Онлайн чтение книги Солнце полуночи. Новая эра
Глава двенадцатая

Он зажал рюмку между своими запястьями, поднес ее ко рту и неловко опрокинул. Порция омерзительно теплого тридцативосьмиградусного «казацкого напитка» скользнула в желудок, как рогатая улитка. Жирный человек вздрогнул и едва не выронил стакан. Кое-кто из мужчин посмотрел на него с отвращением; женщины отводили взгляд.

Он сидел в кабаке «Дилижанс» и тихо напивался. Прошли те времена, когда он мог позволить себе шумно погудеть и это сходило ему с рук. Теперь развлекались другие; ему оставалось только надеяться, что в него не попадет шальная пуля. Впрочем, он не слишком дорожил жизнью. Может быть, именно поэтому пули до сих пор пролетали мимо.

Когда-то он был неплохим соло, но, видимо, недостаточно хорошим, раз все закончилось именно так. Он пропивал свою пенсию (да-да, самую настоящую пенсию), которую выплачивала ему Ассоциация. Честно и аккуратно, хотя в это и трудно было поверить. Вначале. Потом он привык.

Свое нелепое имя Никифор он постарался забыть как можно быстрее, чтобы, не дай бог, не проговориться во сне. В неблагополучном окраинном районе Бавария он был больше известен как Мурло Ники – из-за своей необщительности и подозрительности.

Он трудно сходился с людьми и никому не доверял, кроме членов своей большой семьи. У него были хорошие шансы со временем возглавить местную группировку «Толстошеих». Те жили в основном за счет того, что обложили пивзавод дополнительным налогом. Плюс дань с мелких торговцев, платный проезд по дорогам – в общем, на жизнь хватало, и даже более чем.

Некоторое время все были счастливы. Мурло Ники готовился переехать в новую, более просторную резиденцию. Но его подставили единоутробные братья, и он «загремел с лестницы». За ним охотились упыри из охранки, а это было похуже, чем поцелуй Крестного. Попади он им в руки – и Ники все равно умер бы, но не так быстро, как ему хотелось бы.

Его спасло хорошее чутье. Почувствовав, что стал четвертым углом в треугольнике, Мурло Ники лег на дно. Ему пришлось сделать срочную и баснословно дорогую пластическую операцию, пересадить кожу на пальцах и изменить пигментацию радужной оболочки. На это ушла львиная доля его наличных сбережений. Остальное было конфисковано братьями.

Сняв бинты, он убедился в том, что его не узнала бы родная мама, и первым делом убрал хирурга. В тот день Никифор бесследно исчез. Вместо него в городе появился человек, на которого не было ничего в базе данных Управления внутренних дел. Еще один призрак, микроб, раковая клетка огромной опухоли, разраставшейся по эту сторону Блокады.

Поскольку легальная работа явно была придумана не для таких, как он, Ники стал соло. Кое-что ему даже нравилось. Пребывание на свежем воздухе благотворно сказывалось на здоровье и аппетите, а с пушкой он ловко управлялся с детства. Масштабы его новой деятельности были, конечно, не те, что раньше, но он научился довольствоваться малым.

Когда с ним связались по телефону люди из Ассоциации и предложили «взаимовыгодное сотрудничество», он понял, что не может им отказать. Они знали о нем все, но не собирались его сдавать. Пришлось поверить им на слово. Ники продолжал в прежнем духе, снова поднакопил деньжат и всерьез надеялся когда-нибудь окончательно смыться из города. А перед тем, конечно же, навестить дорогих родственничков.

Мурло Ники жил этой надеждой, пока не наткнулся на кислотную мину, заложенную в один из контейнеров. Выплеснувшаяся под давлением жидкость сожгла ему кисти обеих рук и частично физиономию.

Придя в себя после болевого шока, он обнаружил, что подвергся еще одной пластической операции – на этот раз совершенно бесплатной. Хорошо, что хотя бы оба глаза остались целы. Теперь его не узнала бы не только мама, но и хирург, слепивший ему новое лицо. Для карьеры соло Ники годился не больше, чем трехлетний ребенок. Пожалуй, он сумел бы нажать на спусковой крючок – если тот предварительно обмотать веревкой, а оба ее конца привязать к его уродливым клешням, которые было трудно назвать руками.

