Онлайн чтение книги Темная сторона луны
Глава 4

– Проходите сюда, пожалуйста, – попросил Генри Мэйнард.

На часах, как потом вспомнил Алан, было почти половина четвертого. Казалось, погода слегка изменилась.

Капитан Эшкрофт не поехал с ними, у него было другое дело, которое, как он объяснил, не могло ждать. С Камиллой рядом с ним и с доктором Феллом снова на заднем сиденье Алан ехал по Кэлхаун-стрит и по мосту через реку Эшли. Остров Джеймс, хотя и был преимущественно жилым районом, в начале Фолли-роуд имел очень оживленное движение. Но как только вы сворачивали налево с основной магистрали и минут пять ехали за город, все полностью менялось.

Сколько времени прошло с тех пор, как здесь выращивали хлопок? Огромные деревья, заросшие испанским мхом, по обе стороны дороги образовали полог, сквозь который пробивались и танцевали на асфальте отблески солнечного света. Казалось, на многие мили вокруг нет человеческого жилья и они скрыты от остального мира деревьями, словно стенами.

– Послушайте, мой дорогой друг! – просипел доктор Фелл. – Вы раньше бывали в Мэйнард-Холле?

– Я проезжал мимо этих земель, но никогда не бывал в самом Холле.

– Как далеко нам еще ехать?

Ему ответила Камилла.

– Минут пятнадцать или около того, – сказала она, оборачиваясь назад. Будет еще один левый поворот у маленького магазинчика на перекрестке; потом прямо по Форт-Джонсон-роуд. Мы проезжаем мимо района с довольно симпатичными новыми домами, большинство которых еще не достроены. Проезжаем среднюю школу. Прямо перед ней дорога заканчивается забором вокруг исследовательской станции. Мэйнард-Холл ниже по дороге налево и вбок по направлению к пляжу, доктор Фелл.

– Ага!

– Поскольку вопрос, похоже, возник снова – что сказал вам доктор Мэйнард? Что случилось начиная с сегодняшнего утра?

– Моя дорогая юная леди, вы знакомы со своим хозяином?

– Знакома ли? Порой я в этом сомневаюсь.

– Позвольте мне повторить, – сказал доктор Фелл, – что он рассказал чрезвычайно мало. Этот человек – положительно гений умолчания; в политике он был бы тем, что называют «прирожденным». Но вскоре ему придется разговориться, разрази меня гром! Когда сфинкс загадывает загадки, мы имеем право узнать, в чем, собственно говоря, ее чертова разгадка.

Если бы он так не настаивал, я предпочел бы провести послеполуденное время, осматривая Чарлстон или поехав в Форт-Самтер. Однако!

– Он показался вам… огорченным?

– Таково было мое впечатление, по крайней мере.

Все замолчали. Мелькавшие картины окружающей зелени проскальзывали мимо и убегали вдаль. Так же как несколько строительных площадок, напоминавших скелеты среди гравия. Справа от дороги, довольно далеко в глубине, на двухэтажном здании из оранжево-желтого кирпича по фасаду были вырезаны буквы «Средняя школа Джоэль Пуансет» и дата «1920».

Алан было задумался над этим, но у него не было времени вдаваться в размышления. Меньше чем в четверти мили позади школы виднелся проволочный забор с надписями, запрещающими вход.

Слева от дороги…

Вниз по грязной дороге, извивавшейся между вечнозелеными дубами, с которых свисали щупальца серого мха, могли бы удавить их, Алан проехал через открытые железные решетчатые ворота в каменной стене. Дальше, за магнолиями, стоявшими словно часовые внутри стены, очень широкая посыпанная песком дорога длиной в пятьдесят ярдов вела вперед, к Мэйнард-Холлу.

Машина замедлила ход, Алан остановил ее, когда они были еще в некотором отдалении, и показал на четыре колонны портика.

Белые жалюзи на окнах первого этажа, увитого густыми глициниями, были опущены черные жалюзи были опущены на окошках этажом выше; маленький верхний этаж под мансардной крышей не демонстрировал вообще никаких жалюзи. Весь темный фасад поднимался навстречу заходящему солнцу, и в этот момент оно скользнуло за облако.

– Выглядит слегка холодновато, правда? – спросила Камилла, ни к кому в особенности не обращаясь. – Я… я не упоминала об атмосфере?

