Онлайн чтение книги Королева демонов The Core
Глава 8. Монастырь. 334◦П.◦В.

Дюжина тучных рабов, одетых, как я, – пообещал Аббан. – Их будут поставлять по одному в первый день месяца, и ты сможешь пытать их до Ущерба. А потом – убивать изощренным и невиданным способом, и с нового месяца все начнется заново.

– Признаться, это дельное предложение, – кивнул Хасик.

– Пощади меня, и я воплощу его в реальность.

Хасик поцокал языком:

– Вот тут-то и закавыка, хаффит. Что хорошего в том, чтобы битый год разыгрывать мщение, а настоящая месть ускользнет?

– Тогда я буду жить взаймы, – предложил Аббан. – По одному рабу в моем платье на каждый Ущерб, пока не соберешь коллекцию хаффитов.

Хасик поджал губы:

– Идея не лишена прелести. Я беру несколько месяцев на размышление.

С этими словами он взмахнул молотком, и Аббан закричал.

Евнухи и рабы успели привыкнуть к их утреннему ритуалу и не обращали внимания на вопли и стенания Аббана. Однажды он чуть не умер от кровяной лихорадки из-за раздробленной кости, и за него попросила Заря.

Хасик пометил Аббану ногу и смазал ее зловонным ихором алагай. Кровь демона оживила метки и вылечила хаффита. Его силы и дух восстановились, боль улетучилась, но искалеченные кости голени и ступни сплавились в уродливый сгусток. Аббан сомневался, что и сама Дамаджах, целительница великая, сумеет вернуть ему способность ходить.

Затем Хасик отрезал Заре и ее дочерям нос, навеки заказав всем и каждому жалеть Аббана.

Хасик уже ушел к тому времени, когда Аббан превозмог боль и забрался в кресло. Лагерь полнился суматохой, рабы сновали взад и вперед, обслуживая воинов. Аббан подъехал к шатру Хасика.

За минувшие пять недель численность Евнухов намного возросла. Сперва новички появлялись от случая к случаю, по мере того как Хасик охотился за дезертирами-шарумами, отлавливая воинов то по одному, то по двое, а иногда и целыми шайками. Новобранцы неизменно первыми и с наибольшим жаром вызывались захватывать и оскоплять новых воинов, как будто могли исцелиться сами, отсекая чужие уды.

Чем больше их становилось, тем чаще они совершали налеты на фермы и хутора, где вдоволь заправлялись провизией. Невозможно поверить, но люди потянулись к ним сами. Шарумы, которым не повезло с поисками добычи, умоляли принять их, готовые проститься с гениталиями в обмен на полные желудки и привычное чувство причастности к превосходящей силе.

В свою очередь, чем больше прибывало людей в лагерь, тем лучше становилось положение Аббана. Теперь Хасик лечил хаффита постоянно, нуждаясь в его зорких глазах и незамутненном рассудке. Недавно сосланный на кухню, Аббан вернулся к знакомому занятию – вел счетные книги Хасика и исполнял обязанности квартирмейстера для его отрядов и караванов рабов.

Хасик возлежал в шатре на подушках и поедал яйца с беконом.

– Черное сердце Най, хаффит! – сказал он. – Если бы я знал, что свинина столь восхитительна, я бы давным-давно отрекся от закона Эверама.

– Да, это великое облегчение, – согласился Аббан, – отложить Эведжах, чтобы есть и пить в свое удовольствие.

Хасик оторвал зубами очередной ломтик бекона, губы у него блестели от жира.

– Прочти мне итоги.

Аббан стиснул зубы и подкатил к своему письменному столу.

– Итак, у тебя… трое кай’шарумов, сто семьдесят два даль’шарума, восемьсот семнадцать ха’шарумов, двести шесть чи’шарумов и четыреста тридцать шесть рабов. У нас семьсот сорок две лошади…

Хасик закинул руки за голову и смежил веки, словно слушая музыку. Вождя хорошего, вроде Ахмана, подсчеты обременяли, но человек породы Хасика воспринимал их как перечисление его личного богатства, и Аббан не отрицал, что за весьма короткий срок оно стало немалым. Настолько, что от щедрот вкусили все Евнухи. Никто в караване не голодал, и все были одеты, как полагалось в зимнюю стужу, а оружие выдали даже подневольным чи’шарумам, чтобы неустанно тренировались.

