Часть третья. Искусство алиби

Онлайн чтение книги Святой в Лондоне
Часть третья. Искусство алиби

Глава 1

Старший инспектор Клод Юстас Тил медленно развернул жевательную резинку и глянул через стол фарфоровыми кукольными глазами.

– Я, конечно, понимаю вашу точку зрения, – сказал он. – Я же не дурак. Я знаю, что вы не совершили ничего такого, на что я мог бы пожаловаться, будь я простым наблюдателем, Я знаю, что все те люди, которых вы ограбили и... – тут он сделал намеренную паузу, – ...и убили, в какой-то мере заслуживали этого. Но я также знаю, что с технической стороны дела вы самый опасный и неумолимый преступник, по которому давно тюрьма плачет. Я ведь полицейский, и моя работа – именно техническая сторона дела.

– Например, забрать в кутузку несчастного трактирщика, продавшего кружку пива в неустановленное время; а вот провернувший миллионное мошенничество человек всегда останется на свободе, найдя лазейку в законе, – негромко предположил Саймон, и детектив согласно кивнул:

– Это моя работа, и вы это знаете.

– Знаю, Клод, – улыбнулся Святой, – но в этом же заключается причина и моей криминальной карьеры.

– В этом и в деньгах, которые вы из нее получаете, – произнес детектив с оттенком угрюмого цинизма в голосе.

– Ах да, вы же называете это незаконными доходами, – нагловато согласился Саймон.

Инспектор Тил вздохнул. В его честном, методичном, прямолинейном, не отличающимся воображением и вдохновением мозгу хранились воспоминания о многих поражениях, о тех бесчисленных случаях, когда ему приходилось вступать в схватку с этим беспечным, добродушным пиратом, когда его многострадальный хвост безжалостно дергали, крутили, навешивали на него консервные банки и петарды и, наконец, очень больно прищемляли. Все это были довольно неприятные воспоминания. Но мозг Тила хранил еще и тот факт, что этот ужин, вне всякого сомнения, оплачен именно из тех незаконных доходов, которые получены от какого-то пиратского предприятия. Дополнительное беспокойство доставляло инспектору и то, что од получил огромное удовольствие от ужина – от первого его момента до самого последнего. Тилу было очень трудно примирить сии противоречивые продукты деятельности своего мозга, поэтому он принял еще более утомленный, чем обычно, вид и щелчком отправил шарик обертки от жевательной резинки через стол. Он, может, уже даже сформулировал в одном предложении достойный ответ, но именно в данный момент к их столику подошел официант.

Рассказчик, совестливый и респектабельный гражданин, никогда не задерживавший выплату налогов более чем на два года, колеблется по поводу последних десяти слов. Вся его артистическая душа и блестящая литературная гениальность, завоевавшие ему аплодисменты и восхищение читающей публики, восстают против такого мимолетного упоминания. Рассказчик считает, что этому официанту, с гордостью носившему имя Бассанио Квинканотти, должно было быть посвящено гораздо больше места в повествовании. Рассказчик испытывает соблазн в мельчайших деталях описать происхождение этого провозвестника судьбы, посвятить многочисленные страницы изящной прозы психологическим мотивам, заставившим его постоянно носить фрак, его лихорадочной половой активности и давно забытому таланту игры на рожке, который сделал Бассанио Квинканотти столь популярным на дружеских вечеринках в Сохо. Ибо этот подошедший к столику официант был герольдом будущих пяти миллионов фунтов золотом и авгуром одного из наиболее успешных приключений Святого, а также вестником очередных печалей мистера Тила. Если принять все это во внимание, то чувствительная психика летописца с полным правом восстала против такого обыденного и бесцветного описания, как: "К их столику подошел официант". И только кровожадная нетерпеливость редакторов и издателей заставляет рассказчика продолжать повествование.

– Прошу прощения, сэр, – произнес официант (и мы настаиваем, чтобы читатель запомнил его имя – Бассанио Квинканотти!), – вы мистер Тил?

– Да, это я, – ответил детектив.

– Вас просят к телефону, сэр, – были слова официанта (Бассанио Квинканотти).

Инспектор Тил поднялся. И Одиссей, наверное, когда-то вот так же просто восстал от трапезы, не подозревая, какие невероятные приключения ожидают его в будущем... А Святой закурил сигарету и наблюдал за инспектором.

Это был один из тех редких случаев, когда совесть Саймона Темплера не была отягчена ничем, когда его беспокойный ум не планировал никаких новых смелых проделок. Да и в ежедневной сводке о преступлениях в Лондоне не содержалось ничего такого, что заставило бы Скотланд-Ярд заинтересованно следить за его передвижениями, и старший инспектор Тил наслаждался кратким перемирием. В такие периоды Святой мог уговорить Тила разделить с ним трапезу, и Тил принимал приглашение с неизменно подозрительным видом, но в конце вечера оба всегда испытывали смутное чувство сожаления.

Однако именно в тот день благодаря вмешательству мистера Квинканотти чувству сожаления для одной из сторон было суждено стать далеко не смутным; но будущее было скрыто от взора Клода Юстаса Тила.

С трогательной доверчивостью морской свинки, неспешно вбегающей в лабораторию вивисектора, инспектор втиснулся в телефонную будку и взял трубку.

– Тил слушает, – произнес он.

В наушника зазвучал знакомый голос его помощника из Скотланд-Ярда: одно предложение, другое...

По мере продолжения доклада помощника рот инспектора Тила раскрывался все шире и шире, а к концу доклада можно было с уверенностью констатировать, что последние имевшиеся у инспектора остатки человеческой доброты окончательно испарились.

– Ладно, – напряженным голосом сказал он, – я перезвоню вам позже.

Инспектор повесил трубку и выбрался из телефонной будки. Протискиваясь между столами к своему месту, он угрюмо смотрел на ожидавшего его Святого. Лицо последнего резко отличалось от других лиц, и на нем невольно останавливались взгляды – это было худощавое, смуглое и красивое лицо пирата времен королевы Елизаветы, но только без бороды. Гибкая мускулистая фигура Святого поражала воображение, как меч, положенный среди мягких пудингов, и именно это сравнение вызывало у окружающих необъяснимое чувство опасности. В его ясных синих глазах пряталась веселая бесшабашность, которая свидетельствовала о том, что этот человек не боится ни людей, ни чертей, а уж инспектору Тилу было хорошо известно, что это действительно правда. Детектив еще раз перебрал в уме все те случаи, когда ему приходилось сталкиваться со Святым, и эти воспоминания спокойствия ему не добавили. Но он все же подошел к столику и уселся.

– Спасибо за ужин, Святой, – сказал он.

– Я тоже получил удовольствие, – ответил Саймон, выпустив кольцо дыма. – Пусть это будет маленькой компенсацией за те времена, когда не все представлялось в розовом свете. Я частенько думаю: если бы наши души-близнецы излечились от заразы детективизма, которую вы время от времени переносите...

– Жаль, что вы не закончили вечеринку, – удивительно коротко и резко бросил Тил.

– Как это? – недоуменно поднял брови Святой.

– А где, например, сейчас тот американский гангстер, дружок ваш... как его?

– Попрыгунчик Униац? Поехал смотреть какой-то борцовский матч. Он встретил знакомого борца-янки, гастролирующего здесь, и решил поболеть за него.

– Да? – Тил нервно разворачивал пластинку жевательной резинки, совершенно забыв, что у него во рту уже одна есть. – И конечно, он поехал туда не один?

– Нет, он поехал туда вместе с менеджером и двумя партнерами того борца, – ответил Святой.

Тил кивнул. С ним происходило нечто странное, начавшееся с разговора по телефону. Все симптомы были ему хорошо известны. Ему стоило огромных усилий медленно и спокойно сложить обертку от жевательной резинки.

– Ну, а как насчет вашей подружки Патриции Холм? Что произошло с ней?

– Она надела вечернее платье и отправилась на вечеринку, знаете, на одну из оргий, которые в это время обычно происходят на Мэйфэйр. А в остальном она вполне нормальна.

– Как вы полагаете, хорошо она повеселится? – задумчиво спросил инспектор.

– Я полагаю, многие молодые люди будут насмерть задавлены в толпе, которая там соберется, чтобы только взглянуть на нее.

– Но там хоть кто-нибудь останется в живых, чтобы засвидетельствовать, что она танцевала или сидела за столиком с одним из них с той минуты, как приехала, и до начала первого ночи? – настойчиво допытывался Тил.

Саймон выпрямился. С момента возвращения детектива к столику он ощущал, что в Тиле произошли какие-то изменения, а уж последний вопрос был задан таким тоном, что не понять этого было нельзя. Саймон задумчиво оглядел Тила.

– Клод! – обвиняюще воскликнул он. – У вас явно что-то на уме!

От негодования Тил почти задохнулся, но тем не менее упрямо ринулся в бой.

– У меня много чего на уме, – проскрипел он, – и вы наверняка знаете, что именно. Вы, должно быть, со смеху помирали все это время. Вы, должно быть, думали, что сумеете заставить меня проглотить все что угодно. Я на это и клюнул. Я дал вам слишком большую волю, а вы сами себя завели в неволю. Как же вы теперь выпутаетесь, а?

– Клод! – Голос Святого хлестнул, как кнут. – Может, вы бренди перебрали? Я вижу, у вас желчь разлилась. Что, в конце концов...

– Оставьте в покое мою желчь! – сквозь зубы процедил инспектор. – Я жду, что вы мне еще кое-что расскажете! Но перед тем, как вы начнете, предупреждаю, что от этого вашего алиби я камня на камне не оставлю, даже если мне придется потратить на это остаток моей жизни!

– Алиби? – негромко повторил Святой.

– Именно!

– Я не понимаю, о чем идет речь.

– Да что вы говорите?! – неприязненно выпалил инспектор. – Я имею в виду то ваше драгоценное алиби, которое объясняет все, что делали сегодня вечером Униац и Патриция Холм, а возможно, и все ваши остальные дружки. Я имею в виду то самое алиби, которое вы обманом устроили себе за мой счет...

– Да о чем, черт побери, вы толкуете? – терпеливо переспросил Святой, и Тил вновь набрал полную грудь воздуха для ответа.

– Я толкую о том, – начал он, и в его голосе зазвучала вся скопившаяся за пять лет неравной дуэли мстительность, – я толкую о том, что вы, наверное, сочли чертовски умным пригласить меня на ужин именно в этот вечер и держать меня здесь с семи часов до настоящего момента, когда полчаса назад на Брайтон-роуд был подобран мертвый человек, а на трупе найдена ваша метка!

Глава 2

Саймон недоуменно уставился на инспектора и вдруг сообразил, что мимо него проплывает уникальная возможность подразнить Тила, а он не только не хватает ее за рукав, но еще и вежливо машет ей вслед шляпой. Преступление, в котором он был невиновен так же, как и еще не родившийся эскимос, и совершенно железное алиби были поданы ему на блюдечке и открывали безбрежные перспективы для услады сердца, но Святой их даже не заметил. Он был слишком сильно и искренне заинтересован происходящим.

– Ну-ка повторите, – попросил он.

– Вы уже слышали, что я сказал, – парировал детектив. – Теперь ваша очередь рассказывать. Так я жду. Обожаю ваши сказочки! Что вы придумаете на этот раз? Тот человек покончил самоубийством и шутки ради повесил вашу метку себе на шею? А может, это сделал для вас император абиссинский или все подстроил султан турецкий? Но что бы вы ни придумали, я готов выслушать все!

Некоторые пристрастные критики нашего повествования утверждают, что старший инспектор Тил редко действует в нем как нормальный детектив. Данное обвинение автор вынужден признать. Но можно одновременно указать и на то, что существует очень мало хроник, где старшему инспектору Тилу предоставлялся случай действовать как нормальному детективу. Когда он сталкивался с ленивой улыбкой и ироническим взглядом синих глаз Святого, что-то внутри него разлаживалось. Мистер Тил переставал быть самим собой. Он перенапрягался. Он уступал. Короче говоря, он вел себя как человек, который, обжегшись на молоке, всегда дует на воду. Но это была не его вина, и Святой это знал.

– Подождите-ка минутку, дубина вы стоеросовая, – весьма любезно отозвался Саймон. – Я ведь не убивал того человека...

– Я-то знаю, что не убивали, – с каким-то слоновым сарказмом произнес Тил. – Все это время вы сидели здесь и трепались со мной. Тот человек просто умер. А умер потому, что нарисовал на листке бумаги ваш знак в виде забавной фигурки с нимбом, глянул на него и... получил разрыв сердца.

– Гадать можно сколько угодно, Клод, – лениво протянул Святой. – Но мое личное мнение – какой-то низкий мошенник старается меня подставить.

– Мошенник, говорите? Ну, если бы этого мошенника искал я...

– То пришли бы по моему адресу. – Саймон погасил сигарету, допил бокал и выложил на стол деньги за ужин. – Ну, вот он я. Вы навешиваете на меня убийство, и вы же даете мне алиби. Вы придумали эту игру, так почему бы ее не продолжать? Арестован я или нет?

Тил даже проглотил жевательную резинку.

– Будете арестованы, как только я побольше узнаю об этом убийстве. Я знаю, где вас найти...

– Кажется, я уже где-то слышал эти слова, – улыбнулся Святой. – Но они вроде не всегда сбывались. Ведь мои передвижения так беспорядочны... Так зачем рисковать? Позвольте мне арестовать самого себя. Машина моя за углом, и еще не поздно. Поехали выяснять побольше об этом совершенном мною убийстве.

Святой встал, и старший инспектор Тил по какой-то непонятной причине тоже поднялся. В мозгу детектива заворочался червячок сомнения. Такие сцены уже бывали, и они здорово укоротили ему жизнь. Он знал, что Святой был виновен в многочисленных беззакониях и нарушениях спокойствия, и сомнений в этом попросту быть не могло, но все те случаи начинались невинной улыбкой Святого и издевкой в его глазах, а их к делу не подошьешь. Инспектор уже привык и был готов к тому, что его в конце концов перехитрят, но ему даже не приходило в голову, что он может быть не прав. Но до этого самого момента на лице Святого невинная улыбка так и не появилась... Даже тогда Тил не поверил – он уже находился в том состоянии, когда не мог принимать за чистую люнету ни слова, ни поступки Саймона Темплера, – но ему в голову уже начали закрадываться сомнения, и он молча последовал за Святым на улицу, сам не понимая, зачем это делает.

– Откуда поступили сведения? – поинтересовался Саймон, садясь за руль своей мощной, сверкающей лаком машины, которая была припаркована неподалеку.

– Из Хорли, – коротко ответил инспектор. – Да вы и сами должны знать.

Святой оставил этот ответ без комментариев, что само по себе уже было необычно. Червь сомнения глубже вгрызся в мозг Тила, но он продолжал меланхолично жевать очередную резинку, пока машина с головокружительной скоростью проносилась по улицам Южного Лондона.

Саймон закурил новую сигарету одной рукой, а другой, лежащей на руле, искусно повернул машину на скорости семьдесят миль в час. Машину он вел автоматически, думая о других вещах. Раньше ему частенько приходило в голову, почему специалисты по алиби из преступного мира до сих пор не воспользовались возможностью свалить какое-нибудь деяние на такого удобного козла отпущения, как он, Саймон Темплер. Единственным объяснением мог быть только страх привлечь к себе его внимание. Человек, который нынешней ночью создал прецедент, был, очевидно, или слишком уверен в себе, или слишком безрассуден, и именно поэтому Саймон жаждал с ним познакомиться. И в глазах Святого появился тот стальной блеск, который свидетельствовал, что при встрече он собирается свести кое-какие счеты с этим неожиданно объявившимся самозванцем... А машина тем временем мчалась по дороге в ослепительном свете фар.

Возможно, потому, что Святой горел нетерпением получить какую-то информацию, которая приблизила бы эту встречу, или потому, что он никогда не чувствовал себя комфортно в едва ползущей машине, но ровно через тридцать пять минут после того, как они вышли из ресторана, Саймон заложил последний вираж на двух колесах и резко затормозил перед входом в полицейский участок Хорли. Последние полчаса старший инспектор Тил даже позабыл жевать резинку и только старался удержать на своей голове котелок. Но после остановки котелок он все-таки отпустил и выбрался из машины довольно спокойно. Вслед за ним Саймон поднялся по ступенькам и услышал, как Тил представился дежурному сержанту.

– Они в кабинете инспектора, сэр, – ответил сержант.

Вслед за Тилом туда вошел и Саймон. В голой безликой комнате сидели три человека и пили кофе. Один из них, судя по комплекции и занимаемому у стола креслу, был инспектором, второй, седоволосый человек в пенсне – полицейским врачом. Третьим был патрульный полицейский мотоциклист в форме.

– Я решил, что мне лучше приехать сразу самому, – лаконично сказал Тил.

Как и все провинциальные инспектора, местный инспектор не любил людей из Скотланд-Ярда, но мирился с ними в силу необходимости. Он тоже коротко кивнул и указал на патрульного полицейского.

– Вот он вам все и расскажет.