– О, атмосфера! – простонал доктор Фелл, что-то бормотав сам себе. Атмосфера, которая всегда в большой степени присутствует, обычно связана с давлением накопившихся эмоций; пытаюсь угадать, каких именно эмоций. (Хрумпф!) Там, справа от нас, смотрите…

Справа от них, за лужайкой, постриженной до почти невероятно ровной поверхности, почти на тридцать шесть футов тянулась к пляжу терраса, расположенная между полудюжиной тополей и стеной северного крыла Мэйнард-Холла. Ниже ее берег спускался к пенистой полосе отлива. Отделенная от обрыва только оградой из миниатюрной цепи с карликовыми столбиками высотой не больше шести дюймов, терраса в ширину была наполовину меньше, чем в длину. Посредине ее стояли железное кресло и маленький железный столик, покрашенные в зеленый цвет. Именно эта терраса привлекла любопытство доктора Фелла.

– Архонты афинские! – Он указал своей палкой. – Там не вымощено, по крайней мере, ни плиткой, ни чем-то подобным. И что это покрывает террасу? Словно песок. Она белая, совершенно белая, не похожая на серый пляж, который мы видим внизу. И все же это наверняка должен быть песок!

– Не песок, – поправил его Алан. – Это выгоревшие и раздробленные раковины устриц.

Доктор Фелл уставился на него:

– Выгоревшие и… что это такое?

– В ранних хрониках Чарлз-Тауна, – сказал Алан, – вы найдете описания оконечности полуострова, которую называют «Белый мыс» или «Устричный мыс» из-за огромного количества устричных раковин, которые там накопились. Наименование это сохранилось по сей день в названии «Сад Белого Мыса». Как рассказывают путеводители, одному из Мэйнардов в конце восемнадцатого века пришла идея использовать устричные раковины для засыпки террасы. Он положил толстый слой специально раздробленных раковин; с тех пор время от времени его добавляют…

– И садовник разглаживает его каждый день, – вмешалась Камилла. – Если это вообще интересует вас, доктор Фелл…

– Мадам, меня интересует все!

– Тогда я могу добавить одну-две истории. Посмотрите на северное крыло Холла. Почти на самый конец крыла! – Камилла довольно возбужденно показала вперед. – Видите флаг шток? Вкопанный в землю чуть в стороне от дома, по направлению к нам?

– Да?

– С этого флагштока – нет, не именно с этого флагштока, с точно такого же! Не смущай меня, Алан! – им пришлось спустить знамя Конфедерации, когда силы федералистов вошли в Чарлстон в феврале 1865 года. Мимо флагштока в конце крыла, вон там, – он махнула рукой, – пролет из деревянных ступенек вел к пляжу. А с берега, столетие назад, была построена пристань, заходившая далеко в воду. Именно туда доставляли хлопок, чтобы переправить его в большие доки в Чарлстоне.

– Сейчас я не вижу никакой пристани.

– Нет, доктор Фелл, ее не существует уже много лет, говорит Мэдж. Вниз к берегу все еще ведут ступени, хотя, конечно, я не могу сказать, подлинные ли они. И на берегу сейчас кто-то есть! – Она посмотрела на Алана. – Если там кто-то есть, отсюда, где мы находимся, их не видно, если только они не выйдут к полосе прибоя. Но секунду назад я была уверена, что слышу голоса: Мэдж, и Янси, и Рипа.

Алан коснулся ее плеча:

– Купаются ли они здесь на берегу, Камилла?

– На этой стороне острова? Нет! Мэдж говорит, здесь вода грязная. Знаете, скоро пойдет дождь. Но я лучше спущусь вниз и присоединюсь к остальным. Мэдж может понадобиться поддержка. Можно мне пойти туда?

– Посиди минутку спокойно, – сказал Алан, заводя машину. – Я довезу тебя до крыльца, и ты сможешь спуститься по знаменитым ступеням. Держись!

Машина покатила к дому, где песчаная дорожка разделялась на две у ступеней лестницы. Камилла выскользнула из машины и бросилась к берегу почти бегом. Доктор Фелл и Алан вышли с другой стороны машины, причем доктор Фелл – с заметным усилием. Потом он величественно остановился, помахивая своей палкой-тростью.

– Ради собственной жизни, – сказал он, – я не представляю это место в качестве логова чудовища, но оно впечатляет, уверяю вас. Что бы ни ждало нас впереди, любуйтесь!