Наступили плохие времена – хуже некуда. Новых сбережений хватило ненадолго. Он таскался по задворкам, ожидая, что его прикончит мелкая шпана, пока однажды, проснувшись под трибуной местного стадиончика для игры в лапту, не нашел у себя в кармане повестку из банка. На его счет поступили деньги.

Этих денег не хватило бы на то, чтобы приобрести уединенный домик у моря, нанять слуг и охранников – даже если копить до Страшного Суда, – зато на них можно было напиваться каждый божий вечер, а иногда (довольно редко – от силы один раз в месяц) Ники заходил в канна-бар «Петух» и, рассчитавшись с хозяином, направлялся прямиком в туалет.

В одной из кабинок, под заплеванной крышкой сливного бачка заинтересованный человек мог найти все необходимое для экспериментальной проверки теории относительности. Оказывается, в жизни нет ничего действительно важного. Ничего определенного. Ничего постоянного. Во всяком случае, страдание, боль и само время уж точно были весьма относительны. Столь многое зависело от малюсенького тычка в вену, что становилось просто смешно при воспоминании обо всех жалких потугах достичь счастья другими способами. Впрочем, смеяться по-настоящему Мурло никогда не умел.

Проблема состояла в том, что Ники ничего не мог сделать сам – даже расстегнуть рукав. Хозяин «Петуха» присылал смышленого мальчика, чтобы тот помог ему. Обычно мальчика использовали несколько иначе (для этого имелось специальное отверстие в стенке кабинки на уровне бедер), так что красивый маленький умник рад был услужить жиреющему дяде с корявыми багровыми сучками вместо рук, который хотел всего лишь, чтобы ему помогли вмазаться. Это был хороший, вежливый мальчик, только Ники опасался, что по мере взросления у него могут появиться кое-какие корыстные мыслишки насчет инвалида. В том районе взрослели быстро. Зависеть от кого-либо – вот это Мурло Ники ненавидел сильнее всего.

…Он подтянул к себе следующую рюмку. Та скользнула по столу, оставив мокрый след. Справа стояли шесть пустых рюмок, слева – шесть полных. Ники достиг середины долгого вечернего марафона, который, по идее, должен был завершиться полной отключкой. Но сейчас он находился в непродолжительной стадии возбуждения. Ему хотелось разнести к чертям собачьим этот клятый «Дилижанс», но желания пришли в явное противоречие с возможностями. Вокруг было полно здоровенных парней с пушками, которые только и ждали, пока кто-нибудь много на себя возьмет.

Мурло Ники уставился на дверь налитыми кровью глазами, словно бык, которому отрубили копыта, – никчемная туша, абсолютно непригодная для продолжения жизненной корриды. В его груди клокотала бессмысленная и безадресная ярость.

* * *

Он был еще достаточно трезв, чтобы обратить особое внимание на двух новых посетителей, которых никогда не видел здесь раньше. Оба были в одинаковых черных плащах – не очень удобная одежда, если надо быстро достать ствол, а в таких местах это часто становится жизненно необходимым. И все же богатый личный опыт подсказывал Ники, что эти двое – не перепутавшие адрес попы и не правительственные агенты, решившие получить дивиденд со своего статуса неприкосновенности.

Парни принадлежали к особой породе, нечасто встречающейся в каменных джунглях, – особенно тот, что повыше, с рожей, смахивающей на череп, который пролежал десяток лет в пустыне. Легкий налет цивилизованности не портил впечатления и не мог замаскировать эту самую породу. Второй был смуглым семитом с длинными вьющимися волосами. В левой руке он держал небольшой контейнер кубической формы.

Мурло Ники чуял угрозу за версту. В свое время он досыта наигрался в прятки. Он искал, его искали… На этот раз, кажется, нашли.

Толстый бармен тоже обратил внимание на вошедших и одежду специфического покроя. Плащи были абсолютно одинаковыми, как будто принадлежали одному человеку, и невысокий смуглый красавчик подметал полами заплеванные доски. Бармен знал, кто носит такие черные презервативы. Но если эти двое – священники, то он готов был немедленно признать себя цирковым акробатом. Он еще подумал, что вскоре новым клиентам станет очень жарко. Он ошибся. Жарко стало не им.