– Да тут практически нечего рассказывать, сэр, – ответил патрульный, поставив чашку. – Это произошло примерно в двух милях отсюда, по дороге на Балькомб. Я уже ехал домой, когда заметил стоящую на обочине машину и двух людей, которые, как мне показалось, несли человеческое тело. Так оно и было. Эти люди объяснили, что нашли тело лежащим на дороге и подумали, что кого-то сбила машина. Но когда я осмотрел тело, то обнаружил, что человек был застрелен. Я помог тем людям положить труп в машину и сопровождал их на мотоцикле прямо до полицейского участка.

– В какое время это было? – спросил Тил.

– Когда я там остановился, было около половины одиннадцатого, сэр. А в участок мы приехали ровно без четверти одиннадцать.

– Как был застрелен тот человек?

– Он был убит выстрелом в затылок с близкого расстояния, – на этот раз ответил врач. – Из пистолета или револьвера. Смерть наступила мгновенно.

Тил некоторое время думал, производя с жевательной резинкой во рту разные акробатические упражнения.

– Мне доложили, что на теле была обнаружена метка Святого. Когда ее нашли?

Местный инспектор покопался в лежащих на столе бумагах:

– Это было, когда мы осматривали труп и вещи погибшего. Метка была найдена в нагрудном кармане его пиджака.

Он вытащил листок бумаги и передал его Тилу. Тот разгладил листок, оказавшийся вырванной из дешевой записной книжки страничкой. На одной ее стороне дрожащими карандашными линиями была изображена человеческая фигурка, над круглой головой которой красовался нарисованный слегка набекрень нимб. Тил несколько секунд глядел на рисунок, а потом повернулся и передал его Святому.

– И что, не вы это рисовали? – спросил он.

Три находившихся в комнате человека застыли в недоуменном молчании: поскольку Святой по прибытии не представился, они приняли его за помощника инспектора из Скотланд-Ярда. Тил с непроницаемым лицом глянул на них.

– Это и есть Святой, – пояснил он.

Местные полицейские изумленно переглянулись, по Тил поспешил их разочаровать:

– Нет, я не сделал ничего сверхумного. Он весь вечер был вместе со мной. Я не выпускал его из виду с семи часов до настоящего момента – даже на пять минут.

Полицейский врач чуть не поперхнулся кофе, вытер губы носовым платком и, разинув рот, уставился на Тила.

– Но это невозможно! Когда сюда доставили тело, оно было еще теплым, и даже зрачки реагировали на атропин. Тот человек не мог быть мертв более трех часов!

– Чего-нибудь в этом роде я и ожидал, – едва сдерживаясь, ответил инспектор Тил. – Только это и было нужно, чтобы окончательно подтвердить его алиби.

Саймон положил вырванный листок на стол инспектора. Глядя на рисунок, он испытал странное чувство – этот рисунок сделал не он, но метка принадлежала ему. Она уже стала слишком известна, чтобы часто ею пользоваться, и именно по той самой причине, которую проглядел Тил, – когда такой рисунок находили на месте какого-либо преступления, то искать следовало только одного человека. И все же метка имела смысл. Этот детский рисунок фигурки с нимбом означал идеал, когда возмездие быстро настигает злодея там, где его не может достать закон, а справедливости не могли воспрепятствовать никакие технические детали этого закона. Но никогда еще эта метка не использовалась беспричинно... Три местных полицейских вопросительно смотрели на Святого, совсем как зеваки на сенсационном процессе, а не профессионалы, но Саймон оставался спокоен и холоден как лед.

– Кто был этот человек? – спросил он.

Местный инспектор помедлил с ответом, пока Тил взглядом не повторил вопрос, и только потом вновь обратился к лежащим на столе бумагам.

– У него был испанский паспорт, и кажется, у него ничего не украли. Имя его... сейчас... Энрике, Мануэль Энрике. Возраст – тридцать лет, место жительства – Мадрид.

– Профессия?

– Летчик, – ответил инспектор, заглянув в паспорт.

Саймон вынул портсигар и снова задумчиво глянул на рисунок, который был сделан не им. Линии рисунка были как бы какими-то дрожащими.

– Кто были те люди, которые подобрали его на дороге?

Инспектор снова заколебался, и Тил снова взглядом задал тот же вопрос. Инспектор сжал губы. Он совершенно не одобрял происходящего. Будь его воля, Святого мгновенно водворили бы в надежную камеру, а он тут еще собственный допрос устраивает! С видом вегетарианца, которого насильно кормят человеческим мясом, инспектор заглянул в заполненный убористым почерком протокол.

– "Сэр Хьюго Ренвей, проживающий по адресу: Марч-хаус, Бетфилд, близ Фолкстора, и его шофер, Джон Келлард", – отрывисто прочитал он.

– Они, наверное, не долго здесь пробыли?

– Вы считаете, что я должен был их арестовать? – спросил инспектор, откинувшись назад так, что затрещало кресло.

– Сэр Хьюго – мировой судья и постоянный чиновник министерства финансов, – усмехнувшись, наставительно сказал врач.

– И он носит цилиндр и гетры? – мечтательно спросил Святой.

– Он не был в цилиндре.

Святой улыбнулся, иот этой улыбки Тилу стало слегка не по себе. Червь сомнения еще глубже вгрызся в его мозг. Он чувствовал, что у него почва уходит из-под ног, и это чувство довело его почти до кипения.

– Ну что же, Клод, – продолжил Святой, – это прогресс. Я сам себя арестовал и приехал сюда, и я готов продолжать делать за вас вашу работу. А теперь что мне делать – самому себе предъявлять обвинение, самого себя обыскивать и самого себя сажать в камеру?

– Я подумаю и скажу вам, – отозвался детектив.

– Тогда переходите на рыбную диету: очень, говорят, мозгам помогает, – посоветовал Святой.

Он раздавил окурок, застегнул пиджак и обратил на инспектора спокойный, вызывающе-бесшабашный взгляд, который Тилу, наоборот, спокойствия не добавил.

– Еще раз говорю вам, что я абсолютно ничего об этом Мануэле Энрике не знаю, кроме того, что я услышал здесь. Не думаю, что вы поверите мне, для этого вы недостаточно умны, но это правда. Моя совесть так же чиста, как была чиста ваша рубашка до того, как вы ее надели...

– Вы лжете, – фыркнул детектив.

– Без сомнения, свое белье вы знаете лучше, – признал Святой, но глаза его тут же похолодели. – Но это и все, что вы знаете. Вы не сыщик, а шляпа. "Если сомневаешься, вали все на Святого" – вот ваш девиз. Так вот, Клод, на этот раз я уж за вас поработаю. И найду вам преступника. Я всегда нахожусь в ссоре с теми, кто понапрасну пользуется моей меткой, да и вам этот урок пойдет на пользу. А потом вы приползете ко мне на своем толстом пузе...

Тил истерично дернулся, стараясь увернуться от крепкого пальца, ткнувшего в его самую большую гордость.

– Не делайте этого! – проблеял он.

– ...И извинитесь, – закончил Святой.

И тут, несмотря на все свои закоснелые убеждения, старший инспектор Тил понял, что ни на минуту не захотел бы оказаться на месте того человека, который осмелился выдать себя за обладателя этого спокойного ироничного голоса.

Глава 3

Судя по крупномасштабной топографической карте, полный комплект последнего издания которой всегда имелся у Саймона Темплера, Марч-хаус представлял собой поместье акров в тридцать, которое лежало между деревушкой Бетфилд и морем. Часть южной границы поместья образовывали прибрежные скалы, а с северо-запада территорию огибала дорога, ведущая от Бетфилда к основному шоссе на Фолкстон. На следующий вечер перед ужином Святой с рюмкой хереса просидел над картой полчаса, изучая местность. Он всегда был за то, чтобы действовать напрямую, и, желая что-то выяснить об интересующем его человеке, частенько просто отправлялся к дому того человека, чтобы полюбоваться пейзажем.

– А почему ты считаешь, что Ренвей имеет ко всему этому какое-то отношение? – поинтересовалась Патриция Холм.

– Из-за цилиндра и гетр, – серьезно ответил Святой и улыбнулся. – Боюсь, что я не обладаю детской верой полицейского, вот и все. Клод Юстас воспринимает одежду как знак респектабельности, но, по моему печальному опыту, все обстоит как раз наоборот. Насколько мне известно, на голове у Хьюго в тот момент цилиндра не было, а такие люди, как он, с подобными атрибутами не расстаются. Да и найденный на трупе рисунок был сделан дрожащими линиями, как если бы он был нарисован в движущейся машине... Я знаю, что у меня один шанс из ста, но все же это шанс. Других ключей к этому делу просто не существует.

Попрыгунчик Униац не обладал тонкостью мышления, зато хорошо понимал, как надо действовать напрямую. Из всего необъятного спектра человеческих поступков это было, пожалуй, единственное, что доходило до мозга Униаца сквозь пуленепробиваемую толщу слоновой кости его черепа. На мгновение оторвав губы от стакана с едва разбавленным джином, Попрыгунчик заявил:

– Я поеду с вами, босс.

– Так кражи со взломом вроде не по твоей части, – заметил Святой.

– Не знаю, – честно признался Попрыгунчик. – Никогда не занимался кражами со взломом. А на кой нам надо надевать те костюмы?

– Какие костюмы? – недоуменно спросила Патриция.

– Ну, эти – цилиндры и гетры, – сказал Попрыгунчик.

Святой закрыл глаза.

Шесть часов спустя, плавно затормозив под нависающей елью в том месте, где дорога близко подходила к северо-западной границе поместья Марч-хаус, Саймон опять с беспокойством подумал о том, что напрасно согласился принять помощь Попрыгунчика. В такой экспедиции больше, наверное, помешал бы развеселый слон, но не намного больше. Но мистера Униаца обижать не хотелось, тем более что его гордость была очень чувствительна к подобным вещам. Саймон вышел из машины, достал из багажника запасное колесо и открыл сумку с инструментами. Попрыгунчик озадаченно наблюдал за всеми этими приготовлениями.

– Вот тут-то ты и сыграешь важную роль, – польстил ему Святой. – Будешь изображать невезучего автомобилиста, который проколол колесо и в поте лица трудится над его заменой.

– Это что, часть ограбления? – замигал Попрыгунчик.

– Конечно, – соврал Святой. – Может, самая важная часть. Сюда ведь в любое время может забрести какой-нибудь деревенский придурок, и если он увидит на дороге пустую машину, то у него сразу возникнут подозрения.

– Понятно, босс, – кивнул Попрыгунчик, потянувшись в карман за фляжкой. – Если, пока вас не будет, сюда заявится фараон, то мне его надо прикончить.

– Не надо никого приканчивать, – устало сказал Святой. – В этой стране не разрешается убивать полицейских. Тебе надо только наилучшим образом изобразить человека, меняющего проколотое колесо у своей машины. Может, он стобой вступит в разговор. Сентиментально поговори с ним о женушке, которая ждет дома муженька. Вызови у него тоску по дому и постарайся побыстрее от него отделаться. Но приканчивать его не нужно.

– Понял, босс, – с готовностью согласился Попрыгунчик. – Уж я все устрою.

– Спаси тебя Господь, если не устроишь, – страшным голосом прорычал Святой.

Граница поместья Марч-хаус в этом месте представляла собой солидный дощатый забор футов восьми высотой с тремя рядами колючей проволоки, укрепленной на наклоненных наружу металлических кронштейнах с шипами. Такое сооружение запросто остановило бы любого опытного и решительного человека, только не Святого. Но даже ему пришлось бы потратить некоторое время, чтобы преодолеть это препятствие, если бы не разлапистая ель, под которой он остановил машину. Саймон осторожно забрался на бампер, подпрыгнул, уцепился за нижнюю ветку и вскарабкался наверх так ловко, будто его дедушкой был сам Тарзан.

Лезть по дереву в темноте было трудновато, но Саймону это удалось почти бесшумно. Добравшись до следующей большой ветки, он спрыгнул на траву по другую сторону забора.

Со своего места Саймон слышал приглушенные проклятия боровшегося с колесом Попрыгунчика и видел лежащую перед ним местность. Он стоял в рощице молодых деревьев и кустов, над которыми кое-где поднимались стволы более старых деревьев, похожих на то, по которому он перебрался через забор. Половинка луны иногда проглядывала сквозь стада перистых облаков и давала достаточно света для его отточенного на охоте ночного зрения. У него складывалось впечатление, что где-то неподалеку, за зарослями, лежит большое открытое пространство. Согласно карте, сам дом находился примерно в том же направлении. И, улыбнувшись полному сумасшествию своих намерений, Саймон двинулся через кусты.

Из-под его ног с испуганным писком выпорхнула какая-то пичуга и скрылась в темноте. Иногда Саймон слышал шуршание мелких животных, спешивших убраться с его дороги. Но ни ям-ловушек, ни сигнальных проводов, ни прочих подобных неприятностей ему не попалось. Открытое пространство оказалось дальше, чем ему показалось сначала, и у Саймона складывалось впечатление, что он приближается к нему слишком медленно. Когда он наконец пробрался через полосу более редких кустов, он понял почему: это пространство оказалось узким полем, обращенным к нему длинной стороной. На другой стороне поля, примерно в двадцати ярдах, Саймон разглядел ряд более высоких деревьев за еще одним, как ему показалось, забором. Именно эта стена тени и линия высоких деревьев и создавали впечатление, что он к ним совершенно не приближается.

Перейдя открытое пространство и приблизившись к этой внутренней ограде, Саймон увидел, что это вовсе не забор, а редкая линия кустов около шести футов высотой. Он видел их совершенно отчетливо, поскольку, когда он находился ярдах в двух от живой изгороди, ее внезапно осветил зажегшийся позади кустов огонь.

Первое впечатление Святого было таково – это луна проглянула сквозь облака. Но огонь разгорался все ярче, И на Саймона упала редкая тень от кустов. Он инстинктивно отпрянул в сторону и укрылся в более густой тени ствола толстого дерева. Именно в этот момент он понял, что жужжание, которое он слышал уже некоторое время, стало гораздо громче.

Этот звук слышался довольно долго, но сначала Саймон не обратил на него внимания. Звук был похож на шум приближающегося автомобиля, а подсознательное чувство того, что с приближением машины о и становится сильнее, отвлекло внимание Святого. Но как раз тогда звук превратился в равномерный мощный рокот, который никакой автомобиль производить не мог. Напряженный слух Святого уловил, как этот рокот резко усилился, а потом вдруг полностью заглох.

Святой некоторое время стоял неподвижно, сливаясь с тенью дерева. Потом, привстав на цыпочки, он взглянул через кусты в сторону источника света. Ему было хорошо видно все.

На поле был зажжен двойной ряд огней. Внезапно Святой вспомнил былые дни и понял, что это такое: куски ваты, смоченные бензином или керосином. Пока он смотрел, ярко вспыхнул последний из них, высветив фигуру человека, отбросившую длинную тень. Теперь двойной ряд огней образовывал широкую освещенную аллею, идущую с северо-запада на юго-восток на протяжении приблизительно двухсот ярдов. Дальнейшие очертания поля терялись в темноте.

Саймон услышал над головой сильный свист ветра, как будто взмахнула крылом гигантская птица. Взглянув вверх, он на мерцающем фоне облаков заметил большую крестообразную черную тень, которая неслась, едва не задевая верхушки деревьев. Вот тень вырвалась на свет, приобрела отчетливую форму, выровнялась, один раз подпрыгнула и приземлилась окончательно. Почти в тот же самый момент начали один за другим мигать и гаснуть огни...

Много позже Святой говорил Патриции Холм: "Никогда в жизни больше грубо не отзовусь о госпоже удаче. На каждый десяток мелких неприятностей эта леди каким-то образом позволяет нам однажды или дважды за всю жизнь прикупить три карты к флешь-роялю и получить на руки полную масть".

А тогда он стоял и с замиранием сердца глядел на гаснущие огни. Ведь пятнадцатью минутами раньше он мог напороться на крупные неприятности, и все бы сорвалось; пятнадцатью минутами позже он мог бы ничего и не увидеть; и только слепые богини удачи позволили ему прийти точно в ту минуту, когда происходили все описанные события. В угасающем свете самого дальнего огня он увидел, как за хвост самолета ухватился человек и начал толкать самолет дальше в темноту. Вскоре к нему присоединился и пилот, которого нельзя было узнать под шлемом, очками и кожанкой. Мотор был выключен сразу после посадки, и все остальное происходило в полной тишине. Наверное, пилот и другой человек откатили самолет в какой-то невидимый в темноте ангар. Последний огонь погас, и снова опустилась сторожкая темнота.

Сейчас Темплер глубоко вздохнул и вышел из тени дерева: он никак не мог бы вообразить, что под цилиндром и гетрами сэра Хьюго Ренвея скрывается самый обыкновенный контрабандист. Но Святой всегда с открытой душой готов был воспринять свежие идеи.