Почтенный пожилой негр в ливрее впустил их в высокий и просторный холл, весь блестевший деревом, окрашенным белой краской, с красивой черно-белой лестницей, изгибающейся вверх в глубине его. Большие двери открывались из холла налево и направо. Дверь справа вела в гостиную. Алан углядел промелькнувшее красное дерево и серебро на фоне бледно-зеленых стен. Над камином висел портрет мужчины в большом парике конца семнадцатого столетия. Потом из двери слева появился сам Генри Мэйнард…

Алан не забыл эту стройную фигуру, тонкое лицо с высокой переносицей, на котором доминировали холодные голубые глаза. Если у Генри Мэйнарда и были расшатаны нервы, он не показывал этого.

– Спасибо, Джордж, вы больше не понадобитесь, – сказал он мажордому и довольно напыщенно пожал руки своим гостям. – Добрый день, джентльмены. Очень любезно с вашей стороны, что вы приехали.

Доктор Фелл и Алан издали приличествующие ситуации звуки.

– Принимая во внимание все обстоятельства, – продолжал их хозяин, – я не стану надоедать вам экскурсией по дому. Тем не менее! Здесь, позади меня…

Он оставил дверь слегка приоткрытой. Алан мельком увидел четыре ступени вниз, ведущие в комнату, которую описывала Камилла. Стены были закрыты книжными полками до самого потолка, мебель была из розового дерева, с желтой обивкой. Генри Мэйнард снова закрыл дверь.

– …позади меня находится библиотека, которую очень много фотографировали, и с моей стороны было бы невежливо, если бы я избегал разговоров о Холле.

Здесь его взгляд упал на доктора Фелла, который с идиотским видом уставился куда-то между портретом над камином и люстрой в виде стеклянного замка.

– Откажитесь от предположений, джентльмены, что жизнь первых поселенцев в этой части страны была тяжелой и грубой даже в самом начале. Да! На этом портрете изображен первый Ричард. Мы считаем, что это работа Кнеллера. Мэйнарды привезли с собой из Англии предметы роскоши; здесь, на месте, они могли покупать и обучать рабов. За исключением индейцев, пиратов и испанских врагов на юге, за исключением чумы, пожара или неурожая, Мэйнарды вели сравнительно легкую жизнь. К тому времени, когда дом был закончен правнуком первого Ричарда, а это 1787 год, Мэйнард-Холл выглядел почти так же, как и теперь.

Думаю, этого достаточно. Если вы увидите что-либо, что заинтересует вас или расшевелит ваше любопытство, не смущаясь, задавайте вопросы. В остальном, поскольку у нас есть по меньшей мере один предмет для обсуждения, я попрошу вас отправиться вместе со мной в мою берлогу наверху. Сюда, пожалуйста.

Единой группой, Алан следом за хозяином, а доктор Фелл – замыкая процессию, они поднялись по лестнице на этаж с потолками, почти такими же высокими, как внизу. Наверху второй лестницы, узкой, зажатой между стен, доктор Фелл начал тяжело отдуваться. Небо за окнами потемнело, оттуда доносился отдаленный шум.

– Гром, – заметил Генри Мэйнард. – Моя дочь называет его «пушки-призраки». Но будет всего лишь короткий проливной дождь, если дело вообще дойдет до этого. Вот мы и пришли.

– Сэр, – пропыхтел доктор Фелл, – вы сказали «берлога»?

– Сказал. В задней части дома на этом этаже спит прислуга. У меня самого здесь апартаменты вдоль всей передней части дома. Вы видели эту дверь впереди, в середине длинной глухой стены?

– Ага!

– Это дверь в мой кабинет. За стеной, как вы увидите, две комнаты, расположенные по обеим сторонам центральной комнаты. Справа от кабинета спальня и гардеробная с пристроенной ванной. Слева от кабинета – бильярдная и чулан. А теперь, с соответствующей подготовкой, – в кабинет. Смотрите!

Он рывком открыл дверь – неожиданный и ненужный жест. Возможно, он думал, что в кабинете никого нет. Но там не было пусто.

Кабинет, комната приличных размеров с достаточно высоким потолком, была отделана темным дубом. Открытые полки с тщательно расставленными книгами занимали часть стен, на одной из которых Алан увидел картины на морские темы. С крюка в стене свисал корабельный колокол, на медной поверхности которого было выгравировано "Корабль Конфедерации «Пальметто». В кабинете стояли легкие кресла, обтянутые коричневой кожей, стулья, загроможденный бумагами письменный стол и антикварный столик, инкрустированный слоновой костью. На одном из двух закрытых окон мягко жужжал кондиционер.

