Онлайн чтение книги Холод смерти The Chill
Глава 26

Я не ел с утра и по дороге в город остановился, чтобы слегка перекусить. Поджидая, пока будет готов мой сандвич, я решил еще раз позвонить Арни Уолтерсу.

Он уже успел договориться с Джудсоном Фоули. Как я и думал, сведения о доходах Брэдшоу нужны были Элен Хагерти. Фоули не мог, а может, не хотел точно сказать, для какой цели они ей были нужны. Но вскоре после того, как он продал ей свою информацию, Она, по его меркам, стала преуспевать.

— Сколько она заплатила Фоули?

— Он говорит, что пятьдесят долларов, и теперь чувствует себя обманутым.

— Он всегда будет себя так чувствовать. Она не говорила Фоули, что ей было известно о Брэдшоу?

— Нет. В этом смысле она была очень скрытна. Но можно сделать кое-какие выводы от противного: она не упоминала при Фоули, что ей известно о браке или разводе Брэдшоу. Это вполне может означать, что именно на эту информацию она и рассчитывала.

— Может быть.

— Я выяснил еще одну деталь, Лу Хагерти была знакома с Брэдшоу задолго до того, как они встретились в Рено.

— Где и как они познакомились?

— Фоули говорит, что он не знает, и я думаю, что так оно и есть. Я предложил купить у него эти сведения. С ним чуть не случился сердечный приступ — ему нечего продавать.

Джерри Маркса я нашел в судебном архиве на втором этаже. Перед ним лежала кипа объемных томов машинописных протоколов. Он весь, включая физиономию, был в пыли.

— Что-нибудь нашел, Джерри?

— Я пришел к одному выводу. Обвинение против Макги было очень слабым. Оно основывалось всего лишь на двух пунктах: предшествующая этому ссора с женой и показания маленькой девочки, которую вообще-то и пускать в суд было нельзя. Я сосредоточился в основном на ее показаниях, так как надеюсь допросить ее под воздействием пентотала.

— Когда?

— Сегодня в восемь в больнице. Доктор Годвин не сможет освободиться раньше.

— Я бы тоже хотел присутствовать.

— Если нам удастся убедить Годвина. Меня это устроит. Этот допрос — единственное, чего мне пока удалось от него добиться, при том, что я ее адвокат.

— Я думаю, Годвин что-то скрывает. А до восьми нам надо еще кое-что сделать. То есть нужно это мне, но, поскольку ты здесь живешь, у тебя это может получиться быстрее. Нужно удостовериться в неопровержимости всех алиби Роя Брэдшоу.

Джерри выпрямился и принялся тереть нос указательным пальцем, при этом еще больше пачкая его пылью.

— А как же это сделать?

— В пятницу вечером Брэдшоу выступал на банкете бывших выпускников. Мне необходимо выяснить, не мог ли он незаметно покинуть зал во время других выступлений и когда он уехал оттуда. Тебе нужно получить от патологоанатома точные сведения о времени наступившей смерти.

— Хорошо, постараюсь, — произнес он, вставая.

— Еще одно, Джерри. Есть какие-нибудь сведения о результатах баллистического теста?

— Говорят, что он еще не закончен. Почему — неизвестно. Ты думаешь, они пытаются что-нибудь сфабриковать?

— Нет. Эксперты по баллистике обычно не идут на такие штучки.

Он остался складывать свои тома, а я отправился пешком в гостиницу «Пасифик». Мой посыльный успел связаться с шофером такси и еще за одну пятерку сообщил мне, что пожилые дамы вышли у гостиницы «Прибой». Я купил себе новую рубашку, белье, носки и вернулся в мотель, чтобы принять душ и переодеться. Давно надо было это сделать, а уж повторный визит к миссис Делони просто обязывал к этому.

Только я вылез из душа, как раздался легкий стук в дверь, такой тихий и робкий, словно дверь была сделана из хрупкого стекла.

— Кто там?

— Мадж Герхарди. Можно войти?

— Сейчас, я оденусь.

Эта процедура потребовала некоторого времени. Надо было расколоть булавки на новой рубашке, а руки у меня ходили ходуном.

— Пожалуйста, позвольте мне войти. Я не хочу, чтобы меня видели здесь, — снова раздался умоляющий голос из-за двери.

Я натянул брюки и босиком пошел к двери. Она с такой скоростью влетела в комнату, словно за дверьми бушевал ураган. Ее неестественно белокурые волосы растрепались, она вцепилась в меня обеими руками.