В этом случае Святому наиболее очевидным представлялся следующий путь – провести еще более полное и тщательное обследование топографических и других особенностей поместья Марч-хаус. И с присущей ему безрассудной гениальностью он решил осуществить свой замысел незамедлительно. Последний огонек наконец угас, и на поле упала мирная темнота. Если кто-то за оградой поместья и заметил приземление самолета, то он решил бы, что самолет прилетел со стороны Ла-Манша; а если сквозь полосу леса и высокий забор все-таки был заметен отраженный свет огней, то вряд ли он привлек чье-то внимание, ибо был виден только очень короткое время, да и в этом не было, наверное, ничего необычного. Но любому, кто мог наблюдать за имевшими место событиями с близкого расстояния, они показалась бы весьма странными и таинственными, особенно если они происходили в поместье мирового судьи и постоянного чиновника министерства финансов; а уж Святому сам Бог велел в эти события вмешаться.

Именно в этот важнейший психологический момент луна, чью хитрую тактику мы уже упоминали, решила сыграть в детские прятки с дремлющим миром.

Саймону Темплеру в прошлом не раз спасали жизнь такие странные вещи, как открытое окно или оброненная сигарета. Но никогда еще он не был обязан жизнью такой совершенно невероятной комбинации, как игривая луна и кролик. Кролик выскочил из куста на освещенное место между двумя деревьями спустя примерно секунду после появления луны. Святой стоял неподвижно, и зверек его даже не заметил: просто его привлек свет на соседнем поле, и, будучи от природы весьма любопытным, он решил исследовать это непонятное явление. Саймон сначала уголком глаза уловил какое-то неясное движение, но не двинулся с места. Потом он отчетливо разглядел, что это всего лишь кролик, и пошевелился. Под его ногой зашелестели сухие листья, кролик подергал носом и решил на этот вечер отложить исследование.

Но он не прыгнул обратно в куст, из которого появился. Возможно, на соседней лужайке у него было назначено свидание с дамой не слишком строгих правил, и он просто по пути остановился полюбоваться природой. Возможно, до него только что дошли слухи о молодых всходах салата на огородах Марч-хауса. Но все это мы узнаем только при его воскрешении в облике теософа. Ибо кролик, вместо того чтобы повернуть назад, двинулся вперед. Он стремительно прыгнул через ближайший просвет в кустах, который наметил для себя и Саймон. И погиб.

Мелькнула мгновенная вспышка голубого пламени, кролик в ужасном обратном сальто перевернулся через голову и упал, все еще подергиваясь, в полосу лунного света.

Глава 4

Саймон перевернул зверька носком ботинка – это был, вне всякого сомнения, самый мертвый кролик во всем графстве Кент. Потом Саймон вытащил из кармана фонарик и очень осторожно осмотрел кусты. Они были переплетены блестящими медными проводами с интервалом шесть дюймов до высоты примерно шести футов, и если бы Саймон не остановился из-за кролика, то наверняка задел бы один из них.

Святой провел по лбу слегка дрожащей рукой и осмотрел ближайшее дерево. Здесь тоже не было шансов повторить Тарзанов трюк, потому что такие же медные провода оплетали ствол на очень большую высоту. Без резиновых перчаток и изолированных пассатижей делать там было нечего, и, кроме того, Саймон был уверен, что электрифицированный забор окружал всю посадочную полосу и другие объекты, которые могли бы представлять интерес.

Двадцать минут спустя Святой спрыгнул с дерева на дорогу рядом с машиной и обнаружил Попрыгунчика Униаца сидящим на подножке и разочарованно разглядывающим давно опустевшую фляжку.

– Привет, босс, – сказал Униац, неловко поднимаясь и отрываясь от грустных размышлений. – Ну как, загребли монету?

– Я и близко не подобрался, – закуривая, отрицательно покачал головой Саймон. – Меня кролик испугал.

Увидев озадаченное выражение лица Попрыгунчика, он добавил:

– Не бери в голову. Я все тебе расскажу на следующий год. Поехали обратно в Лондон.

Саймон сел за руль, а Попрыгунчик, сунув в карман фляжку, медленно обходил машину, все время неуверенно оглядываясь через плечо. Когда Святой нажал стартер, он кашлянул.

– Босс, – робко произнес он, – а ничего, если мы этого фараона здесь оставим?

– К-кого оставим? – заикаясь, спросил Святой.

– Да фараона, – ответил Попрыгунчик.

– О чем это ты толкуешь? – осведомился Саймон, снова выключая передачу.

– Так ведь, босс, – произнес Попрыгунчик тоном Эйнштейна, объясняющего элементарную арифметическую задачу, – колесо-то не было проколото.

– Какое колесо? – со стоическим терпением спросил Саймон.

– А то колесо, которое вы мне сказали заменить, – пояснил Униац. – Вы мне сказали заменить колесо, а оно и не было проколото.

Мысленно Святой лихорадочно подыскивал соответствующие ситуации слова, но, прежде чем он смог сформулировать достойный ответ, Попрыгунчик решительно продолжил свое признание, раз уж начал:

– Так вот, босс, поставил я колесо обратно и уселся ждать фараона. Глядь, а он тут и катит на велике. "Привет, – говорит, – парень. Ты чего тут делаешь?" Я ему и объясняю, что, мол, хотел сменить проколотое колесо, а оно вовсе и не было проколото. "Так чего же ты здесь?" – спрашивает он. Тут я, босс, вспомнил ваша слова и говорю: "Я думаю о женушке, которая ждет дома муженька". А он мне: "Да ты пьян, задница ты этакая"...

– Не может быть, чтобы он так сказал, – прервал Попрыгунчика Святой.

– Ну, может, и не так, но что-то в этом роде, – не желая спорить, согласился Униац, – а только говорил он с акцентом.

– Понятно, – протянул Святой. – И что же ты сделал?

– Ну, я размахнулся и врезал ему по скуле.

– А он что на это сказал?

– А он ничего не сказал. – Попрыгунчик ткнул пальцем куда-то в темноту. – Я отволок его за кусты да там я бросил. Почему и спросил, можно ли его тут оставить.

Саймон Темплер временно онемел. Если бы он поддался инстинктам, то рядом со спящим сельским констеблем за кустами лежал бы покойный и оплакиваемый мистер Униац, но возросшее чувство гражданской ответственности все же возобладало в нем.

– Ладно, оставим его здесь, – вымолвил наконец Святой. – Хуже уже не будет.

Всю обратную дорогу до Лондона он напряженно думал. Это был такой случай, когда лишь один шанс из ста давал возможность прекрасной мести. А когда уже установленный преступник занимал такое положение, какое занимал сэр Хьюго Ренвей, Святой предпочитал все тщательно обдумать. Существовало только два вида контрабанды, которые давали большой доход и влекли за собой тяжелое наказание, чтобы оправдать такие крайние меры, как убийство летчика на Брайтон-роуд и электрифицированный забор в поместье Марч-хаус, но здесь любопытно отметить, что Святой все еще далеко не правильно интерпретировал уже известные ему факты.

Вырубленный Попрыгунчиком случайный полицейский являл собою непредусмотренное и довольно серьезное осложнение в планах его кампании, но Святой не ожидал, что последствия того случая дадут о себе знать так скоро.

Примерно без четверти четыре утра, поставив машину в гараж, он вместе с Попрыгунчиком направился к своей квартире на Пиккадилли. Им открыл сонный ночной сторож, который и поднял их на лифте на нужный этаж. Этого сторожа Саймон раньше никогда не видел и про себя отметил, что надо в скором времени поподробнее о нем разузнать. Уже давно он обнаружил, что весьма разумно пользоваться расположением прислуги домов, где он жил, поскольку, кроме Тила, существовали еще и другие детективы, которые рассматривали обоснованный арест Святого как верный шаг в продвижении вверх по служебной лестнице. Но в тот час Святой был слишком занят другими мыслями и не обратил внимания на то, что сторож посмотрел на него с более чем обычным любопытством.

Квартира располагалась в конце короткого коридора. Ничего не подозревающий Святой в сопровождении Попрыгунчика подошел к двери, достал ключ и только собрался вставить его в замочную скважину, как услышал у себя за спиной очень знакомый голос:

– Не возражаете, если мы тоже зайдем?

Саймон неторопливо повернулся и увидел двух неизвестно откуда взявшихся типов, которые, стоя плечом к плечу, явно постарались блокировать коридор. В глазах Святого вновь появился стальной блеск, а сердце забилось чуть учащенно. Рука Попрыгунчика автоматически рванулась к карману, но Саймон успел перехватить ее за запястье и улыбнулся.

– Вы же знаете, что вы всегда желанный гость, Клод, – негромко ответил он. – Но вы почему-то выбираете самое богемное время для своих визитов.

Повернувшись к двери и отперев ее, Саймон провел остальных в комнаты, по пути повесив на вешалку шляпу. Он взял из стоящей на столе коробки сигарету, закурил и, задумчиво улыбаясь, предстал перед полицейскими.

– Так чем обязан, ребята? – радушно поинтересовался он. – Вам сообщили, что я обчистил всю северную сторону Оксфорд-стрит, или вы просто заглянули, чтобы спеть рождественскую песенку?

– Где вы были сегодня ночью? – спросил Тил.

Его поведение уж точно не походило на поведение человека, заглянувшего петь рождественские песенки. Святой никогда не считал старшего инспектора Тила "жаворонком Скотланд-Ярда", но бывали времена, когда он хотя бы выглядел как зародыш певчей птицы, чего нельзя было сказать сейчас. Поэтому Саймон улыбнулся еще радушнее и еще задумчивее.

– Я шатался по кабакам вместе с Эндрю Вольстедом и леди Астор, а Попрыгунчик таскал за нами сельтерскую воду.

Тил в ответ не улыбнулся.

– Если у вас есть еще какое-нибудь алиби, – сказал он, – я готов его выслушать. Но постарайтесь придумать кое-что получше.

– Что-то вы сегодня слишком разборчивы, – подумав, ответил Святой. – В былые времена такой истории хватило бы вам на несколько часов веселья. А-а, вы, наверное, поступили на заочные курсы детективов. Тогда ладно. По кабакам мы не шатались. Мы выравнивали борозды на куполе собора Святого Павла и искали иголки на рынке Хэй-маркет.

Руни старшего инспектора Тила почему-то остались к карманах, но было заметно, что он сжал кулаки.

– Это все, что вы можете сказать? – прохрипел он.

– Этого пока хватит, – спокойно парировал Святой. – Мы делали именно то, что я сказал. А какое вам-то, собственно, до этого дело?

Здесь рассказчик должен отметить, что детектив чуть не задохнулся от ярости. Может, это и нехорошо, но рассказчик привык иметь дело с фактами, ничего не убавляя и не прибавляя. И все же надо признать, что за последнее время мистер Тил настрадался немало.

– Послушайте, – процедил Тил сквозь зубы. – Сегодня, около половины двенадцатого ночи, неизвестный оглушил сторожа на авиационном заводе "Хаукер" в Брукландсе. Когда сторож очнулся и поднял тревогу, обнаружилось, что один из ангаров взломан и оттуда украден самолет!

Саймон стряхнул пепел с сигареты. Мозг его интенсивно работал, но на лице не было видно никакого напряжения. Вопросительно подняв брови, он посмотрел в глаза детективу.

– Неплохо сработано, – заметил он. – Но почему вы думаете, что это должно заинтересовать меня?

– Да мне и думать не надо...

– Я знаю, Клод. Вы просто жуете травку и хлопаете ушами.

– Да мне и думать не надо, – мрачно повторил инспектор, – когда вы оставляете там свою метку.

– Что-что? – Брови Святого поднялись еще выше.

– Когда сторож пришел в себя, он увидел, что к его пиджаку приколот листок бумаги. На листке был рисунок. Такой же рисунок, какой был найден вчера вечером в кармане убитого летчика Мануэля Энрике. Это была ваша метка.

– Боже мой! – воскликнул Саймон.

Глаза детектива сверкали, а рот превратился в совершенно незаметную на круглом лице щель.

– Так вы и это можете объяснить? – резко спросил он.

– Конечно, могу, – без запинки отозвался Святой. – Тот же самый низкий мошенник, который злонамеренно воспользовался моим именем вчера вечером на Брайтон-роуд...

– И это все ваше алиби на сей раз? – неприятным, скрипучим голосом спросил Тил.

– Белее или менее, – ответил Святой.

Он увидел, что детектив взял себя в руки, а в глазах его появились облегчение и торжество. Но не успел Тил открыть рот, как Саймон с ангельской улыбкой добавил, нанеся сокрушительный удар и последний момент:

– Ах да, я забыл кое-что упомянуть. По пути от собора Святого Павла на Хэймаркет я действительно останавливался в гараже "Лекс" недалеко от Пиккадилли, чтобы забрать свою машину, и теперь вспоминаю, Клод, что было это как раз в полдвенадцатого.

Инспектор Тил моргнул. Но моргнул он не так, как нервный ботаник, случайно наткнувшийся среди цветов на кучу дерьма, а как теряющий сознание купальщик, случайно дотронувшийся до электрического угря. Он на мгновение сник, но тут же снова расправил плечи под затрещавшим по швам пиджаком.

– И вы думаете, что я этому поверю? – фыркнул он.

– Конечно нет, – ответил Святой. – У вас ума не хватит сэкономить на этом время. Но вы можете все проверить. Поезжайте в гараж и выясняйте. В журналах записано, в какое время я выехал. Меня вспомнит ночная смена. Так что езжайте и спросите. Получите массу удовольствия. И если у вас на сегодня все, я отправляюсь спать.

– Подождете еще немного, – возразил инспектор. – Половина двенадцатого – не единственное время, за которое вы должны отчитаться.

– Ну что там еще? – вздохнул Святой.

– Вчера вечером вы сильно интересовались сэром Хьюго Ренвеем, и поэтому я попросил тамошнюю полицию присмотреть за его поместьем. Ваши методы мне хорошо известны, и мне пришло в голову, что вы можете отправиться туда. Когда сегодня в половине второго ночи местный констебль проезжал мимо поместья на велосипеде, он видел вашу машину и вот этого вашего дружка!

– Кого-о? – протянул Саймон. – Братца Униаца? Попрыгунчик, ты полицейского видел?

В это время Попрыгунчик пытался открыть шкаф с бутылками.

– Видел, босс, – рассеянно повернувшись, ответил он.

– Х-вот! – рявкнул Тил. Это, конечно, невероятное сочетание звуков, но инспектор воспроизвел нечто весьма похожее.

– Только вчера видал одного, – поспешно исправился Попрыгунчик под испепеляющим взглядом Святого, – на Хэймаркете.

Старший инспектор Тил не лопнул. Может, человеческий организм просто не способен раздуться так, чтобы лопнуть на мелкие кусочки. Во всяком случае, невредимый детектив вперился в Святого покрасневшими глазами.

– Того констебля еще и по голове ударили, – произнес он, как-то выталкивая слова из горла, – а когда он очнулся...

– Ворота были взломаны и Марч-хаус сгинул, – подхватил Саймон. – Я знаю. И грабитель увез дом на самолете.

– ...Он доложил в местный полицейский участок, а оттуда уже позвонили мне. Я хочу знать, что вы делали именно в это время.

– Мы ездили вокруг Риджентс-парка, и если вы сумеете доказать, что это не так, я вам заплачу полмиллиона фунтов стерлингов.

Детектив так прикусил жевательную резинку, что чуть не сломал себе челюсти.

– Вы что, обезьяну хотите из меня сделать? – заорал он.

– Конечно нет, – торжественно ответил Саймон. – Не буду даже пытаться улучшить то, что создано Богом.

Физически мистер Тил опять не лопнул, но возник некий психический эквивалент этому состоянию инспекторат Движимый какой-то космической страстью, которую, к сожалению, не могут контролировать даже гораздо более сильные люди, детектив схватил судьбу обеими дрожащими руками. Он сделал то, о чем даже и помыслить не мог ранее.

– Хорошо, – сдавленно прорычал он. – С меня хватит. Остальное можете рассказывать суду присяжных. Я арестовываю вас по обвинению в насилии, краже со взломом и умышленном убийстве.

Глава 5

Саймон погасил сигарету в пепельнице. Сердце его билось несколько чаще обычного. Любопытно отметить, что взрыв Тила удивил его; любопытно также, что он был к этому готов. Возможно, где-то в глубине души Саймон предполагал, что однажды такое произойдет. Нельзя же было вечно дразнить Тила, ведь старший инспектор – всего только человек. Доказательств этому было маловат", но Святой обладал даром глубокого понимания психологии. На месте Тила он, вероятно, поступил бы так же.

Детектив продолжал говорить, отчаянно сдерживаясь и столь же отчаянно сознавая все безрассудство того, что он собирается сделать.

– Предупреждаю, что с настоящего момента все ваши слова будут протоколироваться и могут быть использованы в суде как доказательства.

Святой улыбался. Он понимал. Он даже глубоко симпатизировал. На месте Тила он, вероятно, поступил бы так же. Но он не был на месте Тила.

– Если вы, Клод, хотите выставить себя дураком, удерживать вас я не стану, – сказал Святой. Его левый кулак мелькнул в воздухе и, как пушечное ядро, врезался в промежуток между первым и вторым подбородком старшего инспектора Тила.

С лица детектива сразу сошло выражение сдерживаемого гнева. На мгновение оно сменилось удивлением, а затем сразу сонным выражением, и на этот раз Тил не притворялся: его ноги подогнулись, он опустился на пол и отключился.

