Онлайн чтение книги Воительница Sword Woman
2

Меня разбудил тихий звук открывающейся двери. Я открыла глаза и увидела лишь тьму и пару звездочек в крошечном окне. Все было тихо, но в темноте кто-то двигался. Я услышала скрип половицы, и мне показалось, что я уловила звук сдерживаемого дыхания.

– Это ты, Этьен? – прошептала я. Ответа не последовало, я спросила чуть громче: – Этьен! Это ты, Этьен Вильер?

Мне снова показалось, что я слышу тихое сопение, затем опять скрипнула половица, и дверь тихо открылась и закрылась. Я поняла, что снова одна в комнате. Я вскочила и схватила кинжал. Это был не Этьен, обещавший прийти за мной ночью. Я хотела знать, кто пытался подкрасться ко мне в темноте.

Проскользнув к двери, я открыла ее и вгляделась в темноту нижней комнаты, но ничего нельзя было увидеть, словно я смотрела в колодец, однако было слышно, как кто-то пробирается внизу, а затем хлопнула входная дверь. Взяв кинжал в зубы, я съехала по перилам лестницы так легко и бесшумно, что сама удивилась. Когда мои ноги коснулись пола, я схватила кинжал и замерла в темноте. Входная дверь качалась открытая, и в проеме на секунду мелькнула чья-то тень. Я узнала сутулую большеголовую фигуру хозяина гостиницы. Он дышал так шумно, что не мог услышать моего приближения. Хозяин неуклюже, но быстро побежал на задний двор гостиницы и исчез в конюшне. Я напрягла все свое зрение и разглядела, что он вышел с конем под уздцы. Но он не сел на него, а повел в лес, стараясь не шуметь. Спустя некоторое время, я услышала стук копыт вдалеке. Очевидно, отойдя на безопасное расстояние, он вскочил в седло и понесся к какой-то неведомой цели.

Все, что я могла подумать, – это то, что хозяин каким-то образом узнал меня и теперь поскакал, чтобы сообщить обо мне отцу. Я приоткрыла дверь в бар: там никого не было, кроме спящей на полу служанки. Свеча горела на столе, и мошки кружились вокруг нее. Откуда-то издалека доносился неясный звук голосов.

Я выскользнула из таверны и крадучись обошла ее кругом. Тишина окутывала черный лес, лишь изредка вскрикивала ночная птица и перебирал копытами конь в стойле.

В маленькой комнате на другой стороне таверны мерцал свет свечи. Эта комната была отделена от общей гостиной коротким коридором. Проходя мимо окна, я внезапно застыла на месте, потому что услышала свое имя. Я приникла к стене, без смущения подслушивая. Это был быстрый, внятный, хотя и приглушенный шепот Этьена:

– ...Она сказала, Агнес де Шатильон. Какая разница, как назвала себя крестьянка? Разве она не красотка?

– Я видел в Париже и более хорошеньких и в Шартре тоже, – громко ответил другой голос. Я была уверена, что принадлежал он толстяку, которого мы видели в таверне.

– Хорошенькая! – презрительно воскликнул Этьен. – Девушка более чем хорошенькая. В ней есть что-то дикое и необузданное, что-то свежее, полнокровное, говорю тебе. Любой поизносившийся знатный господин дорого заплатит тебе за нее; она вернет молодость самому пресытившемуся развратнику. Послушай ты, Тибальт, я не предлагал бы тебе такую цену, если бы для меня не было так рискованно ехать с ней в Шартр. К тому же эта собака, хозяин, подозревает меня.

– Если он действительно узнал в тебе человека, за чьей головой охотится герцог д'Аленсон... – проговорил Тибальт.

– Тихо, дурак! – зашипел Этьен. – Это еще одна причина, по которой мне надо избавиться от девчонки. Случайно я назвал ей свое настоящее имя. Но клянусь всеми святыми, Тибальт, встреча с ней потревожила бы покой и праведника! Я сворачивал по дороге и выехал прямо на нее: высокую, стоящую на фоне зеленого леса, в рваном свадебном платье, с горящими синими глазами и с солнечными лучами, вспыхивающими в рыжих волосах и на запачканном кровью кинжале! На секунду я даже усомнился, что она человек, и на меня накатил страх, почти ужас.