— За моим домом следит полиция. Может, они следили за мной и когда я шла сюда. Я специально пошла вдоль берега.

— Садитесь. — Я пододвинул ей кресло. — Я уверен, что полиция ничего не имеет против вас. Они ищут вашего друга Бегли-Макги.

— Не надо его так называть. Не надо над ним смеяться. — Это было настоящим признанием в любви.

— А как вы хотите, чтобы я его называл?

— Для себя я продолжаю называть его Чак. Человек имеет право изменить имя, особенно после того, что они ему сделали и продолжают делать. Как бы там ни было, он писатель, а писатели часто пользуются псевдонимами.

— О'кей. Буду называть его Чак. Но вы ведь пришли сюда не для того, чтобы обсуждать, как к нему обращаться.

Она прижала палец к губам. Сегодня она была без помады и без какой-либо другой косметики. Без нее она выглядела моложе и беззащитнее.

— У вас есть какие-нибудь известия от Чака? — спросил я.

Она кивнула почти незаметно, словно резкое движение могло принести ему какой-нибудь вред.

— Где он, Мадж?

— В безопасном месте. Я вам ничего не скажу, пока вы не пообещаете мне не выдавать его полиции.

— Обещаю.

Ее взгляд просветлел.

— Он хочет поговорить с вами.

— Он не сказал о чем?

— Он разговаривал не со мной. Мне позвонил его друг из порта.

— Значит, он где-то в порту.

Она еще раз едва заметно кивнула.

— Ну вы мне сказали уже довольно много, — подбодрил ее я. — Можете теперь рассказать и остальное. Я бы много дал за такое интервью с Чаком.

— Вы не приведете к нему полицию?

— Нет, если мне удастся. Где он, Мадж?

Она нахмурилась и наконец решилась:

— Он на яхте мистера Стивенса.

— Как он там очутился?

— Я не знаю точно. Он знал, что мистер Стивенс в эти выходные участвовал на ней в гонках в Бальбоа. Я думаю, он поехал туда и сдался мистеру Стивенсу.

Я оставил Мадж в своей комнате. Она не хотела ни ехать со мной, ни выходить в одиночку из мотеля. Я отправился к порту по бульвару, идущему вдоль берега. В океане в пределах видимости маячило всего лишь несколько рыбачьих лодок. Большая часть суденышек была пришвартована к причалам или стояла на якорях вдоль мола. Там же покачивались частные яхты.

В понедельник почти все суда стояли у берега, лишь на самом горизонте я заметил пару белых парусов. Они медленно приближались к берегу.

Я подошел к стеклянной будке служителя порта, и он показал мне яхту Стивенса. Хотя она и стояла в дальнем конце причала, но была хорошо заметна благодаря своей высокой мачте. Я направился к ней по качающимся мосткам причала.

Это было длинное комфортабельное судно под названием «Привидение» с каютой, расположенной на уровне ватерлинии. Все деревянные части были отлакированы, медь блестела.

Яхта мягко покачивалась на воде, как зверь, готовящийся к решительному прыжку.

Я поднялся на палубу и постучал в крышку люка. Мне никто не ответил, но, когда я потянул ее на себя, она поддалась. Я спустился вниз по узенькой лестнице, миновал отсек, уставленный коротковолновой радиоапаратурой, крохотный камбуз, в котором пахло пережаренным кофе, и наконец добрался до кают. Солнечный зайчик, словно живая светлая душа, качался на переборке судна, то поднимаясь, то опускаясь вместе с яхтой. К нему я и обратился:

— Макги?

Наверху кто-то завозился, и через секунду сверху свесилась голова. Выражение лица очень соответствовало названию судна. Макги сбрил свою бороду, нижняя часть его лица теперь выглядела светлее. Он постарел, осунулся, от былой самоуверенности не осталось и следа.

— Вы пришли один? — прошептал он.

— Естественно.

— Значит, вы тоже считаете, что я не виноват? — Теперь он испытывал прилив надежды даже от такой малости.

— А кто еще считает, что вы не виноваты?

— Мистер Стивенс.

— Это была его идея? — спросил я.

— Он не настаивал на этом.

— О'кей, Макги. Так чего вы хотите?

Он продолжал лежать, глядя на меня. Губы его подергивались, он словно чего-то ждал.