Молчаливый спутник мистера Тила сделал движение вперед и открыл рот, из которого, казалось, вот-вот исторгнется какой-то человеческий звук, но Саймон этого не позволил. Детектив попытайся схватить его за запястья, и Святой не стал этому мешать. Он уперся ногой в живот детектива и, перекатываясь назад, резко выпрямил ногу и дернул руки вниз. Детектив в медленном сальто перелетел через его голову и рухнул на ковер со звукам "гаф-ф", который лучше получился бы у любой собаки среднего размера. Саймон сделал сальто более ловко и в ту же секунду оседлал грудь детектива. Схватив его за лацканы тужурки, он надавил костяшками на сонную артерию – такой прием, проведенный умелым человеком, вызывает потерю сознания через две-три секунды, а сопротивление сержанта Барроу было сильно ослаблено падением на пол. Все было кончено гораздо быстрее, чем заняло описание, и Саймон взглянул на Униаца, который щенком прыгал вокруг с револьвером в руке.

– Принеси-ка мне из ванной полотенце, Попрыгунчик, – приказал он. – И ради Бога, убери свою проклятую пушку! Сколько раз тебе говорить, что сейчас охота на полицейских запрещена!

Ожидая Попрыгунчика, Святой надел на сыщиков их собственные наручники. Разорвав принесенное наконец полотенце на две полосы, он сунул детективам кляпы.

– Бери шляпу, – закончив, сказал он. – Мы отправляемся путешествовать.

Попрыгунчик послушно последовал за ним. Мы уже упоминали, что философия и метафизика были недосягаемы для бычьего интеллекта мистера Униаца, но он очень хорошо разбирался в основах науки о самосохранении. Опыт научил его, что после активной стычки с полицией самое лучшее – побыстрее омыться с места происшествия, и это предохраняло его мозг от излишнего перенапряжения.

Когда они повернули на Беркли-сквер, Попрыгунчик неуверенно замедлил шаги и робко дернул Святого за рукав.

– Куда это мы, босс? – спросил он. – Гараж-то совсем в другой стороне.

– Мы идем в тот гараж, в который надо, – ответил Святой.

Он автоматически исключил свой "ирондель" как средство спасения – большая кремово-красная машина была слишком заметна и слишком хорошо известна, и описание ее будет немедленно передано инспектором Тилом, как только тот избавится от кляпа и доберется до телефона. У Саймона в резерве была обычная, менее бросающаяся в глаза машина, стоявшая в другом гараже и зарегистрированная на другое имя. Он сделал это несколько недель назад, как бы предвидя подобные осложнения, и даже не пытался пробить эту мысль через бронированный череп Попрыгунчика.

Святой так никогда и не узнал, была ли сеть на него раскинута вовремя. Во всяком случае, он через нее проскользнул по почти пустым дорогам. Несмотря на несколько объездов, которые пришлось сделать, он очень быстро добрался до ворот завода "Виккерс" на Байфлит-роул. Вскоре стоянка заполнится машинами, и еще один скромный автомобиль может легко затеряться среди них. Припарковав машину, Святой с первыми лучами солнца направился в свой дом. Не было никакой надежды, что Тил не найдет это убежище, когда перегруппирует свои силы, но, по крайней мере, это было временное, но убежище, да к тому же у Святого там хранились кое-какие вещи, которые он хотел забрать.

Открыв дверь своим ключом, они вошли в дом и услышали на кухне какую-то возню, а через мгновение в противоположной двери холла появилось воинственное усатое лицо Горация. Саймон бросил ему шляпу и улыбнулся.

– Как насчет завтрака, Гораций?

– Через полминуты, – невозмутимо ответил тот и снова исчез в кухне.

Яичница с ветчиной, поджаренный хлеб и кофе были поданы даже раньше, чем было обещано, и за завтраком Святой напряженно думал. Тил временно выведен из игры, но только временно. Оставалось выбирать между двумя вещами – тюремным сроком и бегством из страны, но ни то ни другое Святому очень не нравилось. Был, правда, и третий путь, на обдумывание которого Святой потратил гораздо больше времени. Его размышления снова прервал Попрыгунчик.

Вообще-то он не очень утруждал мозги, потому что промежуток между завтраком и сном редко был достаточным даже для того, чтобы вспомнить, о чем же он думал предыдущим вечером. И тем не менее шестеренки в его мозгу продолжали замедленно, но упорно крутиться.

– Босс, – невнятно сказал Попрыгунчик, с трудам прожевывая огромный намазанный маслом кусок хлеба и сразу половину своей порции яичницы, – а ведь фараоны-то знают про эту хату.

Мысли Саймона вернулись немного назад и нашли место, до которого сумел добраться Попрыгунчик.

– А ведь верно, – восхищенно заметил он. – Теперь прекрати думать, дай мозгам остыть и внимательно послушай меня.

Святой позвонил, и на звонок явился Гораций. Попрыгунчик, довольный тем, что думать больше не надо, проглотил со стола все, до чего мог дотянуться, и теперь с вожделением поглядывал на стоящую на шкафу бутылку виски.

– Гораций, – сказал Святой, – боюсь, что Клод Юстас опять сел нам на хвост.

– Да, сэр, – коротко отозвался Гораций.

– Мог бы и посочувствовать, – притворно обиделся Святой. – Одно из обвинений – умышленное убийство.

– Ну так вы же в этом сами виноваты, правда? – невозмутимо возразил Гораций.

– Вообще-то ты прав, – вздохнув, признал Святой, – но вот Попрыгунчик считает, что нам пора садиться на мула и скакать до Истамбула.

– Взять, значит, ноги в руки, – пояснил Попрыгунчик.

Выцветшие глаза Горация выражения не изменили, но усы чуть дрогнули.

– Если изволите подождать полминуты, я поеду с вами.

Святой негромко рассмеялся, встал и хлопнул его по плечу.

– Большое спасибо, старина, но в этом нет необходимости. Видишь ли, Попрыгунчик ошибается. Да ты и сам это должен понимать, прожив у меня столько лет. Попрыгунчик напомнил мне, что Тилу известно об этом доме, но он забыл упомянуть, что об этом знаю и я. Попрыгунчик считает, что нам пора складывать вещички и уносить отсюда ноги, но он забыл, что Тил именно этого от нас и ожидает. В конце концов, Клод Юстас уже частенько видел меня висящим на одной руке... Попрыгунчик, ты меня слушаешь?

– Ага, босс, – ответил тот, оглядываясь и пытаясь сообразить, где же в этой комнате можно повиснуть на одной руке.

– Весьма возможно, что сюда скоро заявится целая орда полицейских, но я не думаю, что Клод Юстас будет с ними. Это будет простая формальность. Они тут порыщут в поисках улик, но ни меня, ни, кстати, Попрыгунчика серьезно искать не будут. Именно поэтому никто из них не станет великим сыщиком, ибо Попрыгунчик останется здесь, уютно устроившись в тайнике за кабинетом, о котором полиция и не подозревает.

– Разрази меня гром, босс! – с вполне понятным благоговением выпалил Попрыгунчик. – И вы все это прямо за завтраком обмозговали?

– Все это и кое-что еще, но для начала с тебя хватит. – Святой глянул на часы. – Пора уже тебе убираться в свою новую квартиру; Гораций будет носить тебе еду и питье, а я буду знать, где в случае чего тебя найти.

Он провел Попрыгунчика в кабинет, открыл тайник и затолкал его туда. На пороге узкого прохода Попрыгунчик умоляюще оглянулся.

– Босс, да я же тут от жажды сдохну!

– Послушай, – ответил Святой, – если бы я думал, что тебе придется ждать долго, я велел бы Горацию протянуть в тайник трубопровод прямо с винзавода. Тогда ты просто мог бы лежать под краником с открытым ртом. И все равно это обошлось бы дешевле, чем таскать тебе виски в бутылках.

Задвинув на место книжный шкаф, Саймон повернулся к вошедшему Горацию:

– А вот тебе придется отвлекать огонь на себя. Не думаю, что это будет очень опасно, потому что никаких улик против тебя нет. Но ты обязательно должен связаться с мисс Холм, рассказать ей последние новости и попросить ее быть постоянно на связи. Развлечений хватит всем, пока не закончится вся эта петрушка.

– А может, вам самому лучше там спрятаться, сэр? А уж я тут обо всем позабочусь.

– Ты, пожалуй, не сможешь сделать того, что собираюсь сделать я, – покачал головой Саймон. – Но я тебе еще кое-что скажу. Тебе это может показаться не особенно важным, но ты должен передать все мисс Холм, да и сам на всякий случай хорошенько запомни.

Святой взял Горация за плечи и повернул лицом к себе. Его глаза опять бесшабашно сверкали, а улыбка была такой спокойной, как будто он собирался на пикник – что, по его разумению, он и намеревался сделать.

– Около Фолкстона, рядом с деревушкой Бетфилд, расположено поместье Марч-хаус, где живет человек, которого зовут сэр Хьюго Ренвей. Позавчера вечером на Брайтон-роуд этот человек убил испанского летчика по имени Мануэль Энрике и оставил на его теле мою метку. Вчера ночью этот же человек угнал с завода "Хаужер" самолет и тоже подбросил мою метку в карман оглушенного сторожа. Сегодня ночью на территории поместья Марч-хаус приземлился, возможно, именно этот угнанный самолет. Я там был и все видел собственными глазами. А несколько часов назад Клод Юстас попытался арестовать меня за оба этих дела. Я в них не замешан, но Тил этому не верит. Вообще говоря, его в этом обвинять нельзя. Но мне известно то, что неизвестно ему, и меня разбирает вполне естественное любопытство, почему Ренвей пытается навесить все это на меня. Так что же, Гораций, по твоему мнению, объединяет все эти волнующие события?

– Еропланы, – тут же ответил Гораций, и Саймон хлопнул его по спине:

– Ты попал в точку, старина. Именно "еропланы". И, как однажды сказал епископ актрисе, тут надо докопаться до сути. Сдается мне, придется выкатывать свою старую развалину и немножко полетать самому, а потом приземлиться в Марч-хаусе и прикинуться пилотом, который только и ждет, чтобы его одурачили...

Тут его слова были прерваны резким звонком у входной двери. Глаза Святого затвердели, но он снова улыбнулся:

– А вот и депутация. Передай ям привет и угости нашими взрывающимися сигаретами. Пока!

Саймон ловко выбрался наружу через окно и исчез в кустах, а Гораций похромал отпирать дверь.

Глава 6

Существует, говорят, беззаботная толпа недоумков, которые глубоко убеждены, что жизнь правительственного чиновника, этого супермена, которому доверены судьбы нации, – это бесконечный жертвенный труд от восхода до заката. Они представляют себе этого преданного своему делу гения неустанно, в поте лица своего, корпящим, забывая о пище и воде, над докладами и цифрами. Они представляют его себе возвращающимся домой после долгого трудового дня, согбенным под тяжестью государственных забот и размышляющим бессонными ночами о проблемах человеческих. Но мыв начале главы уже объяснили, что так считает именно беззаботная толпа недоумков.

Жизнь государственного чиновника совершенно не похожа на представления о ней, особенно если этот чиновник относится к категории, перед названием которой стоит слово "постоянный". Это означает, что такой чиновник свободен даже от утомительных обязательств перед избирателями, которые время от времени все же беспокоят других официальных лиц. Его положение непоколебимо. Только смерть, великий жнец, может освободить его от должности; но даже в случае смерти имя такого чиновника будет долго-долго оставаться неизвестным широкой публике. Но до этого момента его распорядок дня примерно таков:

10.30 утра – Прибытие в офис на Уайтхолле. Чтение газет. Обсуждение прошлого вечера с коллегами. Разговор с секретаршей. Поднимание с места подноса с корреспонденцией. Опускание на место подноса с корреспонденцией

11.30 утра – Отбытие из офиса слегка перекусить

12.30 дня – Возвращение в офис. Практика во владении клюшкой для гольфа на ковре кабинета

13.00 – Отбытие на ленч

45.00 – Прибытие с ленча. Поднимание с места подноса с корреспонденцией. Отсылка корреспонденции в другой отдел или департамент

45.30 – Сон в кресле

16.00 – Чай

16.30 – Отбытие в клуб. Отбытие домой.

Но в половине десятого утра того для сэр Хьюго Ренвей вовсе не думал о своем офисе. Он обсуждал со своим садовником нанесенный неистребимыми тлями ущерб, хотя и об этом он всерьез не задумывался.

Сэр Хьюго был крупным тонкогубым человеком с напомаженными седыми волосами и слегка косящими глазами. Из-за последнего обстоятельства он выглядел чопорным. Он физически не мог смотреть кому-либо прямо в лицо, но при этом умел создавать такое впечатление, будто он не то чтобы не может смотреть прямо, а считает это ниже своего достоинства. Во время разговора сэр Хьюго глядел на садовника именно так, но его вид сытого самодовольства был обманчив. Он был сыт, но он был и обеспокоен. Нервы сэра Хьюго были натянуты, и приближающийся со стороны Ла-Манша рокот авиационного мотора любопытным образом гармонировал с его скачущими мыслями.

– Я так думаю, сэр, что от всех этих новомодных опрыскиваний нет никакого толку, – проворчал садовник.

Ренвей кивнул и вдруг отметил, что равномерный рокот мотора сменился беспорядочным кашляньем.

Садовник продолжал ворчать, а Ренвей притворялся, что слушает. Про себя он проклинал глупость погибшего летчика, чья смерть нарушила ритмичный ход дел и заставила дергаться нервы.

Неожиданно над домом пролетел самолет. Летел он низко, неуверенно покачиваясь с крыла на крыло. Ренвей с профессиональным интересом уперся взглядом в самолет. Кашляющий звук двигателя заглох. Тут летчик, вероятно, увидел безопасное для посадки место, потому что машина вдруг выровнялась. Ее нос накопился книзу, и самолет стал планировать, сопровождаемый только шелестом вращающегося вхолостую пропеллера. Ренвей инстинктивно пригнулся, но самолет скользнул в тридцати футах над его головой и мягко приземлился на три точки на ровной открытой площадке сразу за розарием.

Ренвей повернулся и посмотрел на приземлившийся самолет. Он сразу понял, что его пилотировал настоящий мастер. По опыту сэр Хьюго знал, как трудно приземлиться на эту площадку, но неизвестный летчик так точно посадил машину, как будто перед ним находилась безбрежная равнина. Энрике тоже был не пилот, а настоящий дьявол, который мог посадить самолет даже на игральную карту или заставить его выделывать в воздухе головокружительные трюки. От зависти Ренвей сходил с ума, но, несмотря на нечеловеческие усилия, так и не смог на учиться пилотировать с таким блеском, уверенностью и самообладанием. Руки Ренвея на мгновение непроизвольно напряглись, но он отвернулся и продолжал внимательно рассматривать ярко-алые бутоны роз сорта "Папа Гонтье". Приземлившийся пилот подошел к нему.

– Я ужасно сожалею, – сказал летчик, – но мне пришлось совершить вынужденную посадку у вас в поместье.

Ренвей мельком взглянул на пилота: бесшабашный вид, белоснежные зубы и улыбка как у Энрике.

– Это я понял, – коротко бросил Ренвей и вернулся к созерцанию цветов. Его голос был воплощением той отрывисто-резкой грубости, к которой долго приучали и так успешно приучили низшие слои британского общества и которую те привыкли воспринимать как знак превосходства над собой. У Святого возникло желание хорошенько треснуть Ренвея гаечным ключом, но он сдержался.

– Весьма сожалею, – повторил он, – но у меня стало резко падать давление масла, и я был вынужден сесть, где придется. Если вы покажете мне дорогу к деревне, я постараюсь убрать свой самолет как можно быстрее.

– Один из слуг покажет вам дорогу.

Ренвей поднял глаза и взглянул на садовника, который тут же отложил нож и отряхнул руки от земли.

– Вы очень добры, – ответил Святой. Как только он произнес эти слова, случилось небольшое происшествие. В руке у Саймона был чемодан, с которым он вылез из самолета. Должно быть, чемодан был плохо закрыт, потому что он сам по себе распахнулся.

Если бы из чемодана высыпались рубашки, носки, пижама, бритвенные принадлежности и тому подобное, это отвлекло бы внимание Ренвея от цветов только на пару секунд. Но из чемодана вывалились совершенно другие предметы – небольшие жестяные коробочки, в которых обычно продают таблетки от кашля. На жестянках и вправду были наклеены такие ярлычки, но с одной из них слетела крышка и из нее высыпался на дорожку белый порошок.

Летчик опустился на колени и слегка дрожащими руками поспешно кое-как затолкал коробочки обратно в чемодан. Он неловко сгреб рассыпанный порошок обратно в открывшуюся жестянку и вздрогнул, когда Ренвей прикоснулся к его плечу.

– Прошу прощения за любопытство, – неожиданно любезно сказал Ренвей, – но у вас весьма необычный багаж.

– Совершенно верно, – коротко рассмеялся Саймон. – Я коммивояжер и работаю на некоторые европейские фирмы, производящие патентованные лекарства...

– Понятно...