– Деревенская девчонка на лесной дороге испугала Этьена Вильера, распутника из распутников, – фыркнул Тибальт и шумно глотнул из кувшина.

– Ты не понимаешь, – не унимался Этьен. – В ней было что-то роковое, как в героине какой-нибудь трагедии, что-то ужасное. Она чиста, но в ней есть нечто странное и темное, чего я не могу ни объяснить, ни понять.

– Хватит, хватит, – зевнул Тибальт. – Ты плетешь целый роман вокруг нормандской шлюшки. Перейдем к делу.

– Я как раз подошел к главному, – резко произнес Этьен. – Я собирался привезти ее в Шартр и продать знакомому владельцу борделя. Но вовремя осознал свою глупость. Мне бы пришлось слишком близко проезжать от владений герцога Аленсонского, если бы он узнал, что я поблизости...

– Знаю, – проворчал Тибальт. – Он дорого заплатил бы за сведения, касающиеся твоего местонахождения. Открыто он не смеет арестовать тебя; ему удобнее убить тебя кинжалом из-за угла или выстрелом в спину. Он заткнул бы тебе рот тайно и тихо, если в мог.

– Да, – произнес Этьен, содрогнувшись. – Я – дурак, что так далеко заехал на восток. К утру меня уже здесь не будет. Но ты можешь отвезти девушку в Шартр без всякой опасности, можешь даже в Париж, неважно куда. Дай мне цену, которую я прошу, и она твоя.

– Это слишком дорого, – запротестовал Тибальт. – Полагаю, она дерется, как дикая кошка?

– Это твоя забота, – грубо ответил Этьен. – Ты укротил достаточно девиц, так что должен справиться и с этой. Хотя предупреждаю тебя, в этой девушке пламя. Но это твое дело. Ты говорил, твои компаньоны сейчас в деревне неподалеку. Пусть помогут тебе. Если не сумеешь получить за нее кругленькую сумму в Шартре, Орлеане или Париже, то ты еще глупее, чем я.

– Ладно, ладно, – проворчал Тибальт. – Я попытаюсь, в конце концов это то, чем должен заниматься деловой человек.

Я услышала звон монет, падающих на стол, и он показался мне похоронным звоном по моей жизни.

И в самом деле это были мои похороны, потому что, узнав, стоя под окном гостиницы, что меня ждет, девушка, которой я была, умерла, а вместо нее родилась женщина, такая, как я теперь. Вся моя слабость исчезла, и холодная ярость сделала меня твердой, как сталь, и податливой, как огонь.

– Выпьем, чтобы скрепить сделку, – сказал Этьен. – И я должен ехать. Когда пойдешь за девчонкой...

Я рывком распахнула дверь. Рука Этьена с чашей замерла у самых губ. Тибальт выпучил на меня глаза. Улыбка исчезла с лица Этьена, он побледнел, прочтя смертный приговор в моем взгляде.

– Агнес! – воскликнул он, поднимаясь.

Я шагнула через порог, и мой кинжал пронзил сердце Тибальта, прежде чем он успел встать. Предсмертное хрипение искривило его толстые губы, он свалился со скамьи, захлебываясь кровью.

– Агнес! – снова крикнул Этьен, протянув вперед руки, словно пытаясь меня отстранить. – Подожди, девушка...

– Ты паршивая собака, – закричала я, впадая в бешенство. – Ты свинья, свинья, свинья! – Только моя безумная ярость спасла его от смерти.

Прежде чем я ударила его, он успел повернуться так, что кинжал содрал только кожу с его ребер. Трижды я ударила его, молча и неотвратимо, но он как-то уклонялся от удара в сердце, хотя и рука, и плечо его были в крови. Он отчаянно схватил меня за запястье, пытаясь сломать мне руку. Сцепившись, мы упали на стол. Этьен перегнул меня через край стола, стараясь побороть, но чтобы схватить меня за горло, ему пришлось убрать руку с моего запястья. Тогда я вырвалась из ослабевшей хватки и вонзила кинжал в грудь Этьена. Лезвие скользнуло по железной пряжке и прорезало рваную рану через грудь; хлынула кровь, раздался стон. Этьен отпустил меня, я вывернулась из-под него и нанесла ему удар кулаком. Голова Этьена резко дернулась назад, кровь из ноздрей брызнула. Я прыгнула на него и пальцами надавила ему на глаза, но он оттолкнул меня с такой силой, что я пролетела через всю комнату и, ударившись о стену, повалилась на пол.