У другого окна, за шахматным столиком, на котором были расставлены фигуры, расположился задумчивый мужчина, вглядывавшийся в женщину, стоявшую напротив. Его темно-синий костюм, белая рубашка и серый галстук выглядели вполне строго для гостя, но недостаточно официально для визита. Хотя он вряд ли был моложе Генри Мэйнарда, в его темных волосах не было видно седины. Его довольно резкий профиль смягчался не то выражением терпимости в глазах, не то добродушной линией рта.

По другую сторону шахматного стола стояла высокая, стройная женщина с рыжими волосами и насмешливыми манерами. Платье с цветочным рисунком облегало ее фигуру. Окна потемнели от надвигающегося дождя, и она как раз протянула руку к цепочке торшера. Выключатель щелкнул, когда дверь отворилась, свет залил кабинет. И мужчина и женщина резко обернулись.

– О, Генри! – воскликнула женщина.

– Привет, Хэнк, – сказал мужчина.

– Доктор Гидеон Фелл, мистер Алан Грэнтам, – с выражением произнес Мэйнард. – Миссис Валери Хьюрет, мой очень старый знакомый, Боб Крэндалл. И будь так любезен, Боб, не называй меня Хэнк!

– Задевает твое достоинство, не так ли?

– Будьте свидетелями, – сказал Генри Мэйнард, – что меня никто никогда не считал высокомерным снобом. Твои вульгаризмы, все эти шуточные стишки и коллекция типографских ошибок имеют право на существование, и в соответствующее время я приветствую их. Но я возражаю против вульгарности, направленной лично на меня, когда это совершенно неуместно. У тебя есть некие литературные претензии, Боб. Можно ли назвать Генри Филдинга Хэнком? Или, например, Генри Джеймса?

Мистер Крэндалл оглядел вытянутый указательный палец.

– Генри Филдинг, – ответил он, – подписывался «Ген.». И не называй меня лжецом, я могу показать тебе копию подписи! Если это не еще хуже, чем Хэнк, написанное любым почерком, я готов съесть «Тома Джонса», страницу за страницей. Кстати, помню, когда я был еще мальчишкой и работал в старой «Тайм-диспетч» в Ла-Форсе, Индиана…

– Избавь нас! – сказал Генри Мэйнард. – Избавь нас от еще одного остроумного или мудрого анекдота и от такого совершенства, которое можно приобрести, лишь работая в газетке маленького городишки.

– Нет худа без добра, Генрикус, это почти что правда. Хорошо, я буду серьезен. Никаких шуточных стишков! Никаких типографских ошибок! А остроумие и мудрость ты все же выслушаешь?

В литературных же анналах

Всего печальней видеть их

Могилы маленьких журналов,

Погибших за свободный стих.

– Слушайте, слушайте, слушайте! – зааплодировал Алан.

– Вы согласны со мной, мистер Грэнтам?

– Всем сердцем, мистер Крэндалл. Вы должны прочитать это Камилле Брюс. Позже, если она не отравит мой кофе…

– Я цитировал забытого барда, который освоил стиль эпиграммы, работая в газете маленького городка. Хотите – верьте, хотите – нет, Генри, наши лучшие шутливые стихи написаны теми, кто начинал подданными «четвертой власти». Я уже вне игры; я ушел в отставку в свое время и с гораздо большим мешком денег, чем когда-либо ожидал или заслужил. Но одно четверостишие – только часть длинного и прекрасного произведения – застряло в моей голове, когда все остальное забыто.

Боб Крэндалл поднялся. Его голос загрохотал:

Под окнами большими яркими

Теперь я больше не служу,

И типографский грохот старый

Звучит, словно стучащий шум.

– Каждому, кто когда-либо слышал, как начинает работать печатная машина, особенно перед рассветом, эти слова будто напомнят о родном доме. А вы знаете стихотворение про «Забегаловку в переулке, когда газету сдали в печать»?

Валери Хьюрет шевельнулась, свет лампы ласкал ее гладкую кожу и ореховые глаза.

– Не думаю, что он хочет это знать, Боб. Что мы вообще здесь делаем?обратилась она к хозяину. – Он пригласил меня сыграть с ним шахматы, я сказала, что не умею играть в шахматы…

– Боб тоже не умеет, – сказал Генри Мэйнард.