Ренвей снова оглянулся на самолет, его руки опять непроизвольно напряглись, а взгляд быстро вернулся к Святому. Саймон затолкал последнюю коробочку в чемодан, защелкнул замки и выпрямился.

– Очень сожалею, что доставил вам столь много хлопот.

– Совсем нет, – сухим, неестественным голосом ответил Ренвей. От осознания того, что он собирается сделать, его прошиб холодный пот. Но он продолжал говорить как бы помимо своей воли, и движущей силой для его слов являлось охватившее его фантастическое вдохновение и нервозное состояние. – Мой шофер сам съездит в Фолькстон и все устроит, а вы можете пока побыть здесь. Дайте ему необходимые инструкции, а ждать вам, как я понимаю, придется довольно долго. Полагаю, и власти надо уведомить...

Произнося последнюю фразу, Ренвей внимательно наблюдал за пилотом (хотя из-за косоглазия казалось, что он смотрит мимо) и заметил, как на скулах его слегка вздулись желваки.

– О нет, я не могу позволить вам этого, – запротестовал Святой, – я и так доставил вам множество хлопот.

– Никаких хлопот, – возразил Ренвей, не переставая наблюдать за ним. Теперь Ренвей был совершенно уверен в своей правоте: он заметил, как пилот слегка напрягся и как побелели костяшки его пальцев на ручке чемодана, а поэтому уже более уверенно продолжал: – Никаких хлопот вы мне не доставили, а моему шоферу все равно делать нечего. Кроме того, вы, вероятно, во время посадки испытали пару неприятных минут, и я уверен, что не откажетесь от стаканчика. Пройдемте в дом, друг мой, и я найду для вас кое-что подходящее.

Он взял Святого под руку и повел к дому с неумолимой сердечностью, которой трудно было сопротивляться, даже если бы Саймон этого захотел. Пройдя через сад с декоративными каменными горками, теннисный корт и газон, они поднялись на вымощенную плитами террасу, а оттуда в библиотеку.

– Сигарету или сигару?

Саймон взял сигарету и закурил, а Ренвей звонком вызвал дворецкого.

– Присаживайтесь, мистер... э-э-э...

– Томбс.

– Присаживайтесь, мистер Томбс.

Саймон сел на краешек бархатного кресла и молча курил, пока не появился дворецкий. Ренвей приказал принести напитки, и тот ушел. Вновь наступило молчание. Ренвей отошел к окну и встал там, что-то весьма немузыкально напевая себе под нос.

– Чертовски неприятная штука, – нарушил молчание Саймон.

– Что, простите? – повернулся к нему Ренвей.

– Я говорю, чертовски неприятная штука, когда вдруг падает давление масла.

– Совершенно верно, – ответил Ренвей и опять принялся напевать.

Вошел дворецкий с подносом, поставил его на столик и удалился. Ренвей налил виски в два стакана.

– Содовой?

– Спасибо.

Ренвей плеснул воды из сифона, подал стакан Саймону и, взяв свой, без всяких предисловий выпалил то, о чем размышлял последние несколько минут:

– Вы, полагаю, не думаете, что я поверил вашей истории про торговца патентованными лекарствами?

– А вы действительно не поверили? – уклончиво ответил Святой.

– Конечно же нет. Кокаин я узнал с первого взгляда.

Святой едва одержал улыбку, поскольку жестянки были предусмотрительно наполнены борной кислотой. Но он с опаской оглянулся на поставленный возле кресла чемодан и придал лицу непроницаемое выражение.

– Но не следует беспокоиться, – продолжал Ренвей, – в полицию сообщать я не собираюсь. Это не мое дело. Мне просто интересно, почему такой человек, как вы – умный, смелый, отличный пилот, – впустую тратит время на такую мелочевку.

– Не такая уж это и мелочевка, – облизнул губы Саймон. – А что мне еще делать? Сейчас не так много найдется занятий для безработного аса. Вы же сами знаете, что ветеранов войны нынче хоть пруд пруди. А я в достаточно отчаянном положении – мне очень нужны деньги.

– Но на этом миллион не заработаешь.

– Если вы мне скажете, на чем можно заработать миллион, то я его заработаю.

Ренвей сделал еще глоток виски и поставил стакан на стол. За последние минуты нервы его настолько натянулись, что, казалось, вот-вот лопнут. И все-таки у него было какое-то сумасшедшее предчувствие удачи, которую все еще можно ухватить за хвост, если рискнуть. Удача эта чудесным, невероятным образом буквально свалилась о неба в лице этого широкоплечего синеглазого молодого человека, сидевшего в кресле напротив. Ренвей промокнул губы шелковым платком и убрал его в карман.

– Завтра утром, – сказал он, – из Кройдона в Париж вылетает самолет с десятью тоннами золота на борту. Фактическая стоимость этого золота составляет ровно три миллиона фунтов стерлингов. Этот самолет будет сбит над Ла-Маншем, и золото будет похищено. Если вы находитесь в достаточно отчаянном положении, то это сделаете именно вы.

Глава 7

Саймону Темплеру не пришлось даже притворяться: его застывшая поза и выражение лица были самыми настоящими.

Где-то в уголке сознания он кланялся бесконечной щедрости судьбы. Он, когда летел сюда, описал широкую дугу над морем и заглушил мотор над скалами, представляющими собой южную границу поместья. Потом ему пришлось изображать вину и продажность, и вся эта игра основывалась только на оптимизме. Но все, что Саймон знал и о чем догадывался, вся эта зыбкая идея выдать себя за занимающегося темными делишками пилота оказалась настолько смехотворной, что он временно онемел. По его задумке, надо было только взглянуть на Марч-хаус изнутри и прямиком направиться в ближайший полицейский участок. А теперь ему открылось такое, чему вообще трудно было поверить.

– Это невозможно, – отозвался он наконец.

– Это возможно для людей, которые обладают достаточной смелостью, чтобы пойти на большой риск ради трех миллионов фунтов, – возразил Ренвей. – У меня есть вся необходимая информация. Все уже подготовлено. Последнее, что требуется для успешного завершения операции, – это отличный летчик.

– А я-то, признаться, думал, что летчик – это первое, что требуется, – заметил Саймон и вытащил новую сигарету.

– Это и было первое. – Ренвей сделал еще глоток. Теперь он говорил более спокойно, и уверенность его крепла с каждым словом. Его выцветшие глаза непрерывно ощупывали лицо Святого со всех сторон. – У меня был идеальный пилот, но с ним случилось несчастье. Искать другого не было времени. Я собирался сбить самолет сам, но я плохой летчик и, кроме того, не имею никакого боевого опыта. Я могу промахнуться и все испортить. А вы не промахнетесь и ничего не испортите.

Когда Саймон встретил взгляд косящих глаз, у него сложилось впечатление, что Ренвей сошел с ума. Ему пришлось даже сделать сознательное усилие, чтобы освободиться от этого впечатления, пока он складывал вместе части головоломки в свете того, что сказал Ренвей.

Значит, летчик был. И был это, скорее всего, Мануэль Энрике, который нашел свою смерть на Брайтон-роуд. С неба свалился новый пилот, и ровно через двадцать минут ему предлагают освободившееся место. При всем уважении к богам удачи было похоже, что перед новым пилотом прямо красный ковер расстилают.

– Здесь нужен не только опытный летчик, – механически заметил Святой. – Здесь нужен еще и настоящий боевой самолет, с пулеметами и всем остальным.

– Такой самолет есть, – ответил Ренвей. – Вчера ночью я угнал его с завода "Хаукер". Эти самолеты построены для правительства Моравии. Та машина, которую я угнал, проходила испытания на полигоне, так что пулеметы на ней установлены. Я прихватил еще три запасные ленты с патронами. Самолет я перегнал сюда сам, и это была моя первая ночная посадка.

"И не совсем чистая посадка", – припомнил Саймон. Но тут он увидел не находящие себе места руки Ренвея и внезапно многое понял.

Летчик действительно был, но с ним произошел "несчастный случай". И хотя летчику принадлежала важнейшая роль в планах, Ренвей просто не мог от них отказаться. Для Ренвея эти планы превратились в манию, и эта мания привела его на грань сумасшествия. Хотя Энрике и был жертв, Ренвей все же угнал самолет и летел на нем сам, а напряжение от непривычного ночного полета и посадки потрясло его до глубины души. Но Ренвей так и не смог отказаться от своей цели. И вот в конце восьмичасового бессонного кошмара появляется новый летчик – это выход из положения, спасение и та соломинка, за которую Ренвей мог ухватиться и даже сохранить иллюзию того, что он действует как супермен, просто использующий живой инструмент в своих интересах. Саймон вспомнил, с какой решительностью Ренвей заговорил о своих планах после довольно долгого молчания, и все встало на свои места. "Странно, – подумал он, – ведь стольких блестящих преступников привело к гибели то, что они возомнили себя суперменами и питали иллюзии, будто могут подчинять себе душу и тело человека силой своей личности. Все это ерунда и существует только в сознании параноиков, одержимых манией величия".

– Вы угнали самолет и садились ночью? – переспросил Саймон, и в его тоне слышались недоверие, восхищение и самое настоящее уважение.

– Конечно.

– Неплохо для начала, – сказал Саймон, гася сигарету и тут же закуривая следующую. – Но самолет с золотом, и летчики тоже будут вооружены, да к тому же они будут постоянно держать связь е землей по радио...

– Ну и что? – спокойно возразил Ренвей. – Время сейчас не военное, и нападения они не ожидают. Они увидят просто еще один самолет, который хочет их обогнать. Воздушное движение на этом маршруте всегда довольно интенсивное, и им даже в голову ничего не придет. Тут-то вы на них и спикируете. С вашим опытом такую цель сбить просто. Пара хороших очередей – и все будет кончено задолго до тою, как они смогут передать что-либо на землю и поднять тревогу. Как только их радио замолчит, я буду имитировать их передачи. У меня в доме смонтирована коротковолновая радиостанция, имеются записи передач всех самолетов, перелетавших Ла-Манш за последний месяц. Мне известны также все коды. Наземные и береговые станции ничего не заподозрят вплоть до того момента, когда самолет не прибудет в назначенное время.

Святой курил и неотрывно смотрел на бледное спокойное лицо Ренвея. Ему вдруг пришло в голову, что если Ренвей и сумасшедший, то его сумасшествие весьма рационально.

– Но думать надо не только о самолетах, – сказал Святой. – Ведь есть еще и корабли. Что, если все это увидят с какого-нибудь корабля?

– Вы, уважаемый, думаете о том, что я продумал еще два месяца назад. Я мог бы привести гораздо больше возражений, чем вы. Например, я мог бы сказать, что все время, когда самолет будет лететь над Ла-Маншем, у побережья Англии и Франции будут курсировать специальные катера. Возможно, один из них и успеет к месту падения самолета. Тогда часть вашей задачи будет заключаться в том, чтобы пулеметным огнем держать их на расстоянии, пока все золото не окажется в надежном месте.

– Но как же вы собираетесь это сделать? – недоумевал Святой. – Ведь за пять минут десять тонн золота с затонувшего самолета не поднимешь.

– Все это уже организовано, – ответил Ренвей, и в его глазах внезапно появилось хитрое выражение. Он налил себе еще виски, выпил и облизал губы. Боясь, что выболтал уже слишком много, он добавил: – Вам нужно думать только о своем участии. Ну как, согласны?

– Согласен, – кивнул Саймон после короткого раздумья.

Ренвей еще некоторое время смотрел на него, и Святой прямо физически ощутил, что тот расслабился, будто от действия успокаивающего лекарства.

– Тогда нет необходимости посылать в деревню моего шофера.

– А как насчет моего самолета?

– Можете держать его здесь до тех пор, пока он вам снова не понадобится. В доме у меня много места, а один из моих механиков выяснит и устранит неисправность на вашем самолете.

Святой на секунду похолодел – любой механик сразу же поймет, что самолет абсолютно исправен. Тем не менее он спокойно ответил:

– Это очень любезно с вашей стороны.

Ренвей взял чемоданчик Саймона и запер его в большой сейф, вделанный в стену в другом конце комнаты. Обернувшись, он довольно потер руки.

– Ваши... э-э-э... образцы будут здесь в безопасности, пока снова не понадобятся вам. Пойдемте займемся вашим самолетом.

Они вышли из дома и прошли через розарий на ту поляну, где Святой совершил посадку. Саймон чувствовал, как его карман оттягивает пистолет, и это его немного успокаивало. Руки Ренвея перестали нервно подергиваться, и теперь его плотная фигура излучала какое-то неестественное спокойствие...

Ренвей продолжал разговор так же монотонно, как если бы описывал форму грядки со спаржей:

– Номер транспортного самолета и время вылета станут мне известны через пять минут после взлета из Кройдона, так что у вас будет вполне достаточно времени, чтобы взлететь самому и встретить тот самолет в воздухе.

В дальнем конце поля стоял большой дощатый сарай, к одной стене которого примыкала живая изгородь. Ренвей постучал в небольшую дверь. Она немного приоткрылась, и в щель выглянуло испачканное копотью и маслом лицо одетого в рабочий комбинезон человека. Узнав Ренвея, он раскрыл дверь, и все прошли внутрь.

В сарае было просторно, прохладно и темновато после солнечного света на улице, поскольку сарай был освещен только парой ламп, подвешенных к балкам высоко под потолком. Внимание Саймона сразу привлек тупоносый серый истребитель "хаукер", стоявший у противоположной стены. Через два-три часа его вообще трудно будет узнать (да и то только по торчащим перед кабиной летчика пулеметам), поскольку еще один человек в комбинезоне стоял на стремянке и закрашивал серой краской опознавательные знаки на крыльях. Но на хвостовом оперении они еще не были закрашены, и это больше всего убеждало Святого в том, что он находится не в плену какого-то фантастического сна, а столкнулся лицом к лицу с потрясающей реальностью.

Саймон снова достал портсигар и повнимательнее осмотрелся вокруг. Еще находясь в воздухе, он угадал, что поле, примыкающее к той площадке, где он посадил свой самолет, и было тем местом, где несколько часов назад в темноте он наблюдал посадку "хаукера". Это подтверждалось и тем, что в стене сарая были еще одни широкие ворота, контур которых был заметен изнутри по проникающему в щели солнечному свету. В одном углу были сложены бочки с бензином, в другом углу стоял верстак и какой-то станок. Упомянутые Ренвеем запасные пулеметные ленты лежали под верстаком, а рядом на деревянном стеллаже Саймон увидел какие-то грушевидные предметы и сразу понял, что это бомбы. Он указал на них пальцем.

– Это что, против спасательных катеров? – спросил он, и Ренвей утвердительно кивнул в ответ.

Саймон сжал зубами сигарету, но прикуривать благоразумно не стал.

– А не слишком ли это рискованно? Ведь сюда любой может заглянуть и увидеть все эти штучки.

Губы Ренвея чуть шевельнулись, и можно было бы даже подумать, что он улыбается, но это была не улыбка, а гримаса, и выглядела она ужасно.

– У меня два типа слуг: те, которым я доверяю, и те, которые просто выполняют свою работу. Первые не представляют никакой опасности, и мне, конечно, жаль, что с Энрике произошел несчастный случай. – Он сделал паузу и еще раз окинул взглядом Святого, а потом указал на большой электрогенератор, установленный на бетонном основании. – Для вторых это здание является помещением моей собственной электростанции. Двери постоянно заперты, и слугам нет никакого резона проявлять любопытство, тем более что всей прислуге на завтра специально предоставлен выходной день.

Ренвей продолжал иронически смотреть на Святого, как будто знал, что существует еще одна трудность, о которой он не упомянул, но Святой уже угадал ответ на этот вопрос. Чемоданчик с "образцами", запертый хозяином поместья в сейф, представлял собой довольно надежную гарантию верной службы пилота-авантюриста, но это было только мнение Хьюго Ренвея. Святой даже начал проникаться уважением к той тщательности, с которой постоянный чиновник казначейства подготовил свое преступление. Тем временем два механика вкатили его самолет в сарай через широкие раздвижные двери. Когда они шли обратно к дому, Ренвей глянул на часы.

– Сейчас мне нужно заняться кое-какими делами, – сказал он, – а вы с пользой проведете время и познакомитесь с моими помощниками.

Войдя в дом через другую дверь, они прошли по длинному темному коридору с низким потолком и очутились в большой, обшитой деревом комнате с маленькими зарешеченными окнами. Саймон инстинктивно пригнулся, по оказалось, что он вполне может стоять во весь рост под закопченными дубовыми балками, перекрещивающими потолок, В центре комнаты стоял бильярдный стол, вокруг которого была разложена ковровая дорожка, а в одной из стен находился открытый, выложенный кирпичом камин; но вообще комната выглядела так, как будто ею давно не пользовались, и в ней стоял запах сырости.

– Марч-хаус представляет собой архитектурную свалку, – равнодушно пояснил Ренвей. – Мы сейчас находимся в самой старой части дома, которая относится к пятнадцатому веку. А вот это я обнаружил совершенно случайно...

"Вот это" оказалось частью облицовки размером примерно пять с половиной на три фута, которая открылась на невидимых шарнирах. Саймон не успел заметить, что сделал Ренвей, чтобы открыть дверцу. Ренвей пошарил в темном проеме и включил свет.