Парням понадобилась всего пара секунд, чтобы осмотреться и выделить грузную фигуру Ники из хаоса тел. Они направились к нему, раздвигая толпу у стойки, как два черных ледокола.

Мурло не сводил глаз с высокого – вот уж с кем он ни за что не согласился бы сыграть в игру «кто кого пересмотрит». Ники мог бы поклясться: бледнорожий его в упор не видит. То есть видит, конечно, но не придает его существованию ни малейшего значения. Уверенность в том, что скоро из него начнут вынимать потрох, была столь же неоспоримой. Это казалось в высшей степени логичным. С момента получения первого «пособия по нетрудоспособности» Ники не приносил Ассоциации ничего, кроме убытков.

Инвалида на пенсии еще мог спасти небольшой дебош, по крайней мере он надеялся на это. Ники заорал, перекрывая бурлящий шум и рев музыкального автомата:

– Эй, ребята, тут пара залетных педиков!

Он обнаружил, что умеет визжать, как насмерть перепуганная баба.

Должно быть, он очень старался – его услышали даже вышибалы возле наружных дверей.

– Кажется, сейчас меня трахнут… – добавил Ники почти шепотом. Интуиция всегда была его сильным качеством.

Люди в черном продолжали двигаться с абсолютной невозмутимостью. Тот, который ВЫГЛЯДЕЛ моложе, снисходительно улыбался, словно оценил шутку старого приятеля.

Мурло Ники не ошибся – педиков тут не любили, а еще больше не любили залетных. Незваные гости почти мгновенно оказались в центре оголившегося пятачка, окруженные поддатыми даунами, всегда готовыми развлечься за чужой счет. Над стойкой бара появился двуствольный обрез – мордоворот с пивным пузом держал нос по ветру.

Это не произвело никакого впечатления на мрачную парочку. Стало значительно тише. Только музыкальный автомат продолжал давить слезу из кабацкой публики.

– Что-то я не припомню вас, любовнички, – сказал бармен, обращаясь к черным спинам.

– Не представляешь, как тебе повезло, – не поворачивая головы, отозвался длинноволосый, которого, видимо, ставил углом ходячий мертвец со шрамами. Другой вариант как-то не укладывался в головах у местных гетеросексуалов. Единственная причина, по которой они медлили, была проста, как дверь: у «плащей» могла оказаться правительственная пайцза, и тогда – прощай выпивка, прощайте сговорчивые девочки из «Дилижанса» и все прочие радости жизни!..

Бледнорожий остановился перед столиком у стены, за которым сидел Мурло Ники. Тот чувствовал себя отвратительно трезвым – несмотря на то что счет на рюмочном табло по-прежнему был 6:6…

Трещина в каменной голове, обозначавшая рот, углубилась и сделалась шире, когда глюк скользнул взглядом по багровым кактусам, торчавшим из рукавов жертвы.

Темный Ангел, как всегда, не ошибся. Этот вид был обречен на вымирание. Слишком много уродов – не физических, так интеллектуальных, не говоря уже о мутантах. В общем, деградация очевидна…

– Пойдем прокатимся, – предложил охотник свистящим шепотом, хотя уже понял, что этот кусок мяса практически бесполезен.

– Оставь его в покое! Пусть толстяк отдыхает. Он заплатил за выпивку, – вмешался бармен, но его речь прозвучала не слишком вызывающе.

Что-то внушало ему опасение. Эта неуверенность была ощутима и заразна. Она витала в воздухе, как капли отравляющего спрея.

– Он отдохнет, – пообещал Картафил. – И ты тоже. Веришь мне на слово? – Пошел ты… – процедил «пивной живот» и поднял двустволку. Его достал этот сопляк.

– Вижу, что нет. – Картафил обогнул столик, чтобы помочь Ники справиться с земным тяготением.

Секундное промедление стоило бармену жизни. Впервые за несколько лет у Картафила появилась возможность размяться «на природе». Он уступал в быстроте дьякону Могиле, но по сравнению с местными губошлепами был просто реактивным…

* * *

За пару дней, минувших после освобождения, он успел разжиться своеобразной пушкой. Точнее, музейным экспонатом – самым старым из всех боеспособных, которые только можно было разыскать. Маленький, вполне простительный каприз художника. Он хотел держать в руках нечто историческое.