– На свете есть множество вещей гораздо более интересных, чем шахматы. Я расскажу ему о них, если он как следует попросит меня. Но не лучше ли нам спуститься вниз, Боб? Во-первых, мы нарушаем границы собственности. Правда, нарушаем, Генри?

– Откровенно говоря, Валери, боюсь, что это так. Запомни, Боб: как обычно, одна игра перед ужином, и я опять тебя обставлю. Будь здесь ровно в семь, как только начнет темнеть…

– Прошу прощения! – прогудел доктор Фелл. – Но ваш климат все еще содержит в себе сюрпризы для чужестранца. Неужели на этой широте, в середине мая, действительно начинает темнеть в семь часов?

– В этой части мира, доктор Фелл, – сообщил ему хозяин, – у нас нет режима экономии дневного света. Забудьте часы в Нью-Йорке и где бы то ни было еще. Я не привык делать неточные заявления.

– Во-вторых, – вскричала Валери Хьюрет, принимая позу богини разума, – в любой момент может разразиться дождь! Я только что вспомнила; я оставила машину за углом дома, у нее откидной верх, и она открыта. Если у кого-нибудь еще открыта машина…

Алан сделал движение по направлению к двери. Генри Мэйнард остановил его.

– Полегче, вы оба! В этом нет никакой необходимости; Джордж позаботится об этом. Если бы вы навещали нас чаще, Валери, то узнали бы, что ни одна из машин не пострадает от Дождя в присутствии Джорджа. Тем не менее! Любая гроза будет короткой, но она может быть сильной. – В его голосе зазвучала тревога. – Где Мэдж? Где два мальчика? Где мисс Брюс?

Она приехала вместе с доктором Феллом и мистером Грэнтамом, я видел ее из библиотеки. Но…

– Последний раз, когда я смотрела, – Валери указала на окно, – они были внизу на берегу. Янси Бил и этот светловолосый парень бросали камни в воду, чтобы посмотреть, кто кинет дальше. Девушки были с ними.

Губы Генри Мэйнарда сжались.

– Вот уже почти две недели, леди и джентльмены, я гадаю, когда же они начнут играть в бейсбол. Мой брат, сам когда-то капитан «Маленьких Картошек, Которые Трудно Чистить» был патроном и меценатом команды тинейджеров, которая называлась «Медведи-кошки». По всему подвалу разбросано бейсбольное снаряжение. И поскольку Рип Хиллборо воображает о себе, будто он питчер…

– Ты старый сушеный ублюдок, Хэнк! – Боб Крэндалл произнес это без всякой злости и почти с нежностью. – Что не так с бейсболом?

– С бейсболом все нормально, раз он тебе нравится. Мне – нет. Я просто гадал…

– И в-третьих, – вскричала Валери, настойчиво возвращаясь к своей основной теме, – давайте спустимся вниз, Боб! Вы же не старый сушеный… то есть я имею в виду, давайте забудем о шахматах, а заодно о бейсболе. – Ее тон стал кокетливым. – Ведь есть же и другие вещи на земле, разве нет? Пока я вам на это буду мило намекать, вы можете просто почитать мне еще какие-нибудь шуточные стишки и рассказать про типографские ошибки. У вас ведь есть еще кое-что в запасе?

– Женщина, у меня тонны стихов и типографских ошибок. Пошли!

Генри Мэйнард облегченно вздохнул, когда они выходили. Но оказалось, что эти слова были никак не последними, что он от них услышал. Из-за беззаботности или миссис Хьюрет, или мистера Крэндалла дверь закрылась не очень плотно. Смутное бормотание, невнятная речь доносились из-за встроенной лестницы, ведущей на этаж ниже. Голос Валери Хьюрет визгливо поднялся вверх:

– Вы милый человек, на самом деле, чересчур даже милый!

– Послушайте, Семирамида!

– Вы не понимаете, что здесь творится. Я не могу это вынести!

– Ш-ш-ш!

– Я не могу этого вынести, говорю вам.

Но больше они ничего не услышали. Они ничего больше не услышали бы в любом случае: разразился потоп, окна потемнели от налетевшего дождя.