Я чувствовала головокружение, но вскочила, схватив отломанную ножку стола. Одной рукой Этьен отирал кровь с глаз, а другой искал меч. Он снова не рассчитал скорость моей атаки, и ножка стола с силой обрушилась на его голову, содрав кожу с черепа. Кровь хлынула ему на лицо, он закрылся руками, а я продолжала осыпать его ударами. Он, полусогнутый, ослепший, пятился назад, пока не свалился на обломки стола.

– Боже, девушка, – простонал он, – ты убьешь меня?

– С легким сердцем! – расхохоталась я так, как никогда прежде не смеялась, и ударила его повыше уха, снова отбросив его на сломанный стол, с которого он с усилием пытался встать.

Стон сквозь слезы слетел с искаженных губ Этьена:

– Во имя бога, девушка, – молил он, слепо протягивая ко мне руки, – будь милосердна! Остановись во имя святых! Я не готов умереть!

Он старался встать на колени. Кровь, хлеставшая из разбитой головы, обагрила его одежду.

– Остановись, Агнес, – бормотал он. – Пощади меня, во имя бога!

Я колебалась, мрачно глядя на него, затем бросила в сторону свою дубинку.

– Живи, – произнесла я с презрением. – Ты слишком ничтожен, чтобы пачкать о тебя руки. Убирайся!

Он попытался встать, но не смог.

– Мне не подняться, – простонал он. – Комната плывет, и в глазах темно. О Агнес, ты подарила мне горький поцелуй! Бог милосерден, но я умираю в грехе. Я смеялся над смертью, а теперь, когда она рядом, я боюсь. Ах, господи, мне страшно! Не оставляй меня, Агнес! Не дай мне умереть как собаке!

– С какой стати? – зло спросила я. – Я тебе доверяла, считала, что ты благороднее обычных людей, слушая твои лживые слова о рыцарстве и чести. Тьфу! Ты продал бы меня в рабство, которое отвратительнее, чем турецкий гарем.

– Знаю, – простонал он. – Моя душа чернее ночи, что надвигается на меня. Позови хозяина, пусть он приведет священника.

– Он уехал по каким-то своим делам, – ответила я. – Он прокрался через заднюю дверь и поскакал в сторону леса.

– Он поехал, чтобы выдать меня герцогу Аленсонскому, – прошептал Этьен. – Он все-таки узнал меня. Я действительно пропал.

Я догадалась, что это произошло из-за того, что в темноте я позвала Этьена по имени – так хозяину стало известно настоящее имя моего фальшивого друга. Следовательно, если герцог арестует Этьена, это случится из-за моего непредумышленного предательства. Как большинство деревенских людей, я испытывала к знати только страх и недоверие.

– Я увезу тебя отсюда, – сказала я. – По моей воле даже собака не попадет в руки закона.

Я поспешила из таверны к конюшне. Неряхи-служанки уже не было: возможно, она тоже побежала в лес, если не была слишком пьяна, чтобы заметить что-нибудь. Я оседлала коня Этьена. Конь прядал ушами, грыз поводья и лягался, но я подвела его к двери. Войдя к Этьену, я увидела, что он, действительно представляет собой страшное зрелище: весь в синяках и кровоподтеках, в рваном камзоле и рубашке, залитой кровью.

– Я привела твоего коня, – сказала я. – Потерпи, я тебя донесу.

– Ты не сможешь этого сделать, – запротестовал он, но я, не дослушав, взвалила его на плечи и понесла к коню. В самом деле, я передвигалась с трудом, потому что тело его совершенно обмякло, как мертвое. С огромными усилиями я положила его поперек седла и привязала.

Некоторое время я колебалась, не зная, куда отправиться. Наверное, он почувствовал мою нерешимость и проговорил:

– Скачи по дороге на запад, в Сен-Жиро. Там есть таверна в миле от города – «Красный вепрь». Хозяин таверны – мой друг.

