Онлайн чтение книги Холод смерти The Chill
Глава 18

Я взял напрокат машину и направился в сторону Бриджтона. Впереди виднелись небоскребы делового центра, слева, занимая всю южную часть города, — заводы и фабрики. В воскресное утро только одна из многочисленных труб выпускала дым в бездонное синее небо.

Я остановился у заправки, чтобы узнать адрес Эрла Хоффмана и спросить служащего, как туда добраться. Он махнул рукой в направлении фабрик.

Черри-стрит была застроена добротными двухэтажными домами. Архитектура центральной части города не оказала здесь своего порочного влияния. Дом Хоффмана ничем не отличался от других, разве что подъезд был выкрашен относительно недавно. Перед домом стоял красный «шевроле».

Звонок не работал, я постучал в дверь. Ее открыл постаревший юноша с длинным носом и печальным взглядом.

— Мистер Хагерти?

— Да.

Я назвал ему свое имя и цель приезда.

— Я познакомился с вашей женой — с вашей бывшей женой — незадолго до ее смерти.

— Да, какая ужасная история.

Он стоял в дверях с отсутствующим видом, даже забыв пригласить меня войти. У него был неряшливый вид невыспавшегося человека. И хотя в его волосах не было седины, его однодневная щетина была сивой. В маленьких глазках застыло неизбывное страдание.

— Можно мне войти, мистер Хагерти?

— Не знаю, стоит ли. Эрл совсем ослаб.

— Я думал, что он уже много лет не общался с дочерью.

— Да. И, похоже, от этого ему еще тяжелее. Когда сердишься на любимого человека, всегда в глубине души остается надежда на будущее примирение. А теперь для него примирения уже не настанет.

Он явно имел в виду не только своего свекра, но и себя. Его руки бесцельно двигались вдоль тела, пальцы правой были желтыми от никотина.

— Мне очень жаль, что мистер Хоффман неважно себя чувствует, — произнес я. — Однако боюсь, мне все же придется его потревожить. Я прилетел сюда из Калифорнии не на прогулку.

— Да. Конечно, да. А о чем вы хотите с ним поговорить?

— Об убийстве его дочери. Возможно, он сможет помочь мне.

— Я думал, что там уже все решено.

— Нет.

— Студентку оправдали?

— Почти, — ответил я уклончиво. — Мы сможем обсудить это с вами позже. А сейчас я бы хотел поговорить с Хоффманом.

— Ну, если вы настаиваете. Только я не уверен, что вам удастся чего-нибудь от него добиться.

Я понял, что он имел в виду, когда, пройдя через весь дом, мы попали, как он сказал, в «берлогу Эрла». Секретер, кресло и кушетка были единственной мебелью, стоявшей там. Сквозь папиросный дым, смешанный с парами виски, я различил фигуру человека в оранжевой пижаме. Он лежал на кушетке, голова опиралась на валики. Яркий электрический свет освещал его застывшее лицо. Это был мощный старик. Казалось, взгляд его блуждал, но перед собой он держал журнал в оранжевой обложке, которая очень гармонировала с его пижамой. Стена рядом с ним была увешана винтовками, ружьями и револьверами.

— Я слезы лью по всей прошедшей жизни и всех ее загубленных годах, — сипло произнес он.

Подобное высказывание в устах старого полицейского звучало довольно неожиданно, а он, без сомнения, был типичным полицейским. Посудите сами — массивное тело профессионального футболиста или вышедшего в тираж борца, переломанный нос, коротко стриженная седая голова, искривленные жесткие губы.

— Это настоящая поэзия, Берт.

— Кажется, да.

— Кто твой друг, Берт?

— Это мистер Арчер из Калифорнии.

— Из Калифорнии? Где убили мою бедную маленькую Элен?

Он не то всхлипнул, не то икнул, потом резко поднялся и сел на край кушетки, опустив голые ноги на пол.

— Вы знаете... вы знали мою маленькую Элен?

— Да, знал.

— Очень хорошо. — Покачиваясь, он встал и схватил меня за руки, скорее, для того, чтобы не упасть. — Элен была замечательной девочкой. Я вот только что читал одно ее стихотворение. Она написала его, когда училась в колледже. Сейчас я покажу вам.