Полог шатра отодвинулся, и внутрь шагнул Орман, теперь носивший белое покрывало кай’шарума. Орман остался во власти вторым после Хасика и был, насколько мог судить Аббан, вполне ему верен и сведущ в своем деле. Племя Баджин было невелико, и Орман, вероятно, никогда бы не взлетел так высоко, как удалось ему среди Евнухов.

Орман поклонился:

– Евнух ка, к тебе вестник. Он утверждает, что знает тебя.

– Вестник? – переспросил Хасик. – От кого?

– От дама Хевата! – поклонился кай’шарум, протолкнувшийся в шатер мимо стражи.

Аббан мгновенно узнал гостя по шрамам на лице – поблекшем напоминании о ночи четверть века назад, когда песчаный демон полоснул его когтями в селении Баха кад’Эверам. Магия сохранила пришедшего юным, но он был почетным старейшиной из поколения их отцов.

Джесан, аджин’пал Хасика.

Среди шарумов связь между аджин’палами была прочна, как кровные узы. У ровесников она походила на братскую, но чаще напоминала связь между отцом и сыном. Ночные отцы – так иногда называли старших, и отношения эти бывали столь же запутанными, как и между подлинными родственниками. «Отцы» становились наставниками, оставаясь фигурами властными.

Эти двое были близки, когда Хасик – зять Избавителя – считался уважаемым членом королевской семьи. Они не разговаривали с тех пор, как Хасик угодил в опалу.

– Джесан.

Хасик встал. Аджин’палы направились друг к другу без оружия, но они в нем и не нуждались. Оба были из числа Копий Избавителя и прекрасно умели убивать голыми руками.

Но вместо этого схватили друг друга за плечи, расхохотались и обнялись.

– Хаффит! Тащи выпивку для моего аджин’пала! – крикнул Хасик, ведя Джесана к подушкам.

Он сел в центре, где стопка была толще, и знаком пригласил Джесана устроиться справа, а Ормана – слева.

Явилась Заря, молча собрала поднос и поставила его поперек на ручки кресла Аббана. Виделось скромное благословение в том, что она не поднимала глаз и Аббану не приходилось смотреть на дыру, которая зияла у нее на месте носа. Заря исчезла так же быстро, как пришла, и Аббан подъехал с подносом к подушкам.

Хасик передал Джесану стакан:

– Кузи в этой северной глуши не найти, но мне сдается, что чинский самогон даже лучше.

– Благодарю, мне только воды, – принужденно ответил Джесан.

– Может, бекона? – показал на тарелку Хасик. – Эверам не создал бы такой вкусноты, если бы она не годилась в пищу.

Джесан напрягся:

– Наверно, именно поэтому нам запрещают ее есть.

– Да неужели? – Хасик спросил небрежно, но в тоне обозначился вызов.

Джесан встретился с ним взглядом. Дышал он тяжело, и по знакомому ритму было ясно, что шарум пытается сохранить хладнокровие.

– Дабы мы помнили, что у каждого есть господин.

– По-твоему, мне нужно напоминать, кто мой господин? – тихо осведомился Хасик.

– Я не Создатель, Хасик, – ответил Джесан. – Ничего не случится, но такова воля Эверама. Мне все равно, пьешь ли ты кузи. Мне все равно, ешь ли ты свиней. Я проливал с тобой кровь в ночи, и все остальное не важно. Я пришел не как рассерженный старший, а как твой аджин’пал. Есть неотложные дела, которые нам нужно обсудить.

– Конечно. – Откинувшись на подушки, Хасик отхлебнул бренди, которое предлагал Джесану. – Прошу, продолжай.

– Дама Хеват приветствует твои успехи в поимке дезертиров, покинувших поле боя при Энджирсе, – сообщил Джесан.

«Это с одной стороны», – подумал Аббан.

Хасик кивнул:

– Люди упали духом, когда шарум ка и его лучшие воины погибли при штурме энджирских ворот.