За ночь, пока мы скакали на запад, я говорила мало. Мы никого не встретили на дороге, огороженной черными стенами леса и освещенной лишь бледными звездами. Мои руки стали липкими от крови Этьена, так как из-за скачки его многочисленные раны снова начали кровоточить, а сам он начал бредить, несвязно бормотать о временах и людях, не известных мне. Вскоре он стал перечислять имена, которые я слышала, – лордов, леди, солдат, разбойников и пиратов. Он, захлебываясь, шептал о темных делах, подлых преступлениях и странных геройских подвигах. Временами он пел отрывки из военных, застольных песен и непристойных баллад, любовную лирику, тараторил на не знакомых мне языках. С той ночи я проехала немало дорог, но эта скачка в лесу Сен-Жиро была незабываемой.

Когда я подъехала к таверне, о которой говорил Этьен, сквозь ветки деревьев забрезжил рассвет. Судя по строению, это была она, и я крикнула хозяина. На порог деревенский мальчик вышел в ночной сорочке, зевая и кулаками протирая заспанные глаза. Увидев огромного коня и всадника, залитого кровью, он оторопел от страха и удивления и шмыгнул за дверь. Через минуту наверху осторожно приоткрылось окно, из которого высунулся ночной колпак и дуло мощной аркебузы.

– Езжай своей дорогой, – сказал колпак, – мы не имеем дел с бандитами и убийцами.

– Здесь нет бандитов, – сердито ответила я, чувствуя усталость и нетерпение. – Это человек, на которого напали и чуть не убили. Если ты хозяин «Красного вепря», то это твой друг – Этьен Вильер из Аквитании.

– Этьен! – воскликнул хозяин. – Я сейчас спущусь. Почему ты не сказал, что это Этьен?

Окно захлопнулось, и послышались звуки бегущих по ступеням ног. Я спрыгнула с коня, подхватила падающее тело Этьена и положила его на землю. Хозяин и слуги бежали к нам с факелами.

Этьен лежал как мертвый. Лицо его было мертвенно-бледным там, где не было запачкано кровью, однако сердце билось нормально, и он был в полусознании.

– Кто это сделал, господи? – с ужасом спросил хозяин.

– Я, – коротко ответила я. Хозяин, бледный в свете факелов, перевел на меня взгляд.

– Боже милосердный! Юноша, который... Защити нас, святой Дионисий! Это женщина!

– Хватит болтать! – рассердилась я. – Отнеси его наверх и устрой в лучшей комнате.

– Н-н-но... – замямлил хозяин, все еще ошарашенный.

Я топнула ногой и обругала его, как всегда делаю в подобных случаях.

– Смерть дьявола и Иуды Искариота! – воскликнула я. – Ты позволишь своему другу умереть, пока глазеешь и пялишься на меня! Несите его! – я положила руку на кинжал на поясе, и слуги поспешно повиновались, косясь на меня так, словно я дочь самого дьявола.

– Этьен всегда здесь желанный гость, – пробормотал хозяин, – но дьяволица в штанах...

– Свои штаны ты дольше проносишь, если будешь меньше говорить и больше работать, – заверила я его, выхватив широкодульный пистолет из-за пояса одного из слуг, который был так напуган, что забыл о своем оружии. – Делай, как я говорю, и сегодня больше не будет убийств. Быстро!

Воистину, события этой ночи закалили меня. Я еще не совсем переродилась во взрослую женщину, но была к этому близка.

Они отнесли Этьена в комнату, которую Дюкас (так звали хозяина) называл лучшей в таверне, и, по правде говоря, она была гораздо удобнее, чем любая комната в «Пальцах мошенника». Она была наверху, выходила на входную лестницу и имела подходящего размера окна, хотя в ней и не было второй двери.

Дюкас уверял, что из него такой же врач, как из любого в округе, но мы раздели и принялись лечить Этьена. В самом деле, более неумелого ухода за человеком я еще не видела, не говоря уже о том, что Этьен был тяжело ранен. Но когда мы смыли с него кровь и грязь, то обнаружили, что ни одна из ран не задевала жизненно важных органов, череп тоже был цел, хотя кожа на голове повреждена в нескольких местах. Правая рука была сломана, другая – почернела от синяков. На сломанную кость мы наложили жгут. Я помогала Дюкасу во всем, так как несчастные случаи и раны были обычным делом в Ла Фер.