Он принялся искать журнал, который сам же, поднимаясь, уронил на пол. Журнал назывался «Звезда Бриджтона» и, судя по всему, был обычным школьным изданием.

Наконец Хагерти поднял его и протянул мне.

— Вот он, Эрл. Только его написала не Элен.

— Не Элен? Именно она написала его. Внизу даже стоят ее инициалы. Видите?

— Она только перевела из Верлена.

— Никогда не слышал о таком. Читайте, читайте. Вы увидите, какой она была талантливой, моя Элен.

Я стал читать:

Когда деревья, словно плачущие скрипки,

Вздыхают под напором непогоды,

Их монотонно-жалобное пенье

Рвет сердце мне, как ветер листья рвет.

Когда на башне медленно и чинно

Куранты отбивают час наставший,

Я слезы лью по всей прошедшей жизни

И всех ее загубленных годах.

Смиренно жду, когда подхватит ветер

Мои увядшие поблекшие останки

И понесет, играя своевольно,

Как с дерева оборванным листом.

Э. X.

Хоффман поднял на меня мутные глаза.

— Разве это не великолепная поэзия, мистер Артур?

— Несомненно.

— Если бы я только понимал ее. Вы понимаете, что здесь написано?

— Надеюсь.

— Ну, тогда берите. Возьмите это на память о моей бедной маленькой Элен.

— Я не могу себе позволить это сделать.

— Берите, берите. — Он вырвал журнал у меня из рук, свернул и, дыша перегаром, запихал мне в карман.

— Возьмите, — прошептал Хагерти мне в спину. — Не расстраивайте его.

— Слышите? Не расстраивайте меня.

Ухмыляясь, Хоффман сжал левый кулак и долго изучал его, перед тем как стукнуть им себя в грудь. Потом, широко расставляя ноги, он подошел к секретеру и открыл его. Внутри стояли бутылки и один грязный стакан. Он налил полстакана бурбона и выпил почти все. Он опять что-то пробормотал, но я не пошевельнулся, чтобы остановить его.

Лицо Хоффмана покрылось потом. Казалось, он даже немного протрезвел. Взгляд его стал более сосредоточенным.

— Выпьешь?

— Хорошо. Только мне еще воды и льда.

Обычно я не пью по утрам, но ситуация была довольно необычной.

— Берт, принеси стакан и лед. Мистер Артур выпьет. Ты брезгуешь со мной пить, а мистер Артур нет.

— Меня зовут Арчер.

— Значит, два стакана, — сказал он с глуповатой ухмылкой. — Мистер Арчер тоже выпьет. Садись. В ногах правды нет. Расскажи мне о моей маленькой Элен.

Мы сели на кушетку. Я быстро изложил ему обстоятельства убийства, включая предшествовавший ему шантаж, а также передал ему слова Элен о том, что ее преследует Бриджтон.

— Что она имела в виду? — Ухмылка нее еще не сошла с его лица, но теперь она напоминала клоунскую маску.

— Я для того и приехал, чтобы вы помогли мне ответить на этот вопрос.

— Я? А почему я? Я никогда не знал, что творится у нее в голове, она никогда не рассказывала мне. Я был слишком глуп для нее. — Он снова начал погружаться в пьяное сострадание к самому себе. — Потом и кровью я зарабатывал деньги на ее образование, но у нее не было и часа времени для своего бедного отца.

— Я знаю, что между вами была ссора, после чего она ушла из дома.

— Это она тебе сказала?

Я кивнул. Мне не хотелось впутывать в это миссис Хоффман. Вряд ли ему понравилось бы сообщение о том, что его жена разглашает семейные тайны.

— И она сказала тебе, что назвала меня продажным подонком и нацистом только потому, что я выполнял свой долг? Ты же полицейский и сам должен понимать, как себя чувствует человек, когда его предают в собственной семье. — Скосив взгляд, он переспросил: — Ты ведь полицейский?

— Был.

— А сейчас чем занимаешься?

— Частным расследованием.

— Для кого?

— Для человека по фамилии Кинкейд, вы его не знаете. Я плохо знал вашу дочь, но я лично заинтересован в том, чтобы выяснить, кто ее убил. Я думаю, что ответ на этот вопрос может быть найден здесь, в Бриджтоне.

