Онлайн чтение книги Да будет так! So B. It
Глава 3. Привет

Ни мама, ни Бернадетт никогда не работали, так что в нашей семье я была единственной, кто приносил в дом деньги. С девяти лет я подрабатывала няней для близнецов Чудаковых с шестого этажа. Миссис Ч. давала уроки игры на скрипке для соседских детей, а я в это время присматривала за ее близнецами за два с половиной доллара в час. В неделю я зарабатывала десять долларов, но мы с мамой, конечно, никогда не смогли бы прожить только на эти деньги.

Каждый месяц Берни неизменно платила за квартиру, газ, свет и телефон, но нам с мамой никогда не приходили счета. У нас, правда, не было телефона, но мы жили в довольно просторной двухкомнатной квартире, в которой, как и у всех, было отопление и электричество – просто мы за них не платили.

– Если мы с мамой ни за что не платим, получается, что мы крадем? – как-то спросила я у Бернадетт.

– Может, кто-то так и посчитает, Хайди, но лично я с этим не согласна. Бывает, что люди оказываются на обочине жизни и живут на улице в картонной коробке. Ваша с мамой обочина просто лучше других.

Бернадетт была первой, кто заметил мое везение. Мы играли в «Пексесо», игру, которую Берни заказала мне по каталогу. Она состояла из карточек с картинками, которые нужно было перемешать и разложить тыльной стороной вверх, а затем по очереди переворачивать любые две карты, пытаясь найти два одинаковых рисунка. Таким образом вы развиваете память, вспоминая, где видели картинку с котенком или зонтиком в последний раз, чтобы потом перевернуть ее, когда найдете парную. Для меня, однако, память тут была ни при чем.

В первый ход я перевернула одну из карт в центре. С обратной стороны была нарисована желтая уточка. Затем я почему-то решила перевернуть другую карту, в верхнем левом углу. Там оказалась вторая уточка.

– Вот повезло! – воскликнула Бернадетт.

Но потом я вновь проделала тот же трюк. Очередь Бернадетт так и не настала – я угадывала снова и снова. Мне ни разу не пришлось напрячь память, так как я безошибочно нашла все парные карты. Не задумываясь, я перевернула все восемнадцать карточек одну за другой, и все они попарно совпали.

– И как ты только умудрилась это сделать, Хайди-Хо? – спросила Бернадетт, разглядывая карты и поглаживая подбородок.

Я и понятия не имела. Но когда Берни во второй раз перемешала карты и разложила их картинками вниз, я проделала это снова.

– Разрази меня гром, – ошарашенно произнесла Бернадетт.

У меня нет сверхспособностей – я не могу предсказывать будущее, видеть, что происходит где-то далеко, или разговаривать с умершими. Я в этом уверена, потому что после игры в «Пексесо» Бернадетт проверила меня на этот счет. Снова и снова я объясняла ей, что не вижу парные картинки, а просто их угадываю. Никакого шестого чувства – сплошное везение.

Моя удача очень пригодилась мне в прачечной самообслуживания «Садси Дадс» недалеко от дома. В ее задней части, около туалета, стоял игровой автомат, с которым я быстро нашла общий язык. Хотя Бернадетт не нравилось посылать меня в «Садси Дадс», я ходила туда довольно часто. Денег, полученных от работы няней, хватало только на один поход в магазин.

Бернадетт, не раздумывая, отдала бы нам с мамой последнюю каплю воды, если бы мы умирали от жажды в пустыне, но у нее совсем не было лишних денег. До того как мы с мамой появились в Рино, Берни жила вместе с отцом. В его семьдесят пятый день рождения они отправились поужинать в закусочную. Отец Берни съел бутерброд с тушеным мясом и два куска торта, а на обратном пути упал замертво от сердечного приступа. Раньше я думала, что мы с Бернадетт похожи, так как у нас обеих не было отца. Но разница, и весьма заметная, была в том, что я совсем не ощущала его отсутствия. Я никогда с ним не встречалась и даже не знала, как его зовут. Я о нем вообще не думала. Бернадетт же очень скучала по своему отцу. Именно после его смерти она заболела агорафобией.

