказала очень просто:

— Предлагаю выпить. Эксперимент завершился рестуа... резульстуа...

— Результативно! — не выдержал я издевательств над языком.

— Да! — Эйприл подняла палец. — Теперь мы знаем точно: мистер Бойд — гениальный дурак!

— Умная! — огрызнулся я.

Муллинс молча нашел полную бутылку и занялся стаканами. Для пьяного человека он действовал необычайно четко: не пролил ни капли.

Мы подняли свои чаши, но в это мгновение домик затрясся, как будто под нами проснулся вулкан. На самом деле кто-то стучал в дверь. И я уже начал догадываться, кто.

— Стучат, — глубокомысленно изрекла Эйприл.

— Наверное, хотят выпить, — Муллинс взял трубу и затянул блюз «Я ничего тебе не дам».

— Откроем? — нерешительно предложил я. — Дверь может не выдержать.

— Там — мужчина, — пришла к заключению Эйприл. — Это определенно мужчина. Открывайте, я хочу... его видеть.

Пошатываясь, я подошел к двери и щелкнул замком. Потом предусмотрительно отошел по стеночке в угол. В домик Муллинса ввалилось нечто огромное бело-красное и к тому же пыхтящее. Белыми, как я разобрался, были бинты и нашлепки, красными — нос и остальные части тела. Все это передвигалось как-то боком, неуклюже переставляя ноги и пошатываясь, ну, почти, как я.

— Хелло! — прохрипело чудовище и уставилось на красавицу. — А где коллега?

— Чей?

— Мой!

— Я здесь, Свейн! — пришлось выползать из своего угла. — Что это с вами?

— Не притворяйтесь! Это вы!.. И вам от меня не уйти!.. Надеялись на Барона? Хотели избавиться от конкурента? Нет, я еще смогу уложить вас...

Он не закончил. Потому что я вспомнил Лапчатого и то место, куда он бил. Мне было достаточно несильного удара ногой по колену Свейна, как агент, театрально взмахнув руками, упал. Его красная рожа оказалась доступной. И я вмазал по ней кулаком от всей души.

Свейн даже не хрюкнул. Он застыл на полу, как озеро студня.

Я был вознагражден за труды радостным воплем Эйприл:

— Экстракласс! — она посмотрела на меня с восхищением. — Я первый раз наблюдаю вас в деле, и уже готова простить этот эксперимент...

— Он закончился, и не напоминайте о нем, — потупился я.

— Тогда... разойдемся по домам, — сказала Эйприл.

Мы обошли отдыхающего Свейна, кивнули Муллинсу и выбрались из домика. Вслед нам неслась заупокойная песнь трубы «Он больше не шевелится».