Для этого пришлось посетить одного коллекционера, считавшего самого себя и свое собрание надежно защищенными. Визит, нанесенный двумя «священниками», убедил его в обратном, а Картафил приобрел почти то, что искал. У старика были и капсюльные револьверы, но единственный работоспособный оказался хорошим новоделом.

Другая проблема, с которой столкнулся счастливый обладатель антиквариата, заключалась в отсутствии патронов. Впрочем, дьякон сумел достать и патроны – всего около сорока штук. Картафил не мог понять, откуда они взялись, однако не сомневался, что в любой момент получит еще. Если попросит.

Это были очень странные патроны – явно устаревшей конфигурации, снаряженные дымным порохом, абсолютно новые на вид и безо всякой маркировки. Усомнившись в их пригодности, Картафил расстрелял с десяток – и удостоился только мимолетного презрительного взгляда дьякона.

Конечно же, не последовало ни одной осечки.

* * *

…Короче говоря, он извлек на свет самый нелепый револьвер, который когда-либо видели в «Дилижансе», – русскую модель фирмы «Форхэнд энд Водсворт», бессмысленно огромную, тяжелую и неудобную пушку с девятнадцатисантиметровым стволом сорок четвертого калибра и поочередным экстрактированием гильз. Скорость перезаряжания этого исполина была ниже всякой критики, но приходилось считаться с эффективностью огня. На малом расстоянии эффективность оказалась такой, что у Ники свело желудок от восхищения и дурного предчувствия.

Первый же выстрел превратил голову хозяина в окровавленную кочерыжку. Стокилограммовая туша была отброшена назад и протаранила полки, заставленные бутылками. Содержимое черепа расплескалось по зеркальным стенкам и скрыло от Картафила отражение его собственной ухмыляющейся физиономии. После этого губошлепы проснулись и начали шевелиться. Они были нерасторопны, зато их было много…

Монстр в руке Картафила успел сплюнуть еще дважды, прежде чем в беседу вступили более современные машинки. Кабак наполнился их трескотней и истошным женским визгом. Голоса, доносившиеся из музыкального автомата, придавали всему происходящему водевильный оттенок. Глюк искренне забавлялся переполохом в этом стаде, застигнутом врасплох. Репетиция оправдала его ожидания.

«Форхэнд» окутался дымным облаком, мешавшим разглядеть, что стало с парочкой, которой вся компания усердно скармливала свинцовые пилюли. Лучшее место для зрителей оказалось у Ники – он находился совсем близко, и от того, что он увидел, его глаза поползли на лоб.

Когда началась ответная пальба, дьякон закрыл Картафила своим телом. Этот поступок не имел ничего общего с благотворительностью – глюком руководил исключительно трезвый расчет. Ники не подозревал, что человек, зверь или еще кто-либо может двигаться так стремительно. Это было похоже на мгновенную смену кадров. Нечто подобное бывший соло изредка видел в кино – когда случайно попадал на демонстрацию старого пленочного фильма, а через проектор запускали рваную ленту, скленную во многих местах.

Черный плащ был разодран пулями в клочья, которые разлетелись в дымящемся пространстве, будто вспорхнувшая с дерева воронья стая.

Кое-кто из завсегдатаев «Дилижанса» наверняка дал маху. Но даже если все были косоглазыми, Мурло Ники при желании мог бы насчитать как минимум пять десятков попаданий в корпус священника. Да и дистанция была совсем небольшой. Бледный призрак безболезненно проглотил порцию свинца, способную уложить носорога…

Однако спустя секунду после залпа его плащ снова был цел. Опаленные дыры затянулись, как разрывы в нефтяной пленке. На матовой поверхности ясно и во всех подробностях проступили кости скелета. Это сильно напоминало обалдевшему Ники рентгеновский снимок в полный рост.