— Не знаю даже, с чего начать. Я думал десять лет, думал и молчал, так что теперь даже трудно поверить, что я могу говорить. Я знаю, что произошло, но я не понимаю, почему это случилось. Десять лет за решеткой без надежды на досрочное освобождение, потому что я так и не признал себя виновным. Как же я мог признаться в том, чего не было? Меня оклеветали. А теперь они хотят сделать это снова.

Он сжал руками полированный край верхней полки.

— Нет, братишка, я не вернусь обратно в Квент. Я провел там десять лет, и эта было нелегкое время. Нет ничего тяжелее, как расплачиваться за чужие грехи. Господи, как медленно там тянется время! Они не могли обеспечить всех работой, и большую часть времени я просто сидел и думал. Но теперь я им так не дамся. Я убью себя.

Он говорил искренне, я ответил ему тем же:

— Этого не будет, Макги. Я вам обещаю.

— Как бы я хотел вам верить. К сожалению, я уже разучился верить людям. Люди не верят тебе, и ты перестаешь верить им.

— Кто убил вашу жену?

— Не знаю.

— Поставим вопрос иначе. Как вы думаете, кто мог ее убить?

— При чем тут я? Не знаю.

— Вы решились на то, чтобы вызвать меня сюда, только для того, чтобы теперь заявить мне, что не можете ничего сказать? Давайте начнем с самого начала, Макги. Почему ваша жена ушла от вас?

— Я ушел от нее. К тому моменту, когда ее убили, мы уже несколько месяцев жили врозь. Меня тем вечером даже не было в Индиан-Спрингс, я был здесь.

— Почему вы бросили ее?

— Потому что она хотела, чтобы мы расстались. Мы не ладили. После моего возвращения из армии. Констанция с девочкой все годы войны провела у своей сестры, и ей было трудно снова привыкать ко мне. Признаю, что я тогда был нелегким человеком. Но усугубляла наши отношения ее сестра Алиса.

— Почему?

— Она считала наш брак ошибкой. Я думаю, что она ни с кем не хотела делить Констанцию. А я ей мешал.

— Больше ей никто не мешал?

— Нет, Алиса не выносила конкуренции.

Я решил уточнить свою мысль:

— В жизни Констанции не было другого мужчины?

— Был. — Он так засмущался, словно это его уличили в неверности. — Все эти годы я много думал, и, мне кажется, ни к чему сейчас говорить об этом. Я уверен, что он не имеет никакого отношения к ее смерти. Он был без ума от нее. Он не мог причинить ей зла.

— Откуда вы знаете?

— Мы разговаривали с ним незадолго до ее смерти. Дочка рассказала мне об их отношениях.

— Вы имеете в виду Долли?

— Да. Констанция встречалась с ним по субботам, когда привозила девочку к врачу. И как-то раз — кстати, это была наша последняя встреча с Долли — девочка рассказала мне обо всем. Ей было одиннадцать-двенадцать лет, и она не понимала еще всего, но чувствовала, что происходит что-то важное. Каждую субботу Констанция со своим парнем отвозила ее в кино на какой-нибудь двухсерийный фильм, а сами уезжали куда-то, наверное, в ближайший мотель. Констанция просила девочку не рассказывать об этом, и та молчала. А парень даже давал ей деньги, только чтобы она говорила Алисе, что была в кино вместе с Констанцией. Кстати, я думаю, что это было нехорошо. — Казалось, прежний гнев готов был снова вспыхнуть в душе Макги, но он уже столько перестрадал и передумал, что был не способен на сильные чувства. Его лицо белело на краю верхней койки, как холодная луна.

— А почему мы не называем его имя? — поинтересовался я. — Неужели это был Годвин?

— Нет, черт побери. Это был Рой Брэдшоу. Он был профессором в колледже. — И он добавил с чувством какой-то скорбной гордости: — Теперь он декан.

«Недолго ему осталось», — подумал я. Тучи над его головой сгущались.

— Брэдшоу был пациентом доктора Годвина, — продолжил Макги. — Они с Кони и познакомились в приемной Годвина. Я думаю, в какой-то мере доктор помог им.

— Почему вы так думаете?

— Брэдшоу сам говорил мне, что доктор считает их отношения полезными для душевного здоровья. Смешная штука, я ведь тогда пошел к Брэдшоу, чтобы заставить его оставить Кони в покое, я готов был даже побить его. Но к концу своей речи он меня почти полностью убедил, что правы они с Кони, а не я. Я до сих пор не могу понять, кто из нас был прав. Я точно знаю, что она не была счастлива со мной. Может, она была счастлива с Брэдшоу?