От отца Берни осталось немного денег. Она хранила их в банке – говорила, «на черный день», – и ей их было достаточно. Когда нам не хватало на еду или нужно было что-то срочно купить, например деталь для пылесоса, мы пользовались моим везением, как жестянкой, которой вычерпывали воду из лодки, чтобы остаться на плаву.

– Ты знаешь, как я не люблю тебя туда посылать, но, если ты не злоупотребляешь своим даром, Хайди, и если тебя не поймают, думаю, ничего страшного, если ты немного попытаешь удачу.

Берни говорила так каждый раз, когда я собиралась в «Садси Дадс».

– Ведь это для важного дела. Вот когда я пошлю тебя туда за мелочью на норковую шубу, пусть меня поразит молния, я и слова не скажу.

Я не знала точно, что Бернадетт имеет в виду под «злоупотреблять моим даром», но отлично знала, что меня могут поймать, – в Рино несовершеннолетним нельзя играть в азартные игры. Но этот запрет было легко обойти. Я всегда была высокой для своего возраста, а Берни, наоборот, довольно низенькая. Уже в десять лет многие из ее вещей были мне впору, даже туфли. Большинство блузок и платьев Берни были старыми и выцветшими, с разномастными пуговицами и молниями, заколотыми булавками. Кромки одежды скреплены степлером – так быстрее, чем пришивать. Я становилась на стул в наряде, который мы выбирали вместе, и Берни ходила вокруг меня со степлером, щелкая им то тут, то там, пока наконец все не выглядело как надо.

У меня были густые, темные и невероятно кудрявые волосы. Иногда они так путались, что их можно было расчесать, только отрезав колтуны кусачками для ногтей. Я всегда хотела прямые волосы, как у Берни. Они были такие длинные, что она могла даже сесть на них, когда их распускала. Я тоже пыталась отрастить волосы, но мои почему-то никогда не росли ниже лопаток. Берни причесывала меня каждое утро и вечером перед сном. Она называла мои волосы непокорной гривой, и мы шутили, что только она могла ее усмирить. Когда мне нужно было наведаться в «Садси Дадс», она садилась со мной на кухне и делала мне прическу: гладко зачесав мои волосы назад, она перекручивала их и убирала в узел, который называла «кренделек».

– Совсем как у Типпи Хедрен в «Птицах», – удовлетворенно говорила она.

С высокой прической, в одном из платьев Берни и туфлях на каблуках, мне не хватало только немного губной помады, чтобы довершить образ.

– Не привлекай внимания, Хайди, – наставляла меня Бернадетт, пряча мои волосы под полупрозрачной шалью, чтобы ветер не растрепал мне прическу. – И помни, милая, слушай свои глаза.

Берни считала, что единственным способом узнать, можно ли доверять человеку, было слушать, что говорят тебе глаза.

– У людей много разных способов скрыть, кто они на самом деле, Хайди, но поверь мне – глаза всегда их выдают, – говорила она.

Берни видела в глазах людей вещи, которые я бы в жизни не заметила. Она учила меня этому искусству по картинкам из журналов. Мне всегда казалось, что люди на фотографиях одинаково симпатичные, но Берни показывала мне, как не пропустить неприятный блеск в глазах или тяжелые веки, выдающие неприятный характер.

Из «Садси Дадс» я всегда приходила с выигрышем, и денег хватало на все необходимое. Когда я возвращалась домой с добычей, Берни включала на кухне горячую воду и с мылом промывала в ней все деньги. Она всегда мыла все монеты и банкноты, что попадали в наш дом.

– Никогда не знаешь, где они побывали и кто до них дотрагивался, – поясняла она.

Мне нравилось, как выглядели зеленые банкноты, когда она развешивала их просушиваться в ванной. Монеты она до блеска оттирала щеткой для посуды и высыпала на большое полотенце на кухонном столе. Пока они сохли, я осторожно переворачивала их гербом вверх.

– Если они совпадают, это к удаче, – говорила я.

– Как скажешь, Хайди-Хо, – соглашалась Бернадетт. – Ты-то у нас точно специалист по удаче. Видит Бог, это твое везение многое объясняет.