Самое страшное, что выражение белого лица нисколько не изменилось. Оно не выразило ни боли, ни ненависти, ни какого-либо другого суетного чувства. Каменная маска бесконечного превосходства медленно (во всяком случае, так казалось оцепеневшему счастливчику Ники, в которого опять каким-то чудом не попала ни одна случайная пуля) повернулась в сторону наэлектризованной до предела толпы…

Лицо дьякона плавало в струях дыма, будто ледяная зимняя луна в тучах. До парней из «Дилижанса» слишком поздно дошло, что сегодняшний вечер закончится для них неудачно. Глюк каждому выдал по льготному билету на тот свет из двух своих стволов.

Ники стал свидетелем фокуса почище дьявольского трюка с плащом. Прежде всего, он не понял, откуда взялись пистолеты. Он мог смело поспорить на свои яйца, что ходячий трупак их вообще не доставал. Они появились в его полусогнутых руках так же внезапно, как возникают титры на экране. На срезе каждого из двух стволов огромного, несуществующего калибра имелось небольшое утолщение, а чуть ниже дула блестели грязноватые стеклянные шарики. Только очень внимательный человек узнал бы в них глазные яблоки дьякона. Между прочим, зрачки двигались… По мнению Ники, это были пистолеты из какого-то дурацкого комикса для маньяков. Более того: глюк их даже не перезаряжал.

Последовал непрерывный слитный грохот, напоминавший звук одновременной работы десятка отбойных молотков. И на этот раз не было никаких дымовых завес. Патроны кончились только тогда, когда в зале не осталось ни одного живого существа, за исключением кошмарной парочки и Ники, примерзшего задницей к стулу. Несколько самых трезвых и резвых успели выскочить наружу – главным образом, те, кто находился поблизости от входной двери. Но у Ники создалось стойкое впечатление, что бледный ублюдок специально дал им уйти. У него даже появилась робкая надежда уцелеть, однако он поздновато решил стать послушным…

Один из подстреленных рухнул на музыкальный автомат, и тот захлебнулся, рассыпав искры замыканий. Свет в кабаке погас. Мурло Ники увидел последний в своей земной жизни фейерверк. Как загипнотизированный смотрел он на шипящие огненные змейки горящей проводки, которые прочертили тьму, словно элементы безумной рекламы. Потом на него упали две черные тени, и он почувствовал, что не может сдвинуться с места. Липкие щупальца, выросшие прямо из поверхности стола, обвили его клешни.

Ники перестал дергаться. Больше всего на свете ему захотелось превратиться в маленькое, незаметное, ничтожное насекомое. А лучше вообще исчезнуть…

В наступившей тишине раздался звук, который плохо подействовал на его нервы, – гул приближающегося грузовика. То, что Ники неоднократно слышал, работая соло.

От вибрации тихо задребезжали пустые рюмки… Слепящий луч фары скользнул по лицу… Дохнуло сырым ветром, омерзительным, как миазмы помойки…

Мурло Ники вдруг осознал, что кое-кого интересует вовсе не его нынешняя жизнь, а конкретные эпизоды прошлого. Он дико завопил. Те старые неприятности с партнерами по бизнесу, охранкой и кислотой показались ему детскими шуточками. Сейчас он бы дорого отдал за то, чтобы быстро научиться умирать по собственному желанию. Но он не владел искусством остановки сердца, поэтому «присутствовал» при проведении процедуры слияния до самого конца…

* * *

И даже потом, когда его тело уже было мертвым, прервалась утомительная работа органов чувств и он оказался в нирване чистого существования, Ники не оценил этого. Новый, безжизненный космос был наполнен кремнием. На многие миллионы ангстрем тянулись искусственные ландшафты из пористого вещества, организованного по образу и подобию нейронной сети. Это был чудовищный протез, заменивший тело, мозг, а заодно и окружающую среду. «Ники» испытал беспредельный и нескончаемый кошмар агорафобии. Сознание коллапсировало и превратилось в черную дыру. Заставить его совершить обратную эволюцию могла только специальная последовательность электромагнитных импульсов…

Когда все закончилось, Картафил наклонился и поцеловал руку дьякона. Сегодня тот избавил его от смертельной боли.