— Поэтому вы и не втянули его в судебное разбирательство?

— Это было одной из причин. Какой был смысл поднимать все это? Это только ухудшило бы положение дел. — Он замолчал. И вдруг добавил очень откровенно: — Кроме того, я любил ее. Я любил Кони, — Это было своеобразным выражением любви к ней.

— Вы знали, что Брэдшоу был женат?

— Когда?

— Последние двадцать лет. Он развелся несколько недель назад.

Макги вздрогнул. Я посягнул на иллюзии, в которых он пребывал так долго. Он откинулся обратно на койку и почти скрылся из виду.

— Ее звали Легация Макреди — Летиция Макреди Брэдшоу. Вы когда-нибудь слышали о ней?

— Нет. Как это женат? Он жил дома со своей матерью.

— Есть разные виды браков. Он мог годами не видеть своей жены, а потом снова с ней встретиться. А может быть, она жила здесь, в городе, и об этом не знали ни его мать, ни его друзья. Подозреваю, что так оно и было, учитывая, что ему пришлось уехать на изрядное расстояние, чтобы скрыть расторжение брака.

Голос Макги задрожал:

— Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.

— Это может иметь очень серьезное отношение. Если десять лет тому назад Макреди находилась в городе, у нее существовал очень серьезный мотив для убийства вашей жены, ничуть не менее серьезный, чем у вас.

Он не хотел думать о какой-то женщине. Он слишком привык думать о себе.

— У меня не было никакого мотива. Я бы волоса не тронул на ее голове.

— И тем не менее вы нередко поступали иначе.

Он промолчал. Я видел только его волнистые седые волосы и большие глаза, которым он изо всех сил пытался придать выражение искренности и доброжелательности.

— Признаю, что пару раз я ударил ее. Но потом я мучился из-за этого. Вы должны понять — мне было больно, что она мне лжет. Но я не виню ее за это. Я ни за что ее не виню. Я сам во всем виноват. — Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

Я предложил ему сигарету, но он отказался. Я закурил сам. Солнечный зайчик карабкался вверх по перегородке. День клонился к вечеру.

— Значит, у Брэдшоу была жена, — произнес Макги. Он переварил, наконец, это сообщение. — А мне он говорил, что собирается жениться на Кони.

— Может быть, он и собирался. Это лишь доказывает, что у его жены был серьезный повод для убийства Констанции.

— Вы действительно думаете, что это сделала она?

— Она для меня является главной подозреваемой. А другим — сам Брэдшоу. Я думаю, ваша дочь тоже подозревала его. Она поступила к нему в колледж и устроилась на работу в его дом, чтобы понаблюдать за ним. Это была ваша идея, Макги?

Он покачал головой.

— Ее роль во всем этом мне совершенно неясна. И она не особенно-то помогает разобраться.

— Я знаю, — произнес он. — Долли слишком много наговорила неправды начиная с незапамятных времен. Но одно дело, когда лжет ребенок, а другое дело — взрослый.

— Вы великодушный человек.

— Нет, нет, что вы. Когда в то воскресенье я увидел их фотографию в газете, у меня в сердце все закипело. «Какое право она имеет быть счастливой после того, что она мне сделала?» — подумал я.

— И вы ей сказали это?

— Да, сэр, сказал. Но моя злость быстро иссякла. Она так похожа на свою мать. Я вспомнил свою юность, когда мы только что поженились с Констанцией, и словно вернулся в счастливое прошлое. Это было самое счастливое время — я служил во флоте, а Кони была беременна.

Он погрузился в воспоминания, все дальше и дальше уплывая от настоящего. Я не мог винить его за это, но мне надо было вернуть его к действительности.

— Значит, в то воскресенье вы набросились с обвинениями на свою дочь?

— Сначала да. Признаю. Я спросил ее, зачем она оклеветала меня на суде. Но ведь я имел право интересоваться этим?

— Думаю, что несомненно. Как она отреагировала на это?

— У нее началась истерика, и она стала кричать, что говорила правду, что видела меня с револьвером и слышала, как я ругался с ее матерью. Но это было вранье, и я сказал ей об этом. Меня даже не было в Индиан-Спрингс тем вечером. Тут она замолчала.