Когда мы перевязали раны и уложили Этьена в чистую постель, он настолько пришел в себя, что смог выпить вина и поинтересовался, где он. Узнав, что это «Красный вепрь», он прошептал:

– Не оставляй меня, Агнес. Дюкас – редкий человек, но мне нужна женская мягкая рука.

– Избави меня святой Дионисий от такой мягкой руки, как у этой бешеной кошки, – чуть слышно пробормотал Дюкас.

– Я останусь, пока ты не встанешь на ноги, Этьен, – сказала я, он, видимо, обрадовался, услышав это, и спокойно уснул.

Я попросила комнату и для себя. Дюкас послал мальчишку позаботиться о коне, а меня провел в комнату, примыкающую к комнате Этьена, но не связанную с ней дверями. Когда я улеглась в постель, уже всходило солнце. Я не только раньше не лежала на перине, но даже ее ни разу не видела. Я проспала много часов.

Проснувшись, пошла к Этьену и нашла его в полном сознании и спокойным. Тогда люди были поистине железными и, если их раны не были изначально смертельными и по легкомыслию и невежеству лекарей не начинали гноиться, быстро поправлялись. У Дюкаса не было ни одного тошнотворного и глупого средства, превозносимого докторами, он собирал целебные травы в глубине леса. Он сказал, что научился этому искусству у сарацинского народа хакимов во время путешествия в юности. Дюкас оказался человеком со многими неожиданными достоинствами.

Мы вместе ухаживали за Этьеном, и он быстро поправлялся. Этьен подолгу разговаривал с Дюкасом, но большую часть времени он просто лежал и молча смотрел на меня.

Дюкас иногда беседовал и со мной, но, кажется, побаивался меня. Когда я спросила, сколько должна ему, он ответил, что нисколько и что еда и ночлег будут бесплатными для меня, пока Этьену нравится мое присутствие. Однако Дюкас очень боялся, что я проболтаюсь кому-нибудь из жителей городка о том, что Этьен Вильер здесь. Слуги, по его мнению, были абсолютно надежны. Я ничего не спрашивала у Дюкаса о причине ненависти герцога д'Аленсона к Этьену, но Дюкас как-то сказал:

– У герцога особые счеты с Этьеном. Когда Этьен был в свите этого благородного господина, то оказался недостаточно мудр и не исполнил одно очень деликатное поручение герцога. Д'Аленсон честолюбив; говорят, его может удовлетворить лишь должность не меньше, чем констебль Франции. Он сейчас в большой милости у короля, и блеск его положения может померкнуть, если станет известно, какими письмами однажды обменялись герцог и Карл Германский, который теперь известен народам как император Священной Римской империи.

Этьен один знал всю подноготную этой государственной измены. Поэтому д'Аленсон жаждет его смерти, однако не решается напасть открыто. Он хочет ударить тихо и тайно, из-за угла – это будет кинжал, яд или засада. Пока Этьен в пределах досягаемости герцога, единственное спасение для него – секретность.

– Полагаю, есть и другие такие же, как негодяй Тибальт? – спросила я.

– Разумеется, – сказал Дюкас, – конечно, среди банды висельников есть те, кто клюнет на наживу, но у них есть правило чести – не предавать своего. А Этьен в прошлые времена был одним из них – вором, похитителем женщин, грабителем и убийцей.

Я покачала головой, размышляя над странностью людей: Дюкас, честный человек – друг бандита Этьена и хорошо знает о его преступлениях. Возможно, многие из честных людей втайне восхищаются разбойниками, видя в них тех, кем хотели бы быть, если в хватило смелости.

Итак, пока я выполняла все пожелания Дюкаса. Время тянулось медленно. Я редко выходила из таверны, только ночью, чтобы побродить по лесу, не опасаясь встретить людей из деревни или из города. Во мне зарождалось беспокойство и чувство, что я жду чего-то, сама не знаю чего, и что мне надо что-то сделать – не знаю что. Так прошла неделя, а потом появился Жискар де Клиссон.