— Не понимаю. Она двадцать лет не появлялась здесь. Разве что прошлой весной приехала сообщить своей матери, что разводится. С ним. — Он махнул рукой в глубину дома, откуда доносилось позвякивание льда.

— Она разговаривала с вами, когда была здесь?

— Я и видел-то ее всего однажды. Она сказала: «Привет! Как дела?», и этим все ограничилось. Она разговаривала с матерью о Берте, но той не удалось ее отговорить. Берт даже поехал с Элен до Рено, пытаясь убедить вернуться обратно, но она ни за что не соглашалась. Он не умеет с женщинами.

Хоффман допил содержимое своего стакана и поставил его на пол. Некоторое время он так и оставался в согнутом положении. Я даже испугался, не вытошнит ли его. Но он снова вернулся в сидячее положение и пробормотал что-то о своем желании мне помочь.

— Отлично. Кто такой Люк Делони?

— Он был моим другом. До войны был большим человеком. О нем она тебе тоже рассказывала?

— Ну, вы, лейтенант, сможете рассказать мне больше, чем она. Я слышал, у вас отличная память.

— Элен говорила?

— Да, — соврал я без зазрения совести.

— Значит, она хоть уважала своего старика?

— Конечно.

Он вздохнул с облегчением. Облегчение это было ненадолго, как и все, что посещает человека, который пьет, чтобы заглушить голос разума. Но на некоторое время он успокоится и будет считать, что его дочь, с которой он боролся всю жизнь, в чем-то ему уступила.

— Люк родился в девятьсот третьем на Спринг-стрит, — осторожно начал он. — В доме номер двести десять, через два дома от того места, где жил я, когда был маленьким. Я познакомился с ним в школе. Он был особенным мальчиком, мог, например, экономить даже проездные талоны только для того, чтобы на день св. Валентина купить всему классу поздравительные открытки. Директор любил водить его по классам и демонстрировать его математические способности. У него была хорошая голова, ничего не скажешь. Он дважды перепрыгивал через класс. Старик Делони занимался изготовлением цемента, а цемента после войны требовалось много. Люк купил на сэкономленные деньги бетономешалку и начал свое дело. Он отлично преуспевал в двадцатых годах. Потом на него работало более пятисот человек со всего штата. На него не повлияла даже депрессия. Он был не только строителем, но и настоящим дельцом. В те годы шли только общественные работы, и Он заключил федеральные контракты, а потом женился на дочери сенатора Осборна, что тоже не помешало ему в делах.

— Я слышал, что миссис Делони жива.

— Конечно, жива. Она живет в доме, который построил сенатор в 1901 году на Гленвью-авеню. Кажется, в сто третьем.

Я запомнил адрес. Послышалось звяканье, и в комнату вошел Берт Хагерти с подносом, на котором стояли лед и стаканы. Я расчистил место на секретере, и он поставил поднос с клеймом гостиницы Бриджтона.

— Что ты так копался? — пробурчал Хоффман.

Хагерти замер, взгляд его забегал.

— Не смей так со мной разговаривать, Эрл. Я тебе не прислуга.

— Если тебе не нравится, ты свободен.

— Я понимаю, что тебе плохо, но всему есть пределы...

— Кому плохо? Мне хорошо.

— Ты пьешь уже сутки.

— Ну и что? Человек имеет право утопить свое горе. Голова у меня ясная, как стеклышко. Можешь спросить мистера Артура. Мистера Арчера.

Хагерти натужно рассмеялся фальцетом. Это был очень странный звук, и я попытался его заглушить.

— Лейтенант мне только что рассказывал одну древнюю историю. У него потрясающая память.

Но настроение у Хоффмана было испорчено. Он неловко поднялся, подошел к нам с Хагерти и окинул нас взглядом. Я почувствовал себя в клетке с больным медведем и его поводырем.

— Смешно, Берт? Ты считаешь мое горе смешным? Она была бы жива, если бы у тебя хватило духу удержать ее. Почему ты не вернул Элен из Рено?

— Я во всем виноват, — раздраженно воскликнул Хагерти. — Я ладил с ней лучше, чем ты. Если бы у нее не было отцовского комплекса...

