Онлайн чтение книги Сто тысяч раз прощай Sweet Sorrow
Ромео

Где-то между внутренним двором и Большой Поляной Фран исчезла. У меня выбора не оставалось – не прятаться же в лесу. Пришлось влиться в стан актеров, которые нежились на солнце, пока Ромео, поддерживая мясистой рукой свою красивую голову, распинался насчет высоких требований, предъявляемых к исполнителю заглавной роли. Заглавная роль, подчеркивал он, не всегда самая эффектная, но почему-то ему всегда достается именно заглавная роль, и в этом его проклятье – вечно быть заглавным; это слово повторялось так часто и с таким нажимом, что я уже стал думать, нет ли в пьесе героя по прозванию Заглавный. «Смотри: приближается герцог Заглавный…»

– Взять хотя бы Отелло! – продолжал Майлз.

Алекс, худощавый чернокожий парень, который был моим скульптором, рассмеялся:

– Майлз, дорого бы я дал, чтобы увидеть тебя в роли Отелло.

– А что, это великая роль. Конечно, я, как белый актер, от нее бы отказался…

– Очень благородно с твоей стороны…

– …но Яго – роль более эффектная. А в нашей постановке, например, мое имя уже значится в программе, но моей актерской природе ближе Меркуцио.

Алекс опять захохотал:

– То есть моя роль? Роль, которая поручена мне ?

– Да, дружище Алекс, и ты с ней великолепно справишься. Но заглавная роль – это груз ответственности, который всегда ложится на меня .

Я наблюдал за ним с неприязнью. Наверное, он и вправду отличался той показной старомодной красотой, которая прежде ценилась в малобюджетных фильмах, где герой сражается с картонным динозавром. «Красив и сам это знает», как выражалась моя мама, и этот красавец, будто телепат, повернулся в мою сторону и, вместо того чтобы обратиться по имени, ткнул в меня пальцем:

– Какая роль интереснее: Ромео или Меркуцио?

Я хотел пожать плечами, но почему-то содрогнулся.

– А сам кого играешь?

– Кто, я? Не знаю еще.

– Ты из какой школы?

– Из Мертон-Грейндж, – сказал я, и Ромео покивал, словно такой ответ подразумевался сам собой.

– Из нашей школы, – подал голос Колин Смарт, который сидел, обхватив колени, и поедал глазами этого хвастуна.

– Для Чарли это типа дебют, – ядовито сказала Люси Тран. – В Мертон-Грейндж он известен отнюдь не актерским талантом.

– Меня зовут Майлз, – представился Ромео. – Я учусь в Хэдли-Хит, как и наш Джордж – вот там расселся.

Майлз указал на сутулого парнишку, который, устроившись в спасительной тени каменной ограды, ел банан и читал потрепанное карманное издание «Госпожи Бовари».

– Мм? – Тот посмотрел в нашу сторону через летные очки с толстыми, как аквариумное стекло, линзами.

На нем была, насколько я понял, форменная белая рубашка, а поверх нее – совершенно лишний джемпер; шапка блестящих черных волос напоминала битловский парик, а нос и подбородок мокли от прыщей цвета малинового сока.

– Джордж в моей команде, так ведь, Джорджи? – рявкнул Майлз.

Прыщавый парнишка помотал головой.

– Нет, Майлз, я не в твоей команде,  – сказал он и, прежде чем вернуться к чтению, добавил: – Какой ты, однако, простой.

С видом сэра Ланселота Майлз от души расхохотался, но тут же бросился на Джорджа, одной пятерней прижал его к земле, а другой раздавил в его руке банан. Школа Хэдли-Хит, расположенная в пяти милях от города и обнесенная высокой стеной, относилась к разряду тех частных школ, к названию которых традиционно добавляется «специализированная». Ее учащихся по вполне понятной причине крайне редко встречали в центре города и, как снежных барсов, практически никогда не наблюдали вблизи. Мы замерли в неловком молчании, но потом…

– Эй, Майлз! – позвал очнувшийся Алекс. – Майлз, может, хватит?

Откатившись в сторону, Майлз вытер ладонь о траву.

– У нас в Хэдли-Хит отлично преподают сценическое движение.

– Почему ты такой козлина, Пэриш? – пробормотал Джордж.

– Есть потрясающий театральный зал, оснащенный по последнему слову техники, с круглой сценой в середине – мы оказываемся чуть ли не на коленях у зрителей. Там я сыграл Приятеля Джои в мюзикле «Приятель Джои», Артуро Уи в «Карьере Артуро Уи», Сирано в «Сирано де…».

– Заголовок в школьной газете: «Сирано: не дано…»

– Не нарывайся, Джордж! Мы недавно ставили «Убийство в соборе»…

– Где роль собора доверили Майлзу, – вставил Джордж.

– Для справки: мне доверили роль Томаса Бекета – настоящий марафон. Конечно, это не принц датский, которого мне реально хочется сыграть, но тоже довольно значительный герой.

– Это который принц датский, Пэриш? – спросил Джордж, вытаскивая из волос мякоть банана. – Уж не заглавный ли?

– Не заставляй меня делать второй подход, Джордж, скотина.

– На всякий случай: не обязательно все время повторять «заглавная роль», можно еще сказать «титульная». «Я выступил в титульной роли…»

– Вы понимаете, что это обалденная ответственность, когда на тебе держится весь спектакль?

– Здесь, между прочим, есть и второй персонаж: Джульетта, – напомнил Алекс. – От нее тоже многое зависит.

– Хм… – скептически фыркнул Майлз.

– Майлз, а какой у тебя самый любимый шекспировский монолог? – с благоговением спросила Люси, и Хелен с Алексом закатили глаза.