– Что объясняет? – спрашивала я.

– Как ты с мамой оказалась тогда у меня под дверью, вот что, – отвечала она.

– И как это было? – снова спрашивала я, хотя слышала эту историю несчетное число раз.

Мы не знали точно, когда я родилась, потому что у меня нет свидетельства о рождении, а мама не знала даже свою собственную дату рождения, не говоря уже о моей. Так что мы праздновали мой день рождения двенадцатого февраля – по предположениям Бернадетт, девятнадцатого февраля, когда она увидела меня с мамой в коридоре у себя под дверью, мне было около недели.

По ее словам, она услышала жалобный плач и решила, что одна из ее кошек случайно выбежала наружу и не может вернуться в квартиру. Она приоткрыла входную дверь и увидела завернутую в плащ мою маму, с босыми ногами, заляпанными высохшей грязью. В руках у нее был сверток из одеяла, в котором заходилась плачем я.

Конечно, сама я ничего не помню, но Бернадетт рассказывала мне эту историю столько раз, что мне уже так не кажется. Она говорила, что в жизни не видела ничего печальнее. Она приоткрыла дверь чуть шире, и мы вошли в ее квартиру и прямо в ее сердце – по крайней мере, так рассказывала сама Берни.

Мама вручила меня Берни вместе с пустой детской бутылочкой и банкой с молочной смесью, а затем села на большой синий стул у окна и замерла в ожидании. Ее правая рука была слегка согнута в локте, а левая покоилась на коленях, словно она держала невидимого младенца.

Я оказалась не самым благоухающим ребенком на свете, так что Бернадетт наполнила кухонную раковину теплой водой и выкупала меня. Конечно же у нее не было подгузников, так что она соорудила один из кухонного полотенца и пары кусочков скотча. Она приготовила молочную смесь, держа меня на руках, а затем отнесла к маме и вложила в ее подготовленные для этого руки. Мама покормила меня из бутылочки – я сосала молоко так торопливо, что Бернадетт боялась, что я захлебнусь. Затем я крепко заснула, а мама, не говоря ни слова, встала и вышла из квартиры, закрыв за собой дверь. Берни проследила в дверной глазок, как мама отнесла меня в нашу квартиру дальше по коридору.

Берни говорила, что весь день волновалась за нас, но не могла подойти к нашей двери из-за агорафобии. Она чуть не умерла от беспокойства, зная, что мы совсем рядом, но она не может нам помочь. Несколько раз она приоткрывала входную дверь и звала нас, безуспешно надеясь, что мама услышит ее и откроет дверь. Часами она расхаживала взад и вперед по квартире, пытаясь придумать, что делать.

Она хотела позвонить в полицию, но боялась, что они плохо обойдутся с нами. Берни не доверяла никому из внешнего мира. Она думала попытаться добраться до нашей двери ползком, но знала, что ей это не под силу. И тогда Берни вспомнила о старой двери, которую как-то видела в платяном шкафу у себя в прихожей. Она подбежала к шкафу, расчистила две верхние полки и выдернула их из пазов, чтобы подобраться поближе к задней стенке. Затем приложила ухо к двери и услышала, как я плачу с другой стороны!

На двери не было ручки, но она не была заколочена, так что Берни нашла отвертку и вставила ее на место ручки. Она повернула отвертку несколько раз, и дверь открылась, «как банка с огурцами». Я лежала на подушке посреди кухни, в том же мокром полотенце, и, изо всех сил сжимая кулачки, ревела во весь голос. Мама спала рядом в своем плаще, свернувшись калачиком.

С тех пор Бернадетт всегда приходила к нам через эту дверь. Она научила маму греть мои бутылочки и проверять воду для купания локтем, чтобы она была правильной температуры. Все, чему Бернадетт не могла научить маму, она делала сама. Она читала мне, пела мне песенки. Научила меня читать и писать. Бернадетт говорила, что я родилась удачливой, но я думаю, что мое везение началось в тот день, когда она нашла ту дверь, а потом и нас с мамой на кухонном полу.