— Заткнись, ты, вшивый интеллигент. Тряпка! Я тоже знаю кое-какие слова... И не смей больше называть меня Эрл. Мы не родственники. И никогда бы не были ими, если бы мое слово хоть что-нибудь здесь значило. Какое ты имеешь право приходить в мой дом и шпионить за мной? Ты кто такой?! Баба!

Хагерти молчал, беспомощно глядя на меня.

— Я сейчас сверну тебе шею, — продолжил его тесть. Я встал между ними.

— Лейтенант, давайте без насилия. Это не украсит вашу биографию.

— Это ничтожество еще будет обвинять меня. Он сказал, что я пьян. Объясни ему, что он ошибся. Пусть он попросит у меня прощения.

Я незаметно подмигнул Хагерти.

— Берт, лейтенант Хоффман трезв. Он сможет сам себе налить. А сейчас вам лучше уйти.

Кажется, Берт был раз этому. Я проводил его до выхода.

— Это уже в третий или четвертый раз, — тихо произнес он. — Я не хотел его заводить.

— Пусть немного успокоится. Я посижу с ним. А потом я бы хотел поговорить с вами.

— Я подожду в машине.

Я вернулся в клетку к медведю. Хоффман сидел на кушетке, поддерживая голову руками.

— Все пошло к черту, — произнес он. — Этот нытик Берт Хагерти надоел мне. Что ему от меня надо? — Настроение его постепенно улучшалось. — Ну хоть ты меня не бросил. Давай наливай себе.

Я смешал себе легкий напиток и вернулся на кушетку. Хоффману я не стал наливать. Может, в вине и есть истина, но в виски, особенно в тех количествах, в каких поглощал его Хоффман, могли быть только химеры, и так наседавшие на него со всех сторон.

— Вы рассказывали мне о Люке Делони и о его карьере.

Он искоса посмотрел на меня:

— Не могу понять, что это так тебя интересует Делони. Он уже двадцать два года как мертв. Двадцать два года и три месяца. Он застрелил себя. Ты, наверное, знаешь? — Его взгляд, устремленный на меня, выражал мрачную подозрительность.

— Между Элен и Делони что-то было?

— Нет, он ее совершенно не интересовал. У нее был роман с лифтером, Джорджем. Уж я-то знаю, она упросила меня, чтобы я устроил его на работу. Я был тогда у Делони кем-то вроде управляющего. Люк Делони и я, в чем-то мы были даже похожи.

Он попробовал сплести пальцы, но средний все время соскальзывал с указательного. Наконец ему удалось осуществить этот маневр при помощи другой руки. Пальцы у него были толстые, как вареные сосиски.

— В какой-то мере Люк Делони был бабником, — снисходительно заметил он. — Но он никогда не путался с дочерьми своих друзей. И потом ему никогда не нравились девчонки. Его жена была лет на десять старше его. Как бы там ни было, но он бы не стал связываться с моей дочерью. Он знал, что я убью его за это.

— Вы это серьезно?

— Подлый вопрос, мистер. Если бы ты мне не нравился, я бы вышиб из тебя мозги.

— Ну, без грубостей.

— Я ничего не могу сказать плохого о Люке Делони.

Он хорошо обращался со мной. А в конце концов, как я уже сказал, застрелился.

— Самоубийство?

— Нет. Зачем бы ему было совершать самоубийство? У него было все: деньги, женщины, охотничья избушка в Висконсине. Он и меня туда возил не раз. Это был случайный выстрел. Так было запротоколировано, и так было на самом деле.

— Как это произошло, лейтенант?

— Он чистил свой пистолет тридцать второго калибра. Ему разрешили его зарегистрировать — я помог ему, потому что он часто носил с собой крупные суммы. Он вынул обойму, но, судя по всему, позабыл о патроне в стволе. Пистолет выстрелил, и пуля попала ему прямо в лицо.

— Где?

— В правый глаз.

— Я имею в виду, где это случилось?

— В спальне, у него в квартире. Он использовал квартиру на верхнем этаже для своих личных нужд. Я там частенько выпивал с ним. — Он хлопнул меня по колену и заметил, что мой стакан все еще полон. — Пей, пей.

Одним глотком я опрокинул половину.

— Делони пил, когда чистил оружие?