– Мне не известно, куда первоначально вел этот подземный ход, – сказал он, когда они осторожно спускались по шаткой деревянной лестнице. – Сейчас он ведет в подвал. В более поздней части дома имеется еще один обыкновенный вход из кухни, но я велел заложить его кирпичом.

У подножия лестницы начинался облицованный камнем узкий туннель. Ренвей повернул еще один выключатель, и они пошли вперед, согнувшись почти пополам. Кое-где просевший свод подпирали бревна, но почти на всем протяжении полукруглый потолок туннеля состоял из самородного мелового камня.

Саймон Темплер, который видел больше потайных дверей, коридоров и комнат, чем кто-либо еще, никогда не переставал удивляться чудесам подземелий. Он следовал за Ренвеем с неподдельным энтузиазмом, но в то же время очень бдительно осматривался вокруг, ибо ему пришло в голову, что сэр Хьюго Ренвей может оказаться еще более умным и предусмотрительным, чем Саймону подумалось с самого начала, и ему не хотелось от внезапного толчка полететь в какой-нибудь скрытый колодец и умереть там от голода и жажды, размышляя о пагубных последствиях чрезмерной самонадеянности.

Ярдов через пятнадцать Ренвей резко повернул и пропал из виду, а Саймон еще более осторожно двинулся вперед. Завернув за угол, он очутился в довольно просторной каменной пещере, освещенной несколькими электрическими лампочками. В дальнем ее конце стоял ряд кроватей, посередине лежал дешевый квадратный ковер. Обстановка состояла из деревянного стола, пары умывальников и разнокалиберных стульев и кресел. За столом играли в карты четверо человек, пятый пришивал пуговицу к своему пиджаку, а шестой читал газету. Все они напряженно повернулись ко входу в туннель, и Святой незаметно опустил руки вдоль тела, чтобы в случае чего быстро выхватить пистолет.

– Джентльмены, – прозвучал хорошо поставленный голос Ренвея, – позвольте представить вам мистера Томбса, который займет место Энрике.

Присутствующие отреагировали на представление молча, не моргнув глазом. Ренвей повернулся к Святому и по очереди представил присутствующих:

– Это мистер Петрович, мистер Джедди, мистер Парго...

Каждый в ответ коротко кивал, а Саймон, разглядывая их, пришел к выводу, что ему раньше никогда не приходилось видеть банду таких отъявленных головорезов, которые собрались теперь в подземелье дома английского аристократа. Вид этих мрачных и неподвижных людей окончательно убедил его в том, что если сэр Хьюго Ренвей и маньяк, то маньяк, обладающий холодным логическим мышлением и решительностью, которые могут помочь в осуществлении его безумного плана.

Саймон взглянул на газету, которую один из присутствующих положил на стол. Ему сразу бросился в глаза кричащий жирный заголовок наверху страницы: "Святой угнал военный самолет".

Это напомнило Саймону, что он еще не узнал имени своего нового работодателя.

– Так вы и есть Святой? – спросил он.

– Да, – опустив веки, ответил Ренвей.

Глава 8

Судя по часам, Саймон Темплер провел в той тайной пещере около восемнадцати часов. Без этого ему легко могло показаться, что прошло восемнадцать дней.

Пещера была настолько отделена от действительности, от обычной смены дня и ночи в обычном мире, что время потеряло всякое значение. Иногда кто-то подходил к стоящему в углу шкафу, доставал хлеб, сыр, бобы или бутылку пива; временами к нему присоединялись те, кто тоже хотел чего-нибудь перекусить или выпить. Один из игроков встал из-за стола, улегся на кровать, заснул и захрапел. Другой игрок перетасовал колоду и взглянул на Святого.

– Сыграть не хотите?

Саймон сел на освободившийся стул и взял стопку фишек. Чисто от скуки он провел за картами два часа и проиграл пять фишек.

– Это будет пятьсот фунтов, – сказал Парго, огрызком карандаша записывая цифры на засаленном клочке бумаги.

– Но у меня нет с собой пятисот фунтов, – возразил Святой.

– А у нас ни у кого нет, – ответил Парго, по-крысиному оскалившись. – Но послезавтра деньги появятся у всех.

Это произвело на Саймона неприятное впечатление. Он посмотрел, как Джедди совершенно равнодушно сгреб стопку фишек, которые при таком обменном курсе стоили никак не меньше трех тысяч фунтов. Однако то, что мистер Джедди принадлежал к тому типу людей, которые и за шиллинг убить могут, было совершенно очевидно, как было очевидно и то, что он не брился уже три дня.

Все другие производили примерно такое же впечатление, да и выглядели так же. Нет, наружностью они, конечно, друг от друга отличались. Например, Петровиц был плотным и бородатым, а Парго – тощим, с крысиной мордочкой и желтыми зубами, но у всех была одна общая черта. С этой чертой Святой хорошо познакомился по другую сторону Атлантического океана, и она была присуща представителям всех рас и национальностей. Попрыгунчик, который не сумел бы и слова правильно написать даже во имя спасения своей жизни, узнал бы ее с первого взгляда. Эта черта – холодные, безжизненные глаза настоящего убийцы. Но убийцы, как и певцы, делятся на категории, а находившиеся в пещере люди явно не принадлежали к тем, кто поет в Королевской опере, собирает коллекции бриллиантов или роскошных лимузинов. Скорее, они принадлежали к бродячим певцам, являющим свои таланты на грязных улочках в надежде заработать монетку-другую, то есть были париями своей профессии. И это были люди, в которых Ренвей как-то сумел вселить такую уверенность в успех своей затеи, что они совершенно спокойно проигрывали свои гипотетические капиталы сотнями фунтов.

Одному Богу известно, как Ренвею удалось собрать их всех вместе – впоследствии ни Святой, пи Тил не смогли этого выяснить. Но эти люди представляли собой шесть удивительных экспонатов уже долго собираемой Святым коллекции личностей. Они были живыми доказательствами того, что сэр Хьюго Ренвей, которого Саймон Темплер считал неспособным возглавить ничего более пиратского, чем помпезный коллективный выход из членов консервативной партии, нашел способ организовать то, что могло оказаться одним из наиболее впечатляющих ограблений в истории преступного мира.

И эти люди приняли Святого за своего. Когда они разговаривали (если разговаривали вообще), то изъяснялись неохотно, негромко и немногословно. Саймону вопросов они не задавали, и он совершенно точно знал, что они проявила бы удивление и враждебность, если бы он спросил их о чем-нибудь. Никто никогда не упоминал о деле, ради которого они собрались: либо все детали были уже давным-давно обсуждены и обсуждать было нечего, либо они были так заражены привычной подозрительностью, что никакой обсуждение даже и начаться не могло. Саймон пришел к заключению, что это были не только самые отвратительные, но и самые скучные бандюги, которых он когда-либо встречал.

Человек, читавший газету, сложил ее и присоединился к тем, которые улеглись спать. Саймон взял газету и просмотрел ее в надежде найти самое последнее описание своих собственных мифических действий. В газете было напечатано то, чего он более или менее ожидал, но заголовок "Скотланд-Ярд проявляет активность" заставил его улыбнуться. Скотланд-Ярд наверняка проявлял активность – должно быть, к этому часу все полицейские уже прыгали, как блохи на горячей сковородке, но Саймон многое бы отдал, чтобы увидеть их лица, если бы случилось чудо и они нашли бы его именно в эту минуту. Но, как впоследствии оказалось, это удовольствие ему ничего не стоило.

– Да погасите же этот чертов свет! – наконец проорал чей-то голос.

Саймон вытянулся на жесткой постели и продолжал размышлять в темноте, а к храпящему хору тем временем присоединялись все новые исполнители. Некоторое время спустя Саймон и сам провалился в сон.

Когда он проснулся, в пещере снова горел свет, а находившиеся там люди натягивали одежду и пили горячий чай. Один за другим они побрели к туннелю. Саймон плеснул в лицо холодной водой и тоже присоединился к процессии, постепенно просыпаясь. Часы показывали половину пятого, но утра или вечера, сказать было трудно, потому что он утратил чувство времени. Однако когда они поднялись по скрипучей лестнице, Саймон увидел, что снаружи все еще тем по. У выхода стоял одетый в легкое пальто Ренвей, который кивком подозвал Святого.

– Ну, как у вас дела? – осведомился он.

Прежде чем ответить, Саймон проследил за двумя отставшими, которые выбрались через потайную дверцу в стене и последовали за остальными.

– Бывал я и в лучшей компании, – пробормотал он.

Казалось, Ренвей ответа не услышал, и складывалось впечатление, что эта сторона жизни мистера Томбса его нимало не заботит. Подняв руку на уровень плеча, Ренвей что-то там повернул или нажал в обшивке, и потайная дверь с легким щелчком закрылась.

– Пора вам побольше узнать о наших приготовлениях, – сказал он.

Из дома они вышли тем же путем, которым вошли прошлым утром. Шедшие впереди них люди, поеживаясь, привычно двигались вперед по густой траве, как будто этот маршрут был им хорошо знаком. На земле Святой видел пятна света, отбрасываемые их фонарями. На востоке уже загорелась светлая рассветная полоска, а воздух после духоты пещеры был неописуемо свеж и приятен. Они достигли кромки скал и начали спускаться вниз по узкой извилистой тропинке. Через некоторое время Саймон увидел, что пляшущие впереди них пятна света внезапно пропали. Только он собрался что-то сказать, как до его плеча дотронулся Ренвей.

– Сюда, пожалуйста.

На полпути вниз фонарь на мгновение высветил большой куст, который приютился в расщелине скалы. Они дошли уже практически до кромки скал и начали спускаться вниз. В свете фонаря силуэт Ренвея неожиданно показался удивительно низким, и Саймон понял, что уважаемый постоянный чиновник казначейства опустился на четвереньки и пытается протиснуться через куст, выпятив упитанную задницу, по которой так и хотелось отвесить хороший пипок. Однако, поскольку Святой особой неприязни к правительству не испытывал, он таким же образом последовал за Ренвеем и вскоре добрался до того места, где можно было выпрямиться во весь рост. Тут же он увидел свет фонарей впереди идущих, которые продолжали спускаться по длинной неосвещенной лестнице.

Тридцатью футами ниже ступеньки закончились неровным полом. В свете фонаря Ренвея Саймон увидел отблеск темной воды и понял, что они находятся в огромной естественной пещере. Другие фонари светились неподалеку, и Саймон услышал звяканье металла и стук дерева о дерево, а потом негромкий плеск воды под веслами.

– Единственный другой выход находится под водой, – пояснил Ренвей, и его слова эхом отдались под сводами пещеры. – При очень низком отливе его можно заметить снаружи, но в это время года он полностью покрыт водой.

Только Саймон собрался сделать какое-нибудь умное замечание о необходимости подводной лодки, как Ренвей приподнял фонарь, и в его свете заблестела черная стальная стена, выступавшая из воды в нескольких десятках футов от того места, где они стояли. Саймон понял, что его шутливое замечание оказалось бы весьма неуместным на фоне действительности.

– Вы что, эту рыбку на удочку поймали? – наконец спросил он.

– Шесть месяцев назад лодка была куплена через подставных лиц одной французской фирмой, – обыденным голосом ответил Ренвей.

– И кто же будет ею управлять?

– Петровиц. Во время войны он был подводником. Остальную часть экипажа пришлось специально готовить. Труднее было достать торпеды – на тот случай, если на место падения самолета придет крупный корабль, который вы не сможете отогнать пулеметным огнем. Но нам все же удалось достать торпеды.

Святой сунул руки в карманы, и в полутьме его лицо казалось бронзовой маской.

– Понятно, – тихо сказал он. – Золото попадает на борт этой красотки. А потом вы ложитесь на дно, и вас никто никогда больше не видит. Затем вы всплываете где-нибудь в Южной Америке...

– Мы вернемся сюда, – возразил Ренвей. – Есть определенные причины, по которым это место окажется последним, где кому-то придет в голову нас искать.

Саймону пришлось это признать. С точки зрения Ренвея, такой ход был самым хитрым во всем задуманном плане. И Святой совершенно отчетливо понял, что, если он вовремя не выйдет из игры, план этот наверняка осуществится. Люди в шлюпке тем временем уже доплыли до подводной лодки и выбирались на палубу.

– Мне известно, что самолет с золотом вылетит из Кройдона около восьми часов утра, – утвердительно сказал Ренвей. – Быть может, вам лучше вернуться и проверить самолет, чтобы все было в порядке. А мне надо кое-что обсудить с Петровичем.

Никакой самолет Саймон проверять не хотел, по ему очень нужно было сделать нечто другое. Поэтому он взял у Ренвея фонарь и выбрался наружу. Последнее, что он увидел в пещере, было движение света и людей далеко внизу на тускло блестевшей палубе подводной лодки. Ренвей не пожалел ни сил, ни денег на то, чтобы заполучить самые современные и эффективные средства осуществления своего плана, будь то электрифицированный забор, угнанный среди ночи боевой самолет, бомбы, потайные ходы, пещеры, подводная лодка и банда отъявленных негодяев, и все это выглядело гораздо более серьезным, чем любое книжное описание. Саймон уже давно придерживался теории, что самый опасный преступник – это тот, кто черпает свое вдохновение из безудержной фантазии многочисленных авторов детективных романов. А организация сэра Хьюго Ренвея в действительности представляла собой нечто большее, чем воплощение в реальность самого захватывающего детективного романа, который когда-либо приходилось читать Святому.

Сопровождаемый все ярче разгорающимся рассветом, Саймон вернулся в дом и прошел прямо к стоящему в библиотеке сейфу. Опустившись на колени, он достал из кармана пальто и развернул небольшой аккуратный сверток, где находился самый современный и лучший в мире набор инструментов, который, будь он найден у него, уже сам по себе потянул бы на солидный срок тюремного заключения. Сейф тоже был одной из последних моделей, но тут сейфу здорово не повезло. Поскольку это был неодушевленный предмет, то он не мог варьировать средства защиты так же быстро, как Святой мог варьировать средства нападения. Да и в быстроте вскрытия сейфов Святой мог дать сто очков вперед любому профессиональному медвежатнику, который по сравнению с ним выглядел бы как двухлетний ребенок, к тому же пытающийся взломать сейф с помощью игрушечного резинового ломика. Саймон работал не торопясь, но очень быстро, и через двадцать минут дверца сейфа распахнулась. Святой тщательно собрал и убрал инструменты и только после этого осмотрел содержимое сейфа.

В поместье Марч-хаус он уже собрал столько доказательств, что их хватило бы, чтобы перевешать целый полк, но у него все еще не было двух важнейших улик. Одну из них Святой обнаружил очень быстро в куче лежащей на одной из полок корреспонденции: это было письмо, которое само по себе ничего не доказывало, но которое было адресовано сэру Хьюго Ренвею и подписано Мануэлем Энрике. Саймон спрятал это письмо в карман и продолжил поиски. Открыв расписную лаковую шкатулку, он увидел, что она набита банкнотами и облигациями. Они тоже доказательством не являлись, но Саймон Темплер всегда радовался таким находкам. Едва опустошив шкатулку, он услышал, как за его спиной повернулась дверная ручка.

Святой действовал с быстротой кошки, задевшей находящийся под током провод. Одним движением он сунул пачку банкнот и облигаций в карман, поставил на прежнее место шкатулку, прикрыл дверцу сейфа и бесшумно отпрыгнул за ближайшую портьеру. В ту же секунду в комнату вошел Ренвей.

Он прошел прямо к сейфу и вытащил из жилетного кармана ключ, но дверца сейфа открылась, едва он прикоснулся к ручке. Ренвей на мгновение в ужасе застыл на месте, потом упал на колени и выволок из сейфа пустую шкатулку...

Саймон беззвучно выступил из-за портьеры и оказался между Ренвеем и входной дверью.

– Не горюй, дурашка, – сказал он.

Глава 9

Ренвей поднялся на ноги и увидел в руках Святого пистолет. Лицо его стало бледно-зеленым, но тонкие губы были твердо сжаты.

– Ах, это вы, – прошептал он.

– Да, это я, – подтвердил Святой. – Идите-ка сюда, Хьюго, и посмотрим, что у вас имеется в карманах.

Левой рукой Саймон быстро и умело обшарил карманы Ренвея и нашел вторую вещь, которую искал. Это была дешевая записная книжка, и, даже не просматривая ее, Саймон понял, что именно на вырванных из нее страничках и были нарисованы его поддельные метки. Должно быть, Ренвей был здорово уверен в своей безнаказанности, если осмеливался носить книжку с собой.

– Ну и ну! – довольно протянул Саймон. – Отойдите-ка назад, Хьюго, а я погляжу, уж не скомпрометировали ли вы себя.

Он сам сделал шаг назад, но тут кто-то подставил ему ногу и чья-то крепкая загорелая рука метнулась через плечо и железной хваткой сжала кисть с пистолетом. Саймон попытался повернуться, но в следующую секунду другая рука обхватила его за шею, не давая двигаться.