* * *

Снаружи их уже ждали – трое из шестерых, успевших выбраться из «Дилижанса». Неплохое соотношение. Им не откажешь в чутье, подумал Картафил. Шакалы, его вечные спутники. Кто-то же должен был пожирать останки…

Глядя на них, он еще раз убедился в том, что дьякон безошибочно выбирает тех, кому нечего терять. Глюк не нуждался в их помощи; они не обладали ни одним из его талантов. Это были недоношенные ученики, которые разнесут по миру легенды о Черном Дьяконе. И каждый из них был Иудой…

Живодер прислонился к своему фургону, в котором бесновались и выли собаки. За частой стальной решеткой мелькали оскаленные пасти и сверкали налитые кровью глаза. На фургоне были надписи, сделанные цветными самоклеющимися пленками: «Закрытое акционерное общество «Мыловаренный завод». Ловля и отстрел бродячих животных».

Глюк прочел это. Слово «ловля» означало новые возможности, которыми не следовало пренебрегать. Четвероногие отыскивали двуногих по запаху. Дело осталось за малым – нужно было придать им правильный импульс.

В сознании глюка промелькнули сценки из «Восстания домашних животных»: город, ввергнутый в хаос; растерзанные трупы на улицах; стаи собак, осаждающих дома; вертолеты, с которых разбрасывают отраву и поливают тротуары пулеметным огнем… Темный Ангел одобрил его импровизацию.

Двое других уцелевших во время бойни в «Дилижансе» стояли возле проржавевшего «ВАЗа», демонстративно положив руки на капот. Ребята схватывали быстро.

Дьякон поманил к себе водителя фургона. Когда существо приблизилось, глюк частично использовал матрицу Гурбана…

Человек отшатнулся. На мгновение ему показалось, что на лице дьякона появился огромный, черный, влажно блестевший и окруженный рыжей шерстью собачий нос.

Глюк с шумом втянул в себя воздух и уловил исходивший от двуногого густой мясной дух. Он получил представление о чувстве неутолимого голода…

Водитель фургона и сам смахивал на зверя. Его уплощенный в области темени череп был вытянут, а челюсти сильно выдавались вперед. Он с шумом выдыхал через волосатые ноздри; крылья носа возбужденно трепетали. Человек держал в руке плеть. За пояс был заткнут нож для снятия шкур.

– Я призову тебя, когда ты понадобишься, – сказал дьякон. – Будешь ловить людей, а не собак… И наведи-ка здесь порядок.

* * *

За поворотом была припаркована черная «победа» – явный анахронизм, неведомо как попавший сюда из музея самого мрачного периода истории. Дьякон сел впереди; Картафил, державший в руках изотермический контейнер с жидкокристаллическим дисплеем на верхней крышке, устроился на заднем сиденье.

Внутри контейнера находилось левое полушарие Ники. Но это было нечто большее, чем бак для отходов. Идея хозяина срастить человеческий мозг с процессором показалась Картафилу сногсшибательной (хотя он и скромно полагал, что дьякон выбрал не лучшие комплектующие). Он рассчитывал позабавиться с «Ники» на досуге. Однако прежде нужно было закончить грязную работу.

– Поехали, Лизавета, – сказал дьякон, не прикасаясь к рулю и педалям.

«Победа» мягко тронулась с места. Ее двигатель (если у нее вообще был двигатель, в чем Картафил сомневался) работал совершенно бесшумно. В сумерках машина была похожа на черный призрак, оснащенный хромированными безделушками и резиновыми протезами. Необъяснимым образом она казалась МЯГКОЙ, будто сгусток воздуха со дна колодца или обтянутый кожей диван на колесах – в самый раз для видеосалона, специализирующегося на ужастиках.

Машина скользила по темным улицам, как акула в лабиринте затонувшего города. Даже самые пустынные места были наполнены человеческим шепотом, эхом присутствия, аурами, давно слившимися в единое поле. Людям был знаком только мелкий, естественный страх. Архетипы сверхъестественного находились под поверхностью океана сознания – скалы, которые гасили накатывавшиеся отовсюду волны ужаса и охраняли рассудок. Эта защита представлялась охотнику смехотворной. И все же существовала Блокада… Заплесневелый городишко нуждался в основательной встряске. Клон, контролировавший территорию, должен был понять, что начался настоящий террор.

«Победа» удалялась от того места, где водитель фургона и два его добровольных помощника поливали бензином пол и стены в «Дилижансе».