Ложь запросто слетела с его уст. Аббану, единственному живому свидетелю убийства Джайана, хватило ума помалкивать.

– Тебя несправедливо лишили чести, мой брат, – Джесан брезгливо скользнул взглядом по Аббану, – но ты ее можешь восстановить. Монастырь Новой Зари снова подвергся нападению чинов. Без помощи нам не выстоять.

– Как такое возможно? – спросил Хасик. – У Хевата тысяча воинов, не говоря об остатках армии шарум ка.

– С битвы при Энджирсе вернулось двадцать пять сотен, – ответил Джесан, – но к тому времени ударили холода. Озеро замерзло, и нам не хватило припасов. Дама Хеват послал их в Водоем Эверама, но тут неожиданно наступила оттепель. Чинские саботажники открыли главные ворота для тайного отряда рыбаков. Те под покровом тьмы пересекли ледяные воды и высадили внушительные силы.

– Эверамова борода! – выдохнул Аббан.

Монастырь стоял на высоком утесе, и от главных ворот к нему вела всего одна узкая тропа, а от доков поднималась ненадежная лестница. Стены были почти неприступны, но если открыть ворота…

– Когда мы обнаружили измену, нас уже превзошли числом, – сказал Джесан. – Но сын Избавителя Ича призвал людей, и мы отбросили врага, отвоевали ворота и доки.

– Само собой. – Хасик выпил. – Это же всего-навсего чины.

– Но атаки не прекратились, – продолжил Джесан. – Рыбаки похитили наши корабли и отплыли подальше, чтобы не попасть под скорпионы и пращи. Хеват казнил всех чинов-рабов, но рыбаки все равно нашли союзников за нашими стенами. Сотни чи’шарумов из Дара Эверама проникли в тайные подземелья, устроили пожар и снова открыли ворота.

– Землепашцы упрямы, – заметил Хасик.

– Тогда Хеват казнил всех чинов – и рабов, и шарумов. Стены еще держатся, но шарумов не осталось и трех сотен, а половина слишком тяжело ранена, чтобы сражаться.

– Разве они не могут убивать алагай и ускорять заживление? – спросил Орман.

Джесан покачал головой:

– Метки чинских праведников чересчур хороши. Алагай не решаются туда сунуться.

Джесан извлек свиток с восковыми печатями дама Хевата и третьего сына Ахмана Джардира, Ичи. Эти двое остались главными красийскими вождями к северу от Дара Эверама. Хасик взял свиток и передал Аббану, так как читать, разумеется, не умел.

Аббан расправил пергамент:

– Приветствия Хасику асу Реклан ам’Кез ам’Каджи в год Эверама три тысячи семьсот восемьдесят пятый от дама Хевата асу…

Хасик махнул рукой:

– Я знаю, кто такие Хеват и этот сопливый щенок. Читай главное.

Джесан насупился, Аббан же просматривал лист, быстро отфильтровывая бесконечные формальные обороты.

– Тебе и твоим людям приказывается оставить беззаконные пути и вернуться на Шарак Сан. Ваши грехи простятся, а должности восстановятся.

– Приказывается? – переспросил Хасик.

– Так тут написано, – ответил Аббан.

Хасик взглянул на Джесана, который сглотнул комок, дыша ровно.

– Кем приказывается, Джесан? Ты сам сказал, что я забыл своего господина.

– Избавитель… – начал тот.

– …предпочел мне хаффита, – договорил Хасик. – И вскоре после этого был низвергнут Пар’чином. Его наследник оказался слабоумным и обращался со мной, как с собакой. Чины разделались и с ним.

– Теперь шар’дама ка – принц Асом, – сообщил Джесан. – Он перебил дамаджи и умертвил Ашана в борьбе за Трон черепов.

– В бездну их всех, и Асома тоже! Все они от меня отвернулись. – Хасик подался ближе. – Даже ты, аджин’пал.

Джесан не моргнул глазом:

– Итак, твой ответ – «нет»?

Хасик расслабился и с улыбкой снова откинулся на подушки.

– Я этого не сказал. Мне надоело ночевать в палатках. Мне кажется, что в крепости Евнухам будет намного лучше.