Напряжение возросло. Бесполезно рассуждать на эту тему, решил Алан. Он повернулся и стал рассматривать стены, когда Генри Мэйнард перехватил его взгляд:

– Вам приходило в голову, мистер Грэнтам, что эта комната имеет некий морской аромат, чуждый моим основным вкусам? Да, это корабельный колокол с «Пальметто», спасенный, как и его судовой журнал, когда корабль затонул в Карибском море. Там, на шератоновском бюро – голова и плечи, окладистая борода, серая морская форма – сам Люк Мэйнард собственной персоной. Это не акварель, хотя складывается такое впечатление. Собственно говоря, это фотография, очень сильно увеличенная и раскрашенная вручную. Вы, доктор Фелл, уставились на фотографию, словно она ошеломила вас. Могу ли я спросить почему?

– Ну, сэр… (хрумпф!) начать с того, что я думал о цветах…

– Цветах?

– Различные конфедератские формы – хрумпф! – которые за последние дни я видел в музеях здесь, на Юге. Их цвета значительно различаются друг от друга.

– Да?

Дождь выл за окнами. Доктор Фелл тыкал концом своей трости в ковер.

– Некоторые из них были привычного и обычного серого цвета. Другие выглядели настолько похожими на тот цвет, который сегодня мы назвали бы пилотским синим, что без аббревиатуры «Гражданская авиация» на пряжке ремня я мог бы определить эту униформу не в тот раздел. – Доктор Фелл чихнул. Потом, опять-таки как каждое человеческое существо, я подумал – о моя шляпа! – о коммодоре Мэйнарде и его насильственной смерти на этом берегу.

– Это случилось настолько давно, доктор Фелл, что наверняка не задержит наше внимание.

– До некоторой степени, боюсь, это должно всегда задерживать наше внимание. И в-третьих, как сказала бы миссис Хьюрет, – он стукнул палкой по полу, – мои мысли (или чувства) были совершенно личного свойства. Я приехал, покрыв весьма значительное расстояние, в ответ на ваши письма многонедельной давности. Я приехал сюда из отеля, не в малой степени обескураженный, в ответ на ваш телефонный звонок, свидетельствовавший о неотложности дела. Изложите же наконец, сэр, что вы от меня хотите.

– Ах да. Что я от вас хочу? – Здесь их хозяин засуетился. – Садитесь, джентльмены, устраивайтесь поудобнее. Вы найдете сигареты на письменном столе. Или сигару, если доктор Фелл их предпочитает?.. Вот так, так уже лучше. По крайней мере вы теперь сидите.

Кстати о коммодоре Мэйнарде, там, на стене, у бильярдной есть и акварель; представление некоего современного художника о том, как выглядел «Пальметто», когда покидал гавань Чарлстона, отправляясь в свое последнее путешествие. Обратите внимание на флаг, который развевается на вершине бизань-мачты.

Хотя большинство людей знакомы только с одним флагом южан, знаменитым боевым знаменем со звездами и полосами, в разное время Конфедерация использовала четыре различных флага. Тот, что развевается на «Пальметто»,вы также увидите его на изображениях «Алабамы» – был вторым из принятых флагов: белый флаг с небольшим квадратом, изображающим боевое знамя в верхнем левом углу. Файрбрендс возражал против него, говоря, что он слишком похож на флаг капитуляции. Говорили…

– Во время недавнего мероприятия вблизи Нью-Йорка, – прогудел доктор Фелл, – некоторые споры и путаница возникли по поводу количества звезд на флаге Конфедерации. Но почему, разрази меня гром, мы должны разбираться с флагами именно сейчас? Что это значит?

– Это значит, – ответил Генри Мэйнард, стоя возле письменного стола и мягко постукивая кончиками пальцев правой руки о его поверхность, – что я уклоняюсь от предмета. И вы заслуживаете лучшей участи. Я не буду больше уклоняться от предмета.

Я был обеспокоен, доктор Фелл. Я был очень сильно обеспокоен и признаюсь в этом. Вопрос встал во время ленча, после того как Джо Эшкрофт отвез мисс Брюс в отель «Фрэнсис Марион», чтобы перехватить там мистера Грэнтама – по ее собственной просьбе. Каприз Камиллы.

Джордж – вы помните Джорджа, дворецкого, который открыл вам? – подумал, что он видел кого-то, затаившегося в этой комнате. Я боялся за некоторые бумаги, находящиеся здесь, в шератоновском бюро. Я поспешно кинулся к телефону и позвонил в отель. Я попросил вас и сделал все, чтобы уговорить вас приехать сюда немедленно. А теперь я прошу вас…

– Да?

– Я прошу вас, – ответил Генри Мэйнард, – забыть о моем звонке.