Саймон был вынужден выпустить пистолет, поскольку кисть ему начали выворачивать еще до того, как он стал сопротивляться. Он полностью расслабился и повис на своем противнике, стараясь левой рукой захватить его колени. Когда ему это удалось, он внезапно выпрямил ноги и вместе с нападавшим грохнулся назад, освободив от захватов руку и тело. Саймон ловко перевернулся, уперся коленом в живот нападавшего, вскочил и отпрыгнул в сторону. Но Ренвей уже успел подобрать пистолет и прицелиться в Саймона. Тот сразу понял, что в такой ситуации сопротивляться бесполезно, и поднял вверх руки.

– Ладно, ребята, – сказал он, – ваша взяла.

– Вы дурак! – почти с сожалением произнес Ренвей, и его палец на спусковом крючке напрягся.

– Это точно, – признал Святой. – Нельзя ведь ходить спиной вперед, не имея глаз на затылке.

Ренвей поднял оброненную Саймоном в схватке записную книжку и положил ее в карман.

Святой быстро соображал, что же делать. У него все еще оставались письмо Энрике и пачка наличных. У Ренвея не было причин подозревать его в чем-либо еще, кроме обыкновенной кражи, а попытка отобрать у Ренвея записную книжку сама по себе тоже не выглядела подозрительной. И Саймон отчетливо понял, что если Ренвей заподозрит его еще в чем-нибудь, кроме обычной кражи, то он имеет все шансы покинуть Марч-хаус только в одном положении – ногами вперед.

Но даже сейчас стоило попытаться спастись. К тому же Саймон твердо был намерен сохранить у себя изобличающее Ренвея письмо как можно дольше. Поэтому он извлек из кармана пачку денег и облигаций и бросил ее на стол.

– Здесь все остальное, – цинично сказал он. – Ну что, может, на этом закончим?

– Вы всегда рассчитываете так легко отделаться? – скинув Святого взглядом, топом школьного учителя спросил Ренвей.

– Не всегда, – возразил Святей, – но в данный момент в полицию вы меня сдать не можете. Я слишком много о вас знаю.

В ту же секунду Саймон понял, что совершил большую ошибку. Косые глаза Ренвея обратились на Петровица, который массировал себе живот.

– Он слишком много знает, – повторил Ренвей.

– Так что, не осталось никаких шансов забыть прошлое и все же разрешить слетать мне на вашем самолете? – проницательно спросил Святой.

– Никаких, мистер Томбс, – ответил Ренвей, и его рот дернулся в нервном тике.

– Я так и знал, – вздохнул Святой.

– Отдайте его мне, – раздался грубый хриплый голос Петровица. – Я ему к ногам привяжу железки и выстрелю его из торпедного аппарата. Тогда он уж точно не проболтается.

... Ренвей немного подумал и покачал головой.

– Другие ничего не должны об этом знать! Любые страхи и сомнения с их стороны могут быть опасны. Можно отправить его обратно в подвал. Потом поступим с ним так же, как с Энрике.

"И скорее всего, примерно за такой же проступок", – мрачно подумал Святой, но тем не менее улыбнулся.

– Это очень любезно с вашей стороны, Хьюго, – заметил он, и Ренвей повернулся к нему.

– Думаю, что вы и дальше останетесь довольны.

Казалось, Ренвей собирается сказать что-то еще, но тут зазвонил телефон. Он снял трубку и сел за стол.

– Алло? Да... Да, это я. – Ренвей подтянул к себе блокнот и взял карандаш. Держа пистолет под рукой, он принялся записывать какие-то буквы и цифры. – Так... G-EZQX. В семь... Так... Спасибо. – Ренвей несколько секунд сидел, глядя в блокнот и как будто стараясь запомнить написанное и изменить планы. Потом он нажал кнопку стоявшего рядом с телефоном микрофона: – Келлард? Время поменялось. Подготовьте и прогрейте истребитель к семи часам. – Он снова взял пистолет и поднялся. – Они вылетают на час раньше, – произнес он, обращаясь к Петровицу. – Нельзя терять время.

– Так вы сами полетите? – почесал бороду тот.

– Да, – решительно ответил Ренвей, пресекая возможные возражения, и указал пистолетом на дверь. – Петровиц пойдет впереди, мистер Томбс.

Саймон уже привык к бильярдной и чуть было не предложил своим конвоирам отбросить в сторону разногласия, остановиться и сыграть партию, но Ренвей открыл потайную дверь, как только они вошли. Под наблюдением Петровица и Ренвея Саймон спустился по шаткой лестнице и услышал, как дверь за ним захлопнулась.

Святой уселся на нижнюю ступеньку, закурил и в уме прикинул, что если бы все подвалы, в которых ему приходилось в то или иное время сидеть, были прорыты один под другим, то они образовали бы туннель метро, протянувшийся от Англии до Антиподов. Но тюремщики не всегда были так щедры, чтобы бросать его в подземелье, предварительно не обыскав, и он не спеша снова извлек из кармана свой набор инструментов. Ренвей, должно быть, совсем голову потерял, упустив из виду такую очевидную предосторожность, но, кроме всего прочего, это означало, что в ближайшие несколько часов Ренвей будет особенно опасен. Саймон понял, что если ему не удастся вовремя выбраться из подвала, то нападение на самолет с золотом обязательно произойдет. Но только через несколько минут после того, как Саймон начал пытаться открыть дверь, он обнаружил, что за прикрывающей ее деревянной панелью находится сплошная плита броневой стали...

Когда Святой начал работать, его часы показывали четверть седьмого, а когда он выбрался наконец из подвала, на часах было пять минут восьмого. Ему пришлось пробиваться через двенадцать дюймов кирпичной кладки с помощью только небольшой отвертки, прежде чем удалось воспользоваться фомкой и выдавить наружу замок. Шум мог услышать любой проходящий мимо комнаты человек, но Саймону повезло. Наверное, ни Ренвей, ни Петрович не сомневались, что броневой плиты будет достаточно, чтобы удержать его.

Саймон устал, вспотел и в нескольких местах в спешке содрал о кирпичи костяшки пальцев, но остановиться и отдохнуть он не мог. Он побежал по коридору к библиотеке. По дороге ему никто не встретился, и он вспомнил, что слуг на этот день Ренвей отпустил, а вся банда, наверное, находилась на указанных местах и готовилась. Но если бы Саймону кто-нибудь и попался, то он моментально разделался бы с ним голыми руками. Ворвавшись в библиотеку, Саймон успел увидеть через окно, как серый силуэт "хаукера" мелькнул в дальнем конце поля и стремительно поднялся над деревьями.

Святой совершенно спокойно закурил очередную сигарету, наблюдая за быстро набирающим высоту самолетом. Если у него кошки скребли на душе или если во рту появился кислый привкус поражения, на его загорелом лице это никак не отразилось. Саймон сел за стол и снял телефонную трубку.

– Кройдон 2720, – сказал он телефонистке, вспомнив номер аэродрома.

– Простите, сэр, но линия неисправна, – последовал быстрый ответ.

– Тогда соедините меня с полицейским участком Кройдона.

– Боюсь, что до Кройдона вообще невозможно дозвониться. Похоже, неисправности случились на всех линиях.

– А со Скотланд-Ярдом можете соединить? – закусив губу, спросил Саймон.

Он угадал ответ еще до того, как его получил, и снова подумал, что даже сейчас он недооценил сэра Хьюго Ренвея. В течение нескольких часов не будет никакой возможности связаться отсюда с какими-нибудь властями. Это было предусмотрено на тот случай, если откажет радиостанция или если один из спасательных кораблей все же сумеет передать сообщение.

Святой некоторое время курил, задумчиво уставившись в стену. Оставалось только одно дикое решение, потому что не было времени искать какие-то другие пути. Ведь пришлось бы сначала удостоверять свою личность, потом убеждать недоверчивую публику, потом передавать сообщение через личного посыльного в соответствующие органы власти, а пока все это будет тянуться, транспортный самолет уже давно будет над Ла-Маншем. Но Саймон вспомнил решение Ренвея: "Другие ничего не должны об этом знать!" – и нажал кнопку микрофона.

– Келлард? Это Томбс. Сейчас же подготовьте и прогрейте мой самолет.

– Слушаюсь, сэр, – отозвался механик без всяких признаков удивления, и Саймон Темплер почувствовал, что с его плеч свалился огромный груз. Может, у него и не было шансов; может, он шел прямиком к собственной гибели, которая подстерегала его и в подвале, но надо было попытаться что-то предпринять.

Конечно, если верить словам Ренвея, в доме была еще и радиостанция, но она наверняка была хорошо спрятана. На ее поиски пришлось бы убить слишком много времени...

Нет, он принял единственно правильное решение. И даже если это было красиво обставленное самоубийство, должно же оно было иметь свои развлекательные моменты.

Совершенно естественно, что в эти минуты Саймон вспомнил про Патрицию. Он позвонил к себе домой на Сент-Джордж-хилл. Через несколько секунд в трубке раздался голос вечно бодрствующего Горация.

– Они уже ушли, – сказал он, сделав ударение на слове "они". – А мисс Холм сказала, что будет ночевать в Корнуэлл-хаусе. Ее никто не беспокоил.

Святой позвонил по другому номеру.

– Привет, дорогая. – Голос Святого звучал необычайно мягко и сердечно. – Да нет, у меня все прекрасно... Нет, никаких неприятностей... Просто короткое замыкание в перенапряженных мозговых клетках Клода Юстаса Тила – ну, да с этим мы уже встречались. Я обо всем позаботился... Это неважно, как. Ты же меня знаешь. А теперь слушай внимательно, это очень важно. Ты помнишь человека по имени Джордж Уиннис, которого я когда-то упоминал? Так вот, он живет по адресу Саут-Одли-стрит, 336. Он никогда не встает раньше десяти утра, и у него никогда нет с собой меньше двух тысяч фунтов. Вызови Попрыгунчика и немедленно отберите у него деньги! И еще: обязательно оставьте там мою метку!

– Ты сумасшедший! – засмеялась в ответ Патриция.

– И да, и пет. Но сейчас у меня действительно железное алиби, и я хочу передать тебе все до последнего пенни, перед тем как помру. – Тон его голоса не позволял принимать разговор всерьез. – Да благословит тебя Господь, детка. Пока!

Саймон откинулся в кресле и положил трубку. Да-а, на этот раз у него действительно было железное алиби. На его губах заиграла сардоническая усмешка, а глаза превратились в синие сверкающие льдинки. В любом случае Клоду Юстасу придется поломать голову над всем этим... Саймон поглядел в окно на длинный пологий склон, освещенный первыми лучами восходящего солнца, и увидел свой самолет, пропеллер которого превратился в сверкающий круг. Волосы механика трепал поток воздуха, а из выхлопа струился сизоватый дымок. Небо казалось светло-голубым кристаллом фантастически чистой воды – как раз та прекрасная картина, которую следовало унести с собой в темную бездну могилы...

Отбросив в сторону все мысли, Саймон натянул шлем и надел на лоб очки. Тут на стол упала чья-то тень, и он поднял глаза.

В открытых дверях стояла плотная широкоплечая фигура, увенчанная неизменным старомодным котелком. Это был старший инспектор Тил.

Глава 10

Саймон радостно вскочил на ноги.

– Клод! – воскликнул он. – Никогда не думал, что буду так рад снова увидеть ваше толстое брюхо...

– Я так и предполагал, что вы можете оказаться здесь, – сухо ответил детектив.

Вслед за ним в комнату протиснулся сержант Барроу, но оба они держались на безопасном расстоянии от Святого. У Тила все еще побаливала челюсть от молниеносного удара каменного кулака Саймона, и теперь он опасался подходить слишком близко.

– Видно, результативность дедукции в Скотланд-Ярде пошла в гору, – более меланхолично заметил Саймон.

Тил напряженно кивнул:

– Я знал, что вы интересуетесь Ренвеем и что вы однажды уже сюда приезжали – это когда ваш Униац оглушил полицейского. И мне вдруг пришло в голову, что, несмотря ни на что, вы сюда вернетесь.

– Будь то землетрясение или потоп, – негромко произнес Саймон, – мы своих дел не бросаем. Так для человека это совсем не плохая репутация... Но сейчас я должен сообщить вам кое-что поважнее.

– А я скажу вам то же самое, что и в прошлый раз, – сквозь сжатые челюсти процедил детектив. – Вы арестованы, Святой.

– Но все это очень серьезно! – Саймон попытался обойти стол.

– Все действительно очень серьезно, – невозмутимо согласился Тил. Он вытащил правую руку из кармана, и в ней оказался пистолет. – Я не хочу применять оружие, но на этот раз я вас обязательно посажу, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни.

Глаза Святого превратились в каменные щелки.

– Вы правы: это будет последнее, что вы сделаете в своей жизни! – крикнул он, но внезапно его губы растянулись в тонкой усмешке. – А теперь выслушайте меня, дубина вы стоеросовая. Вы хотите арестовать меня за то, что мой приятель Попрыгунчик Униац вчера вечером неподалеку отсюда треснул по башке фараона. Ладно, это я признаю. Но вы же еще хотите повесить на меня убийство Мануэля Энрике и угон истребителя с завода "Хаукер". А как раз в этом-то я и не виноват. Именно поэтому я и хотел встретиться с вами. Это единственная мыслимая причина для радости, которую я испытал, когда увидел здесь именно вашу самодовольную красную морду. И я собираюсь сообщить вам, кого действительно нужно арестовать!

– Я знаю, кого мне нужно арестовать, – с каменным лицом ответствовал Тил.

– Да что вы говорите? – Голос Святого был полон ядовитого презрения. – Ну, тогда вам, должно быть, известно, что в данный момент вы стоите в его собственном доме?!

Инспектор Тил моргнул: его глаза начали вылезать из орбит, а челюсть начала отваливаться вниз.

– Ренвей?! – ошарашенно спросил он, но его лицо тут же слегка покраснело, и одновременно на него вернулось выражение презрительного скептицизма. – Это и есть ваше новенькое алиби?

– Это и есть мое новенькое алиби, – быстро и спокойно согласился Святой, – а вам лучше его выслушать. Вы знали, что Ренвей – именно тот человек, который угнал самолет с завода "Хаукер"?

– Не знал. И посейчас не знаю.

– он перегнал самолет сюда, в свое поместье, и я это видел. Можете пройти вон на то поле и полюбоваться проплешинами, выгоревшими в траве от посадочных огней, если не верите мне на слово. Вы знали, что в подземной пещере у Ренвея спрятана подводная лодка с боевыми торпедами на борту?

– Подводная...

– Вы знали, что экипаж этой подводной лодки многие месяцы жил в тайном убежище под этим домом? Вы знали, что экипаж этот – сборище самых отъявленных бандитов, которых я когда-либо встречал в Англии?

– Бандитов...

– Вы знали, – нанес последний удар Святой, – что сейчас из Кройдона в Париж летит самолет с тремя миллионами фунтов стерлингов золотом на борту?! А вы тут путаетесь у меня под ногами и разыгрываете из себя проницательного сыщика! У Ренвея все подготовлено, чтобы сбить этот самолет и поставить своего рода преступный рекорд, который выставит весь ваш Скотланд-Ярд в таком глупейшем виде, в каком он не оказывался с тех пор, когда я начал разбирать его по кирпичикам!

Инспектор Тил с трудом сглотнул комок в горле. В голосе Святого звучала такая неподдельная ярость и искренность, что она пробила даже толстую оболочку недоверчивости инспектора. У него появился фантастический соблазн действительно начать слушать и даже поверить придуманной Святым совершенно невероятной истории, тщательно и серьезно рассмотрев все обстоятельства. А еще он был уверен, что опять окажется в дураках. Так что инспектор поборол этот смехотворный соблазн и надел защитную броню сарказма.

– Естественно, ничего этого я не знал, – почти промурлыкал он. – А что, за вас Эйнштейн это будет доказывать, или Ренвей сам признается?

– Ренвей сам признается, – угрюмо пообещал Святой. – Но даже в этом не будет необходимости. Вы знали, что все эти тонны золота повезет самолет с позывным G-EZQX, который взлетел из Кройдона в семь часов утра? – Он оторвал верхний листок блокнота и сунул его под нос Тилу. – Сами узнаете почерк Ренвея или вам понадобится свидетельство его банкира?

Тил глянул на листок.

– Неважно, он это написал или вы подделали его почерк, – ответил он голосом, в котором уже не было прежнего спокойствия. – Ренвей, как постоянный чиновник казначейства, имел полное право доступа к такого рода сведениям.

– А-а, вот как? – произнес Святой настолько тихо, что предыдущая фраза Тила показалась пронзительным визгом циркулярной пилы. – Тогда, я полагаю, Ренвей также имел полное право быть знакомым с Мануэлем Энрике и не упоминать этого факта, когда он привез труп последнего в полицейский участок в Хорли?

– А кто говорит, что Ренвей знал Энрике?

– Конечно, не я, Клод, – улыбнулся Святой. – Если бы об этом вам сказал я, то вы бы только укрепились в уверенности, что они не знакомы. Но об их знакомстве свидетельствует вот это письмо.

С этими словами Саймон достал из кармана письмо, которое он обнаружил в сейфе.

– Может, вы скажете, что письмо я тоже подделал?