— Что было потом?

— Я спросил ее, зачем она сказала неправду. — Он облизнул губы и продолжал шепотом: — Я спросил — может, она сама попала в маму случайно? Алиса ведь держала револьвер в доступном месте. Это ужасный вопрос, но я должен был его задать. Слишком долго он меня мучил.

— Со времени суда?

— Да. Даже раньше.

— Почему вы не позволили Стивенсу подвергнуть ее перекрестному допросу?

— Я был неправ. Поэтому я и занялся этим сам десять лет спустя.

— Каков был результат?

— Еще большая истерика. Она смеялась и плакала одновременно. Мне было ее так жаль. Она побледнела, как полотно, и огромные слезы катились по лицу. Они казались такими прозрачными и чистыми.

— И что она сказала?

— Естественно, она сказала, что она тут ни при чем.

— А как вы думаете, она умела обращаться с оружием?

— Немного. Кое-что я ей показывал, а кое-что — Алиса. Для того чтобы случайно нажать на курок, не надо уметь хорошо обращаться с оружием.

— И вы продолжаете считать, что это не исключено?

— Не знаю. Об этом-то я и хотел поговорить с вами.

Наконец он словно освободился от невидимого груза. Он спустился вниз и встал передо мной в узком проходе. На нем был черный свитер, джинсы и кроссовки.

— Вы можете поговорить с ней. Я не могу. Мистер Стивенс тоже не может. А вы можете пойти и спросить, что произошло на самом деле.

— Может, она не знает.

— Я думал об этом. В то воскресенье в ней как будто все смешалось. Я не хотел сбивать ее с толку. Я только задал ей несколько вопросов. Но, похоже, она сама не понимала, где правда, а где ложь.

— Она признала, что выдумала свои показания?

— Она выдумала их с помощью Алисы. Я могу себе представить, как это было. Алиса спросила: «Это было так, правда? Ты видела папу с револьвером, да?» И постепенно у нее выстроилась вся история.

— Алиса сознательно хотела оклеветать вас?

— На ее языке это называется иначе. Она искренне считала, что я виноват. И добивалась только того, чтобы я обязательно был наказан по заслугам. Она внушала это Долли, не подозревая, что заставляет ее лжесвидетельствовать. Моя дорогая, ненаглядная свояченица всегда хотела избавиться от меня.

— И от Кони тоже?

— От Кони? Что вы, она боготворила ее. Алиса всегда вела себя по отношению к ней, скорее, как мать, а не как сестра. Между ними была разница в четырнадцать-пятнадцать лет.

— Вы сказали, что она ни с кем не хотела делить Кони. Ее чувства к ней могли измениться, после того как ей стало известно о Брэдшоу.

— Не настолько. Да и кто мог сказать ей об этом?

— Ваша дочь. Раз она сказала вам, она могла сказать и Алисе.

Макги покачал головой:

— Ну вы даете!

— Приходится. Дело серьезное. Вы не знаете, Алиса когда-нибудь жила в Бостоне?

— По-моему, она всегда жила здесь. Она же дочь отечества. Я тоже сын отечества, но мне за это никто не давал медаль.

— Дочь отечества тоже может съездить в Бостон. Алиса никогда не работала в театре? Может, она когда-нибудь была замужем за человеком по имени Макреди? Она никогда не красилась в рыжий цвет?

— Нет, все это совершенно не похоже на нее.

Я вспомнил ее фантастическую розовую спальню.

— Более того... — начал Макги и замолчал. Он не выдержал длинную паузу. — Знаете, пожалуй, я возьму сигарету.

Я протянул ему сигарету и зажигалку.

— Что вы хотели сказать?

— Ничего. Просто думал вслух.

— О ком вы думали?

— Да ни о ком. Забудьте об этом.

— Говорите, Макги. Вы же сами хотели встретиться со мной.

— По-моему, у меня еще есть право не афишировать все свои мысли. Это единственное, что поддерживало меня в тюрьме.

— Но сейчас вы уже на воле. Вы что, хотите вернуться обратно за решетку?

— Я не хочу оставаться на воле за чужой счет.

— Идиот. Кого вы теперь прикрываете?

— Никого.

— Мадж Герхарди?

— Оставьте меня в покое.

Больше мне ничего не удалось из него выудить. Тюрьма медленно и неизбежно ломает людей. Из Макги она сделала святого — что за парадокс!