Он посмотрел на Ормана:

– Отправь в монастырь разведчиков. Проверь, сколько правды в этой басне.

Орман мгновенно вскочил на ноги и прижал к груди кулак:

– Незамедлительно, евнух ка.

– Твоя армия дезертиров не пойдет за тобой, раз ты плюешь на Трон черепов, – предупредил Джесан.

– Мои люди верны мне, ты скоро в этом убедишься. – Хасик извлек из-за пояса острый кривой клинок и улыбнулся еще шире. – Прими эту честь, ночной отец. Ты ввел меня в ряды шарумов, а я приветствую тебя в рядах Евнухов. Ты получишь почетную должность. Мне не хватает кай.

Выдержка наконец изменила Джесану. Он орал и вырывался, но его все же повалили и стянули с него шаровары.

Разведчики Ормана ушли не на один день, но Хасик приказал снять лагерь немедленно. К рассвету упаковали все, кроме палаток, и в тот миг, когда рабы взялись за шесты, Хасик занес молоток.

Мишенью был мизинец на ступне Аббана. Каждую ночь Хасик залечивал его ихором алагай, а утром снова ломал. Палец превратился в уродливый отросток, с каждым днем принимавший все более диковинную форму.

И сколько Аббан ни старался, он так и не свыкся с болью.

– Придонные рыбы! – взвыл он.

Хасик помедлил.

– Что?

– Озеро чинов так велико и глубоко, что в нем полно панцирных рыб, – пояснил Аббан. – Придонных.

– И что с того? – спросил Хасик.

– Их мясо запрещено Эведжахом. Но я его пробовал, евнух ка. Если приправить специями да окунуть в жир и добавить лимон, то оно по жесткости как животное, но тает во рту. Даже бекон не идет в сравнение.

Хасик скрестил на груди руки:

– Смело сказано, хаффит. И проверить легко.

– А если окажется, что я не солгал? – спросил Аббан.

– Тогда я сломаю кость не тебе, а Заре, в счет сегодняшней.

Мысль была чудовищная, но в следующий миг Аббан решил, что это прогресс, с которым можно жить.

– Когда ты возьмешь монастырь, я сам приготовлю пир. Увидишь.

– Возможно.

Хасик так стремительно занес и опустил молоток, что Аббан не успел приготовиться.

Он закричал.

Вскоре караван с черепашьей скоростью поплелся по дороге на Старохолмье, держа курс на монастырь Новой Зари. Путешествие грозило растянуться на неделю, а то и больше, но, помчавшись во весь опор, конница Хасика числом в пятьсот всадников могла покрыть это расстояние меньше чем за день.

– Ты поедешь с нами. – Хасик протянул Аббану поводья, кивнув на могучего красийского скакуна.

Аббан с сомнением взглянул на животное:

– Я не гожусь для лошадей, Хасик. Мне бы верблюда…

– Когда-то мне тоже не нравились лошади, – ответил Хасик. – В Лабиринте они были помехой, и я не знал, какая мука провести целый день в седле, пока мы не вторглись в зеленые земли. – Он улыбнулся. – Но ты увидишь, что без яиц ехать легче.

– Не сомневаюсь, – сказал Аббан. – Но я наверняка стану обузой. Разве не лучше мне остаться с караваном и подоспеть к вам, когда стены уже возьмут?

– Твои увечные ноги нас не замедлят, если поедешь верхом, – возразил Хасик. – Я не настолько глуп, чтобы терять тебя из виду, хаффит. Если я погибну в бою, ты отправишься одиноким путем со мною.

– Даруй мне, Эверам, такое везение. – Кривясь от боли, Аббан взгромоздился на зверюгу и привязал себя ремнями к седлу.

Как и пообещал Хасик, езда отразилась на его промежности меньше, чем он помнил из прошлого опыта.

– Спасибо и на том, – выдохнул он, когда они устремились на юг, и быстроногие кони вскоре оставили караван позади.

Позднее они встретились с возвращавшимся разведчиком Ормана.

– Монастырь атакуют снова, прямо сейчас, – доложил баджин. – Чины осадили главные ворота, а в гавани полно их кораблей. Если не возьмут сегодня, то завтра он точно падет.