— Думаю, что да. Он хорошо был знаком с оружием. Если бы он был трезв, он бы не допустил такую ошибку.

— Кто-нибудь был с ним в квартире?

— Нет.

— Вы уверены?

— Я уверен. Я отвечал за расследование.

— С ним кто-нибудь жил?

— Я бы сказал, не постоянно. Люк Делони имел нескольких женщин. Я всех проверил, но ни одна из них даже близко не была от места происшествия.

— Что за женщины?

— Самые разные — от шлюх до одной респектабельной замужней дамы. Их имена тогда не фигурировали, да и теперь я не буду их называть.

В его голосе уже начинали звучать нотки раздражения. Я не стал настаивать. Не то чтобы я боялся Хоффмана, я был, по меньшей мере, на пятнадцать лет моложе его и к тому же трезв. Если бы он полез ко мне, я мог бы его здорово покалечить.

— А что миссис Делони?

— А что?

— Где была она, когда все это случилось?

— Дома, на Гленвью. Они в определенном смысле уже не жили вместе, но она не хотела разводиться.

— Люди, которые не хотят разводиться, частенько с охотой совершают убийства.

Хоффман воинственно вздернул плечи:

— Ты что хочешь сказать, что я замазал убийство?

— Я вас ни в чем не обвиняю, лейтенант.

— И не советую. Запомни: я — полицейский, был, есть и буду. — Он поднял кулак и повращал им перед своей физиономией, глядя на него, как на какое-то гипнотическое устройство. — Всю свою жизнь я был хорошим полицейским. Я был лучшим полицейским, которого когда-либо видел этот город. И за это я выпью. — Он поднял свой стакан. — Присоединишься?

Я ответил согласием. Мало-помалу назревал конфликт. Алкоголь мог его смягчить, а то и вообще утопить. Я допил и передал ему свой стакан. Он наполнил его до краев чистым виски. Потом проделал то же со своим и, вернувшись на место, уставился на коричневую жидкость, словно это был колодец, в котором он утопил свою жизнь.

— До дна, — провозгласил он.

— Спокойнее, лейтенант. Вы же не хотите угробить себя. — Впрочем, мне тут же пришло в голову, что, возможно, именно к этому он и стремился.

— Еще один слизняк? До дна!

Он осушил свой стакан, весь передернувшись. Я все еще держал свой в руке, и он заметил это.

— Ты не выпил. Ты чего добиваешься, накачать меня? Хочешь оскорбить мое гоште... госте... — Губы его задеревенели, и он уже не мог выговорить ни слова.

— Никого я не хочу оскорблять. Я приехал сюда не пить, лейтенант. Мне действительно нужно выяснить, кто убил вашу дочь. Предположим, что Делони был убит...

— Он не был убит.

— Предположим, что был; тот же человек мог убить и Элен. Учитывая все, что я слышал от нее и от других людей, это представляется вполне возможным. Как вам кажется?

Я пытался не выпустить его из-под контроля, манипулируя пьяной сопливой сентиментальностью, агрессией и подкорковой памятью.

— Это был несчастный случай, — отчетливо и упрямо повторил он.

— Элен думала иначе. Она настаивала на том, что это было убийство, и говорила, что знает свидетеля.

— Она специально врала, чтобы я выглядел дураком. Она только этого и хотела, чтобы я выглядел дураком.

Он снова начал повышать голос. Из глубины дома донеслось эхо. Пустой стакан выпал из его рук и упал на ковер. Он снова сжал кулак, который, видимо, представлялся ему основным выразительным средством. Я приготовился отразить атаку, но он не стал наносить удара мне, а вместо этого принялся избивать себя, нанося удары по скулам, бровям, челюсти. Удары оставляли красные следы на его восковой коже. Из верхней губы брызнула кровь.

— Я уничтожил свою маленькую девочку. Я вышвырнул ее из дома, — произнес он.

Слезы хлынули из его глаз и потекли по лицу. Он упал на кушетку, но не умер. Сердце билось ритмично. Я поднял ему ноги и положил под голову валик. Глаза его были широко раскрыты, и, несмотря на яркий свет, он начал похрапывать.

Я закрыл секретер. Ключ был в дверце, я дважды повернул его и вышел, погасив свет и захватив ключ с собой.