– Знаете, что характерно? – Майлз потер подбородок – реально потер подбородок. – Мои любимые шекспировские строки не входят ни в одну пьесу. Потому что… – эффектная пауза, – это сонет!

– Офигеть, – шепнула Хелен.

– Люси, – пробормотал Джордж, – ты хоть понимаешь, какое чудовище выпустила из клетки?

– «Ее глаза, – начал Майлз, воздев лицо к небу, – на звезды не похожи»!

Тут я лег на траву и зажмурился, а на губах у меня с самого начала была печать молчания и невежества.

Если это высвобождение творческой энергии имело целью дать нам раскованность и уверенность, то почему я сильнее, чем когда бы то ни было, мучился от скованности и робости? Алина говорила что-то насчет обретения способов существования в этом мире, насчет естественной реакции на других, и такие перспективы меня зацепили: для подростка, не способного пробиться сквозь заполонившую помещение толпу, или прилечь на диван вместе с одним из родителей, или подвалить к девушке, которая ему понравилась, и при этом не проглотить язык, это были завидные умения. Но ими невозможно овладеть, если ты только и делаешь, что строишь из себя скульптора, который ваяет чужое лицо, или притворяешься, будто у тебя одна за другой исчезают кости, или слушаешь какого-нибудь самовлюбленного мудака-лицедея, который разглагольствует о Шекспире и по памяти шпарит стихи. Мне просто требовалось понять, что делать со своими руками. Куда девать руки?

Если моя миссия с самого начала была обречена, то сейчас мне уже виделось в ней что-то бесчестное и позорное. Я участвовал в акте инициации какого-то проекта, который меня совершенно не привлекал, равно как и я – его. Хелен была права: посягать на чужое время – бессовестно. Из вежливости я был готов перекантоваться здесь до конца дня и уйти с долгожданным телефонным номером. Лицо Фран со временем померкнет, мои чувства к ней – тоже, я как бы вернусь с холода. Или сойду с ума; это станет ясно довольно скоро.

Сидя по-турецки на газоне, Майлз теперь рассказывал печальные истории гибели королей, а я слушал, подставив лицо солнцу. Цитировать Шекспира я не мог, но загорать у меня получалось неплохо.

На мое лицо упала какая-то прохладная тень.

– Чарли, можно тебя на пару слов?

Оказывается, я уснул. Остальные разбрелись кто куда, и теперь надо мной склонились Алина с Айвором, как детективы, увидевшие на пляже мертвое тело.

– Конечно. – В сумеречном состоянии я вскочил и застыл между ними, чувствуя, как спину холодит пот. Меня повели к особняку; они просмотрели мои документы, определили, что все бумаги поддельные, и теперь мне грозил расстрел на краю утеса.

– Ну, сегодня потрудились на славу, – заговорил Айвор, только я не понял, какая именно часть моих трудов удалась. Когда я, как опавший лист, валялся на солнце? Или сжимался до микроскопических размеров?

– Мы хотели ознакомить тебя вот с этим. – Алина протянула мне какую-то распечатку в спиральном переплете. – У нас в работе этот текст. Пьеса, конечно, тебе известна.

Я помотал головой и одновременно покивал.

– На понедельник назначена читка. Волноваться не стоит, мы не ожидаем безупречного прочтения…

– …но будем очень рады, если ты присмотришься к персонажу по имени Самсон, – подхватил Айвор. – Он из числа сторонников Капулетти.

– Парень достаточно легкомысленный, – сказала Алина.

– Но зато не скучный,

– Сыплет рискованными шуточками.

– Он, можно сказать, открывает пьесу.

– Примерься к нему.

– Мы на тебя не давим.

Положение складывалось в мою пользу: спасибо, но я больше не приду, это не мое . Однако во взгляде Айвора читалась такая надежда, а на лице Алины – такое напряженное ожидание, что я опять – причем не в последний раз – упустил подвернувшуюся возможность. Я кивнул – о’кей, без проблем – и всю вторую половину дня пахал, как электровеник.

К вечеру я совершенно выдохся, измучился от неожиданных болей в разных частях тела, насквозь пропылился, семеня и ползая, но ни на шаг не приблизился к получению заветного телефонного номера или хотя бы к обмену краткими фразами. По всей видимости, Фран меня избегала, и, пока вся труппа стояла обнявшись, я собрал свои вещички и остатки гордости.

– Всем хорошего отдыха на выходных, люди! – прокричал Айвор. – Но помните: понедельник – день Шекспира. Будем вгрызаться в текст, будем глубоко копать. Сбор в оранжерее ровно в девять. Но помните: никакой актерской игры! Только чтение, только чтение…

Мой велосипед лежал там, где был брошен, – под старыми тисовыми деревьями, обрамлявшими подъездную дорогу. Распечатку я спрятал там же, только с другой стороны ствола, в качестве заявления об уходе, и сел на велик, чтобы умчаться оттуда подальше, но под колесами заскользил гравий, и я в завершающем акте самоунижения грохнулся на землю. У меня за спиной раздались аплодисменты и смех. «Козлы, выпендрежники», – пробормотал я себе под нос и, повернувшись, увидел, что ко мне торопливо приближается Фран.

– Погоди.

– А, привет.

– Ты вот это забыл.

Выброшенный текст.

– Да, точно. Спасибо.

– Надеюсь, это случайность. – Она протянула мне свою находку, словно это был контракт на подпись.

– Да, я, наверно… – Повертев головой направо и налево, оттягивая момент вручения мне скрепленных спиралью листов.

– За мной каждый вечер заезжает отец – он будет ждать внизу, в конце этой тропы. То есть если тебя это не останавливает. Если ты не очень торопишься…