– Черное сердце Най! – прорычал Хасик. – Поторопи людей. Мы помчимся стрелой.

К минуте, когда Хасик скомандовал остановиться, Аббан порадовался, что остался без яиц. Кони были в мыле, но обзор получился отличный – монастырь четко виднелся вдали.

Солнце садилось, и бой завершился, чины отступили в палатки и меченые круги.

Они могли позволить себе взять паузу и выждать. Узкая дорога, которая восходила на высоченный утес, была забита тысячами людей, а сухопутные силы способны добраться до ворот только по ней. Они разбили у подножия лагерь, рассчитанный на сколь угодно длительную осаду.

– Они знают, что защитники слабы, – сказал Орман.

– И что никто не придет на подмогу из Водоема Эверама, – согласился Хасик. – Их тыл почти не защищен.

– Мы можем напасть на рассвете, – кивнул Джесан.

– На рассвете?

– Солнце заходит. Мы не можем атаковать ночью.

– У меня господина нет, – сказал Хасик. – Никто не укажет мне, чего нельзя делать. Это ничем не хуже того, как поступили с нами в Ущерб рыбаки.

– У чинов много нечестивых путей, не обязательно ходить всеми, – заметил Джесан.

– Нечестивых путей больше нет. Мы свободны. – Хасик повернулся к Орману. – Пусть кони час отдохнут, потом выступаем.

Во мраке ночи, когда все чины попрятались по палаткам или без амуниции и оружия грелись у костров, пятьсот отборных воинов Хасика нанесли удар.

В ходе последовавшей бойни вражеский лагерь был уничтожен, но Хасик действовал умнее принца Джайана – он резал и жег в стороне от неприятельских складов.

В толпе рыбаков прорубили просеку, безостановочно сминая их ряды и взбираясь на возвышенность. Чины последовательно возвели укрепления, но те предназначались для защиты от нападения из-за монастырских стен, а не с тыла. Вскоре Евнухи полностью завладели дорогой и прикрыли Хасика, когда он, Джесан, Орман и Аббан подъехали к воротам.

Хасик задержал дыхание, но зря. С оглушительным лязгом цепей и противовесов опускную решетку подняли, впуская его отряды.

Дама Хеват и кай Ича ждали во дворе. Оба были в крови, белые одежды дама запятнались красным. Дела и впрямь шли неважно, коль скоро в битву втянули старого священнослужителя.

Хеват поклонился высокомерно и неглубоко, как кланялись дама шарумам:

– Сын Реклана, Эверам прислал тебя в час тяжелейших для нас испытаний…

Не слушая его, Хасик повернулся к Орману и скомандовал:

– Поставь на стены сотню свежих людей. Еще пятьдесят пусть охраняют двор.

– Мне и в подвалах люди нужны, – сказал Ича. – В пещерах под ними скопились чины, они напирают на двери…

– Еще пятьдесят в подвал, – приказал Хасик Орману, не удостоив Ичу взглядом. – Остальным вели приготовиться выехать снова, коль скоро мы завладели воротами.

Ича сжал кулаки:

– Мы сокрушим их на рассвете.

Хасик соизволил на него посмотреть:

– Нет, мальчик, мы сокрушим их сейчас, пока они разрозненны и в крови. Сейчас, пока они не сбежали с продовольствием или не подкопались и не ударили по нашему арьергарду.

– Еще стоит ночь… – начал Хеват.

Аббан закатил глаза:

– Умоляю тебя, дама. Этот твой довод уже однажды опровергли.

Дрожа от бешенства, Хеват бросил взгляд на Аббана:

– Почему эта падаль еще жива? Я думал, ты давно его убил.

– Ты всегда попадал пальцем в небо со своими расчетами, – ответил Хасик.

– Он же тебе член отрезал! – прорычал Хеват.

– А я сожрал его член, – кивнул тот. – А потом оскопил все мое войско, чтобы никто не считал себя лучше меня.

Хеват побледнел:

– Это святотатство…

Хасик с улыбкой обнажил кривой нож:

– Молись Эвераму, чтобы свыкнуться с этим, дама.