– Очень может быть, – равнодушно произнес Тил, но его глаза, горящие странным огнем, впились в лицо Святого.

– Пойдемте-ка прогуляемся, Клод, и попробуйте мне доказать, что все остальное я тоже подделал.

С этими словами Саймон, не обращая внимания на пистолет в руках инспектора, спокойно пошел к двери, и Тил последовал за ним, хотя никакая земная логика не смогла бы объяснить этот поступок. И все время инспектору казалось, что он окажется в дураках. За Тилом двинулся и сержант Барроу, поскольку это была его работа. Но этот-то по крайней мере знал, что он дурак, поскольку частенько слыхивал это от мистера Тила.

В бильярдной Саймон показал им сорванную с петель потайную дверцу, проделанную в стене дыру и крутую деревянную лестницу, спускавшуюся в темноту меловой пещеры.

– Вот тут и жили те шестеро, чтобы обычная прислуга не догадалась о том, что происходит. Там вы найдете их кровати и все остальное. Здесь меня заперли, когда догадались, кто я такой на самом деле, и отсюда я только что выбрался.

Тил несколько секунд молчал. Но потом самым важным стало не то, что он сказал, а то, что он сделал.

Ибо он спрятал в карман пистолет и почти беспомощно взглянул на Святого. Никто никогда не узнает, чего ему это стоило. Но при всех своих недостатках старший инспектор Тил был спортсменом: он умел держать удар, каким бы болезненным он ни был.

– Что еще вам известно? – только и спросил он.

– Что подводная лодка сейчас в море и ожидает падения самолета. Что Ренвей сейчас в воздухе на истребителе с заряженными пулеметами, чтобы сбить самолет с золотом, и с кучей бомб, чтобы потопить любой корабль, который попытается прийти на помощь. Что перерезаны все телефонные линии к аэродрому Кройдона и между Лондоном и побережьем. Что где-то в доме спрятан радиопередатчик – его я еще не нашел, – который должен продолжать передавать предупреждение каким-нибудь властям, чтобы сорвать нападение.

Обычно румяное лицо Тила заметно побледнело.

– А мы можем хоть что-нибудь предпринять?

– Осталось только одно, – ответил Святой. – На летном поле вы, вероятно, видели прогреваемый самолет. Это мой самолет. На нем я и прилетел сюда – но это уже совсем другая история. С вашего, разумеется, разрешения я могу взлететь и попытаться помешать Ренвею. И не надо говорить мне, что это самоубийство, поскольку я и сам это прекрасно знаю. Но если я не пойду на это самоубийство, то будет совершено преднамеренное убийство экипажа транспортного самолета.

Некоторое время детектив молчал, уставившись в пол и избегая встречаться взглядом со Святым.

– Я не могу остановить вас, – сказал он наконец.

– Но если вам достаточно других доказательств, вы можете забыть о том, что Попрыгунчик ударил того полицейского, – улыбнулся Святой. Он вдруг вспомнил о том, что вскоре должно произойти с неким Джорджем Уиннисом, и в его улыбке проглянула старая издевка. – А когда я вам в следующий раз скажу, что какой-то мелкий мошенник пытается навесить на меня свои делишки, вы, Клод, может быть, не будете так поспешны и недоверчивы.

И, как раньше бывало, он ткнул пальцем в брюшко Тила, но улыбка его была не злой. Без дальнейших слов Саймон вышел из бильярдной на улицу.

Уже забравшись в кабину самолета, Святой увидел на террасе смотревшего ему вслед Тила. Саймон весело сделал ему ручкой, а механик в это время убрал из-под колес колодки. Устроившись поудобнее, он дал полный газ. Саймон отклонил ручку управления вперед, самолет поднял хвост, с ревом устремился вниз по склону, набрал скорость и круто взмыл вверх над деревьями.

Святой и так уже почти опоздал, и если бы ветер дул с севера, а не с юга, он бы наверняка не успел. Набирая высоту крутой спиралью, он заметил большой транспортный моноплан и догадался, что это именно тот самолет, которого ожидал Ренвей: никакой другой самолет такой конструкции не мог в этот час лететь на юг. Саймон поискал взглядом истребитель Ренвея и увидел его на высоте шести тысяч футов, делающим широкий круг над морем в прозрачно-голубом небе.

Ренвей! Святой чуть потянул на себя ручку, увеличив угол набора высоты, а губы его сжались в мрачную улыбку при воспоминании о том, что под пальцами нет пулеметных гашеток, как у Ренвея. Он глянул вперед, но вместо вороненых стволов пулеметов увидел лишь двойной ряд пляшущих клапанов двигателя. Саймон собирался вступить в дуэль, имея только собственное искусство пилотирования и глазомер, в то время как Ренвей мог противопоставить этому огнедышащие пулеметы и кое-какую сноровку владения ими. И тут Святой внезапно рассмеялся своим пиратским смехом, а глаза его засверкали стальным блеском; но смех потонул в реве двигателя и был унесен жгучим ветром. Ренвей! Этот человек обманом воспользовался его именем в недобрых целях. Этот человек убил Энрике и положил на труп его метку. Этот человек украл тот самый самолет, на котором он сейчас собирался вступить в схватку, и также оставил его метку на месте преступления. И этот откормленный, косоглазый, нервный, плоскостопый, трусливый и надутый чиновник имел наглость заявить, что он – это он-то! – и есть Святой!

Саймон Темплер чуть шевельнул ручкой и глянул на высотомер: пять тысяч футов. Он выровнял и развернул самолет. Местность внизу казалась раскрашенной картой, где разными оттенками зеленого цвета обозначались леса и луга, белыми линиями – дороги, а полоса прибоя казалась белоснежной широкой лентой на фоне серо-зеленого моря. Транспортный самолет медленно полз по этой карте немного ниже. Острые глаза Саймона разглядели буквы на верхней обшивке крыла: G-EZQX. Самолет Святого летел по крайней мере в два раза быстрее. Саймон внезапно понял, что Ренвей, должно быть, наблюдал его взлет и догадался, что что-то пошло не так. Наверняка догадался и даже в своем сверхнервном состоянии наверняка понял, что на его пути возникло препятствие, которое надо устранить. Оставалось только ждать нападения. И оно пришло.

Самолет Саймона слегка вздрогнул, и по диагонали левого крыла легла неровная строчка пулевых отверстий. Даже за ревом двигателя Саймон услышал яростный стрекот пулеметов "хаукера". Он резко нажал на педаль и потянул ручку на себя, почувствовав перегрузку, когда самолет поднял нос и сделал восходящую бочку, которая затем перешла в петлю и переворот в нижней ее части.

Глава 11

Ренвей заложил крутой вираж и погнался за самолетом Святого. Обернувшись назад, чтобы не терять Ренвея из виду, Саймон пикировал под небольшим углом и одновременно бросал самолет из стороны в сторону, не давая пилоту истребителя как следует прицелиться. Из стволов пулеметов вырывалось оранжевое пламя, трассирующие очереди пролетали далеко справа и слева от самолета Саймона. Владение искусством прицеливания в воздухе – хитрая штука, а у Ренвея не было никакой практики, и это был единственный фактор, на который мог рассчитывать Святой.

Случайная очередь сделала еще одну строчку в фюзеляже, и Саймон тут же бросил самолет в петлю. Ренвей с ходу проскочил мимо и снова заложил крутой вираж. На выводе Святой выровнял машину и устремился ему навстречу. Они стремительно сближались лоб в лоб. Саймон выдерживал курс до последней секунды, а потом прямо перед носом истребителя резко пошел вверх и сделал полупереворот, который спас его от неминуемой гибели.

В самой верхней точке Саймон заложил медленный вираж и увидел под собой самолет Ренвея, который все еще шел вниз, беспорядочно переваливаясь с крыла на крыло. Святой дал полный газ и начал снова пикировать на "хаукер".

Вниз... вниз... Ревел двигатель, в расчалках завывал ветер, а указатель скорости показал триста двадцать миль в час. Саймон весь напрягся в ожидании первых признаков вибрации, которая служила указанием того, что самолет начинает разваливаться в воздухе. Его машина не была рассчитана на такие перегрузки. Это был самолет последней модели, самый прочный и скоростной из всех существующих, но для воздушного боя он все же не годился. Саймон заметил, что "хаукер" пытается неуверенно уклониться, и увидел невообразимо быстро приближающееся совершенно белое лицо Ренвея под очками. Он сжал зубы и потянул ручку на себя. Сейчас! Самолет, казалось, просел в воздухе, и Святой на мгновение потерял сознание из-за перегрузки, но крылья все-таки выдержали. Перегнувшись через борт, он увидел, что "хаукер" снова пикирует, дико раскачиваясь в неопытных руках пилота. Саймон снова сделал переворот на горке и опять перешел в пике.

Это было его единственное оружие против пулеметов истребителя – пикирование, горка, петля и опять пикирование. Каждый раз задевать верхнее крыло "хаукера" колесами своего самолета, делать горку с полупереворотом и снова пикировать. Все время маневрируя, стараться прижимать истребитель к земле. Сделать переворот и опять пикировать на полном газу, рискуя разрушить самолет. Обрушиваться на Ренвея с разных сторон, заставляя его нервничать и терять самообладание, каждый раз снижаться еще и еще – на пятьсот футов, на тысячу, на полторы... А потом опять набирать высоту и опять пикировать.

Святой пилотировал машину так, как никогда раньше. Он вытворял невозможные вещи, шел на безумный риск, создавал такие перегрузки, которые его самолет в принципе выдержать не мог, – и так до бесконечности. Если бы Ренвей мог делать хотя бы половину такого, все это надолго не затянулось бы.

Но Ренвей не мог. Самолет Саймона исчезал из поля зрения Ренвея на казавшиеся столь долгими минуты, а когда Ренвей все же находил его и доворачивал свою машину, то цель снова ускользала от него. И с каждым разом он все больше нервничал. Его самолет все быстрее и быстрее терял высоту, фут за футом уступал ее этому жестокому небесному демону, который, казалось, намеревался сцепить их машины вместе и обрушить их на землю в огненных объятиях...

Святой снова безжалостно улыбнулся и снова спикировал. Он победит. Он это знал. Он видел, что Ренвей летит все более неуверенно, его "хаукер" теряет высоту и маневрирует все более неуклюже. Саймон видел, как Ренвей в очередной раз обернулся, бессильно погрозил ему кулаком и беззвучно открыл рот. Святой представил, какие проклятия шлет ему Ренвей, и рассмеялся. Он, казалось, мог читать мысли Ренвея и видел тот страх, который заставлял Ренвея дрожать и обливаться холодным потом. С превратившимся в бронзовую маску лицом Саймон вновь пролетел в шести дюймах над головой Ренвея, этой трясущейся медузы, которая посмела назваться Святым!

В эту минуту он впервые спокойно огляделся, чтобы посмотреть, что еще происходит в воздухе, и увидел, что в схватке они вылетели в море примерно на милю, а транспортный самолет только что пересек линию прибрежных скал.

Ренвей, должно быть, тоже заметил его. Он внезапно заложил отчаянно глубокий вираж, чуть не сорвался в штопор и начал пикировать, непрерывно ведя огонь из пулеметов. Саймон двинул ручку вперед до отказа, дал полный газ и камнем ринулся вниз. Рев двигателя перешел в сатанинский вой. Самолет стремительно падал, бешеный ветер пытался сорвать очки, а транспортник испуганно накренился и принялся улепетывать. Ренвей пытался догнать его. Святой в фантастическом пике этой сумасшедшей схватки управлял самолетом хладнокровно и чутко, как породистым скакуном, крепко и нежно держа поводья, каждым нервом и мускулом ощущая свою машину как живое существо. Взгляд его не отрывался от противника. Губы застыли в грозящей смертью улыбке. Все ниже, ниже – и вот где-то сбоку словно рванулся вверх силуэт транспортного самолета. Саймон понял: Ренвей не рассчитал и промахнулся. Еще ниже – Ренвей выровнял самолет и пошел с небольшим креном, намереваясь снова набрать высоту.

Пора было кончать, иначе Ренвей мог дать еще одну очередь и совершенно случайно не промахнуться.

Еще ниже... Но никакой гражданский самолет не мог выйти из такого пике, не поломав крылья. Так что выводить его надо было очень мягко, но и в этом случае всякое могло случиться. Хладнокровно, как будто ведя машину на скорости двадцать миль в час, Святой прикинул расстояние и почувствовал сопротивление ручки. На мгновение ему показалось, что его самолет врежется в кабину истребителя точно в том месте, где стоит прицел...

Хрясь!

Самолет Саймона содрогнулся так, как будто в него попал крупнокалиберный снаряд. Цветная карта бешено завертелась перед его глазами, но Саймону все же удалось перейти в управляемый полет. Он огляделся: крылья, похоже, выдержали. Нос машины постепенно пошел вверх и наконец встал горизонтально. Саймон посмотрел вниз.

В пятистах футах под ним "хаукер" падал в медленном штопоре. Его хвостовое оперение было разрушено как будто ударом исполинской дубинки, и из всей этой мешанины торчали какие-то обломки, очень похожие на остатки шасси самолета Саймона. Он увидел в кабине лихорадочно борющегося с управлением Ренвея и почувствовал укол жалости, что, однако, не отразилось на его лице. В конце концов, этот человек был безумен... Но даже если он был убийцей и собирался убивать снова, его собственная смерть будет не из приятных. Тут Саймон вспомнил про находящиеся на борту истребителя бомбы и понял, что конец будет быстрым.

Святой наблюдал за падающим самолетом с застывшим удивлением. Если он врежется в море, то бомбы могут и не взорваться. Скалы были очень близко, но самолет падал, крутясь и раскачиваясь, как осенний лист... Казалось, на землю он так и не упадет.

Но по какой-то прихоти аэродинамики, с которой сталкивался каждый летчик, самолет вдруг выровнялся. На мгновение он как бы завис в воздухе, а потом, как бумажная стрелка, по абсолютно прямой линии устремился вниз и врезался точно в кромку прибоя, разбивавшегося о подножия белых утесов. В следующую же секунду на месте падения поднялся огромный язык оранжево-фиолетового пламени.

* * *

Саймон Темплер отпил глоток хереса и закурил сигарету.

– Все остальное было довольно просто. Я очень аккуратно сел на воду ярдах в пятидесяти от берега, и меня подобрала моторная лодка. С Тилом мы встретились на середине подъема на скалы, и я показал ему вход в пещеру. Только мы туда заглянули, а навстречу карабкается Петровиц со своей командой. Самолет Ренвея взорвался прямо над подводным входом в пещеру и обрушил его, так что подводная лодка оказалась запертой внутри. Наверное, экипаж лодки, наблюдая нашу драку, сообразил, что что-то вышло не так, и собрался уже было разбежаться по домам. Они летели под всеми парусами в кильватер друг другу, а поскольку вылезать можно было только по одному, нам не составило никакого труда помочь им попасть прямо по назначению.

– Ты не заслужил того, чтобы выбраться из этой заварухи с неповрежденной шкурой, – после некоторого раздумья заметила Патриция Холм.

– Но я выбрался, да еще и кое-что прихватил, – сказал Святой с невинными глазами. – Перед отъездом я снова открыл сейф и забрал шкатулку Хьюго. Она лежит в машине.

Попрыгунчик Униац молчал немного дольше. Сомнительно, чтобы он понял, из-за чего весь этот шум, но он сумел ухватить один момент, к которому имел непосредственное касательство.

– Босс, – неуверенно сказал он, – значит, меня не посадят за то, что я вырубил фараона?

– Можешь поспорить на последнюю рубашку.

– Ого! – воскликнул Попрыгунчик, с энтузиазмом потянувшись к бутылке виски. – Это здорово! Как же вы это обтяпали?

Саймон поймал взгляд Патриции, вздохнул и рассмеялся.

– Я заставил Клода позабыть об этом ради его матушки, – пояснил он. – А теперь выкладывай свою историю. Тебе удалось застукать Уинниса?

Тут раздался звонок в дверь, все замолчали, а Попрыгунчик тем временем налил себе полпинты неразбавленного виски. Они услышали шаркающие шаги Горация, звук открывшейся двери и шаги вошедших людей, а потом дверь в комнату распахнулась, и Саймон сразу узнал посетителя.

– Клод! – вскочив, воскликнул он. – А мы только что о вас говорили! Я рассказывал Попрыгунчику о вашей матушке.

Инспектор Тил вошел в комнату и остановился, заложив большие пальцы за пояс широченного пальто. Его голубые глаза, казалось, почти уже совершенно засыпали от непередаваемой скуки, но это была старая уловка. Выражение глаз никак не вязалось с краснотой лица и сжатыми губами. И вообще, вокруг него возникла такая атмосфера, какая никогда не могла бы возникнуть вокруг человека, который с нежностью вспоминает о своей матушке.

– Ах, вот как? – сказал инспектор Тил, и голос его сорвался на какой-то истерический лай. – Я приехал из Лондона не для того, чтобы слушать про мою матушку! Я хочу услышать про человека по имени Уиннис, которого ограбили в его же собственной квартире сегодня в половине девятого утра!


Читать далее

Часть третья. Искусство алиби

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть